Серегин Михаил. К строевой - годен!

   – Нечего глазеть, антилопы! – заорал Агапов. – Идем за броней и меняем друг друга!
   И они начали...
   Скрежет бетонного столба о броню, перемежающийся пуганой бранью разбегающихся в стороны солдат, застал Мудрецкого за фантазиями на тему получения очередного воинского звания. Погоны ему лично вручал командир дивизии перед всем личным составом отдельного батальона. Во как!
   Очухавшись, он повернул голову и увидел замеревший между колючкой и столбом бронеобъект. Техника отжала столб в сторону левым бортом, и теперь он стоял, сильно наклонившись к выложенной бетонными плитами дороге, идущей вдоль всего парка. Электрические провода, запитывавшие здоровую лампу, оторвались и разлетелись в стороны. Как еще никого не задело! Плуг лежал на земле, рядом с ним – никого.
   Сорвавшись с места, лейтенант побежал к месту происшествия. И хорошо, так как один солдатик решил уже порядок наводить и потянулся рукой к лежащему на земле проводу.
   – Не подходить! – орал лейтенант. – Провода не трогать!
   За ворота выбежал Парижанский.
   – Пидрилы! Вы, бля, чем думаете, сумасброды? Хотите, чтобы меня комбат раком на плацу поставил и трахал под военный марш?
   Петрушевский медленно вылезал наружу. Показавшись из люка только наполовину, он нашел виноватыми глазами лейтенанта.
   – Думал, еще бороздочку пройдем.
   – Сиди! – Лейтенант посмотрел на столб. На последний столб, за ним только поле, а потом и лесок начинается. Красота, глаз радуется свежей зелени. «Черт, я ж на службе». – Сдавай назад.
   Механик-водитель послушно полез обратно.
   – Агапов!
   – Я, – старший сержант оказался у взводника за спиной.
   – Организуй бригаду. Столб надо выкопать и оттащить в сторону. Продолжим пахать.
   Лейтенант взял лопату и черенком отбросил провода к соседнему столбу, не забыв посадить рядом с обрывками Бабу Варю, в обязанность которому вменялось предупреждать всех и каждого о том, что провода под напряжением.
   Еще через круг сложилась ситуация, когда броня не могла не топтать уже вскопанное, но работы были продолжены, так как копать по копаному намного легче.
   Дело шло, но время тоже.
   Мудрецкий видел, что взвод его расслабился. Пашет за плугом то один, то другой. То Простаков, с которого уже семь потов сошло, то Резинкин, то еще какой-нибудь дух. Основная масса балдеет.
   В три часа дня лейтенант всех построил.
   – Берите лопаты и начинайте подчищать хвосты. Напоминаю вам поставленную комбатом задачу: мы должны сделать вокруг парка КСП шириной три метра. Когда все будет перекопано, начинайте боронить. Грабли есть. Агапов – старший контролер.
   За плугом как раз шел Резинкин, когда Петрушевский задел второй столб уже с другой стороны. Пятиметровая бетонная дура накренилась в сторону колючки. Снова оборвались провода.
   Резинкин метнулся в сторону.
   – Куда?! – орал лейтенант.
   – Петрусь, глуши! – взревел Кикимор. – Урод, весь забор будешь один восстанавливать!
   Ефрейтор протянул еще немного вперед. Очередной потревоженный столбик снова удержался в земле, но навис над ограждением под критическим углом. Земля под ним вздыбилась, угрожая разорваться.
   – Никому не подходить! – крикнул Мудрецкий.
   Дежуривший по парку лейтенант Парижанский снова выбежал из караулки на шум.
   – Химики, вы сегодня белены с утра объелись, что ли? Хотите, чтоб меня под суд отдали? – Коренастый лейтенант раззявился по полной программе. – Мудрецкий, ставь броню на место, пока вы друг друга не передавили, вашу мать.
   Петрусь вылез из брони и хотел было по-тихому слинять. Но куда там! Герою дня приготовили прием.
   Кикимор ухватил ефрейтора за шиворот.
   – Куда пошел? Отдыхать? Иди копай, жопа! Ты чего тут наворочал?
   Подоспел Мудрецкий.
   – Отставить. Ефрейтор, вы в первый раз за рычагами?
   – Я же как лучше хотел. Еще бороздочку бы прошли. Все меньше копать.
   На пятачке, рядом со стояночным местом брони номер 84, собрался весь взвод. Никто ничего не говорил. Каждый ощущал, как впухает в ситуацию все больше и больше.
   Тут накренившийся столб подумал-подумал, да и упал на заграждение, повалив несколько деревянных столбов с закрепленной на них колючкой.
   Парижанский подошел и похлопал Мудрецкого по спине.
   – Все. Готовьте мудя к раздаче. Сегодня вечером комбат кастрирует весь взвод.
   Мудрецкий разозлился.
   – Нечего стоять! – недуром выкрикнул он. Солдаты таким злым своего взводника еще не видели. – Столб к дороге! Колючку восстановить!
   Перед ужином Стойлохряков приехал на своем «Ауди-100» проверить, как идут дела.
   Лейтенант скомандовал: «Становись!» Но так как люди работали в разных концах парка, собрать всех удалось не сразу.
   Фрол, топая рядом с Простаковым, с тревогой слушал беспокойный глубокий бас комбата. Пока слов не разобрать. Но явно подразделение на промывании. Леха успел выспаться в кустах, благо работали по тыльной стороне вплотную с палисадничком, и ничем не выдавал собственного беспокойства.
   – Слышь, орет как, – до поворота оставалось несколько метров. – Может, повременим? – советовался Фрол.
   – Нечего. Когда всех вместе трахают, то не страшно, а главное, не обидно.
   Парочка вяло выплыла из-за угла.
   – Бегом! – тут же рыкнул комбат. Уже весь взвод стоял вытянутым в тетиву и впитывал в себя речь подполковника.
   Простаков встал сразу после сержанта Батракова, а Фрол пробежал на свое место перед Бабой Варей.
   – Химвзвод, вы хотите, чтоб я снова стал майором, да? И поехал в Сибирь?
   Резинкин глядел на лейтенанта и понимал, что, начни сейчас доктора Мудрецкому вырезать аппендицит, он ничего не почувствует. «Пиджак» пребывал в трансе. А тачка у комбата ничего. Серебристый металлик. Резина новая. Явно брал в Германии.
   – Рядовой!
   Витек вздрогнул и посмотрел на комбата.
   – Мне в глаза надо смотреть, урод. В общем так, мужики. Вы не обижайтесь, но после ужина снова сюда. Завтра утром я хочу проснуться и увидеть готовую КСП. Если нет, – он повернулся к лейтенанту, – ваш командир отправится воевать. Пришла разнарядка на дивизию. Шутки кончились.
   Затраханные и озверевшие химики молча ввалились в столовую, молча пожевали и молча вышли.
   Снова в парк. Готова только полоса шириной два метра, да и то не до конца. Распределились, взялись за лопаты.
   Мудрецкий сидел в курилке, смолил, повесив голову. Через час стемнеет. Что делать? Стоящие рядом столбы они благополучно посносили.
   – Товарищ лейтенант, можно предложение высказать?
   Простаков – здоровый, а тихо ходит, даже в сапогах.
   – Ну.
   – Лошадь надо. Помните, женщина, у которой плуг брали, сказала, что у соседей лошадь есть.
   О Маше он помнил. Еще не улеглось волнение в груди.
   – Лошадь тебе, Простаков, никто не даст. Потом, как с ней обходиться?
   – Баба Варя, рядовой Бабочкин, был конюхом у себя в деревне.
   – Или завтра воевать, или чему быть, того не миновать.
   – Чего? – Простаков не расслышал.
   – Кто хорошо село знает? Колхозные лошади есть?
   – А чего там-то не попробовать?
   – У частника лошадь ты со двора не выведешь. Она хозяина знает.
   – Лошадь не корова, с ней договориться можно, – из-за левого бедра Простакова показался маленький Бабочкин. – Но лучше колхозную, это так. Сахар надо. Или морковку.
   – Где я тебе по весне морковку найду? – Мудрецкий поежился, начинало холодать. Почесывая бывший аспирантский лоб, командир молчал. – Сахар свой возьму. Где Резинкин? Пусть заводит. Лошадь, так лошадь.
   Когда лейтенант окинул взглядом периметр, он не поверил своим глазам. Работали все. Кто поваленный забор поправляет, кто копает. Кикимор лично граблями управляется. Что случилось? Неужели его солдатам не безразлично, что будет с ним дальше? Поедет он воевать или нет, какая им разница? Или сами боятся попасть в опалу к комбату?
   Дежурный разрешил вывести несколько грузовиков, чтобы освещать ход работ. Хорошо. Еще тридцать минут – и без подсветки никуда.
   Все равно не успеть. Не успеть, черт. Лошадь помогла бы, это верно. Рядом с забором нетронутая полоса сантиметров пятьдесят. По внешнему краю работа идет, но насколько хватит солдат? Парк не маленький. Даже если придется копать всю ночь, справятся ли?
   Снова в селе. Снова стоят на том же самом месте, где брали консультации у бабулек. Теперь лавочка пуста. Стемнело и холодно, желающих бродить по улице нет. Может, здесь вообще нет ни колхозных, ни фермерских лошадей, что тогда? Как назло, никто во взводе не знаком с поселковым хозяйством. По слухам, где-то около прудов есть свиноферма. Может, там и конюшня. А где пруды?
   – Куда дальше, товарищ лейтенант? – Резинкин разглядывал голых девок с вкладышей от жвачек. Спец по лошадям Бабочкин, урвав минутку, спал.
   – Надо найти пруды.
   Пруды-то они нашли. И конюшню нашли. И сторожа, крепкого и плечистого мужика, тоже. Бородатый тип в фуфайке встречал их охотничьим ружьем. В свете автомобильных фар конюшня не показалась Витьку ветхой.
   – Похоже, недавно построили, – сказал Мудрецкий, вылезая для встречи со сторожем.
   Мужик долго не ломался. Сошлись на трех бутылках водки – вначале он просил аж ящик – и двадцати литрах бензина из бака грузовика. Бабочкин на удивление быстро нашел общий язык с немолодым, но высоким жеребцом черной масти по кличке Резвый, что понравилось сторожу.
   – Привезем в целости под утро, – убеждал лейтенант. – Видите, как он с ним ладит, – Юра имел в виду Бабочкина и непосредственно коня. – Нам там пропахать чуток в неудобном местечке.
   – В упряжи он спокойный, хлопот не будет. Правда, под плугом не ходил. У нас уж давно трактор пашет все огороды.
   – Трактор там, где нам надо, не пройдет.
   – К приезду комиссии готовитесь?
   Лейтенант удивился осведомленности аборигенов, но времени распространяться не было.
   Затаскивая пластиковые бутылки с бензином в конюшню, бородатый сторож попросил:
   – Только не позже семи. В полвосьмого Шпындрюк приедет. Местный глава администрации. Воскресенье завтра. Кататься будет.
   – Все путем, – гутарил лейтенант. – Не волнуйтесь, не подведем.
   Бабочкин сел верхом и поскакал в парк. Пожав руки, офицер и сторож расстались.
   Баба Варя мастерски осадил коня, аки джигит, и ловко спрыгнул на землю, не забыв похлопать Резвого по крупу. Солдаты обступили наездника.
   Мудрецкий с Резинкиным приехали на грузовике всего-то пятью минутами ранее.
   – Лихо у тебя получается, – «ваше благородие» с долей опаски прохаживался вокруг лошади. Будучи жителем сугубо городским, Агапов столь крупную скотину видел только по телевизору.
   Кикимор, глядя на «измену» товарища, угорал над ним.
   – Боисси, любитель французского парфюма? А ты подойди, погладь его морду.
   Агапов, слушаясь словно ребенок, начал подносить руку к скуле лошади.
   – А вот щас укусит! – гаркнул Кикимор.
   Лошадь дрогнула и переступила на месте.
   Агапов отдернул руку.
   – Да ну тебя в жопу, Кика! Я с животиной познакомиться хочу!
   – Чего знакомиться, товарищ старший сержант, да вы садитесь, прокатнитесь, – Баба Варя должен обязательно хоть в чем-то подняться над Агаповым. И он своего шанса не упустил.
   – Куда ж садиться, она ж без седла, – дембель пошел кругом.
   Резвый махнул хвостом. По задней ноге пробежала дрожь. Агапов отошел на безопасное расстояние.
   – Ничего, поводья-то есть. А спина у него широкая. И чего бояться, ведь я под уздцы поведу.
   – Да? – Недоверие не покидало «ваше благородие», но прокатиться хотелось. – И чего мне делать?
   – Надо встать на что-нибудь, стремени ведь нет, и залезть ему на спину, и все.
   – Ну чего ты стоишь? Неси вон ту канистру!
   Баба Варя не успел метнуться, духи уже несли дедушке опору.
   Лейтенант, несмотря на жгучую необходимость продолжать труды, убедил сам себя не вмешиваться. Им еще всю ночь тут вкалывать. Пусть отойдут немного.
   Багор с Замором зафиксировали некогда прохудившуюся емкость. Старший сержант поставил одну ногу на канистру, а другую довольно ловко, учитывая отсутствие опыта, перебросил через коня. Резвый стоял спокойно, ничем не выдавая беспокойства по поводу появившегося на спине наездника.
   Агапов побледнел, пригнулся к шее лошади и схватил ее за гриву.
   – Снимите меня, – прошептал он, покрываясь испариной.
   – Да чего вы нервничаете, товарищ старший сержант. Давайте кружок пройдем, – Бабочкин радовался возможности продемонстрировать перед всеми свое умение находить общий язык с лошадьми.
   – Кружок? – У сержанта обозначилось на лице легкое мучение. – Не надо, он дергается подо мной! Эй, снимите меня отсюда, духи! – Крик пришелся прямо в ухо лошади.
   Издевательства Резвый терпеть не собирался. Теперь он на самом деле дернулся. Повел головой и скосил глаз на Бабочкина, вопрошая о случившемся буйстве на собственной спине. Солдат поспешил успокоить коня, но тот не внял его увещеваниям и поглаживаниям, так как дембель, ухватившись за шею лошади, продолжал орать.
   – Духи, сволочи, всех урою, фанеру расшибу, я вас всех, вашу мать, зачморю!
   Коняка вздыбился, немного подсев и оторвав от земли передние ноги.
   – Прекратите, товарищ старший сержант, вы перепугаете его.
   – Молчите, молчите, суки! И снимите меня вниз, скорее!!!
   – Да кому ты на хер сдался, – бурчал довольный Простаков, облокачиваясь на подвернувшегося под руку рядового.
   – Не трогай меня, здоровый, – выкрутился Заботин и побежал к Бабе Варе. – Душара, давай снимай его! – Дембельский приблудень пользовался возможностью заслужить благодарность от старослужащих. Они его не обижают никогда, разве порой попросят достать сигаретку там или мясца из столовой.
   – Я лошадь держу, – спокойно возражал Бабочкин, стараясь успокаивать не на шутку разволновавшегося Резвого.
   К Простакову подошел Мудрецкий и тоже попросил о помощи.
   – Нам коня вернуть надо. Ты бы пошел остановил его.
   – Вы приказываете, товарищ лейтенант?
   – Приказываю? – задумался Мудрецкий.
   – А тогда ну его, пусть покатается.
   Юра не питал к Агапову высоких чувств.
   – Да пусть.
   Тем временем залегший на спине животины дембель продолжал выть, выводя из себя в целом спокойную лошадку. Одновременно и животина заводилась от его воплей, все сильнее передавая нервное возбуждение седоку. Напряжение росло, как скатывающаяся с гор лавина.
   – Духи, быстрее, быстрее кто-нибудь! Твари паскудные, гады подлые!!!
   Предчувствуя неотвратимое, Баба Варя просил дембеля:
   – Помолчите, помолчите, товарищ старший сержант.
   – Пошел ты...
   Бабочкин вспомнил, что до армии он был человеком, и безропотно согласился, выпустив из рук поводья.
   Резвому теперь осталось только сбросить горлопана – и он свободен. Лошадь сделала пару шагов вперед. Живое заходило под Агаповым, и он стал сползать на сторону. Стараясь не допустить падения, сержант покрепче сжал ногами бока лошади.
   Конь перешел на шаг. Солдаты благоразумно расступились.
   – Остановись, лошадка, остановись, пожалуйста, – просил тихо Агапов.
   И конь встал.
   Отдышавшись, наездник решил предпринять попытку слезть самостоятельно. Первым делом надо сесть. Он стал потихоньку выпрямляться. У него получилось. Сидя на коне, дембель гордо обвел взглядом всех стоящих на земле и басовито произнес:
   – Сыны.
   После чего развязно так похлопал лошадь по спине. Резвый воспринял «сыны» – как «но», а похлопывание как одобрение и снова пошел. Не прогнув вовремя спину, Агапов тут же потерял равновесие и, наклонившись вперед, заорал:
   – Ты остановишься сегодня, сука, или нет!
   – Скорее не сука, а конь, – снова возник Фрол со своим твердым средним образованием.
   – Да мне по херу, кто это! Стой, блин!
   Но лошадь – не дух, ей не прикажешь.
   Резвый взял с места в галоп. Стоящие на пути лошади солдаты отпрянули в стороны. Баба Варя бросился следом за Резвым, а тот все ускорялся, так как наездник запустил с перепугу руки в его гриву и больно драл волосы.
   – Стой! – Бабочкин бежал следом. Лошадь неслась прямо на освещенное фонарями заграждение из колючей проволоки и неминуемо должна была отвернуть. Не вконец же обезумела.
   Агапов видел стремительно приближающуюся колючку и выл во всю глотку:
   – Нет! Не надо!
   Баба Варя бросился наперерез. Действительно лошадь отвернула и тем самым позволила маленькому и ловкому укротителю вцепиться в поводья и повиснуть на них. Резвый встал как вкопанный, несколько развернувшись на месте. Седок по инерции оторвался от жеребца и, перекувырнувшись через его голову, полетел прямо на оказавшегося поблизости Простакова, также предпринявшего попытку достать животину. Ему было жалко лошадку, если она пострадает из-за надушенного всяким говном сержанта.
   – Лови! – орал Агапов, успев перекувырнуться в воздухе через голову. Он летел, растопырив руки в стороны, словно птица, и орал.
   – Не смогу, – Леха отстранился, и дембель влетел мордой в канистру.
   Бзден-н-н-нь!
   Лошадь совершила полный круг.
   – А-а-а-а! – стонал сержант.
   – Чего ты? – не понимал Леха. – Ничего же не хрустнуло.
   – Сволочи, скоты, падлы! – выл Агапов.
   Баба Варя ждал казни. Но обошлось, так как к лежащей на земле канистре подбежал Кикимор и издевательски пнул ее ногой.
   Бзден-н-н-нь!
   – Как башка, французский пидрила?! Накатался?!
   «Ваше благородие» медленно встал на ноги.
   – Молчи, Кикимор. Как же мне херово! Херово! Забота! Чаю!
   – Где же я раздобуду? – вяло возразил слоник. Но тут же понял, как он не прав.
   – Бегом, воин, – Агапов продолжал охать.
   Бабочкин кое-как успокоил животину. Больше желающих прокатнуться не оказалось.
   Резвый, видимо, в силу житейской мудрости, не переживал по поводу свалившейся на него ночной работы и на радость всему взводу безропотно принялся за свое конское дело.
   Простаков снова первым выдал борозду. Его сменил крепкий сержант Батраков. Рядом под чутким надзором Кикимора шли Багор с Замором с фонарями в руках. Они добавляли света к тому, что давали автомобильные фары. Выходило вполне сносно.
   Коня под уздцы вел Бабочкин. Он шагал впереди конской морды с гордо поднятой головой. Хотя в полумраке никто и не мог заметить его важной поступи, солдат наслаждался собственной значимостью. Да если бы не он, разве сейчас работа шла бы так энергично! Кто бы с конем управлялся? Некому.
   Мудрецкий разбил всех свободных людей на две бригады и приказал заняться столбами. Солдаты расчистили яму под столб. Получилось метра полтора вниз. Мудрецкий посчитал глубину вполне достаточной и, махнув рукой, дал команду устанавливать тяжеленный железобетонный столб. Если бы он не был полым внутри, им бы его ни за какие коврижки не свернуть, а так, на ломах, пошел. Направив нижний, более массивный конец в яму, разом подняли семиметровое чудо за другой и стали втыкать. Прямо эротика какая-то, а не установка столба. Края у ямы после чистки получились широкими. Поэтому заблаговременно набрали кирпичей, чтобы набить ими пустоты и не дать столбу раскачиваться.
   Бабочкин вдвоем с Резвым размеренно шагали, приближаясь к группе, возвращающей на место монумент. Резвый покосился на поднимаемый столб. По мышцам его пробежала судорога. На мгновение он остановился. Идущий за плугом ефрейтор Петрушевский остановился тоже.
   – Пошли-пошли, – спокойно попросил Баба Варя, и конь двинулся навстречу встающему с земли столбу.
   Наступил самый критический момент. Солдатам необходимо было одному за другим перенести нагрузку с рук и спины на плечи, чтобы толкать столб дальше вверх.
   – Осторожно! Осторожно! – метался вокруг подчиненных лейтенант. – Разом!
   У Простакова на лбу повздувались вены, он вкладывал сейчас в работу всю имеющуюся у него дурь. Кряхтел Резинкин. Тужился Фрол, стоя рядом и переживая за удачный исход дела.
   Столб медленно лез вверх, затем его конец заскользил вниз, в яму, и стало ясно, что с задачей они справились. Железобетонная конструкция продолжала опускаться. И тут-то надо было помедленнее, помедленнее, не толкать, чтоб сама, полегонечку, чтоб не сыграла. А молодые на радостях толкнули тяжесть от себя. Столб прошел верхнюю точку и стал падать в противоположную сторону, прямо на лошадиную голову.
   Огромный карий глаз жеребца уловил движение. Что-то темное и большое неслось на него сверху. Столб не упал, он просто наклонился в противоположную от солдат сторону, как раз на уже восстановленную ограду с колючкой, но Резвый не видел этого. Оправдывая свою кличку, животина рванула так, что Бабочкин отлетел в сторону, а у Петрушевского плуг вылетел из рук. Спасая собственную голову от возможного удара, лошадь понеслась вперед с испуганным ржанием и потащила за собой плуг.
   В те же самые мгновения еще одно отделение начало подъем второго столба. Фары стоящего недалеко «ЗИЛа» не могли хорошо осветить весь фронт работ. Конь несся туда, где, по его мнению, никого не было.
   Дед Женя как раз начал выпрямлять руки, толкая вверх доставшийся ему участок бетонного бревнышка. Он уже начинал радоваться тому, что они тоже, почти одновременно с бригадой, неформально возглавляемой не лейтенантом, а Кикимором, воткнут эту дуру на место.
   И тут сзади он услышал русские народные слова, шум, испуганный крик Бабы Вари и топот копыт. И еще какой-то металлический лязг.
   Кто-то заорал:
   – Мужики, шухарись!
   Начавшие подъем тяжеленной конструкции солдаты дрогнули. Все ждали команды от Батракова, не решаясь самостоятельно бросить ствол. А он стоял в тени. Его не было видно. По нелепой случайности дед Женя попал в затемненный участок. Он почти разогнул руки, когда раздались крики. Одними губами он закричал:
   – Бросай!
   Дед таращил глаза, стараясь увидеть всех сразу и одновременно сообразить, что же происходит. Стоя спиной к происходящему, о сути дела он мог только догадываться. Топот копыт приближался. Наконец команда вырвалась из его горла. Тут конь врезался в него, и деда отбросило в сторону. Пролетая над землей, он слышал крики, потом какой-то треск. Приземлился он лицом во что-то мягкое, теплое и ужасно вонючее.
   Вытирая с лица наследство Резвого, сержант поднялся и подошел к стоящим кружком сослуживцам.
   Столб рухнул прямо на хребет лошади. Конь умер почти мгновенно. И сейчас животное лежало под столбом. По счастливой случайности оно никого больше не придавило.
   – Живой! – Лейтенант не скрывал своей радости, подбегая к Батракову.
   – Нормально, – дед Женя старался побыстрее отлепить от лица конечный продукт конского пищеварения.
   – Молодец. Все целы! – все еще тревожился Мудрецкий.
   Показался новый дежурный по парку, чью фамилию лейтенант до сих пор не знал.
   – Химики, вы охренели! – начал он в том же духе, что и Парижанский, горлопаня в темноту. – Когда вас всех комбат задолбит до смерти, у нас в части настанет покой и благодать.
   – Все нормально! – крикнул в ответ Мудрецкий.
   – Ладно трандеть! Кониной не забудь угостить. Юмористы, блин.
   Дежурный исчез. Стало тихо-тихо. Никто не шевелился. Все стояли вокруг мертвой лошади, повесив головы. Только Баба Варя начал ходить кругами вокруг придавленной скотины.
   Фрол заметил в глазах самого маленького во взводе бойца нездоровый, животный такой блеск.
   – Надо столб с него убрать, и это... ну, это... нож есть у кого-нибудь? Он еще теплый пока.
   Батраков также не был равнодушен.
   – Это ж гора мяса, мужики.
   – Есть конину? – наморщился Агапов. – Лучше уж кильку.
   Лейтенант схватился за голову. Кого он теперь приведет обратно в конюшню утром? Не желая больше ничего видеть, Мудрецкий пошел в караулку. У дежурного по парку нашлось очень кстати полфляжки чистого спирта.
   – За что пьем? – спросил дежурный.
   – За мою поездку на войну.
   Чокнулись жестяными кружками. После этого Мудрецкий плавно отъехал на широком топчане под треск дровишек в «буржуйке». Таких отвратительных суток в его жизни еще не было.
   Отсутствия лейтенанта никто не заметил. Солдаты, те, кто и представления не имел, что же теперь делать с невольно забитой скотиной, стояли и смотрели на Батракова и Бабочкина, кружившихся вокруг груды свежего мясца.
   – Конь не молодой, – деловито рассуждал Бабочкин, переспрашивая следом, нет ли у кого ножа.
   По мановению пальца Агапова Заморин метнулся к караульным второй роты и принес большой складной нож.
   Простаков только нос наморщил.
   – Разве этим разделывают, – поделился он с Фролом.
   Мертвую животину таких размеров Валетову видеть по жизни не приходилось. Кошечки там, собачки – понятное дело, но чтоб целый конь... Дохлые лошади на городских улицах в Чебоксарах, к счастью, не валялись.
   – Чего? – Фрол поднял широко открытые глаза на гулливера.
   – Нож, говорю, фиговый.
   Малюсенький Бабочкин взял нож, раскрыл его и, подойдя к лошади, наклонился над шеей и одним точным и резким движением вскрыл яремную вену. Кровь брызнула и потекла, быстро впитываясь в перепаханную почву.
   Почти все отпрянули. Батраков кивнул.
   – Вот и все.
   Агапов хватанул ртом воздух. И этого человечка он запрягал мыть полы, доставать сигареты и носить мясо из столовой! Выходит, ходил по краю пропасти. Какой удар, а! Кто бы мог подумать?
   Простаков скрестил руки на груди.