Страница:
Клиент, показалось, вздрогнул. Менеджер напрягся. Те, кто срывался, обычно срывались раньше, до последнего довода добирались лишь самые стойкие, действительно пришедшие ради родных и любимых. Но они тоже ломались и уходили, раздавленные своим предательством; а с другой стороны, как назвать того, кто пожелает себе излечения такой ценой? С этической точки зрения все это, должно быть, выглядело чудовищно, но тонко чувствующих особ сюда работать не брали.
«Собачья работа», — в который раз подумал менеджер. Хуже, чем надзирателем в тюрьме, хуже, чем санитаром в дурдоме. Он и до нее не отличался впечатлительностью, а профессиональная деформация выбила из него остатки человеческого. Менеджер это понимал сам, и подозревал, что такой кармы, какую он себе тут заработал, хватит на десять жизней с церебральным параличом или десять смертей от СПИДа в Голодной Африке. Надежда была только на медицинскую страховку, гарантированную сотрудникам министерства — на пресловутую карматерапию.
— Знаете, что? — мягко сказал клиент. — Давайте договоримся так: я материалист, не верю ни в душу, ни в ее бессмертие, и хочу просто срубить бабок, пользуясь глупостью окружающих. И вы не станете меня отговаривать. Дайте договор.
Менеджер невольно набрал в грудь воздуха с намерением открыть клиенту глаза на очевидную абсурдность его слов, но вспомнил, что положенное по инструкции зачитал, а за большее ему не платят.
— Дело ваше, — буркнул он.
— Хорошо.
Серый стол устлали тускло-белые листы договора.
— Подписывайте на каждой странице, фамилию полностью, разборчиво, дайте паспорт. Все.
Клиент ясно улыбнулся. Менеджер этого не видел, потому что смотреть на клиента ему было тошно.
— А что теперь? — спросил белесый юноша, склонившись над документами.
— Сейчас в кассе начислят деньги на карточку, — хмуро ответил менеджер, медленными движениями складывая уже подписанные листы и пакуя их в файл. — Через десять минут будет готово. За эти десять минут на ваше тонкое тело поставят опознавательный знак. Клеймо. Вы еще можете отказаться. Сейчас.
Клиент молчал. Менеджер не видел выражения его лица — не смотрел. В офисе было холодно, руки зябли, и думалось, что надо пойти отрегулировать кондиционеры, а то цветы же померзнут.
Старый юноша проставил все подписи и сложил руки на коленях.
Он так ничего и не сказал.
— Стажер! — внезапно почти с ненавистью проорал менеджер, обернувшись. — Эй, стажер! Ну где ты там, с печатью огненной?!
Клиент вздрогнул и встрепенулся, пытаясь заглянуть через стол, за перегородку из непрозрачного стекла. Там, похоже, была дверь или выход в коридор.
— Вот сволочь, — процедил менеджер, берясь за мобильник. — Опять в Контру режется… Стажер! Иди сюда, работа пришла!
Дверь звучно хлопнула, затрепетал ламповый свет, и появился стажер.
Он был прекрасен.
Он был прекрасен неуместно и неприлично. Улыбка и одеяния его источали рекламный блеск. Вначале помстилось, что на плечах стажера — медицинский белый халат, но это был только светлый летний плащ, слишком легкий для стоящих теперь погод. Облаченный в плащ поверх джинсов и свитера парень — лет двадцати пяти, веселый, свежий и ухоженный, какой-то отлакированный, точно новый автомобиль на выставке — выглядел, откровенно говоря, нелепо: до такой степени не соответствовал обстоятельствам.
Чертовски хорош собой был стажер, очевидно доволен жизнью и сиял, как финский унитаз.
Менеджера скрючило от омерзения, и он уставился куда-то совсем в угол, чтобы не видеть обоих, клеймимого и клеймящего.
Блистательный стажер окинул взором пространство, встретился глазами с клиентом — и развернулся, явно намеренный возобновить компьютерные пострелюшки.
— Сволочь, — пробормотал менеджер. — Хоть бы руками помахал для приличия…
Стажер остановился и одарил его еще одной ослепительной улыбкой.
Клиент поднялся со вздохом.
— Инспекция, — в один голос сказали они. — Контрольная сделка.
— …!!! — сказал менеджер.
Он еще долго крыл их на чем свет стоит, в душу, в мать и во всех богов. Инспектор со стажером ржали как жеребцы, не в силах даже выбраться из кабинета и оставить бедолагу в покое. На шум прибежала секретарша и убежала за успокоительным; таблетки ей приходилось носить здесь чаще, чем кофе.
— Суки вы, суки! — горевал менеджер, — а я-то тут разоряюсь как идиот, чуть сам себя не разжалобил. Ну как, как я не догадался?! Ведь раз же плюнуть догадаться-то было! Ведь договор этот сучий одни нарки полудохлые подписывают, которым уже на все плевать, да бомжи, которые мозги пропили. После каждой подписи кабинет дезинфицировать надо, а тут, понимаешь, приперся… р-романтик… м-материалист…
— Не горюй, Ника, — ласково сказал стажер, и менеджер (вероятно, Никита), названный постыдным полуженским именем, как-то усох под его взором, совершенно перестав напоминать страшного следователя КГБ из голливудского фильма. — Будет и на твоей улице танковый парад. Хочешь, я тебе карму бесплатно подмажу?
— У меня все равно по страховке бесплатно, — буркнул безутешный Ника и неожиданно вспомнил: — а, да, еще подсатанники подписывают, бывает…
— Кто? — переспросил инспектор.
— Подсатанники, — безнадежно объяснил менеджер. — Сатанюки. Совсем мелкие и тупые типы из сект. Ну, из тех, кто квартиры наставникам дарит. Как Ростэнерго организовали, тут их погнали и души заодно продавать. Деньги хорошие, а премудрый учитель все равно, веруйте, спасет и отмажет.
Говоря, менеджер поднял взгляд — и подумал, что галлюцинирует. Со щек инспектора чудесным образом исчезли прыщи и щетина. Больше того: он, похоже, помолодел аж вместе с одеждой, и теперь, стоя рядом со стажером, казался тому двоюродным братом.
Бредит, не бредит… от этих, из Института тонкого тела, ожидать можно чего угодно.
— А один мужик, — авторитетно заметил стажер, — между прочим, отмазался.
— Это как?
— А у него родной брат у нас учился. До диплома и лицензии еще два года пыхтеть оставалось, опять-таки, обязательств он никаких не подписывал, а денег хотелось. Техникой он уже владел. Ну и решили обжулить государство… — стажер захихикал. — Пошел мужик, поставили ему печать, денег дали, а брат ее на следующий день срезал и законсервировал, чтоб никто не догадался.
— И что? — поинтересовался инспектор.
— Их Ящер засек. Они, идиоты, в нашей же институтской лабе этим занимались. Ну кто ж знал, что Лаунхоффер в двенадцатом часу ночи на работе сидит? На следующий день приходит брат к Ящеру на лекцию, а тот его за ушко да на солнышко. Пришлось им деньги вернуть. Благо, за ночь только пару штук баксов спустить успели.
— А ауру его, что, не просекли? — удивился инспектор.
— Ауру Ящера? — иронично уточнил стажер. — Ты-то сам ее каждый раз просекаешь? В общем, слажали мужики. Но идея богатая…
Они сошлись на том, что идея богатая, а потом из аптеки прибежала секретарша с валерьянкой для Ники, и инспектор со стажером отправились на улицу курить.
В колодец двора с высоты заглядывало бледное солнце. Стояла мрачная городская тишь, похожая на сырость, когда воздух напоен влагой, но дождя нет. Со всех сторон за стенами дома пролегали оживленные улицы, мчались машины, ветер хлестал деревья, а здесь звуки тонули друг в друге и пропадали, оставляя единственное ощущение плотной не-пустоты. Пахло дождем и бензином.
— Лёня, — представился инспектор.
— А по-нашему?
— Лейнид. А тебя я знаю, ты великий человек.
Стажер ухмыльнулся.
— Да ну.
— Даниль Сергиевский, — торжественно провозгласил Лейнид. — Первый аспирант в МГИТТ. Слушай, я сколько живу, понять не могу, почему ты к Ящеру на диссер пошел?
— Я пошел? — великий аспирант чуть не выронил сигарету. — Я пошел?! Меня послали, я пошел!
— Чего ж так?
— Я к Воронецкой хотел, — жалобно сказал Даниль. — Подхожу к ней, а она и говорит: «Даня, я же знаю, чем ты у меня будешь заниматься. Ты лодырничать станешь и жизнь прожигать, а я тебе буду потакать и потворствовать, я строгость наводить не умею. Мы уже обсудили все, и с Андрей-Анатольичем, и с Эрик-Юрьичем… твой, Даня, руководитель будет — Эрик Лаунхоффер. Имя!». Я упал. Говорю: «А у него я поседею и стану заикой!» Она захихикала и говорит: «Держись, Даня. Но я правда не думаю, что будет плохо». И все. К стенке.
— Ворона классная тетка, — мечтательно сказал Лейнид. — Суматошная, но классная…
— Не спорю, — мрачно ответствовал Даниль. — Но она меня послала.
Помолчали. Запалили по второй.
— А чего ты по профилю не работаешь? — спросил Лейнид. — В частных клиниках, да в Москве, даже терапевты по три раза в год машины меняют, а кармахирург с твоими возможностями… Деньги ж охрененные!
— Ты понимаешь, — глубокомысленно отвечал Даниль, — я работать очень не люблю. А тут я работаю в худшем случае три раза в месяц. Остальное время сижу в личном, между прочим, кабинете и халявный интернет юзаю. А машина мне не нужна…
Он замолк и уставился в небо. С крыши на крышу над колодцем двора летали вороны.
— А ты чего в инспекцию пошел? — спросил он. — Ты на каком курсе вообще?
— На третьем, — Лейнид вздохнул. — Да я просто подработки искал. Подумал, какое-то касательство к профессии будет… опять же, ошибки исключены, меня любой оператор опознает. Слушай, я спросить хотел — чего этот шкаф, Ника, болтал? Про тысячи жизней? Вроде же как…
— У Ники инструкция со вдохновенной речью, — усмехнулся Даниль. — Он ее зачитывает. Кто ее писал — я не в курсе. Чудак какой-то на букву «м». Нету тысяч, конечно. Зафиксированный минимум физических жизней от образования тонкого тела до его распада — три, прописью, три штука. Максимум, вроде, около сотни.
— Сотня — это тоже прилично. — Лейнид подумал и добавил: — Но все-таки обидно как-то. Раньше в сказку верили…
— Во-первых, не все в нее верили. А во-вторых, тебе и сейчас никто не запрещает. Вон церквей пооткрывали сколько. Вера — вещь иррациональная. А если точно знаешь, что с телом не умрешь, дальше можно что угодно себе придумывать.
— Если точно знаешь — не получается…
— У кого как. Когда реинкарнацию доказали научно, буддисты радовались как дети. А с буддизмом, по сути, еще хуже вышло, чем с христианством. Потому что нирвана, которая у них цель, означает то же самое растворение личности, которое в любом случае происходит в конце концов с кем угодно, будь он буддой или придурком последним. Только у будды оно осознанное и с придуманным смыслом. А значит, оно такая же иллюзия, как и все остальное. Майя.
— Сансара — нирвана, — сделав умное лицо, заметил Лейнид.
Даниль ухмыльнулся.
— По-моему, это очевидно.
— А как они выплыли?
Аспирант хихикнул.
— На концепции бодхисаттвы, конечно. Бесконечный отказ от окончательной нирваны. То бишь бодхисаттва может воплощаться и сотню раз, и тысячу, и миллион…
— И в мух и комаров тоже?
— Не дури. Сансара — такой же результат эволюции, как разум, и тесно на него завязана. Максимум, то есть минимум — в человекообразную обезьяну. — Даниль засмеялся. — А потом удивляются, почему шимпанзе язык жестов осваивают…
— И что, — озабоченно спросил Лейнид, не быв впечатлен свойствами шимпанзе, — из нее — вообще никак и никуда?
Собеседник скорчил рожу.
— Как только люди понимают, что нечто есть, они тут же стараются из него вылезти. Из детского манежика, из атмосферы, из сансары… как будто им там денег дадут. — Даниль философствовал, Лейнид внимал; помедлив, аспирант затянулся и докончил, глядя в сторону: — Можно.
— Как? Куда?
— Никто не знает.
— То есть?!
— Ящер говорит — можно.
— И? — Лейнид подался вперед.
— Любопытство кошку сгубило.
— Блин!
— Он говорит, что за сенсациями не гонится и научной общественности представлять неподтвержденные гипотезы и непроверенные данные не будет, — Даниль ухмыльнулся. — Я так думаю: он знает, но не скажет.
Отпустив инспектора с миром, стажер еще постоял, задрав голову и щурясь на птиц, а потом отправился обратно, к казенному оптоволокну. Ника попытался его пристыдить, но Даниль зыркнул левым глазом, и менеджер притих: опыт взаимодействия с кармахирургом у него был больше, чем ему бы хотелось.
Сергиевский вошел в кабинет и закрыл окно; в комнате было холодно, как на улице. Сел. На широком столе работало сразу два компьютера, оба в спящем режиме: стационарный, положенный ему как оператору, и личный данилев лэптоп. Вентиляторы гудели дуэтом, завывая поочередно, точно машины переговаривались между собой.
Даниль посмотрел на часы: около трех.
Вопреки нелестному мнению Ники, аспирант не резался ни в Контру, ни в Линейку — он занимался делом, хоть и не тем, за которое ему здесь платили. Проснувшийся лэптоп явил открытый файл с диссертацией, и Даниль обреченно поморщился. Щелкая по клавишам, он просмотрел кусок позднего текста; поленился заново вникать в строчки формул, надеясь, что не ошибся тогда, когда считал. Ему было скучно и тошно. Через час или два в Москву возвращался Ящер, Tyrannosaurus Rex, жуткий человек и еще более жуткий научный руководитель. Конференция, на которую он летал, подарила Данилю полсентября свободы, но все хорошее неизменно закачивается. Присущая Лаунхофферу потусторонняя жуть заключалась, в частности, в том, что он никогда не отдыхал, потому что никогда не уставал. После многочасового перелета, вдобавок зная, что завтра на работу с утра, всякий нормальный человек предпочел бы обождать с делами — но Ящеру передышки не требовались.
Чужую потребность в них он тоже не признавал.
Даниль еще раз поморщился, выключил оба компьютера и убрал лэптоп в сумку. Уходить с работы в неприличную рань вошло у него в привычку, а сейчас для того и вовсе имелась веская причина. Внезапного появления клиентов Сергиевский не опасался: у любого контактера интуиция работает с точностью зрения, а Даниль был не любой контактер, Даниль был кармахирург с дипломом.
Мимо Ники он прошел в тишине: менеджер сам был рад избавиться от него пораньше. Охранник на выходе пожелал удачного дня; мужик был искренен, но в складывавшейся ситуации его слова приобретали оттенок сарказма.
В небе над крышами чернели птицы. Сергиевский снова остановился и некоторое время смотрел на них.
Когда хорошо знаешь Лаунхоффера, некоторые безобидные вещи начинают вызывать нервную дрожь. Например, городские птицы, белые кошки и цитаты из «Понедельника» Стругацких. Это потому, что юмор у Ящера еще жутче, чем сам Ящер.
Даниль потер лоб, встряхнулся и застегнул ремень плаща, неподходящего для не по-осеннему холодной погоды. Аспирант пересек двор, лавируя между машинами, обогнул глубокую лужу и скрылся в темноте под аркой, которая вела из колодца двора на улицу, к подземному переходу и к метро.
Из тоннеля Даниль не вышел.
Он вышел из дверей подвального бара в другом районе Москвы, много дальше от центра города. Здесь было красиво и тихо. В минуте ходьбы начинался почти-парк, где раскидистые кроны старых деревьев мало не целиком скрывали дома в пять-семь этажей; машины появлялись раз в полчаса, и можно было идти по проезжей части, засыпанной палой листвой. Даниль шел, загребая ногами шуршащее разноцветье, и думал, что Аннаэр, в отличие от него, создание крайне ответственное — если и уйдет с работы раньше, то от силы на полчаса. Остальное время, как пить дать, его протомят в приемной.
От мыслей делалось еще тошней и скучней.
Сестра Даниля по несчастью, вторая аспирантка Лаунхоффера работала в маленькой частной клинике. Клиника предоставляла полный спектр услуг, но обращались в «Валимар+», главным образом, за услугами, не входящими в стандартный список: их наличие в прейскуранте диктовало астрономические цены на все остальное. За нестандартные услуги Аннаэр и отвечала, и еще за рекламу — конечно, не за дизайн или промоушн: у нее уже было имя. Уникальные операции требовали уникальных возможностей, а профессура МГИТТ не занималась клинической практикой.
Даниль помедлил на маленьком уютном крыльце. Дверь, отделанная деревом, казалась только что промытой, золотистого металла ручка — отполированной, и лишь на мраморные ступеньки ветер успел нанести дождевую пыль и желтые листья. За такими дверями обычно висит китайский колокольчик, мелодичным звоном упреждающий о том, что кто-то вошел. Но Даниля встретила тишина.
Медицина тонкого тела имеет с классической немного общего; клиника меньше всего напоминала больницу, скорее — элитный салон красоты. Сергиевский успел удивиться безлюдью, но из бокового коридора тотчас вылетела хорошенькая секретарша, на ходу цепляя на лицо улыбку, и поторопилась извиниться за то, что все переговорные комнаты заняты. Секретарша была новая, прежняя хорошо его знала и не стала бы молоть чепухи.
— Я по другому делу, — вежливо отмахнулся Даниль, утомленный от одной мысли, что придется объяснять, кто он такой. — Анна Вячеславовна должна сегодня освободиться раньше. Я за ней.
Секретарша встревоженно покачала головой.
— К Анне Вячеславовне вип-клиент. Маша… это консультантка, так Маша уже полтора часа с ним работает и, боюсь, до конца дня Анна Вячеславовна не успеет провести операцию…
Даниль представил себе Аннаэр, выбирающую между вип-клиентом (любым) и научным руководителем (Ящером); картина вызвала глумливый смешок. Вопрос времени сводился только к ответственности Аннаэр и ее же терпению. Или нетерпению.
— Я подожду, если можно, — сказал он.
«А.В. Эрдманн».
И ниже, шрифтом помельче:
«Кармахирург первой категории».
Табличка на обитой темной кожей двери тускнела мрачно-роскошным золотом. Даниль созерцал ее, размышляя, что ответственная девочка Анечка сейчас, должно быть, тоже занята диссертацией, а отнюдь не проблемами очень важной персоны, некстати застрявшей в переговорной комнате… Мимо него прошла в сопровождении другого консультанта, Егора, ухоженная стареющая дама с грустным лицом. Несмотря на пластические операции, маникюр и дорогую одежду, дама чем-то напоминала профессора Воронецкую и показалась Данилю довольно милой. От нечего делать он прикинул на глаз состояние ее тонкого тела, но серьезных нарушений не заметил. Дама скрылась в кабинете второго врача; Егор, возвращаясь к себе, поздоровался с Сергиевским, и тот мимолетно поинтересовался:
— Реинкарнация?
Егор потемнел лицом.
— Почти, — он зачем-то остановился рядом, помялся и объяснил, — не своя. У нее сын семилетний погиб. Утонул. Найти хочет.
Даниль удивился.
— Запрещено же.
— Анонимно. Без всяких личных контактов. Просто зафиксировать рождение. Нарушение, конечно… но мы такое делаем.
Даниль прикрыл глаза. Егор тоже был контактером: жрецом, полным адептом богини удачи. Рыцари разных орденов, но оба — рыцари, они хорошо знали, что и от кого можно скрывать.
— Я бы тоже сделал, — признался аспирант. — Хорошая женщина…
Егор молча кивнул.
Даниль ждал. Сказать по чести, он всего лишь тянул время по принципу «перед смертью не надышишься»; очень не хотелось ехать в институт встречаться с Ящером, нравилось сидеть здесь на диванчике в тишине и покое. Конечно, можно было попробовать отворить дверь с золотой табличкой и войти, но он знал, что обычно спокойная и уравновешенная Аннаэр от некоторых вещей сатанеет. Нельзя, к примеру, заглядывать ей через плечо в монитор, и входить без приглашения в комнату, где она привыкла сидеть в одиночестве, тоже нельзя. Аннаэр вообще не любила пускать в свое приватное пространство случайных людей; Даниль уже довольно долго пытался перестать быть случайным, но не преуспел.
К четырем часам ждать надоело, и Сергиевский потащил из кармана мобильник.
— Ань, — сказал он. — Это я. Я уже тут. Ты не забыла?
Донеслось хрипловатое: «О чем?»
— Нас Эрик Юрьевич сегодня ждет.
— По-твоему, я могу об этом забыть? — изумилась трубка.
— А тут говорят, — улыбнулся Даниль, — ты еще и задержишься. Випы какие-то…
Аня недовольно выдохнула.
— Сейчас, — сказала после секундного раздумья. — Сейчас разберусь.
Разговор по телефону через дверь окончился: блеснула табличка, и А.В. Эрдманн вышла, все еще сжимая трубку в ладони.
«Девочка, Которая Не Улыбается», — подумал Даниль, поднимаясь навстречу ей. Когда привлекательная женщина напускает на себя столь строгий вид, это может выглядеть прелестно. У Аннаэр были правильные черты лица, хорошая фигурка и безупречный стиль, но чего-то в ней не хватало, и вместо роковой женщины из нее, с ее деловым костюмом и тугим узлом на затылке, получался маленький синий чулок.
— А что там творится-то? — спросил Даниль. Из своего кабинета хирург должна была слышать все, что происходило в переговорной комнате.
— Большой дядечка пришел, — Аннаэр брезгливо дернула плечом. — Хочет коррекцию кармы сейчас и заказывает предустановки на реинкарнацию. Я думаю, киллеров боится.
— И что?
— Предустановки со стопроцентной предоплатой делаются. Наверное, поэтому его и переклинило… Территориалку требует точную — непременно в Калифорнии родиться хочет.
Сергиевский рассмеялся.
— Флорида не устраивает?
Девушка только раздраженно фыркнула.
— Ты бы слышал, до чего он упертый. Я даже динамик выключила. Двадцать раз ему повторили, что точнее материка территориалку нельзя выставить, и все как об стенку горох… На самом деле, на предустановках многих клинит. Потому консультантов и держат — такие разговоры не хирург должен вести, а психолог.
— Что ж ты хочешь. Жизнь себе заказать — удовольствие недешевое.
— Нет, — вполголоса сказала Аня. — Не потому, что дорого.
— А почему?
— Страшно.
Она решительно прошла к двери в переговорную комнату и распахнула ее настежь. Даниль скользнул взглядом по измученно-вежливому лицу консультантки Маши и присмотрелся к клиенту. Дядечка был действительно большой, особенно в области брючного ремня — и, должно быть, бумажника. «Препаршивая карма», — мгновенно определил Сергиевский. Для уточнения деталей нужно смотреть анализы, но аспирант и без них видел, что работать над этим Аннаэр придется до седьмого пота. Даниль в очередной раз поздравил себя с тем, что не пошел в практикующие хирурги.
— Анна Вячеславовна… — пролепетала Маша; она была старше Имя-Отчество-Эрдманн лет на двадцать.
— Сидите пожалуйста, Маша, — Аня остановилась в дверях.
Клиент поднялся.
— Вы? — хрипло пробасил он. — Это вы… доктор?
— Я, — кивнула она.
— Извините… — клиент, мужчина лет пятидесяти, выглядел не менее измученным, чем консультантка, но вдобавок всерьез обозленным. Пиджак его был расстегнут, галстук ослаблен; в распахнутом вороте рубашки виднелась дряблая шея, по которой бежали капли пота, — извините, вам сколько лет?
— Двадцать четыре. Вас что-то не устраивает?
— Я бы предпочел, — клиент астматически захрипел и надвинулся, — кого-то более… солидного…
— Анна Вячеславовна — самый квалифицированный из практикующих в России специалистов, — обессиленно произнесла Маша.
— Да что вы говорите… — протянул он.
Кармахирург первой категории А.В. Эрдманн скрестила руки на груди. От нее веяло холодом.
— У вас сложный случай, — сказала она. — Я, боюсь, не рискну за него браться.
Глаза клиента выкатились из орбит. Он засопел и подтянул галстук, забыв застегнуть рубашку.
— Тогда, — он задыхался, — тогда что вы мне мозги пудрите?! Скажите, кто…
— У вас сложный случай, — безразлично повторила Аннаэр. — Ни один специалист за него не возьмется.
Клиент даже как-то осел от этих слов.
— Что?..
— Вы пришли без карты.
— Какой?
— Медицинской.
— Но я же…
— Карты тонкого тела. Мне нужно распланировать операцию, я не могу делать это на пустом месте, — педантично говорила Аня. — Мне нужен спектральный анализ кармы, трехмерный снимок биополя, данные о состоянии всех точек сцепки тонкого тела с плотным… вы понимаете? Ничего этого я не имею.
— А что же тогда я?.. — на два тона ниже начал клиент.
— А вы мне вместо анализа спектра принесли фотографию ауры. — Аня склонила голову к плечу. — Вы хоть понимаете разницу?
— Я…
— Мы уже устали объяснять, что полную диагностику кармы в Москве делают только пять городских больниц и ЦКБ. Да, это платная процедура, но никаким частным организациям лицензии на ее проведение не выдают. Кроме того…
Даниль практически кожей чувствовал, как упала в помещении температура, и млел от восторга. Мрачная Девочка не допускала ни единой ноты агрессии, говорила без нажима и возмущения, но пузатый чей-то-начальник перед ней сначала напрочь утратил спесь, а теперь вовсе опадал, как сугроб по весне. Светило отечественной медицины, развернувшись, неторопливо направилось к входной двери, и клиент на автомате, как привязанный, потопал следом.
— Сделайте все анализы и приходите, — хмуро говорила Аннаэр присмиревшему клиенту, — тогда мы с вами и будем думать, что можно сделать…
— Конечно, Анна Вячеславовна, — тот кивал и скашивал губы в деловитой гримасе.
— И решите заранее, — строго сказала она, доведя его до двери, — будете ли вы заказывать эвтаназию!
Это было немного слишком; Даниль даже голову втянул в плечи. Но клиент уже совершенно оробел, как случается с больными перед врачом, и только испуганно выдавил:
«Собачья работа», — в который раз подумал менеджер. Хуже, чем надзирателем в тюрьме, хуже, чем санитаром в дурдоме. Он и до нее не отличался впечатлительностью, а профессиональная деформация выбила из него остатки человеческого. Менеджер это понимал сам, и подозревал, что такой кармы, какую он себе тут заработал, хватит на десять жизней с церебральным параличом или десять смертей от СПИДа в Голодной Африке. Надежда была только на медицинскую страховку, гарантированную сотрудникам министерства — на пресловутую карматерапию.
— Знаете, что? — мягко сказал клиент. — Давайте договоримся так: я материалист, не верю ни в душу, ни в ее бессмертие, и хочу просто срубить бабок, пользуясь глупостью окружающих. И вы не станете меня отговаривать. Дайте договор.
Менеджер невольно набрал в грудь воздуха с намерением открыть клиенту глаза на очевидную абсурдность его слов, но вспомнил, что положенное по инструкции зачитал, а за большее ему не платят.
— Дело ваше, — буркнул он.
— Хорошо.
Серый стол устлали тускло-белые листы договора.
— Подписывайте на каждой странице, фамилию полностью, разборчиво, дайте паспорт. Все.
Клиент ясно улыбнулся. Менеджер этого не видел, потому что смотреть на клиента ему было тошно.
— А что теперь? — спросил белесый юноша, склонившись над документами.
— Сейчас в кассе начислят деньги на карточку, — хмуро ответил менеджер, медленными движениями складывая уже подписанные листы и пакуя их в файл. — Через десять минут будет готово. За эти десять минут на ваше тонкое тело поставят опознавательный знак. Клеймо. Вы еще можете отказаться. Сейчас.
Клиент молчал. Менеджер не видел выражения его лица — не смотрел. В офисе было холодно, руки зябли, и думалось, что надо пойти отрегулировать кондиционеры, а то цветы же померзнут.
Старый юноша проставил все подписи и сложил руки на коленях.
Он так ничего и не сказал.
— Стажер! — внезапно почти с ненавистью проорал менеджер, обернувшись. — Эй, стажер! Ну где ты там, с печатью огненной?!
Клиент вздрогнул и встрепенулся, пытаясь заглянуть через стол, за перегородку из непрозрачного стекла. Там, похоже, была дверь или выход в коридор.
— Вот сволочь, — процедил менеджер, берясь за мобильник. — Опять в Контру режется… Стажер! Иди сюда, работа пришла!
Дверь звучно хлопнула, затрепетал ламповый свет, и появился стажер.
Он был прекрасен.
Он был прекрасен неуместно и неприлично. Улыбка и одеяния его источали рекламный блеск. Вначале помстилось, что на плечах стажера — медицинский белый халат, но это был только светлый летний плащ, слишком легкий для стоящих теперь погод. Облаченный в плащ поверх джинсов и свитера парень — лет двадцати пяти, веселый, свежий и ухоженный, какой-то отлакированный, точно новый автомобиль на выставке — выглядел, откровенно говоря, нелепо: до такой степени не соответствовал обстоятельствам.
Чертовски хорош собой был стажер, очевидно доволен жизнью и сиял, как финский унитаз.
Менеджера скрючило от омерзения, и он уставился куда-то совсем в угол, чтобы не видеть обоих, клеймимого и клеймящего.
Блистательный стажер окинул взором пространство, встретился глазами с клиентом — и развернулся, явно намеренный возобновить компьютерные пострелюшки.
— Сволочь, — пробормотал менеджер. — Хоть бы руками помахал для приличия…
Стажер остановился и одарил его еще одной ослепительной улыбкой.
Клиент поднялся со вздохом.
— Инспекция, — в один голос сказали они. — Контрольная сделка.
— …!!! — сказал менеджер.
Он еще долго крыл их на чем свет стоит, в душу, в мать и во всех богов. Инспектор со стажером ржали как жеребцы, не в силах даже выбраться из кабинета и оставить бедолагу в покое. На шум прибежала секретарша и убежала за успокоительным; таблетки ей приходилось носить здесь чаще, чем кофе.
— Суки вы, суки! — горевал менеджер, — а я-то тут разоряюсь как идиот, чуть сам себя не разжалобил. Ну как, как я не догадался?! Ведь раз же плюнуть догадаться-то было! Ведь договор этот сучий одни нарки полудохлые подписывают, которым уже на все плевать, да бомжи, которые мозги пропили. После каждой подписи кабинет дезинфицировать надо, а тут, понимаешь, приперся… р-романтик… м-материалист…
— Не горюй, Ника, — ласково сказал стажер, и менеджер (вероятно, Никита), названный постыдным полуженским именем, как-то усох под его взором, совершенно перестав напоминать страшного следователя КГБ из голливудского фильма. — Будет и на твоей улице танковый парад. Хочешь, я тебе карму бесплатно подмажу?
— У меня все равно по страховке бесплатно, — буркнул безутешный Ника и неожиданно вспомнил: — а, да, еще подсатанники подписывают, бывает…
— Кто? — переспросил инспектор.
— Подсатанники, — безнадежно объяснил менеджер. — Сатанюки. Совсем мелкие и тупые типы из сект. Ну, из тех, кто квартиры наставникам дарит. Как Ростэнерго организовали, тут их погнали и души заодно продавать. Деньги хорошие, а премудрый учитель все равно, веруйте, спасет и отмажет.
Говоря, менеджер поднял взгляд — и подумал, что галлюцинирует. Со щек инспектора чудесным образом исчезли прыщи и щетина. Больше того: он, похоже, помолодел аж вместе с одеждой, и теперь, стоя рядом со стажером, казался тому двоюродным братом.
Бредит, не бредит… от этих, из Института тонкого тела, ожидать можно чего угодно.
— А один мужик, — авторитетно заметил стажер, — между прочим, отмазался.
— Это как?
— А у него родной брат у нас учился. До диплома и лицензии еще два года пыхтеть оставалось, опять-таки, обязательств он никаких не подписывал, а денег хотелось. Техникой он уже владел. Ну и решили обжулить государство… — стажер захихикал. — Пошел мужик, поставили ему печать, денег дали, а брат ее на следующий день срезал и законсервировал, чтоб никто не догадался.
— И что? — поинтересовался инспектор.
— Их Ящер засек. Они, идиоты, в нашей же институтской лабе этим занимались. Ну кто ж знал, что Лаунхоффер в двенадцатом часу ночи на работе сидит? На следующий день приходит брат к Ящеру на лекцию, а тот его за ушко да на солнышко. Пришлось им деньги вернуть. Благо, за ночь только пару штук баксов спустить успели.
— А ауру его, что, не просекли? — удивился инспектор.
— Ауру Ящера? — иронично уточнил стажер. — Ты-то сам ее каждый раз просекаешь? В общем, слажали мужики. Но идея богатая…
Они сошлись на том, что идея богатая, а потом из аптеки прибежала секретарша с валерьянкой для Ники, и инспектор со стажером отправились на улицу курить.
В колодец двора с высоты заглядывало бледное солнце. Стояла мрачная городская тишь, похожая на сырость, когда воздух напоен влагой, но дождя нет. Со всех сторон за стенами дома пролегали оживленные улицы, мчались машины, ветер хлестал деревья, а здесь звуки тонули друг в друге и пропадали, оставляя единственное ощущение плотной не-пустоты. Пахло дождем и бензином.
— Лёня, — представился инспектор.
— А по-нашему?
— Лейнид. А тебя я знаю, ты великий человек.
Стажер ухмыльнулся.
— Да ну.
— Даниль Сергиевский, — торжественно провозгласил Лейнид. — Первый аспирант в МГИТТ. Слушай, я сколько живу, понять не могу, почему ты к Ящеру на диссер пошел?
— Я пошел? — великий аспирант чуть не выронил сигарету. — Я пошел?! Меня послали, я пошел!
— Чего ж так?
— Я к Воронецкой хотел, — жалобно сказал Даниль. — Подхожу к ней, а она и говорит: «Даня, я же знаю, чем ты у меня будешь заниматься. Ты лодырничать станешь и жизнь прожигать, а я тебе буду потакать и потворствовать, я строгость наводить не умею. Мы уже обсудили все, и с Андрей-Анатольичем, и с Эрик-Юрьичем… твой, Даня, руководитель будет — Эрик Лаунхоффер. Имя!». Я упал. Говорю: «А у него я поседею и стану заикой!» Она захихикала и говорит: «Держись, Даня. Но я правда не думаю, что будет плохо». И все. К стенке.
— Ворона классная тетка, — мечтательно сказал Лейнид. — Суматошная, но классная…
— Не спорю, — мрачно ответствовал Даниль. — Но она меня послала.
Помолчали. Запалили по второй.
— А чего ты по профилю не работаешь? — спросил Лейнид. — В частных клиниках, да в Москве, даже терапевты по три раза в год машины меняют, а кармахирург с твоими возможностями… Деньги ж охрененные!
— Ты понимаешь, — глубокомысленно отвечал Даниль, — я работать очень не люблю. А тут я работаю в худшем случае три раза в месяц. Остальное время сижу в личном, между прочим, кабинете и халявный интернет юзаю. А машина мне не нужна…
Он замолк и уставился в небо. С крыши на крышу над колодцем двора летали вороны.
— А ты чего в инспекцию пошел? — спросил он. — Ты на каком курсе вообще?
— На третьем, — Лейнид вздохнул. — Да я просто подработки искал. Подумал, какое-то касательство к профессии будет… опять же, ошибки исключены, меня любой оператор опознает. Слушай, я спросить хотел — чего этот шкаф, Ника, болтал? Про тысячи жизней? Вроде же как…
— У Ники инструкция со вдохновенной речью, — усмехнулся Даниль. — Он ее зачитывает. Кто ее писал — я не в курсе. Чудак какой-то на букву «м». Нету тысяч, конечно. Зафиксированный минимум физических жизней от образования тонкого тела до его распада — три, прописью, три штука. Максимум, вроде, около сотни.
— Сотня — это тоже прилично. — Лейнид подумал и добавил: — Но все-таки обидно как-то. Раньше в сказку верили…
— Во-первых, не все в нее верили. А во-вторых, тебе и сейчас никто не запрещает. Вон церквей пооткрывали сколько. Вера — вещь иррациональная. А если точно знаешь, что с телом не умрешь, дальше можно что угодно себе придумывать.
— Если точно знаешь — не получается…
— У кого как. Когда реинкарнацию доказали научно, буддисты радовались как дети. А с буддизмом, по сути, еще хуже вышло, чем с христианством. Потому что нирвана, которая у них цель, означает то же самое растворение личности, которое в любом случае происходит в конце концов с кем угодно, будь он буддой или придурком последним. Только у будды оно осознанное и с придуманным смыслом. А значит, оно такая же иллюзия, как и все остальное. Майя.
— Сансара — нирвана, — сделав умное лицо, заметил Лейнид.
Даниль ухмыльнулся.
— По-моему, это очевидно.
— А как они выплыли?
Аспирант хихикнул.
— На концепции бодхисаттвы, конечно. Бесконечный отказ от окончательной нирваны. То бишь бодхисаттва может воплощаться и сотню раз, и тысячу, и миллион…
— И в мух и комаров тоже?
— Не дури. Сансара — такой же результат эволюции, как разум, и тесно на него завязана. Максимум, то есть минимум — в человекообразную обезьяну. — Даниль засмеялся. — А потом удивляются, почему шимпанзе язык жестов осваивают…
— И что, — озабоченно спросил Лейнид, не быв впечатлен свойствами шимпанзе, — из нее — вообще никак и никуда?
Собеседник скорчил рожу.
— Как только люди понимают, что нечто есть, они тут же стараются из него вылезти. Из детского манежика, из атмосферы, из сансары… как будто им там денег дадут. — Даниль философствовал, Лейнид внимал; помедлив, аспирант затянулся и докончил, глядя в сторону: — Можно.
— Как? Куда?
— Никто не знает.
— То есть?!
— Ящер говорит — можно.
— И? — Лейнид подался вперед.
— Любопытство кошку сгубило.
— Блин!
— Он говорит, что за сенсациями не гонится и научной общественности представлять неподтвержденные гипотезы и непроверенные данные не будет, — Даниль ухмыльнулся. — Я так думаю: он знает, но не скажет.
Отпустив инспектора с миром, стажер еще постоял, задрав голову и щурясь на птиц, а потом отправился обратно, к казенному оптоволокну. Ника попытался его пристыдить, но Даниль зыркнул левым глазом, и менеджер притих: опыт взаимодействия с кармахирургом у него был больше, чем ему бы хотелось.
Сергиевский вошел в кабинет и закрыл окно; в комнате было холодно, как на улице. Сел. На широком столе работало сразу два компьютера, оба в спящем режиме: стационарный, положенный ему как оператору, и личный данилев лэптоп. Вентиляторы гудели дуэтом, завывая поочередно, точно машины переговаривались между собой.
Даниль посмотрел на часы: около трех.
Вопреки нелестному мнению Ники, аспирант не резался ни в Контру, ни в Линейку — он занимался делом, хоть и не тем, за которое ему здесь платили. Проснувшийся лэптоп явил открытый файл с диссертацией, и Даниль обреченно поморщился. Щелкая по клавишам, он просмотрел кусок позднего текста; поленился заново вникать в строчки формул, надеясь, что не ошибся тогда, когда считал. Ему было скучно и тошно. Через час или два в Москву возвращался Ящер, Tyrannosaurus Rex, жуткий человек и еще более жуткий научный руководитель. Конференция, на которую он летал, подарила Данилю полсентября свободы, но все хорошее неизменно закачивается. Присущая Лаунхофферу потусторонняя жуть заключалась, в частности, в том, что он никогда не отдыхал, потому что никогда не уставал. После многочасового перелета, вдобавок зная, что завтра на работу с утра, всякий нормальный человек предпочел бы обождать с делами — но Ящеру передышки не требовались.
Чужую потребность в них он тоже не признавал.
Даниль еще раз поморщился, выключил оба компьютера и убрал лэптоп в сумку. Уходить с работы в неприличную рань вошло у него в привычку, а сейчас для того и вовсе имелась веская причина. Внезапного появления клиентов Сергиевский не опасался: у любого контактера интуиция работает с точностью зрения, а Даниль был не любой контактер, Даниль был кармахирург с дипломом.
Мимо Ники он прошел в тишине: менеджер сам был рад избавиться от него пораньше. Охранник на выходе пожелал удачного дня; мужик был искренен, но в складывавшейся ситуации его слова приобретали оттенок сарказма.
В небе над крышами чернели птицы. Сергиевский снова остановился и некоторое время смотрел на них.
Когда хорошо знаешь Лаунхоффера, некоторые безобидные вещи начинают вызывать нервную дрожь. Например, городские птицы, белые кошки и цитаты из «Понедельника» Стругацких. Это потому, что юмор у Ящера еще жутче, чем сам Ящер.
Даниль потер лоб, встряхнулся и застегнул ремень плаща, неподходящего для не по-осеннему холодной погоды. Аспирант пересек двор, лавируя между машинами, обогнул глубокую лужу и скрылся в темноте под аркой, которая вела из колодца двора на улицу, к подземному переходу и к метро.
Из тоннеля Даниль не вышел.
Он вышел из дверей подвального бара в другом районе Москвы, много дальше от центра города. Здесь было красиво и тихо. В минуте ходьбы начинался почти-парк, где раскидистые кроны старых деревьев мало не целиком скрывали дома в пять-семь этажей; машины появлялись раз в полчаса, и можно было идти по проезжей части, засыпанной палой листвой. Даниль шел, загребая ногами шуршащее разноцветье, и думал, что Аннаэр, в отличие от него, создание крайне ответственное — если и уйдет с работы раньше, то от силы на полчаса. Остальное время, как пить дать, его протомят в приемной.
От мыслей делалось еще тошней и скучней.
Сестра Даниля по несчастью, вторая аспирантка Лаунхоффера работала в маленькой частной клинике. Клиника предоставляла полный спектр услуг, но обращались в «Валимар+», главным образом, за услугами, не входящими в стандартный список: их наличие в прейскуранте диктовало астрономические цены на все остальное. За нестандартные услуги Аннаэр и отвечала, и еще за рекламу — конечно, не за дизайн или промоушн: у нее уже было имя. Уникальные операции требовали уникальных возможностей, а профессура МГИТТ не занималась клинической практикой.
Даниль помедлил на маленьком уютном крыльце. Дверь, отделанная деревом, казалась только что промытой, золотистого металла ручка — отполированной, и лишь на мраморные ступеньки ветер успел нанести дождевую пыль и желтые листья. За такими дверями обычно висит китайский колокольчик, мелодичным звоном упреждающий о том, что кто-то вошел. Но Даниля встретила тишина.
Медицина тонкого тела имеет с классической немного общего; клиника меньше всего напоминала больницу, скорее — элитный салон красоты. Сергиевский успел удивиться безлюдью, но из бокового коридора тотчас вылетела хорошенькая секретарша, на ходу цепляя на лицо улыбку, и поторопилась извиниться за то, что все переговорные комнаты заняты. Секретарша была новая, прежняя хорошо его знала и не стала бы молоть чепухи.
— Я по другому делу, — вежливо отмахнулся Даниль, утомленный от одной мысли, что придется объяснять, кто он такой. — Анна Вячеславовна должна сегодня освободиться раньше. Я за ней.
Секретарша встревоженно покачала головой.
— К Анне Вячеславовне вип-клиент. Маша… это консультантка, так Маша уже полтора часа с ним работает и, боюсь, до конца дня Анна Вячеславовна не успеет провести операцию…
Даниль представил себе Аннаэр, выбирающую между вип-клиентом (любым) и научным руководителем (Ящером); картина вызвала глумливый смешок. Вопрос времени сводился только к ответственности Аннаэр и ее же терпению. Или нетерпению.
— Я подожду, если можно, — сказал он.
«А.В. Эрдманн».
И ниже, шрифтом помельче:
«Кармахирург первой категории».
Табличка на обитой темной кожей двери тускнела мрачно-роскошным золотом. Даниль созерцал ее, размышляя, что ответственная девочка Анечка сейчас, должно быть, тоже занята диссертацией, а отнюдь не проблемами очень важной персоны, некстати застрявшей в переговорной комнате… Мимо него прошла в сопровождении другого консультанта, Егора, ухоженная стареющая дама с грустным лицом. Несмотря на пластические операции, маникюр и дорогую одежду, дама чем-то напоминала профессора Воронецкую и показалась Данилю довольно милой. От нечего делать он прикинул на глаз состояние ее тонкого тела, но серьезных нарушений не заметил. Дама скрылась в кабинете второго врача; Егор, возвращаясь к себе, поздоровался с Сергиевским, и тот мимолетно поинтересовался:
— Реинкарнация?
Егор потемнел лицом.
— Почти, — он зачем-то остановился рядом, помялся и объяснил, — не своя. У нее сын семилетний погиб. Утонул. Найти хочет.
Даниль удивился.
— Запрещено же.
— Анонимно. Без всяких личных контактов. Просто зафиксировать рождение. Нарушение, конечно… но мы такое делаем.
Даниль прикрыл глаза. Егор тоже был контактером: жрецом, полным адептом богини удачи. Рыцари разных орденов, но оба — рыцари, они хорошо знали, что и от кого можно скрывать.
— Я бы тоже сделал, — признался аспирант. — Хорошая женщина…
Егор молча кивнул.
Даниль ждал. Сказать по чести, он всего лишь тянул время по принципу «перед смертью не надышишься»; очень не хотелось ехать в институт встречаться с Ящером, нравилось сидеть здесь на диванчике в тишине и покое. Конечно, можно было попробовать отворить дверь с золотой табличкой и войти, но он знал, что обычно спокойная и уравновешенная Аннаэр от некоторых вещей сатанеет. Нельзя, к примеру, заглядывать ей через плечо в монитор, и входить без приглашения в комнату, где она привыкла сидеть в одиночестве, тоже нельзя. Аннаэр вообще не любила пускать в свое приватное пространство случайных людей; Даниль уже довольно долго пытался перестать быть случайным, но не преуспел.
К четырем часам ждать надоело, и Сергиевский потащил из кармана мобильник.
— Ань, — сказал он. — Это я. Я уже тут. Ты не забыла?
Донеслось хрипловатое: «О чем?»
— Нас Эрик Юрьевич сегодня ждет.
— По-твоему, я могу об этом забыть? — изумилась трубка.
— А тут говорят, — улыбнулся Даниль, — ты еще и задержишься. Випы какие-то…
Аня недовольно выдохнула.
— Сейчас, — сказала после секундного раздумья. — Сейчас разберусь.
Разговор по телефону через дверь окончился: блеснула табличка, и А.В. Эрдманн вышла, все еще сжимая трубку в ладони.
«Девочка, Которая Не Улыбается», — подумал Даниль, поднимаясь навстречу ей. Когда привлекательная женщина напускает на себя столь строгий вид, это может выглядеть прелестно. У Аннаэр были правильные черты лица, хорошая фигурка и безупречный стиль, но чего-то в ней не хватало, и вместо роковой женщины из нее, с ее деловым костюмом и тугим узлом на затылке, получался маленький синий чулок.
— А что там творится-то? — спросил Даниль. Из своего кабинета хирург должна была слышать все, что происходило в переговорной комнате.
— Большой дядечка пришел, — Аннаэр брезгливо дернула плечом. — Хочет коррекцию кармы сейчас и заказывает предустановки на реинкарнацию. Я думаю, киллеров боится.
— И что?
— Предустановки со стопроцентной предоплатой делаются. Наверное, поэтому его и переклинило… Территориалку требует точную — непременно в Калифорнии родиться хочет.
Сергиевский рассмеялся.
— Флорида не устраивает?
Девушка только раздраженно фыркнула.
— Ты бы слышал, до чего он упертый. Я даже динамик выключила. Двадцать раз ему повторили, что точнее материка территориалку нельзя выставить, и все как об стенку горох… На самом деле, на предустановках многих клинит. Потому консультантов и держат — такие разговоры не хирург должен вести, а психолог.
— Что ж ты хочешь. Жизнь себе заказать — удовольствие недешевое.
— Нет, — вполголоса сказала Аня. — Не потому, что дорого.
— А почему?
— Страшно.
Она решительно прошла к двери в переговорную комнату и распахнула ее настежь. Даниль скользнул взглядом по измученно-вежливому лицу консультантки Маши и присмотрелся к клиенту. Дядечка был действительно большой, особенно в области брючного ремня — и, должно быть, бумажника. «Препаршивая карма», — мгновенно определил Сергиевский. Для уточнения деталей нужно смотреть анализы, но аспирант и без них видел, что работать над этим Аннаэр придется до седьмого пота. Даниль в очередной раз поздравил себя с тем, что не пошел в практикующие хирурги.
— Анна Вячеславовна… — пролепетала Маша; она была старше Имя-Отчество-Эрдманн лет на двадцать.
— Сидите пожалуйста, Маша, — Аня остановилась в дверях.
Клиент поднялся.
— Вы? — хрипло пробасил он. — Это вы… доктор?
— Я, — кивнула она.
— Извините… — клиент, мужчина лет пятидесяти, выглядел не менее измученным, чем консультантка, но вдобавок всерьез обозленным. Пиджак его был расстегнут, галстук ослаблен; в распахнутом вороте рубашки виднелась дряблая шея, по которой бежали капли пота, — извините, вам сколько лет?
— Двадцать четыре. Вас что-то не устраивает?
— Я бы предпочел, — клиент астматически захрипел и надвинулся, — кого-то более… солидного…
— Анна Вячеславовна — самый квалифицированный из практикующих в России специалистов, — обессиленно произнесла Маша.
— Да что вы говорите… — протянул он.
Кармахирург первой категории А.В. Эрдманн скрестила руки на груди. От нее веяло холодом.
— У вас сложный случай, — сказала она. — Я, боюсь, не рискну за него браться.
Глаза клиента выкатились из орбит. Он засопел и подтянул галстук, забыв застегнуть рубашку.
— Тогда, — он задыхался, — тогда что вы мне мозги пудрите?! Скажите, кто…
— У вас сложный случай, — безразлично повторила Аннаэр. — Ни один специалист за него не возьмется.
Клиент даже как-то осел от этих слов.
— Что?..
— Вы пришли без карты.
— Какой?
— Медицинской.
— Но я же…
— Карты тонкого тела. Мне нужно распланировать операцию, я не могу делать это на пустом месте, — педантично говорила Аня. — Мне нужен спектральный анализ кармы, трехмерный снимок биополя, данные о состоянии всех точек сцепки тонкого тела с плотным… вы понимаете? Ничего этого я не имею.
— А что же тогда я?.. — на два тона ниже начал клиент.
— А вы мне вместо анализа спектра принесли фотографию ауры. — Аня склонила голову к плечу. — Вы хоть понимаете разницу?
— Я…
— Мы уже устали объяснять, что полную диагностику кармы в Москве делают только пять городских больниц и ЦКБ. Да, это платная процедура, но никаким частным организациям лицензии на ее проведение не выдают. Кроме того…
Даниль практически кожей чувствовал, как упала в помещении температура, и млел от восторга. Мрачная Девочка не допускала ни единой ноты агрессии, говорила без нажима и возмущения, но пузатый чей-то-начальник перед ней сначала напрочь утратил спесь, а теперь вовсе опадал, как сугроб по весне. Светило отечественной медицины, развернувшись, неторопливо направилось к входной двери, и клиент на автомате, как привязанный, потопал следом.
— Сделайте все анализы и приходите, — хмуро говорила Аннаэр присмиревшему клиенту, — тогда мы с вами и будем думать, что можно сделать…
— Конечно, Анна Вячеславовна, — тот кивал и скашивал губы в деловитой гримасе.
— И решите заранее, — строго сказала она, доведя его до двери, — будете ли вы заказывать эвтаназию!
Это было немного слишком; Даниль даже голову втянул в плечи. Но клиент уже совершенно оробел, как случается с больными перед врачом, и только испуганно выдавил: