Сергеев Иннокентий. Танец для живых скульптур

   Заплатив за всё, что было здесь выпито и разбито, я просил его заказать что-нибудь моему оркестру,- обычно заказывают посетители, ну, а мы сделаем наоборот!
   И он называл какую-нибудь песенку, и мы пели её все вместе.
   "Ах, эта музыка возвращает меня прямиком в детство. Вот это было время!"
   И мы расставались, счастливые и растроганные, и музыка продолжала триумф.
   И если по улице шла обворожительная принцесса,- несомненно, заколдованного королевства,- я требовал исполнить в её честь гимн, и цветочницы сбегались как пчёлы на запах клубничного варенья, и я брал у них охапки цветов и подносил своей незнакомке.
   А музыка продолжала шествие.
   Я объявлял танец, и музыканты, не отрываясь от своих инструментов, устраивали нечто вроде урока гимнастики в палате для буйнопомешанных, и мне непременно хотелось быть первым, и мне аплодировали из окон, а я раскланивался, стараясь делать это как можно изящнее, что было не так просто, как может показаться - ведь я едва держался на своих ногах.
   Вскоре обнаружилось, что пиршество уже не может вместиться в обычных размеров кабачок, и я скомандовал привал. Мы расстелили скатерти прямо на тротуаре, и все нашли, что это придумано на редкость удачно.
   Меня понесло на поэзию, и я стал импровизировать какую-то сногсшибательную поэму, мой голос немедленно окрылился музыкой, и вот уже всё это обернулось оперой, а тем временем кто-то усердно и стремительно расписывает скатерть в цвета летней победы и венецианских карнавалов.
   "Давайте курить сигары!"- капризно тянет тенор, встряхивая руками.
   "Сейчас закончу, сейчас!"- заверяет его художник, расплёскивая по скатерти потоки своего вдохновения.
   Со второй попытки я всё же поднимаюсь над тротуаром на высоту своего тела. И мне хочется подняться к самим облакам, если они есть, и ещё выше!
   "На какой руке носят часы?"- спросил я у людей, отчаявшись понять, что это за время.
   "На той, где запястье",- ответили люди.
   "А почему вас так много?"- спросил я у них.
   Они не ответили.
   Я вытряхнул из карманов остатки денег.
   "Я должен идти. Один",- сказал я, заметив, что некоторые стали подниматься.- "Выпейте за прекраснейшую из женщин земли, чья красота пленяет ангелов небес и демонов ада! И сыграйте мне что-нибудь на прощанье".
   И они провожали меня музыкой, и я шёл к ней.
   К моей Леди.
   ...........................................................................
   ...
   - Давай скорей, все уже в сборе.
   Едва я прыгнул на борт, катер отчалил от берега. И вот, я уже снова знакомился, улыбался и пожимал руки. Да, да, да, конечно.
   Я искал Леди глазами, но она куда-то исчезла. Повсюду были эти люди, а её нигде не было. Мне стало не по себе.
   А потом она появилась.
   Все вокруг шумели, кто-то открывал шампанское.
   - Где ты была?
   Она не ответила.
   - Куда ты всё время уходишь?
   Она, кажется, даже не слышала, мимоходом шепнув только: "Выпей шампанского". И снова исчезла.
   Мы причалили к берегу. Я хотел помочь Леди сойти, но кто-то уже подал ей руку.
   - Надо бы обследовать этот остров,- предложил я, ни к кому особо не обращаясь. Мне никто не ответил.
   - Я пойду, прогуляюсь,- сказал я Леди.
   - Да,- сказала она.- Там есть тропинка, она ведёт на самый верх. Только не уходи надолго.
   - Ладно,- сказал я.- А где она, эта тропинка?
   - Там увидишь.
   Я оглянулся на море и катер, с которого перетаскивали на берег корзины и ящики с вином и снедью, и побрёл по горячему белому песку в сторону леса.
   ...........................................................................
   ......
   Разве хоть кто-то любил меня?
   Но ты такой красивый...
   Я никогда не был красивым, всегда, всегда я был
   красивым ребёнком, игрушкой, куклой, ах, какой
   у вас очаровательный мальчик!
   Ты берёг себя для меня!
   Я не берёг себя. Кто же! Дева Мария?
   Мария!
   Для тебя, для тебя одной во всём мире, Мария!
   У меня никогда не было, никогда!
   ...какой у вас большой сын, посмотри, какой
   воспитанный мальчик. Отличник?
   Я научился стрелять, я стрелял в них, мне выдавали дополнительные пять выстрелов, поощрение, и ещё, я не промахивался, я стрелял в них, на стене в гостиной, так называлась эта комната, висело ружьё, я снимал его, тяжёлое, его нужно было подхватить, тяжелее, чем в тире, тяжёлое, я держал его в руках и подходил к окну, я открывал окно, прицеливался и нажимал пальцем. Щелчок. Вот вам!
   Я плакал.
   Я знал, где лежат патроны.
   ...наверное, одни пятёрки приносит?..
   - Танго, танго! Танцуем танго!..
   ........................................................................
   ...они смотрели мимо меня и улыбались мужчинам, она хотела танцевать со мной, она сказала: "я научу тебя, это не трудно",- у меня горело лицо, уши, я едва лепетал, она вела меня, я топтался, она шепнула: "только на ноги не наступай",- её тело, горячее, вот оно, горячее под тканью, видишь, как просто, чья-то рука небрежно отстранила меня сзади, за плечо. Уступи-ка...
   Она с ним. Она смеётся. Он обнимает её.
   ...я не отпускаю ружьё, он вырвал у меня из рук...все стоят неподвижно...как во сне... музыка, но никто не танцует...он...я убил его?...все смеются...не заряжено...я не зарядил его...все смеются...Мама не смеётся.
   - Ты и вправду хотел убить его? Или только напугать.
   Раздался щелчок, я ничего не понял сначала, да и никто ничего не понял. Те, кто видели, как я поднимаю ружьё, стояли как восковые фигуры. Все ждали, что сейчас хлопнет выстрел. Я не успел ничего понять. Почему нет звука. Как во сне. Ты стреляешь, а он не падает. Стоит и смеётся. Только глаза у него не смеялись. И у мамы тоже. Почему я на неё посмотрел? А остальные и впрямь поверили, что это была шутка. Отец зачем-то показывал им ружьё и всё повторял: "Не заряжено было, не заряжено".
   И все говорили: "Ружьё-то не заряжено. Каков стрелок!"
   Сначала он всё никак не мог вырвать у меня из рук ружьё, а я даже не сжимал пальцы, они сами держали, а когда я понял, что произошло, разжались. И он стал показывать всем, что ружьё не заряжено, не понимая, какую глупость делает. Это уже и так всем было понятно. Ведь я успел нажать пальцем. Он смеялся, а глаза такие бессмысленные были, как будто смеялся автомат. Он видел, как я поднимал ствол. Его глаза совсем не изменились. Только рот начал смеяться. Хочешь знать, что было потом?..
   ...........................................................................
   ..........................
   Я посмотрел вниз.
   Здесь по склону каких-нибудь двести метров, если пойти напрямую.
   Я спрыгнул с тропинки. Раздался сухой треск.
   Я стал отчаянно отдирать от себя цепкие, изголодавшиеся лапы ползучих колючек. Дальше вниз они покрывали весь склон, доставая мне до колен, и когда я ставил на землю ногу, они набрасывались на неё так, как будто тысячу лет ждали этого.
   Обратно было уже не выбраться.
   Склон круто уходил вниз, к морю.
   Я продвигался вперёд затейливыми зигзагами, создавая иллюзию борьбы за безупречность костюма, никак не желая смириться с перспективой предстать перед обществом в изодранных брюках.
   Когда я выбрался на чистое место, руки мои были исполосованы так, как будто два десятка голодных котов пытались отнять у меня кусок колбасы.
   Я заспешил было вниз, но остановился и замер на месте. Я увидел катер, удалявшийся в открытое море от берега.
   Я почувствовал слабость.
   Что могло заставить Леди отменить пикник?
   Я смотрел на катер. Солнце слепило глаза. Море сверкало.
   Я понял, что это слёзы.
   "Вот и всё",- прошептал я.
   Я услышал, что кто-то идёт, приближаясь ко мне, и обернулся.
   Спускаясь вниз, по тропинке шла женщина. Она подняла на меня глаза.
   - И вы тоже?..- вырвалось у меня.
   - Что?- её брови приподнялись.
   Она улыбнулась.
   Я перевёл взгляд на катер и не сразу смог найти его. Он превратился в маленькую точку.
   Она посмотрела.
   - Ах, вот оно что,- она понимающе рассмеялась.- Вы думали, что остались одни? Нет. Они просто должны привезти ещё кого-то.
   Её лицо сделалось неподвижным, и я подумал, что если бы она улыбалась, она была бы похожа на манекен.
   Она сказала: "А что было бы тогда? Если бы все уплыли..."
   - Как море сверкает,- сказал я.
   - Если бы все люди вдруг исчезли,- сказала она,- и остались бы только двое. Как в самом начале. Что бы тогда было? Всё повторилось бы?
   - Вероятно, это зависит от того, каким образом исчезли бы все остальные...
   - Просто исчезли, и всё. Неужели и тогда ничего не изменилось бы? И всё повторилось... Ведь они в пять миллиардов раз были бы свободнее каждого из нас. Неужели всё повторилось бы?
   Я достал сигарету, повернулся спиной к ветру и щёлкнул зажигалкой.
   - Пойдёмте к остальным?- предложил я.
   - Что это у вас?
   - Да так,- сказал я, пряча руку.- Забрался зачем-то в заросли.
   - Ведь вы... Кажется, писатель?
   - Что?
   - Вы писатель?
   - Да нет,- сказал я.- Вряд ли.
   - Но вы пишете книги?
   - Да. А откуда вам это известно?
   - Значит, вы писатель?- сказала она, оставив мой вопрос без ответа.
   - Вряд ли,- снова сказал я.
   - Как же так...
   - Видите ли, писатель - это тот, кто пишет для того, чтобы его читали, а мне безразличны читатели. Я пишу для себя и, наверное, для Бога, хотя Ему и так всё известно.
   - А,- кивнув, сказала она.- Понимаю. Хочешь сделать Ему приятное?
   - Сделать приятно себе.
   - Это одно и то же,- заявила она.
   - Когда как,- осторожно заметил я.
   - Мне тоже хотелось бы написать книгу,- сказала она.- И знаешь, о чём?
   - О себе, наверное? Или о Боге?
   - О свободе.
   - Значит, всё-таки, о Боге?
   - О человеке, который абсолютно свободен. Понимаешь? Каждый человек всё время должен делать выбор, решать что-то, на что-то решаться... И никогда он не делает свой выбор свободно. А значит, у него и выбора никакого нет. Он во власти других людей. Всегда во власти других людей.
   - Но человек не свободен прежде всего от самого себя.
   - От самого себя?- она пожала плечами.- Ну, это понятно...
   - Что же тогда свобода?
   - Свобода? Ну, это когда человек... Свободен - это значит, он и только он. Что это он сам.
   - Да, но что же останется? Безликий камень. Свободный, да. Но только падать в пустоту. Человек, падающий с небоскрёба, свободен?
   - Ты хочешь сказать...- она сделала паузу, подбирая слова.- Что его... Уже нельзя будет отличить от другого, такого же свободного человека?
   - Ну вот видишь, как быстро ты всё поняла.
   Она посмотрела на меня.
   - И это правда?
   - Да,- сказал я.- Но какое нам до этого дело.
   - До правды?
   - Важно, как она проявляется. Если нет ничего, то ей не в чем и проявиться. А это всё равно, что её нет.
   - Значит, чтобы быть свободным, человеку нужно быть несвободным?
   Она засмеялась, но неуверенно.
   - Свободы нет. Есть преодоление несвободы.
   - Но если бы не было свободы,- возразила она,- нельзя было бы преодолеть несвободу.
   - Свободы нет,- сказал я.- Есть освобождение.
   - Разве так может быть?- с сомнением сказала она.
   - А иначе, зачем было создавать этот мир? И несвободу.
   Она понимающе кивнула.
   - Между прочим, я даже не заметил, как мы перешли на "ты".
   - Так лучше,- сказала она.
   - Фразы короче, да?
   - Но всё равно,- сказала она со вздохом,- мы никогда не узнаем, так ли это всё на самом деле...
   - Что именно?
   - Ну, вообще.
   - А,- сказал я.- Да, но так даже интереснее. Если не узнавать всё время что-то новое, зачем тогда, вообще, жить? Ведь станет скучно.
   Она задумалась.
   - Смысл жизни в её открытии,- сформулировала она.
   - Ой, не надо!- умоляюще сказал я.- Пожалуйста, не надо этих слов о смысле жизни.
   - Вот мы и пришли,- сказала она.
   Она высвободила свою руку из моей.
   Приготовления к пиршеству были в самом разгаре. Повсюду дымились костры готовились для мангалов угли, на блюдах громоздились горы вымытых фруктов, на огромной голубой скатерти, расстеленной на песке, выстроились двумя рядами бутылки.
   Леди сидела на краешке огромного угловатого камня напротив энергично жестикулировавшего мужчины и, судя по её лицу, внимательно слушала его рассказ.
   Я подошёл ближе.
   - А как они воют!- услышал я его хрипловатый от возбуждения голос.
   - Сирены?- спросил я, подсаживаясь к Леди.
   - Я рассказываю о волках, красные волки...
   - Так интересно!- восторженно воскликнула Леди.- Представляешь, они огромными стаями бродят по стране, стаями, представляешь?
   - Да. Я был в Индонезии и видел их. Я рассказывал сейчас, как нам сказали, что поблизости появилась стая...
   - А почему они не живут на одном месте?- спросил я.
   - Они слишком разрушительны.
   - Разрушительны?
   - Они пожирают на своём пути всё, что могут сожрать в этом месте, и ищут другое.
   - Совсем как люди,- заметил я, повернувшись к Леди.
   "Люди как волки",- пропел сонный голос, и я увидел, как лукаво подмигнула мне мраморноглазая голова любимца Менандра. Циньский повелитель отдаёт приказ о строительстве северной стены... Война, война у всех на устах.
   - Но как они красивы!- восклицает подданный Дианы.- Первозданной, хищной красотой. Голодной красотой.
   - А могут они напасть на человека?- поинтересовалась Леди.
   - Когда у тебя в руках добрый старина винчестер...- рассмеялся гений истребления хищных зверей.
   - Обязательно, слышите, непременно приезжайте ко мне. Я просто обязан показать вам свою коллекцию!
   - Коллекцию?..
   - Оружия! Я объясню вам, как до меня добраться. Это недалеко.
   - Мы обязательно заедем,- пообещала Леди.- Это так интересно...
   - Этой осенью я собираюсь поставить новую ограду, покапитальнее...
   - Зацементируйте поверху битое стекло,- посоветовал я.
   Он потёр переносицу и сказал: "Это идея. Вы это сами придумали?"
   - Нет, мне порекомендовал это Сезанн.
   Леди едва заметно вздрогнула, но напрасно - я и не думал разыгрывать его.
   ...........................................................................
   .
   - Надо бы его навестить,- сказала она.- Как ты думаешь?
   - Он не в моём вкусе,- возразил я.- Слишком много мяса на лице.
   - Где ты пропадал так долго?
   Она увидела мои руки.
   - Ужас! И такими руками ты будешь разливать шампанское?
   Я молчал, наблюдая, как чайки с криками носятся над сверкающими волнами моря.
   Забудь о них, я с тобой...
   ...я всегда был один...
   Мы одни!.. Как чайки кричат!
   Называй меня Мария!
   Называй меня... Называй меня... Называй меня!..
   Я звал тебя! Где ты была так долго?
   ...я ждал тебя, звал, я ждал тебя, я думал, вдруг они обманули тебя, убили!..
   Люби меня, люби, люби меня!
   ...Мария!..
   Доченька, ласковая моя, люби, люби меня!..
   Называй меня мамой...
   Мама!..
   Называй меня... Называй меня... Называй меня...
   Я звал тебя всегда, так долго, где ты была так долго?
   Ничего не было!
   Но зачем я рассказываю тебе всё это? Если этого не было, зачем?
   (она смущается, смеётся, ластится, как будто она задумала схитрить, а я разгадал её)
   Называй меня Мария...
   Как чайки кричат!.. Ма, ма, рия, рия, рия, рия!..
   Ветер...
   Это ветер?..
   Я твоя мама... Я твоя!
   ...она всегда была на работе, на кухне, в спальне, за стеной
   скрип кровати, она говорила: "пятёрка по физике?"
   ...она всегда была где-то, я шёл к ней, я хотел, чтобы она ударила меня по лицу, тогда она будет плакать со мной рядом и целовать меня, она будет со мной, и я шёл к ней и говорил, и она кричала: "дрянь!.."
   Ма, Ма, Ма, Рия, Рия, Рия!.. Это чайки кричат?..
   Не уходи от меня, никогда, если ты уйдёшь, я покончу
   собой, я буду всегда носить лезвие, если ты уйдёшь...
   Она не хотела, чтобы я носил лезвие на цепочке с крестиком.
   - Глупенькая, ты же порежешься!
   - Дочка, доченька моя, ласковая!..
   ........................................................................
   Мир скрылся в чёрном пламени ночи как зрительный зал, когда включены рампы, мы танцевали на огромной палубе, расцвеченной огнями, и только ветер доносил едва уловимые голоса запахов. В океане ночи. Она незрима и таинственна. Она волшебна. Прекрасна.
   Когда знаешь движения, можешь отдаться им без усилий, свободно, бездумно, как отдаёшься любви, это музыка, терпкий настой цветов елисейских полей, в объятиях пылающего золота света мы танцевали......
   ...........................................................................
   .........................................................
   - Здесь ещё почти ничего нет, но скоро это будет самый шикарный курорт. Пока в городе только одна гостиница, но уже строятся две новые, и будут ещё... Когда всё будет сделано, тут паломничество начнётся! А при нынешних темпах строительства... Вот здесь, раньше был склон. Его срыли, сделали насыпь, забетонировали, положили покрытие, сделали освещение - и теперь это лучший дансинг-плац на всём побережье!
   - А то, что здесь росло...
   - Что вы! Тут не оставили ни комочка земли, всё срыли до основания. Это на тысячу лет!
   - Ещё одна тысячелетняя империя?
   Я подумал о сгинувших в джунглях городах, о Галлифаксе и его невероятном открытии. Я увидел, как за дальним столиком Вильгельм Рейх поднимает руку, показывая три пальца. "Три слоя",- беззвучно шевелит он губами.
   ...........................................................................
   ...............
   Мысли, беспокойные ночные бабочки, оставьте меня! Зачем вы летите на свет?
   Леди смеётся.
   Я отпускаю свои мысли, пусть они исчезнут во тьме, их породившей, ведь мы одни, и так легко, когда ты знаешь движения, отдаться танцу, бездумно, радостно!..
   - Только на ноги не наступай,- шепнула мне Леди.
   5
   Компания образовалась сама собой, никто не придумывал никаких уставов, не диктовал правил,- разве что, в шутку,- но одни люди, едва появившись, немедленно исчезали, редко задерживаясь дольше чем на один вечер, а другие оказывались среди нас так естественно, как будто были с нами всегда, и лишь ненадолго отлучились, чтобы встретить жену или съездить на выставку импрессионистов, и вот, вернулись. Человека либо сразу же принимали как своего, либо отвергали, и хотя никто не высказывал этого прямо, он понимал это и более не возобновлял попыток проникнуть в наш круг.
   "Пора, наконец, выбираться из своей кельи",- сказала мне Леди.
   Но дело было не в моей замкнутости. Это общество было для меня чужим, быть может, даже враждебным, и уж, во всяком случае, ненужным и досадным, ненужным. Для нас с Леди.
   Однако, вскоре я обнаружил, к немалому для себя удивлению, что эти люди и интересны, и остроумны. Они были совсем другими, когда позволяли себе быть самими собой.
   Я стал всё более с ними сближаться и, открывая их для себя, открывал новую, неведомую мне ранее, Леди.
   Это как воздух, который мы вдыхаем, чтобы насладиться ароматом цветов, они нужны были как воздух.
   Воздух, который создаёт синеву неба и краски заката.
   Это как капли дождя, разбивающие белый солнечный свет в радугу.
   Когда мы отправлялись в наши похождения, ехали на корт или выходили в море на яхтах, или просто проводили вместе вечер на вилле, шутили, рассказывали друг другу, бог знает что, об этом мире и своих от него впечатлениях, говорили об эллинизме Корбюзье, о Сальвадоре Дали, спорили о Флобере и винах, мне было так легко, что, казалось, вся земля создана для нас.
   Нас уже знали, и если вдруг оказывалось, что я не могу расплатиться в ресторане, потому что только что купил серию морских пейзажей или просто забыл про деньги, то мне говорили: "Что вы, что вы!"- и записывали на мой счёт. "Мы всегда рады!"
   Мы садились в машину и приезжали на виллу,- там всегда кто-нибудь был. Это было так по-домашнему непринуждённо, что каждый раз у меня возникало ощущение, что я и не уезжал отсюда вовсе.
   И всегда жил здесь.
   - Что бы мы делали, когда бы не обладали этим драгоценным даром, умением забывать. Во что бы превратилась тогда наша жизнь,- сказал я однажды, когда мы прогуливались с князем по обсаженной кипарисами дорожке парка. Мы придумали легенду, что он происходит из рода литовских князей, - это была игра: каждому из нас мы придумывали какую-нибудь роль,- кто-то был алхимиком, кто-то пэром Англии, кто-то хранителем золота империи инков,- мы сообща решали, кем этот человек может быть, причём ему о нашей догадке не говорили, он сам должен был догадаться, за кого его почитают, и вести себя соответствующим образом. Мы так увлеклись этой затеей, что совершенно перестали проводить грань между игрой и жизнью, мы овладевали манерой поведения и речи, подобающей своему положению, рассказывали друг другу фантастические истории из своей воображаемой жизни, всё это было так мило.
   Были сумерки, такие короткие здесь, на юге, что их непременно хочется застать. Мы прогуливались по дорожке парка, обсаженной кипарисами, а в окнах виллы уже горел свет, и слышались голоса, и я сказал: "Во что превратилась бы наша жизнь, когда бы мы не умели забывать!"
   - Она была бы ужасна. Мы не могли бы отдаться мгновению, почувствовать его, пережить. То, что существует теперь, сейчас, вот в этот миг, ведь это сама жизнь, не заглушённая шумом помех, не обезображенная нашими мыслями и сомнениями о будущем, о прошлом, нашим страхом. Когда то, что есть, не искажено тем, чего нет. Уже нет, или ещё нет. Как во сне. Нет ни будущего, ни прошлого.
   - Я думал об этом,- сказал он.- Об этой особенности мировосприятия в сновидениях. Вы говорите, что прелесть сновидений в том, что в них не существует прошлого? Оно есть. Но мы можем создавать его и изменять, в зависимости от того, каким мы видим то, что происходит теперь. В зависимости от своего желания, наконец!
   - А ведь вы правы,- сказал я.- Так же и наяву - прошлое зависит от настоящего. То, что вызывало гордость, может смениться сожалением и стыдом, то, что вызывало жалость - презрением. Да, вы правы! Во сне мы вырываемся из-под власти прошлого и сами диктуем его, в этом вся прелесть. Разве нам не хочется того же самого наяву...
   - Мы говорили о забвении. Всё зависит от того, чего мы от него ждём, насколько удовлетворены наши желания. Человек - вот мера вещей.
   Я резко остановился, поражённый догадкой.
   Я обернулся. Так и есть!
   Я понял, почему эта вилла показалась мне такой знакомой, точно я её уже видел где-то.
   - Да ведь это "вилла в Гарше"!- воскликнул я.
   - Не совсем,- сказал князь.- Кое-что изменено, но, в целом, да. Мы были очарованы Корбюзье.
   Невесомая твердыня камня, обрамлённая густыми терпкими струями курчавой хвои, мягкие ковры газонов.
   - Традиция,- произнёс я.- Сколько раз ею пренебрегали, а она каждый раз возрождалась. И всё оригинальное потому только революционно, что означает возврат к ней.
   - Традиция,- сказал князь.- Традиция - это символическое воплощение мира. - - Давайте присядем. - - А символ, наполняясь новым содержанием, приобретает новое значение...
   - Как мифология,- сказал я.
   - И в этом есть смысл. Ведь мир, всё, что есть в нём, представляется нам как совокупность символов. Мы заняты их разгадкой. Мы спорим, когда трактуем их по-разному. Мы расшифровываем письмена, сделанные замысловатыми иероглифами, письмена нерукотворные, и полагаем, что, расшифровав их, мы поймём замысел Творца. Сколько раз мы думали, что уже раскрыли его, или вот-вот... Это наши трактовки. А те, кто берутся судить о тайном значении иероглифов, не умея даже толком написать их... Разве каллиграфия не искусство?
   .......................................................................
   - Японский язык невозможно выучить, если не любишь его,- воодушевлённо объяснял тайный приверженец синтоизма.- Он по природе своей ассоциативен, им нужно проникнуться. Нужно прочувствовать его. Вообще, нельзя понять то, чего не любишь.
   Мы переглянулись с Леди. Именно эту фразу я однажды произнёс ей.
   - Чтобы говорить на этом языке, нужно в нём находиться, жить. Да, жить!
   - Мне ужасно хочется туда поехать,- сказала Леди мечтательно.- Там всё так странно...
   Он стал уговаривать её поехать с ним.
   - Я всё устрою!
   - Надеюсь, меня вы возьмёте с собой?- сказал я.
   - Ну, конечно!- сказала Леди.- Поедем все вместе!
   - Вы не слышали, что случилось с нашим "майором"?- спросил кто-то.
   - А что с ним?
   - Его нашли сегодня на берегу. Он, видимо, сорвался с обрыва.
   - А какой я вам сейчас коктейль сделаю! Никогда не пробовали, держу пари.
   - Там, где тропинка.
   - Как же его угораздило?
   - Обычное дело,- сказал я.- Темно. Оступился. Помахал на прощанье рукой, и готово. Не будет больше досаждать людям. Разве что чертям в аду.
   - Посмотрите, что придумали эти ненормальные!- воскликнула Леди, подзывая всех к окну.
   С четырёх сторон освещённые светом фар, как на арене, алхимик (которому по-прежнему не доставало только одного компонента, чтобы получить философский камень) и нефтяной шейх переставляли огромные, в пол-человеческого роста, шахматные фигуры.
   - Смотрите, как я загоню его в угол, да свершится над ним воля Аллаха!крикнул нам шейх.
   - Кто-нибудь объяснит мне, наконец, как играют в крикет?- сказал я.
   ...........................................................................
   ............
   Мы окрестили его между собой "отставным майором", для краткости просто "майором". Отравлять нам жизнь всеми доступными способами сделалось для него жизненной необходимостью, он видел в этом свой долг и готов был исполнить его до конца, чего бы ему это ни стоило, пока мы не уберёмся прочь отсюда, прочь из города, прочь с побережья, прочь из его жизни. Какой бы это стало для него потерей!
   Его жизнь утратила бы смысл, лишившись пафоса борьбы. Когда бы исчез повод для ненависти, чем бы он тогда жил? Он не пережил бы этого.
   Мы пытались вступить с ним в переговоры, чтобы хотя бы выяснить, чем мы так не угодили ему,- история всё более напоминала балаганный фарс. Он преследовал нас повсюду, где бы мы ни появились в городе,- при иных обстоятельствах его интуиция заслуживала бы восхищения,- он писал на нас жалобы, когда же в ответ на его требование выселить нас из гостиницы, ему объяснили, что ещё одно подобное требование, и он добьётся выселения, но только выселят не нас, а его, он окончательно утвердился в мысли, что мы на корню скупили весь город. Так оно, впрочем, и было.