Страница:
Приехал?
Антифол Сиракузский
Нет, из Сиракуз приехал
Я, государь.
Герцог
Постой-ка, отойди
Ты в сторону: мне трудно друг от друга
Вас отличать.
Антифол Эфесский
Мой герцог, это я
Приехал из Коринфа...
Дромио Эфесский
Захвативши
Меня с собой.
Антифол Эфесский
И нас привез в Эфес
Принц Менафон, великий полководец
И доблестный ваш дядя.
Адриана
С кем из вас
Сегодня я обедала?
Антифол Сиракузский
Со мною,
Прекрасная сударыня.
Адриана
Ведь, вы
Мой муж?
Антифол Эфесский
О нет, я с этим не согласен!
Антифол Сиракузский
Я тоже нет, хоть мужем назвала
Она меня; а эта вот девица,
Прекрасная сестра ее, со мной,
Как с братом говорила.
(Люциане.)
Я надеюсь,
Что если все, чем слух мой и глаза
Поражены - не сон, то вы на деле
Позволите мне доказать все то,
В чем я тогда вас уверял.
Анджело
Скажите,
Ведь эту цепь вы взяли у меня?
Антифол Сиракузский
Да, кажется, не стану отпираться.
Антифол Эфесский
А вы меня схватили за нее?
Анджело
Да, кажется, не стану отпираться.
Адриана
Я с Дромио послала денег вам
Для выкупа; но он вам их не отдал,
Как кажется?
Дромио Эфесский
Я денег никаких
Не получал.
Антифол Сиракузский
Мешок червонцев ваших
Я получил; и Дромьо, мой слуга,
Его принес. Сомненья нет, что каждый
Из вас встречал слугу другого; я
Был за него
(указывая на брата)
повсюду принимаем,
Он за меня - и в этом-то лежит
Причина всех ошибок.
Антифол Эфесский
Эти деньги
Я отдаю как выкуп за отца.
Герцог
Не нужно их; без выкупа дарую
Я жизнь ему.
Куртизанка
(Антифолу Эфесскому)
Вы мне должны отдать
Мое кольцо.
Антифол Эфесский
Возьми его; при этом
От всей души за вкусный твой обед
Благодарю.
Игуменья
Прошу вас, славный герцог,
Пожаловать ко мне в аббатство: там
Подробно мы о наших приключеньях
Расскажем вам, и всех, что здесь сошлись,
Пожаловать прошу за нами тоже.
Вас всех страдать заставил этот день
Запутанных ошибок; но, ручаюсь,
Вы будете награждены вполне.
О сыновья любезные, ведь вами
Промучилась я с лишком тридцать лет
И лишь теперь могу освободиться
От бремени тяжелого. Теперь
Вы, государь, и ты, мой муж, и дети,
И вы, календари рожденья их,
Пойдем со мной отпраздновать крестины.
О, радостный исход столь долгих мук!
Герцог
От всей души я буду вашим крестным.
Все, кроме двух Антифолов и двух
Дромио, уходят.
Дромио Сиракузский
Прикажете идти мне на корабль
За вашими пожитками?
Антифол Эфесский
Моими?
Какие же мои пожитки ты
Снес на корабль?
Дромио Сиракузский
Те самые, что были.
В гостинице "Центавра".
Антифол Сиракузский
Это он
Мн_е_ говорит. Я господин твой, Дромьо.
Пойдем теперь, а о вещах потом
Подумаем. Ну, поцелуйся с братом,
Порадуйтесь свиданью своему.
Оба Антифола уходят.
Дромио Сиракузский
У твоего хозяина на кухне
Есть толстая красавица; она
Чуть-чуть меня не испекла сегодня.
Теперь она уж будет мне сестрой,
А не женой.
Дромио Эфесский
Мне все сдается, право,
Что ты не брат, а зеркало мое,
И по тебе я вижу, что красавец
Я хоть куда. Ну что ж, идем смотреть
На праздник их?
Дромио Сиракузский
Вперед идти извольте:
Вы - старший брат.
Дромио Эфесский
Ну, это ведь вопрос -
А как решить его?
Дромио Сиракузский
Мы кинем жребий
Соломинкой о нашем старшинстве.
Покамест же ступай вперед.
Дромио Эфесский
Нет, вот что:
Мы вместе родились, так следует идти
Нам в ряд, не обгонять друг друга на пути.
Мотив, лежащий в основе "Комедии ошибок" - мотив братьев-близнецов, как
мы его можем вкратце назвать - очень древнего происхождения. Мы встречаем
его прежде всего в сказке и, стало быть, в соответствующей сказочному миру
чудесной обстановке. Обстановка эта в различных случаях различна, но все же
может быть создана довольно полная цепь, соединяющая древнеегипетский, так
называемый "роман о двух братьях" с некоторыми русскими сказками. Не
останавливаясь на отдельных звеньях этой цепи, присмотримся ближе к новогре-
ческой представительнице нашего типа, так как есть основание предполагать,
что именно она, - то есть, правильнее говоря, ее древнегреческая родоначаль-
ница - была, хотя и косвенно, первоисточником комедии Шекспира. Эта сказка
гласила:
Был некогда рыбак, богатый, но долгое время бездетный. Его жена однажды
обратилась к ворожее; та предсказала, что ее мужу суждено поймать золотую
рыбку, и посоветовала ей, разделив рыбку на шесть частей, две съесть самой с
мужем, по одной дать суке и кобыле и две посеять у входа в избу. Так и было
сделано; вскоре затем рыбачка родила двух близнецов, столь похожих друг на
друга, что их никак нельзя было отличить одного от другого; то же случилось
и с кобылой и сукой, а у порога выросло два кипариса. Когда братья
возмужали, одному из них захотелось странствовать; он отправился в путь,
взял с собой своего коня и свою собаку и при прощании сказал брату: "Когда
мой кипарис завянет, иди меня искать". После многих приключений он заехал в
некоторое царство и остановился у одной старушки; та ему рассказала про
горе, постигшее царский дом: царская дочь должна быть отдана на съедение
змею. Наш богатырь убивает змея и получает в награду царскую дочь: но его
жажда приключений этим не утолена. Он отправляется дальше е конем и собакой;
томимый жаждой, он заходит в вервую попавшуюся хижину и просит, чтобы ему
дали напиться. Хозяйка согласна: "Дай мне только ударить палкой твою собаку,
а то она меня укусит". Хозяйка ударяет собаку палкой; та превращается в
камень. Вслед за тем она той же палкой превращает в камень и коня, а за тем
- и самого героя. Тогда один из двух кипарисов перед избой рыбака завял.
Согласно условию, другой брат отправляется на поиски. Много стран
посетил он; наконец зашел и в то царство, где его брат убил змея, и
остановился у той же старушки, что и его приютила. Тут начинается "Комедия
ошибок". Старушка, принимая своего гостя за царского зятя, стала извиняться,
что не поздравила его с подвигом и женитьбою; гость понял, в чем дело,
успокоил ее и прямо отправился во дворец. Его встречает тесть и жена его
брата: "Где же ты так долго пропадал?". Он отвечает уклончиво и, не выдавая
себя, старается все выведать о брате; наконец, все расходятся, ему
приходится идти спать со своей мнимой женой. В спальне он вынимает меч и
вонзает его в постель между собой и невесткой. Та в отчаянии: "За что на
меня разгневался?" Он упорно молчит, а на следующий день отправляется якобы
на охоту. Опять те же приключения, что и с его братом; благодаря своей
осторожности, однако, он не только сам благополучно избегает превращения, но
и заставляет ведьму вернуть жизнь брату. Тому кажется, что он проснулся
после глубокого сна; "что случилось?" Брат ему рассказывает все по порядку;
но когда он дошел до того момента, как он пошел спать с его женой, брат не
вытерпел и ударом меча отсек голову своему спасителю. Затем он возвращается
домой; тут правда обнаруживается; к счастью, царевна оказывается также
опытной волшебницей и с помощью своего искусства возвращает жизнь своему
деверю.
Древнегреческая, специально аттическая, комедия любила черпать свои
сюжеты из сокровищницы родных сказок; при этом иногда сказочные мотивы более
или менее искусно вплетались в фабулу пьесы или в разговоры действующих лиц,
иногда вся фабула строилась на сказочных мотивах, с доброй примесью
комических сюжетов и политических намеков, иногда наконец комическая фабула
представлялась как бы аллегорическим толкованием известного сказочного
мотива. Чудесные элементы при этом оставались нетронутыми: они вполне
уживались с фантастическим характером древней комедии. Так было в эпоху
Аристофана. Но вот на смену так называемой древней аттической комедии
явилась средняя, за ней - в III веке до н.э. - новая комедия Менандра и
Филемона. К этому времени реализм стал требованием искусства; чудесный
элемент, допускаемый в простонародных фарсах, изгонялся из комедии высокого
стиля, которая должна была быть зеркалом жизни и нравов. При таком воззрении
и отношение к сказке должно было измениться: фабулу она могла по-прежнему из
нее заимствовать, но все сверхъестественное должно было быть удалено и
заменено вполне реальными мотивами. Мы не можем, впрочем, утверждать, что
сказка осталась для комедии непосредственной руководительницей. Стремление к
реализму было повсеместным; возможно, поэтому, что его испытала на себе и
сказка в своей первоначальной повествовательной форме, что из нее развилась
сначала реалистическая сказка - то есть новелла, и что новелла в свою
очередь стала вдохновительницей комедии. Но, допуская в теории это
посредствующее звено между сказкой и новой аттической комедией, мы на
практике уже ради краткости можем его оставить в стороне.
Теперь представим себе метаморфозы, которым должна была подвергнуться
рассказанная выше сказка для того, чтобы стать сюжетом новой аттической
комедии. Все чудесное должно было быть удалено; стало быть, ворожея с
золотой рыбкой, кипарисы-деревья, жизнь обоих братьев, змей-пожиратель дев,
ведьма, превращающая людей в камни; в угоду тому же реализму следовало и
царя с царевной превратить в обыкновенных смертных. Эти изменения должны
были иметь последствием другие. Как объяснить, в самом деле, что ушедший
брат не извещает родных о своем житье-бытье? По сказке он был превращен в
камень; раз этот мотив отпал, нужно было заменить его другим. Он был похищен
в нежном возрасте, отвечает комедия, и возмужав уже не помнил своей семьи.
Но почему отец не отправился его разыскивать? Он вскоре умер с горя, так что
только брат, достигши зрелого возраста, мог исполнить отцовское намерение.
Остальное совпадает: обыскав полсвета, брат-странник пришел в тот же город,
где жил его похищенный брат и был принят его тестем и женой за него самого.
Затем, конечно, комедия должна была от себя развить этот мотив путаницы и
приобщить к нему свой репертуар действующих лиц: гетеру, раба, врача,
повара, паразита.
В результате получилась следующая уже чисто комическая фабула:
Жил некогда в Сиракузах купец, по имени Мосх; было у него два
сына-близнеца, "столь похожих друг на друга, что ни кормилица, ни даже
родная мать не могла их различить"; один был назван Менехмом, другой -
Сосиклом. Когда мальчикам пошел восьмой год, отец по торговым делам поехал в
Тарент, взяв с собой Менехма; в Таренте как раз происходили игры, мальчик в
толпе от отца отстал, попал в руки одному купцу из Эпидамна, который и увез
его с собою в свой родной город - крупный торговый порт в Албании. Отец
Менехма вскоре затем с горя умер; дед, на попечении которого остался Сосикл,
переменил ему имя и стал его называть также Менехмом - такую необходимую для
"Комедии ошибок" перемену аттическая комедия мотивирует тем, что самого деда
тоже звали Менехмом; это очень убедительно, так как в Греции имя часто
переходило от деда к внуку, причем вполне понятно, что старик хотел
сохранить свое за единственным оставшимся у него внуком. Тем временем
настоящий Менехм был усыновлен своим похитителем, богатым и бездетным
стариком, который позднее женил его на эпидамнийской гражданке с крупным
приданным и затем умер, оставив его наследником очень значительного
состояния - вот во что обратился царский брак старинной сказки.
Сосикл, однако, сохранил память о своем похищенном брате и, лишь только
достиг зрелых лет, пошел его отыскивать. Шесть лет пространствовал он
безуспешно, наконец, на седьмом году, судьба завела его в Эпидамн. Здесь
настоящий Менехм с женой вели жизнь вполне достойную комической супружеской
четы: жена, чувствуя себя в привилегированном положении "жены с приданным",
вечно ссорилась с мужем и шпионила, а муж, спасаясь от сварливой жены, завел
себе развлечение в виде красивой гетеры с игривым именем Erotion
("Любушка"), В самый день приезда Сосикла у супругов вышла крупная ссора;
Менехм с несколько утрированной даже для комедии неучтивостью, стянул у жены
дорогую накидку ("мотив накидки"), сам в нее одевшись, и отнес ее своей
подруге, у которой и заказал для себя обед. Эта идиллия пришлась очень не по
душе его паразиту, "Столовой Щетке" (так его звали за его замечательный
талант очищать стол от всяких яств), который сам рассчитывал отобедать у не-
го; но Менехм его утешил, заказав и для него прибор у Эротии, а затем, в
ожидании веселой трапезы, оба отправились по делам на форум. Расчетливая
Эротия посылает своего повара за припасами, на троих "не более и не менее";
повар отправляется, возвращается - и тут ему попадается навстречу Сосикл со
своим верным рабом Мессенионом. Здесь начинается "Комедия ошибок",
сводящаяся в сущности к двум мотивам: 1) мотиву смешения (Сосикла принимают
за Менехма и наоборот) и 2) мотиву недоразумения (Менехма принимают за
Менехма, до приписываю ему деяния Сосикла, и наоборот). В частности действие
развивается следующим образом.
Повар принимает Сосикла за Менехма (1-е смешение); его отговорки он
объявляет шутками ("он нрава веселого, когда жены с ним нет") и приглашает
его войти. Менехм удивлен, не столько самому приглашению - он знает, что в
Эпидамне много пройдох - сколько тому, что повар знает его имя; но Мессенион
ему все объясняет - гетеры имеют своих агентов у пристаней, которые и
высматривают дм них приезжих поприличнее. Там уместнее осторожность, и
Сосикл это в теории сознает; но все же когда сама Эротия к нему выходит и,
тоже принимая его за Менехма (2-е смешение), приглашает его к себе, он не в
силах сопротивляться и, чуя веселое приключение, отправляется к ней, передав
на всякий случай свои деньги ("мотив кошелька") и прочее Мессенионну - вот
что осталось от трагической ночи, проведенной героем сказки с невесткой. -
Тем временем Менехм со Щеткой толкутся на площади... Щетка, потеряв в
сутолоке своего покровителя, бежит к Эротии, чтобы хоть к обеду не опоздать;
как раз в эту минуту Сосикл, сытый и пьяный и с венком на голове, выходит из
дома прелестницы. Щетка не сомневается в том, что видит перед собой Менехма
(3-е смешение), тем более, что и та женская накидка у него в руке (Эротия
передала ее Сосиклу с просьбой отнести ее переделать, и Сосикл, с комической
бесцеремонностью насчет чужого добра, с удовольствием воспользовался
добычей). На упреки Щетки мнимый Менехм отвечает глумлениями, и тот, в
бешенстве, чтобы отомстить вероломному покровителю, идет рассказать обо всем
его жене. К Сосиклу же выбегает служанка Эротии и передает ему золотое
запястье ее госпожи ("мотив запястья") тоже с просьбой отдать его в починку
(4-е смешение); Сосикл и на этот раз не отказывается от добычи и уходит,
бросив свой венок в сторону.
Тем временем жена Менехма, узнав от Щетки о проделке своего супруга,
вместе с ним его поджидает. Наконец, Менехм приходит, все еще бранясь по
поводу докучливого дела, задержавшего его на площади. Вдруг его встречают
градом неожиданных упреков, жена - за похищенную накидку, паразит - за
съеденный будто бы без него обед (1-е недоразумение). Первой он отвечает
увертками, второму - с искренностью оскорбленной невинности, но результат
тот, что гневливая супруга отказывается впустить его в дом, пока он не
принесет ей обратно наряда. Паразит ждет себе благодарности; но хозяйка
отпускает его с ироническим обещанием отплатить ему взаимностью, когда у
него что-нибудь будет похищено, и он уходит окончательно, посылая к черту
как мужа, так и жену. Менехм храбрится: не впустили его в дом - точно у него
нет другого гнездышка помилей! Он идет к Эротии; но ее в начале любезный тон
внезапно меняется, как только Менехм ей излагает свою просьбу. Ведь она ему
уже вручила накидку, да заодно и запястье для починки (2-е недоразумение)!
"Что ж, хочешь отнимать подарки - изволь; только впредь ко мне уже не
приходи". Менехм жалобно смотрит на вторую захлопнутую дверь: теперь он
отовсюду прогнан. Он уходит посоветоваться с друзьями о постигшем его
несчастии.
Но и Сосиклу не во всем повезло: он не может найти Мессениона с
деньгами и машинально, с накидкою в руке, возвращается на прежнее место.
Жена Менехма выглядывает из-за двери дома: слава богам, наряд цел; все же
она считает полезным встретить своего мнимого супруга (5-е смешение) строгим
внушением; тот ей гневно отвечает; при вспыльчивости обоих дело принимает
такой неприятный оборот, что неузнанная невестка посылает за отцом. Является
старик; он настолько знает свою милую дочку, что заранее готов признать
виновной ее, но рассказ о наряде его переубеждает и он обращается к мнимому
зятю (6-е смешение) с отеческими упреками. Сосикл божится, что не знает ни
его, ни его дочери; его слова и расстроенный вид наводят обоих на мысль, что
он сошел с ума. Сосикл ухватывается за эту идею и, чтобы избавиться от
обоих, притворяется действительно сумасшедшим; ему удается их распугать,
невестка уходит к себе домой, старик за врачом и Сосикл спасается, пока цел.
Менехму, между тем, друзья ничего путного посоветовать не могли, и он в
раздумьи возвращается, браня про себя и неверного паразита и неверную
подругу; у порога дома его встречают тесть и врач. Ему напоминают о
разыгранной им будто бы сцене бешенства (3-е недоразумение); его гневные
ответы принимаются за подтверждение болезни, и старик велит четырем крепким
рабам его схватить. В эту минуту подоспевает Мессенион, ищущий своего
господина: услышав крики Менехма, он бежит к нему на помощь (7-е смешение),
освобождает его и, пользуясь благодарным настроением спасенного, выпрашивает
себе в награду отпущение на волю; Менехм, которому ничего не стоит отпустить
на волю чужого раба, охотно исполняет его желание. Обрадованный Мессенион
уверяет его в своей дальнейшей преданности и уходит принести ему его деньги:
"Непременно принеси" торопит его Менехм, отличающийся, как видно отсюда,
такими же легкими взглядами на чужое добро, как и его брат. Затем он
вторично стучится к Эротии, чтобы переубедить капризную красавицу; Мессенион
же к своему удивлению встречает своего настоящего господина Сосикла, который
его все время искал. Разумеется, Сосикл и знать не хочет о том, что он
отпустил своего раба на волю (4-е недоразумение); к счастью, пока у них идет
перебранка, из дома Эротии слышится такая же перебранка и на пороге
появляется после новой неудачи Менехм. Тут впервые оба брата видят друг
друга; еще одна последняя ошибка Мессениона (8-е смешение) - и истина, при
его деятельном участии, восстанавливается; Мессениону окончательно даруется
свобода; Менехм решает вернуться с братом в Сиракузы, продав все свое
имущество в Эпидамне; продажа поручается Мессениону, комическим аукционным
объявлением которого - в опись имущества Менехма попадает и его жена, "буде
ей покупатель" - кончается драма.
Автор этой драмы нам неизвестен; во всяком случае он принадлежал к тем,
которые сосредоточивали свое внимание на интересе фабулы, а не на
тщательности и правильности характеристик. Действительно, насколько хороша и
забавна фабула, настолько заурядны изображенные характеры. Поэт нигде не
поднимается выше типов: перед нами тип сварливой и скучной "супруги с
приданым", тип изящной гетеры, с любовью на устах, с расчетом в душе; тип
паразита, руководимого исключительно интересами своего желудка; тип
снисходительного старика, вечно жалующегося на свою старческую немощь; тип
верного раба; тип шарлатана-врача; был, вероятно, и тип хвастливого повара,
но он в сохранившейся переделке сильно выцвел. Сами Менехмы - самые
заурядные людишки, столь же похожие друг на друга душою, сколько и телом:
оба охотники до утех продажной любви; оба не прочь поживиться чужим добром;
просто не верится, чтобы такая личность, как Сосикл, могла пространствовать
шесть лет в поисках за пропавшим братом, и нигде так живо, как здесь, не
чувствуется противоречие между романтической сказкой и сатирической
комедией.
Но именно вследствие этого качественного преобладания фабулы над
характеристикой комедия должна была понравиться римлянам в ту раннюю эпоху
их литературы, когда они впервые стали знакомиться с греческими образцами.
Неудивительно, поэтому, что она была переведена и переделана первым
замечательным комическим поэтом Рима, Плавтом, жизнь которого обнимает
вторую половину 3-го и начало 2-го в. до Р. X. Насколько мы можем судить,
Плавт довольно тщательно воспроизвел греческий подлинник, позволив себе
местами сгустить, местами разбавить краски, а также ввести и некоторые чисто
римские элементы, взамен греческих, которые остались бы непонятны его
слушателям. Отплатили ли ему эти слушатели благодарностью за его старания -
мы не знаем, но для всех дальнейших поколений "Менехмы" Плавта остались
окончательной и единственной обработкой греческой комической фабулы,
происшедшей путем реалистической метаморфозы из древней народной сказки.
Говоря о переработке Плавта, полезно будет упомянуть, что мотив
смешения личностей и вызванных им недоразумений встречается у него не в
одной этой комедии; он играет важную роль также в его "Амфитрионе".
Содержание этой комедии почерпнуто из мифа о чудесном рождении Геракла: по
преданию, Зевс, навестив целомудренную Алкмену в образе ее отсутствующего
супруга Амфитриона, сделал ее матерью славнейшего греческого богатыря.
Драматизацию этого мотива давали и трагические и комические поэты: для
первых важна была трагическая личность целомудренной и все-таки неверной
супруги; для вторых - самый мотив смешения. Очень бойко этот мотив развит в
комедии Плавта: отправляясь на ночное приключение, Юпитер берет с собой
своего слугу, небесного глашатая Меркурия; как Юпитер уподобляет себя
Амфитриону, так и Меркурий превращается в раба этого последнего, трусливого
Сосия. Одна из самых забавных сцен комедии - та, в которой Меркурий
преграждает Сосию путь, уверяя его, что настоящий Сосий - это он, Меркурий;
Сосий пробует возражать, но обнаруженное Меркурием знание самых интимных
событий его жизни окончательно заставляет его усомниться в своей личности.
"Менехмы", как вообще комедии Плавта, не пережили падения римской
республики; в средние века о них и подавно не могло быть речи, но с
наступлением Возрождения воскресли и они. Сначала их только читали; но затем
явились попытки ставить их на сцене. Эти попытки были двоякого характера: мы
должны отличать блестящие придворные представления от скромных школьных. На
придворной сцене "Менехмы" - или, как их называли чаще, "Менекины"
(Menechini, первоначально описка вместо Menechini, получившая, однако,
права гражданства) ставились то в подлиннике, то в итальянском или
французском переводе, со всею пышностью, на какую только была способна та
жизнерадостная эпоха; мы читаем о представлении в Ферраре, на которое
собралось до 10 000 зрителей. Правда, успеху содействовала не одна только
комедия Плавта, хотя она и считалась "очень веселой и доставляющей много
удовольствия" (molto festevole e plena di duetto). С одной стороны, актеры
позволяли себе разного рода добавления и намеки на современность: так в
представлении, данном в Риме по случаю свадьбы Лукреции Борджиа с сыном
Эрколе Феррарскаго, Менехм, схваченный четырьмя рабами по приказанию своего
тестя, жаловался, как это подобные насилия могут совершаться sospite
Caesare, love propitio et votivo Hercule (причем под Цезарем разумелся
Антифол Сиракузский
Нет, из Сиракуз приехал
Я, государь.
Герцог
Постой-ка, отойди
Ты в сторону: мне трудно друг от друга
Вас отличать.
Антифол Эфесский
Мой герцог, это я
Приехал из Коринфа...
Дромио Эфесский
Захвативши
Меня с собой.
Антифол Эфесский
И нас привез в Эфес
Принц Менафон, великий полководец
И доблестный ваш дядя.
Адриана
С кем из вас
Сегодня я обедала?
Антифол Сиракузский
Со мною,
Прекрасная сударыня.
Адриана
Ведь, вы
Мой муж?
Антифол Эфесский
О нет, я с этим не согласен!
Антифол Сиракузский
Я тоже нет, хоть мужем назвала
Она меня; а эта вот девица,
Прекрасная сестра ее, со мной,
Как с братом говорила.
(Люциане.)
Я надеюсь,
Что если все, чем слух мой и глаза
Поражены - не сон, то вы на деле
Позволите мне доказать все то,
В чем я тогда вас уверял.
Анджело
Скажите,
Ведь эту цепь вы взяли у меня?
Антифол Сиракузский
Да, кажется, не стану отпираться.
Антифол Эфесский
А вы меня схватили за нее?
Анджело
Да, кажется, не стану отпираться.
Адриана
Я с Дромио послала денег вам
Для выкупа; но он вам их не отдал,
Как кажется?
Дромио Эфесский
Я денег никаких
Не получал.
Антифол Сиракузский
Мешок червонцев ваших
Я получил; и Дромьо, мой слуга,
Его принес. Сомненья нет, что каждый
Из вас встречал слугу другого; я
Был за него
(указывая на брата)
повсюду принимаем,
Он за меня - и в этом-то лежит
Причина всех ошибок.
Антифол Эфесский
Эти деньги
Я отдаю как выкуп за отца.
Герцог
Не нужно их; без выкупа дарую
Я жизнь ему.
Куртизанка
(Антифолу Эфесскому)
Вы мне должны отдать
Мое кольцо.
Антифол Эфесский
Возьми его; при этом
От всей души за вкусный твой обед
Благодарю.
Игуменья
Прошу вас, славный герцог,
Пожаловать ко мне в аббатство: там
Подробно мы о наших приключеньях
Расскажем вам, и всех, что здесь сошлись,
Пожаловать прошу за нами тоже.
Вас всех страдать заставил этот день
Запутанных ошибок; но, ручаюсь,
Вы будете награждены вполне.
О сыновья любезные, ведь вами
Промучилась я с лишком тридцать лет
И лишь теперь могу освободиться
От бремени тяжелого. Теперь
Вы, государь, и ты, мой муж, и дети,
И вы, календари рожденья их,
Пойдем со мной отпраздновать крестины.
О, радостный исход столь долгих мук!
Герцог
От всей души я буду вашим крестным.
Все, кроме двух Антифолов и двух
Дромио, уходят.
Дромио Сиракузский
Прикажете идти мне на корабль
За вашими пожитками?
Антифол Эфесский
Моими?
Какие же мои пожитки ты
Снес на корабль?
Дромио Сиракузский
Те самые, что были.
В гостинице "Центавра".
Антифол Сиракузский
Это он
Мн_е_ говорит. Я господин твой, Дромьо.
Пойдем теперь, а о вещах потом
Подумаем. Ну, поцелуйся с братом,
Порадуйтесь свиданью своему.
Оба Антифола уходят.
Дромио Сиракузский
У твоего хозяина на кухне
Есть толстая красавица; она
Чуть-чуть меня не испекла сегодня.
Теперь она уж будет мне сестрой,
А не женой.
Дромио Эфесский
Мне все сдается, право,
Что ты не брат, а зеркало мое,
И по тебе я вижу, что красавец
Я хоть куда. Ну что ж, идем смотреть
На праздник их?
Дромио Сиракузский
Вперед идти извольте:
Вы - старший брат.
Дромио Эфесский
Ну, это ведь вопрос -
А как решить его?
Дромио Сиракузский
Мы кинем жребий
Соломинкой о нашем старшинстве.
Покамест же ступай вперед.
Дромио Эфесский
Нет, вот что:
Мы вместе родились, так следует идти
Нам в ряд, не обгонять друг друга на пути.
Мотив, лежащий в основе "Комедии ошибок" - мотив братьев-близнецов, как
мы его можем вкратце назвать - очень древнего происхождения. Мы встречаем
его прежде всего в сказке и, стало быть, в соответствующей сказочному миру
чудесной обстановке. Обстановка эта в различных случаях различна, но все же
может быть создана довольно полная цепь, соединяющая древнеегипетский, так
называемый "роман о двух братьях" с некоторыми русскими сказками. Не
останавливаясь на отдельных звеньях этой цепи, присмотримся ближе к новогре-
ческой представительнице нашего типа, так как есть основание предполагать,
что именно она, - то есть, правильнее говоря, ее древнегреческая родоначаль-
ница - была, хотя и косвенно, первоисточником комедии Шекспира. Эта сказка
гласила:
Был некогда рыбак, богатый, но долгое время бездетный. Его жена однажды
обратилась к ворожее; та предсказала, что ее мужу суждено поймать золотую
рыбку, и посоветовала ей, разделив рыбку на шесть частей, две съесть самой с
мужем, по одной дать суке и кобыле и две посеять у входа в избу. Так и было
сделано; вскоре затем рыбачка родила двух близнецов, столь похожих друг на
друга, что их никак нельзя было отличить одного от другого; то же случилось
и с кобылой и сукой, а у порога выросло два кипариса. Когда братья
возмужали, одному из них захотелось странствовать; он отправился в путь,
взял с собой своего коня и свою собаку и при прощании сказал брату: "Когда
мой кипарис завянет, иди меня искать". После многих приключений он заехал в
некоторое царство и остановился у одной старушки; та ему рассказала про
горе, постигшее царский дом: царская дочь должна быть отдана на съедение
змею. Наш богатырь убивает змея и получает в награду царскую дочь: но его
жажда приключений этим не утолена. Он отправляется дальше е конем и собакой;
томимый жаждой, он заходит в вервую попавшуюся хижину и просит, чтобы ему
дали напиться. Хозяйка согласна: "Дай мне только ударить палкой твою собаку,
а то она меня укусит". Хозяйка ударяет собаку палкой; та превращается в
камень. Вслед за тем она той же палкой превращает в камень и коня, а за тем
- и самого героя. Тогда один из двух кипарисов перед избой рыбака завял.
Согласно условию, другой брат отправляется на поиски. Много стран
посетил он; наконец зашел и в то царство, где его брат убил змея, и
остановился у той же старушки, что и его приютила. Тут начинается "Комедия
ошибок". Старушка, принимая своего гостя за царского зятя, стала извиняться,
что не поздравила его с подвигом и женитьбою; гость понял, в чем дело,
успокоил ее и прямо отправился во дворец. Его встречает тесть и жена его
брата: "Где же ты так долго пропадал?". Он отвечает уклончиво и, не выдавая
себя, старается все выведать о брате; наконец, все расходятся, ему
приходится идти спать со своей мнимой женой. В спальне он вынимает меч и
вонзает его в постель между собой и невесткой. Та в отчаянии: "За что на
меня разгневался?" Он упорно молчит, а на следующий день отправляется якобы
на охоту. Опять те же приключения, что и с его братом; благодаря своей
осторожности, однако, он не только сам благополучно избегает превращения, но
и заставляет ведьму вернуть жизнь брату. Тому кажется, что он проснулся
после глубокого сна; "что случилось?" Брат ему рассказывает все по порядку;
но когда он дошел до того момента, как он пошел спать с его женой, брат не
вытерпел и ударом меча отсек голову своему спасителю. Затем он возвращается
домой; тут правда обнаруживается; к счастью, царевна оказывается также
опытной волшебницей и с помощью своего искусства возвращает жизнь своему
деверю.
Древнегреческая, специально аттическая, комедия любила черпать свои
сюжеты из сокровищницы родных сказок; при этом иногда сказочные мотивы более
или менее искусно вплетались в фабулу пьесы или в разговоры действующих лиц,
иногда вся фабула строилась на сказочных мотивах, с доброй примесью
комических сюжетов и политических намеков, иногда наконец комическая фабула
представлялась как бы аллегорическим толкованием известного сказочного
мотива. Чудесные элементы при этом оставались нетронутыми: они вполне
уживались с фантастическим характером древней комедии. Так было в эпоху
Аристофана. Но вот на смену так называемой древней аттической комедии
явилась средняя, за ней - в III веке до н.э. - новая комедия Менандра и
Филемона. К этому времени реализм стал требованием искусства; чудесный
элемент, допускаемый в простонародных фарсах, изгонялся из комедии высокого
стиля, которая должна была быть зеркалом жизни и нравов. При таком воззрении
и отношение к сказке должно было измениться: фабулу она могла по-прежнему из
нее заимствовать, но все сверхъестественное должно было быть удалено и
заменено вполне реальными мотивами. Мы не можем, впрочем, утверждать, что
сказка осталась для комедии непосредственной руководительницей. Стремление к
реализму было повсеместным; возможно, поэтому, что его испытала на себе и
сказка в своей первоначальной повествовательной форме, что из нее развилась
сначала реалистическая сказка - то есть новелла, и что новелла в свою
очередь стала вдохновительницей комедии. Но, допуская в теории это
посредствующее звено между сказкой и новой аттической комедией, мы на
практике уже ради краткости можем его оставить в стороне.
Теперь представим себе метаморфозы, которым должна была подвергнуться
рассказанная выше сказка для того, чтобы стать сюжетом новой аттической
комедии. Все чудесное должно было быть удалено; стало быть, ворожея с
золотой рыбкой, кипарисы-деревья, жизнь обоих братьев, змей-пожиратель дев,
ведьма, превращающая людей в камни; в угоду тому же реализму следовало и
царя с царевной превратить в обыкновенных смертных. Эти изменения должны
были иметь последствием другие. Как объяснить, в самом деле, что ушедший
брат не извещает родных о своем житье-бытье? По сказке он был превращен в
камень; раз этот мотив отпал, нужно было заменить его другим. Он был похищен
в нежном возрасте, отвечает комедия, и возмужав уже не помнил своей семьи.
Но почему отец не отправился его разыскивать? Он вскоре умер с горя, так что
только брат, достигши зрелого возраста, мог исполнить отцовское намерение.
Остальное совпадает: обыскав полсвета, брат-странник пришел в тот же город,
где жил его похищенный брат и был принят его тестем и женой за него самого.
Затем, конечно, комедия должна была от себя развить этот мотив путаницы и
приобщить к нему свой репертуар действующих лиц: гетеру, раба, врача,
повара, паразита.
В результате получилась следующая уже чисто комическая фабула:
Жил некогда в Сиракузах купец, по имени Мосх; было у него два
сына-близнеца, "столь похожих друг на друга, что ни кормилица, ни даже
родная мать не могла их различить"; один был назван Менехмом, другой -
Сосиклом. Когда мальчикам пошел восьмой год, отец по торговым делам поехал в
Тарент, взяв с собой Менехма; в Таренте как раз происходили игры, мальчик в
толпе от отца отстал, попал в руки одному купцу из Эпидамна, который и увез
его с собою в свой родной город - крупный торговый порт в Албании. Отец
Менехма вскоре затем с горя умер; дед, на попечении которого остался Сосикл,
переменил ему имя и стал его называть также Менехмом - такую необходимую для
"Комедии ошибок" перемену аттическая комедия мотивирует тем, что самого деда
тоже звали Менехмом; это очень убедительно, так как в Греции имя часто
переходило от деда к внуку, причем вполне понятно, что старик хотел
сохранить свое за единственным оставшимся у него внуком. Тем временем
настоящий Менехм был усыновлен своим похитителем, богатым и бездетным
стариком, который позднее женил его на эпидамнийской гражданке с крупным
приданным и затем умер, оставив его наследником очень значительного
состояния - вот во что обратился царский брак старинной сказки.
Сосикл, однако, сохранил память о своем похищенном брате и, лишь только
достиг зрелых лет, пошел его отыскивать. Шесть лет пространствовал он
безуспешно, наконец, на седьмом году, судьба завела его в Эпидамн. Здесь
настоящий Менехм с женой вели жизнь вполне достойную комической супружеской
четы: жена, чувствуя себя в привилегированном положении "жены с приданным",
вечно ссорилась с мужем и шпионила, а муж, спасаясь от сварливой жены, завел
себе развлечение в виде красивой гетеры с игривым именем Erotion
("Любушка"), В самый день приезда Сосикла у супругов вышла крупная ссора;
Менехм с несколько утрированной даже для комедии неучтивостью, стянул у жены
дорогую накидку ("мотив накидки"), сам в нее одевшись, и отнес ее своей
подруге, у которой и заказал для себя обед. Эта идиллия пришлась очень не по
душе его паразиту, "Столовой Щетке" (так его звали за его замечательный
талант очищать стол от всяких яств), который сам рассчитывал отобедать у не-
го; но Менехм его утешил, заказав и для него прибор у Эротии, а затем, в
ожидании веселой трапезы, оба отправились по делам на форум. Расчетливая
Эротия посылает своего повара за припасами, на троих "не более и не менее";
повар отправляется, возвращается - и тут ему попадается навстречу Сосикл со
своим верным рабом Мессенионом. Здесь начинается "Комедия ошибок",
сводящаяся в сущности к двум мотивам: 1) мотиву смешения (Сосикла принимают
за Менехма и наоборот) и 2) мотиву недоразумения (Менехма принимают за
Менехма, до приписываю ему деяния Сосикла, и наоборот). В частности действие
развивается следующим образом.
Повар принимает Сосикла за Менехма (1-е смешение); его отговорки он
объявляет шутками ("он нрава веселого, когда жены с ним нет") и приглашает
его войти. Менехм удивлен, не столько самому приглашению - он знает, что в
Эпидамне много пройдох - сколько тому, что повар знает его имя; но Мессенион
ему все объясняет - гетеры имеют своих агентов у пристаней, которые и
высматривают дм них приезжих поприличнее. Там уместнее осторожность, и
Сосикл это в теории сознает; но все же когда сама Эротия к нему выходит и,
тоже принимая его за Менехма (2-е смешение), приглашает его к себе, он не в
силах сопротивляться и, чуя веселое приключение, отправляется к ней, передав
на всякий случай свои деньги ("мотив кошелька") и прочее Мессенионну - вот
что осталось от трагической ночи, проведенной героем сказки с невесткой. -
Тем временем Менехм со Щеткой толкутся на площади... Щетка, потеряв в
сутолоке своего покровителя, бежит к Эротии, чтобы хоть к обеду не опоздать;
как раз в эту минуту Сосикл, сытый и пьяный и с венком на голове, выходит из
дома прелестницы. Щетка не сомневается в том, что видит перед собой Менехма
(3-е смешение), тем более, что и та женская накидка у него в руке (Эротия
передала ее Сосиклу с просьбой отнести ее переделать, и Сосикл, с комической
бесцеремонностью насчет чужого добра, с удовольствием воспользовался
добычей). На упреки Щетки мнимый Менехм отвечает глумлениями, и тот, в
бешенстве, чтобы отомстить вероломному покровителю, идет рассказать обо всем
его жене. К Сосиклу же выбегает служанка Эротии и передает ему золотое
запястье ее госпожи ("мотив запястья") тоже с просьбой отдать его в починку
(4-е смешение); Сосикл и на этот раз не отказывается от добычи и уходит,
бросив свой венок в сторону.
Тем временем жена Менехма, узнав от Щетки о проделке своего супруга,
вместе с ним его поджидает. Наконец, Менехм приходит, все еще бранясь по
поводу докучливого дела, задержавшего его на площади. Вдруг его встречают
градом неожиданных упреков, жена - за похищенную накидку, паразит - за
съеденный будто бы без него обед (1-е недоразумение). Первой он отвечает
увертками, второму - с искренностью оскорбленной невинности, но результат
тот, что гневливая супруга отказывается впустить его в дом, пока он не
принесет ей обратно наряда. Паразит ждет себе благодарности; но хозяйка
отпускает его с ироническим обещанием отплатить ему взаимностью, когда у
него что-нибудь будет похищено, и он уходит окончательно, посылая к черту
как мужа, так и жену. Менехм храбрится: не впустили его в дом - точно у него
нет другого гнездышка помилей! Он идет к Эротии; но ее в начале любезный тон
внезапно меняется, как только Менехм ей излагает свою просьбу. Ведь она ему
уже вручила накидку, да заодно и запястье для починки (2-е недоразумение)!
"Что ж, хочешь отнимать подарки - изволь; только впредь ко мне уже не
приходи". Менехм жалобно смотрит на вторую захлопнутую дверь: теперь он
отовсюду прогнан. Он уходит посоветоваться с друзьями о постигшем его
несчастии.
Но и Сосиклу не во всем повезло: он не может найти Мессениона с
деньгами и машинально, с накидкою в руке, возвращается на прежнее место.
Жена Менехма выглядывает из-за двери дома: слава богам, наряд цел; все же
она считает полезным встретить своего мнимого супруга (5-е смешение) строгим
внушением; тот ей гневно отвечает; при вспыльчивости обоих дело принимает
такой неприятный оборот, что неузнанная невестка посылает за отцом. Является
старик; он настолько знает свою милую дочку, что заранее готов признать
виновной ее, но рассказ о наряде его переубеждает и он обращается к мнимому
зятю (6-е смешение) с отеческими упреками. Сосикл божится, что не знает ни
его, ни его дочери; его слова и расстроенный вид наводят обоих на мысль, что
он сошел с ума. Сосикл ухватывается за эту идею и, чтобы избавиться от
обоих, притворяется действительно сумасшедшим; ему удается их распугать,
невестка уходит к себе домой, старик за врачом и Сосикл спасается, пока цел.
Менехму, между тем, друзья ничего путного посоветовать не могли, и он в
раздумьи возвращается, браня про себя и неверного паразита и неверную
подругу; у порога дома его встречают тесть и врач. Ему напоминают о
разыгранной им будто бы сцене бешенства (3-е недоразумение); его гневные
ответы принимаются за подтверждение болезни, и старик велит четырем крепким
рабам его схватить. В эту минуту подоспевает Мессенион, ищущий своего
господина: услышав крики Менехма, он бежит к нему на помощь (7-е смешение),
освобождает его и, пользуясь благодарным настроением спасенного, выпрашивает
себе в награду отпущение на волю; Менехм, которому ничего не стоит отпустить
на волю чужого раба, охотно исполняет его желание. Обрадованный Мессенион
уверяет его в своей дальнейшей преданности и уходит принести ему его деньги:
"Непременно принеси" торопит его Менехм, отличающийся, как видно отсюда,
такими же легкими взглядами на чужое добро, как и его брат. Затем он
вторично стучится к Эротии, чтобы переубедить капризную красавицу; Мессенион
же к своему удивлению встречает своего настоящего господина Сосикла, который
его все время искал. Разумеется, Сосикл и знать не хочет о том, что он
отпустил своего раба на волю (4-е недоразумение); к счастью, пока у них идет
перебранка, из дома Эротии слышится такая же перебранка и на пороге
появляется после новой неудачи Менехм. Тут впервые оба брата видят друг
друга; еще одна последняя ошибка Мессениона (8-е смешение) - и истина, при
его деятельном участии, восстанавливается; Мессениону окончательно даруется
свобода; Менехм решает вернуться с братом в Сиракузы, продав все свое
имущество в Эпидамне; продажа поручается Мессениону, комическим аукционным
объявлением которого - в опись имущества Менехма попадает и его жена, "буде
ей покупатель" - кончается драма.
Автор этой драмы нам неизвестен; во всяком случае он принадлежал к тем,
которые сосредоточивали свое внимание на интересе фабулы, а не на
тщательности и правильности характеристик. Действительно, насколько хороша и
забавна фабула, настолько заурядны изображенные характеры. Поэт нигде не
поднимается выше типов: перед нами тип сварливой и скучной "супруги с
приданым", тип изящной гетеры, с любовью на устах, с расчетом в душе; тип
паразита, руководимого исключительно интересами своего желудка; тип
снисходительного старика, вечно жалующегося на свою старческую немощь; тип
верного раба; тип шарлатана-врача; был, вероятно, и тип хвастливого повара,
но он в сохранившейся переделке сильно выцвел. Сами Менехмы - самые
заурядные людишки, столь же похожие друг на друга душою, сколько и телом:
оба охотники до утех продажной любви; оба не прочь поживиться чужим добром;
просто не верится, чтобы такая личность, как Сосикл, могла пространствовать
шесть лет в поисках за пропавшим братом, и нигде так живо, как здесь, не
чувствуется противоречие между романтической сказкой и сатирической
комедией.
Но именно вследствие этого качественного преобладания фабулы над
характеристикой комедия должна была понравиться римлянам в ту раннюю эпоху
их литературы, когда они впервые стали знакомиться с греческими образцами.
Неудивительно, поэтому, что она была переведена и переделана первым
замечательным комическим поэтом Рима, Плавтом, жизнь которого обнимает
вторую половину 3-го и начало 2-го в. до Р. X. Насколько мы можем судить,
Плавт довольно тщательно воспроизвел греческий подлинник, позволив себе
местами сгустить, местами разбавить краски, а также ввести и некоторые чисто
римские элементы, взамен греческих, которые остались бы непонятны его
слушателям. Отплатили ли ему эти слушатели благодарностью за его старания -
мы не знаем, но для всех дальнейших поколений "Менехмы" Плавта остались
окончательной и единственной обработкой греческой комической фабулы,
происшедшей путем реалистической метаморфозы из древней народной сказки.
Говоря о переработке Плавта, полезно будет упомянуть, что мотив
смешения личностей и вызванных им недоразумений встречается у него не в
одной этой комедии; он играет важную роль также в его "Амфитрионе".
Содержание этой комедии почерпнуто из мифа о чудесном рождении Геракла: по
преданию, Зевс, навестив целомудренную Алкмену в образе ее отсутствующего
супруга Амфитриона, сделал ее матерью славнейшего греческого богатыря.
Драматизацию этого мотива давали и трагические и комические поэты: для
первых важна была трагическая личность целомудренной и все-таки неверной
супруги; для вторых - самый мотив смешения. Очень бойко этот мотив развит в
комедии Плавта: отправляясь на ночное приключение, Юпитер берет с собой
своего слугу, небесного глашатая Меркурия; как Юпитер уподобляет себя
Амфитриону, так и Меркурий превращается в раба этого последнего, трусливого
Сосия. Одна из самых забавных сцен комедии - та, в которой Меркурий
преграждает Сосию путь, уверяя его, что настоящий Сосий - это он, Меркурий;
Сосий пробует возражать, но обнаруженное Меркурием знание самых интимных
событий его жизни окончательно заставляет его усомниться в своей личности.
"Менехмы", как вообще комедии Плавта, не пережили падения римской
республики; в средние века о них и подавно не могло быть речи, но с
наступлением Возрождения воскресли и они. Сначала их только читали; но затем
явились попытки ставить их на сцене. Эти попытки были двоякого характера: мы
должны отличать блестящие придворные представления от скромных школьных. На
придворной сцене "Менехмы" - или, как их называли чаще, "Менекины"
(Menechini, первоначально описка вместо Menechini, получившая, однако,
права гражданства) ставились то в подлиннике, то в итальянском или
французском переводе, со всею пышностью, на какую только была способна та
жизнерадостная эпоха; мы читаем о представлении в Ферраре, на которое
собралось до 10 000 зрителей. Правда, успеху содействовала не одна только
комедия Плавта, хотя она и считалась "очень веселой и доставляющей много
удовольствия" (molto festevole e plena di duetto). С одной стороны, актеры
позволяли себе разного рода добавления и намеки на современность: так в
представлении, данном в Риме по случаю свадьбы Лукреции Борджиа с сыном
Эрколе Феррарскаго, Менехм, схваченный четырьмя рабами по приказанию своего
тестя, жаловался, как это подобные насилия могут совершаться sospite
Caesare, love propitio et votivo Hercule (причем под Цезарем разумелся