Придя назад, нехотя доложил обстановку. Филиал гостиницы "Астория" там, говорю. Президент угощает ваших упитанных отцов-командиров из другого котла: хрустальные рюмки, отборный коньяк, осетрина, икра, пирожные, фрукты. Старики опустили глаза.
- Что пригорюнились? - говорю. - Разве на фронте было не так? Разве в штабной палатке, как в окопе, хлебали щи, припорошенные землей и порохом? Генерал не должен обедать с подчиненными, на смерть посылать - другое дело. Таков "неизъяснимый закон судеб", писал классик.
Помолчали.
- А ведь ты прав, сынок, - хлопнул меня по плечу подвыпивший дедок в миниатюрном, словно с детского плеча, нарядном мундирчике в соцветии наград. - Они, командиры, на фронте мало в чем нуждались, все имели - и жратву, и белье свежее, и баб самых лучших. И сейчас, спустя пятьдесят лет, ничего не изменилось. Разделили нас, как на войне, на рядовых и генералов. Правильно, все по ранжиру. Кто жалуется? Нам и здесь неплохо. Не привыкли мы к разносолам. Правда, ребята? Представляете - в такой день лакомиться, как субретки, пирожными с кремом, пить из рюмок! Что мертвые скажут? Спасибо президенту - позвал, не забыл, потратился на дорогу, сто грамм налил. Вам спасибо, пишущей братии. Вы уж запечатлейте, постарайтесь. Мало нас осталось-то, глупых стариков. Радость будет...
* * *
Праздник кончился. Ветераны потянулись к автобусам - двумя, не пересекающимися между собой группами. Одна, малочисленная и молчаливая, контрастно выделялась на снегу красными лампасами и тульями. Другая, побольше, разномастно одетая, была шумливой - выпили уже как следует. Ничего. Питерский ветерок (как ни повернись, всегда в лицо!) быстро выдует хмель из ваших седых голов. Глаза у многих стариков снова стали влажными. Мороз тому причина или ветер - я не спрашивал...
БЛОКАДНИК
У нас в пресс-службе тоже был свой блокадник. Но не изможденный и седой, а розовощекий, как ребенок. Модно одетый, состоятельный. Тимофей, сын известного писателя, особо прославившегося тем, что громил в свое время опального Пастернака. Не будучи великим поэтом, удостоился подобной чести и ваш покорный слуга. Через поколение. Тима, вслед за предком (яблоня от яблони), написал на меня донос в управление кадров администрации президента, о чем шла речь в предыдущих главах. (Этот народец - отпрыски известных родителей - в литературных кругах испокон называют "пис.дети". Сокращенно.) Костиков привел его в Кремль из агентства, где вместе работали.
А много лет назад, в 41-м, когда Тиме стукнуло четыре года, его вывезли из осажденного Ленинграда по Дороге жизни на Большую землю.
Он трепетно относился к героическому факту своей биографии, всегда носил в нагрудном кармане удостоверение блокадника. Документом Тима не только гордился, но и умело пользовался. Понять можно - зарплаты в Кремле нищенские, на все не хватает. Блокаднику же - значительные скидки. Одна из сотрудниц санаторно-курортного отдела Старой площади, едва завидев пышущего здоровьем Тиму, который шел за очередной порцией льготных путевок, всегда улыбалась, толкала в бок подружек:
- Блокадничек мой явился! С удовольствием провела бы с ним выходные. - И смущенно: - В профилактории, естественно, за процедурами. Азонотерапия там всякая... Чего смеетесь, дуры?
Для руководства Тима - подарок, сама преданность. Сменялись пресс-секретари, а он оставался все таким же наигранно деловитым, готовым на любое задание, как во времена друга Костикова. Осечка произошла с Ястржембским, который постепенно, но со шляхетским упрямством ("усрамся, а не дамся", - гласит польская поговорка) избавился от большинства оставшихся в наследство сотрудников. Он перестал давать Тиме аналитические задания потому что марать бумагу в отличие от папы у сына не очень получалось. И посадил его составлять графики дежурств. Тима, как в детстве, вооружился цветными карандашами и, по отзывам моих бывших коллег, очень преуспел в раскрашивании этих самых графиков. Зря. Ястреб уже готовил к отправке в управление кадров пенсионные бумаги Тимы...
Он и вправду на всю жизнь остался ребенком. Однажды в кремлевском коридоре ему приглянулась женщина (по прозвищу "Породистая Кошка"). Тима пригласил её в Дом литераторов. Дама, не будучи свободной, отказала. И он, как школьник, начал её всюду преследовать, норовил говорить дерзости, а однажды на званом мероприятии напился и со слезами упал ей головой на колени. Породистая Кошка засмеялась:
- Сколько тебе лет, шалунишка?
- Пятьдесят восемь, - всхлипнул Тима.
- Почему ж ты такой дурак?
- Не знаю...
Вот и я, читатель, не знаю...
ПЕСНЬ КРЕМЛЕВСКИХ ГНОМОВ
В один прекрасный день популяция двухметровых кремлевских мужиков заметно поредела. Как черти из табакерки повыскакивали и цепко ухватились за высокие кресла молодые коротышки - новая, недолгая страсть слабеющего Властителя. Где сияющий строй былых придворных гренадеров? На манер Соловья-разбойника Юмашев учинил лихой свист по всей Старой площади. Усидеть удалось лишь одному из "богатырей" - Пал Палычу Бородину...
Размышлял я об этом, глядя в усмешливое лицо ещё одного недавнего фаворита, удачливого, казалось, политика - Владимира Филипповича Шумейко. Мы встретились у него дома - поговорить о недавнем прошлом, о том, как и почему ломаются звонкие карьеры. "Только давайте про Ельцина плохого не будем, - напутствовал меня перед встречей помощник бывшего главного сенатора. - Филипыч и сегодня остается его приверженцем..." Я согласно кивнул. Но случилось так, что имя президента не сходило с уст моего собеседника. И мне остается лишь передать его рассказ.
"ЧТО МЫ ЗА КРАСАВЧИКИ - ЛЮБО ПОСМОТРЕТЬ!"
- Вы не поверите, - начал разговор Шумейко, - я был очень наивным, когда попал во властный эшелон. Думал, политика - удел избранных, тонкая ручная работа. Сам-то до этого чем занимался? Всю жизнь на заводе отмахал от слесаря до генерального директора. Многими тысячами командовал - думал, все премудрости одолел, чего Москвы дрейфить? Оказался в столице, как и многие мои коллеги в конце 80-х, "по разнарядке": шли выборы депутатов в Верховный Совет, одно место выпало нашему предприятию, товарищи выдвинули меня. Так и стал сначала депутатом, потом вице-премьером и, наконец, главой верхней палаты. Как мальчишка, радовался своей стремительной карьере думал, сумею принести государству пользу. Государство, конечно, не завод, но, как простой человек (хотя многие так не считают), был уверен, что мой производственный опыт, как и строительные, к примеру, познания президента, пригодятся в высокой политике. Мои, похоже, не пригодились. Здесь нужно было иное - умение, как в боксе, держать удар, вставать после нокдаунов, не выдавать истинных намерений и вдруг - разящий апперкот... Однако становиться Чубайсом (в широком смысле слова) не хотелось.
К своим несомненным заслугам за годы работы Шумейко относит три вещи: лично пробил строительство жилого дома для подводников в Калининграде, где при упоминании его имени до сих пор поднимают большой палец вверх, запретил оппозиционную прессу после октябрьского путча (о чем речь пойдет ниже), а также сумел расположить к России давнего недоброжелателя Фиделя Кастро.
Это был первый в постперестроечной России визит на Кубу чиновника такого ранга. Изголодавшийся по бывшей щедрой союзнице, но одновременно и обиженный на неё до глубины души, обстоятельный Фидель подготовил аж 73 вопроса к переговорам с Шумейко. И все 73 дотошно обсуждались в течение долгих шестичасовых переговоров. И были найдены пути новых взаимоотношений. Кубинский лидер, вспоминает Владимир Филиппович, впервые в разговоре с ним грустно признал, что не все ладно в его государстве, нужна какая-то особая формула выхода из кризиса. "Я не могу строить китайскую модель, сокрушался Бородач, - у меня нет китайцев, а сплошь - кубинцы..." После отлета "нового русского друга" Фидель дал негласное указание своим СМИ - о России больше плохого не писать...
Ельцин тоже остался доволен визитом полпреда и даже поулыбался красочным рассказам словоохотливого вице-премьера. Впервые в общении с президентом Шумейко ощутил это особое, так согревающее чиновное сердце "чувство причастности", когда и душа и тело вдруг воспаряют над Кремлем, над Василием Блаженным, над уходящей за горизонт Москвой-рекой и как бы вопрошают с высоты чудесного голубого неба: "Как ты там, мой народ? Как поживаешь? Видишь, как высоко взлетел твой сын?"
Но любовь Бориса Николаевича, как любовь Клеопатры, опасна и зла.
Вскоре чуткий к остроумному слову Ельцин ввел нового фаворита и в президентский, и в теннисный клуб. В соавторстве с Юмашевым, тогда ещё просто летописцем, Владимир Филиппович сочинил устав высокого теннисного сообщества, прикупил дорогую ракетку. Ельцин начал приглашать Шумейко и на совсем закрытые собрания - обмывание назначений, дни рождения близких, просто закусить. Прирожденный тамада! В запасе - десятки сюжетов, свежие анекдоты, приятный южнорусский говорок. Коржаков с Барсуковым сердечно его приняли. Уютный человек! Признаться, Владимир Филиппович и сам поначалу был рад столь почетному бремени. Мог ли он мечтать?
Иногда неприязненные взоры кого-то из свиты тревожили его, но, ещё не придавая этому значения, он продолжал балагурить, развлекать президента. Несколько раз Ельцин смеялся до слез. А недоброжелателей тем временем у Шумейко становилось все больше.
Однажды в узком кругу - был Ельцин, Хасбулатов, Коржаков - он опрометчиво рассказал анекдот о том, как в 30-е годы в горном кавказском селе решили поставить пьесу о Владимире Ильиче. (Отношения у Ельцина со строптивым спикером уже дали трещину.) Сцена. Выходит Ленин. С горбатым носом. В черкеске с газырями, бурке и папахе - а как же! Орлиный взгляд. Следом за ним - порученец. "Владымир Ильич! Муку привезли!" - "Дэтям отдайте..." Порученец уходит. Спустя минуту: "Сахар привезли!" - "Дэтям, все дэтям". - "А мы что кушать будем - ты подумал, а?" Вождь взрывается: "Кто тут Лэнин? Я Лэнин или ты Лэнин?"
Хасбулатов криво усмехнулся. И в будущем не забыл намека. Так завел он себе самого могущественного врага, которому обязан и всплеском компромата, и походами в прокуратуру, где, правда, обвинения были отвергнуты. Но в общественном сознании все же укрепилось мнение, что Шумейко где-то руки нагрел...
Банкетов было много. Ельцин придавал этому действу особое значение. Не будучи восточным человеком, он, как Коба, требовал строгого соблюдения застольной дисциплины. Не терпел опозданий, выкриков, беспричинного выхода из-за стола. Был придирчив к яствам и напиткам. Подолгу распекал официантов. Так бы страной руководить!
...В поселке Листвянка под Иркутском, на берегу Байкала, в густой пахучей хвое, подальше от любопытных глаз прячется высокий сказочный терем, на кремлевском наречии называемый домиком рыбака. (Летом 93-го года здесь ждали высоких гостей - Ельцина и Гельмута Коля. Я приехал с передовой группой готовить визит.) Убранство терема "неприхотливо" - тяжелые, мореного дуба лавки, покрытые бесценными звериными шкурами, грубые медные светильники "а-ля рюсс", трапезная со столом, габаритам которого позавидовал бы Собакевич...
Но поразил меня не дом, а количество сортов спиртного (Ельцин тогда ещё не был "в завязке") и особенно - скромная шеренга бутылок с водкой "Байкальская". Такую на прилавке не увидишь - произведение искусства. Местные жители рассказали, что воду для её производства добывают в Байкале на 200-метровой глубине - там бьет целебный минеральный источник. Подобно ловцам жемчуга, с большими премудростями, аквалангисты спускаются за несколькими литрами уникальной воды, чтобы затем превратить её в десяток бутылок царственного напитка. Чтобы Ельцин мог похвастаться перед дорогим своим другом Гельмутом. Как поперек горла не стала?..
Канцлеру и здесь пришлось проявить (Берлин - впереди) солидарность с непредсказуемым русским другом. Легко ли было ему, изнеженному бюргеру и трезвеннику, после парной бани вкупе с "Байкальской" броситься в ледяную Ангару?..
Постепенно к Шумейко, как и ко многим чиновникам, начало приходить понимание происходящего - страна сама по себе, Кремль со Старой площадью сами по себе. Сказать о своем "открытии" вслух было неловко, некрасиво самому ещё недавно нравилась такая жизнь, и сейчас вроде не тяготит. Да и кому сказать? Тебя приветили, чуть не у руля государства поставили, а ты взял и наплевал в колодец... Он не был ни трусом, ни слабым человеком, знал себе цену, но таково уж свойство высшей власти. Причастен - значит живи по законам стаи. И он жил, поскольку тепло относился к президенту, да и оставалась вера - может, ещё получится, досягнем все же до Европы, вон ведь как красиво начиналось! Он часто теперь - и тепло - вспоминал свой завод. Вот где был по-настоящему свободен! Все люди - на виду, простые люди, есть с кем слово сказать без страха, что все переврут, замучат тяжелыми интригами. Совсем в ином свете представлялись ему ушедшие в прошлое и поруганные социалистические ценности - коллективизм, взаимовыручка, открытость. Что в этом было плохого?..
- Сегодня, когда государственная карьера позади, причем, похоже, только у меня она закончилась демократическим путем - просто не выбрали на новый срок, с прискорбием могу сказать, что ничего у нас не получилось, усилия десяти последних лет ушли в песок. Виноват в этом и я, кляну себя, поверьте, ведь сам играл по ельцинским правилам... Единственное, что мы создали, - унитарное государство Кремль. Беззаботный остров в океане народного горя... Здесь нет долговременной политики, люди никого не интересуют, ради них никто пальцем не шевельнет, они просто не входят в сферу интересов государства. Да и государства-то нет. Власть одного человека. Цинизм, демагогия, во сто крат превосходящая партийную. Главная задача - спасение самих себя. Придумать ничего доморощенные политики не способны. Задавить новыми налогами, отнять, как "старшина Обыскалов" в опорном пункте, последнее - вот и все. Тех же коммерсантов с новыми русскими на руках носить надо! Они же производители, наполняют бюджет. С них вообще ничего брать нельзя. А окружение Ельцина свое: "Главное - мы удобны Западу, открыли не только душу, но и ресурсы, любые технологии. Берите, пользуйтесь! Все нами довольны. И мы - собой. Любо посмотреть - что за красавчики". Песнь гномов под водительством кремлевской Белоснежки...
ДОРОГОЙ РУКОВОДЯЩИЙ ТОВАРИЩ
Какой Ельцин тонкий политик, как он умеет "разделять и властвовать", Шумейко уяснил вскоре после того, как вступил в президентский клуб.
Уже начались события в Чечне, он задержался в Совете Федерации и к началу мероприятия в клубе не успел. Зашел, извинился. Вокруг президента привычное окружение. Ельцин смерил его долгим взглядом.
- Садитесь, Владимир Филиппович, пива попьем. А вы, - и он сделал остальным небрежный жест рукой, - погуляйте пока...
Лица вытянулись - первые лица государства. А Ельцин завел разговор о волжской таранке, как её лучше солить да с каким сортом пива употреблять.
Все "изгнанные" вскоре стали его недоброжелателями - "о чем это президент в тайне с Шумейкой советуется?" - а сам Владимир Филиппович наглядно убедился, что глава государства лучше умеет "разделять", чем "властвовать".
То же и в случае с Виктором Степановичем.
- Шел съезд народных депутатов, где выбирали премьера. Накануне меня пригласил Ельцин и сообщил, что кроме Черномырдина и Скокова включил в список и меня. "Что вы, Борис Николаевич, - говорю, - они же меня захлопают. Я для них, как красная тряпка, особенно для Хасбулатова!" - "На это и расчет, - отвечает, - вас отвергнут, а за Черномырдина проголосуют, как миленькие. Я уже заранее, кстати, указ подписал", - и протянул мне бумагу, где в должности премьера утверждался Виктор Степанович. Ничего себе, думаю, прыть у президента! Так все и случилось. Черномырдин своим премьерством, выходит, обязан и мне. Дальше произошло непредвиденное, в духе Ельцина. Снова вызывает он меня в Кремль. "Вы назначены вице-премьером. Я на неделю уезжаю и поручаю вам сформировать правительство". - "А как же Виктор Степанович?" - наивно спрашиваю. Ельцин напутственно похлопал меня по плечу. Иду к Черномырдину, объясняю. Степаныч, узнав в чем дело, набычился, отрезал обиженно: "Вот и формируй". И что вы думаете - с того момента мы разошлись навсегда... Он до сих пор уверен, что я, интриган, все подстроил...
Ельцин вообще любит так - взять человека за локоть, как меня однажды, подвести к окружению и заявить во всеуслышание:
- У вас, Владимир Филиппович, большое будущее!
Количество врагов удвоилось, будущее же, как сказал поэт прошлого века, подернулось туманной дымкой...
БОДАЛСЯ БЫЧОК ВАНЯ С ДУБОМ
- В чем-то наши судьбы с Рыбкиным похожи. Возраст. В одно время стали спикерами палат. Примерно в одно время - разочарование: не переизбрали на новый срок. Оба хорошо относимся к Ельцину, оба были близки к власти. Я говорю "близки" в прошедшем времени потому, что так блестяще начавшаяся карьера Ивана Петровича дала серьезную течь. Последняя должность - ещё одна ступенька к неминуемой отставке. А все потому, что переоценил себя и недооценил Бориса Николаевича. Казалось, нет человека лояльнее Рыбкина, приятного власти во всех отношениях. Но и он оказался не нужен, вернее, бесполезен. Бог есть. Я ещё никогда не видел в жизни, чтобы люди так стремительно менялись, забывали недавние убеждения - я говорю о смене его политической ориентации. Когда Ельцин поманил, ровно за неделю сделался из убежденного коммуниста его ярым сторонником.
...На днях листал журнал "Нива" начала века, случайно наткнулся на рекламу средства для похудения: толстая дама, а рядом субтильная девушка уже после процедур. И подпись: "В три дня стала кокеткой". Прямо про моего друга Ваню! У него никак не хватит духу плюнуть на все это, расстаться с Кремлем "без печали". Но я понимаю: тяжело сразу из вагона первого класса в пропахший отхожим местом плацкарт...
"ПОЛЕЗНЫЙ, НО ПРОТИВНЫЙ"
Больше года назад, после представления коллегам-президентам живучего, как степной саксаул, нового секретаря СНГ Березовского, Ельцин поморщился и изрек в телекамеру фирменное:
- Я проглотил, и вы проглотите...
- Когда наблюдал по телевидению эту сцену, - говорит Шумейко, вспомнил свое детство, как воспитательница потчевала нас рыбьим жиром, приговаривая: "Противный, но полезный..." Мы, морщась, глотали. Точный образ, правда?
А Чубайс? Стал невыносимым - выгнали. Затем вернули - "ты нам бабки у МВФ достань, все простим!". В приватизации его одного обвинили. Нашли козла отпущения! Это был коллективный сговор, я-то знаю, реформы все правительство одобрило, подписи имеются. А досталось одному Чубайсу. Я на его месте давно бы послал всех куда подальше. Но ему, как и Ване Рыбкину, духу не хватает...
Запомнился ещё один "полезный, но противный" - тот, что в узилище долго сидел, Якубовский. Я был инициатором назначения, с одной, правда, оговоркой: меня поддержали все силовики плюс министр иностранных дел. Дима очень пробивной, бог кабинетных баталий, незаменимый человек. Никаким генералом он не был. Полковничья должность. Когда Ельцину понадобилось утопить Баранникова, собрать компромат на Руцкого, он не побрезговал использовать исключительные способности этого мастера фальшивок. Во всяком случае, не я его пустил гулять по царским покоям Кремля в семейных трусах. Тем более он и на меня, своего благодетеля, грязь собирал...
КАК Я СТАЛ КОРРУПЦИОНЕРОМ
- Компромат на меня и Руцкого изготовлялся в Швейцарии на одной и той же лазерной установке, - рассказывает Владимир Филиппович, - при участии брата Димы Якубовского. Однажды меня вызвали в Генпрокуратуру и Степанков грустно разложил передо мной шесть финансовых документов, подписанных В.Ф. Шумейко. Подписи были подлинные - удивительно. "Но я этих бумаг в глаза не видел!" - возмутился я. Потом присмотрелся - и ахнул. Документы разные, а подписи идентичные. Не может же один человек шесть раз одинаково расписаться. Сплоховали мастера! Так все и раскрылось. Степанков мне позже рассказал, что "заказчик" - Руслан Имранович каждый день по три раза звонил и настаивал, чтобы скорей посадили Шумейко. Степанков пытался объяснить, что данные не подтверждаются. "Я не об этом спрашиваю, - ругался Хасбулатов, - а о том, когда арестуете..." До этого, как видите, не дошло, хоть президент палец о палец не ударил, чтобы помочь мне... А печать коррупционера осталась. До сих пор что-то в газетах мелькает. Сколько на заводе работал - копейки несправедливо не взял. То же и во власти. Сегодня я прилично зарабатываю. На выборы Ельцина возглавляемое мной движение "Реформы - новый курс" выделило миллиарды рублей. Правда, воспринято это было почему-то как должное, никто в Кремле даже "спасибо" не сказал...
В Кремле? "Спасибо"? Не очень-то вы смахиваете, Владимир Филиппович, на наивного человека...
ДУШИТЕЛЬ СВОБОДНОЙ ПРЕССЫ
- Вдруг после октябрьского путча звонит Ельцин и говорит: "Срочно нужен новый министр печати. Федорова мы в Париж отправляем. Давай, вице-премьер, принимай дела". - "Я не справлюсь, Борис Николаевич, я в этом ничего не понимаю!" В ответ любимое президентское: "Я уже указ подписал". Задача была неблагодарная: закрыть оппозиционные газеты - "День", "Правду", "Советскую Россию". Но тогда я был другого мнения. Селезнева лично отстранил от руководства "Правдой". Когда мы сегодня в кулуарах встречаемся, всегда говорит мне:
- Вам, дорогой Владимир Филиппович, обязан креслом спикера...
Зачем я, дурак, "Правду" закрывал?..
БРАСЛЕТ ФЕРДИНАНДОВОЙ ЖЕНЫ
Во время визита в Италию зампред Верховного Совета Владимир Шумейко, разглядывая своды старинного дворца, случайно отстал от делегации и оказался не в зале переговоров, где надлежало быть по протоколу, а рядом с испанским послом и его женой. Те направлялись на менее представительное мероприятие и, решив, что Шумейко следует с ними, вежливо показали ему дорогу. Вдруг под одной из античных колонн он заметил тускло блеснувший металлический предмет. Оказалось, это тяжелый золотой браслет, видимо оброненный кем-то из гостей. Владимир Филиппович поднял его и поспешил за посольской четой. В ушах супруги Фердинанда Солера, посла, были серьги той же работы. Он протянул браслет. Женщина просияла.
Но вовсе не просиял Ельцин, когда увидел, что Шумейко опоздал на четверть часа.
- Где вы бродите? - пробурчал он и отчитал при всех.
Узнав, что русскому депутату досталось, женщина подошла в перерыве к Ельцину.
- Он нашел мой браслет. Не наказывайте его, господин президент!
Ельцин оттаял.
- Не только нашел, но и отдал... - И засмеялся своей шутке.
Фердинандова жена, выслушав перевод, застыла с полуулыбкой на устах...
ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ "АЗИОПА"?
С этой святой "простотой", которая порой хуже воровства, столкнулся Шумейко и в славном швейцарском Давосе, любимом месте переговоров наших руководителей. Прилетели сюда вместе с Шохиным и Явлинским в 1992 году - на круглый стол по проблемам Евразии. Вел его премьер-министр Швеции. Уже состоялось торжественное открытие, отзвучали первые доклады, как дверь зала заседаний неожиданно отворилась и вплыла неторопливая процессия Назарбаев, за ним жена и охрана. Молча уселись за стол. Не прошло и пяти минут, как лидер Казахстана вдруг перебил очередного докладчика и заявил:
- Что вы понимаете в Евразии?
Затем та же процессия поднялась и с высоко поднятыми головами покинула собрание.
Вот тогда-то Явлинский, обведя глазами обалдевшую аудиторию, и сказал сакраментальное:
- Не Евразия у нас - Азиопа!
СМЕРТЬ НИКОЛАЯ ЕГОРОВА
Российский министр по делам национальностей Егоров не был президентом Казахстана и не мог позволить себе уйти с заседания Совета безопасности, где оценивались действия российских силовых министров во время событий в Буденновске. Пожалуй, больше всех досталось именно ему, хотя в правительстве Егоров был человеком новым, пришедшим недавно, что он мог с этим Буденновском поделать? Вот и друзья настоятельно советовали ему сидеть в родном Краснодаре - благо губернатор края - и не лезть в Москву, где карьеры разбиваются не меньше, чем сердца в известной пьесе. Не послушал...
- Сейчас вряд ли кто-то помнит этого политика, - говорит Шумейко. - А тогда он занимал один из ключевых постов. Мы были старыми товарищами и земляками. Однажды в Краснодар прилетел с визитом Ельцин. Егоров ему понравился. Спустя несколько дней Коля звонит мне и радостно сообщает, что Ельцин пригласил его министром сельского хозяйства. Обмоем, говорю, прими поздравления. Но пока Егоров собирался да прощался, президент назначил министром другого человека. Снова Коля звонит мне: "Володя, - говорит, Ельцин предложил теперь пост министра по делам национальностей". - "Ты же в этом ни черта не понимаешь! Откажись". - "Легко сказать. Он настаивает, говорит, президенту, как хорошенькой женщине, нельзя отказывать". И вот заседание Совбеза. Я там тоже присутствовал. Ельцин был мрачнее тучи, стучал кулаком по столу и самые обидные слова бросал почему-то в адрес Егорова, хотя он не Грачев, не силовой министр и даже не командир "Альфы". Грачева, кстати, вопреки голосованию, Ельцин оставил на своем посту! Я сидел и прятал глаза. Коля воспринял этот спектакль слишком серьезно И что? Сгорел мужик! Через полгода мы его хоронили. Врачи говорили обострились старые болячки. Но виноват, конечно, нервный стресс... Сколько было этих незаслуженных разгонов. Не у всех же нервная система как у Коржакова... Сегодняшняя политика меня больше не прельщает. Потому что умирать не собираюсь... Наоборот - надеюсь в будущем за Россию пострадать...
НЕ СТАЯ ВОРОНОВ СЛЕТАЛАСЬ...
ЭПИЛОГ
Покидая Кремль навсегда, я ещё раз прошел по Ивановской площади, по вымытой брусчатке, мимо соборов, золотые купола которых мутно отражали вечернее солнце, к Спасским воротам. Попрощаться с дубом. И он ответил приветливым шумом. Хоть и не открылась мне под тенистой кроной истина, как толстовскому герою.
Почему люди сплошь выходят из-за красной стены как оплеванные? Был здесь кто-нибудь счастлив? Или одни угрюмые личности, вслед за которыми и страна пребывает в унынии? Череда пьянок и предательств. Что с нами будет? Справедливо ли поверье о Богом проклятом месте?
Вместо ответа ударил колокол на Иване Великом. В небо взметнулась черная стая ворон. Будто крепом задернули небо. Исчезло солнце. Несметное каркающее войско не смогли одолеть даже специально обученные соколы - целое подразделение при Службе безопасности президента.
Что им здесь? Что влечет их в Кремль?
Есть любимая нашим народом баллада на стихи Расула Гамзатова - о солдатах, превратившихся после гибели на полях сражений в белых журавлей, "...летят и подают нам голоса..."
А может, все униженные и оскорбленные в Кремле тоже обратились в птиц? Но только в ворон. Закончив в человеческом обличье дневные дела, по вечерам отправляются мстить за себя - и летают, и кружат над властной цитаделью, каркают и гадят, крадут из открытых окон секретные документы. Может, кремлевское воронье и накаркало все наши беды?
Брошенные пленные мальчики в Чечне и целые дальневосточные города, леденеющие зимой в самой нефтяной державе, больницы без лекарств и грудные дети, проданные на чужбину голодными, вычеркнутыми из жизни матерями.
Похоже, все мы вычеркнуты из этой жизни...
- Что пригорюнились? - говорю. - Разве на фронте было не так? Разве в штабной палатке, как в окопе, хлебали щи, припорошенные землей и порохом? Генерал не должен обедать с подчиненными, на смерть посылать - другое дело. Таков "неизъяснимый закон судеб", писал классик.
Помолчали.
- А ведь ты прав, сынок, - хлопнул меня по плечу подвыпивший дедок в миниатюрном, словно с детского плеча, нарядном мундирчике в соцветии наград. - Они, командиры, на фронте мало в чем нуждались, все имели - и жратву, и белье свежее, и баб самых лучших. И сейчас, спустя пятьдесят лет, ничего не изменилось. Разделили нас, как на войне, на рядовых и генералов. Правильно, все по ранжиру. Кто жалуется? Нам и здесь неплохо. Не привыкли мы к разносолам. Правда, ребята? Представляете - в такой день лакомиться, как субретки, пирожными с кремом, пить из рюмок! Что мертвые скажут? Спасибо президенту - позвал, не забыл, потратился на дорогу, сто грамм налил. Вам спасибо, пишущей братии. Вы уж запечатлейте, постарайтесь. Мало нас осталось-то, глупых стариков. Радость будет...
* * *
Праздник кончился. Ветераны потянулись к автобусам - двумя, не пересекающимися между собой группами. Одна, малочисленная и молчаливая, контрастно выделялась на снегу красными лампасами и тульями. Другая, побольше, разномастно одетая, была шумливой - выпили уже как следует. Ничего. Питерский ветерок (как ни повернись, всегда в лицо!) быстро выдует хмель из ваших седых голов. Глаза у многих стариков снова стали влажными. Мороз тому причина или ветер - я не спрашивал...
БЛОКАДНИК
У нас в пресс-службе тоже был свой блокадник. Но не изможденный и седой, а розовощекий, как ребенок. Модно одетый, состоятельный. Тимофей, сын известного писателя, особо прославившегося тем, что громил в свое время опального Пастернака. Не будучи великим поэтом, удостоился подобной чести и ваш покорный слуга. Через поколение. Тима, вслед за предком (яблоня от яблони), написал на меня донос в управление кадров администрации президента, о чем шла речь в предыдущих главах. (Этот народец - отпрыски известных родителей - в литературных кругах испокон называют "пис.дети". Сокращенно.) Костиков привел его в Кремль из агентства, где вместе работали.
А много лет назад, в 41-м, когда Тиме стукнуло четыре года, его вывезли из осажденного Ленинграда по Дороге жизни на Большую землю.
Он трепетно относился к героическому факту своей биографии, всегда носил в нагрудном кармане удостоверение блокадника. Документом Тима не только гордился, но и умело пользовался. Понять можно - зарплаты в Кремле нищенские, на все не хватает. Блокаднику же - значительные скидки. Одна из сотрудниц санаторно-курортного отдела Старой площади, едва завидев пышущего здоровьем Тиму, который шел за очередной порцией льготных путевок, всегда улыбалась, толкала в бок подружек:
- Блокадничек мой явился! С удовольствием провела бы с ним выходные. - И смущенно: - В профилактории, естественно, за процедурами. Азонотерапия там всякая... Чего смеетесь, дуры?
Для руководства Тима - подарок, сама преданность. Сменялись пресс-секретари, а он оставался все таким же наигранно деловитым, готовым на любое задание, как во времена друга Костикова. Осечка произошла с Ястржембским, который постепенно, но со шляхетским упрямством ("усрамся, а не дамся", - гласит польская поговорка) избавился от большинства оставшихся в наследство сотрудников. Он перестал давать Тиме аналитические задания потому что марать бумагу в отличие от папы у сына не очень получалось. И посадил его составлять графики дежурств. Тима, как в детстве, вооружился цветными карандашами и, по отзывам моих бывших коллег, очень преуспел в раскрашивании этих самых графиков. Зря. Ястреб уже готовил к отправке в управление кадров пенсионные бумаги Тимы...
Он и вправду на всю жизнь остался ребенком. Однажды в кремлевском коридоре ему приглянулась женщина (по прозвищу "Породистая Кошка"). Тима пригласил её в Дом литераторов. Дама, не будучи свободной, отказала. И он, как школьник, начал её всюду преследовать, норовил говорить дерзости, а однажды на званом мероприятии напился и со слезами упал ей головой на колени. Породистая Кошка засмеялась:
- Сколько тебе лет, шалунишка?
- Пятьдесят восемь, - всхлипнул Тима.
- Почему ж ты такой дурак?
- Не знаю...
Вот и я, читатель, не знаю...
ПЕСНЬ КРЕМЛЕВСКИХ ГНОМОВ
В один прекрасный день популяция двухметровых кремлевских мужиков заметно поредела. Как черти из табакерки повыскакивали и цепко ухватились за высокие кресла молодые коротышки - новая, недолгая страсть слабеющего Властителя. Где сияющий строй былых придворных гренадеров? На манер Соловья-разбойника Юмашев учинил лихой свист по всей Старой площади. Усидеть удалось лишь одному из "богатырей" - Пал Палычу Бородину...
Размышлял я об этом, глядя в усмешливое лицо ещё одного недавнего фаворита, удачливого, казалось, политика - Владимира Филипповича Шумейко. Мы встретились у него дома - поговорить о недавнем прошлом, о том, как и почему ломаются звонкие карьеры. "Только давайте про Ельцина плохого не будем, - напутствовал меня перед встречей помощник бывшего главного сенатора. - Филипыч и сегодня остается его приверженцем..." Я согласно кивнул. Но случилось так, что имя президента не сходило с уст моего собеседника. И мне остается лишь передать его рассказ.
"ЧТО МЫ ЗА КРАСАВЧИКИ - ЛЮБО ПОСМОТРЕТЬ!"
- Вы не поверите, - начал разговор Шумейко, - я был очень наивным, когда попал во властный эшелон. Думал, политика - удел избранных, тонкая ручная работа. Сам-то до этого чем занимался? Всю жизнь на заводе отмахал от слесаря до генерального директора. Многими тысячами командовал - думал, все премудрости одолел, чего Москвы дрейфить? Оказался в столице, как и многие мои коллеги в конце 80-х, "по разнарядке": шли выборы депутатов в Верховный Совет, одно место выпало нашему предприятию, товарищи выдвинули меня. Так и стал сначала депутатом, потом вице-премьером и, наконец, главой верхней палаты. Как мальчишка, радовался своей стремительной карьере думал, сумею принести государству пользу. Государство, конечно, не завод, но, как простой человек (хотя многие так не считают), был уверен, что мой производственный опыт, как и строительные, к примеру, познания президента, пригодятся в высокой политике. Мои, похоже, не пригодились. Здесь нужно было иное - умение, как в боксе, держать удар, вставать после нокдаунов, не выдавать истинных намерений и вдруг - разящий апперкот... Однако становиться Чубайсом (в широком смысле слова) не хотелось.
К своим несомненным заслугам за годы работы Шумейко относит три вещи: лично пробил строительство жилого дома для подводников в Калининграде, где при упоминании его имени до сих пор поднимают большой палец вверх, запретил оппозиционную прессу после октябрьского путча (о чем речь пойдет ниже), а также сумел расположить к России давнего недоброжелателя Фиделя Кастро.
Это был первый в постперестроечной России визит на Кубу чиновника такого ранга. Изголодавшийся по бывшей щедрой союзнице, но одновременно и обиженный на неё до глубины души, обстоятельный Фидель подготовил аж 73 вопроса к переговорам с Шумейко. И все 73 дотошно обсуждались в течение долгих шестичасовых переговоров. И были найдены пути новых взаимоотношений. Кубинский лидер, вспоминает Владимир Филиппович, впервые в разговоре с ним грустно признал, что не все ладно в его государстве, нужна какая-то особая формула выхода из кризиса. "Я не могу строить китайскую модель, сокрушался Бородач, - у меня нет китайцев, а сплошь - кубинцы..." После отлета "нового русского друга" Фидель дал негласное указание своим СМИ - о России больше плохого не писать...
Ельцин тоже остался доволен визитом полпреда и даже поулыбался красочным рассказам словоохотливого вице-премьера. Впервые в общении с президентом Шумейко ощутил это особое, так согревающее чиновное сердце "чувство причастности", когда и душа и тело вдруг воспаряют над Кремлем, над Василием Блаженным, над уходящей за горизонт Москвой-рекой и как бы вопрошают с высоты чудесного голубого неба: "Как ты там, мой народ? Как поживаешь? Видишь, как высоко взлетел твой сын?"
Но любовь Бориса Николаевича, как любовь Клеопатры, опасна и зла.
Вскоре чуткий к остроумному слову Ельцин ввел нового фаворита и в президентский, и в теннисный клуб. В соавторстве с Юмашевым, тогда ещё просто летописцем, Владимир Филиппович сочинил устав высокого теннисного сообщества, прикупил дорогую ракетку. Ельцин начал приглашать Шумейко и на совсем закрытые собрания - обмывание назначений, дни рождения близких, просто закусить. Прирожденный тамада! В запасе - десятки сюжетов, свежие анекдоты, приятный южнорусский говорок. Коржаков с Барсуковым сердечно его приняли. Уютный человек! Признаться, Владимир Филиппович и сам поначалу был рад столь почетному бремени. Мог ли он мечтать?
Иногда неприязненные взоры кого-то из свиты тревожили его, но, ещё не придавая этому значения, он продолжал балагурить, развлекать президента. Несколько раз Ельцин смеялся до слез. А недоброжелателей тем временем у Шумейко становилось все больше.
Однажды в узком кругу - был Ельцин, Хасбулатов, Коржаков - он опрометчиво рассказал анекдот о том, как в 30-е годы в горном кавказском селе решили поставить пьесу о Владимире Ильиче. (Отношения у Ельцина со строптивым спикером уже дали трещину.) Сцена. Выходит Ленин. С горбатым носом. В черкеске с газырями, бурке и папахе - а как же! Орлиный взгляд. Следом за ним - порученец. "Владымир Ильич! Муку привезли!" - "Дэтям отдайте..." Порученец уходит. Спустя минуту: "Сахар привезли!" - "Дэтям, все дэтям". - "А мы что кушать будем - ты подумал, а?" Вождь взрывается: "Кто тут Лэнин? Я Лэнин или ты Лэнин?"
Хасбулатов криво усмехнулся. И в будущем не забыл намека. Так завел он себе самого могущественного врага, которому обязан и всплеском компромата, и походами в прокуратуру, где, правда, обвинения были отвергнуты. Но в общественном сознании все же укрепилось мнение, что Шумейко где-то руки нагрел...
Банкетов было много. Ельцин придавал этому действу особое значение. Не будучи восточным человеком, он, как Коба, требовал строгого соблюдения застольной дисциплины. Не терпел опозданий, выкриков, беспричинного выхода из-за стола. Был придирчив к яствам и напиткам. Подолгу распекал официантов. Так бы страной руководить!
...В поселке Листвянка под Иркутском, на берегу Байкала, в густой пахучей хвое, подальше от любопытных глаз прячется высокий сказочный терем, на кремлевском наречии называемый домиком рыбака. (Летом 93-го года здесь ждали высоких гостей - Ельцина и Гельмута Коля. Я приехал с передовой группой готовить визит.) Убранство терема "неприхотливо" - тяжелые, мореного дуба лавки, покрытые бесценными звериными шкурами, грубые медные светильники "а-ля рюсс", трапезная со столом, габаритам которого позавидовал бы Собакевич...
Но поразил меня не дом, а количество сортов спиртного (Ельцин тогда ещё не был "в завязке") и особенно - скромная шеренга бутылок с водкой "Байкальская". Такую на прилавке не увидишь - произведение искусства. Местные жители рассказали, что воду для её производства добывают в Байкале на 200-метровой глубине - там бьет целебный минеральный источник. Подобно ловцам жемчуга, с большими премудростями, аквалангисты спускаются за несколькими литрами уникальной воды, чтобы затем превратить её в десяток бутылок царственного напитка. Чтобы Ельцин мог похвастаться перед дорогим своим другом Гельмутом. Как поперек горла не стала?..
Канцлеру и здесь пришлось проявить (Берлин - впереди) солидарность с непредсказуемым русским другом. Легко ли было ему, изнеженному бюргеру и трезвеннику, после парной бани вкупе с "Байкальской" броситься в ледяную Ангару?..
Постепенно к Шумейко, как и ко многим чиновникам, начало приходить понимание происходящего - страна сама по себе, Кремль со Старой площадью сами по себе. Сказать о своем "открытии" вслух было неловко, некрасиво самому ещё недавно нравилась такая жизнь, и сейчас вроде не тяготит. Да и кому сказать? Тебя приветили, чуть не у руля государства поставили, а ты взял и наплевал в колодец... Он не был ни трусом, ни слабым человеком, знал себе цену, но таково уж свойство высшей власти. Причастен - значит живи по законам стаи. И он жил, поскольку тепло относился к президенту, да и оставалась вера - может, ещё получится, досягнем все же до Европы, вон ведь как красиво начиналось! Он часто теперь - и тепло - вспоминал свой завод. Вот где был по-настоящему свободен! Все люди - на виду, простые люди, есть с кем слово сказать без страха, что все переврут, замучат тяжелыми интригами. Совсем в ином свете представлялись ему ушедшие в прошлое и поруганные социалистические ценности - коллективизм, взаимовыручка, открытость. Что в этом было плохого?..
- Сегодня, когда государственная карьера позади, причем, похоже, только у меня она закончилась демократическим путем - просто не выбрали на новый срок, с прискорбием могу сказать, что ничего у нас не получилось, усилия десяти последних лет ушли в песок. Виноват в этом и я, кляну себя, поверьте, ведь сам играл по ельцинским правилам... Единственное, что мы создали, - унитарное государство Кремль. Беззаботный остров в океане народного горя... Здесь нет долговременной политики, люди никого не интересуют, ради них никто пальцем не шевельнет, они просто не входят в сферу интересов государства. Да и государства-то нет. Власть одного человека. Цинизм, демагогия, во сто крат превосходящая партийную. Главная задача - спасение самих себя. Придумать ничего доморощенные политики не способны. Задавить новыми налогами, отнять, как "старшина Обыскалов" в опорном пункте, последнее - вот и все. Тех же коммерсантов с новыми русскими на руках носить надо! Они же производители, наполняют бюджет. С них вообще ничего брать нельзя. А окружение Ельцина свое: "Главное - мы удобны Западу, открыли не только душу, но и ресурсы, любые технологии. Берите, пользуйтесь! Все нами довольны. И мы - собой. Любо посмотреть - что за красавчики". Песнь гномов под водительством кремлевской Белоснежки...
ДОРОГОЙ РУКОВОДЯЩИЙ ТОВАРИЩ
Какой Ельцин тонкий политик, как он умеет "разделять и властвовать", Шумейко уяснил вскоре после того, как вступил в президентский клуб.
Уже начались события в Чечне, он задержался в Совете Федерации и к началу мероприятия в клубе не успел. Зашел, извинился. Вокруг президента привычное окружение. Ельцин смерил его долгим взглядом.
- Садитесь, Владимир Филиппович, пива попьем. А вы, - и он сделал остальным небрежный жест рукой, - погуляйте пока...
Лица вытянулись - первые лица государства. А Ельцин завел разговор о волжской таранке, как её лучше солить да с каким сортом пива употреблять.
Все "изгнанные" вскоре стали его недоброжелателями - "о чем это президент в тайне с Шумейкой советуется?" - а сам Владимир Филиппович наглядно убедился, что глава государства лучше умеет "разделять", чем "властвовать".
То же и в случае с Виктором Степановичем.
- Шел съезд народных депутатов, где выбирали премьера. Накануне меня пригласил Ельцин и сообщил, что кроме Черномырдина и Скокова включил в список и меня. "Что вы, Борис Николаевич, - говорю, - они же меня захлопают. Я для них, как красная тряпка, особенно для Хасбулатова!" - "На это и расчет, - отвечает, - вас отвергнут, а за Черномырдина проголосуют, как миленькие. Я уже заранее, кстати, указ подписал", - и протянул мне бумагу, где в должности премьера утверждался Виктор Степанович. Ничего себе, думаю, прыть у президента! Так все и случилось. Черномырдин своим премьерством, выходит, обязан и мне. Дальше произошло непредвиденное, в духе Ельцина. Снова вызывает он меня в Кремль. "Вы назначены вице-премьером. Я на неделю уезжаю и поручаю вам сформировать правительство". - "А как же Виктор Степанович?" - наивно спрашиваю. Ельцин напутственно похлопал меня по плечу. Иду к Черномырдину, объясняю. Степаныч, узнав в чем дело, набычился, отрезал обиженно: "Вот и формируй". И что вы думаете - с того момента мы разошлись навсегда... Он до сих пор уверен, что я, интриган, все подстроил...
Ельцин вообще любит так - взять человека за локоть, как меня однажды, подвести к окружению и заявить во всеуслышание:
- У вас, Владимир Филиппович, большое будущее!
Количество врагов удвоилось, будущее же, как сказал поэт прошлого века, подернулось туманной дымкой...
БОДАЛСЯ БЫЧОК ВАНЯ С ДУБОМ
- В чем-то наши судьбы с Рыбкиным похожи. Возраст. В одно время стали спикерами палат. Примерно в одно время - разочарование: не переизбрали на новый срок. Оба хорошо относимся к Ельцину, оба были близки к власти. Я говорю "близки" в прошедшем времени потому, что так блестяще начавшаяся карьера Ивана Петровича дала серьезную течь. Последняя должность - ещё одна ступенька к неминуемой отставке. А все потому, что переоценил себя и недооценил Бориса Николаевича. Казалось, нет человека лояльнее Рыбкина, приятного власти во всех отношениях. Но и он оказался не нужен, вернее, бесполезен. Бог есть. Я ещё никогда не видел в жизни, чтобы люди так стремительно менялись, забывали недавние убеждения - я говорю о смене его политической ориентации. Когда Ельцин поманил, ровно за неделю сделался из убежденного коммуниста его ярым сторонником.
...На днях листал журнал "Нива" начала века, случайно наткнулся на рекламу средства для похудения: толстая дама, а рядом субтильная девушка уже после процедур. И подпись: "В три дня стала кокеткой". Прямо про моего друга Ваню! У него никак не хватит духу плюнуть на все это, расстаться с Кремлем "без печали". Но я понимаю: тяжело сразу из вагона первого класса в пропахший отхожим местом плацкарт...
"ПОЛЕЗНЫЙ, НО ПРОТИВНЫЙ"
Больше года назад, после представления коллегам-президентам живучего, как степной саксаул, нового секретаря СНГ Березовского, Ельцин поморщился и изрек в телекамеру фирменное:
- Я проглотил, и вы проглотите...
- Когда наблюдал по телевидению эту сцену, - говорит Шумейко, вспомнил свое детство, как воспитательница потчевала нас рыбьим жиром, приговаривая: "Противный, но полезный..." Мы, морщась, глотали. Точный образ, правда?
А Чубайс? Стал невыносимым - выгнали. Затем вернули - "ты нам бабки у МВФ достань, все простим!". В приватизации его одного обвинили. Нашли козла отпущения! Это был коллективный сговор, я-то знаю, реформы все правительство одобрило, подписи имеются. А досталось одному Чубайсу. Я на его месте давно бы послал всех куда подальше. Но ему, как и Ване Рыбкину, духу не хватает...
Запомнился ещё один "полезный, но противный" - тот, что в узилище долго сидел, Якубовский. Я был инициатором назначения, с одной, правда, оговоркой: меня поддержали все силовики плюс министр иностранных дел. Дима очень пробивной, бог кабинетных баталий, незаменимый человек. Никаким генералом он не был. Полковничья должность. Когда Ельцину понадобилось утопить Баранникова, собрать компромат на Руцкого, он не побрезговал использовать исключительные способности этого мастера фальшивок. Во всяком случае, не я его пустил гулять по царским покоям Кремля в семейных трусах. Тем более он и на меня, своего благодетеля, грязь собирал...
КАК Я СТАЛ КОРРУПЦИОНЕРОМ
- Компромат на меня и Руцкого изготовлялся в Швейцарии на одной и той же лазерной установке, - рассказывает Владимир Филиппович, - при участии брата Димы Якубовского. Однажды меня вызвали в Генпрокуратуру и Степанков грустно разложил передо мной шесть финансовых документов, подписанных В.Ф. Шумейко. Подписи были подлинные - удивительно. "Но я этих бумаг в глаза не видел!" - возмутился я. Потом присмотрелся - и ахнул. Документы разные, а подписи идентичные. Не может же один человек шесть раз одинаково расписаться. Сплоховали мастера! Так все и раскрылось. Степанков мне позже рассказал, что "заказчик" - Руслан Имранович каждый день по три раза звонил и настаивал, чтобы скорей посадили Шумейко. Степанков пытался объяснить, что данные не подтверждаются. "Я не об этом спрашиваю, - ругался Хасбулатов, - а о том, когда арестуете..." До этого, как видите, не дошло, хоть президент палец о палец не ударил, чтобы помочь мне... А печать коррупционера осталась. До сих пор что-то в газетах мелькает. Сколько на заводе работал - копейки несправедливо не взял. То же и во власти. Сегодня я прилично зарабатываю. На выборы Ельцина возглавляемое мной движение "Реформы - новый курс" выделило миллиарды рублей. Правда, воспринято это было почему-то как должное, никто в Кремле даже "спасибо" не сказал...
В Кремле? "Спасибо"? Не очень-то вы смахиваете, Владимир Филиппович, на наивного человека...
ДУШИТЕЛЬ СВОБОДНОЙ ПРЕССЫ
- Вдруг после октябрьского путча звонит Ельцин и говорит: "Срочно нужен новый министр печати. Федорова мы в Париж отправляем. Давай, вице-премьер, принимай дела". - "Я не справлюсь, Борис Николаевич, я в этом ничего не понимаю!" В ответ любимое президентское: "Я уже указ подписал". Задача была неблагодарная: закрыть оппозиционные газеты - "День", "Правду", "Советскую Россию". Но тогда я был другого мнения. Селезнева лично отстранил от руководства "Правдой". Когда мы сегодня в кулуарах встречаемся, всегда говорит мне:
- Вам, дорогой Владимир Филиппович, обязан креслом спикера...
Зачем я, дурак, "Правду" закрывал?..
БРАСЛЕТ ФЕРДИНАНДОВОЙ ЖЕНЫ
Во время визита в Италию зампред Верховного Совета Владимир Шумейко, разглядывая своды старинного дворца, случайно отстал от делегации и оказался не в зале переговоров, где надлежало быть по протоколу, а рядом с испанским послом и его женой. Те направлялись на менее представительное мероприятие и, решив, что Шумейко следует с ними, вежливо показали ему дорогу. Вдруг под одной из античных колонн он заметил тускло блеснувший металлический предмет. Оказалось, это тяжелый золотой браслет, видимо оброненный кем-то из гостей. Владимир Филиппович поднял его и поспешил за посольской четой. В ушах супруги Фердинанда Солера, посла, были серьги той же работы. Он протянул браслет. Женщина просияла.
Но вовсе не просиял Ельцин, когда увидел, что Шумейко опоздал на четверть часа.
- Где вы бродите? - пробурчал он и отчитал при всех.
Узнав, что русскому депутату досталось, женщина подошла в перерыве к Ельцину.
- Он нашел мой браслет. Не наказывайте его, господин президент!
Ельцин оттаял.
- Не только нашел, но и отдал... - И засмеялся своей шутке.
Фердинандова жена, выслушав перевод, застыла с полуулыбкой на устах...
ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ "АЗИОПА"?
С этой святой "простотой", которая порой хуже воровства, столкнулся Шумейко и в славном швейцарском Давосе, любимом месте переговоров наших руководителей. Прилетели сюда вместе с Шохиным и Явлинским в 1992 году - на круглый стол по проблемам Евразии. Вел его премьер-министр Швеции. Уже состоялось торжественное открытие, отзвучали первые доклады, как дверь зала заседаний неожиданно отворилась и вплыла неторопливая процессия Назарбаев, за ним жена и охрана. Молча уселись за стол. Не прошло и пяти минут, как лидер Казахстана вдруг перебил очередного докладчика и заявил:
- Что вы понимаете в Евразии?
Затем та же процессия поднялась и с высоко поднятыми головами покинула собрание.
Вот тогда-то Явлинский, обведя глазами обалдевшую аудиторию, и сказал сакраментальное:
- Не Евразия у нас - Азиопа!
СМЕРТЬ НИКОЛАЯ ЕГОРОВА
Российский министр по делам национальностей Егоров не был президентом Казахстана и не мог позволить себе уйти с заседания Совета безопасности, где оценивались действия российских силовых министров во время событий в Буденновске. Пожалуй, больше всех досталось именно ему, хотя в правительстве Егоров был человеком новым, пришедшим недавно, что он мог с этим Буденновском поделать? Вот и друзья настоятельно советовали ему сидеть в родном Краснодаре - благо губернатор края - и не лезть в Москву, где карьеры разбиваются не меньше, чем сердца в известной пьесе. Не послушал...
- Сейчас вряд ли кто-то помнит этого политика, - говорит Шумейко. - А тогда он занимал один из ключевых постов. Мы были старыми товарищами и земляками. Однажды в Краснодар прилетел с визитом Ельцин. Егоров ему понравился. Спустя несколько дней Коля звонит мне и радостно сообщает, что Ельцин пригласил его министром сельского хозяйства. Обмоем, говорю, прими поздравления. Но пока Егоров собирался да прощался, президент назначил министром другого человека. Снова Коля звонит мне: "Володя, - говорит, Ельцин предложил теперь пост министра по делам национальностей". - "Ты же в этом ни черта не понимаешь! Откажись". - "Легко сказать. Он настаивает, говорит, президенту, как хорошенькой женщине, нельзя отказывать". И вот заседание Совбеза. Я там тоже присутствовал. Ельцин был мрачнее тучи, стучал кулаком по столу и самые обидные слова бросал почему-то в адрес Егорова, хотя он не Грачев, не силовой министр и даже не командир "Альфы". Грачева, кстати, вопреки голосованию, Ельцин оставил на своем посту! Я сидел и прятал глаза. Коля воспринял этот спектакль слишком серьезно И что? Сгорел мужик! Через полгода мы его хоронили. Врачи говорили обострились старые болячки. Но виноват, конечно, нервный стресс... Сколько было этих незаслуженных разгонов. Не у всех же нервная система как у Коржакова... Сегодняшняя политика меня больше не прельщает. Потому что умирать не собираюсь... Наоборот - надеюсь в будущем за Россию пострадать...
НЕ СТАЯ ВОРОНОВ СЛЕТАЛАСЬ...
ЭПИЛОГ
Покидая Кремль навсегда, я ещё раз прошел по Ивановской площади, по вымытой брусчатке, мимо соборов, золотые купола которых мутно отражали вечернее солнце, к Спасским воротам. Попрощаться с дубом. И он ответил приветливым шумом. Хоть и не открылась мне под тенистой кроной истина, как толстовскому герою.
Почему люди сплошь выходят из-за красной стены как оплеванные? Был здесь кто-нибудь счастлив? Или одни угрюмые личности, вслед за которыми и страна пребывает в унынии? Череда пьянок и предательств. Что с нами будет? Справедливо ли поверье о Богом проклятом месте?
Вместо ответа ударил колокол на Иване Великом. В небо взметнулась черная стая ворон. Будто крепом задернули небо. Исчезло солнце. Несметное каркающее войско не смогли одолеть даже специально обученные соколы - целое подразделение при Службе безопасности президента.
Что им здесь? Что влечет их в Кремль?
Есть любимая нашим народом баллада на стихи Расула Гамзатова - о солдатах, превратившихся после гибели на полях сражений в белых журавлей, "...летят и подают нам голоса..."
А может, все униженные и оскорбленные в Кремле тоже обратились в птиц? Но только в ворон. Закончив в человеческом обличье дневные дела, по вечерам отправляются мстить за себя - и летают, и кружат над властной цитаделью, каркают и гадят, крадут из открытых окон секретные документы. Может, кремлевское воронье и накаркало все наши беды?
Брошенные пленные мальчики в Чечне и целые дальневосточные города, леденеющие зимой в самой нефтяной державе, больницы без лекарств и грудные дети, проданные на чужбину голодными, вычеркнутыми из жизни матерями.
Похоже, все мы вычеркнуты из этой жизни...