Страница:
– Вижу, я спас тебе жизнь, а ты меня продал даже не за тридцать серебреников, а просто так.
– Ошибся и признаю! – заговорил он, проникновенно предано заглядывая в глаза. – Да, это была моя большая ошибка! На ошибку имеет право каждый! Скажи, что делать и я все для тебя сделаю! А тебя правда пуля не берет?
Мне кажется, осуждать Александра Богдановича, не скажу за трусость, скорее за некоторую робость, которую он проявил в этот момент, будет не совсем корректно. Стоит только представить нашу с ним себе ситуацию, и каждый здравомыслящий человек признает, что сохранить хладнокровие, когда на тебе надеты не первой свежести трусы, а на тебя наступает заросший щетиной жлоб со здоровенным кинжалом в руке, очень не просто.
– Значит, хочешь жить? – спросил я, загоняя бедного старика в угол.
– Хочу, – честно признался он. – Проси что хочешь, только не убивай!
– Ладно, тогда прикажи, чтобы немедленно сняли блокаду дома.
Перебатько тотчас пощелкал себя пальцем по уху, где у него была спрятана телефонная раковина и начал скороговоркой отдавать команды:
– У меня осложнения, – бормотал он, – немедленно убрать, я говорю немедленно убрать оцепление, и переходите к третьему варианту!
Абонент, как мне показалось, его не понял, потому что Александр Богданович дальше говорил раздраженно, невольно повышая голос.
– Говорю тебе, я тебе приказываю, перейти к третьему варианту! Родичев, ты что глухой? К третьему!
Неизвестный мне Родичев и тут, вероятно, что-то недопонял, потому что генерал еще больше повысил голос:
– Я тебе сказал, перейти к третьему... у меня осложнения! Он меня взял в заложники! В обыкновенные! Что значит, не можешь запустить третий? А кто может? Он как там оказался? Ладно, дай мне его...
– Перетекеев это я. Узнал? Приказываю немедленно снять оцепление и перейти к третьему варианту. Что? Да, говори.
Слушать Перетекеева ему пришлось долго. Я мог только следить за выражением лица Александра Богдановича, и представлять о чем идет разговор. Генералу приходилось нелегко. И правду говорят: «Тяжела ты шапка Мономаха». Наконец он не выдержал и взорвался:
– Как это снайперов нет? Ты что мне голову дуришь, какие еще у них стрельбы?! Кто приказал? Я такого не помню. Ладно, давай опять Родичева.
– Ну, как с такими людьми можно работать! – пожаловался он мне и заорал генеральским покриком:
– Родичев, это я. Выполнение операции возложено на тебя? Так какого ты... я тебе что приказал? Хочешь неполного соответствия?
Я уже не рад был, что затеял всю эту канитель и почувствовал себя на совещании лишним. На генеральские крики прибежала хозяйка и смотрела на нас испуганными глазами.
– Если нет снайперов, сам лезь на крышу! – вопил, между тем, Перебатько.
– Что случилась? – спросила меня Анна.
– Генерал хочет, чтобы меня застрелили снайперы, а их отослали на тренировку, – объяснил я.
– А кинжал вам зачем?
– Хочу зарезать Александра Богдановича.
Перебатько каким-то чудом отвлекся от руководства операцией, услышал, что я сказал и неожиданно сник.
Он посмотрел на нас с хозяйкой старыми усталыми глазами и сказал неведомому Родичеву:
– Все отменяется, уводи людей.
Однако и этого Родичев, скорее всего, не понял, и генерал вновь взорвался непарламентскими выражениями. Потом обратился ко мне:
– Можешь идти куда хочешь, я приказал...
– Хорошо, собирайся, – согласился я. – Пусть возле подъезда поставят машину. И учти, стоит тебе дернуться!
Я для наглядности поиграл клинком.
– Ты хочешь, что бы я вышел с тобой? Но я же распорядился, ты ведь сам все слышал!
– У тебя пять минут на сборы, – коротко сказал я. – И лучше не финти, иначе будет только хуже.
Глава 19
Глава 20
– Ошибся и признаю! – заговорил он, проникновенно предано заглядывая в глаза. – Да, это была моя большая ошибка! На ошибку имеет право каждый! Скажи, что делать и я все для тебя сделаю! А тебя правда пуля не берет?
Мне кажется, осуждать Александра Богдановича, не скажу за трусость, скорее за некоторую робость, которую он проявил в этот момент, будет не совсем корректно. Стоит только представить нашу с ним себе ситуацию, и каждый здравомыслящий человек признает, что сохранить хладнокровие, когда на тебе надеты не первой свежести трусы, а на тебя наступает заросший щетиной жлоб со здоровенным кинжалом в руке, очень не просто.
– Значит, хочешь жить? – спросил я, загоняя бедного старика в угол.
– Хочу, – честно признался он. – Проси что хочешь, только не убивай!
– Ладно, тогда прикажи, чтобы немедленно сняли блокаду дома.
Перебатько тотчас пощелкал себя пальцем по уху, где у него была спрятана телефонная раковина и начал скороговоркой отдавать команды:
– У меня осложнения, – бормотал он, – немедленно убрать, я говорю немедленно убрать оцепление, и переходите к третьему варианту!
Абонент, как мне показалось, его не понял, потому что Александр Богданович дальше говорил раздраженно, невольно повышая голос.
– Говорю тебе, я тебе приказываю, перейти к третьему варианту! Родичев, ты что глухой? К третьему!
Неизвестный мне Родичев и тут, вероятно, что-то недопонял, потому что генерал еще больше повысил голос:
– Я тебе сказал, перейти к третьему... у меня осложнения! Он меня взял в заложники! В обыкновенные! Что значит, не можешь запустить третий? А кто может? Он как там оказался? Ладно, дай мне его...
– Перетекеев это я. Узнал? Приказываю немедленно снять оцепление и перейти к третьему варианту. Что? Да, говори.
Слушать Перетекеева ему пришлось долго. Я мог только следить за выражением лица Александра Богдановича, и представлять о чем идет разговор. Генералу приходилось нелегко. И правду говорят: «Тяжела ты шапка Мономаха». Наконец он не выдержал и взорвался:
– Как это снайперов нет? Ты что мне голову дуришь, какие еще у них стрельбы?! Кто приказал? Я такого не помню. Ладно, давай опять Родичева.
– Ну, как с такими людьми можно работать! – пожаловался он мне и заорал генеральским покриком:
– Родичев, это я. Выполнение операции возложено на тебя? Так какого ты... я тебе что приказал? Хочешь неполного соответствия?
Я уже не рад был, что затеял всю эту канитель и почувствовал себя на совещании лишним. На генеральские крики прибежала хозяйка и смотрела на нас испуганными глазами.
– Если нет снайперов, сам лезь на крышу! – вопил, между тем, Перебатько.
– Что случилась? – спросила меня Анна.
– Генерал хочет, чтобы меня застрелили снайперы, а их отослали на тренировку, – объяснил я.
– А кинжал вам зачем?
– Хочу зарезать Александра Богдановича.
Перебатько каким-то чудом отвлекся от руководства операцией, услышал, что я сказал и неожиданно сник.
Он посмотрел на нас с хозяйкой старыми усталыми глазами и сказал неведомому Родичеву:
– Все отменяется, уводи людей.
Однако и этого Родичев, скорее всего, не понял, и генерал вновь взорвался непарламентскими выражениями. Потом обратился ко мне:
– Можешь идти куда хочешь, я приказал...
– Хорошо, собирайся, – согласился я. – Пусть возле подъезда поставят машину. И учти, стоит тебе дернуться!
Я для наглядности поиграл клинком.
– Ты хочешь, что бы я вышел с тобой? Но я же распорядился, ты ведь сам все слышал!
– У тебя пять минут на сборы, – коротко сказал я. – И лучше не финти, иначе будет только хуже.
Глава 19
Снайперов, как и докладывал Перетекеев, на крыше не оказалось, как и вообще людей во дворе. А вот Родичев расстарался, прямо возле подъезда стояла здоровенная машина с тонированными стеклами и открытой дверцей. Я втолкнул на водительское место генерала, а сам сел сзади. Само собой кинжал, как главный аргумент, оставался на виду.
– Куда ехать? – недовольным голосом спросил Перебатько.
– Вперед, – ответил я.
Он тронулся с места и сделал последнюю попытку спасти мою душу:
– Зря ты не сдаешься. Все равно тебя рано или поздно поймают, сейчас такая техника сыска! Мы преступников под землей ловим. Может быть, убить тебя и нельзя, но посадить на пожизненное, можно.
– Направо, – сказал я, когда машина подъехала к выезду из двора.
– Значит, я поворачиваю направо и еду в сторону Садово-Сухаревской улицы, – четко повторил он приказание.
Что с ним делать дальше я пока не придумал. Оставлять в заложниках – лишние хлопоты, отпустить, того хуже. Александр Богданович будет землю грызть, что бы меня поймать и отомстить за свой страх и моё ослушание. Пришлось выбрать хлопоты.
– Теперь куда? – спросил он, когда мы доехали до Садового кольца.
– Направо.
– Теперь мы едем в сторону Красных ворот, – сказал он.
Улицы, как обычно, были плотно забиты машинами, так что ехали мы медленно, и преследователям не составляло труда следить за нами даже без дополнительной информации генерала. На классическое бегство от погони наше продвижение никак не походило, Перебатько правила движения не нарушал и старательно тянул время.
– У вас есть с собой радиомаяк? – спросил я, когда мы выехали на Садовое кольцо.
– Есть, – неожиданно для меня, правдиво ответил он, – всем нашим сотрудникам полагается носить маяки с собой, чтобы в диспетчерской всегда знали, где кто находится. Только его нельзя снять, он вставлен в, – он чуть замялся и ляпнул, – прямо в мозг!
– На перекрестке поверните на Рязанский проспект.
– Есть повернуть на Рязанский проспект! – четко повторил генерал.
– А теперь, – тихо зашептал я в его, не радиофицированное ухо, для убедительности приставив нож к горлу, – осторожно вытащи рацию и передай мне.
– Я... – начал, было, он, но, почувствовав, как острие врезается в кожу, откинулся на спинку, вытащил из уха крохотный, не больше обычной беруши, приборчик и без пререканий передал его мне.
– Вот и хорошо, – похвалил я его покладистость, – а теперь жми прямо.
– Это нечестно, – спустя минуту сказал Перебатько и больше со мной не разговаривал.
На окраину Москвы до дома моего одноклассника Льва Николаевича мы добирались почти два часа. Езда по городу больше напоминала пытку. Бедный генерал совсем измучился и костерил всех дорожных нахалов и чайников, которые нам попадались на дороге.
Правда и сам он ездил не так, что бы слишком умело, сказывалось отсутствие опыта. Для конспирации мы остановились на автостоянке возле какого-то большого магазина.
– И зачем мы сюда приехали? – недовольно спросил он, когда я заставил его выйти из машины. – Что, ближе магазинов не было?!
– Иди и не разговаривай, – сказал я. – Учти, твоя судьба в твоих руках. Будешь себя хорошо вести, выйдешь на свободу с чистой совестью!
До нужного дома мы добирались пешком. Александр Богданович неодобрительно рассматривал переполненные помойки, облезлые стены домов, неубранные дорожки.
– И что мы будем делать в этих трущобах? – не выдержав молчания, спросил он.
– Мне нужно встретиться с одним человеком.
Металлическая дверь в подъезд Льва Николаевича оказалась открытой. Мы рука об руку вошли в грязный, разрисованный подростками подъезд. Лифт, как и прежде, не работал, и на шестой этаж поднимались пешком. Генералу это не понравилось, и пока мы шли, он, не переставая, ворчал.
На лестничной площадке Льва Николаевича меня ожидал первый сюрприз. Некогда капитальные входные двери стояли прислоненными к стене со срезанными петлями. Мы заглянули в прихожую. Дверь в квартиру моего приятеля исчезла, и на ее месте зиял пустой проём. Особого труда, чтобы догадаться, что здесь произошло, не требовалось.
– Похоже, это ваши постарались, – сказал я Перебатько.
– Нет, – он профессионально оценил ситуацию, – у нас другой почерк, это больше похоже на твой любимый «Зет».
В квартире было тихо. Устраивать засаду за сорванными дверями было бы нелогично, так что в квартиру я вошел без особых предосторожностей. Здесь все было кувырком, вещи раскиданы, сторожевое телевизионное устройство расстреляно.
– Ну и что дальше? – спросил генерал, рассматривая разгромленное жилье.
Ответить я не успел. Прикрытая в гостиную дверь отворилась и в холл выглянула Электра. Сначала она увидела генерала и испугалась, но увидела меня и успокоилась.
– А, это ты, – сказала она. – Нет, ты только посмотри, что они здесь наделали!
– Кто они? Где все и что случилось? – растеряно спросил я.
– Я сама ничего не знаю, – ответила она. – Мы вернулись вчера утром, и я сразу же поехала к маме. Она совсем разболелась. Я сюда забежала на минутку предупредить, что останусь у нее, а тут сам видишь...
– Понятно, – сказал я, хотя мне ничего понятно не было. – Что с твоей мамой?
– Если бы знать, врачи говорят разное...
– Ладно, пошли отсюда, – решил я. – Попробую тебе помочь, а с этим мы потом разберемся.
– Может быть, теперь ты меня отпустишь? – спросил Перебатько. – Я ко всему этому не имею никакого отношения!
– Ну что вы, Александр Богданович, вы наша последняя надежда. Мы, в крайнем случае, поменяем вас по бартеру на своих друзей. Так что замолчите и не раздражайте меня.
– Кто это? – спросила Электра.
– Наш обменный фонд, – ответил я. – Знакомься, генерал Перебатько.
– Неужели тот самый генерал Перебатько? То-то я смотрю, у вас знакомое лицо, я вас столько раз видела в криминальных новостях, – обрадовалась она. – Вы по телевизору выглядели таким импозантным мужчиной! Мама говорит, что хорошо знала вас в молодости!
– Вот и прекрасно, мы их заново познакомим, – сказал я, подталкивая генерала к выходу.
Александр Богданович нехотя подчинился. Мы вышли из квартиры и беспрепятственно покинули дом. Ехать к Электриной матери на казённой милицейской машине я не рискнул, подумал, что её непременно отслеживают.
Остановил такси. Водитель, услышав адрес, начал ворчать, что в такой поганый район поедет только за два счетчика. Деньги на карточке у меня были, я не стал спорить. Генерал, не скрывая недовольства, забрался в салон. Девушка, не понимая, что между нами происходит, оживленно рассказывала ему о своей матери. Перебатько рассеяно слушал, не выказывая к старой знакомой никакого интереса.
Время было послеобеденное, мы с Перебатько утром не успели даже позавтракать, и теперь, больше знакомства с больной мамой, я хотел где-нибудь перекусить.
– У вас дома есть какая-нибудь еда? – спросил я девушку.
– Можно будет купить возле дома, – сказала она. – У нас в социальном районе все продают с большими скидкам.
– Так вы живете в социалке? – чего-то испугался генерал.
– А что это такое? – спросил я.
– Социальные дома... – начал говорить Перебатько, но его перебил таксист.
– Это где нищие, которых выселили в гетто.
– Ну, зачем вы так, у нас в стране нищих нет. Просто это специальные районы со своей адаптированной инфраструктурой и адресной помощью малоимущим, – объяснил генерал. – Там живут такие же люди, как и везде. Конечно, среди них есть и неблагополучные, пьяницы, наркоманы, но таких у нас единицы.
– Да бросьте вы мутить, – опять перебил его таксист, – там половина пенсионеры, которым нечем было платить за жилье, а половина алкаши и наркоты.
– Я поэтому и работала у Вороновых, – тихо сказала мне Электра, – чтобы выбраться оттуда.
– У каких Вороновых? – живо откликнулся генерал. – У тех самых?
– У тех, – подтвердила девушка.
– Я их хорошо знаю, прекрасные люди из старой русской аристократии! Замечательная семья, пример для подражания! Вы знаете, кто были их предки?
– Знаю, – сказал я, и подумал, что мир и, правда, тесен и знакомство генерала с недавними моими неприятелями может мне здорово пригодиться. – Я с ними тоже немного знаком.
– Вот видите! – еще больше обрадовался генерал, но что мы должны видеть не объяснил.
Такси, между тем, миновало МКАД и тряслось по разбитой дороге между каких-то бетонных коробок, напоминавших промышленные предприятия. В осенней обнаженности они смотрелись сиротливо и безлико.
– Это заводы? – спросил я таксиста.
– Какие там заводы, это и есть социалка, – ответил он. – Вам какой нужен номер?
– Сто семнадцать дробь четыре, – ответила Электра.
– Знаю, я там пару раз бывал, – вспомнил таксист. – Мерзкое место.
– Везде можно жить, – после продолжительного молчания, сказал генерал, – главное оставаться человеком с большой буквы!
Ему никто не возразил, тем более что машина съехала на гравийную дорогу и задребезжала всеми своими разболтанными узлами.
– Вон ваш сто семнадцать дробь четыре, – сказал таксист, указывая на серую громаду дома.
Скоро мы въехали в арку и оказались в большом пустом дворе. То, что казалось заводским корпусом, оказалось прямоугольным домом с общим двором. Я расплатился с водителем, и мы пошли в указанный Электрой подъезд. Вблизи всё оказалось не так уж и мрачно. Во дворе гуляли женщины с детьми и даже росли какие-то деревца.
Мать Электры жила на третьем этаже. Дом был, что называется, гостиничного типа: в бесконечно длинный коридор с обеих сторон выходили двери квартир. Народа здесь оказалось много, по коридору бегали дети, ссорились старухи, из-за некоторых дверей слышались крики и песни.
– Не обращайте внимания, – сказала Электра, – вчера давали пособие.
Она подвела нас к типовой, такой же, как все соседние, двери, приложила ладонь к датчику и она открылась. Мы оказались в крохотной прихожей. Отсюда одна узкая дверь вела в санузел, а вторая, чуть пошире, в комнату.
– Эля, это ты? – тотчас же спросил старческий женский голос.
– Я, мама, – ответила она, – знаешь, кто к нам пришел? Сам генерал Перебатько!
– Кто? Почему? Какой генерал? Саша? – разволновалась женщина. – Ну как ты могла, я в таком виде!
– И еще с нами тот самый Алексей, я тебе о нём вчера рассказывала!
– Ну как же так, как можно, такие гости, а я не могу встать!
– Проходите, – пригласила нас Эля, и мы вошли в маленькую, метров девяти, комнатку с двумя кроватями вдоль стен. На одной из них лежала, закрывшись до подбородка одеялом, женщина. Возле окна притулился столиком с парой стульев. На стенах висели полки с домашней утварью. Всё здесь было чисто прибрано и очень бедно.
Мы с генералом поздоровались и остановились в дверях. Женщина на кровати приподнялась и пригласила садиться, потом спросила генерала:
– Саша, а ты меня не узнаешь?
Перебатько замялся, потом забормотал что-то невразумительное.
– Не узнаешь! – поняла женщина. – Не мудрено, столько лет прошло! Я Марина Неелова, помнишь, – она хотела еще что-то сказать, но закашлялась.
– Марина, да как же, – неуверенно проговорил генерал. – Марина Неелова, да, что-то такое...
– Я тебя часто вспоминала, – откашлявшись, продолжила она. – Ты тогда так внезапно исчез...
– Мама, – вмешалась в разговор дочь, – Алексей экстрасенс, он тебя осмотрит.
– Алексей? – переключилась на меня мать, – Вы, правда, можете помочь? Я когда-то знала одного экстрасенса, его тоже звали Алешей. Ну, что же вы не садитесь?
Мы, наконец, разместились. Женщина всматривалась в своего старого знакомого и на меня не обращала внимания. Я знаком показал Электре, что пора бы кончить вечер воспоминаний и заняться делом. Времени на досужие разговоры у нас не было. Нужно как-то решить со старухой и начинать розыски исчезнувших товарищей.
– Мама, сейчас Алексей тебя осмотрит, а я пока схожу в магазин за едой. Извини, у нас мало времени.
– Да, да, конечно, – виновато сказала Марина, – я все понимаю, только напрасно все это. Видно я своё отжила.
– Ничего не напрасно, тебе ещё жить и жить! Я быстро, – сказала она мне, – тут все рядом.
Электра ушла, а я пододвинул стул к постели больной и начал свои шаманские штучки. Когда я простер над ней руки, женщина вся напряглась, Я поводил над ней ладонями и не нашёл в её состоянии ничего особенного. Обычные возрастные хворобы, высокое давление, повышенный сахар в крови, невралгия.
– Сейчас вас станет значительно лучше, – сказал я, начиная лечение.
Перебатько во все глаза наблюдал за моими пассами, и даже пододвинул стул, чтобы ничего не упустить из виду. Больная сначала вела себя инертно, потом начала вздрагивать и, наконец, откинувшись на подушке, закрыла глаза. Я тоже облокотился о спинку стула и расслабил мышцы.
– Ну и что, помогает? – спросил больную генерал.
Женщина открыла глаза, но посмотрела не на него, а на меня. Потом начал приглаживать волосы.
– Ну, что, помогло? – опять спросил генерал.
– Помогло, помогло, – не глядя на него, ответила она. – Я только ничего не понимаю. Это ты или не ты? Ты – Алеша?
– Ну, да, меня зовут...
Она внимательно смотрел мне в лицо и мне самому стало казаться, что я её тоже где-то видел. Лицо у Марины было полным, расплывшимся и я никак не мог ни за что зацепиться.
– Ты Алексей Крылов? – опять спросила она.
– Да, – подтвердил я. – А вы... ты... господи! Марина?!
– Узнал, – вымучено улыбнулась она. – Сильно постарела? А ты совсем не изменился! Сколько же лет прошло!
На этот вопрос я не ответил, смотрел, вытаращив глаза, на свою бывшую соседку по лестничной площадке. От такого совпадения легко могла поехать крыша.
– Но почему ты Неелова? – начиная приходить в себя, спросил я.
– Ты забыл, что женщины при замужестве меняют фамилии, – ответила она, удивленная неожиданной встречей не меньше меня самого. – Был у меня такой муженек Неелов, был, да сплыл.
– Слушай, это, ты знаешь... Значит Эля твоя дочь...
– Моя, родилась, уже после того как я уехала из нашего дома. Моя и вот этого типа, – кивнула она на генерала. – Он, как только узнал, что я беременна, сбежал как последний трус. Да ещё и стащил все деньги, которые я получила за квартиру и твою саблю. Помнишь, саблю, что ты спрятал у меня в шкафу!
Я посмотрел на Перебатько. Он сидел с открытым ртом и держался рукой за сердце.
– Я, я... – пробормотал он и начал заваливаться на бок, – ... я не брал...
Я едва успел его подхватить и уже в бессознательном состоянии перетащил на свободную кровать.
– Что с ним? Неужели умер? – испугано спросила Марина, вставая с постели.
– Живой, просто сердце прихватило, – объяснил я, прощупав у генерала пульс. – Есть у тебя что-нибудь сердечное, вроде валидола?
– Есть, сейчас дам, – ответила она и пошла к столу.
В это момент из магазина вернулась Эля. Обозрев непонятную картину, она бросилась в матери:
– Мама ты зачем встала, тебе же нельзя!
– Можно, ничего мне не сделается, – ответила та, протягивая мне какую-то облатку с пилюлей. – Вот сердечное, засунь ему в рот.
– А что это с генералом? – спросила девушка.
– Сердце не выдержало, – усмехнулась Марина, – узнал о себе слишком много нового.
Я разжал Перебатько зубы и пропихнул в рот лекарство. Он открыл глаза и бессмысленно на меня посмотрел. Потом жалостливо прошептал:
– Умираю, – и опять попытался потерять сознание.
– Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?! – возмутилась девушка.
– Ничего особенного, – ответил я, – обычное индийское кино. Бедная девушка неожиданно встречается с папой генералом.
– Какое еще кино, какой папа? – совсем рассердилась Электра.
– Дочка, ты хочешь посмотреть на своего родного отца? – спросила Марина. – Вот он, перед тобой, собственной персоной!
– Который из них? – спросила девушка.
– Тот, который седенький, – сказал мать, и я окончательно узнал в ней свою легкомысленную соседку.
– Куда ехать? – недовольным голосом спросил Перебатько.
– Вперед, – ответил я.
Он тронулся с места и сделал последнюю попытку спасти мою душу:
– Зря ты не сдаешься. Все равно тебя рано или поздно поймают, сейчас такая техника сыска! Мы преступников под землей ловим. Может быть, убить тебя и нельзя, но посадить на пожизненное, можно.
– Направо, – сказал я, когда машина подъехала к выезду из двора.
– Значит, я поворачиваю направо и еду в сторону Садово-Сухаревской улицы, – четко повторил он приказание.
Что с ним делать дальше я пока не придумал. Оставлять в заложниках – лишние хлопоты, отпустить, того хуже. Александр Богданович будет землю грызть, что бы меня поймать и отомстить за свой страх и моё ослушание. Пришлось выбрать хлопоты.
– Теперь куда? – спросил он, когда мы доехали до Садового кольца.
– Направо.
– Теперь мы едем в сторону Красных ворот, – сказал он.
Улицы, как обычно, были плотно забиты машинами, так что ехали мы медленно, и преследователям не составляло труда следить за нами даже без дополнительной информации генерала. На классическое бегство от погони наше продвижение никак не походило, Перебатько правила движения не нарушал и старательно тянул время.
– У вас есть с собой радиомаяк? – спросил я, когда мы выехали на Садовое кольцо.
– Есть, – неожиданно для меня, правдиво ответил он, – всем нашим сотрудникам полагается носить маяки с собой, чтобы в диспетчерской всегда знали, где кто находится. Только его нельзя снять, он вставлен в, – он чуть замялся и ляпнул, – прямо в мозг!
– На перекрестке поверните на Рязанский проспект.
– Есть повернуть на Рязанский проспект! – четко повторил генерал.
– А теперь, – тихо зашептал я в его, не радиофицированное ухо, для убедительности приставив нож к горлу, – осторожно вытащи рацию и передай мне.
– Я... – начал, было, он, но, почувствовав, как острие врезается в кожу, откинулся на спинку, вытащил из уха крохотный, не больше обычной беруши, приборчик и без пререканий передал его мне.
– Вот и хорошо, – похвалил я его покладистость, – а теперь жми прямо.
– Это нечестно, – спустя минуту сказал Перебатько и больше со мной не разговаривал.
На окраину Москвы до дома моего одноклассника Льва Николаевича мы добирались почти два часа. Езда по городу больше напоминала пытку. Бедный генерал совсем измучился и костерил всех дорожных нахалов и чайников, которые нам попадались на дороге.
Правда и сам он ездил не так, что бы слишком умело, сказывалось отсутствие опыта. Для конспирации мы остановились на автостоянке возле какого-то большого магазина.
– И зачем мы сюда приехали? – недовольно спросил он, когда я заставил его выйти из машины. – Что, ближе магазинов не было?!
– Иди и не разговаривай, – сказал я. – Учти, твоя судьба в твоих руках. Будешь себя хорошо вести, выйдешь на свободу с чистой совестью!
До нужного дома мы добирались пешком. Александр Богданович неодобрительно рассматривал переполненные помойки, облезлые стены домов, неубранные дорожки.
– И что мы будем делать в этих трущобах? – не выдержав молчания, спросил он.
– Мне нужно встретиться с одним человеком.
Металлическая дверь в подъезд Льва Николаевича оказалась открытой. Мы рука об руку вошли в грязный, разрисованный подростками подъезд. Лифт, как и прежде, не работал, и на шестой этаж поднимались пешком. Генералу это не понравилось, и пока мы шли, он, не переставая, ворчал.
На лестничной площадке Льва Николаевича меня ожидал первый сюрприз. Некогда капитальные входные двери стояли прислоненными к стене со срезанными петлями. Мы заглянули в прихожую. Дверь в квартиру моего приятеля исчезла, и на ее месте зиял пустой проём. Особого труда, чтобы догадаться, что здесь произошло, не требовалось.
– Похоже, это ваши постарались, – сказал я Перебатько.
– Нет, – он профессионально оценил ситуацию, – у нас другой почерк, это больше похоже на твой любимый «Зет».
В квартире было тихо. Устраивать засаду за сорванными дверями было бы нелогично, так что в квартиру я вошел без особых предосторожностей. Здесь все было кувырком, вещи раскиданы, сторожевое телевизионное устройство расстреляно.
– Ну и что дальше? – спросил генерал, рассматривая разгромленное жилье.
Ответить я не успел. Прикрытая в гостиную дверь отворилась и в холл выглянула Электра. Сначала она увидела генерала и испугалась, но увидела меня и успокоилась.
– А, это ты, – сказала она. – Нет, ты только посмотри, что они здесь наделали!
– Кто они? Где все и что случилось? – растеряно спросил я.
– Я сама ничего не знаю, – ответила она. – Мы вернулись вчера утром, и я сразу же поехала к маме. Она совсем разболелась. Я сюда забежала на минутку предупредить, что останусь у нее, а тут сам видишь...
– Понятно, – сказал я, хотя мне ничего понятно не было. – Что с твоей мамой?
– Если бы знать, врачи говорят разное...
– Ладно, пошли отсюда, – решил я. – Попробую тебе помочь, а с этим мы потом разберемся.
– Может быть, теперь ты меня отпустишь? – спросил Перебатько. – Я ко всему этому не имею никакого отношения!
– Ну что вы, Александр Богданович, вы наша последняя надежда. Мы, в крайнем случае, поменяем вас по бартеру на своих друзей. Так что замолчите и не раздражайте меня.
– Кто это? – спросила Электра.
– Наш обменный фонд, – ответил я. – Знакомься, генерал Перебатько.
– Неужели тот самый генерал Перебатько? То-то я смотрю, у вас знакомое лицо, я вас столько раз видела в криминальных новостях, – обрадовалась она. – Вы по телевизору выглядели таким импозантным мужчиной! Мама говорит, что хорошо знала вас в молодости!
– Вот и прекрасно, мы их заново познакомим, – сказал я, подталкивая генерала к выходу.
Александр Богданович нехотя подчинился. Мы вышли из квартиры и беспрепятственно покинули дом. Ехать к Электриной матери на казённой милицейской машине я не рискнул, подумал, что её непременно отслеживают.
Остановил такси. Водитель, услышав адрес, начал ворчать, что в такой поганый район поедет только за два счетчика. Деньги на карточке у меня были, я не стал спорить. Генерал, не скрывая недовольства, забрался в салон. Девушка, не понимая, что между нами происходит, оживленно рассказывала ему о своей матери. Перебатько рассеяно слушал, не выказывая к старой знакомой никакого интереса.
Время было послеобеденное, мы с Перебатько утром не успели даже позавтракать, и теперь, больше знакомства с больной мамой, я хотел где-нибудь перекусить.
– У вас дома есть какая-нибудь еда? – спросил я девушку.
– Можно будет купить возле дома, – сказала она. – У нас в социальном районе все продают с большими скидкам.
– Так вы живете в социалке? – чего-то испугался генерал.
– А что это такое? – спросил я.
– Социальные дома... – начал говорить Перебатько, но его перебил таксист.
– Это где нищие, которых выселили в гетто.
– Ну, зачем вы так, у нас в стране нищих нет. Просто это специальные районы со своей адаптированной инфраструктурой и адресной помощью малоимущим, – объяснил генерал. – Там живут такие же люди, как и везде. Конечно, среди них есть и неблагополучные, пьяницы, наркоманы, но таких у нас единицы.
– Да бросьте вы мутить, – опять перебил его таксист, – там половина пенсионеры, которым нечем было платить за жилье, а половина алкаши и наркоты.
– Я поэтому и работала у Вороновых, – тихо сказала мне Электра, – чтобы выбраться оттуда.
– У каких Вороновых? – живо откликнулся генерал. – У тех самых?
– У тех, – подтвердила девушка.
– Я их хорошо знаю, прекрасные люди из старой русской аристократии! Замечательная семья, пример для подражания! Вы знаете, кто были их предки?
– Знаю, – сказал я, и подумал, что мир и, правда, тесен и знакомство генерала с недавними моими неприятелями может мне здорово пригодиться. – Я с ними тоже немного знаком.
– Вот видите! – еще больше обрадовался генерал, но что мы должны видеть не объяснил.
Такси, между тем, миновало МКАД и тряслось по разбитой дороге между каких-то бетонных коробок, напоминавших промышленные предприятия. В осенней обнаженности они смотрелись сиротливо и безлико.
– Это заводы? – спросил я таксиста.
– Какие там заводы, это и есть социалка, – ответил он. – Вам какой нужен номер?
– Сто семнадцать дробь четыре, – ответила Электра.
– Знаю, я там пару раз бывал, – вспомнил таксист. – Мерзкое место.
– Везде можно жить, – после продолжительного молчания, сказал генерал, – главное оставаться человеком с большой буквы!
Ему никто не возразил, тем более что машина съехала на гравийную дорогу и задребезжала всеми своими разболтанными узлами.
– Вон ваш сто семнадцать дробь четыре, – сказал таксист, указывая на серую громаду дома.
Скоро мы въехали в арку и оказались в большом пустом дворе. То, что казалось заводским корпусом, оказалось прямоугольным домом с общим двором. Я расплатился с водителем, и мы пошли в указанный Электрой подъезд. Вблизи всё оказалось не так уж и мрачно. Во дворе гуляли женщины с детьми и даже росли какие-то деревца.
Мать Электры жила на третьем этаже. Дом был, что называется, гостиничного типа: в бесконечно длинный коридор с обеих сторон выходили двери квартир. Народа здесь оказалось много, по коридору бегали дети, ссорились старухи, из-за некоторых дверей слышались крики и песни.
– Не обращайте внимания, – сказала Электра, – вчера давали пособие.
Она подвела нас к типовой, такой же, как все соседние, двери, приложила ладонь к датчику и она открылась. Мы оказались в крохотной прихожей. Отсюда одна узкая дверь вела в санузел, а вторая, чуть пошире, в комнату.
– Эля, это ты? – тотчас же спросил старческий женский голос.
– Я, мама, – ответила она, – знаешь, кто к нам пришел? Сам генерал Перебатько!
– Кто? Почему? Какой генерал? Саша? – разволновалась женщина. – Ну как ты могла, я в таком виде!
– И еще с нами тот самый Алексей, я тебе о нём вчера рассказывала!
– Ну как же так, как можно, такие гости, а я не могу встать!
– Проходите, – пригласила нас Эля, и мы вошли в маленькую, метров девяти, комнатку с двумя кроватями вдоль стен. На одной из них лежала, закрывшись до подбородка одеялом, женщина. Возле окна притулился столиком с парой стульев. На стенах висели полки с домашней утварью. Всё здесь было чисто прибрано и очень бедно.
Мы с генералом поздоровались и остановились в дверях. Женщина на кровати приподнялась и пригласила садиться, потом спросила генерала:
– Саша, а ты меня не узнаешь?
Перебатько замялся, потом забормотал что-то невразумительное.
– Не узнаешь! – поняла женщина. – Не мудрено, столько лет прошло! Я Марина Неелова, помнишь, – она хотела еще что-то сказать, но закашлялась.
– Марина, да как же, – неуверенно проговорил генерал. – Марина Неелова, да, что-то такое...
– Я тебя часто вспоминала, – откашлявшись, продолжила она. – Ты тогда так внезапно исчез...
– Мама, – вмешалась в разговор дочь, – Алексей экстрасенс, он тебя осмотрит.
– Алексей? – переключилась на меня мать, – Вы, правда, можете помочь? Я когда-то знала одного экстрасенса, его тоже звали Алешей. Ну, что же вы не садитесь?
Мы, наконец, разместились. Женщина всматривалась в своего старого знакомого и на меня не обращала внимания. Я знаком показал Электре, что пора бы кончить вечер воспоминаний и заняться делом. Времени на досужие разговоры у нас не было. Нужно как-то решить со старухой и начинать розыски исчезнувших товарищей.
– Мама, сейчас Алексей тебя осмотрит, а я пока схожу в магазин за едой. Извини, у нас мало времени.
– Да, да, конечно, – виновато сказала Марина, – я все понимаю, только напрасно все это. Видно я своё отжила.
– Ничего не напрасно, тебе ещё жить и жить! Я быстро, – сказала она мне, – тут все рядом.
Электра ушла, а я пододвинул стул к постели больной и начал свои шаманские штучки. Когда я простер над ней руки, женщина вся напряглась, Я поводил над ней ладонями и не нашёл в её состоянии ничего особенного. Обычные возрастные хворобы, высокое давление, повышенный сахар в крови, невралгия.
– Сейчас вас станет значительно лучше, – сказал я, начиная лечение.
Перебатько во все глаза наблюдал за моими пассами, и даже пододвинул стул, чтобы ничего не упустить из виду. Больная сначала вела себя инертно, потом начала вздрагивать и, наконец, откинувшись на подушке, закрыла глаза. Я тоже облокотился о спинку стула и расслабил мышцы.
– Ну и что, помогает? – спросил больную генерал.
Женщина открыла глаза, но посмотрела не на него, а на меня. Потом начал приглаживать волосы.
– Ну, что, помогло? – опять спросил генерал.
– Помогло, помогло, – не глядя на него, ответила она. – Я только ничего не понимаю. Это ты или не ты? Ты – Алеша?
– Ну, да, меня зовут...
Она внимательно смотрел мне в лицо и мне самому стало казаться, что я её тоже где-то видел. Лицо у Марины было полным, расплывшимся и я никак не мог ни за что зацепиться.
– Ты Алексей Крылов? – опять спросила она.
– Да, – подтвердил я. – А вы... ты... господи! Марина?!
– Узнал, – вымучено улыбнулась она. – Сильно постарела? А ты совсем не изменился! Сколько же лет прошло!
На этот вопрос я не ответил, смотрел, вытаращив глаза, на свою бывшую соседку по лестничной площадке. От такого совпадения легко могла поехать крыша.
– Но почему ты Неелова? – начиная приходить в себя, спросил я.
– Ты забыл, что женщины при замужестве меняют фамилии, – ответила она, удивленная неожиданной встречей не меньше меня самого. – Был у меня такой муженек Неелов, был, да сплыл.
– Слушай, это, ты знаешь... Значит Эля твоя дочь...
– Моя, родилась, уже после того как я уехала из нашего дома. Моя и вот этого типа, – кивнула она на генерала. – Он, как только узнал, что я беременна, сбежал как последний трус. Да ещё и стащил все деньги, которые я получила за квартиру и твою саблю. Помнишь, саблю, что ты спрятал у меня в шкафу!
Я посмотрел на Перебатько. Он сидел с открытым ртом и держался рукой за сердце.
– Я, я... – пробормотал он и начал заваливаться на бок, – ... я не брал...
Я едва успел его подхватить и уже в бессознательном состоянии перетащил на свободную кровать.
– Что с ним? Неужели умер? – испугано спросила Марина, вставая с постели.
– Живой, просто сердце прихватило, – объяснил я, прощупав у генерала пульс. – Есть у тебя что-нибудь сердечное, вроде валидола?
– Есть, сейчас дам, – ответила она и пошла к столу.
В это момент из магазина вернулась Эля. Обозрев непонятную картину, она бросилась в матери:
– Мама ты зачем встала, тебе же нельзя!
– Можно, ничего мне не сделается, – ответила та, протягивая мне какую-то облатку с пилюлей. – Вот сердечное, засунь ему в рот.
– А что это с генералом? – спросила девушка.
– Сердце не выдержало, – усмехнулась Марина, – узнал о себе слишком много нового.
Я разжал Перебатько зубы и пропихнул в рот лекарство. Он открыл глаза и бессмысленно на меня посмотрел. Потом жалостливо прошептал:
– Умираю, – и опять попытался потерять сознание.
– Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?! – возмутилась девушка.
– Ничего особенного, – ответил я, – обычное индийское кино. Бедная девушка неожиданно встречается с папой генералом.
– Какое еще кино, какой папа? – совсем рассердилась Электра.
– Дочка, ты хочешь посмотреть на своего родного отца? – спросила Марина. – Вот он, перед тобой, собственной персоной!
– Который из них? – спросила девушка.
– Тот, который седенький, – сказал мать, и я окончательно узнал в ней свою легкомысленную соседку.
Глава 20
Генерал вздыхал глубоко и редко, как больная лошадь. После всех перипетий сегодняшнего дня мы оба никак не могли уснуть. Марина с дочерью устроили нас ночевать в своей комнате, а сами ушли спать к соседям. Мы лежали рядом на узких кроватях, и каждый думал о своем. Перебатько все еще переживал встречу с прошлым и внезапно обретенной дочерью.
После того, как Марина представила Электре отца, генерал сначала ушёл в глухую «несознанку», клялся и божился, что ничего не помнит, и Марину видит в первый раз в жизни. Потом заговорил о генетической экспертизе и шантаже. Когда мне всё это надоело слушать, я посоветовал ему посмотреть сначала в зеркало, а потом на девушку.
– И совсем мы не похожи, – возмущённо, сказал он, – сам посмотри, у нас нет ничего похожего! Разве у нее мой нос?
Потом внимательно вгляделся в Элю, замолчал на полуслове, и побледнел.
– Что, начал узнавать? – насмешливо, спросила Марина. – Я тебя, Саша, не пойму, ты думаешь, мы от тебя чего-то хотим? После всего, что ты сделал, я тебя ни знать, ни видеть не хочу. Я и раньше за тебя не держалась, теперь тем более. Да и Эля, как видишь, выросла без твоей помощи.
– Я разве что-нибудь говорю? – сказал генерал, хотя только этим и занимался добрых десять минут. – Только она на меня почти не похожа. Вы думаете, я изверг какой?
– Не спишь? – спросил Перебатько, когда я уже начал засыпать и, не дожидаясь ответа, заговорил. – Ведь если подумать, я очень одинокий человек. Всю жизнь бился, служил, выслуживался, хапал где только мог, кажется, много достиг, карьера, счета открытые, тайные по всему миру, а пришла старость, оказался никому не нужен. Ведь умру, все прахом пойдет, чужим людям достанется. Думаешь, я жене нужен? Деньги ей мои нужны, да и что взять с девчонки, у нее только тряпки и гулянки в голове. На молодое тело польстился, вот теперь все время и думаю, где она, с кем шляется. Живым останусь, выгоню, на что она мне коза драная? Сын был, не уберег, всю жизнь по бабам мотался, а настоящую семью не построил. Думаешь, я Маринку не узнал? Конечно, постарела, но все такая же. Хорошая она женщина, добрая, всем все прощает. А дочь, вылитая копия моей мамы, я как ее рассмотрел, едва не заплакал. Спишь?
Я промолчал, не зная, что следует говорить в таких случаях.
– Слышу, что не спишь, и знаю, меня осуждаешь. А что было делать? Жениться на ней, значит, на всю жизнь остаться участковым, и хорошо, если к пенсии получить майора! Тогда-то я считал, что карьера – самое главное в жизни, думал, вылезу наверх, и жизнь станет совсем другой. Господи, какая тоска... Маму вот вспомнил. Она для меня... Только ты все равно не поймешь, ты злой. Нет в тебе настоящей доброты. Я всё чувствую. Вот мама моя... я как Эльку увидел, будто в детство вернулся. Стоит мама и смотрит с укором: что, мол, ты, Сашок, со своей жизнью сделал! Что мне ей ответить? Сказать, что я за золотого тельца душу продал? Всё неправедно нажитое отдам, по миру с протянутой рукой буду ходить, а на чужую копейку не позарюсь!
Я начал засыпать, но еще долго слушал тихий шепот, вздохи и всхлипывания. Александр Богданович успокоился только под утро, когда начало сереть за окном небо. Когда мы встали, это был словно другой человек, так его переломала одна только бессонная ночь. Он бледно улыбнулся и попросил сварить ему крепкого кофе. К сожалению, кофе у меня не было. Я отправился в прихожую умываться, а генерал вздохнул и безропотно выпил чашку холодного чая. Потом мы с ним обсуждали наши дальнейшие действия. О том, что мне нужно сдаться в руки правосудия, Перебатько больше не говорил.
– Ну, как вы тут? – спросила, входя в комнату, Марина. – Выспались?
– Какой тут сон, всю ночь по коридору бегали какие-то люди и скандалили, я еле сдержался, чтобы не выйти, – пожаловался генерал. – Удивляюсь, как вы тут можете спать в таком шуме!
– За столько-то лет привыкли, тут всегда так, – спокойно ответила Марина.
– Я, как только освобожусь, – сказал генерал и покосился на меня, – сразу же займусь вашим квартирным вопросом. Есть сколько угодно вариантов поселить вас по-человечески. Все-таки мы не совсем чужие люди.
– А что с моей саблей? – спросил я, пока ночные раскаянья еще не выветрились из генеральской головы.
...Моя сабля, которую молодой Перебатько когда-то украл у Марины, была совершенно уникальной. Она досталась мне еще в восемнадцатом веке. По моим прикидкам, было ей никак не меньше полутора тысяч лет. Клинок был выкован из индийского коленчатого булата, ножны украшены драгоценными камнями и стоила она просто нереальных денег. Когда ее бывшие владельцы устроили на меня настоящую охоту, я спрятал ее в шкаф в Марининой прихожей за старой одеждой. Там она ее, видимо, и нашла.
– Сабля? – удивленно спросил Александр Богданович. – Какая еще сабля?
– Саша, как тебе не стыдно! – строго сказала бывшая соседка.
– Ты имеешь в виду ту самую саблю? – тотчас нашелся генерал. – Я о ней уже и думать забыл. Когда это было!
– Постарайся все-таки вспомнить, – попросил я, – она имеет для меня большую ценность.
– Большую ценность? – удивился он. – Да ты что, обычная дешевая подделка, таким цена рубль кучка. Я передал ее на хранение...
– Вспомни о маме, – посоветовал я.
Удивительно, но Перебатько смутился. Он растеряно посмотрел на Марину, но прежде чем мне ответить, спросил, где Эля.
– Пошла в магазин, – ответила она. – Так что с саблей?
– Дома она у меня, в оружейном шкафу. Я ее как туда поставил, так и забыл... Ты не думай, мне чужого не нужно, я тогда ее случайно взял. Верну в целости и сохранности.
После того, как Марина представила Электре отца, генерал сначала ушёл в глухую «несознанку», клялся и божился, что ничего не помнит, и Марину видит в первый раз в жизни. Потом заговорил о генетической экспертизе и шантаже. Когда мне всё это надоело слушать, я посоветовал ему посмотреть сначала в зеркало, а потом на девушку.
– И совсем мы не похожи, – возмущённо, сказал он, – сам посмотри, у нас нет ничего похожего! Разве у нее мой нос?
Потом внимательно вгляделся в Элю, замолчал на полуслове, и побледнел.
– Что, начал узнавать? – насмешливо, спросила Марина. – Я тебя, Саша, не пойму, ты думаешь, мы от тебя чего-то хотим? После всего, что ты сделал, я тебя ни знать, ни видеть не хочу. Я и раньше за тебя не держалась, теперь тем более. Да и Эля, как видишь, выросла без твоей помощи.
– Я разве что-нибудь говорю? – сказал генерал, хотя только этим и занимался добрых десять минут. – Только она на меня почти не похожа. Вы думаете, я изверг какой?
– Не спишь? – спросил Перебатько, когда я уже начал засыпать и, не дожидаясь ответа, заговорил. – Ведь если подумать, я очень одинокий человек. Всю жизнь бился, служил, выслуживался, хапал где только мог, кажется, много достиг, карьера, счета открытые, тайные по всему миру, а пришла старость, оказался никому не нужен. Ведь умру, все прахом пойдет, чужим людям достанется. Думаешь, я жене нужен? Деньги ей мои нужны, да и что взять с девчонки, у нее только тряпки и гулянки в голове. На молодое тело польстился, вот теперь все время и думаю, где она, с кем шляется. Живым останусь, выгоню, на что она мне коза драная? Сын был, не уберег, всю жизнь по бабам мотался, а настоящую семью не построил. Думаешь, я Маринку не узнал? Конечно, постарела, но все такая же. Хорошая она женщина, добрая, всем все прощает. А дочь, вылитая копия моей мамы, я как ее рассмотрел, едва не заплакал. Спишь?
Я промолчал, не зная, что следует говорить в таких случаях.
– Слышу, что не спишь, и знаю, меня осуждаешь. А что было делать? Жениться на ней, значит, на всю жизнь остаться участковым, и хорошо, если к пенсии получить майора! Тогда-то я считал, что карьера – самое главное в жизни, думал, вылезу наверх, и жизнь станет совсем другой. Господи, какая тоска... Маму вот вспомнил. Она для меня... Только ты все равно не поймешь, ты злой. Нет в тебе настоящей доброты. Я всё чувствую. Вот мама моя... я как Эльку увидел, будто в детство вернулся. Стоит мама и смотрит с укором: что, мол, ты, Сашок, со своей жизнью сделал! Что мне ей ответить? Сказать, что я за золотого тельца душу продал? Всё неправедно нажитое отдам, по миру с протянутой рукой буду ходить, а на чужую копейку не позарюсь!
Я начал засыпать, но еще долго слушал тихий шепот, вздохи и всхлипывания. Александр Богданович успокоился только под утро, когда начало сереть за окном небо. Когда мы встали, это был словно другой человек, так его переломала одна только бессонная ночь. Он бледно улыбнулся и попросил сварить ему крепкого кофе. К сожалению, кофе у меня не было. Я отправился в прихожую умываться, а генерал вздохнул и безропотно выпил чашку холодного чая. Потом мы с ним обсуждали наши дальнейшие действия. О том, что мне нужно сдаться в руки правосудия, Перебатько больше не говорил.
– Ну, как вы тут? – спросила, входя в комнату, Марина. – Выспались?
– Какой тут сон, всю ночь по коридору бегали какие-то люди и скандалили, я еле сдержался, чтобы не выйти, – пожаловался генерал. – Удивляюсь, как вы тут можете спать в таком шуме!
– За столько-то лет привыкли, тут всегда так, – спокойно ответила Марина.
– Я, как только освобожусь, – сказал генерал и покосился на меня, – сразу же займусь вашим квартирным вопросом. Есть сколько угодно вариантов поселить вас по-человечески. Все-таки мы не совсем чужие люди.
– А что с моей саблей? – спросил я, пока ночные раскаянья еще не выветрились из генеральской головы.
...Моя сабля, которую молодой Перебатько когда-то украл у Марины, была совершенно уникальной. Она досталась мне еще в восемнадцатом веке. По моим прикидкам, было ей никак не меньше полутора тысяч лет. Клинок был выкован из индийского коленчатого булата, ножны украшены драгоценными камнями и стоила она просто нереальных денег. Когда ее бывшие владельцы устроили на меня настоящую охоту, я спрятал ее в шкаф в Марининой прихожей за старой одеждой. Там она ее, видимо, и нашла.
– Сабля? – удивленно спросил Александр Богданович. – Какая еще сабля?
– Саша, как тебе не стыдно! – строго сказала бывшая соседка.
– Ты имеешь в виду ту самую саблю? – тотчас нашелся генерал. – Я о ней уже и думать забыл. Когда это было!
– Постарайся все-таки вспомнить, – попросил я, – она имеет для меня большую ценность.
– Большую ценность? – удивился он. – Да ты что, обычная дешевая подделка, таким цена рубль кучка. Я передал ее на хранение...
– Вспомни о маме, – посоветовал я.
Удивительно, но Перебатько смутился. Он растеряно посмотрел на Марину, но прежде чем мне ответить, спросил, где Эля.
– Пошла в магазин, – ответила она. – Так что с саблей?
– Дома она у меня, в оружейном шкафу. Я ее как туда поставил, так и забыл... Ты не думай, мне чужого не нужно, я тогда ее случайно взял. Верну в целости и сохранности.