Страница:
Только теперь стала заметна разница в цвете кожи между старейшиной деревушки и остальными воинами. Кожа у старейшины была несколько светлее. Один из воинов подал ему бамбуковую трубку, в которой сверху были выжжены два отверстия. Старейшина всадил «сигару» в одно из отверстий. К другому приник ртом. Ему поднесли горящую ветку. Старейшина закурил «сигару», наполнил всю трубку дымом, затянулся и передал трубку Смуге.
Несомненно это был своеобразный способ показать гостю уважение, поэтому Смуга, сохраняя полную серьезность, тоже приложил рот к отверстию в трубке и медленно выпустил клуб дыма. Томек последовал его примеру. Старейшина улыбнулся. Воины сняли стрелы с тетив луков. Смуга повернулся к своим и дал знак, позволяя им подойти ближе. Они полукругом окружили Смугу и Томека, которые поднялись с земли.
Теперь началась церемония встречи. Старейшина подошел к Смуге. Ткнул себя пальцем в грудь и несколько раз произнес:
— Галум'ур'и!
— Смуга, — ответил путешественник, поняв, что туземец сказал, как его зовут.
Смуга не ошибся, старейшина крепко обнял Смугу, несколько раз повторяя его фамилию. Потом рукой погладил гостя по телу и, приблизив к Смуге лицо, потерся носом о его нос. Стал что-то говорить. К счастью, язык его был понятен Айн'у'Ку, который сразу же стал переводить его слова на свой искаженный, но понятный белым путешественникам английский язык.
— Мы с радостью приветствуем вас в нашей деревне и принимаем в наше племя, — говорил старейшина. — Наша земля — ваша земля, наши дома — ваши дома, наши женщины и дети — тоже ваши. У нас нет ничего, кроме овощей и мы вам дадим их. Дадим вам еще одну свинью, чтобы отблагодарить вас за то, что вы пожаловали к нам.
Старейшина повернулся к воинам и крикнул им что-то на местном наречии. Те ответили громким криком. Видимо, этот крик выражал согласие на предложение старейшины, потому что несколько воинов сразу же побежали в буш, простиравшийся за деревушкой. Вскоре они вернулись, неся на плечах, подвешенную за ноги к длинной жерди свинью. Они с размаху бросили ее на землю к ногам путешественников. Один из папуасов ударил свинью палицей по голове, так что мозг брызнул во все стороны. Другие стали свежевать свинью бамбуковыми ножами, тогда как остальные воины стали красить тела желтой краской. Из буша вышли мальчики и девочки, приветствуя гостей зелеными ветками. Старейшина племени стал делить дары. Смуга получил корейку. Томеку достался один из окороков. Остальные белые тоже получили соответствующие порции. Носильщикам отдали внутренности и голову. Смуга хотел отдать свою порцию старейшине, но Айн'у'Ку отсоветовал говоря, что это было бы крайне невежливо по туземным понятиям. Свинья жила в этой деревушке, поэтому считалась равноправным членом деревенского общества, а съедать своих ведь никак нельзя.
— Что за околесицу он несет? — возмутился капитан Новицкий.
— Нетрудно понять скрытый смысл такого обычая, если здесь и в самом деле процветает людоедство, — ответил Смута. — Будет лучше всего, если мы отдадим им одну из наших свиней.
— Таким образом будет и волк сыт и овца цела... — согласился Новицкий.
XIII
Несомненно это был своеобразный способ показать гостю уважение, поэтому Смуга, сохраняя полную серьезность, тоже приложил рот к отверстию в трубке и медленно выпустил клуб дыма. Томек последовал его примеру. Старейшина улыбнулся. Воины сняли стрелы с тетив луков. Смуга повернулся к своим и дал знак, позволяя им подойти ближе. Они полукругом окружили Смугу и Томека, которые поднялись с земли.
Теперь началась церемония встречи. Старейшина подошел к Смуге. Ткнул себя пальцем в грудь и несколько раз произнес:
— Галум'ур'и!
— Смуга, — ответил путешественник, поняв, что туземец сказал, как его зовут.
Смуга не ошибся, старейшина крепко обнял Смугу, несколько раз повторяя его фамилию. Потом рукой погладил гостя по телу и, приблизив к Смуге лицо, потерся носом о его нос. Стал что-то говорить. К счастью, язык его был понятен Айн'у'Ку, который сразу же стал переводить его слова на свой искаженный, но понятный белым путешественникам английский язык.
— Мы с радостью приветствуем вас в нашей деревне и принимаем в наше племя, — говорил старейшина. — Наша земля — ваша земля, наши дома — ваши дома, наши женщины и дети — тоже ваши. У нас нет ничего, кроме овощей и мы вам дадим их. Дадим вам еще одну свинью, чтобы отблагодарить вас за то, что вы пожаловали к нам.
Старейшина повернулся к воинам и крикнул им что-то на местном наречии. Те ответили громким криком. Видимо, этот крик выражал согласие на предложение старейшины, потому что несколько воинов сразу же побежали в буш, простиравшийся за деревушкой. Вскоре они вернулись, неся на плечах, подвешенную за ноги к длинной жерди свинью. Они с размаху бросили ее на землю к ногам путешественников. Один из папуасов ударил свинью палицей по голове, так что мозг брызнул во все стороны. Другие стали свежевать свинью бамбуковыми ножами, тогда как остальные воины стали красить тела желтой краской. Из буша вышли мальчики и девочки, приветствуя гостей зелеными ветками. Старейшина племени стал делить дары. Смуга получил корейку. Томеку достался один из окороков. Остальные белые тоже получили соответствующие порции. Носильщикам отдали внутренности и голову. Смуга хотел отдать свою порцию старейшине, но Айн'у'Ку отсоветовал говоря, что это было бы крайне невежливо по туземным понятиям. Свинья жила в этой деревушке, поэтому считалась равноправным членом деревенского общества, а съедать своих ведь никак нельзя.
— Что за околесицу он несет? — возмутился капитан Новицкий.
— Нетрудно понять скрытый смысл такого обычая, если здесь и в самом деле процветает людоедство, — ответил Смута. — Будет лучше всего, если мы отдадим им одну из наших свиней.
— Таким образом будет и волк сыт и овца цела... — согласился Новицкий.
XIII
Люди и полубоги
После того, как дары были разделены, женщины принесли овощи. Они клали к ногам путешественников продукты, выращенные ими на своих участках. Это были: полосатые тыквы, стебли сахарного тростника, таро, бататы и зеленые побеги местного боба, которые после варки напоминали по вкусу спаржу. Хотя это были подарки, поднесенные в доказательство дружественных чувств, вежливость требовала взаимных подношений. Поэтому Смуга приказал Збышеку раздать женщинам по ложке соли. Папуаски были очень довольны подарками и сразу же стали прятать соль в свернутые в трубку листья. Мужчинам Смуга раздал по куску черного прессованного табака.
Началась подготовка к пиру. Мужчины разложили костер, женщины следили за тем, чтобы лежавшие в костре плоские камни накалились добела. Два пожилых папуаса занялись свежеванием свиньи, подаренной путешественниками, причем совершенно не заботились о чистоте нарезанных кусков. На дно, выкопанной в земле продолговатой ямы, женщины уложили раскаленные камни, прикрыли их ароматными листьями и бросили на них куски свинины, вместе с грязными внутренностями и овощами. Загруженную доверху яму прикрыли слоем песка.
Радушные туземцы приготовили такую же «печь» для гостей, но белые путешественники не решились воспользоваться ею. Дело в том, что по уверениям губернатора в стране фьюджи процветал каннибализм. Если это правда, то возможно на камнях, гостеприимно предложенных белым, туземцы жарили тела убитых врагов. Осторожный Новицкий, вместе с девушками приступил к приготовлению ужина. Изумленные папуасы окружили их нестройной толпой, громко делясь впечатлениями от виденного. Они впервые наблюдали как люди занимались «излишним», по их мнению, трудом по очистке мяса и овощей. Им трудно было понять, зачем белые люди берут с собой в путешествие такое количество разных предметов. Личное имущество папуаса не мешает ему даже в далеких путешествиях. Любой из них был совершенно доволен, если располагал копьем, каменным топором, разноцветными перьями, военными красками, бамбуковой трубкой, горстью табака и несколькими сладкими клубнями батата. Богачом считался тот, у кого была свинья. Ничего удивительного не было в том, что, расположенный близ деревушки, лагерь белых путешественников стал предметом общего любопытства.
Кратковременный дождик, выпавший вскоре, не прервал подготовки к ужину. Вильмовский, Томек и Бентли, воспользовавшись услугами Айн'у'Ку в качестве переводчика, старались собрать как можно больше сведений о быте туземцев. Им удалось даже заглянуть в крупнейшее сооружение, стоявшее в конце улицы — эмоне. Оказалось, что мужчины и старейшины племени собираются в эмоне на совещания. Здесь же живут холостые члены племени. Обе стороны улицы застроены домами, принадлежавшими отдельным семействам. Дома эти назывались эме и хозяйничали в них женщины. Внутри эме царила вечная темнота. При слабом свете раскаленных углей, тлевших в глиняном желобе в полу хижины с трудом можно было различать силуэты ее обитателей. В домах господствовал неприятный запах человеческих отходов, сажи, немытых тел и сушеной листвы, покрывающей крышу.
Когда последние лучи заходящего солнца осветили долину, в деревушке заканчивался вечерний пир. Томек быстро поужинал, уселся близ костра и стал записывать дневные впечатления. Он занимался этим ежедневно.
Писал он довольно долго. Как только закончил, к нему подсела Салли и спросила:
— Ты, видимо, сегодня сделал ряд интересных наблюдений. Ты работал значительно дольше, чем всегда...
— Да, моя дорогая, сегодня мне удалось собрать массу интереснейших этнографических сведений, — признал Томек. — Не только я, но папа и Бентли были поражены увиденным.
— Ах, значит потому они закрылись в палатке, и ведут там оживленную беседу? — догадалась Салли.
— Да, они разрабатывают научное сообщение на эту тему, — подтвердил Томек.
— Почему же ты не принимаешь участия в совещании? — удивленно спросила Салли.
— Мы распределили задачи между собой. Они занялись племенной организацией, а я изучением племенных легенд.
— Ты можешь рассказать нам о том, что тебе удалось открыть? — и не ожидая ответа, вполголоса позвала: — Капитан! Наташа! Томек сделал интересные наблюдения! Хотите послушать?
Капитан Новицкий сейчас же уселся у костра рядом с Томеком. Наташа и молодые люди тоже расселись вокруг.
— Смуга, Станфорд и Уоллес первыми заступают на вахту. Значит у нас времени хватит! С удовольствием послушаю твой рассказ, — заявил Новицкий, набивая табаком трубку.
— Вы помните наши беседы о Новой Гвинее, которые мы вели до начала экспедиции? — спросил Томек.
— Прекрасно помним! — ответил Збышек. — Ведь мы столько раз обсуждали разные детали путешествия!
— Что касается топографии страны, то наши предположения оправдались полностью, — сказал Бальмор.
— Да, с этой точки зрения все в порядке, мы не встретились с неожиданностями, — ответил Томек. — До сегодняшнего дня мы не ожидали открытия каких-либо особых новостей в обычаях и быте туземцев. Мы полагали, что у папуасов нет племенной организации. Даже губернатор из Порт-Морсби убежден в этом.
— Верно, он, помнится, говорил, — вмешался Новицкий, — что папуасы совершенно дикие люди, не вышедшие из состояния анархии[92].
— Мы тоже так думали, — сказал Томек. — Сегодня мы убедились, что наши предположения совершенно ошибочны. Дело в том, что отдельные племена фьюджи, к которым принадлежат и мафулу, управляются утаме, то есть местной аристократией.
— Интересно! — удивился Новицкий. — Кто такие эти утаме?
— Легенда об их происхождении входит в мифологию[93] племен фьюджи, — ответил Томек. — По местному поверью первые жители Новой Гвинеи были дикими бесполыми существами, стоявшими на уровне животных. У них не было домов, они не держали собак, не разводили свиней, не знали земледелия, и только бог Тсидибе принес в страну фьюджи семена различных растений, пары разных животных и настоящего человека, названного утаме.
Бог Тсидибе одарил диких обитателей Новой Гвинеи благосклонностью. С помощью утабе, первого человека, полубожественного происхождения, он разделил дикие племена и одарил их способностью к размножению. Так возникли два класса людей: один привилегированный, происходящий от божественного утаме, представители которого называются ан'ита, то есть «красивые и добрые», и — второй а'гата или булуранис — подданные, потомки первобытных диких жителей острова.
Бог Тсидибе дал булуранис особую организацию. Он разделил их на племена, и во главе каждого племени поставил семью утаме.
Самый старший из каждой семьи утаме становится вождем племени. Утаме пользуются огромным влиянием, так как папуасы убеждены, что благополучие племени, способность размножаться зависят только от утаме. А утаме пользуются неограниченной властью над всеми членами племени, могут объявлять войну, но никогда не носят оружия, ибо считаются людьми приносящими мир. Если утаме случайно очутится на поле боя, его никто не тронет, потому что жизнь утаме почитается «святой».
— Хороши же люди мира, которые объявляют войны, и могут приговорить любого из поданных к смерти! — возмутился Новицкий.
— Утаме лично никогда не командует воинами и не принимает участия в битве, — ответил Томек. — Войну ведет Эмель'у'Баби — «отец копья». Кроме него, утаме располагают рядом старших вождей, администраторов и младших вождей, занимающихся вопросами имущества, питания и тому подобное. Их положение у фьюджи соответствует министрам у европейцев.
— Вот уж никак не предполагал, что у людей, ходящих нагишом и часто не умеющих сосчитать до пяти, у которых, вдобавок, отсутствует понятие о времени, есть правительство, организованное, как в Европе, — удивленно сказал Новицкий. — Это действительно сюрприз! Теперь я понимаю о чем так страстно спорят твой папаша и Бентли, уединившись в палатке!
— Да, сообщение об этих фактах вызовет в Европе огромную сенсацию! — признал Джемс Бальмор.
— Представляет немалый интерес, каким образом передаются по наследству функции вождя в семействе утаме, — добавил Томек. — Если у старшего утаме нет сына, власть переходит к брату, или к одному из его сыновей, а если и у того нет потомка мужского пола, вождем племени становиться сын дочери утаме. Существуют также твердые правила, кто и с кем может вступать в брак[94] и какую занимать должность.
— Томми, ты уже знаешь, кто в этой деревушке считается утаме? — спросила Салли. — Я не заметила никого, кто бы чем-нибудь выделялся среди остальных!
— В этом нет ничего странного, ведь авторитет утаме вытекает из самого факта власти ему данной. Внешне он ничем не отличается от других туземцев. Здешний утаме, это тот невзрачный мужчина, который вышел из кустов нам навстречу, — ответил Томек.
— Вы заметили, что цвет кожи у него светлее, чем у других? — вмешалась Наташа.
— И папа, и Бентли сразу обратили на это внимание, — ответил Томек. — По их мнению, в течение многих веков в Новой Гвинее селились люди разных континентов. Высадившись на побережье, они постепенно оттесняли туземцев в глубину острова и частично смешивались с ними. Таким образом, здесь появились многочисленные типы рас и множество языков. Видимо, первыми в Новую Гвинею прибыли малорослые пигмеи[95], после них появились негроиды[96], потом представители веддийско-австралоидной расы[97] и, наконец, — европейцы[98], благодаря которым в Океании возник полинезийский тип. Некоторые европейцы, во время длительного плавания на восток, по собственной воле, или по необходимости, селились на островах и смешивались с туземным населением. Бентли убежден, что бог Тсидибе и потомки первого утаме происходят от группы европеоидов, которые после высадки на берегу Новой Гвинеи пересекли горный хребет и спустились в долины, где обитали примитивные фьюджи. Видимо, им не трудно было создать миф о своем божественном происхождении, и захватить в свои руки власть.
— Весьма логический вывод, — сказал Джемс Бальмор. — Лучше организованные и отличающиеся интеллигенцией пришельцы, захватили власть и землю.
— Я так не сказал, — возразил Томек. — Земля осталась собственностью булуранис, то есть первобытных жителей. Она находится в их общем, совместном владении. Если утаме хочет что-либо посеять для себя, он должен просить общину выделить ему участок земли.
В беседах об обычаях папуасов время проходило незаметно. Шумная прежде деревушка, заметно притихла. Женщины и дети собирались в сторонке, мужчины садились вокруг костров, разведенных рядом с домами. К числу величайших удовольствий туземцев принадлежали табак и бетель. Поэтому одни из них торжественно и сосредоточено передавали из рук в руки толстые бамбуковые трубки, другие — жевали бетель. Некоторые прямо брали в рот листья бетеля, предварительно посыпав их пеплом из костра. Другие готовили жвачку более изысканным способом. Из банки, сделанной из плода тыквы, они деревянной ложкой доставали известь, полученную из молотых раковин, сыпали ее на листья бетеля, и перед тем как свернуть в трубку, клали в середину орехи арековой пальмы, добавляя еще и горсточку табака. Любителей бетеля всегда легко узнать по красновато-коричневому цвету зубов[99] и кроваво-красным губам.
Белые путешественники умолкли. Из находившихся рядом джунглей слышалось неумолчное пение цикад. Темные силуэты хижин на сваях, огненные блики костров, ползающие по нагим телам молчаливых туземцев, и светлое, усеянное звездами небо представляли незабываемую по живописности и оригинальности картину. Вдруг кто-то из туземцев, сидевших у костра медленно и робко затянул песню. Вскоре мотив подхватили новые голоса и вот уже все обитатели деревушки стройно запели печальную песню.
— Как печально они поют... шепнула друзьям Наташа.
— Даже Вильмовский и Бентли прервали работу, чтобы послушать печальную песню туземцев, — добавила Салли.
В это время к группе заслушавшейся молодежи подошел Смуга.
— Подумайте только, казалось бы люди примитивные, а сколько у них романтизма? — сказал он. — Айн'у'Ку говорит, что они поют песню о любви.
— И правда, я никак не заподозрил бы их в этом, — ответил Новицкий. — Днем они заставляют своих черных красоток работать хуже скотов, а по вечерам поют им о любви!
— Что город, то норов, капитан. Что деревня, то обычай, — заметил Вильмовский, который подошел к костру в обществе Бентли. — Мы интересовались обычаями наших хозяев. Они тоже задали нам несколько вопросов. Они, например, интересовались сколько у нас надо платить родителям девушки за такую жену, как Наташа или Салли. Я ответил, что у нас за жен не платят. Они с пониманием кивнули головой, причем один из воинов сказал: и правильно, белые женщины ничего не стоят, им надо помогать в работе.
— Да, да, совершенно верно! Папуасские женщины выполняют все тяжелые работы, поэтому за жену здесь надо платить одну или даже две свиньи, — смеясь добавил Бентли.
Девушки расхохотались, но беседа сейчас же прекратилась, потому что туземцы стали готовиться к танцам. На середину площадки вышли три папуаса с оригинальными барабанами в руках. Длинный корпус этих барабанов был уже в середине, чем по концам, и по форме напоминал древние клепсидры, употреблявшиеся в старину вместо часов[100]. Барабаны вскоре загудели... Обитатели деревушки и носильщики, нанятые белыми в Порт-Морсби, начали танцы.
— Время спать, — сказал Смуга. — Танцы, видимо, будут продолжаться до утра, а нам надо уже завтра добраться до Пополо.
— Неужели мы должны прислушиваться к мнению суеверных дикарей? — возмутился Джемс Бальмор.
— Мы могли бы опровергнуть утверждения шаманов и напиться этой воды, ведь она, видимо, не принесет нам вреда, как утверждают эти шарлатаны, — добавил Збышек.
— Довольно пустой болтовни, господа! — упрекнул их Смуга. — Вы новички в путешествиях такого рода! Вам еще многому надо учиться. Бывает, что смешное, казалось бы, поверье может быть вполне обосновано.
— Вы в самом деле так считаете? — удивленно спросила Наташа.
— Да, конечно, — ответил Смуга. — Вы не думаете, что вода в этом ручье может содержать вредные минералы?
— Или, может быть, какие-нибудь гниющие растения делают ее не пригодной для питья? — добавил Томек. — Впрочем, я заметил, что местные жители бросают в воду ручья всяческие отходы и мусор.
— Нам они тоже советовали следовать их примеру, — вмешался Вильмовский. — По бытующему здесь поверью шаман, если захочет околдовать кого-нибудь, обязательно должен располагать предметом, принадлежавшим жертве. Туземцы верят, что всякий предмет, брошенный в воду становится недостижимым для злых духов и шаманов.
— Это смешное суеверие никому не вредит. Впрочем, кто его знает, может быть вода в ручье и в самом деле вредна, — сказал Смуга. — Было бы глупо, если бы мы из-за такого пустяка рассорились с туземцами.
— Ну, вот и конец ожиданиям! Идут женщины с водой — воскликнул Новицкий.
На краю деревушки показалась вереница женщин. Они несли на плечах по две бамбуковые трубы, заткнутые с обеих сторон деревянными пробками из стволов ароматных растений. Все присутствующие стали утолять жажду. Некоторые туземцы набирали воду в свернутые в трубку листья, другие пили прямо из бамбуковых труб,
Во время ночного гулянья обитатели деревушки подружились с носильщиками из Порт-Морсби, поэтому многие жители во главе с утаме решили сопровождать караван по дороге в Пополо. Все они, не исключая утаме добровольно взяли на себя часть поклажи. Караван отправился в путь.
Носильщики чувствовали себя превосходно. Как и все обитатели морского побережья они боялись горных племен, которые не раз нападали на береговые деревушки. Теперь они в мире и согласии шли вместе со своими вековыми врагами, делились с ними бетелем, признанным здесь повсеместно символом мира. Дружба заключена благодаря белым путешественникам, которые оказались действительно могущественными чародеями. Из близкого уже Пополо они собирались вернуться в родные деревушки на берегу моря. Поэтому теперь они шли в радостном настроении, пели хором песню наскоро сочиненную местным поэтом, в которой прославлялись подвиги великих белых путешественников[101].
Веселое настроение не прошло даже и после того, как во время одного из постоев утаме заявил, что пора уже возвращаться домой. Эти слова, сказанные им спокойно, были единственным приказом, изданным за все время похода. Путешественникам представился случай убедиться каким огромным авторитетом пользовался утаме среди своих людей, которые без малейшего протеста сразу стали собираться в дорогу и прощаться с белыми путешественниками и носильщиками из Порт-Морсби.
— Посмотрите-ка, друзья, невзрачный парень этот утаме, а каким пользуется уважением у своих, — сказал капитан Новицкий, наблюдая за поведением туземцев. — Нам бы поучиться дисциплины у них!
— Они его уважают, как родного отца, — заметил Томек. — Я только что размышлял об этом и мне пришло в голову интересное сравнение.
— Что за сравнение? Что ты там выдумываешь? — спросил Новицкий.
— Поведение утаме напоминает мне до некоторой степени Смугу. Он тоже пользуется огромным авторитетом и приказания издает не повышая голоса, так как и утаме.
— Ты попал в самую точку, — правильное замечание! — удивленно воскликнул Новицкий. — Но все же есть и разница. Смуга мужчина видный, а этот — карлик!
— Дело не во внешности, а во внутренних достоинствах.
— Ты, видимо, прав, потому что если бы командовали только самые сильные и высокие, то я несомненно был бы вождем! Что ж, мои родители хотели, как можно лучше, и одарили меня силой и ростом, только я слишком мало заглядывал в книги, — печально сказал Новицкий.
— У вас нет причин жаловаться, капитан. Пополнить знания никогда не поздно, а вот я хотел бы пользоваться таким уважением и любовью, каким вы пользуетесь у своего экипажа. Все они готовы идти за вами в огонь и воду!
— Ты в самом деле так считаешь?! — обрадовался Новицкий.
— Лучший пример этому — я сам, — ответил Томек. — Папа постоянно твердит, что я вам подражаю во всем...
— Вот уж действительно из нас два сапога пара! — ответил Новицкий. — Ты стараешься подражать мне, а я — тебе. Ты знаешь, я решил, что буду так же красиво писать в корабельном журнале, как это делаешь ты!
Говоря это, капитан Новицкий достал из большого левого кармана блузы толстую записную книжку.
Началась подготовка к пиру. Мужчины разложили костер, женщины следили за тем, чтобы лежавшие в костре плоские камни накалились добела. Два пожилых папуаса занялись свежеванием свиньи, подаренной путешественниками, причем совершенно не заботились о чистоте нарезанных кусков. На дно, выкопанной в земле продолговатой ямы, женщины уложили раскаленные камни, прикрыли их ароматными листьями и бросили на них куски свинины, вместе с грязными внутренностями и овощами. Загруженную доверху яму прикрыли слоем песка.
Радушные туземцы приготовили такую же «печь» для гостей, но белые путешественники не решились воспользоваться ею. Дело в том, что по уверениям губернатора в стране фьюджи процветал каннибализм. Если это правда, то возможно на камнях, гостеприимно предложенных белым, туземцы жарили тела убитых врагов. Осторожный Новицкий, вместе с девушками приступил к приготовлению ужина. Изумленные папуасы окружили их нестройной толпой, громко делясь впечатлениями от виденного. Они впервые наблюдали как люди занимались «излишним», по их мнению, трудом по очистке мяса и овощей. Им трудно было понять, зачем белые люди берут с собой в путешествие такое количество разных предметов. Личное имущество папуаса не мешает ему даже в далеких путешествиях. Любой из них был совершенно доволен, если располагал копьем, каменным топором, разноцветными перьями, военными красками, бамбуковой трубкой, горстью табака и несколькими сладкими клубнями батата. Богачом считался тот, у кого была свинья. Ничего удивительного не было в том, что, расположенный близ деревушки, лагерь белых путешественников стал предметом общего любопытства.
Кратковременный дождик, выпавший вскоре, не прервал подготовки к ужину. Вильмовский, Томек и Бентли, воспользовавшись услугами Айн'у'Ку в качестве переводчика, старались собрать как можно больше сведений о быте туземцев. Им удалось даже заглянуть в крупнейшее сооружение, стоявшее в конце улицы — эмоне. Оказалось, что мужчины и старейшины племени собираются в эмоне на совещания. Здесь же живут холостые члены племени. Обе стороны улицы застроены домами, принадлежавшими отдельным семействам. Дома эти назывались эме и хозяйничали в них женщины. Внутри эме царила вечная темнота. При слабом свете раскаленных углей, тлевших в глиняном желобе в полу хижины с трудом можно было различать силуэты ее обитателей. В домах господствовал неприятный запах человеческих отходов, сажи, немытых тел и сушеной листвы, покрывающей крышу.
Когда последние лучи заходящего солнца осветили долину, в деревушке заканчивался вечерний пир. Томек быстро поужинал, уселся близ костра и стал записывать дневные впечатления. Он занимался этим ежедневно.
Писал он довольно долго. Как только закончил, к нему подсела Салли и спросила:
— Ты, видимо, сегодня сделал ряд интересных наблюдений. Ты работал значительно дольше, чем всегда...
— Да, моя дорогая, сегодня мне удалось собрать массу интереснейших этнографических сведений, — признал Томек. — Не только я, но папа и Бентли были поражены увиденным.
— Ах, значит потому они закрылись в палатке, и ведут там оживленную беседу? — догадалась Салли.
— Да, они разрабатывают научное сообщение на эту тему, — подтвердил Томек.
— Почему же ты не принимаешь участия в совещании? — удивленно спросила Салли.
— Мы распределили задачи между собой. Они занялись племенной организацией, а я изучением племенных легенд.
— Ты можешь рассказать нам о том, что тебе удалось открыть? — и не ожидая ответа, вполголоса позвала: — Капитан! Наташа! Томек сделал интересные наблюдения! Хотите послушать?
Капитан Новицкий сейчас же уселся у костра рядом с Томеком. Наташа и молодые люди тоже расселись вокруг.
— Смуга, Станфорд и Уоллес первыми заступают на вахту. Значит у нас времени хватит! С удовольствием послушаю твой рассказ, — заявил Новицкий, набивая табаком трубку.
— Вы помните наши беседы о Новой Гвинее, которые мы вели до начала экспедиции? — спросил Томек.
— Прекрасно помним! — ответил Збышек. — Ведь мы столько раз обсуждали разные детали путешествия!
— Что касается топографии страны, то наши предположения оправдались полностью, — сказал Бальмор.
— Да, с этой точки зрения все в порядке, мы не встретились с неожиданностями, — ответил Томек. — До сегодняшнего дня мы не ожидали открытия каких-либо особых новостей в обычаях и быте туземцев. Мы полагали, что у папуасов нет племенной организации. Даже губернатор из Порт-Морсби убежден в этом.
— Верно, он, помнится, говорил, — вмешался Новицкий, — что папуасы совершенно дикие люди, не вышедшие из состояния анархии[92].
— Мы тоже так думали, — сказал Томек. — Сегодня мы убедились, что наши предположения совершенно ошибочны. Дело в том, что отдельные племена фьюджи, к которым принадлежат и мафулу, управляются утаме, то есть местной аристократией.
— Интересно! — удивился Новицкий. — Кто такие эти утаме?
— Легенда об их происхождении входит в мифологию[93] племен фьюджи, — ответил Томек. — По местному поверью первые жители Новой Гвинеи были дикими бесполыми существами, стоявшими на уровне животных. У них не было домов, они не держали собак, не разводили свиней, не знали земледелия, и только бог Тсидибе принес в страну фьюджи семена различных растений, пары разных животных и настоящего человека, названного утаме.
Бог Тсидибе одарил диких обитателей Новой Гвинеи благосклонностью. С помощью утабе, первого человека, полубожественного происхождения, он разделил дикие племена и одарил их способностью к размножению. Так возникли два класса людей: один привилегированный, происходящий от божественного утаме, представители которого называются ан'ита, то есть «красивые и добрые», и — второй а'гата или булуранис — подданные, потомки первобытных диких жителей острова.
Бог Тсидибе дал булуранис особую организацию. Он разделил их на племена, и во главе каждого племени поставил семью утаме.
Самый старший из каждой семьи утаме становится вождем племени. Утаме пользуются огромным влиянием, так как папуасы убеждены, что благополучие племени, способность размножаться зависят только от утаме. А утаме пользуются неограниченной властью над всеми членами племени, могут объявлять войну, но никогда не носят оружия, ибо считаются людьми приносящими мир. Если утаме случайно очутится на поле боя, его никто не тронет, потому что жизнь утаме почитается «святой».
— Хороши же люди мира, которые объявляют войны, и могут приговорить любого из поданных к смерти! — возмутился Новицкий.
— Утаме лично никогда не командует воинами и не принимает участия в битве, — ответил Томек. — Войну ведет Эмель'у'Баби — «отец копья». Кроме него, утаме располагают рядом старших вождей, администраторов и младших вождей, занимающихся вопросами имущества, питания и тому подобное. Их положение у фьюджи соответствует министрам у европейцев.
— Вот уж никак не предполагал, что у людей, ходящих нагишом и часто не умеющих сосчитать до пяти, у которых, вдобавок, отсутствует понятие о времени, есть правительство, организованное, как в Европе, — удивленно сказал Новицкий. — Это действительно сюрприз! Теперь я понимаю о чем так страстно спорят твой папаша и Бентли, уединившись в палатке!
— Да, сообщение об этих фактах вызовет в Европе огромную сенсацию! — признал Джемс Бальмор.
— Представляет немалый интерес, каким образом передаются по наследству функции вождя в семействе утаме, — добавил Томек. — Если у старшего утаме нет сына, власть переходит к брату, или к одному из его сыновей, а если и у того нет потомка мужского пола, вождем племени становиться сын дочери утаме. Существуют также твердые правила, кто и с кем может вступать в брак[94] и какую занимать должность.
— Томми, ты уже знаешь, кто в этой деревушке считается утаме? — спросила Салли. — Я не заметила никого, кто бы чем-нибудь выделялся среди остальных!
— В этом нет ничего странного, ведь авторитет утаме вытекает из самого факта власти ему данной. Внешне он ничем не отличается от других туземцев. Здешний утаме, это тот невзрачный мужчина, который вышел из кустов нам навстречу, — ответил Томек.
— Вы заметили, что цвет кожи у него светлее, чем у других? — вмешалась Наташа.
— И папа, и Бентли сразу обратили на это внимание, — ответил Томек. — По их мнению, в течение многих веков в Новой Гвинее селились люди разных континентов. Высадившись на побережье, они постепенно оттесняли туземцев в глубину острова и частично смешивались с ними. Таким образом, здесь появились многочисленные типы рас и множество языков. Видимо, первыми в Новую Гвинею прибыли малорослые пигмеи[95], после них появились негроиды[96], потом представители веддийско-австралоидной расы[97] и, наконец, — европейцы[98], благодаря которым в Океании возник полинезийский тип. Некоторые европейцы, во время длительного плавания на восток, по собственной воле, или по необходимости, селились на островах и смешивались с туземным населением. Бентли убежден, что бог Тсидибе и потомки первого утаме происходят от группы европеоидов, которые после высадки на берегу Новой Гвинеи пересекли горный хребет и спустились в долины, где обитали примитивные фьюджи. Видимо, им не трудно было создать миф о своем божественном происхождении, и захватить в свои руки власть.
— Весьма логический вывод, — сказал Джемс Бальмор. — Лучше организованные и отличающиеся интеллигенцией пришельцы, захватили власть и землю.
— Я так не сказал, — возразил Томек. — Земля осталась собственностью булуранис, то есть первобытных жителей. Она находится в их общем, совместном владении. Если утаме хочет что-либо посеять для себя, он должен просить общину выделить ему участок земли.
В беседах об обычаях папуасов время проходило незаметно. Шумная прежде деревушка, заметно притихла. Женщины и дети собирались в сторонке, мужчины садились вокруг костров, разведенных рядом с домами. К числу величайших удовольствий туземцев принадлежали табак и бетель. Поэтому одни из них торжественно и сосредоточено передавали из рук в руки толстые бамбуковые трубки, другие — жевали бетель. Некоторые прямо брали в рот листья бетеля, предварительно посыпав их пеплом из костра. Другие готовили жвачку более изысканным способом. Из банки, сделанной из плода тыквы, они деревянной ложкой доставали известь, полученную из молотых раковин, сыпали ее на листья бетеля, и перед тем как свернуть в трубку, клали в середину орехи арековой пальмы, добавляя еще и горсточку табака. Любителей бетеля всегда легко узнать по красновато-коричневому цвету зубов[99] и кроваво-красным губам.
Белые путешественники умолкли. Из находившихся рядом джунглей слышалось неумолчное пение цикад. Темные силуэты хижин на сваях, огненные блики костров, ползающие по нагим телам молчаливых туземцев, и светлое, усеянное звездами небо представляли незабываемую по живописности и оригинальности картину. Вдруг кто-то из туземцев, сидевших у костра медленно и робко затянул песню. Вскоре мотив подхватили новые голоса и вот уже все обитатели деревушки стройно запели печальную песню.
— Как печально они поют... шепнула друзьям Наташа.
— Даже Вильмовский и Бентли прервали работу, чтобы послушать печальную песню туземцев, — добавила Салли.
В это время к группе заслушавшейся молодежи подошел Смуга.
— Подумайте только, казалось бы люди примитивные, а сколько у них романтизма? — сказал он. — Айн'у'Ку говорит, что они поют песню о любви.
— И правда, я никак не заподозрил бы их в этом, — ответил Новицкий. — Днем они заставляют своих черных красоток работать хуже скотов, а по вечерам поют им о любви!
— Что город, то норов, капитан. Что деревня, то обычай, — заметил Вильмовский, который подошел к костру в обществе Бентли. — Мы интересовались обычаями наших хозяев. Они тоже задали нам несколько вопросов. Они, например, интересовались сколько у нас надо платить родителям девушки за такую жену, как Наташа или Салли. Я ответил, что у нас за жен не платят. Они с пониманием кивнули головой, причем один из воинов сказал: и правильно, белые женщины ничего не стоят, им надо помогать в работе.
— Да, да, совершенно верно! Папуасские женщины выполняют все тяжелые работы, поэтому за жену здесь надо платить одну или даже две свиньи, — смеясь добавил Бентли.
Девушки расхохотались, но беседа сейчас же прекратилась, потому что туземцы стали готовиться к танцам. На середину площадки вышли три папуаса с оригинальными барабанами в руках. Длинный корпус этих барабанов был уже в середине, чем по концам, и по форме напоминал древние клепсидры, употреблявшиеся в старину вместо часов[100]. Барабаны вскоре загудели... Обитатели деревушки и носильщики, нанятые белыми в Порт-Морсби, начали танцы.
— Время спать, — сказал Смуга. — Танцы, видимо, будут продолжаться до утра, а нам надо уже завтра добраться до Пополо.
* * *
Утро встало туманное и влажное. Несмотря на бессонную ночь, носильщики с охотой взялись за работу. Караван поджидал только возвращения женщин, посланных по воду к протекавшему довольно далеко ручью. Смуга был недоволен непредвиденным промедлением. Туземная деревушка находилась на берегу довольно большого ручья, но ее обитатели утверждали, что в ручье обитают злые духи и всякого, кто отважится пить из него воду постигнет беда. Поэтому женщины ежедневно ходили по воду к отдаленному ручью и приносили ее в деревушку в бамбуковых сосудах, делая запас воды, пригодной для питья — по мнению шаманов. Смуге такое промедление было очень не на руку, но он не позволил никому из членов экспедиции брать воду из близкого ручья.— Неужели мы должны прислушиваться к мнению суеверных дикарей? — возмутился Джемс Бальмор.
— Мы могли бы опровергнуть утверждения шаманов и напиться этой воды, ведь она, видимо, не принесет нам вреда, как утверждают эти шарлатаны, — добавил Збышек.
— Довольно пустой болтовни, господа! — упрекнул их Смуга. — Вы новички в путешествиях такого рода! Вам еще многому надо учиться. Бывает, что смешное, казалось бы, поверье может быть вполне обосновано.
— Вы в самом деле так считаете? — удивленно спросила Наташа.
— Да, конечно, — ответил Смуга. — Вы не думаете, что вода в этом ручье может содержать вредные минералы?
— Или, может быть, какие-нибудь гниющие растения делают ее не пригодной для питья? — добавил Томек. — Впрочем, я заметил, что местные жители бросают в воду ручья всяческие отходы и мусор.
— Нам они тоже советовали следовать их примеру, — вмешался Вильмовский. — По бытующему здесь поверью шаман, если захочет околдовать кого-нибудь, обязательно должен располагать предметом, принадлежавшим жертве. Туземцы верят, что всякий предмет, брошенный в воду становится недостижимым для злых духов и шаманов.
— Это смешное суеверие никому не вредит. Впрочем, кто его знает, может быть вода в ручье и в самом деле вредна, — сказал Смуга. — Было бы глупо, если бы мы из-за такого пустяка рассорились с туземцами.
— Ну, вот и конец ожиданиям! Идут женщины с водой — воскликнул Новицкий.
На краю деревушки показалась вереница женщин. Они несли на плечах по две бамбуковые трубы, заткнутые с обеих сторон деревянными пробками из стволов ароматных растений. Все присутствующие стали утолять жажду. Некоторые туземцы набирали воду в свернутые в трубку листья, другие пили прямо из бамбуковых труб,
Во время ночного гулянья обитатели деревушки подружились с носильщиками из Порт-Морсби, поэтому многие жители во главе с утаме решили сопровождать караван по дороге в Пополо. Все они, не исключая утаме добровольно взяли на себя часть поклажи. Караван отправился в путь.
Носильщики чувствовали себя превосходно. Как и все обитатели морского побережья они боялись горных племен, которые не раз нападали на береговые деревушки. Теперь они в мире и согласии шли вместе со своими вековыми врагами, делились с ними бетелем, признанным здесь повсеместно символом мира. Дружба заключена благодаря белым путешественникам, которые оказались действительно могущественными чародеями. Из близкого уже Пополо они собирались вернуться в родные деревушки на берегу моря. Поэтому теперь они шли в радостном настроении, пели хором песню наскоро сочиненную местным поэтом, в которой прославлялись подвиги великих белых путешественников[101].
Веселое настроение не прошло даже и после того, как во время одного из постоев утаме заявил, что пора уже возвращаться домой. Эти слова, сказанные им спокойно, были единственным приказом, изданным за все время похода. Путешественникам представился случай убедиться каким огромным авторитетом пользовался утаме среди своих людей, которые без малейшего протеста сразу стали собираться в дорогу и прощаться с белыми путешественниками и носильщиками из Порт-Морсби.
— Посмотрите-ка, друзья, невзрачный парень этот утаме, а каким пользуется уважением у своих, — сказал капитан Новицкий, наблюдая за поведением туземцев. — Нам бы поучиться дисциплины у них!
— Они его уважают, как родного отца, — заметил Томек. — Я только что размышлял об этом и мне пришло в голову интересное сравнение.
— Что за сравнение? Что ты там выдумываешь? — спросил Новицкий.
— Поведение утаме напоминает мне до некоторой степени Смугу. Он тоже пользуется огромным авторитетом и приказания издает не повышая голоса, так как и утаме.
— Ты попал в самую точку, — правильное замечание! — удивленно воскликнул Новицкий. — Но все же есть и разница. Смуга мужчина видный, а этот — карлик!
— Дело не во внешности, а во внутренних достоинствах.
— Ты, видимо, прав, потому что если бы командовали только самые сильные и высокие, то я несомненно был бы вождем! Что ж, мои родители хотели, как можно лучше, и одарили меня силой и ростом, только я слишком мало заглядывал в книги, — печально сказал Новицкий.
— У вас нет причин жаловаться, капитан. Пополнить знания никогда не поздно, а вот я хотел бы пользоваться таким уважением и любовью, каким вы пользуетесь у своего экипажа. Все они готовы идти за вами в огонь и воду!
— Ты в самом деле так считаешь?! — обрадовался Новицкий.
— Лучший пример этому — я сам, — ответил Томек. — Папа постоянно твердит, что я вам подражаю во всем...
— Вот уж действительно из нас два сапога пара! — ответил Новицкий. — Ты стараешься подражать мне, а я — тебе. Ты знаешь, я решил, что буду так же красиво писать в корабельном журнале, как это делаешь ты!
Говоря это, капитан Новицкий достал из большого левого кармана блузы толстую записную книжку.