Шломо Вульф. Убежище

руками и тому подоб-ная тягомотина. Но после того, как ей описали прогулку
Феликса на лыжах с голой среди бела дня Танькой, с их последующим сексом в
снегу, за которым из окна своего мезонина наблюдал в бинокль престарелый
сосед, она сама прикатила в Ленинград.
Она решила рассмотреть ее в театре. И мы с мамой тоже пошли туда.
Из ложи мы все ее разглядели в папин морской бинокль -- до последней
родинки на бесстыдно открытой шее... Танька была в узком коротком платье.
Идеальный на-ряд, чтобы дефилировать под красным фонарем. Но не в оперном же
театре!..
Феликсу тут же был сделан отрицательный тайный знак опытной
подпольщицы. Это был бескомпромиссный приговор -- такая дешевка опозорит всю
семью. А надо вам сказать, что более послушного и любящего сына я в жизни не
видела. Феликс своей мамой заслуженно гордился. Он был ей не только сыном,
но и бли-жайшим другом, делился всеми своими секретами и всегда брал ее
сторону при бесконечных раздорах между родителями.
Так что для всех нас было неприятным сюрпризом, что тетя Соня съездила
в Ле-нинград зря -- Феликс остался с "миледи", стал относиться к ней еще
лучше, хотя мы и не думали сдаваться.
Мы перешли к плану номер два. Не со мной -- пусть! Но и не с "миледи"!
Мама насела на Гену и его родителей -- тетю Фиру и дядю Сему. Феликс у них
давно давно был как родной. В тот вечер в парке, когда Танька обворожила
Феликса своим бюстом, сестра Гены Дина проговорилась, что неравнодушна к
моему же-ниху. Мы восприняли это как шутку -- в нашей компании не было места
интригам или лжи. Потом Дина от разговора на эту тему тактично уходила. И
вот я ее при-гласила к нам в гости и показала ей мой альбом, а там чуть не
на трети фотогра-фий был такой парень и в таких позах, что она вообще
потеряла над собой конт-роль -- сидела, задыхаясь. Только пот вытирала с
горящего лица. Я намекнула, что для меня это так, школьные годы чудесные, а
вот для нее самое время им всерьез заняться. Девочка она была потрясающая, к
тому же без пяти минут врач. Ну и, естественно, умница, как мы все, об этом
даже как-то и упоминать нескромно, верно?
Потом мы пригласили Феликса на вечеринку в семье Гены и Дины. Одного,
естес-твенно. Семен Борисович Богун был известным адвокатом и умел
ненавязчиво привести человека в соответствующее обстоятельствам состояние.
Феликсу пока-зали семейный альбом Богунов, из которого "забыли" изъять
фотографии Дины в купальнике и без. Чтобы дать ему возможность как-то
перевести дух от прелестей бесстыжей "миледи".
Естественно, Танька бесилась, пока ждала его в их комнате у Нарвских
ворот, и как-то вычислила, куда позвонить.
Он нечаянно принял ее за Дину, у них произошел разрыв. Только, как
выяснилось, ненадолго...

x x x

Так или иначе, никто из нас не удивился, когда Феликс, назло здравому
смыслу, взял Таньку с собой в Севастополь, надеясь убедить родителей в
правильности своего выбора. Давно известно, что настоящим дураком может быть
только очень умный человек...
Это не отменяло наших планов провести лето, как обычно, в том же
гостеприим-ном доме Дашковских. Наоборот. Просто игра перешла на другое
поле.
Как и предполагала моя мама, Илья Арнольдович тут же распустил свой
хвост. К моменту нашего появления в Севастополе несчастной тете Соне было
уже не до мезальянса. Во всяком случае, я никогда в жизни не видела железную
Софию такой жалкой и обескураженной. Оказывается, перепуганный неожиданным
разви-тием событий Феликс срочно увез Таньку в Орлиное к дяде Вите Полищуку,
а дядя Илья не выдержал разлуки с ней и умотал туда же на своей "волге".
Нам рассказали, что Танька надумала учиться самбо на пляже в Учкуевке,
а там, естественно, выступала голая и при отработке приемов довела
полковника до пол-ной прострации. Когда Феликс ее увез, тут такое
началось!..
Поэтому нам тетя Соня была так рада, как никогда и никому в жизни, а уж
уго-варивать ее примкнуть к стратегическому плану не приходилось. Несчастная
могла говорить о "миледи" только со скрежетом зубовным, междометиями и
матом. Как я ее понимала, Боже мой!.. У меня хоть было громоотводом наше
имение, а она...
Тут позвонила тетя Груша Полищук и прокричала, что Илья, мол, только
что сел в "волгу" вдрыбаган пьяный, взяв с собой Феликса с его хохочущей
девкой. И что она совершенно не представляет, как можно проехать в таком
состоянии сорок километров от Орлиного -- по одной из самых опасных горных
крымских трасс.
И вот через двадцать минут после звонка раздались шум машины, смех
проклятой "миледи" и веселые голоса Дашковских!
Представляете, какую энергию излучала эта ведьма? Только на метле могла
она перенести пьяного полковника вместе с сыном и "волгой" через все
пропасти и перевалы...

x x x

А они ввалились в раскуроченный дом, как ни в чем не бывало.
Но несчастная тетя Соня была здесь уже не одна -- с ней была я! И со
всей нашей преданной подлым Фелькой компанией. Вот уж с кем Таньке совсем не
мечталось здесь и сейчас встретиться! Ее рожа сразу вытянулась, а глаза
засверкали. Только и мы были готовы к встрече с врагом лицом к лицу.
Я начала с того, что бросилась, ей назло, Фельке на шею, целуя его в
губы. Регина сделала то же самое, чтобы стерва поняла, какие отношения с
девушками приняты в нашем узком кругу, и чтобы не строила из себя
единственную и неповторимую. Мальчики жали руки Феликсу и его папе, а Таньки
словно тут и не было. И это было только началом операции по ее изгнанию.
Я старалась всячески унизить проклятую соперницу моими нарядами и
прическами на фоне ее бедности и серости. Регина пыталась перебить
настроение Феликса об-нажением ненароком своих прелестей. Танька тоже не
сдавалась, приводя нас всех в исступление наглыми ласками "своего" Феликса и
растянутым купальником с вечно "нечаянно" соскальзывающим лифчиком. Парни
тут же серьезнели и на-долго выпадали из-под нашего влияния.
Как-то на пляжной волейбольной площадке мы вызвали на матч
моряков-курсан-тов из Стрелецкого училища. Танька, конечно, крушила их
по-над сеткой своими пушечными ударами в прыжке, что естественно для такой
дылды. Вдохновленный ею Феликс тоже лупил по мячу с моей ювелирно точной
подачи, но курсанты были парни с характером и побеждали. И вот тут у
капитанши нашей команды при замахе спадает с правой груди ее тряпочка.
Бесстыжая делает вид, что в пылу игры ничего не замечает или, мол, ей победа
дороже мелких неудобств. Продолжает от-бивать мячи и нападать. Ставит блок,
взлетая вместе с атакующим курсантом у сетки, а тряпочка уже вся на поясе.
Кто из моряков сможет дальше играть перед такой впечатляющей грудью?...
Сначала парень, который судил игру, едва сполз со своего возвышения. Потом
были деморализованы все курсанты, и, наконец, Гена, Валера и даже вроде бы
очень знакомый с прелестями "миледи" Феликс забыли, во что они тут играют и
куда надо подавать мячи...
Зрители ей неистово хлопали, нам присудили победу, а подлая самка, как
ни в чем не бывало, оттянув пальцами тряпочку, запаковала свое хозяйство
куда надо, словно захлопнула витрину секс-шопа, и пошла себе с Феликсом к
воде, играя всем, чем она располагает. На пляже наступила такая тишина, все
так смотрели им вслед, что будь у меня автомат...
А тут еще Гена отозвал Валеру и стал что-то страстно шептать своему
другу, тоже не сводя глаз с "изумительной спины", "невероятной геометрии" и
тому подо-бного, как мне удалось подслушать. Валера все сильнее бледнел.
Естественно, это нас с Региной заинтриговало. Мы тут же подскочили и не
отстали, пока нам не поведали о "специфических отношениях". Феликс
проговорился своей маме, а та выложила, оказывается, Гене.
Ну и ну! Я потом всю ночь не спала... Надо же! Предположим, Феликс мог
на это решиться, но она-то сама как осмелилась? Уж на что я верила Феликсу,
знала его всю жизнь, но...
Ладно, на эту тему я с некоторых пор распространяться не решаюсь. Все!
Об этом ни намека...
Догадываясь о причине пристальных, тревожных взглядов парней, Танька
свирепо поглядывала на своего болтуна, который притворился, что спит. Тогда
она ре-шила, в своей манере, прямо в заплыве, выяснить у Валеры правду. Я
подумала, что она его там утопила, когда она примчалась одна своим неистовым
кролем и рухнула рядом с Феликсом, демонстративно сорвав с себя тряпочку.
Спасибо хоть легла лицом вниз. Несчастный Валера совершал свои маневры
где-то на кромке территориальных вод, не решаясь выйти на берег, пока Танька
вела с Феликсом разговор таким тоном, каким голодная волчица беседует с
деморализованным путником перед тем как в сугробе перервать ему глотку
зубами.
Вечером началось бурное объяснение Феликса со своей мамой за калиткой,
что еще больше накалило обстановку. Вернувшись во двор, он впервые при нас
наорал на свою, кстати, сразу притихшую "миледи".
Так что когда она отказалась идти с нами в театр, а Феликс не настаивал
и расстал-ся с ней без видимого сожаления, мы дружно и открыто праздновали
победу. "Феля должен сам отправить ее обратно, -- охладила нас Регина. --
Иначе она что угодно стерпит, не имея иного выхода. Даже если она вообще
располагает деньгами на обратную дорогу, то ей самой нипочем не достать в
сезон билет. Не радуйтесь раньше времени."

x x x

Наутро меня разбудил грохот. Склонная к шумовым эффектам тетя Соня
крушила все вокруг. Феликс, поспешно спустившись из своей комнаты в одних
трусах дол-го не мог понять, что произошло. Потом он понял, что примадонна
сбежала и стал двигаться, как таракан, опрысканный дихлофосом. Даже влетел к
себе в комнату, проверить, не там ли ненароком завалялась его Тайка вместе
со своим перевя-занным бечевкой чемоданишком. Выглянув на крыльцо и
обнаружив разбросан-ные в беспорядке рыболовные снасти своего папаши, а
потом и открытую дверь пустого гаража, он бросился одеваться.
"Они уехали... Скорее всего, в Орлиное! Я еду за ними, -- бессмысленно
повторял он, рассовывая по карманам деньги и паспорт. -- Я так и знал..."
"Я так и знала! -- кричала эхом бедная "Казимировна", ломая руки. --
Поняв, что Феликсу она больше не нужна, потаскуха увела у меня Илью! Это
было неизбежно! Ни один здоровый мужчина не выдержит таких провокаций
молодой секс-бомбы... Илюша ни в чем не виноват!.. Я его прощаю... Но ее я
немедленно отравлю. Зачем, ну зачем я этого не сделала раньше?.. Эта свинья
вообще не разбирала, что жрет!"
"Феликс, все к лучшему, -- пыталась я успокоить совершенно
деморализованного дурака, продолжавшего рыскать то в туалет, то в душевую,
надеясь черт знает на что. -- Плюнь и забудь."
"Папа просто отбил у меня Таню, как она сама отбила меня у тебя, --
глухо ответил он, в отчаянии взглянув мне в глаза. -- Он ее увез в Орлиное!!
Он будет любить ее на моем пляжике в Ласпи... Это хоть вы все понимаете?"
"Любить? Ее?! На пляжике!.. -- рыдала его мама.-- За что? Господи, да за
что ее вообще можно любить? Что она успела хоть кому-нибудь сделать
хорошего? Фе-ликс, если ты мне сын, поезжай, выследи их и убей ее! Если
необходимо -- и его! А себя я убью сама..."
"Соня, -- пыталась привести ее в порядок тетя Рая, прибежавшая на шум из
дома напротив. -- Опомнись! На какой пляж едут с вещами? Она просто
подслушивала наш вчерашний разговор, обиделась на Феликса и собралась на
вокзал, а Илья как раз собирался на рыбалку. Вот и подбросил ее до поезда. И
помог купить билет. Все сложилось просто на удивление удачно. И тебе никуда
не надо ехать, Феля. Если снасти валяются, то они встретились рано утром.
Позвони Виктору в Орли-ное и спроси, там ли Илья и с кем."
Феликс вытер залитое не то потом, не то слезами лицо и побежал к
телефону. "Никто к дяде Вите не приезжал, -- глухо сказал он, положив трубку.
-- А с вокзала, если Таня уехала одна, папа давно вернулся бы. Они уехали
вместе, это точно." "Куда!? -- закричала тетя Соня. -- В Ленинград?" "Хорошо
бы... Таня мечтала о Дальнем Востоке..."
"Ма-ма! -- плакала тетя Соня уже тихо и тонко. -- У него там по всем
базам друзья. Нам его не разыскать никогда..." "Его паспорт на месте, --
догадалась проверить в кабинете полковника Регина. -- И вообще никаких следов
сборов в дорогу. Она смылась одна. А он ее просто провожает." "Региночка, --
бросилась ей на шею разгромленная атаманша. -- Спасибо тебе сердечное...
Слава Богу..."
Тут зашумела на узкой улице машина, загремели засовы гаража, потом
раздались знакомые тяжелые шаги на крыльце, и во двор вошел мрачный как туча
глава семьи.
"Не вы ль сперва так злобно гнали ее свободный смелый дар и для потехи
раз-дували чуть затаившийся пожар? -- с пафосом начал он, обдавая зрителей
перегар-ом. -- Что ж, веселитесь... она мучений последних вынести... не
могла. Ее убийца, -- ткнул он пальцем в свою растерзанную жену, --
хладнокровно несла удар... спасенья нет; пустое сердце бьется ровно... Я
отправил Таню в Ленинград на самолете. Вы все просто не достойны дышать с
ней одним воздухом. Кто-то был должен... Кто-то должен был ее от вас спасти,
оказаться мужчиной..."
"Я немедленно лечу за ней вслед, -- закричал Феликс, хватая
крест-накрест свои уши, что меня всегда умиляло. -- Я тут и минуты без Тани
на останусь..." "Лети, -- уже спокойно сказала его мама, скрестив руки на
груди. -- Лети куда хочешь и к кому угодно. Если у тебя есть деньги."
Я прекрасно поняла изумление Феликса при этих словах. Для нас с ним в
наших семьях этого слова вообще не существовало. Мы брали столько, сколько
нам надо было, без малейшего контроля. "Папа, -- вызывающе сказал он, -- мне
нужна тыся-ча рублей, чтобы в Ленинграде уладить мои отношения с Таней..."
"Нет, сын, -- вдруг протрезвел направившийся было к себе полковник. --
Потому, что ты ее не стоишь. Поэтому Танечка уехала. Жаль только, что я сам
слишком стар для брака с этой благородной женщиной! Уж я бы..."
"Я сразу поняла, -- воскликнула его боевая подруга и верная спутница
жизни. -- что она будет отбивать у меня и мужа! Я дам тебе деньги, Феликс.
Привези, при-вези мне ее обратно, усади за мой стол. Я ее тут же отравлю,
как бешеную собаку... Клянусь вам при всех!"
"Да чего это вы тут все так ссоритесь? -- не выдержала я. -- Посмотрите
вы, на-конец, друг на друга! Вы же всегда были такими милыми и
благожелательными. Дядя Илья, это же я, ваша любимая Эликс! Что вы на
меня-то смотрите таким волком? Что я вам сделала? Чем не угодила? Тетя Соня!
Посмотрите на своего мужа внимательнее. Он же совсем не предатель и изменщик
какой-то, а просто болен. Все через пару дней пройдет, раз она наконец-то
смылась! Вы все радо-ваться должны, что все так благополучно закончилось.
Ведь Феликс мог на ней жениться еще в Ленинграде и привезти ее сюда на
законных основаниях. Тогда ваш милый дом превратился бы в ад. Она бы без
конца нарочно совала свой несравненный бюст дяде Илье прямо в нос, в самых
неожиданных ситуациях, как маньяк-эксгибиционист. И в доме начались бы драки
между отцом и сыном..."

3.

Феликс:
Для меня немедленно настала та самая бесконечная пытка насильственной
разлукой, которой хотела избежать Таня, выстроив себе убежище на краю света.
Буквально все в доме и в городе без конца напоминало мне только о ней. Я
не-сколько раз, словно спохватившись, кидался то в свою комнату, то в уголок
за печкой, где я так недавно ее целовал. В переполненном голосами дворе и
доме, как и в битком набитом курортниками городе словно стало пусто. Тоска
нарастала. В ответ на безобидное шутливое замечание Гены за обедом я так
ткнул его носком в голень под столом, что он хромал до вечера, а потом
вообще боялся попадаться мне на глаза. Элла жалко улыбалась, но тоже больше
не выступала. Только мама откровенно праздновала победу. Но и с моей любимой
мамой я отказывался вести какие-либо беседы.
Лето, между тем, продолжалось, и мои друзья стали собираться в
привычный поход в Ласпи, где я всего две недели назад был с Таней вдвоем.
В Орлином мы переночевали у дяди Вити. Я заглянул было к папе в его
прист-ройку, но тот встретил меня таким матом, что я поспешил вернуться в
дом. Судя по всему он тут активно занимался все эти дни дегустацией, и
отказался выйти к моим друзьям. А утром и я отказался идти с ними в Ласпи.
"Феликс, -- пыталась шутить Элла. -- Мы же твои тропинки не помним. Мы
сорвем-ся, и моя безвременная гибель будет на твоей совести."
"Даже если ты и слетишь в пропасть, -- вдруг сказал я, чувствуя, как у
меня темнеет в глазах, -- то еще много чего останется на твоей совести."
"Ничего себе! -- ахнула Элла. -- Прямо вторая "миледи". Сейчас он еще
носом кру-танет и -- все дома!" "Одно слово, подруга детства, и тебе уже
никакая пропасть не понадобится, -- скрипнули мои зубы. -- Вот ненасытная
натура!"
"Ладно, -- вступил умный Валера. -- Феликсу надо от нас отдохнуть,
ребята. Разоб-рали рюкзаки и затянули песню: Мы идем, нас ведут, нам не
хочется... До привала еще далеко, -- уныло подхватили остальные. -- Труп
туриста в ущелье колотится, где-то там глубоко-глубоко..."
И знакомая до боли четверка стала удаляться по пыльной сельской улице
под недоброжелательными взглядами соседей дяди Вити из каждого двора.
Я совсем было собрался, впервые оставшись без копейки, попросить на
автобус у дяди Вити, как начался такой циклон с градом, грозой и ливнем, что
мне пришлось сесть в "волгу" и поспешить за моими друзьями. Мне чудом
удалось их спасти, так как машина попала в оползень и зацепилась за камни
только на краю обрыва. Надо признать, что мне здорово помогли протрезвевший
папа и дядя Витя со своим сыном Опанасом...

4.

Элла:
Вранье, как и все, что они вам тут рассказывают! Нет, дайте мне
рассказать, чтобы вы поняли, с кем имеете дело... "Надо признать, что мне
здорово помогли протрез-вевший папа и дядя Витя со своим сыном Опанасом..."
Надо же!..
Вот как было дело.
Щадя чувства околдованного и покинутого обалдуя, мы выезжали только
туда, где он не был с Танькой, пока Феликс сам не предложил совершить наш
традици-онный поход в Ласпи через Орлиное.
Сейчас, в цивилизованной стране и через десятилетия трудно поверить,
что для подавляющего большинства жителей этого крупного села каждая рутинная
поездка в город за покупками означала нечто вроде панической эвакуации туда
и обратно. Пышущий жаром, провонявший бензиновой гарью и дорожной пылью
автобус подходил к своим пассажирам-сельчанам, как ледокол к острову --
проби-ваясь сквозь толпу мечущихся перед ним стариков и старух. Не надеясь
на силу, они пытались взять хитростью, оказаться у открывшейся двери до
того, как мо-лодые и сильные начнут привычный штурм.
В этой толчее оказались и мы пятеро. Дядя Илья тотчас после последних
событий слинял на "волге" в то же Орлиное и больше не возвращался,
отказываясь подхо-дить к телефону. Теперь мы со своими рюкзаками, палатками
и ластами были захвачены все крушащей массой, пытавшейся ворваться в
раскрывшиеся двери. Но там застряла самая ловкая старуха. Несчастная в
спешке растеряла свои городские покупки и лихорадочно пыталась их спасти
из-под ног. К тому же, она ни за что не хотела проходить в салон: "Так я ж
вам гховору. Укачиваюсь. Да. Я могху тильки тута стояты, щоб вочи дорогу
бачилы... Та вы ж проходьте, хиба я мешаю?.."
Феликс принял удар на себя, упираясь раздвинутыми руками в двери, чтобы
нас с Региной не смяли на входе. На него орали, его колотили по спине. Я
видела брезгливую гримасу на содрогавшемся напряженном лице и остро его
жалела. Вот кто любил бы и ценил этого идиотика, так это я, а не какая-то
"миледи"...
Нас с Региной прижало к заднему окну, а мальчики, упираясь в поручень
руками, опекали нас, выдерживая такое давление, какого не знала ни одна
субмарина. Я испытывала давно забытое счастье дышать прямо в лицо своему
предателю и молила Бога, чтобы его железные руки не выдержали и чтобы толпа
все-таки прижала его ко мне. Я всегда любила быть ближе некуда с ним в
давке. Наконец, после очередного мата и треска в дверях, он прижался ко мне
так, что мою спину просто переламывал поручень, но я не чувствовала ничего,
кроме счастья, что его щека лежит на моей щеке. В конце концов, я тоже
женщина, я ничуть не меньше проклятой Таньки горжусь своим бюстом. И совсем
не прочь его помять о мужс-кое тело... У меня дажедыхание остановилось от
ощущения нашей пусть неестест-венной, но близости. Но я тут же поняла, что
это совсем не то, что было до злове-щей драки в колхозе. У моего любимого не
шевельнулось ответное чувство, что при таком сцеплении наших тел было бы
вполне заметно.
Я пыталась пошевелиться, чтобы потереться об него, но он только
подложил ладо-ни под мою спину, спасая ее от поручня. Меня опекал друг
детства -- не мужчина. Ему было наплевать на мою грудь, он весь был в
воспоминаниях о другой...
Автобус мчался по извивающейся горной дороге. Феликс остекленевшими
глазами смотрел на убегающий черный асфальт. Он не только не ощущал меня. Он
в упор меня не видел, с-скотина...
В Орлином мы вышли на автостанции над заброшенным белым колодцем и
вытя-нулись в привычную цепочку во главе с Феликсом.
Добрый дядя Витя уже стоял у калитки в своей соломенной шляпе и щерил
редкие зубы из-под пушистых вислых усов. Меня он поцеловал и сказал что-то
ласковое.
Дяди Ильи нигде не было видно.
К утру моя головная боль, приглушенная было вчера таблеткой и тяжелым
забы-тьем вместо сна на душном сеновале, начала свои зловещие игры в висках.
Над-вигалось нечто ужасное. Я поняла это, когда Феликс отказался идти с
нами.
"Ты же сам говорил, -- пыталась я его образумить, -- что если не туда
свернешь, то можно зайти в смертельный тупик, где ни развернуться с
рюкзаком, ни идти дальше нельзя -- только пятиться..." "Ты хоть сама
представляешь, что ты сама столкнула -- на самое дно, Элла? -- вдруг сказал
он. -- Какой пропасти?.. И тебе все еще аукнется так, что сама рада не
будешь. Пошла вон!.."
Вот тебе и имение! Не кому-то, не какой-то горничной, а мне самой
такое!.. Я зап-лакала и полезла в рюкзак за платком, пятерчаткой и флягой,
ломая ногти о зас-тежки карманчиков.
Феликс смешался и стал дергать свои уши.
"Ладно, -- заторопился Валера, странно на нас обоих поглядывая, словно и
он был в курсе нашей парапсихологии. -- Разобрали рюкзаки и затянули песню."
Я без конца оглядывалась, надеясь, что нас окликнут. Феликс
действительно не уходил, пристально глядя нам вслед.
Над Лысой горой показался яркий малиновый диск восходящего солнца. От
его сияния фигура Феликса потемнела и исчезла.
Мы не вернемся, пронзила меня сладкая мысль. Не зря у меня так зловеще
пуль-сирует боль в висках. И он это сейчас чувствует. Мы все погибнем,
пытаясь спасти друг друга. И пусть! Он же сам себе этого никогда и не
простит...
Словно в ответ на мои мысли вдруг резко потемнело. Вместо солнца уже
клубился белый пар с багровыми краями. А за ним стремительно поднималось
что-то исси-ня-черное. Обреченно квакнула последняя в заглохшем утреннем
торжествующем хоре лягушка, и настала зловещая тишина. Исчез даже ветерок,
всегда звенящий в горном воздухе. Где-то на краю села тоскливо завыла
собака, а за ней взорвался отчаянный лай и вой из всех дворов. Этот
предсмертный вопль оборвался так же внезапно, как и возник. Тишина стала еще
глубже.
Валера поднял свой посох: "Возвращаемся! Приближается гроза, а после
ливня по таким тропкам идти смертельно опасно."
"Плюнь, -- сказала я, одержимая своей мыслью погибнуть назло моему
предателю. -- Пойдем себе по дороге." "Во-первых, -- поддержал друга Гена, --
по серпентину идти два часа, а, во-вторых, при хорошем дожде потоки через
дорогу, случалось, и машины смывали."
Где-то зашипело. Рвануло крутящимся столбом пыли и колючек, от которых
мы стали кашлять и протирать глаза. Стало темно, как ночью. Мы заспешили
обратно. Навстречу, светя фарами в облаках поднявшейся со всех сторон пыли,
мчалась "волга" с перепуганным Феликсом за рулем. Только мы запихнули
рюкзаки в об-ширный багажник пикапа и влезли внутрь салона, как в лобовое
стекло снарядом ударила белая градина, разлетевшаяся на тысячу кусков. На
крышу словно обру-шился камнепад. В поле металось стадо. Коровы то пытались
лечь в грязь, то становились на дыбы. Пастух сунул голову под вздрагивающую
тушу расставив-шего ноги неподвижного быка и подбрасывал незащищенный тощий
зад, когда по нему лупили ледяные камешки.
"Волга" натужно ревела, буксуя на моментально превратившейся в грязь
пыли. Градины фейерверком отлетали от стонущей крыши. От некоторых ударов
содро-галась вся машина.
"Если пробьет капот, -- тревожно мигали в темноте глаза Регины, -- мы
взорвемся и сгорим тут заживо..." "Хуже другое, -- Феликс, лихорадочно
переключал скорости и вертел руль. -- Оползень. Куда бы мы ни двигались, нас
вместе с грунтом тянет к обрыву..."
В окнах была только низвергающаяся серая масса. Не видно было ни
обрыва, ни спасительного асфальта, до которого тщетно пытался добраться наш
водитель. Мне показалось, что мы уже летим в пропасть, когда дверь рванули
снаружи.
Возникшая оттуда мощная голая рука выбросила Феликса под дождь. На его
месте оказался дядя Илья, а Феликс, утопая в слизи по колено, толкал машину
в капот, скаля зубы. Полковник делал те же движения рукоятками, рулем и
педалями, что и его сын, но "волга" послушно рванулась задом, отодвинулась
от уже видимого в зыбком мраке обрыва и вынеслась на асфальт, где дядя Илья