– Пива для всех, идет? – проорал Нил, перекрикивая завывания гитары Эдди ван Халена, раздающиеся из автоматического проигрывателя. – Кэролайн?
   – Отлично! – прокричала она.
   Кэролайн не очень любила пиво, но в тот момент покупка шотландского виски была за пределами ее финансовых возможностей, а идея купить в баре белое вино представлялось сомнительной. Пиво более или менее годилось.
   Они выпили за Кэролайн, а потом друг за друга; оставшаяся троица получила по четверке или по четверке с плюсом за работу по договорному праву. Они хохотали и поддерживали подобие разговора под шум и музыку на верхнем уровне децибелов. Кэролайн была им всем благодарна. Обычно ее субботний вечер ничем не отличался от вечеров с понедельника по пятницу. Даже пиво, выпитое вместе с однокурсниками, было для нее событием.
   В конце концов, Сьюзен сказала, что она должна идти встречать свою мать из кино, и все договорились увидеться назавтра у Кэролайн. Теперь их встречи по выходным длились дольше. Был уже ноябрь, дело близилось к устрашающим экзаменам первого семестра, и напряжение усиливалось.
   Они расстались прямо у бара, и Кэролайн повернулась, чтобы пройти полквартала до метро. Было еще только шесть часов, и на улице были люди. Кэролайн быстро двинулась в путь, как вдруг почувствовала, что кто-то схватил ее за руку.
   Она рванулась, приготовившись завопить и одновременно доставая из сумочки газовый баллончик, который всегда носила с собой.
   – Пожалуйста, не кричите, мисс Фолкнер, – сказал Дэниел Фрателли. Он поднял руки над головой, насмешливо улыбаясь. – Я вижу, студентка готова к самообороне.
   Кэролайн со свистом выдохнула воздух и попыталась остудить свой адреналин.
   – Сначала следовало бы заговорить с человеком, профессор, а потом уже хватать его, – сказала она прерывающимся голосом. – Прошу прощения, но я вас не видела. Откуда мне было знать, что это вы?
   – Полностью признаю свою вину. Я остановил вас, чтобы попробовать пригласить вас выпить, как уже предлагал вам на приеме у декана.
   Дэниел ежился от холода. На нем был твидовый плащ и клетчатый шерстяной шарф вокруг шеи.
   – Это очень мило с вашей стороны, но я только что вышла из «Бара».
   – Тогда вам действительно необходимо выпить. Пойдемте, за этим углом есть маленькое спокойное местечко. Вход только для взрослых с тихими голосами, а из музыки только Телониус Монк и Вивальди, улыбнулся Дэниел.
   Кэролайн почувствовала, что ей хочется пойти с ним. Опять эта улыбка: она делала его веселым и добрым, его энергия превращалась в теплоту. Все в его характере, что казалось таким чужим, растворялось в улыбке. Когда он улыбался, Кэролайн каждый раз осознавала, почему она никогда не понимала Дэниела Фрателли. Инстинктивно она тоже ответила улыбкой.
   Дэниел увидел ответную улыбку и, не дожидаясь слов, взял Кэролайн за руку и повел через улицу в невзрачное заведение без всякой вывески. Интерьер был под стать звучавшему там неспешному джазу.
   Все было выполнено в розово-лиловых и серых тонах с серебром, с художественными украшениями на стенах. Дэниел посадил Кэролайн на одну из скамеек, снял пальто и сел напротив нее. На нем была зеленая клетчатая рубашка и коричневый твидовый жилет.
   Каким-то образом все это хорошо сочеталось с его потертыми джинсами и кроссовками.
   Кэролайн смотрела на Дэниела через стол. Его глаза блестели, а на губах играла улыбка. Густые темные волосы, тронутые сединой на висках, были всклокочены, и прядь волос упала на лоб. Кэролайн никогда еще не видела его таким привлекательным.
   Почти красивым, заключила она. Почти.
   – Что бы вы хотели? – спросил Дэниел, когда подошел официант. – 3абавного маленького Шардоне?
   Его улыбка показала Кэролайн, что он смеется не над ней, а над снобами, которые, говоря о вине, дают ему человеческие характеристики.
   – Я пила мексиканское пиво, – предупредила Кэролайн.
   – Наверное, в баре это самое безопасное. Но здесь я ручаюсь за вино. Я возьму немного калифорнийского 3индфанделя, Арт.
   3аказав то же самое, Кэролайн подумала, что профессор Фрателли, очевидно, часто сюда заходит, раз он знает имя официанта.
   – Предупреждаю вас, что 3индфандель не забавный. Скорее, немного скучный, – сказал Дэниел.
   – Я все-таки рискну. – Официант вернулся со стаканами, и Кэролайн поднесла свой стакан к стакану Дэниела. – Большое вам спасибо за вино, профессор. Я ценю, что вы свернули с пути…
   Дэниел ответил гримасой:
   – Я вовсе не любезен, и вы это знаете. Я никогда не бываю любезным. Я пригласил вас сюда, потому что увидел вас и подумал, что это неплохая идея.
   Кэролайн глотнула вина. Она все еще настороженно относилась к Дэниелу, но вино было хорошее, и пока что Дэниел-Разрушитель был более чем вежлив. Просто мил. Почти очарователен. Конечно, если идти старым путем, через пять минут они начнут спорить. Но будет гораздо труднее скрестить шпаги с человеком, который считает, что она заслужила приз. Неужели тот факт, что она оказалась хорошей студенткой, сделал Дэниела таким приятным? Кэролайн не была уверена, что ей уютно с вежливым и очаровательным Дэниелом Фрателли. Она могла защититься от его сарказма и неодобрения, но как ей соблюсти дистанцию, когда он улыбается, шутит и выглядит таким оживленным?
   Дэниел оценивающе посмотрел на нее:
   – Мне нравится ваш свитер. Вам идет голубой цвет. Носите его чаще.
   – Спасибо. – Кэролайн наклонила голову. Свет отражался в ее волосах, придавая им оттенок неяркого солнечного сияния. – Суббота – это единственный день, когда я не еду в школу прямо с работы и поэтому могу одеться свободно.
   Несколько минут они сидели в непринужденном молчании, пока Дэниел не сказал:
   – Надеюсь, это означает, что мы можем прекратить наши споры. Нам удалось поддерживать вежливую беседу целых, – он взглянул на часы, – десять минут. Как вы думаете, если перед каждым занятием выпивать по стакану вина, мы сможем создать такое же благодушное настроение?
   – Это интересная мысль, – сказала Кэролайн, – но я думаю, что будет то же самое, если я обещаю не поднимать руку в классе, а вы согласитесь не вызывать меня. Если мы не будем разговаривать друг с другом, то не сможем спорить.
   – Это очень трусливая идея, мисс Фолкнер, хотя я должен признать, что вы действительно много возражаете в классе.
   То, что Кэролайн Фолкнер не соглашалась с ним, было, с точки зрения Дэниела, одним из ее подкупающих качеств. Она всегда была вежлива, но смело высказывала свои мысли, на что редко решались другие первокурсники.
   – Я не считаю, что это простые возражения, профессор, – строго сказала Кэролайн, еле сдерживая улыбку. – Мы обмениваемся мнениями.
   Она подняла подбородок. Ей было слишком много лет, чтобы ее мог смутить Дэниел Фрателли, даже когда он озадачивал ее, становясь просто приятным. Это навело Кэролайн на другую мысль, которая охватила ее, как порыв холодного ветра. Она смотрела его резюме в каталоге юридической школы. Профессору Дэниелу Энтони Фрателли было тридцать семь лет, на семь лет меньше, чем Кэролайн. Вероятно, многим женщинам эта разница не показалась бы слишком большой, но они не учились в школе с людьми одного возраста с их детьми. Их не учил преподаватель на несколько лет младше, чем они. Возможно, это была всего лишь минутная слабость, но Кэролайн стало неуютно.
   В такой ситуации глупо было сидеть, улыбаясь этому человеку, как будто они коллеги или даже друзья. Пусть она старше его, и все же он ее учитель, человек, которому предстоит познакомить ее с тайнами будущей профессии. Теперь Кэролайн чувствовала себя легко в своей группе, хотя поначалу ее смущало, что она гораздо старше их всех. Но, сидя за столиком с Дэниелом Фрателли, она опять почувствовала разницу в возрасте. Может быть, подумала она, Тесса права, и она ведет себя как дура, пытаясь стать адвокатом и изменить свою жизнь. Почему ей так важен возраст Дэниела Фрателли? Ведь не потому же, что она им увлеклась.
   Эта мысль повергла Кэролайн в смятение. Что за глупости. Разумеется, она не увлеклась Дэниелом. Абсурдная идея.
   – Я думаю, что наши споры в классе можно назвать бурным обменом мнениями или полной и откровенной дискуссией, как обычно говорят дипломаты о провалившейся мирной конференции. – Дэниел поднял стакан. – Я рад, что вы пришли сюда, и рад, что мы не спорим. Мне нравится, когда вы улыбаетесь.
   Он протянул руку поверх маленького круглого столика и дотронулся до руки Кэролайн.
   Кэролайн не могла отвечать. Она запаниковала и быстро убрала руку. Пора уходить от этой улыбки, и от вина, и от электрического тока, который исходит от его руки. Мысль о том, чтобы сблизиться с теплым и дружелюбным Дэниелом Фрателли, явно пугала. Новые отношения не стояли в планах Кэролайн. Она принялась надевать свою парку.
   – Куда вы? – встревоженно посмотрел на нее Дэниел.
   Он получал удовольствие, впервые за много месяцев расслабившись в обществе яркой и привлекательной женщины, и вдруг у нее на лице появилось это выражение испуганной крольчихи и она собралась уходить. Как раз тогда, когда им почти уже стало уютно вместе. Он первый раз он почувствовал себя по-настоящему хорошо с Кэролайн Фолкнер. Может быть, дело было в свитере и вельветовых брюках вместо обычной строгой юбки и блузки.
   – Домой. Если я поспешу, то как раз успею на поезд.
   Дэниел снова посмотрел на часы:
   – Последний поезд на Бринвуд уходит в семь тридцать? По субботам? Куда катится наша железнодорожная система?
   – Нет-нет, не последний, но последний из тех, каким я хотела бы ехать.
   Кэролайн не хотелось объяснять, что от поезда ей еще четыре квартала идти по улицам, где мало фонарей и еще меньше тротуаров.
   – Разрешите, я довезу вас. Тогда вы сможете остаться и поужинать со мной. Здесь у них превосходный салат из тунца. По-моему, они называют его как-то по-французски, но все равно вкусно.
   – Спасибо, но я лучше поеду.
   – Отлично, я вас довезу.
   Дэниел положил на стол смятый счет и поднялся. – Нет, правда. – Кэролайн попятилась от него, опасаясь сидеть рядом с ним в темноте, даже если он будет при этом вести машину. Он был слишком уж привлекательный. – Я всегда езжу на поезде.
   – Мисс Фолкнер, мы это уже обсуждали. Это и тогда было не очень интересно, а сейчас так просто скучно. Ну почему вам не отбросить церемонии и не позволить мне отвезти вас домой?
   Кэролайн попыталась найти причину, по которой ему не следовало этого делать:
   – Разве ваша семья не ждет вас домой? Разве они не беспокоятся?
   – У меня нет жены, мисс Фолкнер, а дочка ужинает у моего брата. Я не довезу вас до дому только в том случае, если бринвудские полицейские арестуют меня за вождение дешевой машины.
   Он подал Кэролайн свою теплую ладонь и повел ее к двери.

Глава 6

   – Почему вы не хотели, чтобы я отвез вас домой? – спросил Дэниел, не глядя на Кэролайн. Его глаза были прикованы к дороге, но голос звучал тихо и доверительно. – Вы живете с бандой террористов и не хотите, чтобы это открылось, или причина во мне?
   – Причина в вас, – ответила Кэролайн, отвернувшись к окну.
   Дэниел помолчал, задетый таким прямым ответом. Потом он увидел, что она улыбается. Кэролайн Фолкнер поймала его на удочку. Тем не менее, когда он снова заговорил, за его шутливым тоном скрывался серьезный смысл:
   – Почему? Обычно меня все считают чертовски славным парнем.
   – Кто так считает? Ваши студенты? – недоверчиво спросила Кэролайн.
   Может быть, дело было в выпитом вине, но сейчас она развлекалась, поддразнивая Дэниела Фрателли.
   – Студенты – вряд ли. – Профиль Дэниела освещался вспышками света от дорожных знаков по бокам скоростной магистрали. Краем глаза Кэролайн видела, что его рот растянут в улыбке. – Но мои сестры дадут мне письменное свидетельство. А мои племянницы и племянники думают, будто я – один из старых веселых эльфов Санта-Клауса.
   Кэролайн расхохоталась, представив шестифутового язвительного Дэниела Фрателли в роли веселого эльфа. Она заметила, что он не упомянул свою дочку среди тех, кто считает его Котом в сапогах.
   – Вы мне не верите. Как же вы циничны, мисс Фолкнер.
   – Это юридическая школа со мной такое сделала. До того как я начала учиться, меня называли Маленькой Ухти-Тухти, я разливала солнечный свет и излучала оптимизм везде, где бы ни находилась. Видите, профессор, что со мной сделали два месяца слушания лекций Фрателли?
   Возникла пауза, затем Дэниел произнес более серьезным тоном:
   – Давайте не будем говорить о юридической школе, и, пожалуйста, не называйте меня профессором.
   – Почему же нет? Если бы я была профессором, то изменила бы свое имя на «Профессор», чтобы все меня так звали. Это очень впечатляющее звание.
   – Да, заметно, как я вас впечатляю, Кэролайн.
   Не успела она выразить протест по поводу того, что он назвал ее по имени, как они подъехали к городу и ей пришлось давать инструкции, куда ехать.
   Больше они не разговаривали, пока не подъехали к большому каменному дому. В темноте Дэниел увидел железные ворота с каменными колоннами перед длинной подъездной дорожкой, которая вела к колоннам дома, казавшегося огромным в бледном свете луны.
   – Не пытайтесь въехать внутрь, там сплошные рытвины. Остановитесь здесь, у обочины. – Кэролайн повернулась к Дэниелу и взяла его за руку. – Спасибо.
   – Славный дом, Кэролайн. Вы здесь одна живете?
   – В основном да.
   Кэролайн не собиралась объяснять финансовые проблемы, которые заставили ее жить в этом огромном старом доме, который съедал безумные деньги на обогрев и ремонт.
   – В основном? Очень двусмысленное высказывание, достойное адвоката. – Дэниел повернулся к Кэролайн и положил руку на спинку сиденья. – Я не буду допытываться.
   – Это хорошо, профес…
   – Мне казалось, вы согласились не звать меня профессором вне школы.
   И как же вы предлагаете мне обращаться к вам? «Эй, вы»? – улыбнулась Кэролайн.
   Это не было возражением; это было просто словесным пинг-понгом, и она развлекалась.
   – Вы, очевидно, заметили, что последние полчаса я называю вас Кэролайн. Попробуйте называть меня Дэниелом.
   Кэролайн молчала. Она была готова прыснуть со смеху, но внутри у нее все дрожало от возбуждения. Куда она впутывается? У нее нет ни времени, ни желания заводить роман, особенно с Дэниелом Фрателли.
   – Давайте же, Кэролайн. Очень простое имя. Напоминает логово льва или… – больше он ничего не смог придумать.
   – Дэниел.
   Кэролайн полагала, что назвать его по имени будет легко, но это оказалось вовсе не так. Она понимала, что переходит невидимый барьер и что теперь уже не важно, какие события произойдут в классе: вне школы они будут общаться по-другому. Теперь они были равны. Может быть, даже друзья? Кэролайн сопротивлялась этой мысли, как лошадь, отказывающаяся видеть забор.
   Рука Дэниела легла ей на плечо, и Кэролайн напряглась.
   – Почему вы так подозрительно ко мне относитесь? – прямо спросил он.
   – Потому что я никогда не знаю, в какой момент вы меня одурачите. Внезапно что-то во мне выводит вас из себя, и я хочу успеть спрятаться в кусты. Причем мне заранее неизвестно, когда это случится. Из-за этого находиться рядом с вами очень непросто.
   Дэниел смотрел на руль, его лоб был нахмурен, как будто он пытался собраться с мыслями.
   – Вероятно, это происходит, когда я вижу выражение надменного превосходства на вашем лице, как будто вы думаете: «Что это я, патрицианская голубая кровь, делаю здесь с этим невежей?»
   – Невежей? Мне приятно это слышать. Но у вас действительно иногда бывает ужасно долготерпеливое, благородное выражение лица. Как будто вы с трудом выносите мое общество. – Взгляд Дэниела устремился на Кэролайн. – Это меня злит, и я не знаю, почему. А от этого злюсь еще больше.
   Его голос был теперь похож на шорох гравия и гипнотически действовал на Кэролайн. Она по-прежнему смотрела ему в глаза. В полутьме трудно было понять их выражение, но она не могла отвести взгляд.
   – Я не хотела вас сердить, – мягко сказала Кэролайн.
   – Может быть, не сейчас, но иногда…
   – Да, я признаю, что иногда это бывает. Однако вы делаете то же самое. «О, вы еще ждете, мисс Фолкнер? Ваша работа сдана с опозданием, мисс Фолкнер».
   Кэролайн не удалось сымитировать его голос так же хорошо, как Сьюзен Элдер, но Дэниел улыбнулся.
   – Я тоже это признаю. Мне нравится, когда вы сердитесь. – Рука Дэниела все еще была у нее на плече, и теперь он придвинул ее немножко ближе к себе. – Хотите узнать, почему?
   – Да, – сказала Кэролайн, зная, что должна сказать нет.
   – Потому что вы тогда выглядите очень живой. Мне нравится, когда у вас глаза сверкают, а щеки розовеют. Больше всего я люблю, когда исчезает ваша маска и на минуту показывается настоящая женщина.
   – Проф… мист… Дэниел.
   Кэролайн с трудом удалось найти подходящее слово. С тех пор как она закончила школу танца, она не чувствовала себя такой смущенной.
   – Что, Кэролайн?
   Дэниел сидел, улыбаясь, как кот, съевший сметану.
   – Я не знаю. Мне кажется, вы опять меня дурачите. Только на этот раз с другой стороны.
   «Дура, дура, ты говоришь так, будто последние мозги растеряла!»
   – Что вы хотите этим сказать – «с другой стороны»?
   – Раньше вы начинали злиться без предупреждения, а теперь вы мне льстите без предупреждения, и…
   Дэниел нетерпеливо замахал рукой:
   – Льщу? Я никогда не льщу, Кэролайн. Вам пора бы это понять. Я просто говорю правду. Вы очень красивая и вряд ли нуждаетесь в том, чтобы я вам это объяснял.
   Кэролайн почувствовала, как ее лицо вспыхнуло. Она поняла, что покраснела, и была благодарна полутьме, которая все скрывала.
   – Это просто смешно. Зачем вы это говорите? Как я могу с вами разговаривать, если вы говорите подобные вещи? – В ее голосе послышались недовольные нотки. Как он может не понимать, с каким трепетом она воспринимает его одобрение, даже если речь идет о таком незначительном предмете, как ее внешность? – Ну что я могу на это ответить?
   Дэниел сделал вид, что серьезно обдумывает ее вопрос.
   – Сейчас, например, вы могли бы сказать, как вы рады, что я считаю вас красивой, а затем вы могли бы объяснить, почему вам нравится сводить с ума меня. Тогда мы будем в расчете.
   Кэролайн восприняла только последнюю часть его предложения. Сначала она колебалась. Почему-то в обществе Дэниела Фрателли она чувствовала себя обязанной быть честной:
   – Я думаю, это потому, что я не привыкла сердиться, а с вами можно в этом попрактиковаться, раз уж вы не возражаете. Вам ведь даже нравится, правда?
   – Да, даже несмотря на то, что иногда вы чувствуете себя виноватой. – Дэниел улыбнулся и нежно погладил ее руку. Кэролайн почувствовала тепло его прикосновения сквозь парку и свитер. – Почему вы должны чувствовать себя виноватой? – продолжал он своим низким тихим голосом. – Вы никогда ничего не разрушали, не говорили ничего такого, что нельзя простить. Тот, кто учил вас, что нельзя сердиться, был не прав. Похоронить гнев – все равно что разбередить кровоточащую рану. Пожалуйста, сердитесь на меня, если вам это нужно, только не застывайте и не избегайте меня, Кэролайн.
   Зачем он все это говорит? Он, наверное, спятил. Эта женщина – его студентка. Кроме того, она, скорее всего, холодная и недоверчивая и к тому же – он глянул в окно на каменный особняк в конце заросшего проезда – очень богата. Ему нужно убираться отсюда, пока он еще чего-нибудь не наговорил.
   Однако он не пошевелился.
   Кэролайн посмотрела на него.
   – Я думаю, что юридическая школа – это хорошая тренировка для гнева. Она предоставляет место для этого занятия. В этом мире несправедливостей, в которых могла бы помочь хорошая доза гнева. Вы это понимаете.
   Повинуясь внезапному импульсу, она дотронулась до руки Дэниела, такой теплой и живой. Потом убрала свою руку и улыбнулась:
   – И я признаю: мне нравится с вами спорить. Когда я занимаюсь, то всегда думаю, что бы вы сказали об этом деле. Потом я начинаю защищать другую точку зрения, просто для практики.
   Что она делает, разговаривая подобным образом с Дэниелом Фрателли, вспыхивая, когда он говорит, что она красива, признаваясь, что она думает о нем вне школы? Кэролайн инстинктивно отодвинулась.
   Дэниел посмотрел на нее. Вот опять то же самое: холодная, пустая мисс Фолкнер берет верх. Почему Кэролайн прячется в укрытие каждый раз, когда искреннее чувство готово пробиться в их отношениях?
   Страх. Этот ответ внезапно родился в его мозгу. Она боится его. Почему?
   Он спросил ее:
   – Рано или поздно, когда я рядом, вы замыкаетесь в себе и отодвигаетесь. Чего вы боитесь, Кэролайн?
   И опять она почувствовала, что обязана отвечать абсолютно честно:
   – Вас. Я никогда не знала никого, похожего на вас.
   Дэниел откинулся назад, будто ее слова обожгли его.
   – Это звучит как социальный приговор, Кэролайн. Неужели ваш круг не включал никого из Южной Филадельфии или он вообще был ограничен только теми, кто посещал Йель?
   Кэролайн уставилась на него:
   – Ну вот, вы опять. Что с вами? Вы – единственный, для кого не все равно, откуда человек приехал или где он ходил в колледж. Всем остальным на это наплевать. Мне-то уж точно.
   – Готов поклясться. – Его неверие было очевидным. – Пойдемте, я пройду с вами полмили до вашей совершенно исключительной двери.
   Кэролайн не хотела поддаваться его иронии:
   – Вы ведь ничего не знаете обо мне, чтобы так снобистски рассуждать, профессор.
   – Я знаю, где вы живете, как одеваетесь, как себя ведете. – «И почему это меня волнует? – спросил себя Дэниел. – Потому что это показывает мне, как ты далека от моей орбиты». – Что еще нужно знать?
   – Почему я живу там, где живу, одеваюсь так, как одеваюсь, веду себя так, как веду.
   На мгновение Кэролайн разочарованно поникла. Затем она подняла голову, распрямила плечи и открыла дверь машины. Почему для нее так важно, что именно в тот момент, когда она думает, будто может расслабиться в его присутствии, Дэниел обрушивает на нее какую-нибудь ерунду насчет денег или Мейн-Лайн? Если бы он только знал ненадежное состояние ее финансов, ее прошлое и настоящее, то понял бы, что его слова звучат как издевательство.
   – Но вас не волнует, почему. Вы довольны тем, что можете судить обо мне по самым поверхностным меркам, какие только можете найти. И именно эти мерки злят вас, когда вы думаете, что я им соответствую. Если бы кто-нибудь попробовал так рассуждать на ваших уроках, вы превратили бы его в порошок. В подливку для гуся, профессор.
   Она была права. Такова эта проклятая штучка Кэролайн Фолкнер. Время от времени она произносила что-то чертовски правильное.
   – Дэниел. Мне кажется, вы согласились называть меня Дэниелом, Кэролайн.
   Он вышел и обошел вокруг машины, чтобы подойти к ней.
   Стройная и высокая, она стояла, наблюдая за ним.
   – Не нужно провожать меня до двери. Дорожка к центральной двери такая же ненадежная, как и проезд. Я всегда боюсь, что кто-нибудь упадет и подаст на меня иск. Спокойной ночи.
   Кэролайн широко улыбнулась, отпуская его. Но Дэниел не собирался позволить прогнать себя. Он взял ее за руку:
   – Пойдемте, Кэролайн. И ступайте осторожно. Если вы упадете, я тоже упаду.
   Его рука, державшая руку Кэролайн, была большой, и теплой. Кэролайн оставила руку в его руке, хотя и чувствовала, как от прикосновения Дэниела по ее телу пробегает электрический ток. Она знала, что лучше убрать руку, но ей не хотелось этого делать. Ей нравилось то, как он ее держит. Его рука внушала тепло и жизненную силу. Это не может повредить – или может? – прямо сейчас, когда они идут к дому.
   Когда они подошли к крыльцу, Дэниел подождал, пока Кэролайн нашла ключ и вставила его в замок.
   – Спасибо, профессор… то есть Дэниел.
   Она смущенно улыбнулась. Собирается ли он поцеловать ее? Хочет ли она, чтобы он это сделал? Нет. Никаких увлечений, пока она не закончила юридическую школу. До тех пор она должна только заниматься и постараться не утонуть в своих денежных неприятностях. У нее нет времени для поцелуев. Особенно Дэниела Энтони Фрателли.
   Очевидно, Дэниел всего этого не понимал. Он положил руки ей на плечи. Медленно притянул ее к себе.
   Какой-то уголок мозга Кэролайн напоминал ей, что целоваться с Дэниелом Фрателли глупо. Хуже, чем глупо, полный идиотизм. Но она не слушала. Она потянулась к Дэниелу, навстречу его поцелую. Поцелуй был мягкий и нежный. Именно такой, каким должен быть первый поцелуй. Ее губы слегка раздвинулись под его губами, и дыхание двух людей смешалось в холодном, пропитанном лунным светом воздухе.
   – Мне кажется, я рухнул. Но не на дорожке к вашему дому. – Голос Дэниела был спокоен. Он снял руки с ее плеч, чтобы взять ее холодные маленькие ручки в свои. – Как вы думаете?
   Кэролайн не отвечала. Она знала одно: вся ее жизнь завертелась в безумии, готовая опрокинуться. Ее способность сопротивляться Дэниелу ускользала от нее, и Кэролайн была напугана.
   Она попыталась что-то сказать, но ничего не получилось. Ей отчаянно хотелось – было необходимо – оказаться дома, в своем коконе.