Сименон Жорж. Мегрэ и виноторговец

   Они подкатили к бистро «В маленьком Сансере» как раз в ту минуту, когда седой человек в синем фартуке из плотной ткани опускал железные шторы. Сквозь приоткрытую дверь виднелись стулья, поднятые на столы, опилки на полу и грязные стопки на оцинкованной стойке.
   — Закрыто, господа.
   — Нам необходимо поговорить с вами.
   — Со мной? А вы кто такие будете?
   — Мы из уголовной полиции.
   — Вот оно что! Какие же у меня могут быть с вами дела? — Старик нахмурился. — Ну что ж, заходите.
   Вошли в бистро. Дезире запер дверь. Большая печь в углу излучала тепло.
   — Речь не о вас, а о вашем сыне. Дезире недоверчиво смотрел хитроватыми глазами крестьянина.
   — И что же натворил мой сын?
   — Ничего. С ним стряслась беда.
   — Я всегда говорил ему: не гоняй на большой скорости. Тяжело ранен?
   — Не ранен — убит.
   Старик ушел за стойку. Молча налил себе виноградной водки, одним глотком осушил стопку.
   — Выпьете? — спросил он.
   Мегрэ утвердительно кивнул. Лапуэнт отказался: он терпеть не мог виноградной водки.
   — Как это случилось?
   — Его застрелили из пистолета.
   — Кто?
   — Это я и выясняю.
   Морщинистое лицо старого Шабю осталось бесстрастным, только взгляд еще больше посуровел.
   — Невестка знает?
   — Да.
   — Что она говорит?
   — Ей известно не больше, чем нам.
   — Шестой десяток лет я стою за этой стойкой… Идите за мной. — Старик провел их в кухню и зажег свет. — Посмотрите.
   На стене висела фотография мальчугана лет семи-восьми, с обручем в руке. На другом снимке тот же мальчуган был уже в костюмчике для первого причастия.
   — Это он. Тут, на антресоли, и родился. В этом же квартале бегал в начальную школу, потом в лицей. Дважды проваливался на выпускных экзаменах. Стал агентом по сбыту вин. Стаптывал башмаки, бегал по домам. Потом виноторговец из Макона взял его помощником в парижскую контору. Оскару не всегда сладко жилось, поверьте, он немало погнул спину. Женившись, он едва мог прокормить жену.
   — Он ее любил?
   — А как же! Она служила у его хозяина машинисткой. Сперва они устроились в тесной квартирке на улице Сент-Антуан. Детей у них не было, Оскар готовился завести свое дело, но я ему не советовал: был уверен, что он прогорит. А вышло наоборот: ему повезло. За что ни возьмется — во всем удача. Видали на Сене его баржи с «Вином монахов»? Впрочем, чтобы выбиться наверх, одной удачи мало. Надо быть крутым, никому не давать спуску. Его богатство обернулось нищетой для многих мелких торговцев, и хоть он сам тут вроде бы ни при чем, врагов у него довольно. Люди есть люди.
   — Вы хотите сказать, что покушение мог совершить кто-нибудь из разорившихся конкурентов?
   — Скорее всего так.
   Дезире не упоминал ни любовниц своего сына, ни их мужей. Интересно, он в курсе дела?
   — Не назовете ли кого-нибудь, кто затаил на него обиду?
   — Сам я ничего такого не знаю, на складах Берси вам смогли бы порассказать об этом. — Старик пожал плечами. — Сын слыл там за человека, с которым шутки плохи.
   — Часто он вас навещал?
   — Можно сказать, никогда. С тех пор, как он обзавелся собственным делом, мы перестали понимать друг друга.
   — Вы не могли простить ему жестокости к людям?
   — Это или другое — какая разница? — И неожиданно, слегка дрожащим указательным пальцем Дезире смахнул со щеки слезу, одну-единственную. — Когда можно будет взглянуть на него?
   — Завтра утром в институте судебной медицины.
   — Это там, внизу, на том берегу?
   Старик снова наполнил стопки. Взгляд его был устремлен в одну точку. Мегрэ выпил и, простившись с Дезире, занял свое место в машине.
   — Сначала отвези меня, потом уже поедешь к себе, — сказал он Лапуэнту.
   Было около полуночи, когда он поднялся по лестнице и увидел жену, поджидавшую на площадке у приоткрытой двери.
   — Ты не простыл? — обеспокоенно спросила она.
   — Я почти не был на улице — раскатывал в машине.
   — Но ты охрип…
   — Но я же не кашляю. Насморка тоже нет.
   — Посмотрим, что будет утром. А пока я приготовлю тебе грог и дам две таблетки аспирина… Твой мальчишка сознался?
   Мадам Мегрэ знала, что Стирнэ убил свою бабку.
   — Без всяких усилий с моей стороны.
   — Убил из-за денег?
   — Он безработный. Три месяца не платил хозяйке. Его согнали с квартиры.
   — Садист?
   — Какое там? Просто у него развитие десятилетнего ребенка. Не отдает себе отчета ни в том, что случилось, ни в том, что его ждет. На вопросы отвечает без уверток и старательно, как школьник.
   — Выходит, он невменяемый?
   — К счастью, решать это не мне, а суду.
   — Кто будет его защищать?
   — Как всегда, адвокат из начинающих, никому в суде не известный: у мальчишки всего три франка в кармане… Но задержался я не из-за него, а из-за человека весьма заметного. Его застрелили, когда он выходил из самого шикарного дома свиданий в Париже…
   — Ну, я пошла варить грог, а то уже вода кипит.
   Мегрэ стащил с себя волглую одежду, натянул пижаму и, поколебавшись, набил трубку. Вместе с привычным вкусом и запахом табака он ощутил противный привкус простуды.

Глава 2

   Когда жена, принеся утреннюю чашку кофе, коснулась рукой его плеча, Мегрэ испытал, как в детстве, соблазн пожаловаться на недомогание, чтобы ему разрешили еще немного поваляться в теплой постели.
   Голова болела, ломило в висках. Лоб покрылся испариной. Оконные стекла заливал ровный молочно-белый свет, словно они были матовыми.
   Мегрэ выпил кофе и решил вставать. Ворча, он подошел к окну взглянуть, что делается на улице. В утреннем тумане мелькали первые редкие прохожие. Засунув руки в карманы, они торопились в метро.
   Все еще не стряхнув с себя сон, Мегрэ допил кофе, а затем долго стоял под душем. Потом побрился, думая о Шабю, образ которого неотступно преследовал комиссара.
   Кто из тех, кто рисовал ему этот образ, ближе всего к истине? Для Бланш он был только клиентом, одним из самых выгодных клиентов, никогда не забывавшим заказать шампанское. Шабю сорил деньгами, чтобы продемонстрировать всем, как он богат, и с великим удовольствием рассказывал: «Я начинал простым торговым агентом, таскался из дома в дом. А отец и сейчас еще держит кабачок на набережной Турнель. Он у меня малограмотный».
   Кем Шабю был на самом деле для Кузнечика? Мегрэ чувствовал, что убитый ей был не безразличен. Анна-Мари знала, что она далеко не единственная, с кем Шабю уединяется в тихом отеле на улице Фортюни, однако не похоже было, чтобы она ревновала.
   Еще менее ревнивой оказалась госпожа Шабю. Мегрэ припоминал некоторые детали, поразившие его в доме на площади Вогезов. Например, портрет маслом, в натуральную величину, висевший на стене в гостиной. Шабю презрительно смотрел в пространство, сжав кулак и словно готовясь нанести удар.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — После второй чашки кофе окончательно буду в порядке.
   — А все-таки прими аспирин и поменьше выходи сегодня на улицу. Я сейчас вызову такси по телефону.
   По дороге на набережную Орфевр Мегрэ ни на минуту не забывал о виноторговце. Он чувствовал, что как только вдохнет жизнь в этот расплывчатый образ, поймет характер Шабю, найти убийцу уже не составит труда.
   Туман все не рассеивался, и комиссар вынужден был включить свет. Он распечатал почту, подписал несколько распоряжений и ровно в девять направился в кабинет шефа. Мегрэ коротко доложил о Тео Стирнэ.
   — Вы считаете его умственно отсталым?
   — Нет никакого сомнения, что адвокат будет строить защиту именно на этом, если только не предпочтет тему трудного детства и тяжелой наследственности. Но парень нанес пятнадцать ударов кочергой, и у прокурора есть основание говорить о садистских наклонностях, тем более что убита родная бабка. Стирнэ явно не отдает себе отчета в том, что его ждет, и старательно отвечает на вопросы. Он не видит в своем поступке ничего из ряда вон выходящего.
   — Так. Ну, а преступление на улице Фортюни, о котором очень кратко сообщили утренние газеты?
   — Об этом деле еще много будут писать. Шабю — человек богатый и известный. Даже в метро то и дело натыкаешься на рекламу фирмы «Вино монахов».
   — Преступление на почве ревности?
   — Пока не знаю. Покойный, кажется, делал все, чтобы нажить себе врагов. Придется искать одновременно в разных направлениях.
   — Верно, что он вышел из дома свиданий?
   — Вы и это прочли в газетах?
   — Нет, но предположение напрашивается само собой, я знаю улицу Фортюни.
   Мегрэ вернулся в свой кабинет, размышляя о госпоже Шабю. Она тоже не заплакала, хотя случившееся, видимо, было для нее ударом. Насколько она моложе мужа? Лет на пять или шесть. Откуда взялись у нее такая элегантность и уверенность в себе, сквозившая в каждом жесте и слове?
   Шабю встретился с ней, когда ему приходилось туго затягивать ремень, а она была простой машинисткой. Но и теперь, одеваясь у лучших парижских портных, виноторговец выглядел простоватым и неуклюжим. Он словно не успел еще привыкнуть к своему стремительному взлету и вечно старался выставить напоказ свое богатство.
   Разумеется, их квартиру, если оставить в стороне нелепый портрет в гостиной, обставила жена. Современность и старина, гармонично сочетаясь, создавали приятный ансамбль, где каждый чувствовал себя удобно и уютно.
   Что она теперь делает? Вероятно, готовится ехать в институт судебной медицины. Но и там, в тягостной атмосфере помещения, прежде именовавшегося моргом, госпожа Шабю останется невозмутимо спокойной…
   — Ты здесь, Лапуэнт?
   — Да, патрон.
   — Едем. На набережную Шарантон. — Мегрэ натянул тяжелое пальто, обернул шею шарфом, нахлобучил шляпу и, выходя из кабинета, раскурил трубку. Во дворе они сели в одну из машин.
   — Куда? — осведомился Лапуэнт.
   — Набережная Шарантон.
   Они покатили по набережной Берси, вдоль которой за решетчатой оградой высились бесконечные склады. На каждом было выписано имя владельца. Три самых больших принадлежали Шабю. Со стороны реки, у пристаней, тянулись штабеля бочек, непрерывно сгружаемых с барж. Всюду «Вино монахов». Везде Оскар Шабю.
   В тупике стояла старинная каменная постройка. На просторном дворе, также загроможденном бочками, грузили в крытые фургоны ящики с бутылками. Погрузкой, по всей видимости, руководил человек с отвислыми усами, в синем фартуке.
   — Сейчас загоню машину во двор и готов сопровождать вас.
   Даже во дворе чувствовался сильный запах солода. Он преследовал и в широком коридоре, у входа в который висела эмалевая табличка: «Входите без звонка». Одна из дверей слева была открыта. В довольно мрачной комнате, у телефонного коммутатора, сидела косенькая девушка.
   — Что вам угодно?
   — Мне нужен личный секретарь господина Шабю.
   В глазах телефонистки мелькнуло подозрение.
   — Вы хотите говорить именно с ней?
   — Да.
   — Вы с ней знакомы?
   — Да.
   — И вам известно, что произошло?
   — Да. Передайте, что ее хочет видеть комиссар Мегрэ.
   Девушка еще внимательнее посмотрела на Мегрэ. Потом перевела взгляд на юного Лапуэнта, который явно произвел на нее большое впечатление.
   — Алло, Анна-Мари? Тут пришел некий комиссар Мегрэ и еще молодой человек, не знаю его имени. Хотят тебя видеть. Ага. Ладно. Я их провожу.
   Стены пыльной лестницы давно требовали свежей окраски. По пути Мегрэ и Лапуэнту встретился молодой человек с кипой бумаг в руках. Вверху на площадке уже поджидала Анна-Мари. Она проводила их к сэоему рабочему месту в кабинете Шабю, просторном, но лишенном всяких притязаний на роскошь.
   Обставили его, видимо, лет пятьдесят назад, он был такой же мрачный, как двор и весь дом, и так же пропитан острым винным запахом.
   — Вы от нее?
   — От кого?
   — От его жены?
   — Да. Вы ее знаете?
   — Когда патрон болел гриппом, меня вызывали на площадь Вогезов. Красивая женщина, правда? И очень умная. Патрон не раз обращался к ней за советом.
   — Не ожидал я увидеть здесь такую старомодную обстановку.
   — В другой конторе, на авеню Опера, все на современный лад. На фасаде огромная неоновая реклама. Прекрасное освещение. Комфорт. Связь с пятнадцатью тысячами торговых точек, и число их каждый год возрастает. Расчеты производят электронно-вычислительные машины.
   — А здесь?
   — Здесь старый дом и сохраняются прежние порядки. Это производит хорошее впечатление на клиентов из провинции. Патрон ежедневно бывал на авеню Опера, но охотнее работал здесь.
   — Он брал вас с собой туда?
   — Изредка. Там у него другой секретарь.
   — А кто еще руководит делом?
   — Полностью господина Шабю не замещал никто. Он никому не доверял. Погребами у нас заведует мсье Лепетр. Он же занимается производством. Есть еще бухгалтер мсье Риоль, но он принят недавно, всего несколько месяцев, и четыре машинистки, работающие в комнате напротив.
   — И все?
   — Телефонистку вы видели. Ну, и я, наконец. Как бы вам объяснить? Мы являемся чем-то вроде штаба, а вся основная работа производится на авеню Опера.
   — Сколько времени проводил там патрон?
   — Час-два.
   Конторка в виде цилиндра, тоже оставшаяся от добрых старых времен, была завалена бумагами.
   — Другие машинистки так же молоды, как вы?
   — Вам нужно их видеть?
   — Позже.
   — Старшей, мадемуазель Берте — тридцать два. Она работает здесь дольше всех. Младшей двадцать один.
   — Почему Шабю именно вас сделал своим секретарем?
   — Ему потребовалась новая секретарша. Он хотел, чтобы до этого она еще нигде не работала. Патрон дал объявление, и я пришла. Больше года назад. Мне не было и восемнадцати. Он нашел меня забавной и первым делом поинтересовался, есть ли у меня любовник.
   — А он у вас был?
   — Нет. Я тогда только что окончила курсы.
   — И скоро он начал за вами ухаживать?
   — Он вовсе не ухаживал. На следующий день позвал меня к себе, чтобы показать мне документацию, и овладел мною. Должен же я, говорит, знать, с кем имею дело.
   — А потом?
   — Через неделю повез меня на улицу Фортюни.
   — И никто из девушек вас к нему не приревновал?
   — Все они прошли через это.
   — Здесь?
   — Здесь или в другом месте, какая разница? Он это проделывал так просто, что на него злиться невозможно было. Только одна девушка… Она поступила позже меня и на третий день ушла, хлопнув дверью.
   — Знал кто-нибудь в конторе, что среда — ваш день?
   — Наверное, все знали. Я уходила вместе с патроном, и мы садились в его машину. Он не прятался от людей. Наоборот, скорее даже похвалялся этим.
   — А кто работал секретарем до вас?
   — Госпожа Шазо. Теперь она сидит в комнате на другом конце коридора. Ей двадцать шесть. Была замужем. Разведена.
   — Хороша собой?
   — Фигура превосходная. Вот уж кого Кузнечиком не назовешь.
   — Она не сердилась на вас?
   — Вначале насмешливо улыбалась. Очевидно, была уверена, что я ему быстро надоем.
   — Их связь тоже продолжалась?
   — Вероятно. Господин Шабю иногда задерживал ее после работы. Все знали, что это означает.
   — И она ничем не проявляла своего недовольства?
   — При мне — никогда. Я же вам сказала, что госпожа Шазо только посмеивалась. Меня вообще никто не принимает всерьез. Даже мама, которая все еще считает меня девчонкой.
   — И все-таки не могло ли у госпожи Шазо возникнуть желание отомстить ему или вам?
   — На нее это не похоже. Она сама встречается с мужчинами. Иной раз после ночных развлечений ей трудно приниматься утром за работу.
   — Ясно. Ну, а третья?
   — Алина? Она еще моложе меня. Брюнетка. Взбалмошная. Кривляка. Сегодня утром вдруг упала в обморок. Может быть, просто притворилась. Потом разохалась и расплакалась.
   — Она поступила сюда до вас?
   — Да, но сначала служила в универмаге… Потом прочла, как и я, объявление Шабю. Все девушки были наняты по объявлению.
   — И не одна не была так влюблена в Шабю, чтобы приревновать его и пойти на убийство? Бланш говорит, что стрелял мужчина. А почему не женщина в брюках? Было же темно?
   — Нет, на нее не похоже, — решительно возразила Анна-Мари.
   — На его жену тоже?
   — Госпожа Шабю не ревнива. Она живет, как ей нравится. Муж был для нее только приятным спутником жизни.
   — Приятным? Анна-Мари задумалась.
   — Для тех, кто знал его, — да. На людях он держался заносчиво и грубо. Любил корчить из себя босса. Считал, что успех среди женщин ему обеспечен. Но, узнав его поближе, вы не могли не заметить, что он простодушен, даже беззащитен. Он часто спрашивал меня после близости: «Что ты обо мне думаешь?» «А что я должна думать?» «Ты меня любишь? Ну, сознайся, ведь нет». «Все зависит от того, что вы понимаете под словом „любовь“. Если вы имеете в виду близость, мне с вами хорошо». «Что будет, если ты мне надоешь и я тебя брошу?» «Не знаю. Переживу, наверное». «Что обо мне говорят другие девушки?» «Ничего. Да вы их знаете лучше, чем я».
   — Расскажите мне теперь о мужчинах, — попросил Мегрэ.
   — О тех, кто тут работает? Лепетра я вам уже называла, он вообще неразговорчив. Ему под шестьдесят. Опытный специалист. Работает спокойно, без шума. Говорят, когда-то имел собственное дело, но разорился. Видно, не нашлось в нем нужной для успеха хватки.
   — Женат?
   — Да. Двое из его сыновей тоже. Живет в Шарантоне, в маленьком домике в самом конце набережной. В контору ездит на велосипеде.
   За окнами розовел туман. Сквозь него слабо просвечивало солнце. Сена дымилась. Лапуэнт делал записи в блокноте, который лежал у него на коленях.
   — Фирма «Вино монахов» уже существовала, когда дело Лепетра пришло в упадок?
   — По-моему, да.
   — Как он относился к патрону?
   — С уважением, но сдержанно.
   — Они не спорили?
   — В моем присутствии — никогда. А я обычно почти не отлучалась из кабинета.
   — Вы говорите, что Лепетр — человек замкнутый?
   — И замкнутый, и грустный. Не помню, чтобы он когда-нибудь улыбался. А длинные отвислые усы делают его лицо еще более унылым.
   — Кто еще работает в конторе?
   — Бухгалтер — он же кассир — Риоль. Его кабинет внизу. Он ведает тем, что у нас называют малой кассой. Долго объяснять вам все тонкости. Основные бухгалтерские операции и вся переписка с фирмами ведется на авеню Опера. А здесь обеспечивается снабжение и связь с виноградарями Юга — нашими постоянными поставщиками.
   — Не влюблен ли этот Риоль в кого-нибудь из вас?
   — Вряд ли. Пока это ни в чем не проявилось. Да вы сами увидите. Ему лет сорок. Он убежденный холостяк. От него плесенью пахнет. Робок, застенчив, куча причуд. Живет в семейном пансионе в Латинском квартале.
   — Больше мужчин нет?
   — В конторе — нет. Есть несколько рабочих на складах и в экспедиции. В лицо я их знаю, но никакого отношения к ним не имею. Вы, наверно, думаете — до чего тут странный народ подобрался? Но кто знал патрона, тот нашел бы все это вполне естественным.
   — Вам будет его недоставать?
   — Не скрою, да.
   — Он делал вам подарки?
   — Он никогда не давал мне денег. Случалось, дарил какой-нибудь шарфик, попавшийся ему на глаза на витрине магазина.
   — Кто же теперь возглавит дело?
   — Не знаю. В конторе на авеню Опера главный помощник патрона по финансовой части господин Лусек. Он отвечает за годовой баланс и налоговую декларацию. Но в винах ничего не смыслит.
   — А Лепетр?
   — Я же вам сказала, что он плохой делец.
   — Может быть, госпожа Шабю?
   — Она прямая наследница мужа. Не знаю, захочет ли она повести дело, но уж если возьмется, то, конечно, справится. Эта женщина умеет добиваться своего.
   Мегрэ внимательно слушал Анну-Мари, пораженный ее рассудительностью. Ни один вопрос не смущал девушку и не заставал врасплох. Ее прямодушие очень к ней располагало. Трудно было удержаться от улыбки, видя, как она в разговоре помогает себе жестами, руками, ногами, всем своим длинным, угловатым телом.
   — Вчера вечером я ездил на набережную де ла Турнель.
   — К старику?
   — Как они относились друг к другу?
   — Насколько я заметила — плохо.
   — Почему же?
   — Они давно не ладили. Старый Шабю находил сына слишком бесчувственным и жестоким, отказывался принимать от него помощь: может быть, из принципа, несмотря на возраст, он все еще не закрывает свое бистро.
   — Хозяин говорил с вами об отце?
   — Редко.
   — Что еще вы могли бы мне рассказать?
   — Пожалуй, ничего.
   — У вас был кто-нибудь, кроме Шабю?
   — Нет. Мне вполне его хватало.
   — Вы останетесь здесь работать?
   — Если оставят.
   — Где кабинет Лепетра?
   — Внизу. Окна выходят на задний двор.
   — Теперь я на минутку забегу к вашим сослуживицам.
   В комнате машинисток тоже горели лампы. Две девушки печатали, третья, постарше, разбирала почту.
   — Извините, что отвлекаю. Я комиссар Мегрэ, веду расследование. Очевидно, мне придется побеседовать с каждой из вас в отдельности. А сейчас я хочу лишь выяснить, нет ли у кого-нибудь каких-либо подозрений.
   Девушки переглянулись. Мадемуазель Берта, толстушка лет тридцати, слегка покраснела.
   — У вас, например?-обратился к ней Мегрэ.
   — Я никого не подозреваю. Я поражена, как и все.
   — Вы прочли об убийстве в газетах?
   — Нет, я узнала о нем, когда пришла на службу.
   — Не можете ли вы назвать кого-нибудь из недругов покойного?
   Девушки снова обменялись взглядами.
   — Пожалуйста, не стесняйтесь. Я уже достаточно наслышан о вкусах и привычках вашего патрона. В частности, о его особом пристрастии к женскому полу. Возможно, в это дело замешан чей-нибудь муж или любовник, а может быть, и соперница?
   Никто здесь не был расположен к откровенности.
   — Подумайте на досуге, прошу вас. Малейший факт может оказаться полезным при розыске.
   Мегрэ и Лапуэнт спустились к бухгалтеру, который выглядел точно таким, ьак его описала Анна-Мари.
   — Давно вы здесь служите, господин Риоль?
   — Пятый месяц. До этого работал в магазине кожаной галантереи на Больших бульварах.
   — Что вам было известно о любовных приключениях хозяина?
   Бухгалтер покраснел, раскрыл было рот, но так и не нашел, что ответить на столь прямо поставленный вопрос.
   — Можете вы назвать кого-либо из посетителей, которому Шабю дал бы повод для ненависти?
   — Но за что им его ненавидеть?
   — Говорят, он был слишком крут и в делах и с теми, кто от него зависел. Так?
   — Да уж мягким его не назовешь, — согласился Риоль и тут же пожалел о своем ответе: ему не следовало высказывать собственное мнение.
   — И госпожу Шабю вам приходилось видеть?
   — Иногда она заезжала сюда со счетами своих поставщиков, хотя чаще присылала их почтой. Очень простая и приветливая дама.
   — Благодарю, господин Риоль.
   Оставался только унылый Лепетр. Его кабинет выглядел еще старомоднее и провинциальней, чем у владельца фирмы. Заведующий производством сидел за черным столом, на котором были расставлены образцы разных вин. Он угрюмо взглянул на вошедших.
   — Полагаю, господин Лепетр, вы догадываетесь, что может нас интересовать?
   Лепетр кивнул. Один его ус свисал ниже другого. Он курил трубку, распространявшую едкий запах крепкого табака.
   — Видимо, — продолжал Мегрэ, — у кого-то оказались достаточно веские причины искать смерти Шабю. Вы давно с ним работаете?
   — Тринадцать лет.
   — И всегда были им довольны?
   — Я никогда ни на что не жаловался.
   — Хозяин всецело вам доверял?
   — Он доверял только себе.
   — Но тем не менее считал вас одним из главных своих помощников?
   Лепетр не ответил. Лицо его ничего не выражало. Макушка у него была прикрыта маленькой шапочкой. «Лысину прячет», — невольно подумал Мегрэ.
   — Ничего не добавите?
   — Нет.
   — Может быть, он упоминал при вас кого-нибудь, кто устно или письменно угрожал, что разделается с ним?
   — Нет.
   Мегрэ понял, что настаивать бесполезно, и сделал Лапуэнту знак следовать за ним.
   — Благодарю, господин Лепетр.
   — Не за что.
   Лепетр закрыл за ними дверь.
   В машине простуда вновь дала себя знать. Несколько минут Мегрэ непрерывно кашлял и сморкался. Лицо его побагровело, из глаз текли слезы.
   — Прости, малыш, я уже с утра чувствовал, что мне не избежать гриппа. Поехали на авеню Опера. Ба, да ведь мы не спросили номера дома!
   Однако они легко нашли фирму по большим светящимся буквам «Вино монахов», протянувшимся поверх внушительного здания. В нем помещалось немало других крупных учреждений, в том числе один иностранный банк и юридическая консультация.
   На третьем этаже они вошли в приемную — просторную, высокую, выложенную кафелем. У хромированных столиков сидело несколько клиентов, остальные кресла, тоже по-современному металлические, были свободны. На стенах висели три красочные рекламы, как на переходах в метро. Каждая изображала веселого чревоугодника-монаха со стаканом вина в руке.
   На первой рекламе вино было красное, на второй — белое, на третьей — розовое.
   Стеклянная перегородка отделяла от приемной большую комнату, где работали не меньше трех десятков мужчин и женщин. В глубине, за второй перегородкой, также разместились, сотрудники. Все было залито ярким светом, оборудовано на современный лад, обставлено по последней моде.
   Мегрэ подошел к окошечку, собираясь обратиться к юной дежурной, но вынужден был вытащить носовой платок и высморкаться. Девушка терпеливо ждала.
   — Простите, могу я видеть господина Лусека?
   — Заполните, пожалуйста, бланк, — ответила девушка и протянула листок, на котором было напечатано: «Фамилия, имя» и немного ниже: «Цель визита». Он написал всего два слова: «Комиссар Мегрэ».