Страница:
Пройдя по коридору, выстланному красным ковром, они обнаружили с правой стороны первый кабинет, совсем небольшой, где Луиза Бурж стояла около окна, выходящего во двор. Рядом с ней находилась служанка. Обе молчали; Луиза Бурж посмотрела на Мегрэ с беспокойством, несомненно спрашивая, как он будет действовать в отношении ее, после ее вчерашнего визита на набережную Орфевр.
— Где он? — только и спросил комиссар.
Она показала на одну из дверей:
— Там.
Это был второй кабинет, побольше, тоже с красным ковром, обставленный мебелью в стиле ампир. Около кресла лежало тело, а врач, которого Мегрэ не знал, стоял рядом с ним на коленях.
— Мне сказали, что речь идет о выстреле в упор?
Врач кивнул в знак согласия. Комиссар уже заметил, что на убитом была та же одежда, что и накануне, — выходило, что он не переоделся на ночь.
— В котором часу это произошло?
— Насколько я могу судить по первому впечатлению, где-то к концу вечера, может быть между одиннадцатью и двенадцатью.
Против своей воли Мегрэ подумал о деревне Сен-Фиакр, о школьном дворе, о толстом мальчишке, которого никто не любил и которого звали Бум-Бум или еще Резиновый Шар.
Перевернув его, врач придал ему странную позу, и казалось, вытянув руку, он показывал на угол комнаты, где, кстати, находилась лишь нимфа из пожелтевшего мрамора на своей подставке.
— Смерть была мгновенной, не так ли?
Рана, в которую можно было бы засунуть кулак, делала вопрос неуместным. Но комиссару было не по себе — это дело оказалось не таким, как другие.
— Его жену предупредили?
— Кажется, да.
Он прошел в соседнюю комнату, задал тот же вопрос секретарше:
— Его жену предупредили?
— Да. Ноэми поднялась к ней, чтобы сообщить об этом.
— Она не спустилась?
Мегрэ начинал понимать, что здесь все шло не так, как в нормальном доме.
— Когда вы его видели в последний раз?
— Вчера вечером, около девяти часов.
— Он вас вызвал?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы продиктовать мне письма. Стенографическая запись — в моем блокноте. Я еще не успела их напечатать.
— Письма важные?
— Не более и не менее, чем остальные. Он довольно часто диктовал по вечерам.
Ей не нужно было ничего добавлять, чтобы Мегрэ понял, что девушка хотела сказать: если ее патрон заставлял ее подниматься в кабинет по окончании рабочего дня, то делал это исключительно для того, чтобы позлить ее.
Ведь Фердинанд Фюмаль только и делал в течение всей своей жизни, что злил людей.
— К нему кто-нибудь приходил?
— Не в то время, что я была здесь.
— Он кого-то ждал?
— Мне кажется, что ждал. Ему кто-то позвонил, и он сказал, чтобы я шла спать.
— В котором часу это было?
— В половине десятого.
— И вы пошли спать?
— Да.
— Совсем одна?
— Нет.
— Где находится ваша комната?
— Там же, где и комнаты других слуг, над конюшнями, которые сейчас используются как гаражи.
— Месье Фюмаль и его жена были единственными, кто ночевал в доме?
— Нет. У Виктора комната на первом этаже.
— Это камердинер?
— Он же и консьерж, охраняет дом, ходит за покупками.
— Он не женат?
— Нет. Во всяком случае, насколько мне известно. Он живет в маленькой комнате, круглое окно которой выходит под арку.
— Благодарю вас.
— Что я должна делать?
— Ждать. Когда придет почта, вы мне ее принесете.
Интересно, будет ли там еще одно анонимное письмо.
Мегрэ показалось, что она покраснела, но он не был в этом уверен. На лестнице послышались шаги. С товарищем прокурора появился следователь, которого звали Планш и с которым Мегрэ еще не доводилось работать.
Почти сразу же после них ворота открылись, чтобы впустить людей из службы установления личности.
Луиза Бурж все еще стояла у окна в своем кабинете в ожидании инструкций, и именно к ней немного позже снова обратился Мегрэ:
— Кто предупредил мадам Фюмаль?
— Ноэми.
— Это ее личная горничная?
— Она убирает комнаты на третьем этаже. У месье была комната на этом этаже, та, которая находится за его кабинетом.
— Пойдите посмотрите, что там, наверху, происходит.
Она, казалось, колебалась.
— Чего вы боитесь?
— Ничего.
Было по меньшей мере странно, что жена убитого еще не спустилась и что сверху не было слышно никакого шума.
Как только приехал Мегрэ, Лапуэнт, не говоря ни слова, принялся рыскать повсюду в поисках оружия. Он открыл дверь большой спальни, тоже обставленной мебелью в стиле ампир, где на раскрытой кровати увидел приготовленные пижаму и домашний халат.
Несмотря на высокие окна, атмосфера в доме была сумрачной, а к тому же зажгли только несколько ламп; там и сям фотографы устанавливали свои аппараты, люди из прокуратуры перешептывались в углу, ожидая приезда судмедэксперта.
— У вас есть какие-нибудь предположения?
— Никаких.
— Вы с ним знакомы?
— Я познакомился с ним в моей деревенской школе, а вчера он пришел ко мне. Он обратился к министру внутренних дел, чтобы мы обеспечили его защиту.
— От чего?
— Уже некоторое время он получал анонимные письма.
— Вы что, ничего не предприняли?
— Один инспектор дежурил всю ночь перед воротами, а другой должен был сменить его на день.
— Во всяком случае, очевидно, что убийца унес с собой оружие.
Лапуэнт ничего не обнаружил. Как и все прочие. Засунув руки в карманы, Мегрэ спустился по лестнице на первый этаж и приник лицом к круглому окошку, о котором ему говорили.
Там находилась комната, которая походила на помещение консьержа, с разобранной кроватью, зеркальным шкафом, газовой плитой, столом, этажеркой с книгами.
Сидя верхом на стуле, положив локти на спинку, камердинер пристально смотрел перед собой.
Комиссар тихонько постучал в стекло, и мужчина вздрогнул, нахмурившись, посмотрел на него, потом встал и пошел к двери.
— Вы меня узнали? — спросил он, глядя на Мегрэ одновременно с испуганным и подозрительным видом.
Уже вчера Мегрэ показалось, что он где-то его уже видел, но он не мог припомнить, где именно.
— Что до меня, я вас сразу узнал.
— Ты кто?
— Вы не были со мной тогда знакомы, потому что я уже совсем не молод. Когда я родился, вы уже уехали.
— Уехал откуда?
— Из Сен-Фиакр, черт побери! Вы не помните Николя?
Мегрэ очень хорошо его помнил. Это был старый пьяница, который работал поденно то там, то тут на фермах, летом на молотилках, а по воскресеньям звонил в колокола. Он жил в лачуге на опушке леса и отличался тем, что ел ворон и хорьков.
— Это был мой отец.
— Он умер?
— Уже давно.
— А как давно ты в Париже?
— А вы что, не читали газеты? Там даже моя фотография была помещена. У меня были неприятности, там. В конце концов все поняли, что я это сделал не специально.
У него были жесткие волосы, низкий лоб.
— Расскажи.
— Я занимался браконьерством, это абсолютно точно, я никогда не отрицал.
— И ты убил сторожа?
— Вы об этом читали?
— Какого сторожа?
— Молодого, вы его не знали. Он все время следил за мной. Клянусь вам, что я это сделал не нарочно. Я охотился на косулю, и когда услышал шум в кустах…
— Ну и как же потом тебе пришла мысль приехать сюда?
— Я об этом и не думал.
— Фюмаль приехал за тобой?
— Да. Ему был нужен преданный человек. Вы же к нам не вернулись, хотя в наших краях вас не забыли, и там, я могу с уверенностью сказать, вами гордятся. Что касается его, как только у него оказалось достаточно денег, он перекупил замок Сен-Фиакр…
У Мегрэ слегка сжалось сердце. Он там родился. Естественно, среди обслуги, но тем не менее он именно там родился, а графиня де Сен-Фиакр очень долго олицетворяла для него идеальную женщину.
— Я понял, — проворчал он.
А если Фюмаль приближал к себе людей, которые зависели от него? Ему был нужен не камердинер, а скорее нечто вроде телохранителя, бульдога, и он привез в Париж детину, который чудом избежал каторги.
— И именно он оплатил услуги твоего адвоката?
— А вы откуда знаете?
— Расскажи мне, что произошло вчера вечером.
— Ничего не произошло. Месье не выходил.
— Когда он вернулся?
— Незадолго до восьми, чтобы поужинать.
— Он вернулся один?
— С мадемуазель Луизой.
— Машину поставили в гараж?
— Да. Они и сейчас там. Они все три там.
— Секретарша ест со слугами?
— Это ей доставляет удовольствие, из-за Феликса.
— Все в курсе ее отношений с Феликсом?
— Это не трудно заметить.
— А твой патрон тоже был в курсе?
Виктор замолчал, а Мегрэ сказал, как бы подтверждая:
— Ты ему об этом сказал, не правда ли?
— Он меня спросил…
— Ты ему об этом сказал?
— Да.
— Если я правильно понял, ты доносил ему обо всем, что происходило в людской?
— Он мне за это платил.
— Вернемся к вчерашнему вечеру. Ты выходил из своей комнаты?
— Нет. Жермена принесла мне ужин сюда.
— Как каждый вечер?
— Да.
— А которая из них Жермена?
— Самая старая.
— Кто-нибудь приходил?
— Месье Жозеф вернулся около половины десятого.
— Ты хочешь сказать, что он живет в этом доме?
— А вы что, этого не знали?
Мегрэ об этом даже и не догадывался.
— Расскажи мне поподробнее. Где находится его комната?
— Это не комната, но целая квартира на втором этаже. Комнаты со скошенным потолком, но более просторные, чем те, что находятся над гаражом. Раньше это были комнаты слуг.
— И как давно он живет в доме?
— Я не знаю. Это произошло до меня.
— А как давно ты здесь?
— Пять лет.
— А где месье Жозеф ест?
— Почти всегда в пивной на бульваре Батиньоль.
— Он холостяк?
— Вдовец, так, по крайней мере, мне говорили.
— Он никогда не ночует вне дома?
— Кроме тех случаев, когда он в поездке, естественно.
— Он много разъезжает?
— Именно он ездит проверять счета в филиалах в провинции.
— Так в котором часу, ты сказал, он вернулся?
— Около половины десятого.
— Он потом никуда не выходил?
— Нет.
— Больше никто не приходил?
— Месье Гайярден.
— А ты откуда его знаешь?
— Потому что я часто открывал ему дверь. Раньше это был дружок патрона. Потом они поссорились, и вчера, впервые за долгое время, он…
— Ты открыл ему дверь?
— Месье позвонил мне и сказал, чтобы я его впустил.
Между кабинетом и швейцарской есть внутренняя телефонная связь.
— Это было в котором часу?
— Около десяти часов. Вы знаете, я больше привык узнавать время по солнцу и нечасто гляжу на часы. Особенно если те, что здесь, всегда спешат, по крайней мере на десять минут.
— Сколько времени он находился наверху?
— Может быть, с четверть часа.
— А как ты открыл ему дверь, когда он уходил?
— Нажав на грушу, вот здесь, как во всех швейцарских.
— Ты видел, как он выходил?
— Конечно.
— Ты посмотрел на него?
— Ну… — Он пребывал в нерешительности и начал казаться обеспокоенным. — Как сказать, это зависит от того, что вы понимаете под «посмотреть». Под аркой довольно темно. Я специально не присматривался. Я видел его, и все! Я его узнал. Я уверен, что это был он.
— Но ты не знаешь, в каком он был настроении?
— Конечно нет.
— Твой патрон тебе после позвонил еще раз?
— Зачем?
— Отвечай на вопрос.
— Нет… Мне кажется, что нет… Погодите… Нет! Я лег спать. Немного почитал газету в постели, а потом выключил свет.
— Значит, после ухода Гайярдена никто больше не входил в дом?
Виктор открыл было рот, но ничего не сказал.
— Это не совсем верно? — гнул свое Мегрэ.
— Конечно, это так. Но может быть, и не совсем так…
Очень трудно за несколько минут рассказать все о людях… Я даже не представляю, что вы знаете…
— Что ты хочешь этим сказать?
— А что они вам рассказали, там, наверху?
— Кто?
— Ну, мадемуазель Луиза, или Ноэми, или Жермена…
— Кто-то мог войти без твоего ведома прошлой ночью?
— Конечно!
— Кто?
— Ну, во-первых, патрон, который мог выйти и вернуться. Вы не заметили маленькую дверь со стороны улицы Прони? Это бывший черный ход, и у него от этой двери есть ключ.
— Он им иногда пользуется?
— Я не знаю.
— А у кого еще есть ключ от этой двери?
— У месье Жозефа, я в этом уверен, так как несколько раз видел, как он уходил утром, хотя не видел, как он возвращался накануне вечером.
— У кого еще?
— Может быть, у этой крали.
— Кого ты так называешь?
— Да последнюю любовницу патрона, маленькую брюнетку, имени которой я не знаю и которая живет где-то в районе площади Этуаль.
— Она приходила сюда прошлой ночью?
— Я вам еще раз говорю, что ничего об этом не знаю. Вы понимаете, однажды уже, когда произошла эта история, мне задавали так много вопросов, что заставили сказать о вещах, которые не существовали. Меня даже заставили это подписать, а потом, позже, сунули эти бумаги под нос.
— Ты любил своего патрона?
— А какое это имеет значение?
— Ты отказываешься отвечать?
— Я только хотел сказать, что это не имеет отношения к делу и касается только меня.
— Ну, как знаешь.
— Если я так с вами говорю…
— Я понял.
Да, лучше было больше не настаивать, и Мегрэ медленно поднялся на второй этаж.
— Мадам Фюмаль все еще не спустилась? — спросил он у секретарши.
— Она не хочет видеть мужа, пока его не приведут в порядок.
— Как она себя ведет?
— Как обычно.
— Она не показалась потрясенной?
Луиза Бурж пожала плечами. Она казалась более взволнованной, чем накануне. Мегрэ несколько раз заметил, что она принималась грызть ногти.
— Я не нашел никакого оружия, патрон. Спрашивают, можно ли его увозить в Институт судебной экспертизы.
— А что говорит следователь?
— Он согласен.
— В таком случае я тоже.
Виктор в этот момент принес почту, но не знал, следует ли отдать ее Луизе Бурж.
Писем было гораздо меньше, чем он предполагал. Вероятно, Фюмаль получал большую часть в своих многочисленных филиалах. Тут же были в основном счета, два или три приглашения на благотворительные праздники, письмо адвоката из Невера и, наконец, конверт, который Мегрэ тут же узнал. Из другого угла комнаты Луиза Бурж внимательно следила за ним.
Адрес был написан карандашом. На листе дешевой бумаги были написаны только два слова: «Последнее предупреждение».
Не принимало ли это гротескный характер?
Именно в этот момент положенный на носилки Фердинанд Фюмаль покидал особняк на бульваре Курсель, как раз напротив центрального входа в парк Монсо с мокрыми деревьями.
— Поищи мне в телефонном справочнике некоего Гайярдена, он живет на улице Франциска Первого.
Секретарша протянула Лапуэнту книгу.
— Роже? — спросил инспектор.
— Да. Позвони ему.
Но трубку снял не Гайярден.
— Извините за беспокойство, мадам. Я хотел бы поговорить с месье Гайярденом. Да. Что вы говорите?.. Его нет дома? — Лапуэнт взглядом спросил у Мегрэ, что ему делать дальше. — Это очень срочно… Может быть, он в своем бюро? Вы не знаете? Думаете, что он в отъезде?
Одну минуточку… не кладите трубку…
— Спроси у нее, ночевал ли он прошлой ночью на улице Франциска Первого.
— Алло. Скажите мне, пожалуйста, ночевал ли месье Гайярден вчера дома? Нет? Когда вы видели его последний раз? Вы вместе ужинали? В «Фуке»? И вы расстались в… Я не слышу… Около половины десятого. И он не сказал, куда направляется? Я понимаю… Да… Спасибо… Нет! Передавать ничего не надо. — Он объяснил Мегрэ: — Насколько я понял, это его любовница, а не жена, и похоже, он не привык отчитываться перед ней.
Уже давно прибывшие два инспектора помогали людям из прокуратуры.
— Ты, Неве, поедешь на улицу Франциска Первого.
Адрес найдешь в телефонной книге. Гайярден… Попытаешься узнать, взял ли он с собой какие-нибудь вещи, говорил ли о своем отъезде, еще что-нибудь. Ты раздобудешь фотографию. На всякий случай разошли его описание по вокзалам и аэропортам…
Это казалось слишком простым, и Мегрэ не решался поверить.
— Вы знали, — спросил он у Луизы Бурж, — что Гайярден должен был прийти вчера вечером к вашему патрону?
— Я же вам сказала, что кто-то позвонил и он ответил нечто вроде: «Хорошо».
— В каком он был настроении?
— В обычном.
— Месье Жозеф часто спускался к нему по вечерам?
— Кажется, да.
— А где сейчас месье Жозеф?
— Очевидно, наверху.
Если минуту назад он там и находился, то его больше там не было, потому что все увидели, как он вышел на лестничную площадку, с изумлением глядя по сторонам.
После суеты, царившей в доме, было довольно неожиданно увидеть, как по лестнице, как ни в чем не бывало, спустился маленький человечек с землистым цветом лица и спросил абсолютно естественным тоном:
— Что здесь происходит?
— Вы ничего не слышали? — сердито спросил Мегрэ.
— Что я должен был слышать? Где месье Фюмаль?
— Он умер.
— Что вы сказали?
— Я говорю, что он умер и его уже нет в доме. У вас крепкий сон, месье Жозеф?
— Я сплю как все люди.
— И вы ничего не слышали начиная с половины восьмого утра?
— Я слышал, как кто-то приходил к мадам Фюмаль, этажом ниже.
— В котором часу вы вчера легли спать?
— Около половины одиннадцатого.
— Когда вы ушли от патрона?
Казалось, маленький человечек все еще не понимал, что происходит.
— Почему вы задаете мне эти вопросы?
— Потому что месье Фюмаль был убит. Вы виделись с ним вчера после ужина?
— Я не спускался, но зашел к нему, когда вернулся.
— В котором часу?
— Около половины десятого. Может быть, чуть позже.
— А потом?
— Потом ничего. Я поднялся к себе, поработал с час и лег спать.
— Вы не слышали выстрела?
— Там не слышно ничего, что происходит на этом этаже.
— У вас есть оружие?
— У меня? Я никогда в жизни не держал в руках оружия. Я даже в армии не служил, так как был освобожден от воинской повинности.
— А у Фюмаля оно было?
— Он мне его показывал.
Наконец под бумагами, в ящике ночного столика, нашли пистолет бельгийского производства, которым не пользовались уже многие годы и который, таким образом, не имел отношения к трагедии.
— Вы тоже знали, что месье Фюмаль кого-то ждал?
В этом доме никто сразу не отвечал, и после каждого вопроса возникала пауза, как будто люди должны были повторить его про себя два или три раза, прежде чем понимали его.
— Ждал кого?
— Не валяйте дурака, месье Жозеф. Кстати, как ваше настоящее имя?
— Жозеф Гольдман. Вам его сказали вечера, когда нас представляли друг другу.
— Чем вы занимались, прежде чем поступить на службу к месье Фюмалю?
— Я двадцать два года был судебным исполнителем.
Что касается моей службы у него, это не совсем точно. Вы говорите обо мне как о слуге или подчиненном. На самом же деле я был другом, советчиком.
— Вы хотите сказать, что старались сделать более или менее законными его махинации?
— Осторожнее в выражениях, господин комиссар. Здесь есть свидетели.
— Ну и что?
— Я мог бы потребовать у вас отчета за ваши неосторожные слова.
— Что вы знаете о визите Гайярдена?
Маленький старичок сжал и без того необыкновенно тонкие губы.
— Ничего.
— Я также предполагаю, что вы ничего не знаете о некоей Мартине, которая живет на улице Этуаль и у которой тоже, вероятно, как и у вас, есть ключ от маленькой двери?
— Я никогда не имею дела с женщинами.
Мегрэ находился в доме едва ли полтора часа, а ему уже казалось, что он задыхается, хотелось поскорее выбраться отсюда, вдохнуть свежего воздуха, каким бы сырым он ни был.
— Попрошу вас остаться здесь.
— Я не имею права пойти на улицу Рамбюто? Меня там ждут для принятия важных решений. Вы, кажется, упускаете из виду, что мы обеспечиваем по меньшей мере восьмую часть поставок мяса в Париж и что…
— Тогда один из моих инспекторов пойдет с вами.
— Что это означает?
— Ничего, месье Жозеф. Абсолютно ничего!
Мегрэ был на пределе. Люди из прокуратуры в большом салоне заканчивали составлять протокол. Следователь Планш спросил у комиссара:
— Вы поднимались к ней?
Он явно говорил о мадам Фюмаль.
— Нет еще.
Нужно было туда идти. Нужно было также допросить Феликса и других слуг. Нужно было найти Роже Гайярдена и задать несколько вопросов этой Мартине Гийу, у которой, возможно, был ключ от маленькой двери.
Нужно было наконец разыскать как в бюро на улице Рамбюто, так и в Ла-Виллетт все свидетельства, которые могут…
Мегрэ заранее упал духом. Он чувствовал, что неправильно начал. Фюмаль пришел просить у него защиты.
Комиссар ему не поверил, и Фюмаль был убит выстрелом в спину. Без всякого сомнения, скоро министр внутренних дел позвонит директору криминальной полиции.
Мало ему было англичанки, которая бесследно испарилась.
Луиза Бурж смотрела на него издали с таким видом, будто пыталась понять, о чем он думает, а он думал как раз о ней, спрашивая себя, действительно ли она видела, как ее патрон писал одно из анонимных писем.
Если нет, то это все меняло.
Глава 4
— Где он? — только и спросил комиссар.
Она показала на одну из дверей:
— Там.
Это был второй кабинет, побольше, тоже с красным ковром, обставленный мебелью в стиле ампир. Около кресла лежало тело, а врач, которого Мегрэ не знал, стоял рядом с ним на коленях.
— Мне сказали, что речь идет о выстреле в упор?
Врач кивнул в знак согласия. Комиссар уже заметил, что на убитом была та же одежда, что и накануне, — выходило, что он не переоделся на ночь.
— В котором часу это произошло?
— Насколько я могу судить по первому впечатлению, где-то к концу вечера, может быть между одиннадцатью и двенадцатью.
Против своей воли Мегрэ подумал о деревне Сен-Фиакр, о школьном дворе, о толстом мальчишке, которого никто не любил и которого звали Бум-Бум или еще Резиновый Шар.
Перевернув его, врач придал ему странную позу, и казалось, вытянув руку, он показывал на угол комнаты, где, кстати, находилась лишь нимфа из пожелтевшего мрамора на своей подставке.
— Смерть была мгновенной, не так ли?
Рана, в которую можно было бы засунуть кулак, делала вопрос неуместным. Но комиссару было не по себе — это дело оказалось не таким, как другие.
— Его жену предупредили?
— Кажется, да.
Он прошел в соседнюю комнату, задал тот же вопрос секретарше:
— Его жену предупредили?
— Да. Ноэми поднялась к ней, чтобы сообщить об этом.
— Она не спустилась?
Мегрэ начинал понимать, что здесь все шло не так, как в нормальном доме.
— Когда вы его видели в последний раз?
— Вчера вечером, около девяти часов.
— Он вас вызвал?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы продиктовать мне письма. Стенографическая запись — в моем блокноте. Я еще не успела их напечатать.
— Письма важные?
— Не более и не менее, чем остальные. Он довольно часто диктовал по вечерам.
Ей не нужно было ничего добавлять, чтобы Мегрэ понял, что девушка хотела сказать: если ее патрон заставлял ее подниматься в кабинет по окончании рабочего дня, то делал это исключительно для того, чтобы позлить ее.
Ведь Фердинанд Фюмаль только и делал в течение всей своей жизни, что злил людей.
— К нему кто-нибудь приходил?
— Не в то время, что я была здесь.
— Он кого-то ждал?
— Мне кажется, что ждал. Ему кто-то позвонил, и он сказал, чтобы я шла спать.
— В котором часу это было?
— В половине десятого.
— И вы пошли спать?
— Да.
— Совсем одна?
— Нет.
— Где находится ваша комната?
— Там же, где и комнаты других слуг, над конюшнями, которые сейчас используются как гаражи.
— Месье Фюмаль и его жена были единственными, кто ночевал в доме?
— Нет. У Виктора комната на первом этаже.
— Это камердинер?
— Он же и консьерж, охраняет дом, ходит за покупками.
— Он не женат?
— Нет. Во всяком случае, насколько мне известно. Он живет в маленькой комнате, круглое окно которой выходит под арку.
— Благодарю вас.
— Что я должна делать?
— Ждать. Когда придет почта, вы мне ее принесете.
Интересно, будет ли там еще одно анонимное письмо.
Мегрэ показалось, что она покраснела, но он не был в этом уверен. На лестнице послышались шаги. С товарищем прокурора появился следователь, которого звали Планш и с которым Мегрэ еще не доводилось работать.
Почти сразу же после них ворота открылись, чтобы впустить людей из службы установления личности.
Луиза Бурж все еще стояла у окна в своем кабинете в ожидании инструкций, и именно к ней немного позже снова обратился Мегрэ:
— Кто предупредил мадам Фюмаль?
— Ноэми.
— Это ее личная горничная?
— Она убирает комнаты на третьем этаже. У месье была комната на этом этаже, та, которая находится за его кабинетом.
— Пойдите посмотрите, что там, наверху, происходит.
Она, казалось, колебалась.
— Чего вы боитесь?
— Ничего.
Было по меньшей мере странно, что жена убитого еще не спустилась и что сверху не было слышно никакого шума.
Как только приехал Мегрэ, Лапуэнт, не говоря ни слова, принялся рыскать повсюду в поисках оружия. Он открыл дверь большой спальни, тоже обставленной мебелью в стиле ампир, где на раскрытой кровати увидел приготовленные пижаму и домашний халат.
Несмотря на высокие окна, атмосфера в доме была сумрачной, а к тому же зажгли только несколько ламп; там и сям фотографы устанавливали свои аппараты, люди из прокуратуры перешептывались в углу, ожидая приезда судмедэксперта.
— У вас есть какие-нибудь предположения?
— Никаких.
— Вы с ним знакомы?
— Я познакомился с ним в моей деревенской школе, а вчера он пришел ко мне. Он обратился к министру внутренних дел, чтобы мы обеспечили его защиту.
— От чего?
— Уже некоторое время он получал анонимные письма.
— Вы что, ничего не предприняли?
— Один инспектор дежурил всю ночь перед воротами, а другой должен был сменить его на день.
— Во всяком случае, очевидно, что убийца унес с собой оружие.
Лапуэнт ничего не обнаружил. Как и все прочие. Засунув руки в карманы, Мегрэ спустился по лестнице на первый этаж и приник лицом к круглому окошку, о котором ему говорили.
Там находилась комната, которая походила на помещение консьержа, с разобранной кроватью, зеркальным шкафом, газовой плитой, столом, этажеркой с книгами.
Сидя верхом на стуле, положив локти на спинку, камердинер пристально смотрел перед собой.
Комиссар тихонько постучал в стекло, и мужчина вздрогнул, нахмурившись, посмотрел на него, потом встал и пошел к двери.
— Вы меня узнали? — спросил он, глядя на Мегрэ одновременно с испуганным и подозрительным видом.
Уже вчера Мегрэ показалось, что он где-то его уже видел, но он не мог припомнить, где именно.
— Что до меня, я вас сразу узнал.
— Ты кто?
— Вы не были со мной тогда знакомы, потому что я уже совсем не молод. Когда я родился, вы уже уехали.
— Уехал откуда?
— Из Сен-Фиакр, черт побери! Вы не помните Николя?
Мегрэ очень хорошо его помнил. Это был старый пьяница, который работал поденно то там, то тут на фермах, летом на молотилках, а по воскресеньям звонил в колокола. Он жил в лачуге на опушке леса и отличался тем, что ел ворон и хорьков.
— Это был мой отец.
— Он умер?
— Уже давно.
— А как давно ты в Париже?
— А вы что, не читали газеты? Там даже моя фотография была помещена. У меня были неприятности, там. В конце концов все поняли, что я это сделал не специально.
У него были жесткие волосы, низкий лоб.
— Расскажи.
— Я занимался браконьерством, это абсолютно точно, я никогда не отрицал.
— И ты убил сторожа?
— Вы об этом читали?
— Какого сторожа?
— Молодого, вы его не знали. Он все время следил за мной. Клянусь вам, что я это сделал не нарочно. Я охотился на косулю, и когда услышал шум в кустах…
— Ну и как же потом тебе пришла мысль приехать сюда?
— Я об этом и не думал.
— Фюмаль приехал за тобой?
— Да. Ему был нужен преданный человек. Вы же к нам не вернулись, хотя в наших краях вас не забыли, и там, я могу с уверенностью сказать, вами гордятся. Что касается его, как только у него оказалось достаточно денег, он перекупил замок Сен-Фиакр…
У Мегрэ слегка сжалось сердце. Он там родился. Естественно, среди обслуги, но тем не менее он именно там родился, а графиня де Сен-Фиакр очень долго олицетворяла для него идеальную женщину.
— Я понял, — проворчал он.
А если Фюмаль приближал к себе людей, которые зависели от него? Ему был нужен не камердинер, а скорее нечто вроде телохранителя, бульдога, и он привез в Париж детину, который чудом избежал каторги.
— И именно он оплатил услуги твоего адвоката?
— А вы откуда знаете?
— Расскажи мне, что произошло вчера вечером.
— Ничего не произошло. Месье не выходил.
— Когда он вернулся?
— Незадолго до восьми, чтобы поужинать.
— Он вернулся один?
— С мадемуазель Луизой.
— Машину поставили в гараж?
— Да. Они и сейчас там. Они все три там.
— Секретарша ест со слугами?
— Это ей доставляет удовольствие, из-за Феликса.
— Все в курсе ее отношений с Феликсом?
— Это не трудно заметить.
— А твой патрон тоже был в курсе?
Виктор замолчал, а Мегрэ сказал, как бы подтверждая:
— Ты ему об этом сказал, не правда ли?
— Он меня спросил…
— Ты ему об этом сказал?
— Да.
— Если я правильно понял, ты доносил ему обо всем, что происходило в людской?
— Он мне за это платил.
— Вернемся к вчерашнему вечеру. Ты выходил из своей комнаты?
— Нет. Жермена принесла мне ужин сюда.
— Как каждый вечер?
— Да.
— А которая из них Жермена?
— Самая старая.
— Кто-нибудь приходил?
— Месье Жозеф вернулся около половины десятого.
— Ты хочешь сказать, что он живет в этом доме?
— А вы что, этого не знали?
Мегрэ об этом даже и не догадывался.
— Расскажи мне поподробнее. Где находится его комната?
— Это не комната, но целая квартира на втором этаже. Комнаты со скошенным потолком, но более просторные, чем те, что находятся над гаражом. Раньше это были комнаты слуг.
— И как давно он живет в доме?
— Я не знаю. Это произошло до меня.
— А как давно ты здесь?
— Пять лет.
— А где месье Жозеф ест?
— Почти всегда в пивной на бульваре Батиньоль.
— Он холостяк?
— Вдовец, так, по крайней мере, мне говорили.
— Он никогда не ночует вне дома?
— Кроме тех случаев, когда он в поездке, естественно.
— Он много разъезжает?
— Именно он ездит проверять счета в филиалах в провинции.
— Так в котором часу, ты сказал, он вернулся?
— Около половины десятого.
— Он потом никуда не выходил?
— Нет.
— Больше никто не приходил?
— Месье Гайярден.
— А ты откуда его знаешь?
— Потому что я часто открывал ему дверь. Раньше это был дружок патрона. Потом они поссорились, и вчера, впервые за долгое время, он…
— Ты открыл ему дверь?
— Месье позвонил мне и сказал, чтобы я его впустил.
Между кабинетом и швейцарской есть внутренняя телефонная связь.
— Это было в котором часу?
— Около десяти часов. Вы знаете, я больше привык узнавать время по солнцу и нечасто гляжу на часы. Особенно если те, что здесь, всегда спешат, по крайней мере на десять минут.
— Сколько времени он находился наверху?
— Может быть, с четверть часа.
— А как ты открыл ему дверь, когда он уходил?
— Нажав на грушу, вот здесь, как во всех швейцарских.
— Ты видел, как он выходил?
— Конечно.
— Ты посмотрел на него?
— Ну… — Он пребывал в нерешительности и начал казаться обеспокоенным. — Как сказать, это зависит от того, что вы понимаете под «посмотреть». Под аркой довольно темно. Я специально не присматривался. Я видел его, и все! Я его узнал. Я уверен, что это был он.
— Но ты не знаешь, в каком он был настроении?
— Конечно нет.
— Твой патрон тебе после позвонил еще раз?
— Зачем?
— Отвечай на вопрос.
— Нет… Мне кажется, что нет… Погодите… Нет! Я лег спать. Немного почитал газету в постели, а потом выключил свет.
— Значит, после ухода Гайярдена никто больше не входил в дом?
Виктор открыл было рот, но ничего не сказал.
— Это не совсем верно? — гнул свое Мегрэ.
— Конечно, это так. Но может быть, и не совсем так…
Очень трудно за несколько минут рассказать все о людях… Я даже не представляю, что вы знаете…
— Что ты хочешь этим сказать?
— А что они вам рассказали, там, наверху?
— Кто?
— Ну, мадемуазель Луиза, или Ноэми, или Жермена…
— Кто-то мог войти без твоего ведома прошлой ночью?
— Конечно!
— Кто?
— Ну, во-первых, патрон, который мог выйти и вернуться. Вы не заметили маленькую дверь со стороны улицы Прони? Это бывший черный ход, и у него от этой двери есть ключ.
— Он им иногда пользуется?
— Я не знаю.
— А у кого еще есть ключ от этой двери?
— У месье Жозефа, я в этом уверен, так как несколько раз видел, как он уходил утром, хотя не видел, как он возвращался накануне вечером.
— У кого еще?
— Может быть, у этой крали.
— Кого ты так называешь?
— Да последнюю любовницу патрона, маленькую брюнетку, имени которой я не знаю и которая живет где-то в районе площади Этуаль.
— Она приходила сюда прошлой ночью?
— Я вам еще раз говорю, что ничего об этом не знаю. Вы понимаете, однажды уже, когда произошла эта история, мне задавали так много вопросов, что заставили сказать о вещах, которые не существовали. Меня даже заставили это подписать, а потом, позже, сунули эти бумаги под нос.
— Ты любил своего патрона?
— А какое это имеет значение?
— Ты отказываешься отвечать?
— Я только хотел сказать, что это не имеет отношения к делу и касается только меня.
— Ну, как знаешь.
— Если я так с вами говорю…
— Я понял.
Да, лучше было больше не настаивать, и Мегрэ медленно поднялся на второй этаж.
— Мадам Фюмаль все еще не спустилась? — спросил он у секретарши.
— Она не хочет видеть мужа, пока его не приведут в порядок.
— Как она себя ведет?
— Как обычно.
— Она не показалась потрясенной?
Луиза Бурж пожала плечами. Она казалась более взволнованной, чем накануне. Мегрэ несколько раз заметил, что она принималась грызть ногти.
— Я не нашел никакого оружия, патрон. Спрашивают, можно ли его увозить в Институт судебной экспертизы.
— А что говорит следователь?
— Он согласен.
— В таком случае я тоже.
Виктор в этот момент принес почту, но не знал, следует ли отдать ее Луизе Бурж.
Писем было гораздо меньше, чем он предполагал. Вероятно, Фюмаль получал большую часть в своих многочисленных филиалах. Тут же были в основном счета, два или три приглашения на благотворительные праздники, письмо адвоката из Невера и, наконец, конверт, который Мегрэ тут же узнал. Из другого угла комнаты Луиза Бурж внимательно следила за ним.
Адрес был написан карандашом. На листе дешевой бумаги были написаны только два слова: «Последнее предупреждение».
Не принимало ли это гротескный характер?
Именно в этот момент положенный на носилки Фердинанд Фюмаль покидал особняк на бульваре Курсель, как раз напротив центрального входа в парк Монсо с мокрыми деревьями.
— Поищи мне в телефонном справочнике некоего Гайярдена, он живет на улице Франциска Первого.
Секретарша протянула Лапуэнту книгу.
— Роже? — спросил инспектор.
— Да. Позвони ему.
Но трубку снял не Гайярден.
— Извините за беспокойство, мадам. Я хотел бы поговорить с месье Гайярденом. Да. Что вы говорите?.. Его нет дома? — Лапуэнт взглядом спросил у Мегрэ, что ему делать дальше. — Это очень срочно… Может быть, он в своем бюро? Вы не знаете? Думаете, что он в отъезде?
Одну минуточку… не кладите трубку…
— Спроси у нее, ночевал ли он прошлой ночью на улице Франциска Первого.
— Алло. Скажите мне, пожалуйста, ночевал ли месье Гайярден вчера дома? Нет? Когда вы видели его последний раз? Вы вместе ужинали? В «Фуке»? И вы расстались в… Я не слышу… Около половины десятого. И он не сказал, куда направляется? Я понимаю… Да… Спасибо… Нет! Передавать ничего не надо. — Он объяснил Мегрэ: — Насколько я понял, это его любовница, а не жена, и похоже, он не привык отчитываться перед ней.
Уже давно прибывшие два инспектора помогали людям из прокуратуры.
— Ты, Неве, поедешь на улицу Франциска Первого.
Адрес найдешь в телефонной книге. Гайярден… Попытаешься узнать, взял ли он с собой какие-нибудь вещи, говорил ли о своем отъезде, еще что-нибудь. Ты раздобудешь фотографию. На всякий случай разошли его описание по вокзалам и аэропортам…
Это казалось слишком простым, и Мегрэ не решался поверить.
— Вы знали, — спросил он у Луизы Бурж, — что Гайярден должен был прийти вчера вечером к вашему патрону?
— Я же вам сказала, что кто-то позвонил и он ответил нечто вроде: «Хорошо».
— В каком он был настроении?
— В обычном.
— Месье Жозеф часто спускался к нему по вечерам?
— Кажется, да.
— А где сейчас месье Жозеф?
— Очевидно, наверху.
Если минуту назад он там и находился, то его больше там не было, потому что все увидели, как он вышел на лестничную площадку, с изумлением глядя по сторонам.
После суеты, царившей в доме, было довольно неожиданно увидеть, как по лестнице, как ни в чем не бывало, спустился маленький человечек с землистым цветом лица и спросил абсолютно естественным тоном:
— Что здесь происходит?
— Вы ничего не слышали? — сердито спросил Мегрэ.
— Что я должен был слышать? Где месье Фюмаль?
— Он умер.
— Что вы сказали?
— Я говорю, что он умер и его уже нет в доме. У вас крепкий сон, месье Жозеф?
— Я сплю как все люди.
— И вы ничего не слышали начиная с половины восьмого утра?
— Я слышал, как кто-то приходил к мадам Фюмаль, этажом ниже.
— В котором часу вы вчера легли спать?
— Около половины одиннадцатого.
— Когда вы ушли от патрона?
Казалось, маленький человечек все еще не понимал, что происходит.
— Почему вы задаете мне эти вопросы?
— Потому что месье Фюмаль был убит. Вы виделись с ним вчера после ужина?
— Я не спускался, но зашел к нему, когда вернулся.
— В котором часу?
— Около половины десятого. Может быть, чуть позже.
— А потом?
— Потом ничего. Я поднялся к себе, поработал с час и лег спать.
— Вы не слышали выстрела?
— Там не слышно ничего, что происходит на этом этаже.
— У вас есть оружие?
— У меня? Я никогда в жизни не держал в руках оружия. Я даже в армии не служил, так как был освобожден от воинской повинности.
— А у Фюмаля оно было?
— Он мне его показывал.
Наконец под бумагами, в ящике ночного столика, нашли пистолет бельгийского производства, которым не пользовались уже многие годы и который, таким образом, не имел отношения к трагедии.
— Вы тоже знали, что месье Фюмаль кого-то ждал?
В этом доме никто сразу не отвечал, и после каждого вопроса возникала пауза, как будто люди должны были повторить его про себя два или три раза, прежде чем понимали его.
— Ждал кого?
— Не валяйте дурака, месье Жозеф. Кстати, как ваше настоящее имя?
— Жозеф Гольдман. Вам его сказали вечера, когда нас представляли друг другу.
— Чем вы занимались, прежде чем поступить на службу к месье Фюмалю?
— Я двадцать два года был судебным исполнителем.
Что касается моей службы у него, это не совсем точно. Вы говорите обо мне как о слуге или подчиненном. На самом же деле я был другом, советчиком.
— Вы хотите сказать, что старались сделать более или менее законными его махинации?
— Осторожнее в выражениях, господин комиссар. Здесь есть свидетели.
— Ну и что?
— Я мог бы потребовать у вас отчета за ваши неосторожные слова.
— Что вы знаете о визите Гайярдена?
Маленький старичок сжал и без того необыкновенно тонкие губы.
— Ничего.
— Я также предполагаю, что вы ничего не знаете о некоей Мартине, которая живет на улице Этуаль и у которой тоже, вероятно, как и у вас, есть ключ от маленькой двери?
— Я никогда не имею дела с женщинами.
Мегрэ находился в доме едва ли полтора часа, а ему уже казалось, что он задыхается, хотелось поскорее выбраться отсюда, вдохнуть свежего воздуха, каким бы сырым он ни был.
— Попрошу вас остаться здесь.
— Я не имею права пойти на улицу Рамбюто? Меня там ждут для принятия важных решений. Вы, кажется, упускаете из виду, что мы обеспечиваем по меньшей мере восьмую часть поставок мяса в Париж и что…
— Тогда один из моих инспекторов пойдет с вами.
— Что это означает?
— Ничего, месье Жозеф. Абсолютно ничего!
Мегрэ был на пределе. Люди из прокуратуры в большом салоне заканчивали составлять протокол. Следователь Планш спросил у комиссара:
— Вы поднимались к ней?
Он явно говорил о мадам Фюмаль.
— Нет еще.
Нужно было туда идти. Нужно было также допросить Феликса и других слуг. Нужно было найти Роже Гайярдена и задать несколько вопросов этой Мартине Гийу, у которой, возможно, был ключ от маленькой двери.
Нужно было наконец разыскать как в бюро на улице Рамбюто, так и в Ла-Виллетт все свидетельства, которые могут…
Мегрэ заранее упал духом. Он чувствовал, что неправильно начал. Фюмаль пришел просить у него защиты.
Комиссар ему не поверил, и Фюмаль был убит выстрелом в спину. Без всякого сомнения, скоро министр внутренних дел позвонит директору криминальной полиции.
Мало ему было англичанки, которая бесследно испарилась.
Луиза Бурж смотрела на него издали с таким видом, будто пыталась понять, о чем он думает, а он думал как раз о ней, спрашивая себя, действительно ли она видела, как ее патрон писал одно из анонимных писем.
Если нет, то это все меняло.
Глава 4
Пьяная женщина и неслышно ступающий фотограф
Около тридцати лет назад, когда Мегрэ, недавно женившийся, был еще секретарем в комиссариате, его жена иногда заходила за ним в обеденное время. Они быстро перекусывали, чтобы больше времени осталось побродить по улицам и бульварам, и Мегрэ вспомнил, как однажды весной он оказался в этом самом парке Монсо, который стоял сейчас черно-белый под окнами особняка.
Тогда было больше нянек, чем теперь, и почти все в нарядной форменной одежде. Детские коляски говорили об изысканной роскоши, железные скамьи, стоявшие вдоль дорожек, были недавно покрашены в желтый цвет, пожилая дама в шляпке, украшенной фиалками, кормила хлебом птиц. «Когда я стану комиссаром…» — пошутил он. И они оба посмотрели на богатые дома, которые окружали этот парк с коваными решетками, завершавшимися позолоченными остриями, сверкавшими на солнце, и воображали себе элегантную и гармоничную жизнь за окнами этих домов.
А теперь, если кто-нибудь в Париже знал всю грубую действительность, если кто-нибудь день за днем обнаруживал истины, спрятанные за роскошными фасадами, это был именно Мегрэ, и в то же время он не мог отрешиться от веры в некоторые детские или юношеские представления.
Вполне вероятно, что в восьми из десяти роскошных домов, окружавших парк, было больше драм, чем гармонии. Но как бы то ни было, ему редко случалось находиться в такой тяжелой атмосфере, как та, что царила в этих стенах. Все казалось фальшивым, ненастоящим, начиная с комнаты консьержа-камердинера, который не был ни консьержем, ни камердинером, но, несмотря на свой полосатый жилет, всего лишь бывшим браконьером, убийцей, которого превратили в сторожевого пса.
А что делал этот подозрительный судебный исполнитель, месье Жозеф, в комнатах под крышей?
Даже Луиза Бурж казалась комиссару подозрительной: она мечтала выйти замуж за шофера, для того чтобы открыть трактир в Жьене.
Бывший мясник из Сен-Фиакр казался еще более не на своем месте, чем кто-либо другой, и высокие панели, мебель, которая, должно быть, была куплена одновременно с домом, выглядели чуждыми, как и две статуи, стоявшие на лестничной площадке.
Что больше всего смущало комиссара, так это злоба, которую он чувствовал за каждым движением Фюмаля, потому что всегда отказывался верить в существование чистой злобы, как таковой.
Было уже больше десяти часов, когда он начал медленно подниматься по лестнице со второго этажа, где работали его сотрудники, на третий. Никто не помешал ему открыть дверь в салон, в котором стояло пятнадцать или шестнадцать пустых кресел, и он был вынужден кашлянуть, чтобы сообщить о своем присутствии.
К нему никто не вышел. Ничто не шелохнулось. Он подошел к приоткрытой двери, за которой находился еще один салон, поменьше, где на одноногом столике стоял забытый поднос с завтраком.
Мегрэ постучал в третью дверь, прислушался. Ему показалось, что ответил приглушенный голос, и он повернул ручку.
Это была комната мадам Фюмаль, которая лежала в кровати и тупо смотрела на него.
— Прошу прощения. Я не встретил служанку, чтобы она сообщила о моем приходе. Думаю, они все внизу, с моими инспекторами.
Она была не причесана, не умыта. Ночная рубашка сползла и приоткрыла плечо и часть мертвенно-белой груди. Вчера он еще мог сомневаться, сейчас же был уверен, что перед ним женщина, которая выпила не только перед тем, как лечь спать, но и сегодня утром. В воздухе сильно пахло спиртным.
Супруга мясника продолжала смотреть на него бессмысленным взглядом, как если бы она испытывала некоторое облегчение, а может быть, и скрытую радость.
— Я думаю, вы уже в курсе дела?
Она кивнула, и ее глаза заблестели, но не от горя.
— Ваш муж умер. Его убили.
Тогда она сказала немного надтреснутым голосом:
— Я всегда думала, что этим все и закончится.
Женщина коротко засмеялась, и оказалось, что она еще более пьяна, чем подумал Мегрэ, когда вошел в комнату.
— Вы ожидали убийства?
— С ним я ожидала всего.
Она показала на постель, на неубранную комнату, пробормотала:
— Я прошу прощения…
Тогда было больше нянек, чем теперь, и почти все в нарядной форменной одежде. Детские коляски говорили об изысканной роскоши, железные скамьи, стоявшие вдоль дорожек, были недавно покрашены в желтый цвет, пожилая дама в шляпке, украшенной фиалками, кормила хлебом птиц. «Когда я стану комиссаром…» — пошутил он. И они оба посмотрели на богатые дома, которые окружали этот парк с коваными решетками, завершавшимися позолоченными остриями, сверкавшими на солнце, и воображали себе элегантную и гармоничную жизнь за окнами этих домов.
А теперь, если кто-нибудь в Париже знал всю грубую действительность, если кто-нибудь день за днем обнаруживал истины, спрятанные за роскошными фасадами, это был именно Мегрэ, и в то же время он не мог отрешиться от веры в некоторые детские или юношеские представления.
Вполне вероятно, что в восьми из десяти роскошных домов, окружавших парк, было больше драм, чем гармонии. Но как бы то ни было, ему редко случалось находиться в такой тяжелой атмосфере, как та, что царила в этих стенах. Все казалось фальшивым, ненастоящим, начиная с комнаты консьержа-камердинера, который не был ни консьержем, ни камердинером, но, несмотря на свой полосатый жилет, всего лишь бывшим браконьером, убийцей, которого превратили в сторожевого пса.
А что делал этот подозрительный судебный исполнитель, месье Жозеф, в комнатах под крышей?
Даже Луиза Бурж казалась комиссару подозрительной: она мечтала выйти замуж за шофера, для того чтобы открыть трактир в Жьене.
Бывший мясник из Сен-Фиакр казался еще более не на своем месте, чем кто-либо другой, и высокие панели, мебель, которая, должно быть, была куплена одновременно с домом, выглядели чуждыми, как и две статуи, стоявшие на лестничной площадке.
Что больше всего смущало комиссара, так это злоба, которую он чувствовал за каждым движением Фюмаля, потому что всегда отказывался верить в существование чистой злобы, как таковой.
Было уже больше десяти часов, когда он начал медленно подниматься по лестнице со второго этажа, где работали его сотрудники, на третий. Никто не помешал ему открыть дверь в салон, в котором стояло пятнадцать или шестнадцать пустых кресел, и он был вынужден кашлянуть, чтобы сообщить о своем присутствии.
К нему никто не вышел. Ничто не шелохнулось. Он подошел к приоткрытой двери, за которой находился еще один салон, поменьше, где на одноногом столике стоял забытый поднос с завтраком.
Мегрэ постучал в третью дверь, прислушался. Ему показалось, что ответил приглушенный голос, и он повернул ручку.
Это была комната мадам Фюмаль, которая лежала в кровати и тупо смотрела на него.
— Прошу прощения. Я не встретил служанку, чтобы она сообщила о моем приходе. Думаю, они все внизу, с моими инспекторами.
Она была не причесана, не умыта. Ночная рубашка сползла и приоткрыла плечо и часть мертвенно-белой груди. Вчера он еще мог сомневаться, сейчас же был уверен, что перед ним женщина, которая выпила не только перед тем, как лечь спать, но и сегодня утром. В воздухе сильно пахло спиртным.
Супруга мясника продолжала смотреть на него бессмысленным взглядом, как если бы она испытывала некоторое облегчение, а может быть, и скрытую радость.
— Я думаю, вы уже в курсе дела?
Она кивнула, и ее глаза заблестели, но не от горя.
— Ваш муж умер. Его убили.
Тогда она сказала немного надтреснутым голосом:
— Я всегда думала, что этим все и закончится.
Женщина коротко засмеялась, и оказалось, что она еще более пьяна, чем подумал Мегрэ, когда вошел в комнату.
— Вы ожидали убийства?
— С ним я ожидала всего.
Она показала на постель, на неубранную комнату, пробормотала:
— Я прошу прощения…