Она ненавидела такие игры.
Задернув шторы, Шайлер пересекла Желтую комнату, надела свой купальный халат, сунула ноги в тапки, которые остались возле постели, схватила зонтик (он первым попался ей под руку), чтобы в случае чего можно было обороняться, и, покинув спальню, поспешно вышла в коридор.
Справа от себя она отчетливо видела на обоях узор из голубых незабудок и уже знакомую третью дверь. Менее чем через десять минут Шайлер уже была внизу. Она отключила сигнализацию — и мощный замок кухонной двери открылся.
Потеряв в тот роковой день девять лет назад всех, кто был ей дорог, Шайлер утратила и чувство страха.
Ей пришлось усвоить несколько горьких истин. Прошлого не изменишь. Будущее — каждый следующий миг, каждый следующий вдох — не гарантировано никому. Настоящее — это все, что у нас есть, и это только данный миг и данный вздох. Шайлер считала, что именно постижение этой истины сделало ее в некотором роде фаталисткой и уж определенно избавило от всех страхов.
Она не боялась ровным счетом ничего, когда отправилась выяснять происхождение необычного шума и странных вспышек огня. Быстрым шагом она приближалась к саду. В лунном свете Шайлер видела, как качаются кроны деревьев. Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнились свежим ночным воздухом. Звездное небо поражало своей красотой.
Шайлер смотрела и слушала. Свет снова вспыхнул совсем рядом с беседкой и затем неожиданно исчез. Странный звук повторился, на этот раз уже дальше.
— Глупые детские забавы, — вслух произнесла Шайлер.
Она раскрыла зонтик, положила его себе на плечо и несколько раз повернула туда-сюда черепаховую ручку.
Трейс не мог понять, что его разбудило. Еще минуту назад он крепко спал, а уже в следующий миг окончательно и бесповоротно проснулся.
— Какого?.. — проворчал он, приподнимаясь на локте.
Бадди приоткрыл один глаз, посмотрел на него секунду-другую и снова провалился в сон.
Простыни плотно обвили бедра Трейса, мешая нормальному кровообращению. Он освободился от них, сбросил одеяло и встал.
Из большого, в человеческий рост, зеркала, висевшего на двери ванной, на него воззрилось собственное отражение. В свете луны он увидел обнаженного мужчину, с блестящей от пота кожей, покрытой темными завитками грудью и эрегированным пенисом, вздымавшимся из зарослей темных волос между бедер.
— Пора бы тебе вернуться к нормальной жизни, Баллинджер, — пробормотал он себе под нос. — Вообще — к жизни.
Особенно сексуальной.
Он прошел в ванную, стянул со старинной латунной вешалки рядом с душем полотенце и принялся энергично вытирать свое тело, пока оно не стало сухим.
Запустив пальцы в волосы на затылке, Трейс выругался:
— Черт, когда же, кстати, это было в последний раз? Слишком давно.
До смешного давно.
До отчаяния давно.
За последние двадцать с лишним лет в его жизни было несколько женщин. (С возрастом и приходом опыта — все меньше и меньше.) Однажды он в течение нескольких месяцев даже был помолвлен, после того как принял предложение «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин». Но Миранда очень скоро обнаружила, что он совсем не шутил, когда говорил, что карьера стоит для него на первом, втором и третьем местах, а серьезные отношения с любой из женщин, включая ее, лишь на далеком четвертом. В итоге Миранда ему отказала и занялась другим подающим надежды, энергичным молодым специалистом компании.
Нет, Трейс ее не винил.
Его философия относительно слабого пола была проста и недвусмысленна: что бы ни произошло с женщиной — любой женщиной, — в этом всегда виноват мужчина, независимо от того, имеет он к этому непосредственное отношение или нет. Это была заведомо невыигрышная позиция.
Трейс повесил на шею полотенце, пересек комнату и остановился у окна. Заняв наблюдательную позицию, он выглянул в лунную ночь, рассеянно потирая рукой подбородок.
Забавно, но он не мог вспомнить, как выглядела Миранда.
Взяв с ближайшего столика графин, Трейс налил себе стакан воды — половина пролилась ему на грудь, — поднес его к губам и жадно осушил. Он набрал в грудь побольше воздуха и тут же медленно его выдохнул.
В этот момент что-то на периферии зрения привлекло его внимание. Он замер со стаканом в руке.
Кто-то — или что-то — двигался вдоль газона по направлению к беседке. На мгновение его сердце остановилось.
«Люси! «
Но затем Трейс понял, что это обычная женщина, из плоти и крови. На ней был банный халат, по спине рассыпались распущенные волосы, а в руках она вертела зонтик.
Это была Шайлер.
Чтобы лучше видеть, Трейс вытянул шею. Он смотрел, как Шайлер бредет по пышной зеленой траве под естественной аркой из ветвей подстриженных тисов, росших у входа в сад.
— Куда она, черт возьми, направляется? — пробормотал себе под нос Трейс, допивая воду.
Ответов могло быть несметное количество. Ну или по крайней мере полдюжины. Может, у нее бессонница. А может, ей просто захотелось проветриться. Или же у нее тайное ночное рандеву.
Не важно, что уже почти полчетвертого ночи — она ведь может идти на свидание к мужчине, такому, как этот красавчик Джонни.
Хотя, конечно, это не имеет никакого смысла. Шайлер нет необходимости устраивать тайные ночные свидания, чтобы встречаться с Джонатаном Тибериусом Грантом. Она может видеться со своим кузеном в любое время дня и ночи.
Так что же тогда она делает?
«Это меня не касается», — напомнил себе Трейс, забираясь снова в постель. Он повернулся на бок, пару раз сильно ударил кулаком по подушке и закрыл глаза.
Прошло пять минут.
Потом еще пять.
«Черт».
Трейс отбросил одеяло и сел на край постели. Похоже, он не сможет заснуть, зная, что Шайлер бродит одна по саду среди ночи.
Потянувшись за своими синими джинсами и рубашкой, которые он вечером бросил на стул, Трейс быстро оделся. Он сунул босые ноги в спортивные туфли, даже не потрудившись завязать шнурки.
Бадди сразу очнулся ото сна. Он спрыгнул с кровати, подбежал к двери и сел, ожидая своего хозяина и постукивая хвостом по полу.
— Мы сейчас не будем играть и баловаться, Бадди, — предупредил Трейс своего верного спутника.
Бадди в ответ лишь сильнее застучал хвостом.
Глава 9
Глава 10
Задернув шторы, Шайлер пересекла Желтую комнату, надела свой купальный халат, сунула ноги в тапки, которые остались возле постели, схватила зонтик (он первым попался ей под руку), чтобы в случае чего можно было обороняться, и, покинув спальню, поспешно вышла в коридор.
Справа от себя она отчетливо видела на обоях узор из голубых незабудок и уже знакомую третью дверь. Менее чем через десять минут Шайлер уже была внизу. Она отключила сигнализацию — и мощный замок кухонной двери открылся.
Потеряв в тот роковой день девять лет назад всех, кто был ей дорог, Шайлер утратила и чувство страха.
Ей пришлось усвоить несколько горьких истин. Прошлого не изменишь. Будущее — каждый следующий миг, каждый следующий вдох — не гарантировано никому. Настоящее — это все, что у нас есть, и это только данный миг и данный вздох. Шайлер считала, что именно постижение этой истины сделало ее в некотором роде фаталисткой и уж определенно избавило от всех страхов.
Она не боялась ровным счетом ничего, когда отправилась выяснять происхождение необычного шума и странных вспышек огня. Быстрым шагом она приближалась к саду. В лунном свете Шайлер видела, как качаются кроны деревьев. Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнились свежим ночным воздухом. Звездное небо поражало своей красотой.
Шайлер смотрела и слушала. Свет снова вспыхнул совсем рядом с беседкой и затем неожиданно исчез. Странный звук повторился, на этот раз уже дальше.
— Глупые детские забавы, — вслух произнесла Шайлер.
Она раскрыла зонтик, положила его себе на плечо и несколько раз повернула туда-сюда черепаховую ручку.
Трейс не мог понять, что его разбудило. Еще минуту назад он крепко спал, а уже в следующий миг окончательно и бесповоротно проснулся.
— Какого?.. — проворчал он, приподнимаясь на локте.
Бадди приоткрыл один глаз, посмотрел на него секунду-другую и снова провалился в сон.
Простыни плотно обвили бедра Трейса, мешая нормальному кровообращению. Он освободился от них, сбросил одеяло и встал.
Из большого, в человеческий рост, зеркала, висевшего на двери ванной, на него воззрилось собственное отражение. В свете луны он увидел обнаженного мужчину, с блестящей от пота кожей, покрытой темными завитками грудью и эрегированным пенисом, вздымавшимся из зарослей темных волос между бедер.
— Пора бы тебе вернуться к нормальной жизни, Баллинджер, — пробормотал он себе под нос. — Вообще — к жизни.
Особенно сексуальной.
Он прошел в ванную, стянул со старинной латунной вешалки рядом с душем полотенце и принялся энергично вытирать свое тело, пока оно не стало сухим.
Запустив пальцы в волосы на затылке, Трейс выругался:
— Черт, когда же, кстати, это было в последний раз? Слишком давно.
До смешного давно.
До отчаяния давно.
За последние двадцать с лишним лет в его жизни было несколько женщин. (С возрастом и приходом опыта — все меньше и меньше.) Однажды он в течение нескольких месяцев даже был помолвлен, после того как принял предложение «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин». Но Миранда очень скоро обнаружила, что он совсем не шутил, когда говорил, что карьера стоит для него на первом, втором и третьем местах, а серьезные отношения с любой из женщин, включая ее, лишь на далеком четвертом. В итоге Миранда ему отказала и занялась другим подающим надежды, энергичным молодым специалистом компании.
Нет, Трейс ее не винил.
Его философия относительно слабого пола была проста и недвусмысленна: что бы ни произошло с женщиной — любой женщиной, — в этом всегда виноват мужчина, независимо от того, имеет он к этому непосредственное отношение или нет. Это была заведомо невыигрышная позиция.
Трейс повесил на шею полотенце, пересек комнату и остановился у окна. Заняв наблюдательную позицию, он выглянул в лунную ночь, рассеянно потирая рукой подбородок.
Забавно, но он не мог вспомнить, как выглядела Миранда.
Взяв с ближайшего столика графин, Трейс налил себе стакан воды — половина пролилась ему на грудь, — поднес его к губам и жадно осушил. Он набрал в грудь побольше воздуха и тут же медленно его выдохнул.
В этот момент что-то на периферии зрения привлекло его внимание. Он замер со стаканом в руке.
Кто-то — или что-то — двигался вдоль газона по направлению к беседке. На мгновение его сердце остановилось.
«Люси! «
Но затем Трейс понял, что это обычная женщина, из плоти и крови. На ней был банный халат, по спине рассыпались распущенные волосы, а в руках она вертела зонтик.
Это была Шайлер.
Чтобы лучше видеть, Трейс вытянул шею. Он смотрел, как Шайлер бредет по пышной зеленой траве под естественной аркой из ветвей подстриженных тисов, росших у входа в сад.
— Куда она, черт возьми, направляется? — пробормотал себе под нос Трейс, допивая воду.
Ответов могло быть несметное количество. Ну или по крайней мере полдюжины. Может, у нее бессонница. А может, ей просто захотелось проветриться. Или же у нее тайное ночное рандеву.
Не важно, что уже почти полчетвертого ночи — она ведь может идти на свидание к мужчине, такому, как этот красавчик Джонни.
Хотя, конечно, это не имеет никакого смысла. Шайлер нет необходимости устраивать тайные ночные свидания, чтобы встречаться с Джонатаном Тибериусом Грантом. Она может видеться со своим кузеном в любое время дня и ночи.
Так что же тогда она делает?
«Это меня не касается», — напомнил себе Трейс, забираясь снова в постель. Он повернулся на бок, пару раз сильно ударил кулаком по подушке и закрыл глаза.
Прошло пять минут.
Потом еще пять.
«Черт».
Трейс отбросил одеяло и сел на край постели. Похоже, он не сможет заснуть, зная, что Шайлер бродит одна по саду среди ночи.
Потянувшись за своими синими джинсами и рубашкой, которые он вечером бросил на стул, Трейс быстро оделся. Он сунул босые ноги в спортивные туфли, даже не потрудившись завязать шнурки.
Бадди сразу очнулся ото сна. Он спрыгнул с кровати, подбежал к двери и сел, ожидая своего хозяина и постукивая хвостом по полу.
— Мы сейчас не будем играть и баловаться, Бадди, — предупредил Трейс своего верного спутника.
Бадди в ответ лишь сильнее застучал хвостом.
Глава 9
Ни в беседке, ни рядом с ней никого не оказалось. Не было никаких следов и на садовых дорожках; никаких улик на земле поблизости; ничего необычного на белой деревянной ограде, окружающей строение.
Кто бы тут ни находился, он уже успел уйти.
Нажав на кнопку у основания ручки зонтика, Шайлер аккуратно сложила его втрое. Затем поднялась по низким ступенькам внутрь беседки.
Этот летний домик был построен на исходе века. В те дни существовала целая армия слуг, чтобы доставлять сюда из дома все необходимое, и женщины семьи Грант принимали здесь летом гостей почти каждый день.
Наряженные в белые муслиновые платья и соломенные шляпки с синими лентами, развевавшимися за спиной, они пили чай из тончайших фарфоровых чашек, заедая его лакомствами, поданными на дорогом импортном фарфоре, сидя на мебели, привезенной в Америку из старинных фамильных замков на Темзе, Рейне и Сене.
То было время, прозванное «позолоченным веком»: время явного и беззастенчивого потребления и состязающегося бахвальства, время, когда сколачивались и, что не менее важно, проматывались целые состояния.
Сейчас летний домик был пуст, в нем стояло лишь несколько деревянных скамеек, появившихся уже позже. Шайлер села, сбросила мокрые тапки и подобрала ноги под себя.
Кто-то шел по саду.
Она тотчас узнала Трейса. Он шел к ней сквозь тьму, и ее сердце забилось с удвоенной скоростью. Она не могла справиться с учащенным дыханием. Каждая жилка ее тела затрепетала. Струйка пота стекла по спине в ложбинку у основания позвоночника.
— Только этого не хватало! — пробормотала Шайлер вполголоса.
Это просто нелепо. Она ведь уже не юная впечатлительная девочка, она взрослая женщина. А Трейс такой же мужчина, как и любой другой. Хотя, надо признаться, Шайлер не могла припомнить, чтобы раньше у нее возникала такая реакция на мужчину.
Но что же такого в Трейсе Баллинджере, что отличает его от остальных?
На уровне интуиции Шайлер понимала, в чем дело. Он обладает большим, даже выдающимся умом, при этом тверд как кремень и немного необуздан. А может, даже и не немного. Шайлер подозревала, что когда Трейс видел цель, он шел к ней на всех парусах, мобилизовав для этого все свои силы.
Он явно вышел из дома впопыхах. Рубашка расстегнута. Шнурки болтаются. Волосы растрепанны, подбородок небрит.
И никакой улыбки.
Без всякого вступления он спросил:
— Вы хоть представляете себе, который час?
Шайлер кинула взгляд на запястье:
— Я без часов, но думаю, где-то около половины четвертого.
Его совсем не забавляла эта ситуация.
Пока Бадди шумно возился в мокрой от росы траве, Трейс с непреклонным видом стоял у подножия ступенек, скрестив на груди руки.
— Вас не затруднит дать объяснения?
Шайлер нетерпеливо повела плечом:
— Объяснения по поводу чего?
Он смотрел прямо ей в глаза.
— Что вы делаете здесь в столь возмутительно позднее время?
Ее ответ был лаконичен:
— Вообще-то затруднит.
Неожиданно он сменил тему разговора. Вне всякого сомнения, это был тактический ход, которым он пользовался в суде, чтобы подлавливать ничего не подозревающих свидетелей защиты.
— У вас с собой зонтик.
— Ну да.
Трейс поднял лицо к небу и вытянул руку ладонью вверх.
— Но ведь дождя-то нет.
— В отличие от того вечера, когда мы с вами впервые встретились, — напомнила она, увлажнив языком губы.
Он сверлил ее взглядом.
— Вы мне не солгали.
— В чем?
Сделав еще шаг, Трейс оказался внутри беседки.
— Другой автомобиль действительно был.
Шайлер постаралась не выдать своего удовлетворения.
— Я же говорила вам, что кто-то ударил мою машину сзади.
Она больше не видела его губ.
— Я знаю. — Он говорил без обиняков. — Я вам верю. Я также считаю, что это было сделано намеренно.
Она издала звук, который таки выдал ее волнение.
— Ну конечно. Никто не врезается в бампер автомобиля три раза подряд по чистой случайности. Может, за «ягуаром» ехал какой-нибудь хулиган, — предположила Шайлер немного сиплым голосом — внезапно она охрипла.
— Может. — Его глаза сейчас были синими-синими. — Или же вы были заранее намеченной жертвой.
Она откашлялась.
— Вы хотите сказать, что кто-то специально ехал за мной из аэропорта до самого Райнбека, чтобы только спихнуть меня с дороги?
Трейс шагал взад-вперед. Он заметил, что ему требуется всего пять больших шагов, чтобы пересечь беседку. Он остановился и обернулся.
— Это не исключено. Шайлер стало любопытно.
— Не исключено, но едва ли реально. Кому придет в голову заниматься подобными вещами?
— Не знаю, — произнес он, поставив сначала одну, а затем другую ногу на край деревянной скамейки, чтобы завязать шнурки.
Шайлер продолжила:
— Если вы пытаетесь меня испугать, то вам это не удастся.
Трейс выпрямился:
— Очень плохо.
— Плохо?
— Я надеялся, что в следующий раз вы дважды подумаете, прежде чем отпускать нанятого шофера и машину. — Он снова сменил тему: — Итак, что же вы делаете здесь посреди ночи?
Сначала Шайлер решила ничего не говорить, но потом все же призналась:
— Мне показалось, я кое-что заметила.
Брови мужчины поползли вверх.
— Кое-что?
Она закусила нижнюю губу.
— Вспышку света. Он нахмурился. — Где?
Шайлер нервно теребила пояс халата, остро ощущая присутствие Трейса, высокая внушительная фигура которого вырисовывалась в бархатной черноте ночи.
— Здесь.
— Давайте-ка по порядку. Вы увидели свет в беседке в три часа утра. Свет неизвестного происхождения. Вообще-то это мог быть кто угодно и что угодно. А вы тут же недолго думая побежали в сад выяснять, в чем дело.
Он заблуждался. И Шайлер поправила его:
— Я не бежала. Я шла.
Совершенно в мужском духе, голосом, в котором явно чувствовалось превосходство, он сказал ей:
— Как бы то ни было, не кажется ли вам, что это довольно глупо?
— Я не люблю игры, — заявила она.
— Вы думаете, что кто-то так играет?
— Да.
Трейс сделал паузу, обдумал ее предположение и медленно покачал головой.
— А вам не приходило в голову, что это могут быть опасные игры?
Трейс не знал, чего ему хочется больше: задушить Шайлер или зацеловать ее до смерти.
Она умна, но при этом безрассудна. При всем своем причудливом образовании и кажущейся европейской утонченности, она довольно наивна. Ей не откажешь в бесстрашии, и от этого он еще больше боится за нее. Он привык считать себя терпеливым человеком, но она исчерпала его терпение до дна. Да, она явно из породы чертовски действующих на нервы женщин.
И при этом она просто неотразима.
В конце концов он все же либо задушит ее, либо расцелует.
— Не самая лучшая идея, Баллинджер, — пробурчал он себе под нос.
— Простите, что?
— Я говорю, что прийти сюда посреди ночи — не лучшая идея.
— Вы в любой момент можете вернуться, — заметила она. — Никто вас не держит.
— Ну разумеется.
Шайлер высокомерно вздернула подбородок и презрительно фыркнула:
— Я могу сама о себе позаботиться. Я уже давно прекрасно с этим справляюсь.
Он искоса на нее посмотрел, и на губах его мелькнула улыбка.
— Вообще-то я хотел предложить вам Бадди.
Она рассмеялась.
Трейс, отбросив церемонии, сказал без обиняков:
— Итак, с чувством юмора у вас все в порядке.
— А у кого его нет? — спросила она с ноткой неподдельного удивления в голосе.
— Есть такие.
Шайлер наклонилась вперед и бессознательно обвила ноги руками: ноги, которые с самого начала привлекли его внимание; ноги, которые он мог представить себе даже с чертовски плотно зажмуренными глазами; ноги, о которых, ему казалось, он мечтал задолго до того, как увидел наяву.
— Назовите мне хоть одного человека без чувства юмора, — потребовала она, бросая ему вызов.
У Трейса как раз был готов пример для нее:
— Мисс Фрик.
Ее брови сошлись на переносице.
— Которая из них?
— Обе.
Шайлер снова рассмеялась. Трейс подумал, что ему нравится ее смех. Он был непринужденным, безудержным и очень женственным, как и сама Шайлер.
— Вы правы, — согласилась она, прикрыв голые ноги полой халата.
Трейс опустился на скамейку рядом с ней.
— Надо же, женщина признает, что она не права.
Но Шайлер явно не собиралась так легко признавать поражение.
— То, что вы правы, совсем не означает, что я заблуждаюсь, — настаивала она. — Разница едва уловима, но она все же есть. Знаете, вы должны были меня предупредить.
Трейс притворился, будто не понимает:
— О чем?
Она повернула голову и оперлась подбородком о согнутые колени.
— Не о чем, а о ком.
— Ну хорошо, о ком?
— О мисс Фрик.
— О которой из них?
— Об обеих.
На этот раз рассмеялся Трейс:
— Вы правы. Надо было вас предупредить.
Шайлер сообщила ему:
— Они пригласили нас на чай в следующий четверг.
— Сестры Фрик?
Она кивнула.
Трейс скорчил гримасу:
— И мы должны пойти?
Шайлер плотнее запахнула свой кашемировый халат.
— В сложившихся обстоятельствах я не вижу возможности им отказать.
Он сдался быстро и безоговорочно:
— Думаю, вы правы.
Она испытующе посмотрела на него.
— Сестры Фрик, кажется, считают, что мы с вами родственники.
— Вы хотите сказать, как вы и, — Трейс едва сдержался, чтобы не произнести готовое соскочить с языка слово «красавчик» перед именем ее кузена, — Джонни?
— Они этого не сказали.
Молодая женщина поежилась. Это не укрылось от Трейса.
— Замерзли?
— Да, — призналась она.
Он встал, стянул с себя рубашку, подошел к Шайлер и накинул рубаху ей на плечи.
Она мотнула головой, откидывая с глаз выбившуюся прядь волос, и запротестовала:
— Вы подхватите простуду.
— Ничего подобного.
Трейс знал, что рубашка еще хранит тепло его тела. Шайлер закуталась в мягкую ткань и тихо сказала:
— Хм, она пахнет вами.
Он услышал, как его голос задал ей вопрос:
— А как я пахну?
К его удивлению, Шайлер ответила:
— Лесом, свежим воздухом. Наверное, так пахнет ваше средство после бритья. — Она принюхалась еще раз. — Запах хорошего, чистого, без добавок, старинного мыла и еще чего-то такого, что я не могу назвать точно, может быть, Бадди. — Охотничий пес как раз неуклюже забрался в беседку и уткнулся головой ей в руку.
Трейс видел, что его пес просто-таки замер у ног Шайлер, когда та наклонилась и стала чесать его за ушами.
— Ты легкая добыча для красивой женщины, да, Бадди? — прокомментировал он.
Трейс видел, что его комплимент приятен Шайлер.
— Давно вы с Бадди вместе? — спросила она, лаская собаку.
Трейс постарался, чтобы его голос звучал небрежно, но ему это не удалось:
— Больше, чем многие из известных мне супружеских пар.
— А это сколько?
— Пару лет, — произнес он со стоическим смешком. Далее последовал вполне естественный и логичный с ее стороны вопрос:
— Вы были женаты?
Трейс посмотрел на реку, представляя себе игру лунного света.
— Нет. — Он снова повернулся к Шайлер и встретился с ее выжидающим взглядом. — А вы были замужем?
Ее ответ прозвучал так же коротко:
— Нет.
Ну, раз уж они заговорили на тему человеческих отношений…
— А помолвлены?
— Почти что. Раз или два. Но официально ни разу. — Она вопросительно выгнула брови, выжидательно глядя на него.
— Однажды, — ответил Трейс, отлично понимая, что именно это она и хотела у него узнать.
Шайлер поинтересовалась:
— Что же произошло?
Он решил удовлетворить ее любопытство:
— Миранда хотела занимать первое место в моей жизни.
— А она не занимала?
— В те дни я только начинал двигаться к намеченной цели в фирме, стараясь пробиться с низкооплачиваемой должности в «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин». Что вы об этом скажете?
— Думаю, вам пришлось немало попотеть, чтобы добиться своего, — просто сказала Шайлер. — Ни о чем не жалеете?
— Нет.
— Тогда, очевидно, вы сделали правильный выбор. Трейс отбросил осторожность в сторону:
— Кто-нибудь ждет вас в Париже?
Шайлер покачала головой и подкрепила свой жест словами:
— Никого особенного. — Но тут же поправилась: — Хотя две мои кошки умерли бы от отчаяния, услышав, что они не особенные для меня. Знаете, французы так любят своих питомцев. Особенно собак. — Улыбка одобрения скользнула по ее лицу. — Поэтому всегда надо смотреть под ноги, когда гуляешь по Парижу.
Трейс негромко рассмеялся:
— Надо запомнить, на случай если я когда-нибудь попаду в Париж. А вы знаете, что у Адама Коффина на сегодняшнем приеме в кармане пиджака была собака?
— Должно быть, это очень маленькая собачка.
— Муз — чихуахуа, — пояснил Трейс. — Адам рассказал мне, что он нашел его в бумажном пакете на обочине дороги.
— Тогда Муз — просто счастливчик. — Шайлер почесала шею Бадди. — А где вы нашли Бадди?
— Это он меня нашел.
— И где же?
— В Центральном парке. Он увязался за мной. Я его оставил. Остальное, как говорится, дело техники.
Шайлер окинула его взглядом своих прекрасных невинных глаз.
— У вас доброе сердце, Трейс Баллинджер.
Он хотел предостеречь ее: «Леди, у меня вообще нет сердца». Но промолчал и провел рукой по своему обнаженному животу, больше, наверное, по привычке, чем по какой-то другой причине.
— Я хочу, чтобы вы забрали свою рубашку. — Шайлер явно пыталась сдержать дрожь в голосе.
— Есть такая поговорка: «Будьте осторожны в своих желаниях — они могут исполниться», — напомнил ей Трейс.
Она снова задрожала.
— Все еще холодно?
— Да.
— Хотите вернуться в дом?
Она закусила нижнюю губу и покачала головой:
— Нет. А вы?
— Это же не я почти закоченел, — усмехнулся он.
Мужчина виноват, если он виноват, но виноват он и тогда, когда не виноват. Трейс предложил:
— Можете прислониться ко мне, если хотите. Тепло моего тела согреет вас.
Шайлер поколебалась, но не более секунды. Затем она подвинулась на деревянной скамейке и прижалась к нему. Он как бы невзначай обнял ее за плечи.
— Хмм. Вы теплый, как только что вынутый из печки хлеб, — прошептала она, прижимаясь к нему сильнее.
Трейс протянул руку, чтобы убрать прядь прекрасных золотисто-каштановых волос, зацепившихся за его щетину.
— Я же говорил.
Послышался заданный приглушенным голосом вопрос:
— Почему?
— Почему я такой теплый?
Она кивнула.
— Физиологическая особенность бегуна, — предположил Трейс.
Он втянул в легкие ночной воздух вместе с ароматом Шайлер, витавшим в нем. От нее слегка пахло вином, которое они пили за ужином. Еще пахло чем-то соблазнительным, экзотическим, смутно напоминающим запах цветов; наверняка какими-то абсурдно дорогими французскими духами. А еще она пахла апрельской ночью и апрельским лунным светом.
Возможно, это не лучшая его идея. Но все-таки и не худшая из них.
Есть старая пословица о дураках, бросающихся очертя голову туда, куда даже ангелы боятся ступить. Трейс знал абсолютно точно, что в свои почти тридцать девять лет он был кем угодно, но только не ангелом. Однако он не слишком часто бывал и дураком. Но чувствовал, что такое положение может вот-вот измениться.
Он медленно повернул Шайлер к себе и заглянул в ее глаза, превратившиеся из светло-карих сначала в изумрудно-зеленые, а затем — в горячее расплавленное золото.
И он поцеловал ее.
Кто бы тут ни находился, он уже успел уйти.
Нажав на кнопку у основания ручки зонтика, Шайлер аккуратно сложила его втрое. Затем поднялась по низким ступенькам внутрь беседки.
Этот летний домик был построен на исходе века. В те дни существовала целая армия слуг, чтобы доставлять сюда из дома все необходимое, и женщины семьи Грант принимали здесь летом гостей почти каждый день.
Наряженные в белые муслиновые платья и соломенные шляпки с синими лентами, развевавшимися за спиной, они пили чай из тончайших фарфоровых чашек, заедая его лакомствами, поданными на дорогом импортном фарфоре, сидя на мебели, привезенной в Америку из старинных фамильных замков на Темзе, Рейне и Сене.
То было время, прозванное «позолоченным веком»: время явного и беззастенчивого потребления и состязающегося бахвальства, время, когда сколачивались и, что не менее важно, проматывались целые состояния.
Сейчас летний домик был пуст, в нем стояло лишь несколько деревянных скамеек, появившихся уже позже. Шайлер села, сбросила мокрые тапки и подобрала ноги под себя.
Кто-то шел по саду.
Она тотчас узнала Трейса. Он шел к ней сквозь тьму, и ее сердце забилось с удвоенной скоростью. Она не могла справиться с учащенным дыханием. Каждая жилка ее тела затрепетала. Струйка пота стекла по спине в ложбинку у основания позвоночника.
— Только этого не хватало! — пробормотала Шайлер вполголоса.
Это просто нелепо. Она ведь уже не юная впечатлительная девочка, она взрослая женщина. А Трейс такой же мужчина, как и любой другой. Хотя, надо признаться, Шайлер не могла припомнить, чтобы раньше у нее возникала такая реакция на мужчину.
Но что же такого в Трейсе Баллинджере, что отличает его от остальных?
На уровне интуиции Шайлер понимала, в чем дело. Он обладает большим, даже выдающимся умом, при этом тверд как кремень и немного необуздан. А может, даже и не немного. Шайлер подозревала, что когда Трейс видел цель, он шел к ней на всех парусах, мобилизовав для этого все свои силы.
Он явно вышел из дома впопыхах. Рубашка расстегнута. Шнурки болтаются. Волосы растрепанны, подбородок небрит.
И никакой улыбки.
Без всякого вступления он спросил:
— Вы хоть представляете себе, который час?
Шайлер кинула взгляд на запястье:
— Я без часов, но думаю, где-то около половины четвертого.
Его совсем не забавляла эта ситуация.
Пока Бадди шумно возился в мокрой от росы траве, Трейс с непреклонным видом стоял у подножия ступенек, скрестив на груди руки.
— Вас не затруднит дать объяснения?
Шайлер нетерпеливо повела плечом:
— Объяснения по поводу чего?
Он смотрел прямо ей в глаза.
— Что вы делаете здесь в столь возмутительно позднее время?
Ее ответ был лаконичен:
— Вообще-то затруднит.
Неожиданно он сменил тему разговора. Вне всякого сомнения, это был тактический ход, которым он пользовался в суде, чтобы подлавливать ничего не подозревающих свидетелей защиты.
— У вас с собой зонтик.
— Ну да.
Трейс поднял лицо к небу и вытянул руку ладонью вверх.
— Но ведь дождя-то нет.
— В отличие от того вечера, когда мы с вами впервые встретились, — напомнила она, увлажнив языком губы.
Он сверлил ее взглядом.
— Вы мне не солгали.
— В чем?
Сделав еще шаг, Трейс оказался внутри беседки.
— Другой автомобиль действительно был.
Шайлер постаралась не выдать своего удовлетворения.
— Я же говорила вам, что кто-то ударил мою машину сзади.
Она больше не видела его губ.
— Я знаю. — Он говорил без обиняков. — Я вам верю. Я также считаю, что это было сделано намеренно.
Она издала звук, который таки выдал ее волнение.
— Ну конечно. Никто не врезается в бампер автомобиля три раза подряд по чистой случайности. Может, за «ягуаром» ехал какой-нибудь хулиган, — предположила Шайлер немного сиплым голосом — внезапно она охрипла.
— Может. — Его глаза сейчас были синими-синими. — Или же вы были заранее намеченной жертвой.
Она откашлялась.
— Вы хотите сказать, что кто-то специально ехал за мной из аэропорта до самого Райнбека, чтобы только спихнуть меня с дороги?
Трейс шагал взад-вперед. Он заметил, что ему требуется всего пять больших шагов, чтобы пересечь беседку. Он остановился и обернулся.
— Это не исключено. Шайлер стало любопытно.
— Не исключено, но едва ли реально. Кому придет в голову заниматься подобными вещами?
— Не знаю, — произнес он, поставив сначала одну, а затем другую ногу на край деревянной скамейки, чтобы завязать шнурки.
Шайлер продолжила:
— Если вы пытаетесь меня испугать, то вам это не удастся.
Трейс выпрямился:
— Очень плохо.
— Плохо?
— Я надеялся, что в следующий раз вы дважды подумаете, прежде чем отпускать нанятого шофера и машину. — Он снова сменил тему: — Итак, что же вы делаете здесь посреди ночи?
Сначала Шайлер решила ничего не говорить, но потом все же призналась:
— Мне показалось, я кое-что заметила.
Брови мужчины поползли вверх.
— Кое-что?
Она закусила нижнюю губу.
— Вспышку света. Он нахмурился. — Где?
Шайлер нервно теребила пояс халата, остро ощущая присутствие Трейса, высокая внушительная фигура которого вырисовывалась в бархатной черноте ночи.
— Здесь.
— Давайте-ка по порядку. Вы увидели свет в беседке в три часа утра. Свет неизвестного происхождения. Вообще-то это мог быть кто угодно и что угодно. А вы тут же недолго думая побежали в сад выяснять, в чем дело.
Он заблуждался. И Шайлер поправила его:
— Я не бежала. Я шла.
Совершенно в мужском духе, голосом, в котором явно чувствовалось превосходство, он сказал ей:
— Как бы то ни было, не кажется ли вам, что это довольно глупо?
— Я не люблю игры, — заявила она.
— Вы думаете, что кто-то так играет?
— Да.
Трейс сделал паузу, обдумал ее предположение и медленно покачал головой.
— А вам не приходило в голову, что это могут быть опасные игры?
Трейс не знал, чего ему хочется больше: задушить Шайлер или зацеловать ее до смерти.
Она умна, но при этом безрассудна. При всем своем причудливом образовании и кажущейся европейской утонченности, она довольно наивна. Ей не откажешь в бесстрашии, и от этого он еще больше боится за нее. Он привык считать себя терпеливым человеком, но она исчерпала его терпение до дна. Да, она явно из породы чертовски действующих на нервы женщин.
И при этом она просто неотразима.
В конце концов он все же либо задушит ее, либо расцелует.
— Не самая лучшая идея, Баллинджер, — пробурчал он себе под нос.
— Простите, что?
— Я говорю, что прийти сюда посреди ночи — не лучшая идея.
— Вы в любой момент можете вернуться, — заметила она. — Никто вас не держит.
— Ну разумеется.
Шайлер высокомерно вздернула подбородок и презрительно фыркнула:
— Я могу сама о себе позаботиться. Я уже давно прекрасно с этим справляюсь.
Он искоса на нее посмотрел, и на губах его мелькнула улыбка.
— Вообще-то я хотел предложить вам Бадди.
Она рассмеялась.
Трейс, отбросив церемонии, сказал без обиняков:
— Итак, с чувством юмора у вас все в порядке.
— А у кого его нет? — спросила она с ноткой неподдельного удивления в голосе.
— Есть такие.
Шайлер наклонилась вперед и бессознательно обвила ноги руками: ноги, которые с самого начала привлекли его внимание; ноги, которые он мог представить себе даже с чертовски плотно зажмуренными глазами; ноги, о которых, ему казалось, он мечтал задолго до того, как увидел наяву.
— Назовите мне хоть одного человека без чувства юмора, — потребовала она, бросая ему вызов.
У Трейса как раз был готов пример для нее:
— Мисс Фрик.
Ее брови сошлись на переносице.
— Которая из них?
— Обе.
Шайлер снова рассмеялась. Трейс подумал, что ему нравится ее смех. Он был непринужденным, безудержным и очень женственным, как и сама Шайлер.
— Вы правы, — согласилась она, прикрыв голые ноги полой халата.
Трейс опустился на скамейку рядом с ней.
— Надо же, женщина признает, что она не права.
Но Шайлер явно не собиралась так легко признавать поражение.
— То, что вы правы, совсем не означает, что я заблуждаюсь, — настаивала она. — Разница едва уловима, но она все же есть. Знаете, вы должны были меня предупредить.
Трейс притворился, будто не понимает:
— О чем?
Она повернула голову и оперлась подбородком о согнутые колени.
— Не о чем, а о ком.
— Ну хорошо, о ком?
— О мисс Фрик.
— О которой из них?
— Об обеих.
На этот раз рассмеялся Трейс:
— Вы правы. Надо было вас предупредить.
Шайлер сообщила ему:
— Они пригласили нас на чай в следующий четверг.
— Сестры Фрик?
Она кивнула.
Трейс скорчил гримасу:
— И мы должны пойти?
Шайлер плотнее запахнула свой кашемировый халат.
— В сложившихся обстоятельствах я не вижу возможности им отказать.
Он сдался быстро и безоговорочно:
— Думаю, вы правы.
Она испытующе посмотрела на него.
— Сестры Фрик, кажется, считают, что мы с вами родственники.
— Вы хотите сказать, как вы и, — Трейс едва сдержался, чтобы не произнести готовое соскочить с языка слово «красавчик» перед именем ее кузена, — Джонни?
— Они этого не сказали.
Молодая женщина поежилась. Это не укрылось от Трейса.
— Замерзли?
— Да, — призналась она.
Он встал, стянул с себя рубашку, подошел к Шайлер и накинул рубаху ей на плечи.
Она мотнула головой, откидывая с глаз выбившуюся прядь волос, и запротестовала:
— Вы подхватите простуду.
— Ничего подобного.
Трейс знал, что рубашка еще хранит тепло его тела. Шайлер закуталась в мягкую ткань и тихо сказала:
— Хм, она пахнет вами.
Он услышал, как его голос задал ей вопрос:
— А как я пахну?
К его удивлению, Шайлер ответила:
— Лесом, свежим воздухом. Наверное, так пахнет ваше средство после бритья. — Она принюхалась еще раз. — Запах хорошего, чистого, без добавок, старинного мыла и еще чего-то такого, что я не могу назвать точно, может быть, Бадди. — Охотничий пес как раз неуклюже забрался в беседку и уткнулся головой ей в руку.
Трейс видел, что его пес просто-таки замер у ног Шайлер, когда та наклонилась и стала чесать его за ушами.
— Ты легкая добыча для красивой женщины, да, Бадди? — прокомментировал он.
Трейс видел, что его комплимент приятен Шайлер.
— Давно вы с Бадди вместе? — спросила она, лаская собаку.
Трейс постарался, чтобы его голос звучал небрежно, но ему это не удалось:
— Больше, чем многие из известных мне супружеских пар.
— А это сколько?
— Пару лет, — произнес он со стоическим смешком. Далее последовал вполне естественный и логичный с ее стороны вопрос:
— Вы были женаты?
Трейс посмотрел на реку, представляя себе игру лунного света.
— Нет. — Он снова повернулся к Шайлер и встретился с ее выжидающим взглядом. — А вы были замужем?
Ее ответ прозвучал так же коротко:
— Нет.
Ну, раз уж они заговорили на тему человеческих отношений…
— А помолвлены?
— Почти что. Раз или два. Но официально ни разу. — Она вопросительно выгнула брови, выжидательно глядя на него.
— Однажды, — ответил Трейс, отлично понимая, что именно это она и хотела у него узнать.
Шайлер поинтересовалась:
— Что же произошло?
Он решил удовлетворить ее любопытство:
— Миранда хотела занимать первое место в моей жизни.
— А она не занимала?
— В те дни я только начинал двигаться к намеченной цели в фирме, стараясь пробиться с низкооплачиваемой должности в «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин». Что вы об этом скажете?
— Думаю, вам пришлось немало попотеть, чтобы добиться своего, — просто сказала Шайлер. — Ни о чем не жалеете?
— Нет.
— Тогда, очевидно, вы сделали правильный выбор. Трейс отбросил осторожность в сторону:
— Кто-нибудь ждет вас в Париже?
Шайлер покачала головой и подкрепила свой жест словами:
— Никого особенного. — Но тут же поправилась: — Хотя две мои кошки умерли бы от отчаяния, услышав, что они не особенные для меня. Знаете, французы так любят своих питомцев. Особенно собак. — Улыбка одобрения скользнула по ее лицу. — Поэтому всегда надо смотреть под ноги, когда гуляешь по Парижу.
Трейс негромко рассмеялся:
— Надо запомнить, на случай если я когда-нибудь попаду в Париж. А вы знаете, что у Адама Коффина на сегодняшнем приеме в кармане пиджака была собака?
— Должно быть, это очень маленькая собачка.
— Муз — чихуахуа, — пояснил Трейс. — Адам рассказал мне, что он нашел его в бумажном пакете на обочине дороги.
— Тогда Муз — просто счастливчик. — Шайлер почесала шею Бадди. — А где вы нашли Бадди?
— Это он меня нашел.
— И где же?
— В Центральном парке. Он увязался за мной. Я его оставил. Остальное, как говорится, дело техники.
Шайлер окинула его взглядом своих прекрасных невинных глаз.
— У вас доброе сердце, Трейс Баллинджер.
Он хотел предостеречь ее: «Леди, у меня вообще нет сердца». Но промолчал и провел рукой по своему обнаженному животу, больше, наверное, по привычке, чем по какой-то другой причине.
— Я хочу, чтобы вы забрали свою рубашку. — Шайлер явно пыталась сдержать дрожь в голосе.
— Есть такая поговорка: «Будьте осторожны в своих желаниях — они могут исполниться», — напомнил ей Трейс.
Она снова задрожала.
— Все еще холодно?
— Да.
— Хотите вернуться в дом?
Она закусила нижнюю губу и покачала головой:
— Нет. А вы?
— Это же не я почти закоченел, — усмехнулся он.
Мужчина виноват, если он виноват, но виноват он и тогда, когда не виноват. Трейс предложил:
— Можете прислониться ко мне, если хотите. Тепло моего тела согреет вас.
Шайлер поколебалась, но не более секунды. Затем она подвинулась на деревянной скамейке и прижалась к нему. Он как бы невзначай обнял ее за плечи.
— Хмм. Вы теплый, как только что вынутый из печки хлеб, — прошептала она, прижимаясь к нему сильнее.
Трейс протянул руку, чтобы убрать прядь прекрасных золотисто-каштановых волос, зацепившихся за его щетину.
— Я же говорил.
Послышался заданный приглушенным голосом вопрос:
— Почему?
— Почему я такой теплый?
Она кивнула.
— Физиологическая особенность бегуна, — предположил Трейс.
Он втянул в легкие ночной воздух вместе с ароматом Шайлер, витавшим в нем. От нее слегка пахло вином, которое они пили за ужином. Еще пахло чем-то соблазнительным, экзотическим, смутно напоминающим запах цветов; наверняка какими-то абсурдно дорогими французскими духами. А еще она пахла апрельской ночью и апрельским лунным светом.
Возможно, это не лучшая его идея. Но все-таки и не худшая из них.
Есть старая пословица о дураках, бросающихся очертя голову туда, куда даже ангелы боятся ступить. Трейс знал абсолютно точно, что в свои почти тридцать девять лет он был кем угодно, но только не ангелом. Однако он не слишком часто бывал и дураком. Но чувствовал, что такое положение может вот-вот измениться.
Он медленно повернул Шайлер к себе и заглянул в ее глаза, превратившиеся из светло-карих сначала в изумрудно-зеленые, а затем — в горячее расплавленное золото.
И он поцеловал ее.
Глава 10
Вот она, настоящая опасность.
Не таинственные вспышки света в беседке. И не странный шум, доносящийся из близлежащих зарослей. И даже не сумасшедший водитель, столкнувший ее в кювет двумя ночами ранее.
А этот мужчина.
В тот момент, когда губы Трейса коснулись ее губ, Шайлер поняла, что теряет голову. Она всегда держала себя в руках, когда дело касалось мужчин. А сейчас — сейчас она утратила над собой контроль. Ее вдруг закружило в вихре, лишившем ее всякой воли. Ей казалось, будто она летит без парашюта или балансирует на огромной высоте на тонкой проволоке — и нет никакой страховки.
Тепло, исходящее от Трейса, согрело ее. Его запах заполнил ее ноздри. От его прикосновения тонкие волоски сзади на шее наэлектризовались, давая ей знать о малейших движениях его руки, вызывавших дрожь во всем теле. Кожа Шайлер покрылась мурашками.
Она чувствовала его вкус на своих губах, на языке. Ее рассудок затмил его запах.
У нее больше не было рассудка.
Она не могла думать.
Она могла только чувствовать.
Шайлер никогда не любила игры. Но она очень скоро поняла, что это не игра. Происходящее было вполне серьезно. Ее никогда не целовали так искренне, так самозабвенно, так горячо за все ее двадцать девять лет.
Трейс Баллинджер не был похож ни на кого из тех мужчин, с кем ей доводилось встречаться. А его поцелуй — ни на один из тех поцелуев, что ей довелось испытать.
Его рот был совершенен.
Его губы были совершенны.
Его поцелуй был совершенен.
У Шайлер не было обыкновения целовать незнакомцев или даже хорошо знакомых мужчин. И уж, во всяком случае, не так. Не с полуоткрытыми губами. Не так, будто она изголодалась, а его рот был единственным источником насыщения. Не так, будто бы ей необходимо его дыхание в легких, чтобы дышать. Не так, чтобы ее груди напрягались под халатом, когда прижимались к его телу.
Она согрелась. Даже слишком. Она пылала. Пламя желания снедало ее тело, дразня, мучая, раззадоривая ее, доводя до безумия.
Она уже не была собой.
Так кто же она тогда?
Кто эта женщина, неистово отвечающая на поцелуй каждой клеточкой своего существа?
Шайлер не знала, смеяться ей или плакать, противиться поцелуям Трейса или умолять, чтобы он не останавливался, оттолкнуть его или прижаться к нему сильнее. Может, безумие передалось ей по наследству?
— Трейс? — Пока он не оторвался от ее губ, Шайлер не была уверена, что произнесла его имя вслух.
Его глаза были ярко-синего цвета, словно летнее небо на рассвете.
— Боже, до чего сладки твои поцелуи, — выдохнул он.
— Твои тоже.
Его глаза потемнели.
— Так бы и проглотил тебя.
Шайлер верила ему. Она дрожала от возбуждения и какого-то инстинктивного первобытного страха: слабая женщина, отданная во власть большого и сильного мужчины.
— Тебе все еще холодно? — спросил он.
— Нет, — ответила она с нервным смешком. — Скорее даже жарко.
— Да, ты такая горячая.
Она почувствовала, как румянец заливает ее лицо.
— Обычно мне говорят совсем иное.
— Что именно?
Она ответила прямо:
— Что я холодна, как ледышка. Что выражение «холодная, спокойная и невозмутимая» — это про меня. Что я надменная. Неприступная. Строптивая. — Она вздохнула. — Очень строптивая.
Все время, пока она говорила, Шайлер чувствовала, что ее напряженные соски через халат прижимаются к голой груди Трейса. Ее руки бродили по его обнаженной груди. Она ощупала его мышцы, провела рукой по жестким темным волосам, окружавшим маленькие темно-вишневые мужские соски и спускавшимся вниз до самого пояса его джинсов. Она провела кончиками пальцев по его коже, и он содрогнулся.
Не таинственные вспышки света в беседке. И не странный шум, доносящийся из близлежащих зарослей. И даже не сумасшедший водитель, столкнувший ее в кювет двумя ночами ранее.
А этот мужчина.
В тот момент, когда губы Трейса коснулись ее губ, Шайлер поняла, что теряет голову. Она всегда держала себя в руках, когда дело касалось мужчин. А сейчас — сейчас она утратила над собой контроль. Ее вдруг закружило в вихре, лишившем ее всякой воли. Ей казалось, будто она летит без парашюта или балансирует на огромной высоте на тонкой проволоке — и нет никакой страховки.
Тепло, исходящее от Трейса, согрело ее. Его запах заполнил ее ноздри. От его прикосновения тонкие волоски сзади на шее наэлектризовались, давая ей знать о малейших движениях его руки, вызывавших дрожь во всем теле. Кожа Шайлер покрылась мурашками.
Она чувствовала его вкус на своих губах, на языке. Ее рассудок затмил его запах.
У нее больше не было рассудка.
Она не могла думать.
Она могла только чувствовать.
Шайлер никогда не любила игры. Но она очень скоро поняла, что это не игра. Происходящее было вполне серьезно. Ее никогда не целовали так искренне, так самозабвенно, так горячо за все ее двадцать девять лет.
Трейс Баллинджер не был похож ни на кого из тех мужчин, с кем ей доводилось встречаться. А его поцелуй — ни на один из тех поцелуев, что ей довелось испытать.
Его рот был совершенен.
Его губы были совершенны.
Его поцелуй был совершенен.
У Шайлер не было обыкновения целовать незнакомцев или даже хорошо знакомых мужчин. И уж, во всяком случае, не так. Не с полуоткрытыми губами. Не так, будто она изголодалась, а его рот был единственным источником насыщения. Не так, будто бы ей необходимо его дыхание в легких, чтобы дышать. Не так, чтобы ее груди напрягались под халатом, когда прижимались к его телу.
Она согрелась. Даже слишком. Она пылала. Пламя желания снедало ее тело, дразня, мучая, раззадоривая ее, доводя до безумия.
Она уже не была собой.
Так кто же она тогда?
Кто эта женщина, неистово отвечающая на поцелуй каждой клеточкой своего существа?
Шайлер не знала, смеяться ей или плакать, противиться поцелуям Трейса или умолять, чтобы он не останавливался, оттолкнуть его или прижаться к нему сильнее. Может, безумие передалось ей по наследству?
— Трейс? — Пока он не оторвался от ее губ, Шайлер не была уверена, что произнесла его имя вслух.
Его глаза были ярко-синего цвета, словно летнее небо на рассвете.
— Боже, до чего сладки твои поцелуи, — выдохнул он.
— Твои тоже.
Его глаза потемнели.
— Так бы и проглотил тебя.
Шайлер верила ему. Она дрожала от возбуждения и какого-то инстинктивного первобытного страха: слабая женщина, отданная во власть большого и сильного мужчины.
— Тебе все еще холодно? — спросил он.
— Нет, — ответила она с нервным смешком. — Скорее даже жарко.
— Да, ты такая горячая.
Она почувствовала, как румянец заливает ее лицо.
— Обычно мне говорят совсем иное.
— Что именно?
Она ответила прямо:
— Что я холодна, как ледышка. Что выражение «холодная, спокойная и невозмутимая» — это про меня. Что я надменная. Неприступная. Строптивая. — Она вздохнула. — Очень строптивая.
Все время, пока она говорила, Шайлер чувствовала, что ее напряженные соски через халат прижимаются к голой груди Трейса. Ее руки бродили по его обнаженной груди. Она ощупала его мышцы, провела рукой по жестким темным волосам, окружавшим маленькие темно-вишневые мужские соски и спускавшимся вниз до самого пояса его джинсов. Она провела кончиками пальцев по его коже, и он содрогнулся.