Скаландис Ант. Миссия причастных

   Чем ближе к финишу, тем сильнее организм шалит. Я вынужден был предполагать, что против меня работает не менее подготовленный профессионал. Даже наверняка более. Потому и трудился всюду в специальных перчатках, которые не оставляли никаких следов и не стесняли движений пальцев. Зато руки от них уже на двадцатой минуте горели, как в пламени костра. Может, поэтому ключ не попадал в скважину?.. Стоп! Шаги на лестнице. Прыжок - и я в кресле. Закуриваю, лениво трясу сигарету над маленькой пепельницей на высокой ножке. Это двое местных индусов из персонала отеля - разгрузили что-то на техническом этаже и, слегка запыхавшись, идут заниматься уборкой в номере напротив. Вот черт! Возникает вынужденная пауза. Сбегать пока к тайнику? Нет. Не стоит. Что, если придется идти еще раз, если будет новая важная информация? А два раза подряд - слишком опасно.
   Посидев, ухожу к себе наверх, тупо, без всякой надежды просматриваю то, что наснимал Витёк. Там какие-то арабы встречают важного гостя, маршируют на параде, длинными, без пауз воющими фразами приветствуют друг друга. Я не понимаю ни слова. Да и надо ли? Пусть старина Тим разбирается ему не привыкать. А я сажусь к тумбочке, потому что стола в номере нет, и, выдрав листок из блокнота, рисую схемки, пытаясь разгадать придуманный кем-то ребус. Все то же самое можно делать на экране компьютера, даже намного красивее, но я со школьных лет привык к бумаге и шариковой ручке. Поздно переучиваться.
   Наконец, индусы оставляют в покое мыгинский этаж. Уже темнеет декабрь все-таки, - но времени у меня еще вагон, и я не спеша приступаю ко второй попытке. Замок действительно слушается плохо, но теперь я понимаю, в чем дело - обнаруживаю маленький дефект, вряд ли он явился результатом намеренных действий, но и такого варианта исключать нельзя... И снова шаги на лестнице. Проклятье! Я уже готов поверить, что это возвращаются Игорь и Наташка, но и на этот раз все кончается благополучно. Шаги стихают.
   "Боже! - вдруг осеняет меня, когда я в третий раз опускаюсь на колени перед злосчастной дверью. - Известный писатель, не последний человек в руководстве одной из самых могучих в мире спецслужб, миллионер, отец семейства - и чем занимается? Наипошлейшим ремеслом вора-домушника! Боже!"
   Наконец, дверь покоряется мне, и через полчаса я вознагражден. Лидером среди подозреваемых становится Наташка, Крутова Наталия Ивановна: в ее дамской сумочке вместе с документами лежит простая трехдюймовая дискета "TDK". Ну, подумайте сами, зачем нормальному челноку переть с собою что-то, записанное на дискету, - без тайных целей тут просто не могло обойтись. Дрожа от нетерпения, я бегу к себе в номер и там, ничтоже сумняшеся, влепляю находку в дисковод ноутбука. Я даже не думаю в тот момент о возможных последствиях. Хотя Шактивенанда в свое время предупреждал....
   Ну, конечно, на дискете пусто. Не просто пусто - абсолютно пусто. Она оказывается даже не отформатированной, и компьютер, как услужливый дурак, спрашивает: отформатировать? Я в ужасе вытаскиваю эту бесценную штучку компьютеры народ своенравный, иные начинают действовать, не дождавшись ответа! - и убираю свой трофей в специальную коробочку с гермокрышкой.
   Теперь остается только три дела: подменить дискету в сумочке у Наташки, составить донесение и добежать до тайника. Последние инструкции, в крайнем случае, можно почитать и ближе к утру. Однако среди моих запасов идентичной дискеты найти не удается. Есть "TDK", и даже черная. Но уж слишком разительны отличия - заметит любой чайник, о профессионалах и говорить не стоит. Бежать до магазина - рискую не успеть, хуже того рискую наткнуться на кого-нибудь из наших, включая саму шпионку Крутову. И тут я вспоминаю, что вроде бы похожие дискеты демонстрировал нынче Костя в качестве образцов товара. Номер еще раз открывается легко, вот только образцы этот прохиндей зачем-то утащил с собой, быстрей всего (в Твери почему-то принято говорить не "скорей всего", а именно "быстрей всего"), чисто случайно. Но мне от этого не легче. Черт! Я же ведь здесь все облазил. Не мог я проглядеть дискеты. Так зачем же теперь время теряю? Бегом на склад!
   Уже по дороге мне приходит в голову, что груз могли еще и не доставить. Тогда все - труба. И я оказываюсь почти прав: пока ползаю по складу, выискивая среди штабелей ящиков знакомую маркировку, появляются толкающие перед собой большую тележку два иранца или таджика, во всяком случае они явно разговаривают на фарси. И я лицезрею вожделенную надпись: "Kostya 1108".
   - Очень хорошо, ребята, - объявляю я торопливо и, разумеется, по-русски. - Это как раз то, что надо, Костя просил меня проверить товар, погодите ставить его к стенке.
   Они понимают. Если не все, то главное, позволяют мне разрезать ножиком скотч, отогнуть край коробки, вытащить упаковку, содрать целлофан, наконец, извлечь одну дискету, но сами терпеливо ждут. Я не фокусник - маскировать подобные действия не умею, и, таким образом, у меня появляются первые посторонние свидетели. Но я уже не подозреваю Костю, поэтому иду ва-банк. Мне еще раз везет, дискеты абсолютно идентичны! Я подкладываю в сумочку новую взамен похищенной и затем торопливо сочиняю текст отчета для Вайсберга:
   "Догогой товагищ, Вайсбегг! Товагищи Гольдштейн и Зданович оказались совегшенно ни в чем не замешаны. Евгеи, евгеи, кгугом одни евгеи...".
   Потом передумываю, стираю эту глупую шутку и обо всем рассказываю серьезно.
   А в тайнике меня ждет полиэтиленовый пакет со стомегабайтной зип-дискетой (они-то мне чего в таких объемах напихали?) и вокруг все тихо и спокойно. Я возвращаюсь. Падаю на постель. В любую минуту могут вернуться наши. Я тщательно вспоминаю, не забыл ли убрать чего-то, замести какие-нибудь важные следы, потом, спохватившись, раздеваюсь до трусов и залезаю под простыню.
   Черт, а ведь я бы и впрямь поспал сейчас! Только не дадут уже. Ну хоть на пятнадцать минут отключиться! Впрочем, для этого придется процесс стимулировать... И я позволяю себе, как самый жалкий алкоголик, налить полстаканчика джина из нашего общего запаса.
   Паша с Белкой пришли усталые, но довольные. Не говоря уже о Рюшике, увешанном всякой ерундой в коробках и пакетах. Пакетов-то и у женушки моей было немерено. А Гольдштейн с порога объявил:
   - Ну, хорошо. Почти все деньги потратил, - завтра делаю пару мелких закупок, в основном для дома.
   - Остается только отдых, - предположил я и не угадал.
   - Как же! - улыбнулся Паша. - Отдых всегда идет параллельно, а дела не кончаются никогда. Во-первых, надо еще все проплаченное получить, проверить, пересчитать, наверняка будут претензии, замены, беготня туда-сюда - обычное дело. Наконец, надо отправить каргу.
   Челноки как-то очень симпатично превратили англо-испанское слово cargo, означающее "груз", в русское существительное женского рода, почти старая карга, только с ударением на первом слоге.
   - То есть тебе необходимо оформить доставку груза, как это пишут в декларациях, следующего отдельно от тебя? И тогда все это барахло приедет в Тверь на пару дней позже самой вашей группы, правильно?
   - А на пару недель не хочешь? Бывает и подольше, но по сути все так. Ты посмотри, Ольга, муж твой по лабазам не ходит, дрыхнет по полдня, но обучается-таки, схватывает все на лету - страсть какой бедовый!
   - Да ладно тебе издеваться! - отмахнулся я.
   - Зря так говоришь, - чуть не обиделся Паша, - я вполне серьезно. Завтра еще пройдешься со мной взад-назад, потом на складе поторчишь немного, ну и в аэропорту внимательно последишь за нами. Вот. И станешь законченным челноком быстрей всего уже к концу этой поездки.
   - Хорошо, - сказал я, - но если честно, Паша, я вдруг подумал, что это не мое. Мне как-то не интересно торговаться. Выбирать товар скучно....
   - Ну, знаешь, чтобы зарабатывать деньги, да еще и интересно было - ты слишком многого хочешь. А вообще, все так поначалу говорят, тут главное втянуться, потом и интерес придет. Ладно, - добавил он почти без перехода, - в любом случае пора немножечко дернуть с устатку.
   Я всегда поражался, какое количество синонимов существует в русском языке для обозначения этого действия: дернуть, накатить, махнуть, вмазать, глотнуть, принять, тяпнуть, хлебнуть, поддать, хряпнуть, ухнуть, залудить, врезать.... Не говоря уже о нецензурных вариантах и самом простом слове выпить.
   И пока Гольдштейн доставал, разливал и смешивал джин с каким-то местным ядовито-розовым лимонадом, резал кружочками апельсины и маленький очень сладкий ананас, Белка раскладывала по постели приобретенные шмотки, пытаясь похвастаться ими передо мной. Кое-что мне понравилось, кое-что вызвало недоумение, но вообще-то я всегда, и в Москве, и в Берлине, был очень хреновым ценителем одежды, чем весьма расстраивал супругу. Я мог, например, забыть, что и где она покупала, перепутать старую вещь с новой и вообще принять вечернее платье за пеньюар, а модную кофту за домашний халатик. Паша - дело другое, он как знаток тряпичного товара дал много полезных советов Белке еще в процессе хождения по городу. Да и теперь не поленился продемонстрировать мне лучшие вещи, безошибочно выделив среди прочего со вкусом сделанный кружевной костюм и легкую, очень изящную газовую кофточку. Остальное было попроще, побудничней, а джинсы, майки и бюстгальтеры вообще в комментариях не нуждались.
   - И ты все это будешь носить? - поинтересовался я.
   - Буду! - решительно заявила Белка.
   - Но неужели...... - начал я.
   Она не дала мне договорить, угадывая вопрос:
   - Ты ничего не понимаешь. Во-первых, здесь все-все дешевле ("Ну вот и миллионерша моя заразилась челночным азартом!"), а во-вторых, в Германии такого не купишь.
   "Такого действительно не купишь", - хотел ответить я, но потом сообразил, что ирония будет дилетантской и неуместной. К чему нам ссориться из-за ерунды?
   - Ладно, я рад за тебя, Бельчонок, - я обнял ее и чмокнул в щеку. Давай-ка лучше решим, куда мы теперь двинем. Что-то очень кушать хочется.
   - Мишель, ты совершенно прав! - воскликнул Паша. - Здесь такой климат: чем ближе к ночи, тем сильнее жрать охота. Сейчас мы быстро выпиваем еще по стаканчику, и я вас веду в одно замечательное место, где можно поужинать вместе с ребенком.
   - А может, ребенок останется спать? - хитро улыбнувшись, вопросил я.
   Андрюшка в этот момент увлеченно играл сам с собою в только что купленный китайский настольный футбол. Я думал, что он не услышит, но сын поднял голову и обиженно завопил:
   - Ну уж нет!
   Ресторан назывался "Морской", или как-то еще в этом роде, и идти от нас до него было совсем близко. Внизу располагался магазин с невиданным изобилием свежайших морепродуктов, а наверху все это готовили и подавали к столикам в уютном зале с широкими окнами, через которые открывался вид на залитую огнями фонарей и реклам Насер-сквер. В центре простиравшейся за абсолютно прозрачным стеклом картины ночного города возвышался могучий, обтекаемо-стремительный, изысканно подсвеченный небоскреб - знаменитый Дубай Тауэр. Изрешеченный круглыми окнами-иллюминаторами, он напоминал придуманный каким-нибудь американским или советским мечтателем межпланетный корабль на старте. От этого пейзажа дух захватывало и немедленно хотелось выпить еще.
   Кончался лишь второй наш день в Эмиратах, и я еще не привык, что два столь неразрывных в нашем российском представлении процесса - выпивка и еда - были здесь строго разнесены во времени и пространстве. Однако океанские деликатесы, посыпавшиеся вскоре как из рога изобилия, примирили меня с невозможностью запивать пищу водкой, и я даже начал видеть в этом великую мудрость - вкусы-то удавалось различать тоньше! Правда, дальше омаров, лангустов, мидий и трепангов познания мои не простирались, так что всех остальных подаваемых в холодном и горячем виде каракатиц озвучить не удалось: с английскими словами было плохо у местного официанта, а с арабскими, тем более на слух, - туговато у меня. Однако на вид, вкус и цвет я запомнил многое.
   Нашу бурную радость не разделял только мальчик, абсолютно равнодушный ко всякого рода рыбе и кальмарам. Пришлось даже заказать ему порцию мяса, шипящего в сковородке и подаваемого на толстой деревянной доске. А из морепродуктов Рюшик снизошел лишь до салата с крабами - совершенно восхитительного блюда, в котором доминировали свежайшие, нежнейшие, бело-розовые кусочки членистоногих, а вовсе не картошка, лук и огурцы, как это принято в Европе, где в одноименном салате долго роешься вилкой в поисках животной составляющей этого странного растительного месива.
   Дивно хороши были и соки - свежедавленные ананас, апельсин и манго по отдельности и в виде коктейля. Накануне мы пили их, как воду. А вот теперь почувствовали колоссальную разницу между натуральным напитком и тем, что нам предлагается в пакетах фирмы "Тетрапак" - неважно, кстати, в какой стране. Я вдруг окончательно осознал, в чем заключается прелесть Эмиратов: здесь удивительным образом соединялись дикая природа, первозданность бытия и высочайший уровень сервиса, в чем-то обгоняющий лучшие западные образцы. И это было впечатление от жизни в не самой богатой части города, в третьеразрядной, по существу, гостинице для русских торгашей, экономящих если не каждую копейку, то каждый дирхам - уж это точно! Каково же здесь, допустим, в "Хилтоне" на Джумейре или в клубных отелях? Слава Богу, это я мог себе представить - опыт был.
   Только мне не о том сейчас следовало думать. Все-таки я на работе, черт бы ее побрал, эту службу ИКС!
   Чудесные соки и сказочные морепродукты странным образом усиливали алкогольную эйфорию. Нас обоих с Пашей как-то вдруг повело. Не сильно, но приятно, разговоры сделались доверительнее, раскованнее. А поскольку в зале не разрешалось даже курить, мы удалились для этого мирного занятия в туалетную комнату. Там были зеркала кругом и даже диванчик нашелся, рукомойники нас не смущали, а кабинки располагались чуть дальше, и вообще в Эмиратах на пол не писают, так что запахи в клозете стояли цветочно-пряные, почти аппетитные.
   - Знаешь, - сказал вдруг Паша, жадно затягиваясь, - иногда так хочется хапнуть враз много денег да и плюнуть на эту дурацкую работу. Уехать в какую-нибудь благополучную страну, жить, как люди живут - не следить каждый день за курсом грина, не подсчитывать копейки, не трястись от страха за судьбу детей.... Вот только где взять такие деньги?
   Гольдштейн выдавал, в сущности, лютую банальщину, и риторика его выступления никакого ответа, кроме тяжкого сочувственного вздоха, не требовала. Но в свете моей задачи все выглядело по-другому. Мысли мгновенно прошли по строго очерченному кругу и уперлись в неизбежный вывод: Паша мог польститься на деньги Грейва, тем более представленные ему как деньги "Моссада". А то и еще как-нибудь хитрее....
   Меж тем он закончил свой плач принципиально иным пассажем:
   - Вот жили мы раньше в своей Тверской губернии тихо-спокойно и знать не знали, что где-то живут по-другому. А теперь, понимаешь, развратили нас свободой....
   У меня возникло стойкое ощущение, что теперь Паша цитирует кого-то другого. Это он-то, секретарский сынок, начавший гонять по загранкам едва ли не со школы, не знал, что где-то живут по-другому?! Чушь! И я решил прервать этот странный монолог.
   - Паша, ты знаешь, а я бы очень хотел, чтоб мы и дальше оставались друзьями. Очень хотел бы, - добавил я уже совсем грустно, и он не смог не ответить.
   - В чем проблема? Обменяемся адресами, телефонами, может, еще куда вместе махнем, и вообще, от Москвы до Твери рукой подать.
   - Я если я так и не сумею в Москве зацепиться и опять уеду в Берлин? счел я нужным предположить.
   - Ерунда, от Берлина до Твери - тоже не дальний свет....
   Но это уже пошел разговор типа "Ты меня уважаешь?", и мы решили вернуться к столу.
   Андрюшка продолжал вяло мучить вкуснейшее мясное блюдо - очевидно, просто спать уже хотел - и это навело Гольдштейна на мысль.
   - Слушай, здесь же все оплаченное можно забирать с собою! Тебе еще и упакуют красиво. Мясо не должно пропасть, да и наших лангустов давай дожуем в номере.
   Возражений не было. Позвали официанта, Паша взял счет и долго изучал его, гордый тем, что умеет читать арабские цифры. Это совсем не те цифры, которые с первого класса в школе изучают, как, быть может, подумали некоторые. Современные арабы используют совсем другие символы. Разве что единица у них почти совпадает с нашей, да ромбовидная точка вызывает отдаленные ассоциации с нулем, все остальные закорючки с привычными цифрами не имеют ничего общего. Гольдштейн, однако, в процессе торговли выучил их все досконально, чтобы некоторые шибко хитрые эмиратцы не могли его на кривой кобыле объехать. Но в ресторане "Морском" нас явно обманывать не собирались. Когда я осознал, что выставлен счет на двести сорок дирхам, то есть меньше чем на семьдесят долларов за все, я так обалдел, что от восторга выдал фразу на арабском:
   - Хочу жить в Эмиратах!
   - Живи, - ответил официант с улыбкой и добавил что-то еще на другом языке.
   Внешне он больше всего походил на филиппинца, возможно, и говорил теперь на тагальском - мяуканье прямо какое-то, а не слова. Я ничего не понял, но по жестам догадался: он объяснял мне, что невозможно стать гражданином этой страны. А я и не хотел гражданином, я только о крабах мечтал, о настоящих и свежих.
   Андрюшка уснул - мы еще пьянствовать не закончили. Настроение было прекрасным, от соленых и печеных морских тварей жутко хотелось пить, поэтому джин решили оставить на завтра, а пока перейти на пиво. Закусывали уже не сильно. Больше курили. Тем паче что все это происходило в холле, дабы мальчика не беспокоить. Наконец, Паша все-таки попросил граммов пятьдесят крепкого - для полной расслабухи и здорового сна. Я тихо прокрался в комнату, убедился, что сынуля дрыхнет без задних ног, вынес Гольдштейну стаканчик, а сам поддержал его только пивом. Потом, выкурив по последней сигарете, мы пожелали друг другу спокойной ночи. Вот тут и выяснилось, что, в отличие от Паши, Белка моя спать совершенно не собирается.
   Последовало предложение выпить еще по чуть-чуть, прежде чем отправляться в душ, а после душа Белка требовала продолжения банкета, и только потом...... О, как она меня заводила!.. Я вмиг передумал начинать давно запланированный серьезный разговор. Я отложил его неважно на когда. Было бы просто варварством разрушать очарование этой ночи мистическими беседами о нашем предназначении и возможном конце света.
   Мы пили джин-тоник из одной баночки по очереди, потом я отмокал в душе, а пока там плескалась Белка, тяпнул неразбавленного джина, чтобы решительно отогнать от себя мрачные тени дурных предчувствий, и, наконец, она вышла из ванной, роняя полотенце на пол, и я увидел, что свежий розово-оранжевый загар уже оттенил светлые полоски на ее прекрасном теле, и у меня самого была такая же, слегка подгоревшая кожа, и я знал, что прикосновение к ней немного болезненно, но уже догадывался, что в этом и будет сегодня заключаться особый шарм для нас обоих, и мы сидели совсем голые друг напротив друга в уютном свете бра, и пили еще джин-тоник, и доедали остатки фруктов из холодильника, и вспоминали далекую юность, напрочь выкинув из памяти все, что было после, и в какой-то момент стало невозможно говорить ни о чем другом, только об этом, и я зашептал:
   - Ты знаешь, там, в ресторане, были какие-то устрицы - не устрицы, мидии - не мидии, в общем, они не только по виду, но и по вкусу очень напомнили мне твои губы....
   - Да?! - удивилась Белка, еще не до конца понимая.
   А я продолжил:
   - И розовые кусочки крабов удивительно похожи на......
   Я решил внести полную ясность в эти сравнения, и Белка, сладко поежившись, фыркнула:
   - Дурак ты, Мишка! Как был дурак, так и остался.... О-ох!
   Но больше она уже не могла говорить. А я посмотрел в ее заплывающие туманом широко раскрытые глаза, и на кончик ее языка, непроизвольно облизывающий губы, и опускаясь все ниже и ниже, продолжал шептать:
   - Морепродукты вообще имеют большое сходство с гениталиями, особенно женскими.... Ах! Белочка, Бельчонок мой, тише, тише! Мальчика разбудишь. Ах!..
   Как хороши, как свежи были крабы!..
   Глава девятая
   ПРИКАЗЫВАЮ
   СТРЕЛЯТЬ НА ПОРАЖЕНИЕ
   На этот раз меня спасла давняя привычка просыпаться рано в тех случаях, когда сплю не дома. Так уж я устроен - сколько бы ни выпил, с кем бы ни трахался, если ночую в чужом месте, обязательно, ложась, запрограммирую себя на ранний подъем, а уж там и посмотрю, необходимо это в целях безопасности, каких-нибудь других целях или можно плюнуть на все и досыпать с чистой совестью. В третий свой день в Эмиратах плюнуть на все я никак не мог. Ведь накануне, одурманенный не столько алкоголем, сколько любовью, я забыл (натурально забыл, поверьте!) ознакомиться с новой шифровкой Вайсберга. Уволить, к чертовой матери, такого агента, гнать поганой метлой из всех секретных подразделений недоумершей службы ИКС! Да вот беда - Причастных нельзя уволить по определению. Это как звание Героя звездочку хоть на коронки для зубов пусти, а экс-героев все равно не бывает.
   Короче, недоуволенный вечнопричастный сел на корточки в постели и, разложив почти над головою сладко спящей жены свой ноутбук, принялся изучать, что же такое ему прислали.
   А прислали-то, как всегда, полнейшую туфту. Ничего конструктивного и принципиально нового, пожелания какие-то нелепые, предупреждения все те же, а огромный объем в восемьдесят два(!) мегабайта получился исключительно за счет подробной карты Дубая и всей страны в целом, карты ультрасовременной, богато оснащенной подвижной, мультяшной графикой. Самыми примечательными из всех этих шевелящихся картинок - самолетиков, пароходиков, машинок, верблюдиков - были красные мигающие кружочки, коими Высший Совет Причастных при непосредственной и бескорыстной помощи великого гуру пометил возможные места локализации в пространстве ближайшей к нам точки сингулярности. Эти противно режущие глаз пятнышки однозначно ассоциировались у меня со злобным зайчиком лазерного прицела, обрекающим жертву на неминуемую гибель в течение долей секунды. И насчитал я таких зайчиков ровно сорок одну штуку. Восемьдесят два пополам. Определенно вся эта компашка во главе с тибетскими колдунами Шактивенандой и Чиньо издевалась надо мною, и я ни за что не должен был сдаваться.
   Я постарался отнестись ко всему с юмором, а потому внимательно, если не сказать увлеченно, полазил по карте. Огромный город Дубай пестрел красными ляпками. Они попадали на мечети, универмаги, парки, на полицейские управления, прицельно - на посольство Германии в районе Зарибат Доу, и в самую гущу зданий особого "дипломатического" квартала, где дружно собрались вместе Йемен, Индия, Оман, Египет и чуть поодаль - Иордания, Иран и Пакистан; почему-то лупили зайчики в детский аквапарк "Вандерлэнд" на окраине города, а также в оба торговых морских порта, конечно, в аэропорт и в ипподромы - как лошадиный, так и верблюжачий; не обижены были пристальным красным вниманием и соседнее с нами кладбище, и Мактоумская больница, где работал вербованный доктор, и рестораны на площади Насера, ну и так далее, всего не перечислишь. Впрочем, отель "Монтана" оказался свободен от угрозы, здесь можно было и отсидеться. А вот за пределами города красные кружочки редели, однако в столице каждого из Эмиратов хотя бы одно пятно присутствовало. Кажется, самый большой из них по площади Абу-Даби, но зайчиками щедрее других одарили все-таки Шарджу, а, кроме того, прицельная стрельба велась по побережью Оманского залива и по двум анклавам Омана неподалеку от Фуджайры и на севере, на границе с эмиратом Рас-аль-Кхайма. Вот такой расклад. Говоря по-простому, куда ни сунься, везде накроют. Страшно полезная информация. В общем, я свернул проклятущую карту, написал кратенький отчет, выключил все, убрал под кровать, сбегал по утренним пустынным проулкам к любимому тайнику и вернулся за полчаса до общего подъема.
   Жутко захотелось курить. Я вышел в холл и опустился в кресло. В оставшееся время полезно было хорошенько все обдумать. Вот только до чего оставшееся? До отъезда на пляж, до пришествия точки сингулярности, до собственной смерти? Я принялся старательно вспоминать все, что часами объяснял мне Нанда еще больше года назад в Колорадо, и как я потом пережевывал эти мысли и факты в беседах со Спрингером. Хотя какие уж там факты! Кроме мыслей и не было ничего. А мысли, признаться, граничили с шизофреническим бредом.
   Ну, никак я не мог и не хотел поверить, что в этих пресловутых точках теоретически могут смыкаться, сливаться, схлопываться воедино различные моменты времени и различные участки пространства! Однако более чем абсурдное поведение отдельных личностей и целых народов на протяжении всей земной истории говорило как раз о том, что пространство и время было крепко перепутано в этом мире еще задолго до моего рождения. Так на что же теперь жаловаться? В сущности, о таких проблемах я предпочел бы не думать вовсе. Ну есть же где-то гениальные математики, физики - пусть они и ломают мозги. Однако в том-то и беда, что тибетская магия друга нашего Шактивенанды под руку с махровой и непролазной теоретической физикой шагнули вдруг в реальную геополитику и обыденную жизнь. Если верить Чиньо, случилось это еще в восемьдесят втором году, если верить собственным ощущениям - пожалуй, в девяносто пятом. А может, все-таки Чиньо и ближе к истине: не убил бы старик Базотти Машку в том страшном году - и никакой Девяносто Пятый (с большой буквы) для меня бы просто не настал.