Страница:
Под ноги ей бросился Муха, что-то отчаянно запищал — схватив его за ворот, как тряпку, куда-то отшвырнули, унесли. Ана уселась на стул. Наступила тишина. Фокусник кривлялся перед ней и публикой, кричал и махал руками. Принесли украшенную золотыми звездами ширму, установили вокруг Аны. Она сидела с неподвижным взглядом, как неживая. Грянула музыка. Ширму убрали, и восторгам толпы не было конца: и стул, и девушка бесследно исчезли.
Гостям всегда нравился этот фокус. Все знали, что в помосте есть люк, но это не портило впечатления от зрелища, ведь все происходило мгновенно. Мгновение — и человека нет… Это казалось очень занимательным. От желающих поучаствовать в фокусе не было отбоя. Все они через какое-то время снова появились в зале, все, кроме Аны.
13.
14.
15.
Гостям всегда нравился этот фокус. Все знали, что в помосте есть люк, но это не портило впечатления от зрелища, ведь все происходило мгновенно. Мгновение — и человека нет… Это казалось очень занимательным. От желающих поучаствовать в фокусе не было отбоя. Все они через какое-то время снова появились в зале, все, кроме Аны.
13.
Ана очнулась от сильного холода, пронизывающего ее тело. Она лежала на грязной подстилке, в мрачной и темной, похожей на подземелье, комнате. Решетка перегораживала комнату поперек. Тусклый свет лился в небольшое круглое окошко. Ана ощупала сильно болевшее горло — железная цепь, другим концом прикованная к кольцу в стене, перехватывала его и тяжело волочилась по ледяному каменному полу…
Она села. Голова у нее кружилась. Она вспомнила, как кресло вдруг плавно опустилось вниз, а ее схватили за руки и накинули на голову какое-то покрывало. Она и не сопротивлялась, убитая горем, которое на нее обрушилось, и безучастно позволила себя куда-то увести. Она плохо себя чувствовала, апатия захватила ее настолько, что ей было все равно, кто эти люди, которые распоряжаются ею, что с ней будет потом, — все потеряло смысл, ведь Далибор больше не хотел ее видеть. Ее сразу напоили горячим терпким напитком, и она провалилась в спасительное не-бытие.
…Где-то наверху раздались голоса, заскрипели тяжелые двери и вскоре в окружении охранников перед Аной возникла Дора, радостно возбужденная, торжествующая. Она куталась в длинную соболью шубу и некоторое время наблюдала за Аной, жадно вглядываясь в ее лицо.
— Я купила тебя, — видя, что Ана не собирается вступать в разговор и хищно улыбнувшись, сказала она. Она отослала охрану повелительным жестом. — Далибор сначала не соглашался, но я назначила такую цену, что он не смог устоять. — Ана молчала. — Тебе интересно? Ты сейчас поражена, теряешься в догадках… — Дора тихо засмеялась. — Знаешь, какое у меня было детство, красавица? Наверняка не такое, как у тебя. Нет, ты не можешь себе его представить. Все издевались надо мной и моей матерью. Мы с ней подыхали от голода, от болезней, бывали дни, когда нам не давали даже куска хлеба… Последняя приживалка в замке моего отца жила лучше и сытнее, чем я. — Дора недобро ухмылялась. — Но я терпела. Мать приучила меня к мысли, что я должна выжить. Это она внушила мне безумную надежду: настанет день, когда я стану королевой… Эта мысль согревала меня в самые жестокие морозы… поддерживала… окрыляла… — Дора раскинула в стороны руки и легко крутанулась на месте. — И это случилось! Перед смертью отец наконец признал меня своей дочерью и закрепил за мной право на трон. Нищая дочь Годки — нищей любовницы короля — теперь хозяйка огромной страны! Ты в моем замке. — Не в силах скрыть свою радость, Дора громко засмеялась. — Я пообещала Далибору на три года воздержаться от войны с ним. И разрешила ему жениться на мне. Самый желанный мужчина двух королевств теперь мой. Мой!
— Я счастлива умереть за его народ, — прошептала Ана помертвевшими губами.
— Умереть? — Дора прищурилась. — Нет, я не для этого тебя купила.
— А для чего? — резко спросила Ана.
— Я думаю, ты уже догадалась.
— Я не гадалка.
— Неужели? А я думала, каждая цыганка умеет гадать.
Сердце у Аны сжалось. Дора задумчиво рассматривала ее.
— О, дорогая, только я понимаю, как нелегко тебе жить среди людей… скрывать свои желания, чувства, — смиренно и даже робко сказала она, подходя поближе. — Когда я думаю о том, как коварна твоя бесхитростность, я испытываю не сравнимый ни с чем восторг.
— Оставь меня в покое, — глухо сказала Ана. — Что тебе нужно?
— Твоя сила. Твой необыкновенный дар. Твоя мощь, не доступная обыкновенным людям. Это просто чудо, что я встретила тебя… Мы станем друзьями, правда? — вкрадчиво сказала Дора. Ее черные глаза сверкали жутким, неприятным огнем.
Ана изумленно смотрела на Дору, и недобрые предчувствия, мучившие ее, все усиливались. Дора опасливо прикоснулась к ее руке. Ана резко отстранилась.
— Я счастлива… — почти благоговейным шепотом произнесла Дора. — Не каждый может похвастаться дружбой с оборотнем.
Муха кричал и сопротивлялся, как мог. Ухватив с обеих сторон за руки, слуги волокли его в покои короля. Король шел следом, пошатываясь, как больной. Карлика затолкали в плетеную корзину и подвесили на веревке под потолком, в нескольких метрах от пола.
… Озаренный огнем свечи, Далибор сидел за столом, обхватив голову руками. У его ног пристроился Рогач. Когда из покачивающейся корзины доносился слабый стон, пес поглядывал на корзину и недовольно ворчал.
— Я убью тебя, — после долгого молчания донеслось сверху.
— Ты опять? Молчи…
— Ублюдки вы с твоей Дорой, вшивой, потасканной… костлявой…
Король стукнул кулаком по столу. Рогач приподнялся и, посмотрев на короля, заворчал.
— Гадина… Я убью тебя. — Сверху раздались всхлипы.
— Моя родина гибнет, и если в моих силах остановить ее падение, неужели ты думаешь, что я постою за ценой?!
— Эта цена имеет название!
— Я не знал, что это преступление, — мечтать о лучшей жизни для своего народа…
— То, что ты сделал, — не преступление. Это хуже.
Далибор вскочил, как разъяренное животное, и закричал:
— Дора стерла бы мою страну с лица земли! Лучше погибнуть от собственного меча, чем изменить родине!
— Да, лучше погибнуть, — вторил ему голос из корзины. — Что ж ты не погиб?
Король опустился в кресло.
— Не погиб… Не погиб… — прошептал он.
Муха перестал плакать.
— Я знаю, почему ты не погиб, — сказал он. — Это Ана спасла тебя. Она разрезала свое платье и подкупила гонца, чтобы он объявил, что война отложена. Ты по-королевски отблагодарил ее, гадина… Молчишь? Не знаешь, что сказать… Мучайся теперь, если ты еще можешь что-нибудь чувствовать. Обнимайся со своей Дорой, которая вспарывала животы рудокопам…
— Замолчи! Замолчи! — страшным голосом закричал Далибор. — Я убью тебя! Рогач вскочил и залаял. Карлик засмеялся:
— Позови свою невесту. Вместе позабавитесь! И этого, серого, такое же чудовище, как и его хозяин…
Король упал за стол и глухой стон, похожий на рыдание, донесся до Мухи. Он на время замолчал, подумал и вдруг негромко произнес:
— Она любила тебя.
Далибор поднял голову.
— Она любила тебя, — повторил карлик, наблюдая за ним в дырочку в корзине.
— Замолчи…
— Любила.
— Замолчи!
Муха закричал во все горло:
— Она любила тебя! Любила!
Жестом, беспомощным, как женский упрек, король заткнул уши и тоже закричал — чтобы заглушить голос, который раздирал кровавую рану на его сердце…
Ветер заметал в низкое маленькое окошко рои белых мух. Лежа на полу, она с трудом дотягивалась до него, чтобы снова и снова взглянуть на серое ночное небо и жадно подставить ветру свое пылающее лицо. Если бы только увидеть звезды. Ей сразу стало бы легче.
У нее опять болят руки. Она поднесла к глазам почерневшую ладонь. Они пытали ее огнем. Она не кричала — кричит только слабый… Они хотели вызвать к жизни невозможное и отвратительное, то, о чем она все время пыталась забыть и что осталось где-то далеко, за той темнеющей горной грядой. Оно осталось далеко отсюда!
Она снова посмотрела в окно. Себя не обманешь… Прошлое всегда с нами. От него нельзя укрыться за высокими снежными перевалами. Оно настигнет тебя и там…
Снаружи начиналась буря. Ночной ветер становился все холоднее и неистовее, но в его голосе ей слышалось обещание скорого прихода весны. Еще совсем немного, и отступят долгие мглистые ночи — солнце растопит их холод; в долинах лопнут на деревьях почки, яростно пробьют землю зеленые ростки и заплещутся реки. Потом заколосятся хлеба, и посреди летнего зноя холод этой бесконечной ночи будет казаться ей далеким и призрачным. Да он уже и отступил… ей жарко… Рана в груди просто пылает, и горят ладони. Этот ветер… он стал вдруг нестерпимо горячим, и она не понимает — как это возможно? Наверное, это сон…
…Жаркий полдень плавит камни, и густое обжигающее марево скатывается с вершины холма, толкая в грудь девочку, карабкающуюся вверх. Там, высоко, ее ждет белокурый мальчик. Он звонко смеется и подбадривает ее. Она не узнаёт его, но тоже смеется, скрывая свое смущение, и упрямо взбирается по крутому склону, напрягая последние силы. Для нее сейчас нет ничего важнее, чем дойти до вершины.
— Иду, уже почти дошла… — все повторяет она, тяжело дыша. — Не смейся надо мной… Ты противный… Видишь, я уже дошла…
Из-под ног у нее сыплются камни, с шумом скатываясь вниз и где-то далеко встречаясь с землей. Она боится даже смотреть туда, на незнакомую ей сожженную зноем равнину, на раскаленные каменные россыпи и чахлые рощи, изнывающие под солнцем. Оглушающая тишина вокруг вдруг начинает звенеть, будто где-то далеко и печально заныли скрипки.
Не слушая их, мальчик протянул к ней руки и начал петь другую, свою, песню. Она остановилась и, с трудом сохраняя равновесие, прислушалась.
— Ты вернешься, дорогая… Ты взойдешь на этот зеленый холм, я обниму тебя, и мы никогда не расстанемся… — пел мальчик.
Он подошел к самому краю вершины, склонился, и она увидела, что у него светлая тень. Ей вдруг стало так легко и свободно стоять здесь, между небом и землей, и слушать этот родной, звонкий голос. Она узнала его… Она поднимется, и ее встретят все те, кто покинул ее и кого она так любит… Ее ждут!
Она обернулась — ее собственная тень тоже была светлой. Засмеявшись, она протянула руки к мальчику, поджидающему ее на вершине.
— Я иду к тебе, Ян, — сказала она. — Я иду к тебе.
Она выпрямилась и легко побежала вверх, больше не слушая грустную мелодию далеко позади себя, и вскоре та стихла совсем — хватающая за сердце… печальная, как неразделенная любовь…
— Смотри, ты мне не верила… — Ярош сунул Доре в руку кружевной платочек, испачканный чем-то голубым. Она поднесла его к глазам.
— Вчера мне даже показалось, что она вот-вот обернется, — трепеща, произнес один из стражников, провожающих Дору в подземелье. — Лицо сделалось таким страшным… ужас… Голову запрокинула назад и оскалилась, как… как…
— Быстрее! — вся задрожав от нетерпения, пробормотала Дора.
Стражники отворили тяжелую железную дверь. Дора, держа в руке горящий факел и путаясь в длинной шубе, стала торопливо спускаться по скользким ступенькам. От влажного и холодного воздуха факел сразу затрещал.
— Ждите здесь! — крикнула Дора стражникам. Те послушно замерли за дверью.
Она остановилась у решетки, перегораживающей комнату, трясущимися руками отомкнула большой замок и, воткнув чадящий и уже едва тлеющий факел в кольцо на стене, вошла внутрь. Ее глаза не сразу привыкли к темноте. Она постояла, прислушиваясь, и тихо позвала:
— Ана?
В углу что-то зашуршало. Дора двинулась на звук и отпрянула, наткнувшись на странного вида старуху. Ее темная фигура была маленькой и зловещей, и веяло от нее чем-то пугающим. Она стояла неподвижно, устремив на Дору пылающий взор.
— Ана?! — затрепетав, выдохнула Дора.
Она шагнула вперед и тут же обнаружила свою ошибку: Ана лежала на полу у окна. Старуха, склонившись над ее неподвижным телом, прислушалась, глубоко вздохнула, и от ярости ее просто скрючило.
— Как я ненавижу этих глупых людей… — всхлипнула она. — Ждать столько лет и все потерять… — Дора слушала ее, широко раскрыв глаза. — Какое красивое лицо… Девочка моя… — Старуха затопала ногами. — Нежная! Как цветок! А какое отважное сердце! — Она повернулась к Доре и затряслась еще сильнее. — Подойди-ка поближе, я выгрызу тебе глаза… — Дора завизжала от страха. — Безмозглая дурочка… Это я, я подкинула тебя Сохору… а ты нагадила мне… мерзавка… дрянь… — шипела старуха на отступающую в ужасе Дору.
— Как подкинула? Почему? — наконец выдавила та из себя. — Разве он не мой отец? Но ведь…
— Когда вы с Аной родились, я выкрала только тебя, — чтобы Стинс, ваш отец, тебя не убил… Но Ану — не успела… Зачем вы пытали ее? Разве в ваших силах было заставить ее воспользоваться ее даром? — Старуха едва не плакала от досады. — Даже я не могла этого сделать — столько лет… столько лет… — Она замахнулась на Дору своей клюкой, но со злостью разбила ее о каменную стену. Потом постояла, тряся огромной лысой головой, и повернулась к съежившейся Доре. — Не стану я тебя убивать… Конец твоей жизни просто замечателен… такого не придумаешь впопыхах…
— Возьми меня с собой, я буду помогать тебе… — дрожа от волнения, предложила Дора.
Старуха острым ногтем полоснула Дору по щеке, размазала между пальцами ярко-красную кровь и показала Доре.
— Вода, — презрительно сказала она. Потом шагнула в темноту и исчезла.
Вечером следующего дня в замок Далибора вернулся Бивой со своими лучниками. Он привез четыре сундука с драгоценностями, за которыми его посылала Ана. На это неслыханное богатство можно было много лет вооружать огромную армию и противостоять любому врагу. Узнав, что Далибор отдал Ану Доре, Бивой увел с собой свой отряд, навсегда покинув страну.
Ночью Муха прокрался в покои короля, к изголовью его постели. Король неподвижно лежал на спине. Карлик вскинул вверх руку со своим крошечным кинжальчиком.
— Смелее, Муха… — вдруг донесся до него надломленный голос.
Рука карлика задрожала, он опустил ее, потом замахнулся снова, швырнул оружие на пол и закричал, как будто ему причинили невероятную боль. Прибежавшая на шум охрана схватила его.
— Пустите его, — бесцветным голосом сказал король, даже не пошевельнувшись. — Пусть делает, что хочет.
Плача, Муха побежал в конюшню и вывел Ветра. Ему отворили ворота замка, и он ушел. Король стоял у окна и смотрел, как они уходят в темную ночь, заметаемую пургой. Через два дня их нашли замерзшими на пустынной дороге в лесу.
…Тягостная тишина, как в доме, где появился покойник, воцарилась в замке. Король несколько дней тихо ходил по комнатам и улыбался. Приближенные и слуги, стыдясь его состояния, старались не попадаться ему на глаза. Встретив кого-нибудь на своем пути, король останавливал и, положив руку ему на плечо, долго всматривался в лицо, что-то вспоминал, а потом отпускал.
Она села. Голова у нее кружилась. Она вспомнила, как кресло вдруг плавно опустилось вниз, а ее схватили за руки и накинули на голову какое-то покрывало. Она и не сопротивлялась, убитая горем, которое на нее обрушилось, и безучастно позволила себя куда-то увести. Она плохо себя чувствовала, апатия захватила ее настолько, что ей было все равно, кто эти люди, которые распоряжаются ею, что с ней будет потом, — все потеряло смысл, ведь Далибор больше не хотел ее видеть. Ее сразу напоили горячим терпким напитком, и она провалилась в спасительное не-бытие.
…Где-то наверху раздались голоса, заскрипели тяжелые двери и вскоре в окружении охранников перед Аной возникла Дора, радостно возбужденная, торжествующая. Она куталась в длинную соболью шубу и некоторое время наблюдала за Аной, жадно вглядываясь в ее лицо.
— Я купила тебя, — видя, что Ана не собирается вступать в разговор и хищно улыбнувшись, сказала она. Она отослала охрану повелительным жестом. — Далибор сначала не соглашался, но я назначила такую цену, что он не смог устоять. — Ана молчала. — Тебе интересно? Ты сейчас поражена, теряешься в догадках… — Дора тихо засмеялась. — Знаешь, какое у меня было детство, красавица? Наверняка не такое, как у тебя. Нет, ты не можешь себе его представить. Все издевались надо мной и моей матерью. Мы с ней подыхали от голода, от болезней, бывали дни, когда нам не давали даже куска хлеба… Последняя приживалка в замке моего отца жила лучше и сытнее, чем я. — Дора недобро ухмылялась. — Но я терпела. Мать приучила меня к мысли, что я должна выжить. Это она внушила мне безумную надежду: настанет день, когда я стану королевой… Эта мысль согревала меня в самые жестокие морозы… поддерживала… окрыляла… — Дора раскинула в стороны руки и легко крутанулась на месте. — И это случилось! Перед смертью отец наконец признал меня своей дочерью и закрепил за мной право на трон. Нищая дочь Годки — нищей любовницы короля — теперь хозяйка огромной страны! Ты в моем замке. — Не в силах скрыть свою радость, Дора громко засмеялась. — Я пообещала Далибору на три года воздержаться от войны с ним. И разрешила ему жениться на мне. Самый желанный мужчина двух королевств теперь мой. Мой!
— Я счастлива умереть за его народ, — прошептала Ана помертвевшими губами.
— Умереть? — Дора прищурилась. — Нет, я не для этого тебя купила.
— А для чего? — резко спросила Ана.
— Я думаю, ты уже догадалась.
— Я не гадалка.
— Неужели? А я думала, каждая цыганка умеет гадать.
Сердце у Аны сжалось. Дора задумчиво рассматривала ее.
— О, дорогая, только я понимаю, как нелегко тебе жить среди людей… скрывать свои желания, чувства, — смиренно и даже робко сказала она, подходя поближе. — Когда я думаю о том, как коварна твоя бесхитростность, я испытываю не сравнимый ни с чем восторг.
— Оставь меня в покое, — глухо сказала Ана. — Что тебе нужно?
— Твоя сила. Твой необыкновенный дар. Твоя мощь, не доступная обыкновенным людям. Это просто чудо, что я встретила тебя… Мы станем друзьями, правда? — вкрадчиво сказала Дора. Ее черные глаза сверкали жутким, неприятным огнем.
Ана изумленно смотрела на Дору, и недобрые предчувствия, мучившие ее, все усиливались. Дора опасливо прикоснулась к ее руке. Ана резко отстранилась.
— Я счастлива… — почти благоговейным шепотом произнесла Дора. — Не каждый может похвастаться дружбой с оборотнем.
Муха кричал и сопротивлялся, как мог. Ухватив с обеих сторон за руки, слуги волокли его в покои короля. Король шел следом, пошатываясь, как больной. Карлика затолкали в плетеную корзину и подвесили на веревке под потолком, в нескольких метрах от пола.
… Озаренный огнем свечи, Далибор сидел за столом, обхватив голову руками. У его ног пристроился Рогач. Когда из покачивающейся корзины доносился слабый стон, пес поглядывал на корзину и недовольно ворчал.
— Я убью тебя, — после долгого молчания донеслось сверху.
— Ты опять? Молчи…
— Ублюдки вы с твоей Дорой, вшивой, потасканной… костлявой…
Король стукнул кулаком по столу. Рогач приподнялся и, посмотрев на короля, заворчал.
— Гадина… Я убью тебя. — Сверху раздались всхлипы.
— Моя родина гибнет, и если в моих силах остановить ее падение, неужели ты думаешь, что я постою за ценой?!
— Эта цена имеет название!
— Я не знал, что это преступление, — мечтать о лучшей жизни для своего народа…
— То, что ты сделал, — не преступление. Это хуже.
Далибор вскочил, как разъяренное животное, и закричал:
— Дора стерла бы мою страну с лица земли! Лучше погибнуть от собственного меча, чем изменить родине!
— Да, лучше погибнуть, — вторил ему голос из корзины. — Что ж ты не погиб?
Король опустился в кресло.
— Не погиб… Не погиб… — прошептал он.
Муха перестал плакать.
— Я знаю, почему ты не погиб, — сказал он. — Это Ана спасла тебя. Она разрезала свое платье и подкупила гонца, чтобы он объявил, что война отложена. Ты по-королевски отблагодарил ее, гадина… Молчишь? Не знаешь, что сказать… Мучайся теперь, если ты еще можешь что-нибудь чувствовать. Обнимайся со своей Дорой, которая вспарывала животы рудокопам…
— Замолчи! Замолчи! — страшным голосом закричал Далибор. — Я убью тебя! Рогач вскочил и залаял. Карлик засмеялся:
— Позови свою невесту. Вместе позабавитесь! И этого, серого, такое же чудовище, как и его хозяин…
Король упал за стол и глухой стон, похожий на рыдание, донесся до Мухи. Он на время замолчал, подумал и вдруг негромко произнес:
— Она любила тебя.
Далибор поднял голову.
— Она любила тебя, — повторил карлик, наблюдая за ним в дырочку в корзине.
— Замолчи…
— Любила.
— Замолчи!
Муха закричал во все горло:
— Она любила тебя! Любила!
Жестом, беспомощным, как женский упрек, король заткнул уши и тоже закричал — чтобы заглушить голос, который раздирал кровавую рану на его сердце…
Ветер заметал в низкое маленькое окошко рои белых мух. Лежа на полу, она с трудом дотягивалась до него, чтобы снова и снова взглянуть на серое ночное небо и жадно подставить ветру свое пылающее лицо. Если бы только увидеть звезды. Ей сразу стало бы легче.
У нее опять болят руки. Она поднесла к глазам почерневшую ладонь. Они пытали ее огнем. Она не кричала — кричит только слабый… Они хотели вызвать к жизни невозможное и отвратительное, то, о чем она все время пыталась забыть и что осталось где-то далеко, за той темнеющей горной грядой. Оно осталось далеко отсюда!
Она снова посмотрела в окно. Себя не обманешь… Прошлое всегда с нами. От него нельзя укрыться за высокими снежными перевалами. Оно настигнет тебя и там…
Снаружи начиналась буря. Ночной ветер становился все холоднее и неистовее, но в его голосе ей слышалось обещание скорого прихода весны. Еще совсем немного, и отступят долгие мглистые ночи — солнце растопит их холод; в долинах лопнут на деревьях почки, яростно пробьют землю зеленые ростки и заплещутся реки. Потом заколосятся хлеба, и посреди летнего зноя холод этой бесконечной ночи будет казаться ей далеким и призрачным. Да он уже и отступил… ей жарко… Рана в груди просто пылает, и горят ладони. Этот ветер… он стал вдруг нестерпимо горячим, и она не понимает — как это возможно? Наверное, это сон…
…Жаркий полдень плавит камни, и густое обжигающее марево скатывается с вершины холма, толкая в грудь девочку, карабкающуюся вверх. Там, высоко, ее ждет белокурый мальчик. Он звонко смеется и подбадривает ее. Она не узнаёт его, но тоже смеется, скрывая свое смущение, и упрямо взбирается по крутому склону, напрягая последние силы. Для нее сейчас нет ничего важнее, чем дойти до вершины.
— Иду, уже почти дошла… — все повторяет она, тяжело дыша. — Не смейся надо мной… Ты противный… Видишь, я уже дошла…
Из-под ног у нее сыплются камни, с шумом скатываясь вниз и где-то далеко встречаясь с землей. Она боится даже смотреть туда, на незнакомую ей сожженную зноем равнину, на раскаленные каменные россыпи и чахлые рощи, изнывающие под солнцем. Оглушающая тишина вокруг вдруг начинает звенеть, будто где-то далеко и печально заныли скрипки.
Не слушая их, мальчик протянул к ней руки и начал петь другую, свою, песню. Она остановилась и, с трудом сохраняя равновесие, прислушалась.
— Ты вернешься, дорогая… Ты взойдешь на этот зеленый холм, я обниму тебя, и мы никогда не расстанемся… — пел мальчик.
Он подошел к самому краю вершины, склонился, и она увидела, что у него светлая тень. Ей вдруг стало так легко и свободно стоять здесь, между небом и землей, и слушать этот родной, звонкий голос. Она узнала его… Она поднимется, и ее встретят все те, кто покинул ее и кого она так любит… Ее ждут!
Она обернулась — ее собственная тень тоже была светлой. Засмеявшись, она протянула руки к мальчику, поджидающему ее на вершине.
— Я иду к тебе, Ян, — сказала она. — Я иду к тебе.
Она выпрямилась и легко побежала вверх, больше не слушая грустную мелодию далеко позади себя, и вскоре та стихла совсем — хватающая за сердце… печальная, как неразделенная любовь…
— Смотри, ты мне не верила… — Ярош сунул Доре в руку кружевной платочек, испачканный чем-то голубым. Она поднесла его к глазам.
— Вчера мне даже показалось, что она вот-вот обернется, — трепеща, произнес один из стражников, провожающих Дору в подземелье. — Лицо сделалось таким страшным… ужас… Голову запрокинула назад и оскалилась, как… как…
— Быстрее! — вся задрожав от нетерпения, пробормотала Дора.
Стражники отворили тяжелую железную дверь. Дора, держа в руке горящий факел и путаясь в длинной шубе, стала торопливо спускаться по скользким ступенькам. От влажного и холодного воздуха факел сразу затрещал.
— Ждите здесь! — крикнула Дора стражникам. Те послушно замерли за дверью.
Она остановилась у решетки, перегораживающей комнату, трясущимися руками отомкнула большой замок и, воткнув чадящий и уже едва тлеющий факел в кольцо на стене, вошла внутрь. Ее глаза не сразу привыкли к темноте. Она постояла, прислушиваясь, и тихо позвала:
— Ана?
В углу что-то зашуршало. Дора двинулась на звук и отпрянула, наткнувшись на странного вида старуху. Ее темная фигура была маленькой и зловещей, и веяло от нее чем-то пугающим. Она стояла неподвижно, устремив на Дору пылающий взор.
— Ана?! — затрепетав, выдохнула Дора.
Она шагнула вперед и тут же обнаружила свою ошибку: Ана лежала на полу у окна. Старуха, склонившись над ее неподвижным телом, прислушалась, глубоко вздохнула, и от ярости ее просто скрючило.
— Как я ненавижу этих глупых людей… — всхлипнула она. — Ждать столько лет и все потерять… — Дора слушала ее, широко раскрыв глаза. — Какое красивое лицо… Девочка моя… — Старуха затопала ногами. — Нежная! Как цветок! А какое отважное сердце! — Она повернулась к Доре и затряслась еще сильнее. — Подойди-ка поближе, я выгрызу тебе глаза… — Дора завизжала от страха. — Безмозглая дурочка… Это я, я подкинула тебя Сохору… а ты нагадила мне… мерзавка… дрянь… — шипела старуха на отступающую в ужасе Дору.
— Как подкинула? Почему? — наконец выдавила та из себя. — Разве он не мой отец? Но ведь…
— Когда вы с Аной родились, я выкрала только тебя, — чтобы Стинс, ваш отец, тебя не убил… Но Ану — не успела… Зачем вы пытали ее? Разве в ваших силах было заставить ее воспользоваться ее даром? — Старуха едва не плакала от досады. — Даже я не могла этого сделать — столько лет… столько лет… — Она замахнулась на Дору своей клюкой, но со злостью разбила ее о каменную стену. Потом постояла, тряся огромной лысой головой, и повернулась к съежившейся Доре. — Не стану я тебя убивать… Конец твоей жизни просто замечателен… такого не придумаешь впопыхах…
— Возьми меня с собой, я буду помогать тебе… — дрожа от волнения, предложила Дора.
Старуха острым ногтем полоснула Дору по щеке, размазала между пальцами ярко-красную кровь и показала Доре.
— Вода, — презрительно сказала она. Потом шагнула в темноту и исчезла.
Вечером следующего дня в замок Далибора вернулся Бивой со своими лучниками. Он привез четыре сундука с драгоценностями, за которыми его посылала Ана. На это неслыханное богатство можно было много лет вооружать огромную армию и противостоять любому врагу. Узнав, что Далибор отдал Ану Доре, Бивой увел с собой свой отряд, навсегда покинув страну.
Ночью Муха прокрался в покои короля, к изголовью его постели. Король неподвижно лежал на спине. Карлик вскинул вверх руку со своим крошечным кинжальчиком.
— Смелее, Муха… — вдруг донесся до него надломленный голос.
Рука карлика задрожала, он опустил ее, потом замахнулся снова, швырнул оружие на пол и закричал, как будто ему причинили невероятную боль. Прибежавшая на шум охрана схватила его.
— Пустите его, — бесцветным голосом сказал король, даже не пошевельнувшись. — Пусть делает, что хочет.
Плача, Муха побежал в конюшню и вывел Ветра. Ему отворили ворота замка, и он ушел. Король стоял у окна и смотрел, как они уходят в темную ночь, заметаемую пургой. Через два дня их нашли замерзшими на пустынной дороге в лесу.
…Тягостная тишина, как в доме, где появился покойник, воцарилась в замке. Король несколько дней тихо ходил по комнатам и улыбался. Приближенные и слуги, стыдясь его состояния, старались не попадаться ему на глаза. Встретив кого-нибудь на своем пути, король останавливал и, положив руку ему на плечо, долго всматривался в лицо, что-то вспоминал, а потом отпускал.
14.
Модуль двигался по сложной траектории, заданной автопилоту в соответствии с задачами, возложенными на него. Самое главное, он должен был оставаться невидимым, и использовал для этого все свои возможности. Проще всего бортовому компьютеру было придавать движущемуся аппарату форму облака или маскироваться под метеорологические зонды землян, но он не злоупотреблял таким примитивом, способным ввести в заблуждение только неискушенную молодую цивилизацию, подобную земной. Для того, чтобы ускользнуть от более достойного противника, в ход шли серьезные способы маскировки — от сильного защитного экрана до исчезновений в искривленном пространстве.
Космос не прощает беспечности, поэтому бортовые системы модуля работали с полной нагрузкой. В течение последних трех суток был обнаружен «чужой» модуль в орбите планеты 4-XIX-4, как обозначалась Земля в общепринятом галактическом каталоге. Чужак обретался на обратной стороне земного спутника и только один раз вылетал с места базировки. Посланный крошечный модуль — сторож проследил путь практически не таящегося незнакомца. Того интересовало обширное энергетическое пятно над третьим океаном. Новорожденное пятно было нестабильным и грозило неприятностями хлипкому космическому суденышку, решившему подзарядиться за его счет, поэтому, покрутившись рядом с энергетической кормушкой, он ни с чем вернулся на свою лунную базу. Тики посовещался с компьютером.
— Мне кажется несколько нарочитой его беспечность, — сказал он. — Земля в зеленом поясе, приближение к ней запрещено, а он болтается здесь на виду у всех.
— Он слишком плохо оснащен, чтобы обнаружить «Солнце», — не без гордости парировал компьютер. — Мы ему не по зубам. Поэтому он так спокоен.
— Прогноз?
— Подберет несколько крох — подзарядится — и покинет эту звездную систему.
— И все-таки я бы не хотел, чтобы под его корявой оболочкой обнаружился модуль четырехсотого поколения.
— Мы не можем проверить авангардность модуля, не повредив его защитный слой.
— Степень защиты слоя?
— Восемнадцатая… — Компьютер озадаченно замолчал.
Тики возмущенно фыркнул.
— Ты о чем-нибудь думаешь? Откуда у технически отсталого судна такие возможности? Идентификацию провели?
— Да.
— Впрочем, что от нее толку? — задумчиво произнес Тики. — Покажи его.
Большой экран, перед которым сидел Тики, загорелся. Темный модуль цилиндрической формы сидел в центре плоского лунного моря. Сторож полетал над ним и неподвижно завис.
— Проверить придется.
— Вариант первый. Прямой контакт.
— Отпадает.
— Вариант второй. Контрольное сближение сторожа.
Раздался мелодичный звон — просили разрешения войти в кабинет, и в дверях появился Дизи. Тики повернулся к нему и кивнул на кресло, стоящее рядом.
— Зачем? — продолжая разговор, спросил он компьютер. — Чтобы он его расстрелял?
— Возможно. Но мы успеем его прощупать. Других вариантов нет. В свете открывшихся обстоятельств этот путь наиболее предпочтителен.
Тики снова взглянул на экран. Унылый лунный пейзаж стал еще более пустынным — на нем больше не было модуля-пирата.
— Твой сторож проспал, — встревоженно сказал Тики.
Хорошо разбиравшийся в интонациях хозяина, компьютер озадаченно запищал.
— Сторож показывает, что все нормально… — после секундной паузы сказал он. — Модуль на месте…
— Сюда посмотри, на пустой экран! — закричал Тики. — Ей-богу, четырехсотый, неэквивалентный. Ищи!
— Проблемы? — спросил Дизи.
Тики поморщился.
— Надеюсь, что нет
Повисла неловкая пауза. На обзорном экране появилось удивительной красоты зрелище — рассыпанные по черной бездне идеальной формы жемчужины звезд. Крупный полукруг Земли с ее бело-голубыми и коричневатыми разводами на этом фоне казался инородным телом, чудесным, странным.
— Я закончу некоторые дела и мы вернемся туда, — сказал Тики, не сводя глаз с экрана.
Дизи вздохнул.
— Мне кажется, что ты меня избегаешь. Почему ты не разрешаешь мне…
— Я беспокоюсь о Рики, — перебил его Тики. — Кстати, Федя жалуется на боли. Я хочу, чтобы ты немедленно его осмотрел.
— Это все?
Тики кивнул и отвернулся.
…Он разработал новое контрольное задание и покинул кабинет. Модуль под названием «Солнце», полученный Тики от нидов вместе с кораблем, был машиной последнего поколения. Он был компактен, удобен, обладал отличными техническими характеристиками и, что самое главное, имел обширный банк информации по данному сектору — уточненной, достоверной. Жилая зона была расположена наверху, над отсеком управления и технической зоной, поэтому Тики поднялся наверх и пошел по коридору, прислушиваясь к звукам. Он только что отследил на мониторе в своем кабинете, чем занимался каждый из членов экипажа. Дизи осматривал Федю, Павлуша с Рики уже спали.
Впереди, в конце коридора, мелькнула фигура Дизи, свернувшего в жилой отсек. Через мгновение, разорвав тишину, из динамиков рванулся полный боли и страха крик. Тики остолбенел, потом бросился к комнате, где спали дети.
Павлик сидел на кровати, испуганно протирая глаза. В полумраке Тики различил фигуру склонившегося над кроватью Рики Дизи. Тики ударил рукой по выключателю на входе и, подскочив, плечом оттолкнул Дизи.
— Спокойно, Тики! — закричал тот.
Рики лежал весь в крови. Он был в сознании и только жалобно стонал. Из глубокой раны у него на горле сочилась кровь.
— Волк… — прошептал он, увидев Тики, и заплакал.
— Спокойно? — закричал Тики. — Спокойно?!
— Ему нужно помочь! Что ты делаешь? — Дизи пытался оттеснить Тики, но тот схватил мальчика на руки и побежал с ним в медицинский отсек.
— Я ничего не сделал. Перед этим я разговаривал с Федей. У него покраснели культяпки, сильно зудятся… Я поставил ему укол и пошел спать. — Тики смотрел на говорящего Дизи, неприятно щуря глаза, и молчал. — До своей комнаты я не дошел, услышал крики и прибежал. Он сидел на кровати и держался рукой за горло…
— Я же видел это — что общение с тобой не идет ему на пользу. Страх перед черным волком, ночные кошмары… Он всегда боялся тебя, — с холодным подозрением в глазах произнес Тики. — Помнишь? В горах?
— Ты должен поверить мне, Тики. Я не причинил Рики зла.
— Называй меня Александром!
— Твое имя и звание не имеют значения. Главное — что на сердце.
— Я тоже считал тебя своим другом!
— Не было волка! Почему ты мне не веришь?
— Я хочу, чтобы ты держался от Рики подальше, — произнес Тики. Он стоял у прозрачной полусферы, под которой лежал усыпленный Рики. Его рана уже почти исчезла, затянулась.
— Я не могу оправдать себя, — подавленно сказал Дизи. — Не потому, что виноват, а потому, что не имею права объяснить тебе, что это было. Но чтобы ты знал… — В руках у него невесть откуда появился медицинский скальпель. Дизи махнул им и отрубил себе половину среднего пальца на левой руке. Палец упал на пол.
— Ты что это делаешь? Что? — закричал Тики. Дизи угрюмо молчал. — Еще сцены мне устраивает!
Он поднял с пола палец, сгреб слабо сопротивляющегося мальчика в охапку и подтащил к одному из медицинских аппаратов, стоящих в отсеке. Он положил отрубленный палец на стеклянную матовую тарелку, аппарат деловито зажужжал, пронзая палец тоненькими иглами. По панели побежали ряды цифр. Тики засунул руку Дизи в отверстие, и ее сразу ухватили прочные держатели. Несколько игл вонзились в руку, к ране был приставлен палец и через несколько минут уже пришит к прежнему месту. Тики искоса наблюдал за безучастным к происходящему, словно погруженному в глубокий транс, Дизи.
— Может, все-таки дашь объяснение? — настороженно спросил Тики, когда аппарат закончил работу. — Дизи молчал. — Не хочешь разговаривать?
— Тики… — позвал слабый голос. Рики пришел в себя. — Я все слышал… Я увидел волка во сне…
— Не защищай его! — резко сказал Тики. — Дизи, выйди отсюда.
Тяжелой походкой Дизи пошел к выходу. В дверях он остановился.
— У Феди растут ноги, — безразличным голосом сказал он и вышел.
Космос не прощает беспечности, поэтому бортовые системы модуля работали с полной нагрузкой. В течение последних трех суток был обнаружен «чужой» модуль в орбите планеты 4-XIX-4, как обозначалась Земля в общепринятом галактическом каталоге. Чужак обретался на обратной стороне земного спутника и только один раз вылетал с места базировки. Посланный крошечный модуль — сторож проследил путь практически не таящегося незнакомца. Того интересовало обширное энергетическое пятно над третьим океаном. Новорожденное пятно было нестабильным и грозило неприятностями хлипкому космическому суденышку, решившему подзарядиться за его счет, поэтому, покрутившись рядом с энергетической кормушкой, он ни с чем вернулся на свою лунную базу. Тики посовещался с компьютером.
— Мне кажется несколько нарочитой его беспечность, — сказал он. — Земля в зеленом поясе, приближение к ней запрещено, а он болтается здесь на виду у всех.
— Он слишком плохо оснащен, чтобы обнаружить «Солнце», — не без гордости парировал компьютер. — Мы ему не по зубам. Поэтому он так спокоен.
— Прогноз?
— Подберет несколько крох — подзарядится — и покинет эту звездную систему.
— И все-таки я бы не хотел, чтобы под его корявой оболочкой обнаружился модуль четырехсотого поколения.
— Мы не можем проверить авангардность модуля, не повредив его защитный слой.
— Степень защиты слоя?
— Восемнадцатая… — Компьютер озадаченно замолчал.
Тики возмущенно фыркнул.
— Ты о чем-нибудь думаешь? Откуда у технически отсталого судна такие возможности? Идентификацию провели?
— Да.
— Впрочем, что от нее толку? — задумчиво произнес Тики. — Покажи его.
Большой экран, перед которым сидел Тики, загорелся. Темный модуль цилиндрической формы сидел в центре плоского лунного моря. Сторож полетал над ним и неподвижно завис.
— Проверить придется.
— Вариант первый. Прямой контакт.
— Отпадает.
— Вариант второй. Контрольное сближение сторожа.
Раздался мелодичный звон — просили разрешения войти в кабинет, и в дверях появился Дизи. Тики повернулся к нему и кивнул на кресло, стоящее рядом.
— Зачем? — продолжая разговор, спросил он компьютер. — Чтобы он его расстрелял?
— Возможно. Но мы успеем его прощупать. Других вариантов нет. В свете открывшихся обстоятельств этот путь наиболее предпочтителен.
Тики снова взглянул на экран. Унылый лунный пейзаж стал еще более пустынным — на нем больше не было модуля-пирата.
— Твой сторож проспал, — встревоженно сказал Тики.
Хорошо разбиравшийся в интонациях хозяина, компьютер озадаченно запищал.
— Сторож показывает, что все нормально… — после секундной паузы сказал он. — Модуль на месте…
— Сюда посмотри, на пустой экран! — закричал Тики. — Ей-богу, четырехсотый, неэквивалентный. Ищи!
— Проблемы? — спросил Дизи.
Тики поморщился.
— Надеюсь, что нет
Повисла неловкая пауза. На обзорном экране появилось удивительной красоты зрелище — рассыпанные по черной бездне идеальной формы жемчужины звезд. Крупный полукруг Земли с ее бело-голубыми и коричневатыми разводами на этом фоне казался инородным телом, чудесным, странным.
— Я закончу некоторые дела и мы вернемся туда, — сказал Тики, не сводя глаз с экрана.
Дизи вздохнул.
— Мне кажется, что ты меня избегаешь. Почему ты не разрешаешь мне…
— Я беспокоюсь о Рики, — перебил его Тики. — Кстати, Федя жалуется на боли. Я хочу, чтобы ты немедленно его осмотрел.
— Это все?
Тики кивнул и отвернулся.
…Он разработал новое контрольное задание и покинул кабинет. Модуль под названием «Солнце», полученный Тики от нидов вместе с кораблем, был машиной последнего поколения. Он был компактен, удобен, обладал отличными техническими характеристиками и, что самое главное, имел обширный банк информации по данному сектору — уточненной, достоверной. Жилая зона была расположена наверху, над отсеком управления и технической зоной, поэтому Тики поднялся наверх и пошел по коридору, прислушиваясь к звукам. Он только что отследил на мониторе в своем кабинете, чем занимался каждый из членов экипажа. Дизи осматривал Федю, Павлуша с Рики уже спали.
Впереди, в конце коридора, мелькнула фигура Дизи, свернувшего в жилой отсек. Через мгновение, разорвав тишину, из динамиков рванулся полный боли и страха крик. Тики остолбенел, потом бросился к комнате, где спали дети.
Павлик сидел на кровати, испуганно протирая глаза. В полумраке Тики различил фигуру склонившегося над кроватью Рики Дизи. Тики ударил рукой по выключателю на входе и, подскочив, плечом оттолкнул Дизи.
— Спокойно, Тики! — закричал тот.
Рики лежал весь в крови. Он был в сознании и только жалобно стонал. Из глубокой раны у него на горле сочилась кровь.
— Волк… — прошептал он, увидев Тики, и заплакал.
— Спокойно? — закричал Тики. — Спокойно?!
— Ему нужно помочь! Что ты делаешь? — Дизи пытался оттеснить Тики, но тот схватил мальчика на руки и побежал с ним в медицинский отсек.
— Я ничего не сделал. Перед этим я разговаривал с Федей. У него покраснели культяпки, сильно зудятся… Я поставил ему укол и пошел спать. — Тики смотрел на говорящего Дизи, неприятно щуря глаза, и молчал. — До своей комнаты я не дошел, услышал крики и прибежал. Он сидел на кровати и держался рукой за горло…
— Я же видел это — что общение с тобой не идет ему на пользу. Страх перед черным волком, ночные кошмары… Он всегда боялся тебя, — с холодным подозрением в глазах произнес Тики. — Помнишь? В горах?
— Ты должен поверить мне, Тики. Я не причинил Рики зла.
— Называй меня Александром!
— Твое имя и звание не имеют значения. Главное — что на сердце.
— Я тоже считал тебя своим другом!
— Не было волка! Почему ты мне не веришь?
— Я хочу, чтобы ты держался от Рики подальше, — произнес Тики. Он стоял у прозрачной полусферы, под которой лежал усыпленный Рики. Его рана уже почти исчезла, затянулась.
— Я не могу оправдать себя, — подавленно сказал Дизи. — Не потому, что виноват, а потому, что не имею права объяснить тебе, что это было. Но чтобы ты знал… — В руках у него невесть откуда появился медицинский скальпель. Дизи махнул им и отрубил себе половину среднего пальца на левой руке. Палец упал на пол.
— Ты что это делаешь? Что? — закричал Тики. Дизи угрюмо молчал. — Еще сцены мне устраивает!
Он поднял с пола палец, сгреб слабо сопротивляющегося мальчика в охапку и подтащил к одному из медицинских аппаратов, стоящих в отсеке. Он положил отрубленный палец на стеклянную матовую тарелку, аппарат деловито зажужжал, пронзая палец тоненькими иглами. По панели побежали ряды цифр. Тики засунул руку Дизи в отверстие, и ее сразу ухватили прочные держатели. Несколько игл вонзились в руку, к ране был приставлен палец и через несколько минут уже пришит к прежнему месту. Тики искоса наблюдал за безучастным к происходящему, словно погруженному в глубокий транс, Дизи.
— Может, все-таки дашь объяснение? — настороженно спросил Тики, когда аппарат закончил работу. — Дизи молчал. — Не хочешь разговаривать?
— Тики… — позвал слабый голос. Рики пришел в себя. — Я все слышал… Я увидел волка во сне…
— Не защищай его! — резко сказал Тики. — Дизи, выйди отсюда.
Тяжелой походкой Дизи пошел к выходу. В дверях он остановился.
— У Феди растут ноги, — безразличным голосом сказал он и вышел.
15.
— Узнаешь эти места, старик? — спрашивала Лотис, обходя поваленное дерево.
На их пути все время возникали препятствия в виде густого кустарника, камней или куч сухого хвороста. Красивые своей осенней желтизной деревья местами еще покрывали облысевшие склоны гор, сопротивляясь пожарам, засухам и ветрам, которые вершили разрушения с неумолимостью времени.
Дуй шел, постоянно озираясь и оглядывая горы, словно пьяный, с тяжелого похмелья не понимающий, куда попал. Иногда какие-то смутные догадки неожиданно возникали в его воспаленном мозгу и так же внезапно исчезали. Тогда он бредил, вставал на колени, обхватив голову руками и приникая к земле. Лотис молча ждала окончания приступа. Холодное, высокомерное выражение не покидало в такие минуты ее лица, и когда Дуй приходил в себя и молил ее об исцелении, он видел в глазах этой странной женщины лишь равнодушие или досаду. В нем рос страх. Он боялся надоесть спутнице своими жалобами, боялся остаться один в незнакомом месте, боялся жить дальше такой мучительной, непонятной жизнью, какая была у него теперь, боялся умереть. Каким-то шестым чувством он понимал, что она видит его насквозь, знает все, что с ним случилось, и даже — он весь сжимался от страха — что произойдет с ним потом.
— Помнишь, ты рассказывал, как жил здесь?
Он не помнил. Женщина сердилась. Старик втягивал голову в плечи, и его худое тело начинала сотрясать дрожь. Он неловко прикрывал лицо рукой, будто защищаясь от удара, и женщину это выводило из себя. Она убыстряла шаг, старик, спотыкаясь, бежал за ней. Он очень хотел вспомнить свою жизнь в этих унылых, безжизненных краях — лишь бы она не сердилась. Но все его усилия были напрасными.
Однажды вечером горы расступились, открывая вход в широкую долину. Они спустились с вершины горы и углубились в лес, густой дубняк, где было так темно, что казалось, ночь обретается здесь и ждет своего часа, чтобы вырваться из убежища и объять долину. Старику было не по себе, но женщина уверенно шла вперед, к узкой светлой полоске на краю леса, где начинались поля. Терпкий дым костра, доносившийся сюда неизвестно откуда, только подстегивал ее нетерпение. Она словно видела что-то далеко впереди себя и легкой походкой пересекала полумрак чащоб.
Неожиданно неподалеку раздался перестук копыт по пересохшему руслу реки. Лотис властным жестом показала старику, чтобы он спрятался в тени дуба, и сама встала рядом с ним. Чудесный призрак — всадница на прекрасном сером в яблоках коне — промчался мимо них. Из-под белоснежной накидки, отороченной драгоценным мехом, виднелось бархатное платье изумрудного цвета, а нежная ручка придерживала шляпу, которую норовил украсть ветер. Белокурая красавица была измучена, и торопила коня, чтобы успеть выбраться из лесу до наступления полной темноты. Она стремительно исчезла, мелькнув на темно-синем фоне неба, словно диковинная птица.
На их пути все время возникали препятствия в виде густого кустарника, камней или куч сухого хвороста. Красивые своей осенней желтизной деревья местами еще покрывали облысевшие склоны гор, сопротивляясь пожарам, засухам и ветрам, которые вершили разрушения с неумолимостью времени.
Дуй шел, постоянно озираясь и оглядывая горы, словно пьяный, с тяжелого похмелья не понимающий, куда попал. Иногда какие-то смутные догадки неожиданно возникали в его воспаленном мозгу и так же внезапно исчезали. Тогда он бредил, вставал на колени, обхватив голову руками и приникая к земле. Лотис молча ждала окончания приступа. Холодное, высокомерное выражение не покидало в такие минуты ее лица, и когда Дуй приходил в себя и молил ее об исцелении, он видел в глазах этой странной женщины лишь равнодушие или досаду. В нем рос страх. Он боялся надоесть спутнице своими жалобами, боялся остаться один в незнакомом месте, боялся жить дальше такой мучительной, непонятной жизнью, какая была у него теперь, боялся умереть. Каким-то шестым чувством он понимал, что она видит его насквозь, знает все, что с ним случилось, и даже — он весь сжимался от страха — что произойдет с ним потом.
— Помнишь, ты рассказывал, как жил здесь?
Он не помнил. Женщина сердилась. Старик втягивал голову в плечи, и его худое тело начинала сотрясать дрожь. Он неловко прикрывал лицо рукой, будто защищаясь от удара, и женщину это выводило из себя. Она убыстряла шаг, старик, спотыкаясь, бежал за ней. Он очень хотел вспомнить свою жизнь в этих унылых, безжизненных краях — лишь бы она не сердилась. Но все его усилия были напрасными.
Однажды вечером горы расступились, открывая вход в широкую долину. Они спустились с вершины горы и углубились в лес, густой дубняк, где было так темно, что казалось, ночь обретается здесь и ждет своего часа, чтобы вырваться из убежища и объять долину. Старику было не по себе, но женщина уверенно шла вперед, к узкой светлой полоске на краю леса, где начинались поля. Терпкий дым костра, доносившийся сюда неизвестно откуда, только подстегивал ее нетерпение. Она словно видела что-то далеко впереди себя и легкой походкой пересекала полумрак чащоб.
Неожиданно неподалеку раздался перестук копыт по пересохшему руслу реки. Лотис властным жестом показала старику, чтобы он спрятался в тени дуба, и сама встала рядом с ним. Чудесный призрак — всадница на прекрасном сером в яблоках коне — промчался мимо них. Из-под белоснежной накидки, отороченной драгоценным мехом, виднелось бархатное платье изумрудного цвета, а нежная ручка придерживала шляпу, которую норовил украсть ветер. Белокурая красавица была измучена, и торопила коня, чтобы успеть выбраться из лесу до наступления полной темноты. Она стремительно исчезла, мелькнув на темно-синем фоне неба, словно диковинная птица.