Вопреки здравому смыслу все делалось до неприличия наоборот. Всех желающих претендовать собирали при дворце правителя, мариновали их в неведении месяца два, забирали подарки, потом возвращали, потом снова забирали, потом кому-то снова возвращали, но уже мятые. Люди начинали волноваться, становились нервными и несдержанными на слова и поступки. В конце концов, выбор падал на кого-то одного, и у папаши появлялась новая головная боль: как выставить восвояси всех остальных, чтобы они не разнесли здесь все к чертовой матери.
   Яркий пример такой нерасчетливой волынки — история сватовства двух десятков пацанов с острова Итака к вроде бы как овдовевшей царице этого куска земли Пенелопе. Эта банда бездельников чуть ли не год пировала во дворце, тискала служанок и вела себя непотребно, хотя достаточно было изначально повесить на ворота амбарный замок и табличку «Холера. Дворец закрыт на карантин». И жить Пенелопе было бы гораздо легче, хотя бы потому, что через окна столько народу бы не поналезло.
   А так еще и после возвращения законного мужа Одиссея, когда стало ясно, что вопрос исчерпан и женихаться нужно идти куда-то в другое место, прикормленные хахали никуда перемещаться не захотели. И дело обернулось настолько остро, что Одиссею с сынишкой пришлось их всех замочить, хотя это и грозило большими неприятностями.
   Гораздо хитрее все тот же Одиссей решил вопрос, будучи сам в положении жениха. Свою комбинацию он выкрутил, когда царь Спарты Тиндарей выдавал замуж дочь Елену, самую раскрученную из всех невест Эллады. Ту самую, которую еще ребенком неудачно похитили Тесей и Пирифой. Одиссею больше нравилась не приносящая всем проблемы Елена, а ее двоюродная сестра Пенелопа, дочь родного брата Тиндарея Икария.
   Понимая, что в обычное время у него, владельца маленькой и бедной Итаки, Шансов на знатную девицу нет, Одиссей решил воспользоваться разразившимся в Спарте брачным кризисом. А кризис был неслабый. Свататься к Елене съехались несколько десятков царей и героев со всей страны. Начни их перечислять, и получится такое греческое политбюро второй половины XIV века до нашей эры. Менелай, Диомед, Сфенел, Аяксы — Большой и Маленький, Филоктет, Патрокл, Протесилай — все те, кто прославятся под Троей.
   Отказав одному, Тиндарей навеки поссорился бы с остальными, а получить столько могущественных врагов ему совсем не хотелось. И тут объявился Одиссей.
   — Отойдемте, папаша, на минутку, — взял он под локоток Тиндарея и, отведя в сторону, изложил ему свою идею.
   Одиссей предлагал отцу невесты заключить своеобразный контракт о взаимовыгодном сотрудничестве и даже прихватил с собой его текст.
   «АГЕНТСКИЙ ДОГОВОР.
   Одиссей, именуемый в дальнейшем «Хитроумный», с одной стороны, и Тиндарей, именуемый в дальнейшем «Папаша», с другой стороны, заключили настоящий договор, далее именуемый «Договор», о нижеследующем.
   1. Предмет Договора:
   На условиях, предусмотренных настоящим Договором, Хитроумный обязуется оказывать Папаше услуги, связанные с проведением кампании по связям с женихами и предоставлением консультационных и информационных услуг по вопросам информационной политики, подразделяемые на Основные и Дополнительные услуги, как указано ниже (в дальнейшем совместно «Услуги»).
   1.1. Основные услуги:
   — выдача Елены замуж без ущерба дворцу и репутации Папаши.
   — создание положительного образа избранника Елены в глазах общественности и остальных женихов.
   — обеспечение защиты Елены и ее супруга силами женихов после свадьбы…».
   Если не впадать в язык крючкотворства и закавыкоискательства, Одиссей предложил Тиндарею пиар-сопровождение на бартерной основе. Он консультирует папаню, как выбраться из затруднительного положения, а тот, в свою очередь, уговаривает брата выдать дочку за своего консультанта. Тиндарей счел, что сам он ничего на этом не теряет, и легко согласился.
   Остальное было делом техники. Одиссей провел проект, по которому все женихи поклялись уважать друг друга и защищать честь избранника Елены, кем бы он ни был. Тиндарей выбрал микенца Менелая, за которого ходатайствовал его брат Агамемнон, уже женатый на другой дочке Тиндарея. А Икарию вся эта компашка легко забила баки, и Одиссей получил свою Пенелопу.
   Кстати сказать, именно клятва защищать честь мужа Елены и стала впоследствии формальным поводом к началу Троянской войны. Когда Парис сманил легкомысленную красотку, все женихи согласились вписаться за бедолагу. Что было дальше, хорошо известно.
   Но во времена Геракла и Деяниры таких тонких выборных технологий мир еще не знал. Поэтому, явившись ко дворцу Ойнея, герой обнаружил там банальную толпу соискателей руки девицы и отсутствие упорядоченной борьбы за нее. Каждый, как мог, популяризировал свои достоинства, не встречая при этом, что характерно, абсолютно никакой реакции жюри. И тому было простое объяснение: до появления Геракла претендентом номер один значился речной бог Ахелой. Владыка одной из главных водных артерий Греции, протекавшей неподалеку от Калидона, безусловно, подавлял уже одним своим присутствием остальных абитуриентов. Здоровенный, свирепый и неисчислимо богатый, Ахелой позволял себе не считаться ни с кем из окружающих.
   Может быть, сам Ойней и был бы не прочь обзавестись таким зятем. Ведь Ахелой являлся, по сути дела, тем типом из известного анекдота, недоумевавшим, зачем ему предлагают приобрести Волгу со всеми ее причалами и пароходами только после того, как он эту Волгу уже купил. Но вот непосредственная участница брачной церемонии категорически возражала против такого мужа. И девушку можно было понять. Кому понравится мужчина, обросший с ног до головы то ли шерстью, то ли водорослями, с которого постоянно капает вода из самых неожиданных мест и от которого, в конце концов, пахнет сырой рыбой. Скорее всего, прочие мужики в ту пору тоже не благоухали как ландыши, но рыба — это и в самом деле был перебор.
   Очутившийся в такой неприятной вилке Ойней просто вынужден был взять паузу, в робкой надежде, что на горизонте появится кто-нибудь, способный противостоять речнику. И описать счастье родителя, узнавшего, что явившийся во дворец Геракл тоже намерен посвататься к Деянире, не было возможным. Уже готовый на что угодно, лишь бы хоть как-то выйти из положения, папаша встретил героя, как кот Матроскин встретил приехавшего из города дядю Федора.
   Гераклу было не впервой приходить на помощь оказавшимся в сложном положении девицам. Еще до пресловутой Гесионы по пути с ассенизационных работ в Элиде он спас от немилого кавалера девушку по имени Мнесимаха. Дочь Дексамена, руководителя местного самоуправления города Олена, приглянулась знаменитому своими бесчинствами кентавру Эвритиону, гулявшему со своей бандой по оленским окрестностям. И без вмешательства супергероя та история могла кончиться весьма печально, но об этом мы уже рассказывали.
   В общем, когда Геракл вошел в тронный зал царского дворца в Калидоне, Ойней бросился к нему в дверях, всхлипывал, причитал, целовал руки и даром что не вилял хвостом от счастья. Не откладывая дело в долгий ящик, он тут же созвал пресс-конференцию, на которой объявил, что мужем Деяниры станет победитель честного мужского турнира. Сроки и место его проведения были объявлены тут же: сейчас и во дворе.
   Реакция Ахелоя на появление серьезного соперника не была такой восторженной, но появлению четкой перспективы в этом неясном деле обрадовался и он. Более того, при виде Геракла спеси он не утратил и принялся с первых же минут вести себя, как сказали бы в новостях Си-эн-эн, некорректно.
   Как всякий бог, он даже и в мыслях не допускал, что какой-то смертный, пусть даже и с хорошей кредитной историей, может спорить с ним на равных. Поэтому сразу выбрал запредельный градус дискуссии.
   — Ты сын Зевса? То есть получается: либо ты врешь, либо твоя мама была потаскуха, ведь в паспорте у нее значится как будто другой мужчина? Так какой вариант тебе больше нравится?
   Привыкший больше действовать, чем разговаривать, Геракл в ответ на такое неприкрытое хамство лишь сказал: «Пойдем, я объясню тебе, кто были мои родители» — и вышел во двор. Толпа, состоящая частью из зевак, частью — из незадачливых соискателей, бросилась за ним. Следом неспешно вышел Ахелой.
   Как у существа, уже по своему происхождению обладающего необычными свойствами, у него имелось в запасе несколько приемов, с помощью которых он обычно и решал поставленные задачи. Но особым богатством арсенала Ахелой не отличался. Обернуться быком, чтобы шокировать соперника, или змеей, чтобы напугать гордую девицу, — вот собственно и все, чем наделила самонадеянного водяного природа. Для Геракла, неоднократно сходившегося в противостояниях с богами высшей категории, стычка с Ахелоем была чем-то вроде того самого дворового турнира, пусть даже и с президентским статусом, после финала лиги чемпионов.
   Кипящий нетерпением расправиться с конкурентом Ахелой нарастил себе бычью голову, взял разбег и энергично пошел на соперника. Человека, укротившего знаменитого Критского быка, по сравнению с которым произведение Ахелоя выглядело в лучшем случае подтелком, трудно было впечатлить таким маневром. Сделав обманное движение шкурой влево, герой ушел вправо, и незадачливый травоядный с разгона вошел в стену. В повторную атаку он шел уже осторожней, чем и воспользовался Геракл. Герой взял быка за рога, резко подсек и крутнул вдоль оси. Рывок получился таким сильным и резким, что бык плюхнулся на землю, оставив в руках противника один из рогов.
   — Что, пообломали тебе рога?! — кричал из расположенной на балконе ложи VIP ликующий Ойней.
   Ахелой попытался выйти из позорной ситуации без потери лица и обернулся змеей, чтобы незаметно юркнуть под ворота или хотя бы забиться под камень. Но трюк не прошел. Со словами: «Я таких еще в колыбели душил» Геракл ловко ухватил гадюку за хвост и так сжал, что Ахелой вынужден был вернуться в человеческое состояние и признать свое поражение официально.
   После чего вопрос о сватовстве для спесивого речного божества отпал сам собой и уступил место вопросу приведения себя в должный вид. Жадничая и долго торгуясь («Два пуда черной икры! Хорошая цена, клянусь всеми бобрами моей реки! Ну, два пуда черной и пуд красной! Ну, пусть будут два черной, один красной и три живых осетра по шесть пудов каждый!»), Ахелой, наконец, вымучил адекватный выкуп за свое утраченное достоинство. Чтобы не явиться домой в непотребном виде, он взамен своего бычьего рога предложил доставшийся ему по случаю козий. Но это был поистине легендарный артефакт.
   В виде репараций предлагался рог козы Амалфеи, тайно выкормившей младенца Зевса, за что тот вознес ее после смерти на небо в виде звезды Капеллы в созвездии Возничего. А рог Амалфеи украсил цветами и фруктами, придав ему свойство по желанию владельца в любой момент наполняться любой едой и напитками. Это был первый в мире эксперимент по созданию буфета, работающего по принципу «all inclusive». Рог во время переправы через реку Ахелой потерял владевший им мажорный сын Деметры бог богатства Плутос.
   Геракл согласился на сделку и преподнес эту костяную скатерть-самобранку в качестве свадебного подарка невесте, грамотно рассчитав, что ценная вещица все равно не покинет пределы семьи.
   Свадьба была пышной. И хотя, к разочарованию желтой прессы и вопреки ожиданиям публики, ни один из небожителей не соизволил посетить торжество, самих участников мероприятия это нисколько не расстроило. Уж кому как не Гераклу было знать, что излишнее внимание обитателей Олимпа приносит одни неприятности.
   Геракл же был счастлив и без помощи небес. Взяв власть в Калидоне в свои руки, он быстро поправил дела небогатого царства. Под его руководством местное войско, не осмеливавшееся прежде высунуть носа дальше крепостных стен, совершило несколько победоносных походов, решив тем самым не только все проблемы спорных территорий, но и прилично пополнив государственный золотовалютный резерв. Были проведены реформы в судопроизводстве и налоговой сфере, и даже ставился вопрос об удвоении ВВП в ближайшие годы.
   Папа Ойней, предавшийся на досуге гольфу и рыбалке, не мог нарадоваться на зятя, не только поднявшего царство с колен, но еще и сделавшего его лично дедом. Вскоре после свадьбы у Геракла родился сын, названный в честь трагически погибшего ординарца Гиллом.
   Неизвестно, в какие заоблачные высоты увлек бы Калидон величайший из героев в следующей пятилетке, если бы ровно через пять годов после свадьбы не произошла очередная неприятность, роковым образом повлиявшая на его судьбу. Как-то за обедом царской семьи мальчик с говорящим именем Херой и в самом деле ненадлежащим образом отнесся к своим обязанностям. И вместо воды, предназначенной для мытья рук, полил цареву зятю из тазика для ног. Это, естественно, расстроило Геракла, и тот, чтобы призвать разгильдяя к порядку, дал ему подзатыльник.
   Если бы герой знал, чем это кончится, он с удовольствием поел бы и с грязными руками, а этого Хероя лучше бы выпороли на конюшне. Причем тот тоже, безусловно, согласился бы на такую рокировку, но сделанного было уже не воротить. От тяжелой руки Геракла побитый поливальщик скончался на месте.
   Ситуация получилась неоднозначная. С одной стороны, Геракл, как фактический правитель страны, мог развешать по городским стенам пятьсот таких мальчиков и был бы в своем праве. Но, с другой стороны, прибить пусть даже малолетнего гражданина, пусть и случайно — все равно преступление, за которое предусмотрено в лучшем случае изгнание из города.
   Геракла уговаривали остаться всем городом. Папаша незадачливого водолея Архител ходил за героем хвостом:
   — Геракл Амфитрионыч, да забудьте вы про это! Он такой был негодный мальчишка, я его сам утопить хотел, да все руки не доходили. Да я вам даже благодарен! И не переживайте из-за ерунды, у меня еще дома есть штуки три-четыре. Для вас всегда найдем. Не покидайте только нас.
   Но Геракл был непреклонен: закон есть закон. Как человек, возглавляющий местную исполнительную власть, он обязан следить за его неукоснительным соблюдением, а как человек, этот закон нарушивший, должен покинуть Калидон. Он попрощался с расстроенным тестем и под причитания Деяниры взвалил на себя тюки с ее барахлом и побрел в Трахину, где работал мэром его двоюродный брат Кеик.
   — Хорошим девочкам рады в раю, а плохим — везде, — рассуждал герой. — Не плачь, Дашка, мы нигде не пропадем.
   Вскоре на пути героя попалась некстати разлившаяся река Эвон. Для самого Геракла она препятствия не представляла, но рассчитывать, что балованная принцесса полезет в холодную воду, не приходилось. Переселенцы двинулись вниз по берегу искать какое-нибудь плавсредство и вскоре наткнулись на плешивого рыжего кентавра, сидевшего под табличкой: «Перевоз. 15 рублей одно пассажиро-место. Дети до 5 лет бесплатно, льгот нет». Чуть ниже висела табличка поменьше: «ИЧП „Эвон“, вас обслуживает водитель Несс К. Е.».
   Переправить на другой берег Деяниру кентавр легко согласился, но везти на своей спине еще и Геракла отказался наотрез даже за двойную плату.
   — Вас, барин, редкая лошадь сдюжит, — отговаривался проходимец. — А я существо пожилое, радикулиту подверженное. Мне тяжелое поднимать врачи не рекомендуют.
   Порешили на том, что перевозчик отвезет Деяниру («в лучшем виде доставлю, в лучшем виде») и багаж, а герой переберется самостоятельно. Принцесса уселась на спину труженику речного флота, и кентавр с песней «Волга, Волга, мать родная» пустился вплавь.
   Геракл тоже уже собрался, было, завязав манатки в львиную шкуру, пуститься на волю волн, как увидел, что кентавр как-то уж больно уклонился от курса. Вместо того чтобы править перпендикулярно береговой линии, взяв поправку на течение, он со скоростью неплохого катера рванул куда-то вниз. И с каждой минутой удалялся все дальше и дальше.
   В конце концов, отплыв почти на километр, Несс выбрался на небольшой песчаный островок, намытый волнами. И, судя по резким движениям и громким крикам Деяниры, собирался совершить деяние, каравшееся в РСФСР согласно статье 117 УК этой республики сроком лишения свободы до семи лет, а в греческом обществе, сообразно царившим в нем понятиям — так и вообще смертной казнью на месте преступления.
   Нужно было немедленно что-то предпринять, но не совсем было понятно, что именно. Выбор стоял, мягко говоря, небогатый. Бросаться вдогонку? Пока Геракл доплыл бы до острова, Несс успел бы претворить в жизнь половину «Камасутры». Стрелять? Почти километр до цели и огромный риск, что стрела попадет в отбивающуюся от охальника жену. События на острове развивались стремительно, и минутное промедление грозило обернуться непоправимыми потерями для чести и имени величайшего героя планеты.
   Твердо решив, какое из двух зол меньшее, Геракл поднял лук. Прицелился, выстрелили — попал! Чтобы свести риск зацепить Деяниру к минимуму, он взял прицел максимально высоко. Стрела лишь оцарапала спину подонку-перевозчику и не убила его на месте. Медленно разливающийся по телу яд уже не позволил Нессу совершить задуманное, но способность говорить тот сразу не утратил.
   — Он действительно великий, — шептал кентавр перепуганной даме. — Тебе будет трудно жить с таким, любая захочет отобрать его у тебя. Но я подскажу тебе, как сделать его только твоим.
   Шепот стал совсем тихим, и Деянира подобралась поближе.
   — Собери мою кровь и натри ею одежду мужа. Как только он наденет ее, не взглянет больше ни на одну женщину в мире. Хранить в сухом прохладном месте, защищать от попадания солнечных лучей.
   Тут яд Лернейской гидры, наконец, добрался до нервных центров и четырехногий злодей откинул копыта. Чести принцессы больше ничего не грозило, о чем она и сигнализировала Гераклу платочком. Пока герой сооружал плот и выгребал на нем к острову, Деянира успела собрать в кувшинчик из-под духов и спрятать в поклаже пол-литра кентавровой крови.
   — Вот же подлый народ эти с копытами, — говорил Геракл, правя к берегу. — Никогда не знаешь, какой пакости от них ждать.
   Деянира согласно кивала, задумчиво посматривая на багаж.

Глава 21
СМЕРТЬ ГЕРОЯ

   Формула «один переезд равен двум пожарам» одинаково применима ко всем жителям земного шара, и несомненное величие Геракла еще и в том, что он оказался неподвластен этому бытовому коллапсу. Кочуя по Элладе, как цыган по Бессарабии, в конце жизни он, как и в начале ее, входил и выходил в ворота городов с одним и тем же дорожным набором: лук, палица, львиная шкура и борода.
   Этого инструмента герою с лихвой хватило, чтобы совершить дюжину великих зачетных и еще массу неучтенных подвигов. А если ему и приходилось таскать с собой что-то сверх того, так исключительно по женским прихотям, быть свободными от которых не способны даже величайшие из мужчин.
   Сдав жену на попечение Кеика, Геракл незамедлительно занялся подготовкой новой войны. Проведя столько лет в относительно мирном строительстве калидонского абсолютизма, он, может быть, и не вспомнил бы ни про свою тетрадь с обидами, ни про оставшуюся там последнюю нереализованную запись. Но на следующее утро после приезда в Трахину к нему явился голубь.
   Возможно, если бы с таким письмом пришла, скажем, белочка, к этому можно было бы отнестись проще, списав увиденное на неумеренность при праздновании встречи с братом. Если бы пришел осел, его можно было бы просто прогнать пинками и забыть. Но голубь был в буквальном смысле послан свыше, о чем недвусмысленно извещал штамп олимпийской службы доставки предсказаний, и, несмотря ни на какие «кыш-кыш отсюда, проклятый», улетать не желал.
   Пришлось преодолеть тремор, тошноту и головокружение, снять с лапки пернатого записку и попытаться вникнуть в смысл написанного. Смысл был непростой. Додонская организация прорицателей извещала адресата, что их сотрудниками расшифровано в шуршании листвы священных дубов совершенно недвусмысленное предсказание, имеющее самое прямое отношение к герою.
   «Получателю сего, Алкиду Амфитрионовичу Гераклу, по прошествии пятнадцати месяцев предрекается долгая счастливая и безмятежная жизнь без войн, стихийных бедствий и прочих беспокойств (не считая семейных скандалов), если, конечно, он эти пятнадцать месяцев переживет». Счет за услуги и доставку был привязан к другой лапке голубя.
   Непонятно было, следовало ли из этого, что через пятнадцать месяцев Геракл вынужден будет либо умереть, либо отойти от активных дел. И если он умрет, то когда: в течение указанного срока или по прошествии его? И зачем ему это сообщают: чтобы предостеречь от всякой активности на ближайший год или, наоборот, побудить к ней?
   Человек действия, которому легче было разом свернуть гору, чем недельку походить окольным путем, пока не подъедет бульдозер, Геракл расценил это как призыв и ломать голову над последствиями не стал. Он вынул из еще не распакованного тюка спящей жены свою долговую тетрадь и убедился, что не воздал по заслугам лишь одному своему обидчику. Глупому лучнику Эвриту.
   По прошествии лет и после женитьбы на очаровательной, что было признано всеми, Деянире острота обиды несколько сгладилась. Иола уже не казалась той сладкой пышкой, о которой вместе с половиной мужиков Эллады мечтал только что дембельнувшийся герой. Но принцип не прощать обид был превыше всего, и Эврит должен был либо принести свои извинения и признать Геракла лучшим лучником страны, либо смыть обиду кровью.
   В принципе, герой был согласен на мирный вариант развития событий, но Эврит к этому времени, очевидно, бесповоротно спятил. Он не только отказался признать первенство Геракла в обожаемом им виде спорта (что было бы абсолютно объективно), но и как глава национальной федерации стрельбы из лука заявил, что рабы — пусть даже и бывшие! — не имеют права осквернять своими грязными лапами великое изобретение человечества — палку с привязанной к ней веревкой, именуемую лук! Дальнейшая переписка была бессмысленна, и Геракл велел объявить о наборе желающих выступить под его руководством в поход на Эхалию.
   Времена Фив, когда Гераклу приходилось чуть ли не на коленях уговаривать население встать под его знамена даже для защиты собственных домов, остались в далеком прошлом. Теперь конкурс на право вступить в победоносную армию Геракла был не менее суров, чем кастинг на «Фабрику звезд». Войско собралось в считаные дни и без малейших сомнений в успехе выступило на Эхалию.
   Возможностей устоять против Геракла у Эврита было не больше, чем у Ирака против коалиционных сил. Как писали на эту тему в патриотично настроенных эхалийских газетах, «шансы, несомненно, есть, но они равны нулю». Кэпитал оф Эхалия был взят штурмом, а сам Эврит — поражен той самой стрелой Геракла, первенство которой так упорно не хотел признавать при жизни.
   Некоторая неувязка произошла с Иолой. Так и оставшаяся из-за самодурства папаши без мужа девица до смерти перепугалась начавшегося штурма, лезущих со всех сторон мужиков, криков и огней. При этом предполагая, что ей, как представительнице свергнутого правящего дома, ничего хорошего от захватчиков ждать не приходится, Иола решилась на совершенно отчаянный поступок. Воспользовавшись суматохой, она забралась на крепостную стену и заявила, что спрыгнет вниз, если какой-нибудь негодяй сделает к ней хотя бы шаг.
   Сложно сказать, чего она могла добиваться таким образом. Как правило, переживших штурм принцесс отдавали в жены кому-нибудь из особо отличившихся в битве сподвижников вождя, если сам вождь был уже женат.
   Им редко грозили смерть или визит на невольничий рынок. Но и прав у Иолы в этот момент никаких не имелось, а потому и качать, стоя над рвом, ей было, собственно, нечего. Единственное, на что она могла не без оснований рассчитывать, так это на милосердие Геракла, которое тот и собирался проявить. Герой намеревался выдать Иолу по прошествии приличествующего времени за своего старшего сына Гилла. Но объяснить это девице он не успел.
   Со стороны происходящее выглядело довольно необычно, и внизу с обеих сторон стены собрались зеваки, которых можно было понять. Не каждый день царская дочка висит над головой, как мартышка на кокосовой пальме, и кричит, что сейчас прыгнет. Несколько предприимчивых джентльменов начали принимать ставки «прыгнет — не прыгнет», давая коэффициент три к одному, что свободное падение не состоится. И просчитались.
   Едва Геракл попытался подойти к Иоле поближе, чтобы поговорить, не перекрикивая шум ветра и гул толпы, как отчаянная дамочка сиганула вниз. Народ ахнул, но, как оказалось, преждевременно. По-настоящему ахать нужно было позже, когда стало очевидно, что, упав с десятиметровой высоты, Иола не только не разбилась в лепешку, но даже и не ушиблась. Чему виной оказалась пуританская мода, царившая в этот год на северо-востоке Греции.
   Многочисленные юбки на обручах, кринолины и разнообразные прочие фижмы в полете раздулись, набрав воздух, и неудачливая самоубийца приземлилась куда мягче, чем боярыня Ярослава в сказании о Евпатии Коловрате, бросившаяся с терема от злых татар. Геракл велел взять эквилибристку под усиленную охрану, а произошедшее описать и отослать в Академию наук как первый в мировой истории случай спуска с высоты на парашюте.