Смит Гай Н.. Лагерь

   Это был резкий удар вниз ладонью, он пришелся вдоль шеи. Скорее пощечина, и когда он отпустил ее, она рухнула на землю. Она подумала, что у нее сломана шея. Она извивалась, стремясь ощупать себя, свой желудок, шею, но руки ее не двигались. Она лежала там, словно брошенная мягкая игрушка, глядя вверх, видя возвышающуюся над ней фигуру; казалось, что человек этот вырос до гигантских размеров, он выглядел зловеще, потому что он не угрожал. Она дрожала, ожидая нового нападения, но его не последовало.
   Он впервые заговорил, и его голос был лишен выразительности, это был хриплый шепот.
   — Это было только предупреждение.
   Она попыталась произнести что-то, ответить, извиниться, заверить, но не смогла. Губы ее онемели, как после укола дантиста, и она сомневалась, что они когда-либо двигались.
   Так хладнокровно, никаких оскорблений, ничего личного, и это было самое ужасное. Работа, которую надо было выполнить, и он ее выполнил, выбрав время и место, прекрасно справился с заданием. Энн хотела закричать, но не решилась. Она боялась за свое тело, за повреждение внутренностей, за смещение шейных позвонков. Если ее парализует, она проведет остаток жизни в инвалидной коляске, и эти несколько секунд превратятся в ее постоянный кошмар.
   Человек повернулся, остановился и посмотрел, как будто ему пришла в голову запоздалая мысль.
   — В следующий раз они не узнают тебя, когда найдут, — сказал Малиман и скользнул в темноту.

Глава 15

   Рут Мейс не спала всю ночь. Гвин тоже ворочался, и она изо всех сил старалась не разбудить его, когда вставала с постели и шла на кухню за аспирином. Но от таблеток было еще хуже.
   Она сомневалась, говорить мужу, или нет. Он, конечно, не будет в восторге от перспективы появления еще одного ребенка, он нервничал и возмущался, когда она ждала Сару. Все это довольно скверно, да еще она вспомнила кое-что, о чем прочла в газете несколько недель назад. Нет сомнения, что это вызвало бурю протеста у женщин повсюду, хотя Рут и не могла вспомнить, к чему это привело.
   Правительство было обеспокоено небывалым ростом населения; число безработных перевалило за четыре миллиона, и проблему можно было решить лишь одним путем: разрешить семье иметь только одного ребенка! Она почувствовала, как ее охватила паника, в отчаянии Рут сцепила пальцы. Тогда эта проблема ее не так тревожила, никто ведь не волнуется, если дело не касается лично тебя, не так ли? Своих проблем хватает без того, чтобы заниматься чужими. Она и Гвин не собирались больше заводить детей, так что для них это не имело значения.
   В отчаянии Рут попыталась вспомнить прочитанное в газете. Подробности она не помнила, да она всю статью и не читала, только отрывки, остальное просто просмотрела. Когда же ограничение рождаемости стало законом? Конечно же этот закон уже вошел в силу, а если нет, то войдет ко времени родов. В прессе приводились сравнения с Китаем. Семье позволялось иметь лишь одного ребенка; существует бесчисленное количество методов контроля за рождаемостью, так что никаких оправданий быть не может. Наказание для родителей, преступивших закон, было суровое. О Боже, теперь она все вспомнила. Штраф 5000 фунтов и/или тюремное заключение сроком на два года для матери и отца, нарушивших закон. Рут едва удержалась, чтобы не закричать.
   И это было еще не все. Она поднесла ко рту сжатые кулаки, впилась зубами в костяшки пальцев. Власти были наделены правом забирать второго ребенка! Может быть, его поместят в приют; но это же не решит проблемы страны, потому что через несколько лет появится множество незаконных подростков, которые вот-вот пополнят армию безработных. Газеты как-то уклончиво писали о том, что будет с «конфискованными» детьми. Их ведь могли усыпить как ненужную кошку или собаку! Легкая смерть!
   Рут откинула простыню, свесила ноги на пол. И тотчас же подступила тошнота; никакого предупреждения, никакого выделения желчи из желудка, она едва успела добежать до ванной, ее сразу же вырвало. Она тужилась и напрягалась, чуть не потеряла сознание, стоя на коленях, опустив голову над унитазом, плача, когда ее рвало. Потом она отдыхала, держась за фарфоровый край, ожидая, когда пройдет спазм.
   Когда она вернулась в спальню, бледная и дрожащая, Гвин сидел в постели. Он посмотрел на нее красными, воспаленными глазами и, казалось, не мог ничего понять. Он опять был в смятении, он не был уверен, где находится; он не помощник ей в ее затруднении.
   — Тебе нездоровится? — спросил он наконец. Вопрос был лишен сочувствия, в нем, возможно, даже прозвучал оттенок раздражения, потому что его жена причиняла ему неудобство, нарушая его покой.
   — Меня стошнило, — она держалась за тумбочку. — Как и каждое утро за последние две недели.
   — Ты, наверное, ешь что-то такое или пьешь, от чего тебе нехорошо, — он смотрел на нее, скосив глаза, как будто не мог как следует сфокусировать зрение. — Думаю, это все от того, что ты кофе пьешь. Говорят, кофеин вреден, почему бы тебе не попытаться пить меньше кофе иди заменить его чем-то? Фруктовым соком или даже водой.
   — Ты не понимаешь, — резко и раздраженно сказала она. Внезапно она решила, что скажет ему. Разве не говорят, что разделенная беда — это полбеды? Но, может быть, к ее мужу это не относится, его заботят лишь проблемы финансового рода. Но все равно он должен узнать, раньше или позже. Она не могла вспомнить, сказала ли она Саре. А где же, кстати, Сара? Но сейчас это не имело значения.
   — Может быть, у тебя какой-то летний вирус, — пробормотал он невнятно. — Летом всегда бывают вирусы.
   — Нет, — она сделала глубокий вдох, заставила себя произнести эти слова. — Я беременна, Гвин!
   Он непонимающе смотрел на нее. Глаза его казались остекленевшими, серая пленка, покрывавшая их, медленно сползала. Губы его задвигались, сначала беззвучно, потом он проворчал:
   — Ты что?
   — Беременна. Жду ребенка. Попалась. Можешь назвать это, как хочешь, используя любое грубое выражение.
   Лицо Гвина Мейса утратило свой обычный здоровый цвет, щеки его побледнели, кадык заходил ходуном.
   — Это невозможно! — он собирался рассердиться, Рут достаточно хорошо знала все признаки надвигающегося гнева. Врач сказал, что ему нельзя волноваться, но, черт возьми, она слишком ему потакала. Ему придется смириться, потому что он будет ей нужен.
   — Ты во всем виноват, — резко сказал она. — Мне этот секс совсем не нужен, но ты все время требовал, а я позволяла тебе, чтобы ублажить. Теперь тебе придется расплачиваться за свое удовольствие. Ты утверждал, что презерватив не нужен, и я попалась во время климакса!
   — Боже мой! — он откинулся на подушки, уставился в потолок. — Но мы же можем что-то предпринять.
   — Например?
   — В твоем возрасте ты легко можешь сделать аборт.
   — Я не хочу делать аборт, Гвин. Более того, я не собираюсь делать аборт, и ты не сможешь меня заставить.
   — Боже ты мой! — на бледных щеках Гвина выступили два одинаковых красных пятна. — Ладно, если ты настаиваешь на том, чтобы рожать, не впутывай меня в это дело. Позже ты сможешь отдать его на воспитание.
   — Ты, очевидно, не знаком с новым законом о деторождении, — в этот момент она ненавидела его сильнее, чем в любой другой период их супружества. Эгоистичная свинья, ему нет ни до кого дела.
   — Я не слышал ни о каком законе, — ответил он.
   — Конечно, я и не ожидала, что ты будешь интересоваться, если там нет для тебя денежной выгоды. — ей вдруг захотелось отвесить ему пощечину, со всей силы. — Они сокращают численность населения, иначе планета умрет от голода, не будет хватать еды, все окажутся без работы. Ни одной семье не позволено иметь больше одного ребенка. А если закон нарушить, они могут посадить тебя в тюрьму. И они забирают ребенка, ты никогда не увидишь его. Вероятно, они его усыпляют. Ну, теперь ты понимаешь?
   — Тогда тебе придется сделать аборт, если не хочешь отправиться в тюрьму!
   — Подонок! — она никогда еще в жизни не ругалась, кроме тех исключительных случаев, когда иногда произносила плохие слова про себя, но сейчас он вывел ее из себя. — Я не собираюсь делать аборт, а штраф придется платить тебе, потому что у меня нет денег. И оба родителя отправятся в тюрьму. Подумай об этом!
   Это заставило его замолчать. Она наблюдала, как он все ниже опускался в постели, хватаясь за простыню, пытаясь натянуть ее на себя. Ты не можешь спрятаться в постели, Гвин, тебе придется смириться с фактом, что у нас скоро будет ребенок.
   — Где ты узнала всю эту чушь? — из-под простыни виднелись только его глаза.
   — Я прочла об этом в газетах. — Не спрашивай меня, в каких, потому что я не помню. Или видела по телевизору. Я не знаю. Я только знаю, что это правда.
   — Где Сара? — спросил он шепотом, как будто искал какую-то поддержку от своей дочери. Он умел управлять Сарой, и она была за него. Много раз из-за них Рут в слезах поднималась в спальню.
   — Я... — Рут закрыла глаза, потрясла головой, как будто пыталась припомнить. — Да, я помню. Она уехала отдыхать с Норманом.
   — Что?!
   — Ты слышал. Мы старались отговорить ее от этого, но у нас ничего не вышло. — Рут провела рукой по глазам. Им только не хватает сейчас, чтобы Сара объявила, что она находится в интересном положении, чтобы все они влипли. — Я думаю, нам следует смириться с этим, Гвин. Сейчас восьмидесятые годы, не пятидесятые. Мы не можем силой держать детей дома. Мы планировали приехать сюда, чтобы они находились с нами и мы могли бы за ними присматривать. Но подростки больше не ездят на отдых с родителями. Здесь только ты да я, и у нас возникла проблема.
   — Понимаю, — глаза его были закрыты, он выглядел усталым, — но я должен отдохнуть, Рут. Ты же знаешь, что сказал врач.
   — Отдохни, спи, сколько хочешь, — она стала одеваться, благоразумно открыв дверцу платяного шкафа и спрятавшись за ней, чтобы он не смог увидеть ее, когда она будет снимать ночную сорочку. — Пойду пройдусь, день прекрасный, прогуляюсь по лагерю. Если я тебе понадоблюсь, я около часа приду на ленч в ресторан. Бр-р-р. Не думаю. что смогу даже смотреть на еду!
   Он закрылся простыней с головой, лежал и слушал, как она передвигается, шуршит одеждой, чистит зубы в ванной. Быстрые шаги, хлопнула дверью. Он остался совсем один.
   Все это очень странно. И в вихре его мыслей одна вдруг поразила его, заставила напрячься и зажмуриться в темноте спальни. Если Рут беременна, то, может быть, отец ее ребенка кто-то другой! Другой мужчина!
   Он сел, отбросил простыню. Он увидел в зеркале открытой дверцы шкафа свое отражение — осунувшееся, потемневшее от гнева лицо.
   — Ах ты сука! — закричал он. — Сука подлая, ты тут спала со всеми подряд, а теперь пытаешься обвинить меня! И я почти что попался. Боже, да ты проклянешь тот день, когда родилась, дай мне до тебя добраться!
   Он встал с постели, покачнулся, упал на матрас, растянулся. Ужасно. Он не помнит, как ослаб. Лежа в постели, он услышал, как кто-то стучит костяшками пальцев по входной двери.
   Внезапно его обуял страх: кто-то стоит у двери и хочет войти. Кто-то чужой, это не может быть Рут, потому что у нее свой ключ, а больше он никого не ждет. Он с трудом натянул одежду. Из мятых брюк вылезала рубашка, волосы растрепаны.
   Стук раздался вновь, на этот раз настоятельный.
   — Подождешь... Проклятье... — Кто это может быть?
   Он никак не мог надеть как следует носки, пятки сползали в сторону. Он сунул ноги в туфли без задников, прошлепал в прихожую.
   — Иду, иду!
   На пороге стоял паренек со свежим лицом, рубашка с открытым воротом заправлена в аккуратные джинсы. Масса веснушек и сияющие глаза. Знакомое лицо. Чтобы вспомнить его, Гвину пришлось напрячься. Конечно же, это Норман Тонг, приятель Сары. Какого хрена он сюда приперся?
   — Здравствуйте, мистер Мейс! Все-таки я приехал.
   — Это я вижу! — Гвин придерживал дверь ногой, он не собирался разрешать этому прохвосту вваливаться сюда, как к себе домой. Парень слишком уж нахальный, по его, Гвина, мнению, он и пальцем не пошевелил после окончания школы, сразу сел на пособие и сидит до сих пор. Но котелок у него варит — решил жениться на дочери состоятельного человека, пусть, мол, он содержит эту парочку. Умно, но с Гвином Мейсом такие штучки не пройдут. Нет уж, сэр!
   Парень намеревался войти в шале; Гвин прикрыл дверь еще чуть-чуть.
   — Не стоит пытаться, отвали, приятель.
   — Я... — Норман Тонг был явно шокирован, он отступил на шаг назад. — Сара...
   — Послушай, друг, — Гвин выдвинул челюсть. — Что ты и моя дочь собираетесь делать — ваша забота. Вероятно, я не смогу остановить вас в наше время и в вашем возрасте. Но платить за все вы должны сами. Я вас снабжать не намерен. Ясно? Мы с женой приехали сюда, чтобы спокойно отдохнуть. Нам это необходимо. И уж ни в коем случае мы не хотим, чтобы вы тут вдвоем ошивались. Так что можешь отвалить! И можешь передать моей дочери, что я сказал!
   Гвин хлопнул дверью, отвернулся. Что за чертов хам! Столько шуму было насчет того, чтобы они могли поехать вдвоем и позабавляться, чтобы им не нужно было прислушиваться, не вернулись ли мы раньше времени, а теперь вот столкнулись с реальностями жизни! Денежки вам нужны! Решили, что поедут в лагерь и получат от папочки деньги, а когда они опять кончатся, поедут и получат еще! Не выйдет, со мной этот номер не пройдет! Валяйтесь в постели, сколько влезет, но не ждите, что я буду это оплачивать!
   У Гвина закружилась голова, перед глазами поплыло. Ему показалось, что пол прихожей поднялся перед ним, что он идет в спальню, будто поднимается в гору. Он рухнул на постель. Это волнение ему не на пользу; сначала Рут, теперь вот этот болван. Семья — это пустая трата времени, лучше быть одному.

* * *

   Норман Тонг отошел от закрывшейся двери совершенно ошеломленный. Он постоял, ожидая, что дверь снова откроется. Чтобы вылить на него поток новых оскорблений, это уж точно. Он вздрогнул. Но дверь не открылась.
   — Черт побери! — он говорил вслух. — Старик Гвин наконец-то тронулся. Этого давно следовало ожидать.
   Он медленно пошел прочь, не зная, что ему делать. Этот отдых с Мейсами с самого начала не обещал ничего хорошего, он предупреждал Сару. Он знал, что ничего не получится, что это безумие. Мейсы неохотно заказали ему место в отдельном шале, так что он и не был бы частью семейной компании на отдыхе, просто дополнением, довеском. Они согласились на его приезд под нажимом, потому что в противном случае он мог бы уехать в другое место с их дочерью, и они могли бы там переспать! Как же — с Сарой! Он, конечно, любил ее, но она находилась под слишком уж большим влиянием матери, ее правильного образа жизни, а обе они были под каблуком у старика.
   Но факт оставался фактом, он здесь, и собирается остаться. По всей вероятности, Сара отправилась куда-то с матерью, может быть, мать увела ее нарочно, чтобы подержать подальше от Нормана еще несколько часов. Они такие. Но у старика Гвина наконец-то крыша поехала. Ну и отдых мне предстоит, подумал Норман.
   Он не собирался опять идти в шале Мейсов. Да пошли они! Сара знает, где его найти — шале номер 13 в Сосновом лагере. Она рано или поздно появится. Так что лучше идти в свое шале и ждать ее там.
   День тянулся медленно. В час он пошел в закусочную, купил пирог и чипсы, взял еду с собой, чтобы поесть в шале. Он не хотел долго отсутствовать — вдруг Сара придет.
   Два часа. Ее все еще нет. Не стоит беспокоиться. Рут Мейс, несомненно, решила увести дочь на весь день, они, вероятно, не могут выдержать общество Гвина, и кто в состоянии обвинить их. Может быть, они поехали в город за покупками или на экскурсию в горы. Возможных вариантов множество. Он подождет.
   День был невыносимо жаркий, и он заснул в кресле. Когда он проснулся, был уже седьмой час. Боже, пора бы им вернуться! Он подавил соблазн отправиться в Красный лагерь и узнать. Нет, его только опять оскорбят. Пусть она придет сюда сама. В любом случае у него есть талон на обед в ресторане за столиком Мейсов, так что они встретятся. Они, конечно, сделают вид, будто ничего не произошло.
   Ресторан был полон. Норман стоял в дверях, неуверенно оглядываясь по сторонам.
   — Могу я помочь вам, сэр? — к нему подошел улыбающийся служащий лагеря в желтой форме.
   — А... да, — Норман протянул ему свой талон. — Я с Мейсами. Я только что приехал. Может быть, вы покажете мне, где их столик?
   — Следуйте за мной, сэр, — служащий стал пробираться через переполненный зал, остановился перед столиком с четырьмя приборами. — Это здесь, сэр. Официантка сейчас подойдет.
   Норман выдвинул стул, сел. Внезапно его охватило чувство одиночества, ему показалось, что никто больше не придет. Но это же глупо: Гвин просто не может платить за еду и не есть! Этот тип — ужасный жадюга, если речь идет о еде. Они скоро придут, повторял он про себя.
   — Будете заказывать, сэр?
   Норман поднял глаза. Молодая официантка стояла, держа наготове блокнот, проявляя нетерпение. Я занята, пожалуйста, не заставляйте меня ждать.
   — Я кое-кого жду, — он указал на три пустых места. — Я лучше подожду еще, если вы не возражаете.
   Она отошла без слов. Типичный лагерь отдыха, решил он, вечная спешка, ни у кого нет ни минуты покоя. Он взял меню, стал бесцельно листать его, не читая. Он был полон дурных предчувствий, совсем не голоден. Опять у него возникло чувство, что Мейсы не придут. Может быть, Рут и Сара повздорили с Гвином и уехали домой. Это маловероятно, но если это так, то они оставили бы ему записку в регистратуре.
   19. 30. Он оборачивался каждый раз, когда открывалась входная дверь. Входили отдыхающие, но Рут и Сары не было среди них. Он начал нервничать, подавляя желание выйти на улицу и ждать их там — ведь от этого они скорее не придут.
   — Добрый вечер, сэр.
   Он вздрогнул, потому что не услышал, как привлекательная темноволосая девушка в белом комбинезоне подошла к нему сзади. Инспектор, вот что было написано у нее на значке. Она улыбнулась, уселась рядом, в руке она держала блокнот, в котором что-то писала. Он ненароком заметил следу нее на шее — может быть, синяк, может быть, любовник укусил, это его не касается. Она время от времени потирала это место, как будто ей было больно.
   — Вы, должно быть, мистер Тонг, — она взглянула на него, ион подумал, что она чувствует себя неуверенно.
   — Да, — он говорил быстро, — я с Мейсами. Мистера Мейса я видел, но остальных — нет. — В его голосе сконцентрировалось все беспокойство последних нескольких часов,
   — А как вам показался мистер Мейс? — прямой вопрос, в лоб, это нечто большее, чем праздное любопытство.
   — Гм... — она смотрела в свой блокнот. — Боюсь, он довольно скверно себя чувствует, у него что-то вроде нервного срыва. Я понимаю. Ему нужен полный покой.
   — Тогда это место ему совершенно не подходит. — Норман внимательно наблюдал за ней. Она, казалось, была в замешательстве, как будто бы ей не следовало обсуждать проблемы Гвина Мейса с ним, Норманом Тонгом.
   — Напротив, — она попыталась одобряюще улыбнуться. — В нашем лагере можно превосходно отдохнуть. Все зависит от самого человека. Совсем нет необходимости идти в парк аттракционов и играть в бинго. Это вовсе не обязательно. — Она как будто выговаривала ему. — Да он ведь заболел после приезда!
   — Я хочу видеть миссис Мейс и Сару, — Норман становился упрямым, он чувствовал, что эта девушка собирается ставить ему палки в колеса.
   — Не думаю, что это возможно, — Энн Стэкхауз мило улыбнулась, чересчур уж мило. — Миссис Мейс страшно обеспокоена состоянием мужа. Она больше не приходит в ресторан. Я думаю, им приносят еду прямо в шале.
   У Нормана свело скулы, по спине забегали мурашки.
   — Тогда я должен увидеть Сару. Она моя девушка. Я только из-за нее сюда приехал.
   — Я... — инспектор помедлила, отвела глаза. — Боюсь, что это тоже невозможно.
   — Боже праведный! Почему же нет?
   — Саре тоже нездоровится, я удивлена, что вы не получили письма от миссис Мейс, но она, наверно, слишком занята мужем и не смогла сообщить вам. О, ничего страшного, не пугайтесь. Летний грипп, я думаю, но миссис Мейс решила отослать Сару, нагрузка слишком велика для нее.
   — С ума можно сойти! — Норман со скрежетом отставил стул. — Я в этом разберусь.
   — Прошу вас, не волнуйте миссис Мейс, она нездорова, для нее это было такое напряжение. Я вчера разговаривала с ней, и она сказала, что отправила дочь к родственникам, до тех пор, пока мистер Мейс и она не вернутся домой.
   — К родственникам! К каким родственникам?
   — О, ну откуда мне знать? — Энн поднялась из-за стола, наклонилась к нему и тихо сказала: — Но, пожалуйста, не волнуйте миссис Мейс, у нее возникли затруднения. Я думаю, она находится на грани нервного срыва. Иногда она не знает, кто она и где она находится. Я, честно говоря, не думаю, что вы много от нее узнаете.
   — Посмотрим, — Норман стряхнул с плеча ее руку.
   — Послушайте, почему бы вам не сесть, не заказать обед, не собраться с мыслями и отдохнуть. Могу порекомендовать тушеное мясо с картофелем, оно великолепно.
   — Я не голоден, — он повернулся и направился к выходу. Здесь творится что-то странное. Боже, я должен выяснить, все ли в порядке с Сарой.
   Он стоял на улице в ярком солнечном свете раннего вечера. Вокруг него болтали и смеялись люди, образовалась длинная очередь на бинго. Автоматический проигрыватель в галерее игральных автоматов соперничал с ревом музыки, доносящимся из парка аттракционов. Многоцветье, шум, настоящие искусственные джунгли, и внезапно Норман Тонг оказался в роли зверя, на которого ведется охота. Он хотел бежать, но не знал, куда. Он пошел прочь, все быстрее и быстрее, совершенно без всякой цели, все его мысли смешались, ему надо привести их в порядок.
   Внезапно он замедлил шаг, глаза его округлились. Впереди него шла женщина. Он узнал бы эту чопорную походку где угодно: спина прямая, движения резкие, короткие темные волосы с проседью.
   — Миссис Мейс! — закричал он, побежал вперед. Он соблюдал формальность даже в состоянии крайнего удивления и облегчения, так как посмел однажды назвать ее Рут и получил строгий выговор. — Миссис Мейс! Подождите!
   Она шла быстро, как будто опаздывала на встречу, она спешила, но и не теряла при этом достоинства: сумочка висит на плече, она не смотрит по сторонам.
   Он поравнялся с ней, зашагал рядом, заглядывая в ее бледное лицо. Губы сжаты, смотрит прямо перед собой, не видит его. Он чуть ускорил шаг, зашел впереди ее, снова позвал по имени. Ее глаза смотрели вперед, но не видели его. Женщина в трансе, сомнамбула. Не буди ее, это может плохо кончиться. Норман остановился перед ней, преградил ей путь. Она было попыталась свернуть в сторону, но он тоже сделал шаг в ту сторону. Она столкнулась с ним, отпрянула.
   — О, я очень извиняюсь, я такая неуклюжая!
   — Миссис Мейс, это же я!
   Она посмотрела, увидела его, но на ее застывшем лице не было признака того, что она узнала его. Удивленная улыбка: Простите...
   — Рут, это я, Норман. Норман Тонг!
   — Я думаю, вы ошиблись, — она сделал шаг влево, обошла его.
   На этот раз он ее пропустил. Он стоял и смотрел, как толпа, вышедшая из зала бинго, поглотила ее и скрыла из его поля зрения.
   Он отошел, шатаясь, в сторону, вышел из бесконечного потока пешеходов, оперся о стальной барьер. И впервые в своей жизни Норман начал сомневаться, не сошел ли он с ума.

Глава 16

   Небольшая церковь находилась позади кортов для игры в сквош и бадминтон. Это было самое обычное кирпичное строение, которому, казалось, было самому неловко за свое существование, и поэтому оно пряталось тут, опасаясь оскорбить кого-нибудь своим видом. Невысокое крыльцо вело к арочному порталу с распятием над ним. На небольшой доске висело объявление, сообщавшее, что по воскресениям причастие проводится в 9 утра, а утреня в 11. 30. Вот и все, что обозначало функции этого здания.
   По будням церковь была открыта с 11 утра до 9 вечера, чтобы ее могли посещать те отдыхающие, которые испытывали необходимость в утешении спокойной атмосферой церкви. Дополнительный сервис в лагере, стоимость его ничтожна. Капеллан лагеря большую часть времени проводил в игровом зале — он подчеркивал, что для него важно поддерживать отношения с современной молодежью, которая, возможно, однажды увидит Свет.
   Преподобному Уиллису нравились летние месяцы; это был уже его третий сезон в лагере, и он надеялся, что будет и четвертый, Здесь он чувствовал себя гораздо спокойнее, чем в приходе, где он помогал викарию. Здесь его время принадлежало ему, проблем не было. Мало кто из отдыхающих посещал церковь регулярно, число прихожан редко превышало тридцать человек, и его почти не беспокоили в течение недели. Тепленькое местечко, он этого и не скрывал. Но ведь кто-то должен его занимать, так почему бы и не он?
   В тридцать три года он начал толстеть. Больше всего он чувствовал это в жару, когда он не хотел напрягаться ни умственно, ни физически, самое большое его физическое напряжение была игра в настольный теннис.
   Службы становились все скучнее, они все время повторялись. Он был уверен, что прихожане о его проповедях того же мнения. Единственным разнообразием были псалмы и гимны, а его еженедельное обращение становилось все короче и короче. Никто его особенно не слушал, кроме, может быть, этой странной пары на первой скамье, которые были на причастии. Он обратил внимание на них на прошлой неделе, они, очевидно, приехали в лагерь на двухнедельный срок.