Смит Гай Н.. Лагерь

   — Тогда завтра вечером, да? — он наблюдал, как она поправила платье, взяла сумочку, вцепилась в нее, словно боялась, что кто-то отнимет ее.
   — Завтра вечером, — она улыбнулась дрожащими губами. — Может быть, выйдем из лагеря для разнообразия? Я хотела сказать, что я здесь работаю, и мне бы хотелось на несколько часов сменить обстановку. И, если честно, здешний ресторан мне совсем не нравится. Дешевка — она и есть дешевка, и рестораны в лагерях отдыха всегда будут кафетериями для масс, как бы они не старались. Лучше уж самому покупать еду, честное слово.
   Он стоял в дверях и смотрел, как она шла по освещенной аллее, одинокая фигурка, теперь к ее проблемам прибавилась еще одна. Его здравый смысл говорил ему, что надо спасаться, пока он не влип в историю. Но его сердце говорило ему совсем другое, и он знал, что останется.

Глава 6

   Дэвид Долман прожил в лагере уже неделю. С его узкого, худого лица с длинным, острым носом не сходило настороженное выражение, серые глаза вечно бегали, следя за окружающими. Он был невысокого роста, гибкий, с коротко подстриженными волосами, ему было под пятьдесят. Выцветшие джинсы Долмана совершенно не соответствовали темному пиджаку от костюма, который он носил в течение «канцелярских», как он их называл, лет. Говорил он редко и мало, и сарказм давно вошел у него в привычку, что раздражало тех, кто имел с ним дело.
   О своей профессии Долман, когда его спрашивали, говорил, что он — «профсоюзный деятель». Пять лет назад так оно и было, до того дня, когда он вывел две тысячи рабочих на незаконную забастовку, что противоречило промышленному законодательству. Поводом послужило сокращение перерывов на чай на пять минут, хотя эта потеря времени была более чем достаточно компенсирована премией за производительность. На этом митинге сила произнесенного слова победила логику, создала массовую истерию. Через два часа рабочие вновь стояли у станков, но Долмана уволил его собственный профсоюз, и эта обида все еще сидела в его анархистском сознании.
   С тех пор он превратился в одинокого воинствующего активиста. Он готов был оказать поддержку словом, а иногда и физическим действием любому делу, которое могло бы нарушить закон и порядок. Дважды полиция арестовывала его;
   один раз он был оправдан за недостаточностью улик, во второй раз оштрафован на тридцать фунтов. С него также взяли обязательство не нарушать порядок.
   В течение самого тихого периода своей жизни, то есть последние два года, он занимался тем, что строчил подстрекательские статейки для одной воинственно настроенной газеты, подписываясь инициалами — «Д. Д.». Даже редактор отказывался подписывать его фамилию полностью, потому что Долман пользовался сомнительной репутацией у читателей: он так и не добился победы, а неудачи не способствуют паблисити.
   Сейчас он ощущал потребность вновь быть услышанным, а не писать под псевдонимом, вот почему его занесло в лагерь отдыха «Рай». Именно в это время рабочие промышленных предприятий находились в отпуске. Рабочие и их жены будут здесь, а среди них найдутся охотники послушать его даже во время отдыха. Он часто посещал бары в дальнем конце лагеря, определяя опытным глазом свою аудиторию. Там он и познакомился с Артуром Смитом, главным смотрителем крикетной площадки в лагере.
   Артур был на год моложе Долмана. Копна его спутанных седых волос гармонировала с двухдневной щетиной, а вместе они подчеркивали неряшливый вид грязного и мятого серого комбинезона. Ноги Смита, обутые в резиновые сапоги, которые он носил зимой и летом, волочились по земле с унылым шарканьем, а на его лице застыло злобное выражение, молчаливый протест против лагерной иерархии.
   — Этот лагерь — насмешка над рабочими, — Долман купил своему приятелю вторую пинту горького пива. — Достаточно посмотреть вокруг, чтобы это увидеть. Все по схеме «они и мы», только замаскировано. Роскошные шале и лачуги, имущие и неимущие собраны здесь вместе, а половина этих идиотов слишком глупы, чтобы понимать это, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону переполненного бара. — Это точная копия среднего паба в городе. Свиньи у корыта. Ты пройди вверх по дороге и загляни в винный бар, приятель, и ты поймешь, что я хочу сказать.
   — Я видел, — служитель лагеря с шумом хлебал свое пиво. — Надираются каждый вечер и насмехаются над такими, как мы с тобой. Плюнуть хочется! — он сплюнул. — Богатые богатеют, бедные беднеют. Но чего зря волноваться, сделать-то все равно ничего нельзя!
   — Разве? — Долман пристально смотрел на него.
   — Да как пить дать. Правительство только о себе заботится, приятель. Держит рабочих в загоне, топчет их. Рабский труд. Знаешь, я сейчас получаю меньше, чем три года назад. Но выбора нет. Босс говорит, что тогда они наймут поденщиков. Вон сколько желающих — местные-то в очереди стоят на эту работу с мая по сентябрь. А потом опять садятся на пособие. А я вот за гроши делаю разную работу. Нет выбора, работы в этих краях мало.
   — А что об этом говорит твой профсоюз? — Долман, прищурившись, задавал наводящие вопросы один за другим. Ну же, приятель, скажи то, что я хочу услышать. Я тебя обрабатываю постепенно, но верно.
   — Профсоюз! Какой такой профсоюз?
   — Ты хочешь сказать, что у вас нет профсоюза?
   — Но не в чертовом же «Раю»! Когда тебя берут на работу, ты даешь расписку, что не принадлежишь ни к какому профсоюзу.
   — Бог ты мой! — наигранное удивление и возмущение. — И эти тупицы соглашаются работать на таких условиях?!
   — У них же нет выбора, — Смит осушил стакан, и Долман тут же потянулся за ним.
   — Дай-ка я еще тебе плесну, — он пошел к стойке, чувствуя на себе злой взгляд смотрителя крикетной площадки. Артур хорошо завелся, семена уже брошены. Не торопись, время есть. Пусть переварит то, что я ему сказал.
   — Думаешь, что-то можно сделать? — Артур взял стакан, сдул пену. Он почувствовал, что можно как-то компенсировать все эти горькие годы, но не мог представить, чем этот парень может помочь. Все же приятно, когда кто-то тебя понимает; молодые садовники ни хрена не смыслят. Он уже перестал пытаться объяснить им суть вещей. Придет осень, и они опять сядут на пособие и будут хулиганить.
   — Нужно заставить владельцев лагеря понять, что не они тут всему голова, — Долман перегнулся через стол, он не хотел, чтобы его кто-то подслушал.
   — Если ты о забастовке, то дохлый номер — тут же выпрут пинком под зад, — Артур Смит поджал губы, испачканные в пене. — Я тебе уже сказал, что им ничего не стоит найти замену.
   — Да я и не думал о забастовке, — продолжал Долман. — Хотя бы первое время. Но тем, которые тебя эксплуатируют, можно устроить веселенькую жизнь.
   — Как это?
   — Ну... — пауза, Долман на секунду закрыл глаза, будто глубоко задумался. — Ну, предположим, все косилки вдруг сломаются, траву нечем стричь. Или даже пожар в ангаре с оборудованием...
   — Господь с тобой! Они сюда полицию вызовут!
   — Ну и что? Если все обдумать как надо, полиция ничего не сможет доказать. Здесь можно устроить славненький погромчик, я имею в виду шикарные шале. Показать этим снобам, что они не лучше рабочих в их лачугах.
   — Но тогда богатые просто не станут приезжать сюда.
   — Совершенно верно! — Долман. улыбнулся одной из своих редких снисходительных улыбок — он знал, что Смит у него на крючке. Стадия первая; работы еще много. — И эти роскошные шале заполнят рабочие, такие же простые люди, как ты сам. Компании придется снизить цены, а не то лагерь опустеет. Вы вытолкнете отсюда средний класс, и в лагере будут отдыхать те, для кого он и был построен. Понятно?
   — Ну а мне-то от этого какая корысть?
   — Хороший вопрос. Сначала — никакой. Но ты больше не будешь послушным слугой. Ты, скажем, подстригаешь траву рядом с шале, а парень, который там живет, выходит и болтает с тобой, может быть, купит тебе пива или сигаретой угостит. Ты ему делаешь одолжение — он тебе дает на чай. Ты будешь работать на тех, кто хорошо к тебе относится, пойми! За тобой и рабочий класс пойдет. Каждому приезжающему в лагерь дают заполнить анкету и просят опустить ее перед отъездом в ящик в регистратуре. Уговори их писать, что если в лагере будет использоваться рабский труд, они сюда больше не приедут. Если действовать правильно, боссы испугаются, что лагерь в следующем году будет пуст.
   — Ты и вправду думаешь, что может сработать? — на грубом лице Смита отразился восторг. Пиво утопило его прежние сомнения.
   — Конечно сработает, но не сразу. Сначала необходимо избавиться от богачей. Пока они здесь, ничего не выйдет, они будут по-прежнему здесь верховодить. «Рабочие за рабочих» — вот наш девиз. Вы получите свой профсоюз, более высокую зарплату, хорошие условия, а через пару лет ты и твои товарищи будете тут хозяйничать, управлять лагерем. Такое бывало и в других местах, так почему не здесь? Но просто криком тут не возьмешь, нужно быть хитрее. И только в самый последний момент вы восстанете против тех, кто все эти годы срал вам на голову!
   — Разумно, — Артур Смит выпил еще пива и подумал, продлится ли их беседа еще на одну пинту.
   — Ты об этом поразмышляй, а завтра мы еще выпьем, — Долман был искусным игроком, он знал, когда надо подбросить приманку. — Но обо всем этом, Артур, — ни гу-гу, потому что не все такие умные, как ты. Нам надо все поточнее спланировать, выработать тактику. До завтра, приятель.
   Смит смотрел, как Долман пробирался к выходу сквозь толпу в баре и удивлялся, почему сам до этого недодумался.

* * *

   Дэвид Долман регулярно обедал в ресторане. Он ни за что не стал бы приносить еду из кафе или питаться чипсами. Даже когда он работал в профсоюзе, он каждый день съедал ленч в кафетерии для работников офиса. Престиж ценился высоко, и нельзя было зарабатывать авторитет у своих последователей с помощью фамильярности. Какова бы ни была их участь, Долман не разделял ее. Для себя у него было одно тайное кредо: «Нищие и имущие будут всегда, но нужно постараться не войти в число первых». То, что у него было, Долман хранил подальше, как, например, загородный дом в Девоншире. Что же касалось внешней стороны, то он жил в муниципальным «полуотдельном» доме в Лондоне. Это все была часть стратегии.
   В начале второй недели своего отпуска Долман оказался за одним столом с Джеффом Биби. Они оценивающе посмотрели друг на друга — естественное замешательство двух незнакомых людей, случайно оказавшихся вместе. Встреча двух мужчин во время отпуска, которые не привыкли к случайным знакомствам. Кивок, тщательное изучение меню.
   — Я буду есть суп и жаркое, — сказал Долман официантке и снова посмотрел на Джеффа. — А вы что будете, дружище? Я могу рекомендовать здешнюю пищу, это одно из немногих достоинств лагеря.
   — Фруктовый сок, камбалу и жареный картофель, — Джефф посмотрел вслед официантке. Он не был уверен, что его сосед по столу ему нравится; резкий, слишком самоуверенный, один из тех людей, чья компания может стать невыносимой. Вот цена, которую платишь за то, что проводишь отпуск в одиночестве. Он заметил Энн Стэкхауз, сидевшую за столиком какого-то отдыхающего на другом конце зала. Укол ревности; не будь идиотом, это ее работа.
   — Меня зовут Дэйв Долман.
   Джефф не протянул руку.
   — Джефф Биби, — он решил, что разговор будет не из простых.
   — Ну-с, и что скажете о лагере, Джефф? — прямой вопрос, и Биби понял, что Долман преследует какую-то цель.
   — Меня устраивает, я делаю то, что хочу. Как в старых, добрых лагерях отдыха.
   — Да-а? — тонкие губы Долмана исказилась в усмешке. — Но ведь старые добрые лагеря отдыха были построены для рабочего человека, давали ему все необходимое. А теперь они отнимают у него все это, строят шале для среднего класса и винные бары, затолкали рабочего в гетто в дальнем конце лагеря. Прячут его там, угодничают перед снобами. Изобретательно, но я-то все вижу. А вы?
   — Не могу сказать, чтобы меня сильно беспокоило, кто здесь отдыхает, — Джефф поборол в себе раздражение. Господи, он не намерен каждый вечер проводить в подобных разговорах. Может быть, Энн сможет устроить, чтобы его пересадили.
   Долман погрузился в мрачное молчание, а Джефф безучастно пил свой сок. Этот тип только и ждет удобного случая, не надо ему его предоставлять.
   — Добрый вечер, джентльмены.
   Сердце у Джеффа екнуло, когда появилась Энн в своем форменном комбинезоне и со значком «Инспектор»; ему по-детски захотелось вдруг всем объявить, что это его девушка. Погоди, это не так, у тебя с ней было лишь одно свидание. Боже, неужели она пришла отказать ему, только не это!
   — О, мистер Долман, — она проверила себя по блокноту. — Как вам нравится еда?
   — Еда нормальная, — безрадостная улыбка, — Все остальное — дрянь.
   — Понимаю. Но я занимаюсь лишь питанием, — внезапно голос Энн стал холоден. Она тоже невзлюбила этого типа. — О, а вот и официантка пришла, — Она повернулась на стуле, потянулась за тарелкой ростбифа и йоркширского пудинга. — Давай, Сюзи, я помогу. Ростбиф ваш, мистер Долман?
   — Мой, — ответил он грубовато, проследил, как Энн поставила перед ним тарелку. — Господи, да я никогда не видал такого места, где бы они так унижали рабочего человека. Набирают толстосумов, а рабочих от них прячут.
   — Боюсь, что я тут не при чем, — Энн уже вставала, многозначительно посмотрев на Джеффа Биби. — Но едой-то вы довольны, мистер Долман?
   — Скоро вы узнаете, доволен я или нет, милочка, — проговорил он с полным ртом и хрюкнул, что должно было обозначать разочарованный смех.
   Что за грубиян, подумал Джефф. Он нарочно прогнал Энн, это прирожденный скандалист. Наверно, профсоюзный активист. Джефф занялся едой, он не собирался портить себе отдых из-за типов, подобных Дэвиду Долману.

* * *

   В 23. 30 Энн пришла в ночной ресторан. Она выглядела встревоженной, оглядывалась вокруг, как будто боялась, что увидит ужинающего Долмана.
   — Ну и сосед мне достался за обедом! — Джефф сжал ее руку. — Он изо всех сил старался завести меня с того самого момента, как уселся, а так как я не реагировал, он до конца обеда слова не произнес. Неужели мне придется сидеть с ним за одним столом до конца отпуска, а?
   — Не беспокойся, я его уже пересадила, — она улыбнулась ему. — Он, кстати, хорошо известен за пределами лагеря. Он из тех людей, кто протестует против всех и вся, у него не раз были неприятности с полицией.
   — У вас дела заведены на отдыхающих?
   — Нет, но ведь репутация следует за человеком по пятам, — она отвела взгляд. — Между прочим, я думаю, было бы лучше, если бы нас не видели вместе после сегодняшнего вечера.
   — Так-ак, — неожиданный удар. — А что, твой любовник против?
   — Не говори так, Джефф, — глаза ее были затуманены слезами. — Обещаю тебе, что я больше не встречалась с тем человеком. Но он мой босс, и у меня могут быть неприятности.
   — О, я понимаю, — он принялся за свиную отбивную, которая показалась ему безвкусной. — Если так, то не бойся, дай мне отставку.
   — Это не так, обещаю тебе! — сказано было очень искренне. — Я не хочу иметь с ним никаких личных дел, но я хочу сохранить место работы. Хотя бы на некоторое время.
   — Согласен. Я и не ожидал, что бросишь свою работу только потому, что повстречала парня в отпуске. Если дело обстоит таким образом, то я не возражаю. Между прочим, я купил еще вина.
   — И я с нетерпением жду этого момента, — казалось, она стряхнула с себя все тревоги. — Надо признать, работа меня в последнее время утомляет.

* * *

   Они налили уже по второму бокалу вина, и беззаботный смех Энн, казалось, рассеял ее тревожное настроение. За окном раздавался шум из парка аттракционов — там бурлила жизнь. Прислушавшись, можно было различить голоса, выкликающие номера в зале для игры в бинго, соревнующиеся в своих попытках перекричать шум. Публика сновала взад и вперед, отдыхающие старались не упустить ни минуты своего отдыха. Место веселья и смеха, картонный мир искусственных развлечений. И все же, подумал Джефф, во всем этом ощущалась какая-то тайная тревога, он что-то чувствовал, но не мог понять, что именно. В некотором смысле центром этого ощущения была Энн Стэкхауз; она вчера намекнула, что лагерь — место не для него, что-то определенно тревожило ее в глубине души.
   — Когда закрывается лагерь? — он поцеловал ее и подумал, что не стоит тратить время на пустые разговоры.
   — 25 сентября, в этом году на неделю раньше. А что?
   — Я просто подумал... что ты потом собираешься делать?
   — Вернусь в свою квартиру в Кембридж, наверно, — ответила она. — Зимой буду работать в офисе фирмы.
   — Я и не знал, что главная контора «Рая» в Кембридже. В моем проспекте указан лондонский адрес. По крайней мере, чек я отсылал туда.
   — Я работаю не на лагерь, — она закрыла глаза. — Я в компании, занимающейся общественным питанием. — И словно бы для того, чтобы он не задавал больше вопросов, она нашла губами его губы, слегка раздвинула их, приглашая его язык.
   Он почувствовал, как она дрожит; она упала на диван, увлекая его за собой. Опять это было приглашение, по крайней мере, он так думал. Но Энн была другой, не такой, как все. Глупости, зря он возвел ее на пьедестал, окружил ореолом. Они были мужчиной и женщиной, они трепетали от страсти, но он все еще боялся сделать первый шаг, чтобы не разрушить все. Она разрешила для него эту проблему, просунув руку между их сомкнутыми телами и найдя его.
   — В спальне нам будет удобнее, — прошептал он и осторожно укусил ее за мочку уха.
   Она не сопротивлялась, когда он соскользнул с дивана, помог ей встать и повел в соседнюю комнату. Двое горящих страстью и желанием людей, которым было совершенно безразлично сейчас, что происходило в лагере отдыха «Рай».

Глава 7

   Ослиные бега, устраиваемые раз в неделю на главной спортплощадке, пользовались неизменным успехом. Площадка была ограждена с обеих сторон скакового круга, служителям приходилось постоянно следить, чтобы там не оказались дети, без конца предупреждать беспечных родителей. Все это являлось частью обстановки, потому что было достаточно трудно заставить двенадцать животных завершить круг. Служителю в яркой куртке обычно удавалось сделать это, спрягав в кармане морковку; этот ритуал был изучен ослами.
   Комментатор занял место на трибуне, возвышавшейся на высоте шесть метров на полпути до финиша. Повсюду царила совершенная неразбериха, ослы не слушались, пытались освободиться от своих юных жокеев, завидев человека с морковкой в кармане. Животных приходилось сдерживать.
   Без длинной рекламы эти бега потерпели бы фиаско. Комментатор писал мелом ставки на доске, объявляя их громким голосом для близоруких. Максимальная ставка — 50 пенсов, и букмекер в большой соломенной шляпе уже четверть часа объявлял о том, что пришла пора закрывать ставки. Но ставки закрывались только тогда, когда не было больше желающих.
   В бегах принимали участие шесть ослов, было предрешено, что нынче победу одержит Бенджамин III. Бенджамин выигрывал раз в месяц, деля почести по очереди с Джей-Джеем, Нодди и Джошуа. Так как семьи редко отдыхали в лагере больше двух недель, никто об этой хитрости не догадывался, а если и догадывался, то ставил на фаворита и был доволен, получив свои 20 пенсов выигрыша. Ослы содержались в лагере за счет скачек, поэтому проблем не возникало. Чем больше хаоса, тем лучше.
   Наконец старт был подготовлен, и толпа зрителей замерла. Флажок опущен — от выстрела давно отказались, потому что большинство животных пугались и бросались в противоположную сторону.
   — Пошли! — человек на трибуне должен был создавать атмосферу ажиотажа; наездники колотили ослов ногами по бокам, служители тянули за хомут. — Осторожно, отойдите в сторону, прошу вас, в любую секунду ослы могут помчаться на всей скорости. Уберите этого ребенка с трека! Благодарю, мадам. И вот Бенджамин III, наш лидер, уже вырвался вперед. Его догоняет Хоббит. Это, несомненно, самые захватывающие бега сезона!
   Бенджамин III был готов завершить свой бег, если бы его наездник ловко не вернул его на трек, притворившись, будто удерживает его. Сегодня ни один из ослов, казалось, не был заинтересован даже в морковке. Хоббита пришлось подталкивать сзади.
   — Бенджамину III удается сохранять лидерство, несмотря на жесткую конкуренцию со стороны Хоббита! Маффин сейчас на третьем месте. О, ну и бега у нас сегодня, леди и джентльмены!
   Толпа весело шумела, люди толкались, пытались пробиться поближе, чтобы увидеть финиш. Один из ослов, тащившихся сзади, смог освободиться и направился назад под добродушные визги и свистки. Служитель, отвечающий за Бенжамина III, выглянул на трибуну, получил сигнал. Отпусти его, Чарли!
   Бенджамин III галопом бросился вперед и перервал ленточку. Хоббит последовал за ним и стал вторым. Третье и четвертое места всегда определялись с помощью фотофиниша, это вносило оживление, добавляло подлинности этому неуклюжему шоу.
   Часть толпы старалась пробиться к будке букмекера — люди жаждали получить свои 20 пенсов, что означало бесплатную конфету для детей или полпакетика чипсов, которые казались особенно вкусными. Ох уж это чувство выигрыша!
   Организаторы бегов давно овладели искусством разряжать обстановку, когда шоу завершалось. Звучали громкие объявления о предстоящих мероприятиях, несколько раз назывались клички ослов-победителей. А если кто отправлялся на поле минут через десять, он мог проехаться на Бенджамине III. Бесплатно, конечно.
   Комментатор положил мегафон, скинул куртку. Было страшно жарко, но шоу удалось. Он опасался, что в один прекрасный день все рухнет, что начнется шум, послышатся крики, их обвинят в обмане, закидают подгнившими яблоками, которые Джимми, продавец из фруктового киоска, отдавал детям, если уж осы начинали его слишком одолевать. Но сегодня все прошло великолепно, и только это имело значение. Он спустился вниз по крутым деревянным ступенькам и направился к чайному киоску.
   Кто-то лез на трибуну. Люди заметили эту жилистую фигуру, но не обратили на человека особого внимания, даже несмотря на то, что на нем не было униформы работника лагеря. Возможно, какой-нибудь рабочий собрался разобрать это строение. В лагере люди не придавали значения многим вещам, потому что они их не касались. Человек этот, кто бы он ни был, взял в руки мегафон, поднес его ко рту.
   — Леди и джентльмены, братья, товарищи рабочие!
   — Боже милосердный, да кто это, черт возьми? — комментатор бегов, который уже почти дошел до чайного киоска, обернулся, услышав обращение. Служители глазели в удивлении, собравшаяся было расходиться толпа остановилась послушать. А вдруг изменилось время игры в бинго или же что-то бесплатно раздают.
   — Братья, мы все собрались здесь, в этом лагере, потому что мы все — так называемые рабочие в этой стране. Эксплуатируемые, забитые, выполняющие рабский труд, называйте это, как хотите, ибо пока такие как вы и я работают, другие богатеют и жиреют. И бездельничают. Даже здесь. Это место должно быть местом отдыха для рабочих, но только посмотрите, что творится вокруг. Посмотрите на тот дальний конец лагеря, на те роскошные шале, на винные бары и рестораны. Как же непохоже это на ваши жалкие домишки! На ваше гетто. Даже здесь вас эксплуатируют! Я спрашиваю вас: вы собираетесь с этим мириться? Разве вы еще не достаточно натерпелись?
   — Господи, это еще что за тип? — спросил служитель в желтой куртке. Его коллеги взглянули на него. Кто-то должен вмешаться. Но такого здесь никогда еще не случалось.
   — Я его сниму, — высокий человек в желтой форме с диагональной полосой на рукаве вышел вперед. — Вот чокнутый!
   Толпа вернулась. Обычно люди слушают, когда их много, это характерная черта стадности. Тишина, только из парка аттракционов долетают звуки, но он слишком далеко, чтобы заглушить выступающего. Какой-то комик, наверное, розыгрыш, как и ослиные бега, еще одно развлечение.
   Служитель ускорил шаг. Где, черт побери, служба безопасности лагеря? Вероятно, пьют чай и подсчитывают штрафы, полученные от туристов. Это их работа. Но их здесь нет, так что придется ему этим заняться. Он подошел к ступенькам трибуны, посмотрел вверх.
   Лицо у оратора умное, но черты его искажены фанатизмом, вены на лбу вздулись. Это, конечно, не розыгрыш.
   — Эй, приятель, лучше бы тебе спуститься, — он хотел произнести это повелительно, но слова прозвучали наподобие жалкой просьбы. Но человек на трибуне не слышал его, он начал новую обличительную речь.
   Господи, придется лезть туда, наверх! Человек в желтом боялся высоты и не любил неприятностей. Если в каком-то баре случалась драка, всегда можно было вызвать по радио больших и сильных парней из службы безопасности. Сегодня днем у него нет с собой радио, потому что раньше на бегах ничего такого не случалось.
   — Эй, приятель, лучше бы тебе спуститься! — громче на этот раз, но человек все равно его не услышал.
   Он начал нервно забираться по ступенькам, наступая на каждую. Сначала он проверял ступеньку наощупь, лишь потом наступал на нее всей тяжестью, заставляя себя смотреть наверх. Ради Бога, только не смотри вниз! Здесь до земли всего лишь метров шесть, но этого достаточно, чтобы сломать ногу. Или шею. Заткнись, идиот!
   Он передохнул, посмотрел на толпу сверху сквозь пот, стекающий со лба. Большинство зрителей вернулись, пришли послушать этого придурка! Идиоты недоделанные!