Смит Гай Н.. Лагерь

   Вот он почти наверху. И никто не пошел за мной, а если потребуется помощь? Премного благодарен, а что мне теперь делать, черт побери?
   — Замолчи, приятель, а? — голова и плечи служителя появились над платформой трибуны. Он видел ноги оратора с вывернутыми внутрь коленями, видел его грязные и рваные парусиновые туфли на резиновой подметке. Чертов бродяга, крикун, на игле, как пить дать.
   Говорящий замолчал, повернулся и посмотрел вниз. Их глаза встретились. Желтый почувствовал сухость во рту, ему захотелось поскорее спуститься вниз на твердую землю. Этот парень ненормальный, достаточно было увидеть его глаза, как он их вытаращивает, как смотрит неотрывно. С трудом переключается со своего ораторства на тот факт, что на его трибуне появился чужой. Остекленелые глаза Долмана прояснились, загорелись фанатической злобой.
   — И какого хрена тебе здесь надо, парень?
   — Я... тебе лучше спуститься. Нам надо разобрать трибуну!
   — Слезай отсюда, пока я тебя не столкнул, прихвостень капиталистов! Они подослали одного из своих слуг, чтобы заглушить правду! Отвали!
   Служитель собирался отступить, не желая ввязываться в физический конфликт, но он опоздал. Он увидел, как к нему движется нога Долмана, выбросил кверху руку, чтобы защитить свое лицо, и в тот же миг потерял равновесие. Он упал как раз в тот момент, когда этот оборванец, пробив его тонкую преграду, со всей силы ударил его в лицо. Он закричал, увидел под собой землю сквозь пелену боли, пролетел через головокружительный барьер. Это напоминало сон, когда тебе снится, как ты летишь с лестницы, но в самый последний миг просыпаешься. Но на этот раз он не проснулся.
   Звук удара, еще один, его тело подскакивает, скользит, переворачивается, он пытается ухватиться за ступеньки, пролетая мимо них. Не удалось. Он набирает скорость, слышит, как толпа кричит, насмехается все громче. Ублюдки, вам плевать, если я сломаю себе шею! Он рухнул на траву, перевернулся, выпрямился, почувствовал вкус крови во рту, затем ощутил боль; болело не только лицо, но и нога, согнутая под телом. Все вокруг он видел в темно-красном тумане, он чувствовал, что теряет сознание, он сжался от страха, потому что толпа издевалась над ним, люди обступили его со всех сторон, словно свора гончих, загнавших наконец раненую лисицу.
   Человек на трибуне вновь говорил, обращаясь к аудитории, словно ничего и не произошло. Будто его прервали на секунду, но теперь было всё в порядке.
   — Видите, братья, они боятся правды, но меня не заставишь молчать!
   Появились двое мужчин в серой форме, они бежали бегом, поспешно натянув каски, на поясе у них болтались дубинки. На их мундирах была надпись: «Служба безопасности лагеря». Происходят беспорядки, их нужно немедленно прекратить. Они не были готовы к этому, потому что до закрытия баров оставалось целых восемь часов. Они были официальными вышибалами, эта полиция «Рая».
   Они взбежали по деревянным ступенькам, чувствуя, как те трещат и прогибаются под их общим весом, приготовили дубинки. Внизу двое желтых занимались своим пострадавшим коллегой, вызывали по радио «скорую». Но прежде всего надо было схватить этого подстрекателя.
   — Прочь, капиталистические свиньи! — Долман стоял наверху, ему не было страшно. Он был только зол, что его опять перебили. Толпа зевак гудела — никто не ожидал, что за незатейливыми ослиными бегами последует такое великолепное развлечение. Это, конечно, розыгрыш, все подстроено нарочно. Цирк под открытым небом, натренированные ловкачи выполняют номер с падением. Может быть, они и зрителей пригласят поучаствовать. Несколько наиболее отчаянных приблизились; может быть забавно.
   Долман опять собрался ударить ногой по лицу, появившемуся над уровнем шаткого помоста, он вложил в этот удар всю силу своего гибкого тела. Он уже приготовился к результату этого удара, закричав от отчаяния и ярости.
   Но удара не последовало; как только он собрался нанести удар носком туфли по лицу, наполовину скрытому под хлорвиниловой каской, оно двинулось в сторону. Это было умелое резкое движение, как раз достаточное, чтобы избежать прямолинейного удара; осознанный, натренированный прием защиты, ни намека на панику. Долман невольно дрыгнул ногой кверху, его вопль совпал с растяжением мышцы паха. Он так сильно качнулся, что не смог удержаться, потерял равновесие: его поврежденная нога вытянулась, а другая подвернулась в лодыжке. Он выбросил руки вперед, хватаясь за воздух, словно неопытный ныряльщик, собравшийся прыгнуть с трамплина, но струсивший, когда было уже поздно. Долман неуклюже полетел вниз, изрыгая проклятья, сильно ударился о широкую ступеньку посередине лестницы, покатился вниз. Он упал с глухим стуком на траву примерно в метре от того места, где санитары уже укладывали на носилки первую жертву, и затих. Его незрячие глаза уставились на небо, краска быстро сходила с прежде румяного лица.
   Собравшиеся разразились аплодисментами. Этот фокус явно удался. Совершенно неожиданный балаган, изображающий конфликт профсоюзника и капиталиста, «плохого» и «хорошего», которые в результате оба оказались на носилках.
   — Так ему и надо! — младший офицер службы безопасности уже начал спускаться вниз. Он не торопился, потому что спешить было незачем. Оставим этого ненормального для парней из «скорой», пусть они отвечают.
   — Давай допьем чай, Джо, и айда, займемся делом.

* * *

   Тим Моррисон был главным управляющим лагеря отдыха «Рай» со времени его открытия. За счет фирмы он мог себе позволить жить без забот на территории лагеря, шить модные костюмы у дорогого портного, курить сигары и иметь хорошо оснащенный бар во внушительном офисе, а также посещать парикмахера каждые две недели, чтобы содержать в порядке свои завитые волосы пепельного цвета. В 38 лет им двигало честолюбие; он был любитель женщин, но до сих пор не попался в сети супружества. Может быть, когда-нибудь, если правление сдержит свой намек на обещание сделать его директором. Хитрый и ловкий, он умел блефовать; если ошибался, всегда при необходимости мог найти козла отпущения. Популярность среди работников лагеря не могла служить средством для повышения по службе, а фамильярность лишь рождала злобу.
   Ежедневно возникали проблемы; он поручал заниматься ими другим, а потом проверял, чтобы удостовериться, что они разрешены. Старайся, чтобы посетители были довольны, создавай репутацию.
   В зале регистратуры имелась его фотография в рамке с подписью золотыми буквами: «Главный управляющий». Пусть тебя видят и узнают — таков был его девиз.
   Каждодневными проблемами занималась администрация; уж Тим об этом позаботился. Он находился в своем офисе с 9. 30 до 15. 30, диктовал письма личной секретарше и отвечал на те телефонные звонки, на которые никто другой бы не смог ответить. Вне «часов в офисе», как он постоянно напоминал своим служащим, его обязанностью было ходить по территории лагеря, внимательно следить за тем, чтобы все было в ажуре. Чтобы узнать, хорошо ли работают люди в барах и довольны ли посетители, ему было необходимо там бывать, выпивать.
   Но заботы Тима Моррисона, его кошмары начались тогда, когда профессор Мортон и его группа ученых появились в лагере с явного благословения правления директоров. Тим считал, что его вынужденная подпись на документе о неразглашении служебных тайн была почти оскорблением. Он с самого начала проявил свою дипломатичность, свою лояльность по отношению к фирме. И все же они настаивали, и ему пришлось подчиниться этой безумной идее. Если вся эта история просочится наружу, им всем будет крышка и, вероятно, правительство тоже пойдет ко дну.
   Он зажег сигару, но на сей раз не для того, чтобы произвести впечатление — дорогой гаванский табак был необходим ему для успокоения нервов. Ему надо было чем-то занять руки, а иначе он начнет ломать пальцы, крутить ими, как нервный школьник, вызванный на ковер к строгому директору школы. А когда этим директором школы был профессор Мортон, твои внутренности угрожали вывернуть наружу весь обильный ленч.
   — Всем разговорам об этом нужно положить конец, — Мортон говорил тихо, пожевывая черенок трубки и добавляя табачного дыму к уже прокуренному воздуху офиса главного управляющего. Дверь была закрыта, доносился только стрекот пишущей машинки — в соседней комнате Клэр осиливала утреннюю диктовку своего шефа. — Ничего страшного не произошло.
   — Пострадали два человека, — Тим снова заерзал на стуле. — Служащий лагеря и отдыхающий. Кто-то из них, а то и оба могут поднять шум.
   — Долман этого не сделает. Мы сами этим займемся, не тревожьтесь.
   — Разве он один из ваших... подопытных кроликов!
   Глаза Мортона сверкнули за толстыми стеклами очков, что указывало на его гнев, но он быстро совладало собой.
   — Да, он один из наших участников эксперимента. Он, кажется, крайне воинственно настроен, это чувство доминирует в его системе. Нам известно, что он довольно много времени проводил с вашим главным смотрителем крикетной площадки Артуром Смитом.
   — От этого Смита одни неприятности, да он к тому же и лентяй. Я его уволю, избавлюсь от него для вас.
   — Ни в коем случае. Мы хотим продолжить за ним наблюдение. За Долманом придется... присмотреть. Он, кажется, растянул лодыжку, и у него сотрясение мозга. Его нужно вернуть в шале и...
   — Ему необходима медицинская помощь. Его должны осмотреть в городской больнице, может быть, даже оставить на ночь.
   — Его нельзя отправлять в больницу. Мы не можем допустить, чтобы его «осматривали». Проследите, чтобы из вашего медпункта его доставили в его шале. Распорядитесь, чтобы это сделали сейчас же, пока какой-нибудь идиот не вызвал «скорую» из города!
   Рука Тима Моррисона заметно дрожала, когда он поднимал трубку и набирал номер. Отрывистая команда, которая, как он надеялся, скрыла дрожь в его голосе. Он опустил трубку на рычаг.
   — Готово, — он весь вспотел. — Даже если они и решат, что я с ума сошел. Они как раз собирались позвонить в больницу. Хотя нашего сотрудника придется отправить в больницу, у него нога сломана. Это уж нам точно скрыть не удастся.
   — Согласен, — Мортон позволил себе изобразить слабую удовлетворенную улыбку. — Но мы должны поддержать его дух. Удвойте его компенсацию и отправьте домой на весь остаток сезона, полностью сохранив его жалованье. Он не будет задавать вопросов.
   — Но кто-то другой может это сделать.
   — Естественно, но ответ прост. Долман был под хмельком, он забрался на трибуну и свалился оттуда. Господи, да пьяные дерутся в лагере каждый вечер. На сей раз просто все вышло чуть красочнее. Мы снимем с Долмана действие препарата, он все забудет, а если станет задавать вопросы, мы ему эту версию и предложим. Ему еще повезло, что не вызвали в полицию, чтобы арестовать за нарушение порядка. У него репутация скандалиста, он не раз вступал в противоречие с законом, так что будет только рад, что так все вышло, поверьте мне.
   Тим Моррисон вздохнул с облегчением. Профессор дал ответы на все вопросы. На этот раз. А что будет в следующий? Именно это беспокоило главного управляющего. Риск сохранится до тех пор, пока ученые будут здесь.
   — Хотите выпить? — Моррисон кивнул на бар в углу комнаты. Потому что я никогда еще так не нуждался в этом.
   — Почему бы и нет? — Мортон улыбнулся, явно расслабился. — Мне, пожалуйста, рюмочку виски. Вообще-то я кое о чем хотел вас попросить. У вас нет под рукой папки со списками отдыхающих?
   — Клэр сейчас принесет, — Моррисон нажал кнопку. — Вы хотите данные о ком-то определенном?
   — Да, — выражение лица профессора стало жестким. — Если у вас есть какая-то информация о парне по фамилии Биби, какой мы не располагаем, мы бы были очень признательны".

Глава 8

   Днем время для Джеффа Биби тянулось бесконечно долго. Он утратил способность расслабляться, стал нервным, раздражительным. Он бы хотел, чтобы его отпуск проходил так: скорее бы пролетал день и наступала бы ночь. Потому что внезапно Энн Стэкхауз полностью завладела его мыслями. Он не мог дождаться наступления темноты, когда она проскальзывала в его шале как какая-то тайная любовница.
   Он лежал на небольшом скалистом пляже лагеря, не замечая визга детей, не слыша шуршания волн о гальку. Воспоминания о прошлой ночи все еще были сильны в нем; они вновь и вновь отдавались друг другу, пока, наконец, Энн не согласилась остаться на ночь. А когда музыка радиобудильника разбудила их, они обнялись и опять любили друг друга. Он опасался, что все это лишь эротический сон, от которого он очнулся, что единственной реальностью было его возбуждение.
   Отныне дни станут лишь перерывом, временем для отдыха и приготовления к ночам страсти. Мысль о том, что он снова влюбляется, опьяняла его. Дверь Джеммы закрылась, дверь Энн открылась для него. Как будто так и должно было случиться, так быстро, что для сердечных мук не осталось времени. Рай в «Раю», и ни он, ни она не хотели, чтобы этот праздник кончился. И все же в глубине души его терзало глухое чувство беспокойства, что что-то не так. Энн что-то скрывает от него, это точно. Он почти убедил себя, что она не изменяет ему. Хорошо, у нее есть проблемы, у нее была связь с боссом, и она хотела ее прекратить, но не хотела бросать работу. Это было понятно. Но он чувствовал, что дело куда сложнее. Вот почему его причудливым эротическим мыслям мешали гнетущее сомнение, страх, что сегодня все будет кончено. Для него это был бы удар, который никогда бы не смогла нанести ему Джемма.
   Он перевернулся на живот, взглянул на часы. 13. 35. Как раз время ленча в ресторане, он едва успевает. Нет, он не хотел туда идти; во-первых, он не голоден. Он собирался заказать сегодня обед в шале, подготовить все к приходу Энн. И еще купить пару бутылок «Блу Нан», ее любимого вина. Будет почти так же хорошо, как и в том ресторане, где они ужинали.
   Он встал, медленно пошел прочь с пляжа, осторожно ступая по гальке, пока не добрался до песка. Маленький паровозик тащил три открытых вагончика вдоль побережья. На поезд была очередь. Ему не хотелось ждать, да он и не спешил никуда. Он пошел по стальным рельсам, готовый отпрыгнуть в сторону, как только заслышит шум возвращающегося поезда.
   Дневные любовники уединились в кустарнике, подростки обнимались и целовались; он позавидовал им, у них нет жизненных осложнений, они могут быть вместе весь день и всю ночь. Никаких тайн, никаких загадок. Нет, он не завидует им, решил он, потому что ни у одного из этих парней нет Энн Стэкхауз. Он оказался счастливчиком, и в конце концов все будет хорошо.
   Джефф дошел до конца пляжа и ушел с берега, направившись к большому озеру для лодочных прогулок с таинственным островом, поросшим деревьями. Дикие утки и нырки на воде не обращали внимания на гребцов, большая стая канадских гусей паслась на траве между озером и первым рядом двойных шале. Люди закусывали, сидя на траве, бросали крошки гусям, которые Торопились подобрать их, вытянув шеи, предупреждающе шипя на случай, если это уловка. Они не доверяли людям, а лишь терпели их присутствие, брали то, что им предлагали, но соблюдали осторожность.
   Джефф слышал шум, доносящийся из парка аттракционов, видел, как медленно поворачивалось чертово колесо; отдыхающие визжали на американских горках, получая удовольствие от того, что внутри у них все переворачивалось. Энн была права: это место не для него, но сейчас он бы не согласился поменять его даже на Багамские острова. Его отпуск, не суливший ничего хорошего, превратился в самый великолепный в его жизни.
   Он начал размышлять, что будет делать, когда эти две недели подойдут к концу. Он должен будет вернуться на работу, это несомненно: пристройка майора Бриггса ждать не станет, еще есть множество мелких дел. Энн' останется здесь; может быть, ему удастся освобождаться на уик-энд, приезжать сюда в пятницу вечером и оставаться до воскресенья. Хотя бы два месяца, пока лагерь не закроется. Он попытался сообразить, легко ли будет ему добираться из дома до Кембриджа.
   Галерея игровых автоматов тоже не для него, эти устройства заряжены таким образом, чтобы ограбить тебя, в щель бросаешь монеты по 2 и 10 пенсов, которые не особенно жалко, пока не оказывается, что уже поздно. Некоторые становились просто одержимыми этими автоматами, тратили весь свой недельный заработок, отдавали все деньги однорукому бандиту в местном парке аттракционов. Они привыкали к этой игре, как к наркотику. Джефф считал все эти игры скучными, они вообще не стоили того, чтобы рисковать.
   Его взгляд невольно задержался на парне, стоящем у входа в главную галерею. Сомбреро низко надвинуто на глаза, чтобы оставить в тени черты лица, несмотря на густые, свисающие усы видна усмешка на его тонких губах. Полы кожаного жакета откинуты назад, правая рука покоится на кобуре пистолета 45-миллиметрового калибра. Но особенно выделялись глаза: осколки холодного голубого цвета, вставленные в пластмассовые впадины таким образом, что где бы ты ни стоял, они все равно тебя видели. Бросали вызов.
   И если ты не мог узнать его, то надпись над его оцепленной канатом кабинкой сообщала тебе, что он — СТРЕЛОК. «Испытайте быстроту вашей реакции, сразившись с ним», — было написано более мелкими буквами, а к стойке прикреплена еще одна копия пистолета, под которой находилось отверстие для монеты. Подбежал мальчишка, вытащил пистолет из кобуры, не опустив в щель монету, и тут же загорелась неоновая надпись, сообщившая ему, что он «обманщик». Мальчишка сунул пистолет обратно в кобуру и дал деру, словно боялся наказания. Казалось, больше не было охотников принять вызов.
   Джефф Биби невольно загляделся на эту фигуру, так похожую на живого человека. Он поиграл в кармане десятипенсовой монетой, раздумывая, поводил ногтем большого пальца по ее зубчатому краю. Это всего лишь проверка ловкости, приз не предусмотрен. Победишь этого парня в стрельбе или потеряешь свои деньги — это, по крайней мере, честно. Электронное оружие, более реалистичное, чем воздушный пистолет. Он пожал плечами, бросил монету в щель, и голова стрелка дернулась кверху.
   — Когда я скажу «бери пушку», приятель, то бери ее. Или мотай отсюда!
   Трескучая запись с этой угрозой, произносимой с нарочитым американским выговором, доносилась из спрятанного микрофона. Джефф напрягся, сжал рукоятку пистолета на стойке, пристально посмотрел в ненавистные глаза и вдруг подумал, как выглядит любовник Энн. Босс, морщинистый и седой, безжалостный, получающий все, что хочет. Его сексуальная привлекательность в том, что он стар и опытен, что он всего добился. Парень, я ненавижу тебя, я разнесу тебе башку! — Бери пушку!
   Джефф схватился за пистолет, вытащил его из кобуры. Внезапно им овладела паника: кто первым выстрелит, тот и будет жить. Мальчишечья игра в ковбоев с игрушечным пистолетом с одним пистоном, если пистонов больше не было, ты орал «бах!». Он нажал на курок, увидел, как замигал свет над трясущейся фигурой стрелка, который держал теперь пистолет на уровне бедра. ПРОМАХ.
   — Не повезло, приятель. Давай, попробуй еще разок, или мотай отсюда! — запись была неразборчивая, полустертая. Может быть, стрелок пил.
   Джефф положил пистолет в кобуру, держа руку на прикладе. Свет опять погас. Он весь напрягся и дрожал. Идиот, впавший в детство! Он быстро огляделся. Никто не смотрит, все увлечены бросанием денег в автоматы.
   — Бери пушку!
   Джефф не торопился, он аккуратно вынул оружие из псевдокожаной кобуры. Стрелок не так ловок, как он думал. Механизм был устроен так, что эту игру ты должен выиграть, потому что деньги обратно не получишь. Джефф поднял пистолет, прицелился в грудь мишени. Джефф затаил дыхание, нажал на курок и на сей раз услышал слабое «клик».
   Фигура стрелка дернулась, раздалось какое-то мычание, как будто он испугался, голова его упала на грудь, а рука с пистолетом опустилась. Мертвый, он держался на ногах. Попал!
   ПОПАДАНИЕ. Неоновая надпись стала зеленой, затем исчезла. Пистолет стрелка опять был в кобуре, он выпрямился и вновь принял первоначальную позу, словно зомби, только его нарисованные голубые глаза видели все вокруг, высматривали следующего, кто бросит ему вызов. Бывший любовник Энн, ее босс; пуля прошла через сердце. Так сказать, 10 пенсов за удовольствие от садистской фантазии.
   Джефф положил пистолет в кобуру, снова огляделся и вздрогнул, потому что в дверях стояла девушка и внимательно смотрела на него. Небольшого роста, темноволосая, обшарпанные джинсы и блузка, грязная и рваная. Их взгляды на секунду встретились, и он в замешательстве покачал головой. Я и на самом деле большой ребенок, играю дома в ковбоев и индейцев в свободное время. Господи, да я это сделал лишь для того, чтобы избавиться от скуки, это ведь лучше, чем однорукие бандиты. Я только что застрелил бывшего любовника моей девушки. Господи, он чувствовал себя круглым идиотом.
   Девушка все еще неотрывно смотрела на него. Он опустил глаза, но понял, что не может не смотреть на нее. Она выглядела настоящей бродяжкой, из тех, которые околачиваются на автобусной станции после наступления сумерек и, прячась в темноте, просят у тебя дать прикурить, когда ты быстро проходишь мимо. Кто-то ее здорово избил, судя по ее лицу. Левый глаз посинел и заплыл, нижняя губа разбита. Бедняга, но это не мое дело, она, видимо, повздорила со своим парнем. Заведи-ка этого стрелка, милая, и отведи душу. Тебе это здорово поможет, могу поклясться.
   Боже, ну и духота здесь, даже голова кружится. Столько времени он тут зря потерял. Джефф быстро пошел к крутящимся дверям.
   — Извините!
   Ее голос был на удивление культурным, а в том, как она вышла ему навстречу, поднесла к губам самокрутку, чувствовались манеры. Из смятой бумажки торчал табак. Он остановился, вновь почувствовал растерянность.
   — Извините, у вас случайно не найдется огонька?
   — Конечно, найдется, — он невольно начал шарить в карманах, пока не нащупал цилиндрическую автоматическую зажигалку, затерявшуюся в куче мелочи.
   Он вынул ее и зажег для девушки. Теперь он близко видел ее лицо; девушка была настоящей красавицей, вернее, была бы, если бы кто-то не избил ее. Пострадавший глаз почти закрыт, губа перестала кровоточить совсем недавно, на подбородке остался след крови.
   — Благодарю, — она глубоко затянулась, наполнила дымом легкие. — Вы, наверное, не согласитесь мне помочь, ведь нет?
   Джефф Биби насторожился, виновато огляделся по сторонам, испугавшись вдруг, что здесь может оказаться Энн. Он положил зажигалку в карман, опустил глаза.
   — Смотря в чем. — Зависит от многих вещей, я не собираюсь вмешиваться в какую-нибудь историю.
   — Здесь рядом есть чайная. — Она подошла совсем близко к нему. — Может быть, мы могли бы там поговорить.
   Ему бы надо было сразу уйти, ускорить шаг и затеряться в толпе, снующей вокруг сувенирных магазинов. Вместо этого он позволил девушке пойти рядом с ним, и теперь вот они сидели за угловым столиком переполненного бара, а, перед ними стояли кружки с чаем. Так вот начинаются отпускные романы. Он смотрел на густую коричневую жидкость и думал, как ему теперь из всего этого выбраться. Можно встать И уйти. Попозже, пусть она сначала расскажет свою историю.
   — Так вы победили Дикого Билла? — она растянула в улыбке разбитую губу.
   — Только со второго раза. Да я просто время хотел убить. — Черт, я проговорился, что не спешу. О Боже! — Так в чем ваша проблема?
   — В этом, — она потрогала пальцем рану на губе. — Меня между прочим, звать Синди.
   — Привет, я — Джефф.
   — Я проститутка, — она говорила без всякого выражения, просто констатировала факт. Так же точно она могла бы сказать: «Я продавщица».
   — А..? — он вздрогнул от удивления, подумал, что, может быть, ослышался.
   — Проститутка, я продаю свое тело, — девушка говорила медленно, как-то невнятно, но очень спокойно, как воспитательница детсада, объясняющая что-то малым детям. — Я беру тридцать фунтов, но должен быть презерватив. Это ведь разумно в наши дни, правда, Джефф? И еще — оргазм может быть только один раз.
   — Нет, спасибо, — он почти поднялся со стула, но она схватила его за руку, твердо, но по-доброму, словно извинялась, а на лице ее было умоляющее выражение.
   — Простите, я вовсе не пристаю к вам, мне не нужно было так говорить. Я просто пыталась объяснить, кто я такая. Вы ведь понимаете, да?
   — Слишком хорошо понимаю, — он снова сел, разозлившись на себя, что не ушел. — Я этим не увлекаюсь. У меня есть девушка. — По крайней мере, я так думаю.
   — О, прекрасно, — она улыбнулась. — Да я бы и не хотела, чтобы вы стали делать что-то против желания. Но если вы передумаете, я готова. Я наблюдала, как вы стреляли. Видите ли, здесь не так-то много одиноких мужчин, только подростки. А мне надо с кем-то поговорить, потому что я влипла в историю. И здорово влипла.
   Ну вот, начинается, подумал он. Несмотря на ее культурную речь, она вела себя по-детски. Неудачница из среднего класса, может быть, чуть простовата. Нет, она наркоманка, он был теперь в этом уверен. Она накачалась, мысли ее перепутались, она стала чересчур сексуальна, и ее приятель бросил ее. От этого она в отчаянии. Но его это не волнует.
   — Я боюсь возвращаться в шале, потому что мой парень меня снова изобьет, — ее настроение резко изменилось, в здоровом глазу светился ужас, поврежденный был закрыт. И ее ладонь, лежащая на его руке, дрожала.