Страница:
– Про что вы?! Про что вы?! Я не понимаю, – забеспокоился священник.
Тем временем Рохля успел подкрасться к Томмазо Кампанелла и теперь прятался в какой-то нишке едва ли не в полуметре от него.
– В нашем районе скоро соберется сходка очень странных воров, – прошептал Рохля так, чтобы услышал Томмазо Кампанелла. – Учти, произошедшее с Шубкой свалят на тебя: Шубку постигнет судьба мальчика из соседнего дома.
– Господи, кто это?! – вскрикнул Томмазо Кампанелла от неожиданности. – Кто ты?! Где ты прячешься?! Выходи!
– Кто здесь?! Кто здесь?! – заволновался в свою очередь, услышав голос Томмазо Кампанелла, священник.
Рохля тем временем быстро отбежал в сторону и спрятался за прямоугольной тумбой, на которой мерцало множество свечей, поставленных за упокой чьих-то душ.
Ошарашенный Томмазо Кампанелла начал бестолково метаться по церкви, заглядывая во все темные углы, пытаясь найти говорившего. Паспорт-Тюремный следовал за ним, впрочем, никакого участия в поисках не принимая. Священник же выскочил из своей каморки и направился в сторону приятелей.
Прятавшийся совсем в другом конце церкви нищий Рохля увидел, как из-за дверки медленно, пошатываясь от усталости и все сильнее охватывавшего его отчаяния, вышел Таборский и, никем в этой суете не замеченный, покинул церковные пределы.
Глава XXXIV
Тем временем Рохля успел подкрасться к Томмазо Кампанелла и теперь прятался в какой-то нишке едва ли не в полуметре от него.
– В нашем районе скоро соберется сходка очень странных воров, – прошептал Рохля так, чтобы услышал Томмазо Кампанелла. – Учти, произошедшее с Шубкой свалят на тебя: Шубку постигнет судьба мальчика из соседнего дома.
– Господи, кто это?! – вскрикнул Томмазо Кампанелла от неожиданности. – Кто ты?! Где ты прячешься?! Выходи!
– Кто здесь?! Кто здесь?! – заволновался в свою очередь, услышав голос Томмазо Кампанелла, священник.
Рохля тем временем быстро отбежал в сторону и спрятался за прямоугольной тумбой, на которой мерцало множество свечей, поставленных за упокой чьих-то душ.
Ошарашенный Томмазо Кампанелла начал бестолково метаться по церкви, заглядывая во все темные углы, пытаясь найти говорившего. Паспорт-Тюремный следовал за ним, впрочем, никакого участия в поисках не принимая. Священник же выскочил из своей каморки и направился в сторону приятелей.
Прятавшийся совсем в другом конце церкви нищий Рохля увидел, как из-за дверки медленно, пошатываясь от усталости и все сильнее охватывавшего его отчаяния, вышел Таборский и, никем в этой суете не замеченный, покинул церковные пределы.
Глава XXXIV
Молодежь – барометр общества
Оказавшись на улице, Таборский быстрым шагом подошел к краю тротуара и принялся ловить такси – он хотел скорей добраться до кафе в котором, как он думал, находится сейчас Лассаль. Ему нужно было всего лишь недолго поговорить с великим артистом. Он хотел узнать правду об одном, давно мучившем его случае, относившемся к очень старой истории. Затем, после разговора, полагал Таборский, он вернется в церковь и всю ночь проведет в бдениях над гробом воспитавшей его вместо родной матери старухи Юнниковой.
На его удачу водитель первой же остановившейся машины согласился отвезти его в центр столицы за весьма умеренную плату, и через каких-то двадцать минут машина остановилась в узком, кривом переулке в исторической части Москвы.
Собираясь рассчитаться с подвезшим его водителем, Таборский сунул руку в карман пальто, но бумажника там не оказалось. Однако в этот момент он почему-то не занервничал, вспомнив, что, как ему теперь казалось, накануне, садясь в поезд, убрал, для надежности, бумажник в маленький чемоданчик-дипломат, который потом, в купе, спрятал в багажный ящик под сидением. В другом кармане пальто у него было еще немного денег и, отдав почти все их за подвоз, Таборский сердечно попрощался с водителем, с которым болтал всю недолгую дорогу и успел чуть ли не подружиться, и вылез из машины.
Ба!.. Справа, на другой стороне улицы, словно из-под земли, вырос темный дом – обветшалый, очевидно, дореволюционной постройки. И там, в первом этаже этого дома: окна, закрытые изнутри красными щитами, вывеска «Кафе – бар», открытая настежь дверь. В ее проеме двигались неясные силуэты, которые, впрочем, через секунду исчезли.
Он быстро пересек улицу, разглядев чуть поодаль два каких-то больших необычных автобуса, от которых к окну в первом этаже дома тянулись толстые провода. Таборский вошел в открытую дверь и оказался в узком, с длинным зеркалом вдоль всей стены, гардеробе, из которого, в свою очередь, другая открытая дверь вела дальше, в едва освещенную залу. Там в полусумраке виднелась барная стойка с пивными кранами. Напротив приполка, за которым располагалась собственно комната гардероба с вешалками и курил в ожидании посетителей гардеробщик, высилась узенькая деревянная конторка, поцарапанная и облезлая. За ней стоял далеко не молодой верзила с тяжелым, угрюмым лицом, взимавший с каждого гостя плату за вход. Мрачный верзила был одет в черные рубашку и брюки, на шее у него висела массивная золотая цепь.
Таборский остановился…
– Сколько за вход? – голос приемного сына старухи Юнниковой прозвучал хрипло. Сейчас он хотел только одного: поскорее увидеть Лассаля, поговорить с ним, а потом поспешить отсюда прочь, из этого сумрачного места, обратно в церковь, – даже по сравнению с темными церковными сводами со стоявшим под ними печальным гробом это преддверие кафе казалось мрачным, исполненным неизбывной тоски, где, кажется, все светлое и чистое в человеке должно было окончательно погибнуть, уступив свое место в человеческой душе неприкрытому разврату и прочим бесчисленным порокам.
– А тебе сюда точно надо войти? – спросил вышибала, глядя на Таборского слишком внимательно, слишком пристально – не так смотрят вышибалы на обычных посетителей. – Кафе-то для молодежи…
Таборский замер. Он не мог сразу сообразить, чем может обернуться для него то, что кафе – для молодежи. Ему надо было повидаться с великим артистом Лассалем и только. Могло ли то обстоятельство, что кафе – для молодежи, как-то помешать этой встрече?
В этот момент из залы вышли две худенькие девочки. На вид им было лет по семнадцать, не больше. Глянув мельком на Таборского, они прикурили, встав рядом с ним, свои сигареты от зажигалки, которая оказалась зажатой у одной из них в кулачке, и принялись с миленькими и свежими улыбавшимися личиками о чем-то тихонько болтать.
Но вот… Начало разговора… Таборский невольно разобрал несколько грубейших нецензурных ругательств. Какими тоненькими, какими вроде бы неопытными еще голосками они были сказаны! Мыслимо ли это?! Но нет, он не ослышался!
– Видишь?! – сказал верзила, потом разрешил: – Проходи пока бесплатно. Может, тебе здесь будет не очень уютно. Тогда просто уйдешь. Останешься – я к тебе подойду.
Таборский сдал в гардероб пальто и, сжимая в своей руке ручку чемоданчика-дипломата, как завороженный приблизился ко второй, внутренней двери. В последнюю секунду, перед тем как окончательно шагнуть в особенно сгустившийся в этот момент в зале полумрак, словно желая и надеясь еще вернуться обратно в гардероб, он задержался и, обернувшись, глянул на верзилу. Потом отвернулся, посмотрел в пол у себя под ногами. Вновь обернулся к верзиле…
Но тот, едва поймав последний взгляд Таборского, мрачно проговорил:
– Здесь только те, кому не больше двадцати. Таборский прошел внутрь…
Не успел он сделать и нескольких шагов, не успел привыкнуть к полусумраку, как в зале вспыхнуло яркое освещение, и на него, Таборского, под салютовавший грохот ударных инструментов, были направлены сразу несколько телевизионных камер…
Прежде он никогда не бывал в студенческом клубе. Впрочем, в это заведение, видимо, могли прийти любые юноша или девушка – необязательно те, что учились в институте или университете, – но Таборский в первые мгновения определил для себя, что большинство посетителей здесь именно учащиеся высших учебных заведений. Он немного растерялся – стало понятно, почему охранник так загадочно разговаривал с ним. Черт побери, надо же было сунуться!
Тем временем перед ним возникла очаровательная и юная, как и все здесь, девушка. В руках она держала поднос, на котором был лишь стакан водки, накрытый ломтиком черного хлеба.
– Милости просим, милости просим!.. – провозгласил ведущий этого вечера, снимавшегося телевидением. – Как и было обещано, следующему вновь прибывшему, кто бы он ни был – юноша или девушка, – стакан водки от заведения и от меня лично, разводящего сегодняшней вечеринки Сергея Лассаля!..
Таборский вздрогнул и вперился в ведущего – столь же юного, сколь и уверенного в себе. Он пытался разглядеть в нем черты его покойной матери. Затем, разряжая к облегчению очаровательной девушки затянувшуюся паузу, Таборский взял с подноса стакан водки и махом, без всякого стеснения, опрокинул его в глотку, затем отправил в рот кусочек черного хлеба. Смущаться перед телекамерами актер Таборский, хоть и не игрывал давненько, не привык!
Девушка приняла у Таборского пустой стакан, взяла его за руку и повела приемного сына старухи Юнниковой, жующего черный хлеб, на сооруженный посреди залы невысокий помост с расставленными по нему стульями, на которых уже сидели напротив друг друга двое юношей и две девушки. В пространстве между юношами и девушками расхаживал, держа в руках огромный оранжевого цвета меховой микрофон, сынок Лассаля. На нем был кожаный пиджак, очень похожий на тот, что носил этим вечером Господин Радио, и лаковые ботинки с пряжками, того же фасона, что и ботинки Паспорта-Тюремного. Только те, что были надеты на сынке Лассаля, в отличие от тех, что были на Паспорте-Тюремном, выглядели гораздо более изящно и, судя по всему, стояли совсем недавно в витрине дорогого магазина на какой-нибудь центральной улице.
– Итак, как мы с вами и решили, третьего юношу выбрала злодейка судьба! – произнес, делая жест в сторону Таборского, сынок Лассаля.
– Меня, юношу, выбрала злодейка судьба? – удивленно переспросил Таборский.
– Правда, он не совсем как бы уже и юноша и не отличается, судя по цвету лица, трезвым образом жизни, но что делать – любовь зла. Особенно, любовь с первого взгляда! – иронизировал сынок Лассаля. – Любовь зла, возможно, кто-то из девушек, пришедших этим вечером в наше заведение и сидящих на этих замечательных стульях, полюбит и вот такого несвежего любителя юных дев, разгуливающего по ночной Москве в поисках оных дев. Что тут сказать? Ведь именно его подарила нам в этот вечер в качестве пятого участника игры злодейка судьба!.. Впрочем, что же с того, что он уже далеко не восторженный и романтически настроенный юноша, он ведь при этом и не девушка, а значит, и он может стать парой для одной из участниц нашей игры.
Тут Таборский наконец обратил внимание на прикрепленные к противоположной стене залы большущие буквы, составлявшие вместе название телевизионной игры, что проходила здесь этим вечером: «Любовь с первого взгляда».
– Сергей!.. Если вы будете злым, мы вас прогоним, – неожиданно сказала наиболее красивая из двух девушек, сидевших на помосте. – В нашей компании давно не хватало «не мальчика, но мужа». Кстати, кто вы? – обратилась она к Таборскому. – Расскажите нам о себе. Здесь такие правила: каждый участник игры сначала в двух словах рассказывает о себе.
Некоторые сидевшие за столиками и стоявшие вдоль стен юные посетители засвистели и захлопали в ладоши, подбадривая Таборского:
– Давай-давай, папаша, не стесняйся! Твоя жизнь еще не кончилась: еще прямо здесь и сегодня полюбит тебя кто-нибудь, какая-нибудь красивая и молодая! Расскажи о себе и начинай играть с нами! Ты же вон какой крепкий мужик! Небось, не прочь закрутить любовь с молоденькой девушкой?!
Впрочем, среди кричавших такие слова были в основном сильно подвыпившие молодые люди, в то время как раздавались и другие зрительские голоса, принадлежавшие девушкам:
– Прекратите эту мерзость!.. – кричали они Лассалю. На что сынок Лассаля отвечал:
– Я бы и рад, но не могу ничего поделать. Я уже дал слово, что следующими участниками игры станут первые юноша и девушка, которые войдут в кафе после моего объявления.
– Но он же не юноша! – возражали негодовавшие девушки-студентки.
– Но он хочет быть молодым, он хочет всегда оставаться юношей. В конце концов, я же не знаю, быть может, ему для чего-то надо стать юношей, может он что-то в своей юности забыл сделать? Ведь так, уважаемый только что вошедший посетитель молодежного кафе?
В этот момент водка ударила Таборскому в голову, и неожиданно он рассмеялся.
– Да, так. Я ощущаю себя молодым человеком двадцати пяти лет. Мне кажется, после двадцати пяти лет в моем теле жил какой-то другой человек, не я, – проговорил приемный сын старухи Юнниковой пьяно улыбаясь.
– Так я и думал! – радостно провозгласил сынок Лассаля. – Ведь если человек в его возрасте набрался смелости прийти в молодежное кафе, то это может означать только одно – он хочет вернуть свою молодость. Не могу же я лишить человека права вернуть свою молодость! По-моему, вечная молодость – это просто прекрасно!
– Как вам самому не противно?! Как вы смеете так оскорблять человеческое достоинство?! – кричали некоторые девушки-студентки уже Таборскому. – Нам противно на вас смотреть!
– Мне уже плевать на все и вся, – мрачно проговорил Таборский. – Я буду рад дойти сегодня до самого дна, пусть это даже дно унижения. Может быть, какие-то боги с Олимпа хотят, чтобы я выпил всю эту чашу страданий. И как только я это сделаю, они оставят меня в покое, и кошмар кончится. И я вновь стану прекрасным юношей Таборским, который мечтает совершить свой подвиг.
– Ну что ж, – проговорила красивая студентка, сидевшая напротив Таборского на помосте. – Раз вы все для себя решили, не соизволите ли вы наконец представиться? Не ровен час сюда войдет еще одна девушка, которая тут же попадет на этот помост, и нам станет не до вас…
– Я – Таборский, – представился Таборский с застывшим, грустным лицом. – Муж… Изменяю своей жене… Шляюсь вот в поисках, так сказать, приключений. Ведущий все правильно определил. Зашел в кафе на огонек.
Между тем невысокий помост, на котором сидели участники игры, был окружен со всех сторон вплотную подступившими к нему посетителями кафе. Вытяни Таборский, сидевший на краю помоста, руку, и он бы мог коснуться кого-нибудь из зрителей.
– Господи! Зачем он пришел сюда? – проговорила одна из девушек, стоявших неподалеку. – Неужели он не понимает, что ему здесь не место?! Что здесь с ним сделают?.. Что здесь с ним сделают?!
И тотчас, словно эхо, понеслось по залу:
– Что здесь с ним сделают?.. Что здесь с ним сделают?.. Что здесь с ним сделают?..
Таборский посмотрел по сторонам и обнаружил, что в толпе, окружавшей помост, в разных местах стояли несколько студенток в одинаковых масках поросяток. Как на подбор, эти студентки-поросятки были полненькие и невысокого роста. Именно они и повторяли, как заклинание, это «Что здесь с ним сделают?», которое, словно шелест листвы в ветреную погоду, непрерывно разносилось по залу.
– Прекрасно!.. Прекрасно! – проговорил Лассаль-младший. – Теперь мы знаем, кем является новый участник нашей игры: это чей-то неверный муж, развратник. Можно сказать, Сатир. Кстати, а посетители кафе, которые одновременно являются нашими зрителями, знают, кто такой Сатир? Ну, кто знает, кто такой Сатир?.. Ответившему от меня приз – большая бесплатная рюмка водки.
Неизвестно, ответил бы кто-нибудь из зала на этот вопрос, но тут неожиданно сам Таборский взял у сынка Лассаля микрофон и сказал:
– Сатир – это древнегреческое мифологическое существо с козлиными волосатыми ногами и копытцами. Поведением отличается крайне мерзким и развратным. Отсюда и название болезни – «сатириазис», при которой мужчина вступает в многочисленные плотские связи.
– Да-да, вот именно! – согласился с ним сынок Лассаля, беря микрофон обратно. – Вступает в многочисленные связи, шляется в поисках приключений, в поисках, так сказать, сомнительных удовольствий. В день всех влюбленных такой оборот дела, такой участник телеигры, посвященной любви с первого взгляда, – это самое оригинальное, что можно вообще придумать. Кругом в день всех влюбленных на улицах и в многочисленных кафе встречаются юные и прекрасные, романтически настроенные создания и дарят друг другу милые подарки, а в нашем кафе на сцене – Сатир с ужасным, истасканным и изборожденным временем и пороками лицом, к тому же неравнодушный к алкоголю, что тоже сказывается на коже лица. Ну ничего, и не такое в жизни поправимо! С помощью кремов и гелей, которые выпускает фирма-спонсор нашей сегодняшней вечеринки, можно помочь вернуть молодость еще и не такому посетителю! – ловко подвел разговор к нужной ему теме сынок Лассаля. – Кстати, дорогие гости, спонсор призов нашей сегодняшней вечеринки косметическая фирма…
И тут он назвал международный концерн, благодаря телевизионной рекламе известный широкой публике.
Тем временем официантка принесла Таборскому обещанную большую бесплатную рюмку водки, и он тут же махом выпил ее, поставив пустую рюмку обратно на поднос, а на помост из залы поднялась девушка с красивым черным портфолио в руках. Сынок Лассаля передал ей оранжевый меховой микрофон, и она, раскрыв портфолио, с немного нудной интонацией принялась зачитывать текст с какой-то лежавшей там бумажки:
– Человек в тридцать пять лет… Лицо: произошли значительные изменения. Прежде всего это касалось кожи, которая высохла почти повсеместно за исключением крыльев носа и подбородка. Под глазами собралась лимфа и обозначились значительные круги. Лимфа собралась мешочками. Кроме того, появилось несколько не очень крупных бородавок, которые тем не менее были заметны и придавали всему лицу выражение некоторой высохшей усталости…
– Подождите-подождите! – перебила ее красивая студентка из находившихся на помосте. Вот уже несколько минут она сидела на своем стуле и не отрываясь смотрела на Табор-ского:
– Зачем вы сказали про Сатира и про многочисленные плотские связи?! Зачем вы так методично напиваетесь? Вы вовсе не грязный и не низкий! Быть может, вы действительно ищете чего-то по кабакам, вступаете в какие-то плотские связи, но душа у вас вовсе не грязная и не низкая, вы просто ищете любовь, которую вы никак не можете найти. Но и не найдя ее, просто так успокоиться и жить вы не можете! Ведь так?
– Да, так! – согласился Таборский. – Быть может, это вы – моя любовь?
Она вздрогнула.
– Значит, когда вы говорите про сатириазис и про то, что вы шляетесь, вы на себя наговариваете?.. Вы же говорили, что вам хочется дойти до дна сегодня вечером? – не унималась красивая девушка.
– Да, я наговаривал на себя! – сказал Таборский. – Меня легко принять за Сатира с волосатыми козлиными ножками, но я не Сатир. Я, на самом деле, юноша, которого заколдовали! Полюбите меня с первого взгляда и колдовство отступит. Вот увидите! – водка все сильнее действовала на него. – У меня мрачное прошлое: три жены-алкоголички, Воркута, мглистый Север, но полюбите меня, дайте мне шанс!.. И колдовство отступит.
Лицо красивой студентки стало ужасно печальным.
– Полюбить вас? – прошептала она. – Мне кажется, вы гораздо благородней, чем старались выглядеть поначалу… Но вот что: откуда вы знаете, быть может, меня тоже заколдовали, и я, на самом деле, ужасная старуха, принявшая обличье молодой девушки, ужасная старуха, Наина из Пушкинского «Руслана и Людмилы»? Не боитесь вы полюбить меня? Быть может, так же как вы ловите в свои сети юных дев, я ловлю прекрасных юношей?
– О нет, я не ловлю юных дев в сети! – взмолился Таборский.
– Зачем же вы тогда пришли в молодежное кафе? Вы – такой видный мужчина и могли бы осчастливить какую-нибудь тетеньку среднего возраста… Но вы пришли сюда, в молодежное кафе… Идите туда, куда вам теперь положено идти!
– Я не хочу никого осчастливливать! Я не хочу тетенек среднего возраста! Я хочу вновь стать самим собой! Я – не я! – вскричал Таборский. – Я не могу идти туда, куда положено тому, кто сейчас зовется мной!..
Он начал испуганно озираться по сторонам:
– Какой-то кошмар!.. Куда я попал?! Я – ловлю юных дев! Надо же такое сказать! Какой-то ужас! Это они, девы, всегда ловили меня!.. А я не знал, как от них сбежать, потому что мне надо было учиться, учиться и еще раз учиться. Мне надо было играть на сцене и писать мои пьесы. Я ловил только одну деву – его мать! – он посмотрел на сынка Лассаля. – И то, можно сказать, что это она ловила меня. Но сказать, что я ловлю юных дев, – это уже слишком! Да как вы смеете!.. – в зале раздался хохот. – Зачем мне ловить юных дев, если это юные девы всегда ловят меня?! Не понимаю… Смеетесь?..
Неожиданно Таборский окинул зал тяжелым, угрюмым, звериным взглядом, как какой-нибудь хищник смотрит на своих жертв. Смех тут же смолк.
– Я очень сильный человек, – сказал Таборский. – Во мне столько силы, что я могу гнуть подковы… Я очень талантливый человек. Во мне столько таланта, что каждый из вас убийственно жалок по сравнению со мной. Я знал, что вы станете смеяться! Я – лошадь, коняга, которая тащит свою коляску посреди жалкой человеческой толпы… Я очень талантливый человек. Никто из вас, присутствующих в этом зале, не может со мной сравниться в таланте! Я – житель Олимпа, изгнанный с него, изуродованный, осмеянный и униженный. А вы – ничтожества, которые все вместе не стоят и одного моего мизинца. Ну что ж, идите сюда! Кто будет бить мне морду за то, что я назвал его ничтожеством? Нет среди вас настоящих смелых мужчин?! Идите сюда, ничтожества, любому я сверну шею без особых усилий…
Тем временем представительница косметической фирмы растерянно переводила взгляд с Таборского на красивую студентку, не решаясь продолжить свое выступление.
Наконец сынок Лассаля вмешался, как будто ничего особенного и не происходило в зале только что:
– Уважаемые участники игры, я вас прошу не прерывать представителя нашего замечательного спонсора…
И девушке с изящным портфолио:
– Продолжайте, пожалуйста!..
– Человек в возрасте сорока лет… – вновь заговорила представительница косметической фирмы. – Лицо: изменения очень значительные. По сравнению с восемнадцатью и даже двадцатью пятью годами – это уже совсем другой человек: кожа окончательно высохла, стал крайне заметен ее неприятный рельеф, глубокие складки, морщины. Одним словом, впечатление отталкивающее, особенно в глазах восемнадцатилетних. Старик да и только!.. Тело раздавшееся – грузное, мощное, крепкое… Теперь возникает вопрос, – продолжала она, – можно ли с этим бороться? Можно, если вы используете всю гамму кремов и увлажняющих гелей нашей фирмы.
Представительница косметической фирмы хотела продолжить свой рассказ, но неожиданно ее прервал отчаянный бой ударных инструментов – на пороге появилась женская фигура. Она запуталась в занавеси, которую спустили после прихода Таборского, чтобы из основной залы не было видно гардероба, так что пока в складках материи угадывались лишь ее неясные контуры.
Не дожидаясь пока женщина полностью освободится от задержавшей ее ажурной тряпицы, сынок Лассаля принялся за выполнение своей работы ведущего этого вечера:
– Итак, друзья, как вы помните, я обещал, что последнюю участницу нашей игры выберет злодейка-судьба! Ею станет первая девушка, которая войдет в эту залу после моего объявления. И вот злодейка-судьба сделала свой выбор, – последние слова сынок Лассаля произнес вовсе не так же бодро, как начинал свою речь.
Дело в том, что появившаяся на пороге залы женщина наконец освободилась от занавеси и предстала взорам находившихся в зале людей: трудно было вообразить более изборожденное временем и пороками женское лицо. Откровенная печать цинизма и разврата, бессонные пьяные ночи с клиентами, нищета, пережитая в ранней юности и детстве – все было в этом лице. Это была проститутка!..
Каким образом ее занесло в кафе именно в тот момент – трудно сказать. Может быть, она всегда вечерами ожидала в нем своих клиентов, возможно, случайно пришла сюда в первый раз. Но одно точно: сынок Лассаля нисколько не погрешил против истины, когда заявил, что выбор этот принадлежал злодейке-судьбе.
Через несколько мгновений, точно таким же манером, как и еще недавно Таборский, – только вместо водки и черного хлеба на подносе стоял бокал игристого шампанского, – новая посетительница заняла последний свободный стульчик на помосте, на котором помимо сынка Лассаля и приемного сына старухи Юнниковой уже находились две девушки и двое юношей.
Между тем Таборский почувствовал, как кто-то потянул его сзади за рукав, а еще чья-то ладошка легонько похлопала его по плечу. Он обернулся и увидел нескольких маленьких толстеньких студенток в забавных масках поросяток, что стояли позади него. Они смотрели на него подобострастно и с обожанием.
Одна из них тихо сказала:
– А ведь вы же все-таки красавец!.. И добавила:
– Здесь никто вас не понимает! Здесь хотят над вами посмеяться! Держитесь!
Другая толстенькая студентка в маске поросенка сказала Таборскому:
– Да, вы очень умны. Вы должны все понять и держаться.
– Вы издеваетесь надо мной? – с улыбкой спросил Таборский. – Вы – такие толстенькие, миленькие, мне кажется, вы должны быть добрыми. Иначе, как же жить, если даже такие толстенькие и миленькие, как вы, не будут добрыми?
– Да нет, мы не издеваемся над вами, – отвечала та из студенток-поросяток, что первая заговорила с Таборским. – Мы действительно полагаем, что вы красивы. У вас сегодня какой-то ужасный вечер, не так ли?
– Да-да, верно! – подтвердил Таборский.
В этот момент третья толстенькая студентка в маске поросенка принесла для Таборского от барной стойки тарелку, на которой стояла рюмка водки и лежал бутерброд с рыбой. Таборский понял, что ему предлагают подкрепиться.
– Действительно, необычно ужасный вечер… Я не ел целый день, к тому же с поезда, устал, мотался по городу, – проговорил он растроганно, беря с протянутой ему тарелки рюмку водки и опрокидывая ее в рот.
– Вот видите, это просто такой неудачный черный день в вашей жизни! Оттого-то вы так и неуверенны в себе и думаете, что вы некрасивый, старый, что у вас не лицо, а морда. Но это на самом деле не так. Вы вовсе не так уж и стары, вы еще очень даже красивы, а уж про прочие ваши достоинства – ум, силу – и говорить нечего.
На его удачу водитель первой же остановившейся машины согласился отвезти его в центр столицы за весьма умеренную плату, и через каких-то двадцать минут машина остановилась в узком, кривом переулке в исторической части Москвы.
Собираясь рассчитаться с подвезшим его водителем, Таборский сунул руку в карман пальто, но бумажника там не оказалось. Однако в этот момент он почему-то не занервничал, вспомнив, что, как ему теперь казалось, накануне, садясь в поезд, убрал, для надежности, бумажник в маленький чемоданчик-дипломат, который потом, в купе, спрятал в багажный ящик под сидением. В другом кармане пальто у него было еще немного денег и, отдав почти все их за подвоз, Таборский сердечно попрощался с водителем, с которым болтал всю недолгую дорогу и успел чуть ли не подружиться, и вылез из машины.
Ба!.. Справа, на другой стороне улицы, словно из-под земли, вырос темный дом – обветшалый, очевидно, дореволюционной постройки. И там, в первом этаже этого дома: окна, закрытые изнутри красными щитами, вывеска «Кафе – бар», открытая настежь дверь. В ее проеме двигались неясные силуэты, которые, впрочем, через секунду исчезли.
Он быстро пересек улицу, разглядев чуть поодаль два каких-то больших необычных автобуса, от которых к окну в первом этаже дома тянулись толстые провода. Таборский вошел в открытую дверь и оказался в узком, с длинным зеркалом вдоль всей стены, гардеробе, из которого, в свою очередь, другая открытая дверь вела дальше, в едва освещенную залу. Там в полусумраке виднелась барная стойка с пивными кранами. Напротив приполка, за которым располагалась собственно комната гардероба с вешалками и курил в ожидании посетителей гардеробщик, высилась узенькая деревянная конторка, поцарапанная и облезлая. За ней стоял далеко не молодой верзила с тяжелым, угрюмым лицом, взимавший с каждого гостя плату за вход. Мрачный верзила был одет в черные рубашку и брюки, на шее у него висела массивная золотая цепь.
Таборский остановился…
– Сколько за вход? – голос приемного сына старухи Юнниковой прозвучал хрипло. Сейчас он хотел только одного: поскорее увидеть Лассаля, поговорить с ним, а потом поспешить отсюда прочь, из этого сумрачного места, обратно в церковь, – даже по сравнению с темными церковными сводами со стоявшим под ними печальным гробом это преддверие кафе казалось мрачным, исполненным неизбывной тоски, где, кажется, все светлое и чистое в человеке должно было окончательно погибнуть, уступив свое место в человеческой душе неприкрытому разврату и прочим бесчисленным порокам.
– А тебе сюда точно надо войти? – спросил вышибала, глядя на Таборского слишком внимательно, слишком пристально – не так смотрят вышибалы на обычных посетителей. – Кафе-то для молодежи…
Таборский замер. Он не мог сразу сообразить, чем может обернуться для него то, что кафе – для молодежи. Ему надо было повидаться с великим артистом Лассалем и только. Могло ли то обстоятельство, что кафе – для молодежи, как-то помешать этой встрече?
В этот момент из залы вышли две худенькие девочки. На вид им было лет по семнадцать, не больше. Глянув мельком на Таборского, они прикурили, встав рядом с ним, свои сигареты от зажигалки, которая оказалась зажатой у одной из них в кулачке, и принялись с миленькими и свежими улыбавшимися личиками о чем-то тихонько болтать.
Но вот… Начало разговора… Таборский невольно разобрал несколько грубейших нецензурных ругательств. Какими тоненькими, какими вроде бы неопытными еще голосками они были сказаны! Мыслимо ли это?! Но нет, он не ослышался!
– Видишь?! – сказал верзила, потом разрешил: – Проходи пока бесплатно. Может, тебе здесь будет не очень уютно. Тогда просто уйдешь. Останешься – я к тебе подойду.
Таборский сдал в гардероб пальто и, сжимая в своей руке ручку чемоданчика-дипломата, как завороженный приблизился ко второй, внутренней двери. В последнюю секунду, перед тем как окончательно шагнуть в особенно сгустившийся в этот момент в зале полумрак, словно желая и надеясь еще вернуться обратно в гардероб, он задержался и, обернувшись, глянул на верзилу. Потом отвернулся, посмотрел в пол у себя под ногами. Вновь обернулся к верзиле…
Но тот, едва поймав последний взгляд Таборского, мрачно проговорил:
– Здесь только те, кому не больше двадцати. Таборский прошел внутрь…
Не успел он сделать и нескольких шагов, не успел привыкнуть к полусумраку, как в зале вспыхнуло яркое освещение, и на него, Таборского, под салютовавший грохот ударных инструментов, были направлены сразу несколько телевизионных камер…
Прежде он никогда не бывал в студенческом клубе. Впрочем, в это заведение, видимо, могли прийти любые юноша или девушка – необязательно те, что учились в институте или университете, – но Таборский в первые мгновения определил для себя, что большинство посетителей здесь именно учащиеся высших учебных заведений. Он немного растерялся – стало понятно, почему охранник так загадочно разговаривал с ним. Черт побери, надо же было сунуться!
Тем временем перед ним возникла очаровательная и юная, как и все здесь, девушка. В руках она держала поднос, на котором был лишь стакан водки, накрытый ломтиком черного хлеба.
– Милости просим, милости просим!.. – провозгласил ведущий этого вечера, снимавшегося телевидением. – Как и было обещано, следующему вновь прибывшему, кто бы он ни был – юноша или девушка, – стакан водки от заведения и от меня лично, разводящего сегодняшней вечеринки Сергея Лассаля!..
Таборский вздрогнул и вперился в ведущего – столь же юного, сколь и уверенного в себе. Он пытался разглядеть в нем черты его покойной матери. Затем, разряжая к облегчению очаровательной девушки затянувшуюся паузу, Таборский взял с подноса стакан водки и махом, без всякого стеснения, опрокинул его в глотку, затем отправил в рот кусочек черного хлеба. Смущаться перед телекамерами актер Таборский, хоть и не игрывал давненько, не привык!
Девушка приняла у Таборского пустой стакан, взяла его за руку и повела приемного сына старухи Юнниковой, жующего черный хлеб, на сооруженный посреди залы невысокий помост с расставленными по нему стульями, на которых уже сидели напротив друг друга двое юношей и две девушки. В пространстве между юношами и девушками расхаживал, держа в руках огромный оранжевого цвета меховой микрофон, сынок Лассаля. На нем был кожаный пиджак, очень похожий на тот, что носил этим вечером Господин Радио, и лаковые ботинки с пряжками, того же фасона, что и ботинки Паспорта-Тюремного. Только те, что были надеты на сынке Лассаля, в отличие от тех, что были на Паспорте-Тюремном, выглядели гораздо более изящно и, судя по всему, стояли совсем недавно в витрине дорогого магазина на какой-нибудь центральной улице.
– Итак, как мы с вами и решили, третьего юношу выбрала злодейка судьба! – произнес, делая жест в сторону Таборского, сынок Лассаля.
– Меня, юношу, выбрала злодейка судьба? – удивленно переспросил Таборский.
– Правда, он не совсем как бы уже и юноша и не отличается, судя по цвету лица, трезвым образом жизни, но что делать – любовь зла. Особенно, любовь с первого взгляда! – иронизировал сынок Лассаля. – Любовь зла, возможно, кто-то из девушек, пришедших этим вечером в наше заведение и сидящих на этих замечательных стульях, полюбит и вот такого несвежего любителя юных дев, разгуливающего по ночной Москве в поисках оных дев. Что тут сказать? Ведь именно его подарила нам в этот вечер в качестве пятого участника игры злодейка судьба!.. Впрочем, что же с того, что он уже далеко не восторженный и романтически настроенный юноша, он ведь при этом и не девушка, а значит, и он может стать парой для одной из участниц нашей игры.
Тут Таборский наконец обратил внимание на прикрепленные к противоположной стене залы большущие буквы, составлявшие вместе название телевизионной игры, что проходила здесь этим вечером: «Любовь с первого взгляда».
– Сергей!.. Если вы будете злым, мы вас прогоним, – неожиданно сказала наиболее красивая из двух девушек, сидевших на помосте. – В нашей компании давно не хватало «не мальчика, но мужа». Кстати, кто вы? – обратилась она к Таборскому. – Расскажите нам о себе. Здесь такие правила: каждый участник игры сначала в двух словах рассказывает о себе.
Некоторые сидевшие за столиками и стоявшие вдоль стен юные посетители засвистели и захлопали в ладоши, подбадривая Таборского:
– Давай-давай, папаша, не стесняйся! Твоя жизнь еще не кончилась: еще прямо здесь и сегодня полюбит тебя кто-нибудь, какая-нибудь красивая и молодая! Расскажи о себе и начинай играть с нами! Ты же вон какой крепкий мужик! Небось, не прочь закрутить любовь с молоденькой девушкой?!
Впрочем, среди кричавших такие слова были в основном сильно подвыпившие молодые люди, в то время как раздавались и другие зрительские голоса, принадлежавшие девушкам:
– Прекратите эту мерзость!.. – кричали они Лассалю. На что сынок Лассаля отвечал:
– Я бы и рад, но не могу ничего поделать. Я уже дал слово, что следующими участниками игры станут первые юноша и девушка, которые войдут в кафе после моего объявления.
– Но он же не юноша! – возражали негодовавшие девушки-студентки.
– Но он хочет быть молодым, он хочет всегда оставаться юношей. В конце концов, я же не знаю, быть может, ему для чего-то надо стать юношей, может он что-то в своей юности забыл сделать? Ведь так, уважаемый только что вошедший посетитель молодежного кафе?
В этот момент водка ударила Таборскому в голову, и неожиданно он рассмеялся.
– Да, так. Я ощущаю себя молодым человеком двадцати пяти лет. Мне кажется, после двадцати пяти лет в моем теле жил какой-то другой человек, не я, – проговорил приемный сын старухи Юнниковой пьяно улыбаясь.
– Так я и думал! – радостно провозгласил сынок Лассаля. – Ведь если человек в его возрасте набрался смелости прийти в молодежное кафе, то это может означать только одно – он хочет вернуть свою молодость. Не могу же я лишить человека права вернуть свою молодость! По-моему, вечная молодость – это просто прекрасно!
– Как вам самому не противно?! Как вы смеете так оскорблять человеческое достоинство?! – кричали некоторые девушки-студентки уже Таборскому. – Нам противно на вас смотреть!
– Мне уже плевать на все и вся, – мрачно проговорил Таборский. – Я буду рад дойти сегодня до самого дна, пусть это даже дно унижения. Может быть, какие-то боги с Олимпа хотят, чтобы я выпил всю эту чашу страданий. И как только я это сделаю, они оставят меня в покое, и кошмар кончится. И я вновь стану прекрасным юношей Таборским, который мечтает совершить свой подвиг.
– Ну что ж, – проговорила красивая студентка, сидевшая напротив Таборского на помосте. – Раз вы все для себя решили, не соизволите ли вы наконец представиться? Не ровен час сюда войдет еще одна девушка, которая тут же попадет на этот помост, и нам станет не до вас…
– Я – Таборский, – представился Таборский с застывшим, грустным лицом. – Муж… Изменяю своей жене… Шляюсь вот в поисках, так сказать, приключений. Ведущий все правильно определил. Зашел в кафе на огонек.
Между тем невысокий помост, на котором сидели участники игры, был окружен со всех сторон вплотную подступившими к нему посетителями кафе. Вытяни Таборский, сидевший на краю помоста, руку, и он бы мог коснуться кого-нибудь из зрителей.
– Господи! Зачем он пришел сюда? – проговорила одна из девушек, стоявших неподалеку. – Неужели он не понимает, что ему здесь не место?! Что здесь с ним сделают?.. Что здесь с ним сделают?!
И тотчас, словно эхо, понеслось по залу:
– Что здесь с ним сделают?.. Что здесь с ним сделают?.. Что здесь с ним сделают?..
Таборский посмотрел по сторонам и обнаружил, что в толпе, окружавшей помост, в разных местах стояли несколько студенток в одинаковых масках поросяток. Как на подбор, эти студентки-поросятки были полненькие и невысокого роста. Именно они и повторяли, как заклинание, это «Что здесь с ним сделают?», которое, словно шелест листвы в ветреную погоду, непрерывно разносилось по залу.
– Прекрасно!.. Прекрасно! – проговорил Лассаль-младший. – Теперь мы знаем, кем является новый участник нашей игры: это чей-то неверный муж, развратник. Можно сказать, Сатир. Кстати, а посетители кафе, которые одновременно являются нашими зрителями, знают, кто такой Сатир? Ну, кто знает, кто такой Сатир?.. Ответившему от меня приз – большая бесплатная рюмка водки.
Неизвестно, ответил бы кто-нибудь из зала на этот вопрос, но тут неожиданно сам Таборский взял у сынка Лассаля микрофон и сказал:
– Сатир – это древнегреческое мифологическое существо с козлиными волосатыми ногами и копытцами. Поведением отличается крайне мерзким и развратным. Отсюда и название болезни – «сатириазис», при которой мужчина вступает в многочисленные плотские связи.
– Да-да, вот именно! – согласился с ним сынок Лассаля, беря микрофон обратно. – Вступает в многочисленные связи, шляется в поисках приключений, в поисках, так сказать, сомнительных удовольствий. В день всех влюбленных такой оборот дела, такой участник телеигры, посвященной любви с первого взгляда, – это самое оригинальное, что можно вообще придумать. Кругом в день всех влюбленных на улицах и в многочисленных кафе встречаются юные и прекрасные, романтически настроенные создания и дарят друг другу милые подарки, а в нашем кафе на сцене – Сатир с ужасным, истасканным и изборожденным временем и пороками лицом, к тому же неравнодушный к алкоголю, что тоже сказывается на коже лица. Ну ничего, и не такое в жизни поправимо! С помощью кремов и гелей, которые выпускает фирма-спонсор нашей сегодняшней вечеринки, можно помочь вернуть молодость еще и не такому посетителю! – ловко подвел разговор к нужной ему теме сынок Лассаля. – Кстати, дорогие гости, спонсор призов нашей сегодняшней вечеринки косметическая фирма…
И тут он назвал международный концерн, благодаря телевизионной рекламе известный широкой публике.
Тем временем официантка принесла Таборскому обещанную большую бесплатную рюмку водки, и он тут же махом выпил ее, поставив пустую рюмку обратно на поднос, а на помост из залы поднялась девушка с красивым черным портфолио в руках. Сынок Лассаля передал ей оранжевый меховой микрофон, и она, раскрыв портфолио, с немного нудной интонацией принялась зачитывать текст с какой-то лежавшей там бумажки:
– Человек в тридцать пять лет… Лицо: произошли значительные изменения. Прежде всего это касалось кожи, которая высохла почти повсеместно за исключением крыльев носа и подбородка. Под глазами собралась лимфа и обозначились значительные круги. Лимфа собралась мешочками. Кроме того, появилось несколько не очень крупных бородавок, которые тем не менее были заметны и придавали всему лицу выражение некоторой высохшей усталости…
– Подождите-подождите! – перебила ее красивая студентка из находившихся на помосте. Вот уже несколько минут она сидела на своем стуле и не отрываясь смотрела на Табор-ского:
– Зачем вы сказали про Сатира и про многочисленные плотские связи?! Зачем вы так методично напиваетесь? Вы вовсе не грязный и не низкий! Быть может, вы действительно ищете чего-то по кабакам, вступаете в какие-то плотские связи, но душа у вас вовсе не грязная и не низкая, вы просто ищете любовь, которую вы никак не можете найти. Но и не найдя ее, просто так успокоиться и жить вы не можете! Ведь так?
– Да, так! – согласился Таборский. – Быть может, это вы – моя любовь?
Она вздрогнула.
– Значит, когда вы говорите про сатириазис и про то, что вы шляетесь, вы на себя наговариваете?.. Вы же говорили, что вам хочется дойти до дна сегодня вечером? – не унималась красивая девушка.
– Да, я наговаривал на себя! – сказал Таборский. – Меня легко принять за Сатира с волосатыми козлиными ножками, но я не Сатир. Я, на самом деле, юноша, которого заколдовали! Полюбите меня с первого взгляда и колдовство отступит. Вот увидите! – водка все сильнее действовала на него. – У меня мрачное прошлое: три жены-алкоголички, Воркута, мглистый Север, но полюбите меня, дайте мне шанс!.. И колдовство отступит.
Лицо красивой студентки стало ужасно печальным.
– Полюбить вас? – прошептала она. – Мне кажется, вы гораздо благородней, чем старались выглядеть поначалу… Но вот что: откуда вы знаете, быть может, меня тоже заколдовали, и я, на самом деле, ужасная старуха, принявшая обличье молодой девушки, ужасная старуха, Наина из Пушкинского «Руслана и Людмилы»? Не боитесь вы полюбить меня? Быть может, так же как вы ловите в свои сети юных дев, я ловлю прекрасных юношей?
– О нет, я не ловлю юных дев в сети! – взмолился Таборский.
– Зачем же вы тогда пришли в молодежное кафе? Вы – такой видный мужчина и могли бы осчастливить какую-нибудь тетеньку среднего возраста… Но вы пришли сюда, в молодежное кафе… Идите туда, куда вам теперь положено идти!
– Я не хочу никого осчастливливать! Я не хочу тетенек среднего возраста! Я хочу вновь стать самим собой! Я – не я! – вскричал Таборский. – Я не могу идти туда, куда положено тому, кто сейчас зовется мной!..
Он начал испуганно озираться по сторонам:
– Какой-то кошмар!.. Куда я попал?! Я – ловлю юных дев! Надо же такое сказать! Какой-то ужас! Это они, девы, всегда ловили меня!.. А я не знал, как от них сбежать, потому что мне надо было учиться, учиться и еще раз учиться. Мне надо было играть на сцене и писать мои пьесы. Я ловил только одну деву – его мать! – он посмотрел на сынка Лассаля. – И то, можно сказать, что это она ловила меня. Но сказать, что я ловлю юных дев, – это уже слишком! Да как вы смеете!.. – в зале раздался хохот. – Зачем мне ловить юных дев, если это юные девы всегда ловят меня?! Не понимаю… Смеетесь?..
Неожиданно Таборский окинул зал тяжелым, угрюмым, звериным взглядом, как какой-нибудь хищник смотрит на своих жертв. Смех тут же смолк.
– Я очень сильный человек, – сказал Таборский. – Во мне столько силы, что я могу гнуть подковы… Я очень талантливый человек. Во мне столько таланта, что каждый из вас убийственно жалок по сравнению со мной. Я знал, что вы станете смеяться! Я – лошадь, коняга, которая тащит свою коляску посреди жалкой человеческой толпы… Я очень талантливый человек. Никто из вас, присутствующих в этом зале, не может со мной сравниться в таланте! Я – житель Олимпа, изгнанный с него, изуродованный, осмеянный и униженный. А вы – ничтожества, которые все вместе не стоят и одного моего мизинца. Ну что ж, идите сюда! Кто будет бить мне морду за то, что я назвал его ничтожеством? Нет среди вас настоящих смелых мужчин?! Идите сюда, ничтожества, любому я сверну шею без особых усилий…
Тем временем представительница косметической фирмы растерянно переводила взгляд с Таборского на красивую студентку, не решаясь продолжить свое выступление.
Наконец сынок Лассаля вмешался, как будто ничего особенного и не происходило в зале только что:
– Уважаемые участники игры, я вас прошу не прерывать представителя нашего замечательного спонсора…
И девушке с изящным портфолио:
– Продолжайте, пожалуйста!..
– Человек в возрасте сорока лет… – вновь заговорила представительница косметической фирмы. – Лицо: изменения очень значительные. По сравнению с восемнадцатью и даже двадцатью пятью годами – это уже совсем другой человек: кожа окончательно высохла, стал крайне заметен ее неприятный рельеф, глубокие складки, морщины. Одним словом, впечатление отталкивающее, особенно в глазах восемнадцатилетних. Старик да и только!.. Тело раздавшееся – грузное, мощное, крепкое… Теперь возникает вопрос, – продолжала она, – можно ли с этим бороться? Можно, если вы используете всю гамму кремов и увлажняющих гелей нашей фирмы.
Представительница косметической фирмы хотела продолжить свой рассказ, но неожиданно ее прервал отчаянный бой ударных инструментов – на пороге появилась женская фигура. Она запуталась в занавеси, которую спустили после прихода Таборского, чтобы из основной залы не было видно гардероба, так что пока в складках материи угадывались лишь ее неясные контуры.
Не дожидаясь пока женщина полностью освободится от задержавшей ее ажурной тряпицы, сынок Лассаля принялся за выполнение своей работы ведущего этого вечера:
– Итак, друзья, как вы помните, я обещал, что последнюю участницу нашей игры выберет злодейка-судьба! Ею станет первая девушка, которая войдет в эту залу после моего объявления. И вот злодейка-судьба сделала свой выбор, – последние слова сынок Лассаля произнес вовсе не так же бодро, как начинал свою речь.
Дело в том, что появившаяся на пороге залы женщина наконец освободилась от занавеси и предстала взорам находившихся в зале людей: трудно было вообразить более изборожденное временем и пороками женское лицо. Откровенная печать цинизма и разврата, бессонные пьяные ночи с клиентами, нищета, пережитая в ранней юности и детстве – все было в этом лице. Это была проститутка!..
Каким образом ее занесло в кафе именно в тот момент – трудно сказать. Может быть, она всегда вечерами ожидала в нем своих клиентов, возможно, случайно пришла сюда в первый раз. Но одно точно: сынок Лассаля нисколько не погрешил против истины, когда заявил, что выбор этот принадлежал злодейке-судьбе.
Через несколько мгновений, точно таким же манером, как и еще недавно Таборский, – только вместо водки и черного хлеба на подносе стоял бокал игристого шампанского, – новая посетительница заняла последний свободный стульчик на помосте, на котором помимо сынка Лассаля и приемного сына старухи Юнниковой уже находились две девушки и двое юношей.
Между тем Таборский почувствовал, как кто-то потянул его сзади за рукав, а еще чья-то ладошка легонько похлопала его по плечу. Он обернулся и увидел нескольких маленьких толстеньких студенток в забавных масках поросяток, что стояли позади него. Они смотрели на него подобострастно и с обожанием.
Одна из них тихо сказала:
– А ведь вы же все-таки красавец!.. И добавила:
– Здесь никто вас не понимает! Здесь хотят над вами посмеяться! Держитесь!
Другая толстенькая студентка в маске поросенка сказала Таборскому:
– Да, вы очень умны. Вы должны все понять и держаться.
– Вы издеваетесь надо мной? – с улыбкой спросил Таборский. – Вы – такие толстенькие, миленькие, мне кажется, вы должны быть добрыми. Иначе, как же жить, если даже такие толстенькие и миленькие, как вы, не будут добрыми?
– Да нет, мы не издеваемся над вами, – отвечала та из студенток-поросяток, что первая заговорила с Таборским. – Мы действительно полагаем, что вы красивы. У вас сегодня какой-то ужасный вечер, не так ли?
– Да-да, верно! – подтвердил Таборский.
В этот момент третья толстенькая студентка в маске поросенка принесла для Таборского от барной стойки тарелку, на которой стояла рюмка водки и лежал бутерброд с рыбой. Таборский понял, что ему предлагают подкрепиться.
– Действительно, необычно ужасный вечер… Я не ел целый день, к тому же с поезда, устал, мотался по городу, – проговорил он растроганно, беря с протянутой ему тарелки рюмку водки и опрокидывая ее в рот.
– Вот видите, это просто такой неудачный черный день в вашей жизни! Оттого-то вы так и неуверенны в себе и думаете, что вы некрасивый, старый, что у вас не лицо, а морда. Но это на самом деле не так. Вы вовсе не так уж и стары, вы еще очень даже красивы, а уж про прочие ваши достоинства – ум, силу – и говорить нечего.