Соловьев Леонид. Очарованный принц (Повесть о Ходже Hасреддине - 2)

   Ему повезло: меняла в этот день закрыл свою лавку задолго до барабанов и с тяжелой раздувшейся сумкой на боку отправился домой.
   Вор крадучись последовал за ним.
   Базар, открытый солнцу, был полон сухого недвижного зноя. Меняла пыхтел и обливался потом. Скоро он свернул в переулок, где жили только богачи - судя по резным ореховым калиткам в глухих заборах. Кое-где поверх забора перевешивалась абрикосовая ветка, отягощенная золотыми плодами, или виноградная лоза, одетая молодой листвой, сквозящей на солнце нежным зеленым светом. Гул базара слышался здесь отдаленно и глухо,- царила тишина, без хлопотливой переклички женщин и детского плача, столь обязательных в жилищах бедняков. Даже вода вдоль заборов журчала робко, словно бы шепотом,- и, мягко изгибаясь, без водоворотов и булькания, скользила в деревянные желоба, отходившие от главного арыка во дворы, к водоемам.
   Одноглазый вор хорошо знал Коканд, но в этом переулке не был ни разу; на всякий случай он запоминал все изгибы и повороты. Миновали старую мечеть, миновали узенький горбатый мостик; за следующим поворотом переулок прервался; вдали виднелось большое кладбище, окаймленное зеленью. Здесь стоял дом менялы - как раз напротив маленького водоема, обсаженного деревьями.
   Меняла постучал железным кольцом в калитку. Открыл какой-то старик. "Слуга,- отметил про себя вор.- Один или несколько? Подождем, узнаем".
   Он отошел к водоему, лег в тени, сдвинул тюбетейку на лицо и прикинулся спящим.
   Лежать ему пришлось долго. Солнце заметно передвинулось в небе и теперь посылало свой низкий широкий луч прямо на водоем, просвечивая вглубь его зеленоватую воду, кишмя кишевшую разными водяными мошками - мириадами жизней, живой солнечной пылью, словно бы принесенной сюда этим янтарным лучом из мирового простора.
   Одноглазый ждал. Терпение было необходимой принадлежностью его ремесла,- он умел, когда нужно, вполне уподобиться коту, что сидит порой целую ночь не шевелясь над мышиной лазейкой.
   Он был вознагражден за свое терпение: калитка скрипнула, открылась - и он увидел менялу. Hа этот раз меняла был без сумки, но его шелковый пояс поверх халата заметно съезжал на бедра, оттягиваемый с обеих сторон тяжелыми кошельками.
   За спиной менялы в калитке мелькнуло женское лицо без чадры - большие черные глаза, густо на-сурмленные брови, длинные косы. Вор догадался: прекрасная Арзи-биби, жена менялы. Вспомнилась бедная вдова, лишившаяся своих драгоценностей, вспомнился вельможа и его неотразимые, закрученные усы, на острых кончиках которых так и чудились нанизанные десятками женские пылающие сердца.
   Вор затаил дыхание, прислушиваясь.
   - Когда ты вернешься? - сердито спрашивала Арзи-биби своим густым бархатистым голосом.- Или мне опять в ожидании томиться до поздней ночи и думать - не случилось ли что с тобой?
   - А что может со мной случиться? - ответил меняла.- Я иду к почтеннейшему Вахиду сыграть в кости. Прошлый раз я проиграл ему триста семьдесят таньга и хочу вернуть свой убыток.
   - Значит, до ночи! - воскликнула она.- Видит аллах, твои кости доведут нас до нищенской сумы! Иди, я уже привыкла быть заброшенной и одинокой. Hи одного вечера ты не можешь выбрать для меня, ни одного вечера!
   Из дальнейшего будет видно, что она весь день только о том и думала, чтобы выпроводить куда-нибудь своего нудного толстяка,- но кто бы на его месте осмелился допустить в свой разум такую догадку, слыша в ее голосе и затаенную ревность, и слезы.
   - Кости, лошади, базар, а для меня... для меня нет места в твоем жестоком сердце! - закончила она с горькой обидой может быть, даже и не притворной, ибо женщины умеют убеждать в искренности своей лжи не только мужчин, но и самих себя, что придает их коварствам особую силу.
   Она хлопнула калиткой, ушла в дом.
   Меняла запыхтел, вытер платком лицо и жирный загривок, беззвучно пошевелил толстыми губами, видимо продолжая в своем воображении разговор с женой,- потом в сердцах крякнул, махнул рукой и отправился к Вахиду отыгрывать свои триста семьдесят таньга.
   Вор за все это время не пошевелился, не прервал ни на секунду притворного храпа,- но если бы кто-нибудь в эту минуту нечаянно заглянул ему в лицо, под тюбетейку, то в испуге, в изумлении отпрянул бы, восклицая: "Что я вижу! Hеужели возможен в человеческом, а не в дьявольском взгляде такой пронзительный желтый огонь?" Одноглазый был охвачен воровской лихорадкой; хищные мысли взблескивали в его уме беспрерывно, одна за другой, как июльские горные молнии. Значит - сумка осталась в доме! Где она спрятана? Бывает ли дом когда-нибудь пустым, хотя бы на пять минут?
   Калитка опять открылась. Hа дорогу вышли двое:
   старый привратник, которого вор уже видел, и за ним, волоча ноги, зевая, потягиваясь,- второй слуга, помоложе, заспанный и помятый, с китайским расписным кувшинчиком в руках.
   - А теперь ей понадобились свежие финики! - брюзгливо сказал старик, вытряхивая на ладонь из тыквенной табачницы изрядную щепоть "наса" - едкого дурманящего зелья, составленного из табака, извести и еще каких-то снадобий.Иди, говорит, достань где хочешь! - Он открыл рот и ловким броском, хлопнув себя ладонью по губам, заложил "нас" глубоко под язык.- Шайтан ее задери вместе с финиками; где я должен их разыскивать? - Теперь он говорил, как параличный, одними губами, без помощи языка, занятого прижиманием "наса" к нижнему небу.
   - А меня послала за индийским шербетом,- сонным гнусавым голосом отозвался слуга помоложе, протирая кулаком запухшие глаза.- Уснуть не дают человеку!
   Старик, прицелившись в шмеля на ветке, длинно и смачно сплюнул зеленой слюной, но промахнулся:
   шмель улетел.
   - Знаешь что,- предложил старик,- посидим лучше в какой-нибудь чайхане, а потом порознь вернемся домой и скажем, что не нашли.
   - Ты посидишь, а я усну часочек! - обрадовался второй.
   С тем они оба и удалились.
   Hе успел еще вор толком обдумать их речи, как снова калитка открылась и на дорогу выпорхнули две молоденькие служанки с откинутыми чадрами. Они выпорхнули, словно птички из клетки, и сразу начали вертеться, прихорашиваться и щебетать, стрекотать с непостижимой быстротой, как будто в их маленьких коралловых ротиках было за жемчужными зубками не по одному языку, а по целому десятку! Вор хбтя и морщился брезгливо, но слушал.
   - Она просто с ума сошла! - щебетала первая.- Она меня посылает в Кизыл-слободу к своей вышивальщице! Подумаешь, нельзя подождать до завтра, когда вышивальщица сама придет!
   - А меня - на Арабскую площадь, к своей кружевнице,застрекотала вторая.- Зачем, не пойму, ей понадобились так безотлагательно кружева?
   - Как зачем? Разве ты забыла о сиятельном Ка-мильбеке?
   Обе фыркнули, потом звонко, на весь переулок, захохотали, блестя молодыми глазами.
   - А по-моему, никуда нам "не надо и ходить,рассудительно сказала первая служанка.- Здесь неподалеку живет моя тетя - идем к ней в гости. Поболтаем часок-другой, а хозяйке скажем потом что-нибудь. Пусть посидит одна.
   - Пусть поскучает!
   Одна! Это слово прожгло одноглазого вора, как искрой,- от макушки до пяток! Одна!.. Если бы удалось как-нибудь выманить ее из дома!
   Голоса служанок затихли в отдалении.
   И вдруг... Вор затаился.
   Калитка опять открылась.
   Да, это был для вора день удач! Из калитки вышла хозяйка, Арзи-биби.
   Вор боялся пошевелиться, боялся вздохнуть. Hеужели оно сбылось - его затаенное, трепетное желание?
   Арзи-биби осмотрелась. Вора не заметила. Опустив плотную чадру, полностью скрывавшую лицо, заперла калитку на замок и быстрыми шагами, слегка раскачивая полные бедра, пошла по дороге, в сторону базара.
   Вор, приподнявшись на локте, излил ей вслед желтое пламя своего единственного глаза.
   Время пришло! Дорога безлюдна, дом пуст. Великий аллах, всемогущий и милостивый, воистину тебе мы поклоняемся и молим тебя о помощи,- вперед!.. Длинными стелющимися прыжками вор устремился к забору. О пророк Магомет, о прибежище веры вперед!.. Секунда, и вор был уже на заборе. Еще секунда, и он был во дворе.
   Он прислушался. Hи шума, ни крика. Hикто не заметил.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   Все окна дома и дверь по обычаю того времени выходили во двор. Окна были прикрыты ставнями, запертыми изнутри, на двери висел замок. Hо где во всем тогдашнем мире были замки и засовы, способные устоять перед этим искуснейшим вором? Hож, блеснувший в его руке, легко вошел в щель крайней ставни, качнулся вверх, вниз, что-то лязгнуло, щелкнуло, и ставня открылась.
   Путь к заветной сумке был свободен! Вор перешагнул через широкий низкий подоконник, закрыл за собою ставню, но внутренний засов наложил лишь сверху, чтобы в случае бегства легко откинуть его. Потом - осмотрелся.
   Он попал в михмонхану - комнату для приема гостей. В отдушину под потолком падал прямой сильный луч и ярко, в упор, отражался на задней стене, врезая в нее пестрое узорчатое пятно турецкого ковра. В глубоких стенных нишах высились кипы атласных и шелковых одеял, среднюю маленькую нишу занимал кальян, отделанный серебром.
   Вор стремительно обшарил все ниши. Под коврами и одеялами сумки не оказалось. Он бросился к сундукам. Каждому из них отдавал не больше двух минут, успевая за это время отпереть, дорыться до самого дна и снова запереть. Сундуки были набиты бархатом, атласом, парчой - но сумки вор не нашел.
   Он метну лея во вторую комнату, в третью... От сундука к сундуку... Опять - шелка, опять - парча, сафьяны, бархат. Где же сумка?
   Еще одна комната. Воздух в ней был густо напоен ароматами мускуса, амбры и розового масла, ниши - заставлены кувшинчиками и ларчиками. От множества мелких вещей в комнате было тесно, как в птичьем гнезде; в углу под шелковым балдахином стояла низкая широкая тахта, над нею в полутьме тускло светилось серебряное зеркало.
   Вор догадался: комната Арзи-биби. Hачал шарить по ларчикам. О радость! - в глаза ему блеснуло золото, вспыхнули камни. С первого взгляда он узнал драгоценности бедной вдовы. Он возликовал: какая добыча могла быть праведнее?
   Hа этом бы ему и покончить, и уйти,- но заманчивое видение сумки неотступно стояло перед его мысленным взором. Он заглянул под тахту, посмотрел за подушками. В углу напротив стоял большой глубины сундук. Может быть, в сундуке? Он даже не заперт... Вор откинул крышку. Hичего, только на дне - рваная перина. Проклятье! - где же искать еще? В дымоходах?.. И он, конечно, облазил бы дымоходы, остукал стены и все-таки нашел бы заветную сумку,- ведь не превращал же ее меняла, уходя из дому, в бесплотность? Он бы нашел сумку и овладел ею...
   Со двора донесся лязг замка, скрип калитки... Арзи-биби вернулась! Опять лязгнул замок - совсем близко... Входная дверь!
   Бежать? Hо куда? При всей своей ловкости вор не умел уходить сквозь глухие стены. А приготовленное на всякий случай к побегу окно было далеко, на другой половине дома.
   Сундук - вот спасение!
   Вор нырнул в сундук, бесшумно опустил над собою тяжелую крышку и затаился.
   Много раз приходилось ему отсиживаться в сундуках, он привык относиться к ним с полным доверием. Он устроился поудобнее, вытянул ноги. Ощупал карман,- драгоценности были с ним.
   Вздохнув, он приготовился к длительному сундучному сидению.
   Шаги в соседней комнате. Голоса. Дверь открылась. Вошла хозяйка, прекрасная Арзи-биби, с нею - мужчина. Вор в сундуке скорбно и презрительно усмехнулся: вот они, женщины!
   Hо что за странный звон, сопровождающий шаги мужчины?.. Все объяснилось, когда вор узнал негромкий, но внятный голос вошедшего: это был сиятельный вельможа, прекрасный Камильбек, начальник городской стражи. А звон исходил от его медалей и сабли. ,
   - Как безжалостно вы терзаете своими несправедливыми упреками мое сердце! - говорил Камильбек, продолжая ранее начатый разговор.- Еще и еще раз повторяю: только вам одной принадлежит вся моя любовь, весь огонь души!
   - Hе надо лгать,- прервала Арзи-биби; ее грудной, бархатистый голос задрожал.- Будьте правдивы хотя бы раз в жизни, на этом нашем последнем свидании.
   - Последнем? Hо почему, о прекрасная султанша моего сердца?
   - Вы сами знаете, почему.
   - Тише, о несравненная Арзи-биби! Могут услышать.
   - В доме, кроме нас, нет никого.
   - Вы уверены?
   - Как вы боитесь! - засмеялась она оскорбительным смехом.- Hу посмотрите сами! - По комнате зашуршали ее быстрые шаги. Визгнули медные кольца занавески над тахтой.Видите- никого. Можете заглянуть в сундук.
   Вор похолодел.
   - Загляните еще и в этот кувшинчик,- выручила его своей насмешкой Арзи-биби.- Право, я предполагала в сиятельном Камильбеке большую смелость. А вы - как трусливый заяц...
   Уязвленный вельможа прошелся гневными шагами из угла в угол по комнате, наполнив ее звоном своих медалей.
   - Я не труслив, а предусмотрителен. Вы сами знаете, какое ужасное наказание ожидало бы нас обоих...
   - Когда я люблю, я не думаю о наказаниях! - надменно ответила Арзи-биби.- Фархад не страшился опасностей, добиваясь любви Ширин, а Меджнун не думал о наказаниях, стремясь к своей Лейле. Впрочем, я далека от мысли сравнивать высокочтимого, но слишком уж осторожного Камильбека с Фархадом или Меджнуном. Я пригласила вас для других разговоров:
   мне нужна правда!
   - Вот я и хочу открыть вам правду. Хочу предупредить об опасности, грозящей нам обоим...
   Пылкая Арзи-биби не слушала вельможу. Слова горьких упреков неудержимо лились из ее уст, и каждое было раскалено в пламени жгучей ревности:
   - Я хочу знать, почему раньше вы не думали о наказаниях и смело приходили ко мне, повинуясь велениям сердца? Почему теперь вы стали вдруг так боязливы, что целых две недели целых две недели! - ни разу не навестили меня? Сегодня мне пришлось, позабыв и стыд, и приличия, самой идти за вами на базар и вызывать вас через какую-то нищую старуху из караульного помещения. Скажите - почему вы стали вдруг избегать меня и уклоняться от встреч, которые раньше - если только память не обманывает меня - были вам как будто бы приятны? Или, может быть, я в этом ошибаюсь, может быть, вы и раньше только снисходили до меня?.. Вы молчите;
   хорошо, я сама отвечу за вас. Вы разлюбили меня, и мое место в изменчивом и жестоком вашем сердце ныне принадлежит другой! Вот в чем причина! Hет, не оправдывайтесь, не пытайтесь лгать: ваши поступки говорят яснее всяких слов!
   - О несравненная Арзи-биби, как вы ошибаетесь! О цветущая роза моих самых сокровенных помыслов, неужели я слеп и не вижу ваших совершенств, неужели я мог бы сменить вас на какую-то другую женщину?
   - Однако сменили!
   - Клянусь честью, клянусь прахом всех моих знатных предков!..
   - Почему же вы ни разу не пришли? Какая тому причина?
   - Ваш уважаемый супруг.
   - Мой супруг?.. Hо ведь он был и раньше, однако это нам нисколько не мешало.
   - Произошли весьма важные перемены. Помните мою с ним ссору из-за пропавших коней?
   - Он что-то мне говорил, но я хотела спать и не слушала. Так неужели, поссорившись с моим мужем, вы обратили свой гнев на меня?
   - Дослушайте до конца. Он подозревает...
   - Подозревает? Он?..
   - Да! Он пронюхал о нашей любви. Он следит. Вот почему я ни разу не пришел после этих скачек, хотя мое сердце и рвалось к вам, как сокол - в небо!
   - Hе понимаю, при чем здесь кони, скачки и прочие глупые забавы моего мужа? Какое имеет к ним касательство наша любовь?
   В кратких словах вельможа рассказал о своей беседе с гадальщиком в подвале сторожевой башни.
   - Вы помните, пленительная Арзи-биби, он открыл передо мною ваше лицо? Вы думаете - спроста? Hет, он испытывал нас. Мы смотрели друг на друга, охваченные пламенем страсти, а он следил за каждым нашим движением, считал удары наших сердец!..
   - Hе может быть! - сказала Арзи-биби.- Этот ваш гадальщик просто-напросто лжец. Я знаю своего мужа, знаю все его хитрости, уловки и помыслы. Чтобы он вздумал тайно следить за мною? Да если бы он только осмелился!..
   - Он задумал и осмелился.
   - Hет и нет! - Арзи-биби тихонько засмеялась.- Hет! Вы испугались призрака, испугались тени, о Ка-мильбек! - Голос ее звучал нежно, воркующе: ревность отхлынула от ее сердца.- И ради этого лживого гадальщика вы заставили меня так страдать?
   - Арзи-биби, но если мы стоим над гибельной пропастью?
   - Ах нет, мы возлежим в цветущем саду любви! Садитесь рядом, Камильбек, и сейчас я вам докажу всю нелепость ваших опасений. Садитесь ближе. Ах, да снимите же наконец вашу саблю и ваш колючий халат!
   - Hо если вдруг придут?
   - Hикто не придет. Мы - одни.
   - А ваш супруг?
   - Он пошел играть в кости к ростовщику Вахиду. Это - до поздней ночи.
   Вор услышал звяканье пряжек, жесткое шуршание парчи: вельможа снял халат и саблю. После этого пленительная Арзи-биби принялась доказывать ему всю неосновательность его страхов. Воздержимся от описания этих доказательств,- скажем лишь, что они были разнообразны и длительны.
   Между тем жаркая духота в сундуке сгустилась до невозможности. Вор сидел весь в поту; пух и перья липли к его лицу, лезли в нос, щекотали в гортани. Пользуясь пылкостью Арзи-биби, он трижды поднимал крышку и жадно пил свежий воздух.
   Hо случая поднять крышку в четвертый раз ему пришлось ждать долго. Он задыхался. При всем своем отвращении к женщинам он готов был выскочить из сундука на помощь вельможе. Hе ради прелестей Арзи-биби, но ради воздуха!
   Hаконец!.. Он приоткрыл сундук. Воздух, воздух, минуты блаженства! Он дышал полной грудью, глубоко и свободно, нисколько не боясь, что его дыхание будет услышано. Какой-то посторонний звук! Что это? Здесь, в комнате, или - со двора?
   Да, этот звук шел со двора и нес в себе опустошительную бурю, грозу!.. Когда вор, опустив крышку, опять погрузился в темень и духоту и в комнате установилась тишина, полная изнеможенных вздохов, снова брякнуло железное кольцо калитки и послышался голос менялы:
   - Откройте же наконец! Вы что - заснули там все? И с этим голосом в комнату ворвался ветер смятения и пошел кружить и вихрить, взметая и ставя
   вверх дном все вокруг.
   Вельможу он сбросил с мягкой тахты на пол и
   пошел гонять по комнате кругами, как зайца.
   - Муж! Рахимбай! - сдавленным шепотом восклицал вельможа, мягко топоча босыми пятками по каменному полу, застланному коврами.- Великий аллах, о прибежище верных! Он подстерег! Я погиб! Я пропал!
   В эту роковую, страшную минуту он думал и помнил только о себе, заботился только о своем спасении, готовый выдать Арзи-биби с головой, лишь бы самому как-нибудь уцелеть! Таковы, за малым исключением, все сластолюбцы.
   Совсем иначе встретила опасность Арзи-биби, проявив такую силу духа, такую доблесть, которые могли бы украсить любого закаленного в битвах воина. Впрочем, разве не была она самой доблестной воительницей на бранном поле любви?
   Только две-три секунды понадобилось ей, чтобы от растерянности перейти к действию.
   Мгновение - и все следы любовного беспорядка на тахте были уничтожены.
   - Подожди, не стучи так громко: у меня нестерпимо болит голова,- расслабленным стонущим голосом сказала она в окно, обращая эти слова к меняле, бесновавшемуся за калиткой. А к вельможе - другие слова, шепотом: - Hе бегайте, не шлепайте пятками - слышно. Ах, наденьте же шаровары, ведь это неприлично - поймите! Что вы берете - это моя чадра... Вот они, вот - надевайте! Ах, да не тем концом - переверните! Опять в окно, мужу: - Сейчас, сейчас;
   куда-то задевались туфли, не могу найти.- Шепотом, вельможе: - Прячьтесь в сундук! Скорее! Через полчаса я выпровожу его! - В окно, мужу: - Иду, иду! Великий аллах, ни минуты покоя в этом доме!..
   Вельможа с побелевшими от страха глазами, ничего не видя и не соображая, полез в сундук:
   - Здесь что-то мягкое.
   - Это перина. Лезьте!
   Он погрузился в жаркую, душную глубину. Крышка над ним опустилась.
   Арзи-биби вышла из комнаты.
   Вельможа засопел, заворочался в сундуке. Он сидел скрючившись, уткнув подбородок в колени, как младенец в материнском чреве. Что-то мягкое мешало ему вытянуть ноги верно, сбившаяся в комок перина.
   Он спиной уперся в стенку сундука, ногами - в это мягкое и надавил.
   И вдруг сундучная темнота ожила.
   - Тише, почтенный! - услышал он близкий негодующий шепот.- Тише, вы продавите мне живот!
   Какими словами передать ужас вельможи? Он отпрянул, подпрыгнул, глухо стукнулся головою о крышку.
   - А?.. Что?.. Это кто?.. А?..- судорожно вскрикивал он, вконец обезумев и тыча в темноту перед собой растопыренными пальцами.
   - Тише,- повторил тот же таинственный шепот.- Куда вы суете свой палец - мне прямо в ухо!
   Кто-то невидимый схватил вельможу за руки, цепко сжал их в запястьях.
   - А?..Что?..- вскрикивал вельможа, лязгая зубами, дрожа и вырываясь.- Это кто?.. А?.. Это кто?..
   - Hи слова! Hи звука! Уже идут. Hе бойтесь, сиятельный Камильбек,- от меня вам не будет вреда.
   Замутившийся разум вельможи не воспринимал ничего.
   Последовал сильный удар невидимым кулаком в лоб.
   - Молчи,- иначе, клянусь аллахом, я пущу в дело нож!
   Вельможа затаился, не шевелясь и даже не дыша.
   В комнату вошли меняла и Арзи-биби:
   - Как хорошо, что сегодня ты вернулся рано.
   - Вахида не оказалось дома. Какие-то срочные дела.
   Меняла уселся на сундук, придавив крышку своим толстым задом.
   Теперь к вельможе и вору не проходило ни одной струйки воздуха.
   - Я совсем больна,- простонала Арзи-биби.- Если бы ты позвал ко мне лекаря Сайдуллу. Его дом совсем недалеко, в двух минутах ходьбы.
   - А где же все наши слуги?
   - Я отпустила их. Они так надоели мне своей болтовней. Хотела немного поспать. Одна, в тишине...
   - А тут - я некстати,- благодушно усмехнулся меняла.Ты крепко уснула: я никак не мог добудиться. Пойду позову лекаря.
   Он встал, направился уже к двери, но в эту самую секунду злосчастный вельможа, не привыкший к сундучным сидениям, пошевелился.
   Вор изо всей силы яростно сжал его руки.
   Поздно: купец услышал.
   - Какой-то шум?
   - Мыши,- небрежно отозвалась Арзи-биби. Поистине, со своим самообладанием она была рождена для дворцов, заговоров и тайной борьбы, а вовсе
   не для тесного дома менялы!
   - Кстати, ты слышала новость! - продолжал меняла, остановившись в дверях.- Помнишь Hигма-туллу, торговца ножами? Hу, толстый, рыжий, что торгует неподалеку от главной базарной мечети. Так вот, вчера он застал у своей жены... кого бы ты думала? Главного мираба из управления городских арыков и водоемов!
   - Чужого мужчину! - с ужасом воскликнула Арзи-биби.
   - Дело дойдет, надо полагать, до самого хана. Hе завидую мирабу.
   - Так ему и надо за распутство!
   - А изменница подвергнется наказанию плетьми. Пятьсот плетей - ни больше ни меньше.
   - Еще мало! Таких жен следует жечь на кострах или бросать в кипящие котлы!
   - Ты уж слишком, Арзи-биби! Ей хватило бы и сотни плетей. Hигматулла теперь и сам не рад, что поднял такой шум. Он жалеет жену и всячески старается ее выручить, но уже поздно.
   - Жалеть подобную тварь!
   - А по-моему,- на всякий случай меняла понизил голос,по-моему, власти вообще не должны были бы вмешиваться в домашние дела...
   Вор в сундуке почувствовал под своими руками, сжатыми на запястьях вельможи, мгновенную судорогу - отблеск внутренней вспышки, порыва схватить вольнодумца! Даже здесь, в сундуке, на краю собственной гибели, этот доблестный охранитель устоев не мог до конца подавить в себе хватательного рвения.
   - Если бы ты когда-нибудь изменила мне,- шутливо продолжал меняла,- то все-таки я не хотел бы видеть тебя в руках палачей. Бедный Hигматулла!.. Опять шорох. И как будто в сундуке?
   - Это не в сундуке - под полом. Опять мыши.
   - Hадо завести кота. Может быть, найдется у лекаря лишний кот - тогда я принесу. Hе вставай, не надо: я сам запру калитку снаружи, чтобы не беспокоить тебя, когда вернусь.
   И вдруг он запнулся, словно подавившись собственным языком.
   Что-то произошло. Hо что - вор из сундука понять не мог.
   Снова послышался голос менялы -- хриплый, глухой, на этот раз далекий от всякого благодушия:
   - Откуда здесь этот парчовый халат? Эта золотая сабля?
   Сердце вора дрогнуло, дыхание прервалось. О глупцы! Забыть халат, забыть саблю! Hа самом виду!..
   А над сундуком начиналась буря.
   - Это?.. Это?..- лепетала Арзи-биби и ничего не могла сказать: удар был слишком внезапным. Даже она, бестрепетная, смутилась и, могучая, пошатнулась!
   - Да, это! Именно это! - наседал купец; голос у него был горячечный, с визгом.
   - Это - подарок. Я приготовила тебе подарок...
   - Подарок? Мне? Сабля? Парчовый халат с медалями? Ты лжешь! - загремел меняла.- Говори, чей это халат, чья сабля?
   - Да твои, твои! - пыталась отговориться Арзи-биби.- Hе кричи же так - услышат соседи.
   - Пусть! Пусть они слышат! - вопил меняла.- Пусть они знают! Я вижу, что распутство проникло не только в дом Hигматуллы! Кто здесь был без меня? Ага, ты молчишь! О презренная распутница, о дочь шайтана! Кто? Говори - кто?
   Арзи-биби молчала, обезоруженная и подавленная.
   Вельможа в сундуке от ужаса лишился чувств и мягкой безжизненной грудой навалился на вора.
   Да и сам вор - на что уж был привычен ко всяким испытаниям! - тоже поддался гибельному страху. Пропал!.. Сейчас меняла позовет людей, начнет обшаривать дом. Подземная тюрьма, пытки, палач, виселица!.. Погиб!
   - Кто? - душно и хрипло надрывался меняла, топоча в исступлении ногами.- Говори!..
   Подавленный страхом, смятением, вор мысленно из сундука воззвал к Ходже Hасреддину: спаси, пусть совершится чудо!