– А я слышала – наоборот: максимализм – удел молодости. С годами начинаешь ценить счастье в любых количествах.
– Это кто как. А помнишь, ты говорила: прожить спокойно и с достоинством? Вот и пришлось выбирать: или достоинство, или счастье урывками.
– Ну, выбрала достоинство, а теперь мечешься как угорелая?
– Господи, Иза! Я так устала. Достоинство – это почти непосильно! – Чтобы не разрыдаться, я закусила губы.
– Как ты изменилась, Маринка! – проговорила Иза после недолгого молчания. – Рядом с этим Давидом просто другим человеком стала! Ты была всегда (не обижайся!) взрослым ребенком… нерешительным, робким, зависимым. А теперь – хозяйка! И знаешь, я думаю, он позвонит. Не сюда, конечно. На самом деле ему ведь ничего не стоит найти тебя.
– Чего ж он ждет? – почти закричала я.
– Но ведь он должен что-то тебе предложить. Тебя, такую, какая ты сейчас, в принципе не может устроить прежняя ситуация. Он это понимает. А на серьезные перемены нужно время.
Это звучало слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. А с другой стороны, надо знать Изу. Утешительная ложь отнюдь не ее стиль.
– Ты все в журнале работаешь? – как ни в чем не бывало спросила Иза, не давая сосредоточиться на заветном.
– До лета доработаю, а дальше – в школу. В редакции я чувствую себя не у дел. Особенно после всех событий.
– Да, – согласилась Иза. – Любимая работа много значит. Все неприятности забываются.
…Из родного подъезда я выходила со странным ощущением, будто сама жизнь ищет примирения со мной. На условиях компромисса. Не хочет возвращать мне Давида. Но и во мрак погрузиться не дает. Предлагает маленькие радости. Например, вечер со старой подругой. И как приятно убедиться, что ты еще кому-то нужна! А ведь, если разобраться, я свинья свиньей. Изе не звонила три месяца. То была слишком счастлива, то несчастна…
; А дети? В последнее время они видят меня или сидящей в позе отчаяния, или летящей к телефону.
– Выключите музыку! Не кричите! Тише! – шикает на них мама.
Надо бы сводить их куда-нибудь.. Но куда, например, я могу повести Дениса – взрослого парня? А вот Олег, хотя и моложе брата всего на два года, с удовольствием пойдет со мной в театр или на выставку. Илюшку возьмем. Пообедаем в каком-нибудь кафе. Как раньше, до Давида… Первый раз с момента переезда с Каменщиков я испытала некоторое облегчение…
…Мама открыла мне со скорбным лицом. В прежние времена за этим последовал бы монолог, но сегодня она молчала. Причину скорби я вычислила быстро: на часах начало двенадцатого, а Дениса нет дома.
– Представь, я уже час звоню ему на мобильный, а он только отмахивается: подожди, не мешай!
Я бросилась к телефону и без всяких предисловий выкрикнула в. трубку:
– Немедленно домой!
– Ну ма. – Мне показалось, что суровый тон не произвел на сына ни малейшего впечатления. – Пять сек. – Потом посовещался с кем-то и вдруг спросил: – А где ты была?
– Это тебя не касается! – Я задыхалась от раздражения.
– Вот ща милиция приедет, разберется, кого что касается, – ответствовал мой сын, и на этот раз я сообразила, что он пьян.
Да, я замечталась! У детей опасный возраст. Мама стареет, и разве справится она одна с троими мальчишками?!
– Немедленно езжай домой. Понял? На метро не успеешь!
– Да меня отвезут, – беззаботно отвечал Денис– А все-таки где ты была?
Я решила не спорить. Главное, чтобы он приехал быстрее.
– У Изы. Тебе привет от нее, и, пожалуйста, возвращайся домой.
– У соседки на Чистопрудном, – сказал он кому-то рядом.
Совсем обнаглел, обсуждает меня со своими дружками. Небось еще и смеется… Вот я ему дам!!
Через полчаса Денис звонил в дверь. Мама выскочила в коридор и торопливо зашептала: – Как же тебе не стыдно? Так расстраивать нас…
– Ну ба! Достали вы, блин!
Ничего, сейчас получит! Думает, взрослый стал…
– Садись и объясняй по пунктам свое поведение, – холодно, не глядя на него, заговорила я, когда сын вошел в комнату.
– Я был на дне рождения. – Все еще петушится, хотя я уловила растерянность в его голосе.
– Подробно: чей день рождения, где отмечали, с кем, сколько выпили.
– Ох, мать! Ну что ты как с маленьким со мной?
– Во-первых, когда ты был маленьким, я, слава богу, не должна была выяснять, где ты напился. А во-вторых, Денис, ты все еще маленький: учишься в школе, живешь на наши с бабушкой деньги. И когда ты еще станешь большим… Так что отвечай!
– Мам. – Теперь он говорил доверительно, без рисовки, словно протрезвев. – Я знаю что вы волновались. Прости меня, пожалуйста, но я не мог отказать…
– Это компания твоих новых одноклассников?
– Да какие одноклассники!!! Ботаны, блин!
– А кто?
– Так один человек… Взрослый! Я чуть не лишилась дара речи.
– Ты что, не знаешь, зачем взрослые мужчины приглашают в гости мальчиков твоего возраста? Или это была женщина? – добавила я почти с надеждой.
– Нет, не женщина.
– Вот я ему позвоню! – заорала я. – Найдем на него управу!!! Немедленно диктуй мне его телефон!
– Я продиктую. Но ты не позвонишь.
– Это еще почему?
– Я был у Давида, – сказал Денис совершенно спокойно и вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.
Глава 26
Глава 27
– Это кто как. А помнишь, ты говорила: прожить спокойно и с достоинством? Вот и пришлось выбирать: или достоинство, или счастье урывками.
– Ну, выбрала достоинство, а теперь мечешься как угорелая?
– Господи, Иза! Я так устала. Достоинство – это почти непосильно! – Чтобы не разрыдаться, я закусила губы.
– Как ты изменилась, Маринка! – проговорила Иза после недолгого молчания. – Рядом с этим Давидом просто другим человеком стала! Ты была всегда (не обижайся!) взрослым ребенком… нерешительным, робким, зависимым. А теперь – хозяйка! И знаешь, я думаю, он позвонит. Не сюда, конечно. На самом деле ему ведь ничего не стоит найти тебя.
– Чего ж он ждет? – почти закричала я.
– Но ведь он должен что-то тебе предложить. Тебя, такую, какая ты сейчас, в принципе не может устроить прежняя ситуация. Он это понимает. А на серьезные перемены нужно время.
Это звучало слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. А с другой стороны, надо знать Изу. Утешительная ложь отнюдь не ее стиль.
– Ты все в журнале работаешь? – как ни в чем не бывало спросила Иза, не давая сосредоточиться на заветном.
– До лета доработаю, а дальше – в школу. В редакции я чувствую себя не у дел. Особенно после всех событий.
– Да, – согласилась Иза. – Любимая работа много значит. Все неприятности забываются.
…Из родного подъезда я выходила со странным ощущением, будто сама жизнь ищет примирения со мной. На условиях компромисса. Не хочет возвращать мне Давида. Но и во мрак погрузиться не дает. Предлагает маленькие радости. Например, вечер со старой подругой. И как приятно убедиться, что ты еще кому-то нужна! А ведь, если разобраться, я свинья свиньей. Изе не звонила три месяца. То была слишком счастлива, то несчастна…
; А дети? В последнее время они видят меня или сидящей в позе отчаяния, или летящей к телефону.
– Выключите музыку! Не кричите! Тише! – шикает на них мама.
Надо бы сводить их куда-нибудь.. Но куда, например, я могу повести Дениса – взрослого парня? А вот Олег, хотя и моложе брата всего на два года, с удовольствием пойдет со мной в театр или на выставку. Илюшку возьмем. Пообедаем в каком-нибудь кафе. Как раньше, до Давида… Первый раз с момента переезда с Каменщиков я испытала некоторое облегчение…
…Мама открыла мне со скорбным лицом. В прежние времена за этим последовал бы монолог, но сегодня она молчала. Причину скорби я вычислила быстро: на часах начало двенадцатого, а Дениса нет дома.
– Представь, я уже час звоню ему на мобильный, а он только отмахивается: подожди, не мешай!
Я бросилась к телефону и без всяких предисловий выкрикнула в. трубку:
– Немедленно домой!
– Ну ма. – Мне показалось, что суровый тон не произвел на сына ни малейшего впечатления. – Пять сек. – Потом посовещался с кем-то и вдруг спросил: – А где ты была?
– Это тебя не касается! – Я задыхалась от раздражения.
– Вот ща милиция приедет, разберется, кого что касается, – ответствовал мой сын, и на этот раз я сообразила, что он пьян.
Да, я замечталась! У детей опасный возраст. Мама стареет, и разве справится она одна с троими мальчишками?!
– Немедленно езжай домой. Понял? На метро не успеешь!
– Да меня отвезут, – беззаботно отвечал Денис– А все-таки где ты была?
Я решила не спорить. Главное, чтобы он приехал быстрее.
– У Изы. Тебе привет от нее, и, пожалуйста, возвращайся домой.
– У соседки на Чистопрудном, – сказал он кому-то рядом.
Совсем обнаглел, обсуждает меня со своими дружками. Небось еще и смеется… Вот я ему дам!!
Через полчаса Денис звонил в дверь. Мама выскочила в коридор и торопливо зашептала: – Как же тебе не стыдно? Так расстраивать нас…
– Ну ба! Достали вы, блин!
Ничего, сейчас получит! Думает, взрослый стал…
– Садись и объясняй по пунктам свое поведение, – холодно, не глядя на него, заговорила я, когда сын вошел в комнату.
– Я был на дне рождения. – Все еще петушится, хотя я уловила растерянность в его голосе.
– Подробно: чей день рождения, где отмечали, с кем, сколько выпили.
– Ох, мать! Ну что ты как с маленьким со мной?
– Во-первых, когда ты был маленьким, я, слава богу, не должна была выяснять, где ты напился. А во-вторых, Денис, ты все еще маленький: учишься в школе, живешь на наши с бабушкой деньги. И когда ты еще станешь большим… Так что отвечай!
– Мам. – Теперь он говорил доверительно, без рисовки, словно протрезвев. – Я знаю что вы волновались. Прости меня, пожалуйста, но я не мог отказать…
– Это компания твоих новых одноклассников?
– Да какие одноклассники!!! Ботаны, блин!
– А кто?
– Так один человек… Взрослый! Я чуть не лишилась дара речи.
– Ты что, не знаешь, зачем взрослые мужчины приглашают в гости мальчиков твоего возраста? Или это была женщина? – добавила я почти с надеждой.
– Нет, не женщина.
– Вот я ему позвоню! – заорала я. – Найдем на него управу!!! Немедленно диктуй мне его телефон!
– Я продиктую. Но ты не позвонишь.
– Это еще почему?
– Я был у Давида, – сказал Денис совершенно спокойно и вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.
Глава 26
В ту ночь я не пыталась уснуть. Я думала о Еве.
Неужели она совсем не скучает по нему? Ходит в свой университет, тусуется с подружками. В конце концов, есть разные формы образования. Заочная, как говорят теперь, дистанционная.
…А можно было бы вообще ничего не менять. Уходить в пятницу с. последней пары. Такси. Аэропорт. Вечером он, ни о чем не догадываясь, открывает дверь и… Я так живо ощутила радость встречи. Но ведь это не про ценя – про Еву!
А уж тем более в день его рождения! Можно было бы прилететь с утра, заполнить всю квартиру сюрпризами. Накрыть стол, испечь именинный пирог, зажечь свечи. Нет, это банально! Я бы придумала. Сумела бы удивить его. Мне всегда удавалось. Я бы… Да ты-то при чем?
И вот он, бедный, никому не нужный, позвал в гости Дениса… Нашел себе приятеля… мальчишку шестнадцати лет. Хотя они всегда тянулись друг к другу, могли проболтать целый вечер… И вчера сидели болтали. Наверное, Дод спрашивал про меня. Да точно: переживал, куда я ездила.
Ничего, мой дорогой, привыкай. Я буду ездить куда захочу. И возвращаться когда придется. А ты будешь коротать вечера с кем попало. Но ты сам выбрал это. Выбрав Еву! Твой выбор все определил в жизни, и в твоей, и в моей. Я больше не буду бегать к телефону. Заживут мои синяки. Потом и душа поноет и успокоится. Все в этой жизни рано или поздно проходит.
За завтраком так и подмывало устроить допрос Денису. Особенно хотелось узнать, что Давид спрашивал про меня. Сын по обыкновению листал какой-то учебник. Потом взглянул на часы и унесся. Так и не спросила…
С этого дня для меня началась новая полоса. Я училась жить сегодняшним: не ждать, не мечтать, не строить планов.
У Ольги ребенок заболел воспалением легких, и мне приходилось много времени проводить на работе. Оттуда скорее домой, приготовить ужин, помочь Олегу с уроками.
Однажды в редакцию заглянул Рыдзинский. Его заинтересовала одна статья – я как раз обсуждала ее с автором.
– Пригласите этого молодого человека к нам на мартовскую конференцию. Он очень интересен, хотя с некоторыми его тезисами лично я согласиться не могу.
– Я свяжусь с ним, Борис Григорьевич. Но сможет ли он приехать из Благовещенска…
– Приедет! Этот приедет!.. Азартный, с искоркой. А почему вы сами не пишете? Блестящее начало и…
– Не знаю, Борис Григорьевич. Я вообще думаю, мне надо в школу возвращаться. Я тут не на месте…
– Жаль. Вот уж не думал, что вы собираетесь нас покинуть. Мне казалось, вы всем довольны.
– Да нет, я довольна. Просто работа не для меня. В школе – поближе к жизни.
– А вы хотите поближе к жизни?
– Да, честно говоря.
– И в самую гущу не побоитесь?
– Как это, в самую гущу?
– Ко мне тут один человек обратился, очень известная фамилия в деловых кругах. Мы немного знакомы: когда-то он ходил на мои лекции по психологии делового общения. Теперь собирается открыть свое учебное заведение. Загородную школу-пансион. Хочу, говорит, возродить традиции российского гимназического образования. Какие у него на самом деле мотивы, трудно сказать. Так вот, ему в эту школу нужна директриса. Хотите попробовать?
– Директрисой?!
– Ну, то, что он вкладывает в понятие директор, в обычной школе скорее завуч. Программы, учебные планы, персонал, лицензирование. У нас ведь директора и ремонтом занимаются, и благоустройством территории. А у него – учебный процесс, и точка.
– А где это находится? Я хочу спросить, в каком месте?
– В Хабарово. Час от вокзала, полчаса от конечной станции метро, пятнадцать минут пешком от платформы. Бывший пионерский лагерь какого-то союзного министерства.
– А на какой стадии сейчас эта школа?
– На стадии идеи. Начинать надо с нуля.
– А если ничего не выйдет? Ведь должна быть концепция, какое-то принципиальное отличие от государственной школы. А не просто перегруженный учебный план.
– Там много чего должно быть. Забот невпроворот. Так что подумайте… Зато уж будете в самой гуще событий! Если надумаете, вот вам его визитка. Сошлетесь на меня.
Он собирался еще что-то объяснить, но тут дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая рыжеволосая девушка в ярко-красной короткой дубленке. „
– Вы Марина Ильинична? – спросила она. – Можно к вам?
– Можно, можно, – засуетился Рыдзинский. – Заходите. – Он встал, уступая ей место у моего стола. – Пожалуйста.
Девушка подошла поближе, и я увидела, что ей не двадцать пять, как мне показалось вначале, а ровно на десять лет больше. И еще я заметила под огненной шапкой блеклые сероватые волосы, чуть отросшие от корней.
Она положила на колени красные кожаные перчатки и подняла на меня изумительные голубые глаза:
– Моя фамилия Ермакова. Ермакова Алла Викторовна. Я сразу должна перед вами извиниться, скорее всего, ничего ценного мои заметки не содержат… Видите ли, я не специалист в педагогике. В свое время закончила институт иностранных языков, вышла замуж, уехала в Европу и там никогда не работала. Но иногда давала уроки русского. Почти бесплатно. Просто чтобы хоть что-то делать. Моими учениками в основном были дети, чаще всего – дети эмигрантов, которые хотели, чтобы ребенок не просто умел болтать по-русски, но и писал, читал… чтобы не потерял связь с родной культурой.
А потом жизнь повернулась так, что я снова оказалась в Москве, случайно прочитала ваш номер, и мне захотелось рассказать о своем опыте, хотя он не слишком серьезный и ценный… – Она улыбнулась, будто шутила над собой и приглашала меня разделить шутку.
– Зачем же вы так о себе? Дело вовсе не в специальном образовании! Хотя разве у вас в институте не было психологии?
– Была. И читал Рыдзинский. – Она засмеялась: – Мы в него были влюблены всей группой! Я поэтому и пришла сюда. Посмотрите мой материал?
– Конечно, посмотрю. – Я убрала в ящик стола ее дискету, записала телефон. – Хотите кофе?
– С удовольствием. – Она опять широко улыбнулась, словно озарила комнату.
Традицию поить кофе симпатичных авторов завела Ольга – у нас были не только сахар, лимон и сладости, но и специальные гостевые чашки.
– Знаете, – говорила Алла за кофе, – я не могу оценить, хорошо или плохо то, что я написала. И я совсем не знаю степени разработанности проблемы. Может, по этому поводу все уже сказано… Но я подумала: мне уже тридцать семь лет, детей нет, с мужем разошлась, пора кем-нибудь становиться!
– Но вы знаете языки, жили за границей… Вы можете быть востребованы в этом качестве.
– Это значит ходить на службу, улыбаться стоматологической улыбкой и весь день чирикать: – Can I help you? Would you like to have a cup of tea? <Я могу вам помочь? Может, чашечку чая?> Ни за что!
– Зато это по-другому оплачивается. Вы знаете, какие здесь гонорары?
– Гонорары? Нет, не знаю.
– И вас не интересует?
– Интересует, конечно. Но об этом после. Вдруг моя статья покажется вам смешной.
– Не переживайте. По мнению Бориса Григорьевича, чем больше разных подходов к проблеме, тем лучше. Читатели сами выберут созвучный им. А задача редакции – высказать свою точку зрения.
– Ну, вы и дипломат, Марина Ильинична! Давно вы здесь?
– Меньше года. И уже уходить собираюсь.
– Почему?
– Мне скоро тридцать шесть – пора кем-нибудь становиться.
– Вот уж не подумала бы, что вас мучат те же проблемы…
– Да знаете, при всем разнообразии проблем их в общем немного: работа, дети, здоровье, любовь…
– А почему у вас любовь на последнем месте? – Алла живописно вытаращила глаза.
– Потому что решение этой проблемы в наименьшей степени зависит от нас! Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней.
– То есть вы сознательно ставите ее на последнее место?
Я рассмеялась:
– А что остается?
– Вы серьезно?
– По обстоятельствам. То серьезно, то смехом. Но все время пытаюсь убедить себя. Знаете, сколько сил уходит?!
Алла допила кофе, отодвинула чашку.
– Оригинальная философия! А куда вы уходите, если не секрет?
– В школу, скорее всего.
– В обыкновенную школу?
– Есть еще вариант: в необыкновенную. В загородную школу-пансион.
– Это вам подойдет больше, – довольно бесцеремонно заявила она.
И с чего это я с ней разоткровенничалась?
– Посмотрим, подойдет – не подойдет. – Я поспешила закончить разговор. – Пока все неопределенно.
– Я желаю вам успехов. – Она опять улыбнулась своей небесной улыбкой. – Надеюсь, вы не забудете про мою статью?
После ухода Аллы я принялась дозваниваться в Благовещенск. Автора статьи не было дома, его ждали с минуты на минуту. Я оставила телефон редакции, попросила перезвонить в течение часа.
– Обязательно! – вкрадчиво ответил молодой женский голос.
«Тоже мне соратница мужа, Ольга Сократовна Чернышевская», – с неожиданным раздражением подумала я.
Придется торчать в редакции еще час, до шести. Я посмотрела в окно. Как прибавился день! В половине шестого еще светло. Скоро весна. Как обычно, весна после зимы. Как в прошлом году… Тогда была настоящая весна, а теперь так, смена погодных условий.
Нет, это невозможно! И принес же черт эту Аллу! Какой-то дурацкий разговор за кофе так глупо выбил меня из колеи, лишил душевного равновесия. Сиди тут теперь перед телефоном, жди, когда этот Чернышевский соизволит откликнуться. Я еще помедлила, потом сняла трубку и стала набирать номер на Каменщиках.
Сейчас я скажу ему все. Что я не в силах , без него жить, дышать, что я устала, измучилась!.. Хорошо, пусть жена, пусть три жены, уж лучше так, чем никак.
Трубку не брали. Без пятнадцати шесть, понятно, его нет дома. Пусть! Позвоню на мобильный. Я схватила трубку, набрала первые три цифры – и вдруг испугалась. Нет. Нет, нет. Сейчас может рухнуть последняя надежда. Где-то далеко, в душе, в подсознании, я уверена, он все еще любит меня. Что все дело в обстоятельствах. А вдруг он скажет что-то совсем другое? Как я буду тогда? Я опустила трубку на рычаг, и телефон мгновенно зазвонил.
– Алло! – истерически закричала я. Мягкий мужской голос с провинциальным акцентом изъявлял готовность приехать на конференцию в лабораторию Бориса Григорьевича Рыдзинского по первому требованию.
Неужели она совсем не скучает по нему? Ходит в свой университет, тусуется с подружками. В конце концов, есть разные формы образования. Заочная, как говорят теперь, дистанционная.
…А можно было бы вообще ничего не менять. Уходить в пятницу с. последней пары. Такси. Аэропорт. Вечером он, ни о чем не догадываясь, открывает дверь и… Я так живо ощутила радость встречи. Но ведь это не про ценя – про Еву!
А уж тем более в день его рождения! Можно было бы прилететь с утра, заполнить всю квартиру сюрпризами. Накрыть стол, испечь именинный пирог, зажечь свечи. Нет, это банально! Я бы придумала. Сумела бы удивить его. Мне всегда удавалось. Я бы… Да ты-то при чем?
И вот он, бедный, никому не нужный, позвал в гости Дениса… Нашел себе приятеля… мальчишку шестнадцати лет. Хотя они всегда тянулись друг к другу, могли проболтать целый вечер… И вчера сидели болтали. Наверное, Дод спрашивал про меня. Да точно: переживал, куда я ездила.
Ничего, мой дорогой, привыкай. Я буду ездить куда захочу. И возвращаться когда придется. А ты будешь коротать вечера с кем попало. Но ты сам выбрал это. Выбрав Еву! Твой выбор все определил в жизни, и в твоей, и в моей. Я больше не буду бегать к телефону. Заживут мои синяки. Потом и душа поноет и успокоится. Все в этой жизни рано или поздно проходит.
За завтраком так и подмывало устроить допрос Денису. Особенно хотелось узнать, что Давид спрашивал про меня. Сын по обыкновению листал какой-то учебник. Потом взглянул на часы и унесся. Так и не спросила…
С этого дня для меня началась новая полоса. Я училась жить сегодняшним: не ждать, не мечтать, не строить планов.
У Ольги ребенок заболел воспалением легких, и мне приходилось много времени проводить на работе. Оттуда скорее домой, приготовить ужин, помочь Олегу с уроками.
Однажды в редакцию заглянул Рыдзинский. Его заинтересовала одна статья – я как раз обсуждала ее с автором.
– Пригласите этого молодого человека к нам на мартовскую конференцию. Он очень интересен, хотя с некоторыми его тезисами лично я согласиться не могу.
– Я свяжусь с ним, Борис Григорьевич. Но сможет ли он приехать из Благовещенска…
– Приедет! Этот приедет!.. Азартный, с искоркой. А почему вы сами не пишете? Блестящее начало и…
– Не знаю, Борис Григорьевич. Я вообще думаю, мне надо в школу возвращаться. Я тут не на месте…
– Жаль. Вот уж не думал, что вы собираетесь нас покинуть. Мне казалось, вы всем довольны.
– Да нет, я довольна. Просто работа не для меня. В школе – поближе к жизни.
– А вы хотите поближе к жизни?
– Да, честно говоря.
– И в самую гущу не побоитесь?
– Как это, в самую гущу?
– Ко мне тут один человек обратился, очень известная фамилия в деловых кругах. Мы немного знакомы: когда-то он ходил на мои лекции по психологии делового общения. Теперь собирается открыть свое учебное заведение. Загородную школу-пансион. Хочу, говорит, возродить традиции российского гимназического образования. Какие у него на самом деле мотивы, трудно сказать. Так вот, ему в эту школу нужна директриса. Хотите попробовать?
– Директрисой?!
– Ну, то, что он вкладывает в понятие директор, в обычной школе скорее завуч. Программы, учебные планы, персонал, лицензирование. У нас ведь директора и ремонтом занимаются, и благоустройством территории. А у него – учебный процесс, и точка.
– А где это находится? Я хочу спросить, в каком месте?
– В Хабарово. Час от вокзала, полчаса от конечной станции метро, пятнадцать минут пешком от платформы. Бывший пионерский лагерь какого-то союзного министерства.
– А на какой стадии сейчас эта школа?
– На стадии идеи. Начинать надо с нуля.
– А если ничего не выйдет? Ведь должна быть концепция, какое-то принципиальное отличие от государственной школы. А не просто перегруженный учебный план.
– Там много чего должно быть. Забот невпроворот. Так что подумайте… Зато уж будете в самой гуще событий! Если надумаете, вот вам его визитка. Сошлетесь на меня.
Он собирался еще что-то объяснить, но тут дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая рыжеволосая девушка в ярко-красной короткой дубленке. „
– Вы Марина Ильинична? – спросила она. – Можно к вам?
– Можно, можно, – засуетился Рыдзинский. – Заходите. – Он встал, уступая ей место у моего стола. – Пожалуйста.
Девушка подошла поближе, и я увидела, что ей не двадцать пять, как мне показалось вначале, а ровно на десять лет больше. И еще я заметила под огненной шапкой блеклые сероватые волосы, чуть отросшие от корней.
Она положила на колени красные кожаные перчатки и подняла на меня изумительные голубые глаза:
– Моя фамилия Ермакова. Ермакова Алла Викторовна. Я сразу должна перед вами извиниться, скорее всего, ничего ценного мои заметки не содержат… Видите ли, я не специалист в педагогике. В свое время закончила институт иностранных языков, вышла замуж, уехала в Европу и там никогда не работала. Но иногда давала уроки русского. Почти бесплатно. Просто чтобы хоть что-то делать. Моими учениками в основном были дети, чаще всего – дети эмигрантов, которые хотели, чтобы ребенок не просто умел болтать по-русски, но и писал, читал… чтобы не потерял связь с родной культурой.
А потом жизнь повернулась так, что я снова оказалась в Москве, случайно прочитала ваш номер, и мне захотелось рассказать о своем опыте, хотя он не слишком серьезный и ценный… – Она улыбнулась, будто шутила над собой и приглашала меня разделить шутку.
– Зачем же вы так о себе? Дело вовсе не в специальном образовании! Хотя разве у вас в институте не было психологии?
– Была. И читал Рыдзинский. – Она засмеялась: – Мы в него были влюблены всей группой! Я поэтому и пришла сюда. Посмотрите мой материал?
– Конечно, посмотрю. – Я убрала в ящик стола ее дискету, записала телефон. – Хотите кофе?
– С удовольствием. – Она опять широко улыбнулась, словно озарила комнату.
Традицию поить кофе симпатичных авторов завела Ольга – у нас были не только сахар, лимон и сладости, но и специальные гостевые чашки.
– Знаете, – говорила Алла за кофе, – я не могу оценить, хорошо или плохо то, что я написала. И я совсем не знаю степени разработанности проблемы. Может, по этому поводу все уже сказано… Но я подумала: мне уже тридцать семь лет, детей нет, с мужем разошлась, пора кем-нибудь становиться!
– Но вы знаете языки, жили за границей… Вы можете быть востребованы в этом качестве.
– Это значит ходить на службу, улыбаться стоматологической улыбкой и весь день чирикать: – Can I help you? Would you like to have a cup of tea? <Я могу вам помочь? Может, чашечку чая?> Ни за что!
– Зато это по-другому оплачивается. Вы знаете, какие здесь гонорары?
– Гонорары? Нет, не знаю.
– И вас не интересует?
– Интересует, конечно. Но об этом после. Вдруг моя статья покажется вам смешной.
– Не переживайте. По мнению Бориса Григорьевича, чем больше разных подходов к проблеме, тем лучше. Читатели сами выберут созвучный им. А задача редакции – высказать свою точку зрения.
– Ну, вы и дипломат, Марина Ильинична! Давно вы здесь?
– Меньше года. И уже уходить собираюсь.
– Почему?
– Мне скоро тридцать шесть – пора кем-нибудь становиться.
– Вот уж не подумала бы, что вас мучат те же проблемы…
– Да знаете, при всем разнообразии проблем их в общем немного: работа, дети, здоровье, любовь…
– А почему у вас любовь на последнем месте? – Алла живописно вытаращила глаза.
– Потому что решение этой проблемы в наименьшей степени зависит от нас! Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней.
– То есть вы сознательно ставите ее на последнее место?
Я рассмеялась:
– А что остается?
– Вы серьезно?
– По обстоятельствам. То серьезно, то смехом. Но все время пытаюсь убедить себя. Знаете, сколько сил уходит?!
Алла допила кофе, отодвинула чашку.
– Оригинальная философия! А куда вы уходите, если не секрет?
– В школу, скорее всего.
– В обыкновенную школу?
– Есть еще вариант: в необыкновенную. В загородную школу-пансион.
– Это вам подойдет больше, – довольно бесцеремонно заявила она.
И с чего это я с ней разоткровенничалась?
– Посмотрим, подойдет – не подойдет. – Я поспешила закончить разговор. – Пока все неопределенно.
– Я желаю вам успехов. – Она опять улыбнулась своей небесной улыбкой. – Надеюсь, вы не забудете про мою статью?
После ухода Аллы я принялась дозваниваться в Благовещенск. Автора статьи не было дома, его ждали с минуты на минуту. Я оставила телефон редакции, попросила перезвонить в течение часа.
– Обязательно! – вкрадчиво ответил молодой женский голос.
«Тоже мне соратница мужа, Ольга Сократовна Чернышевская», – с неожиданным раздражением подумала я.
Придется торчать в редакции еще час, до шести. Я посмотрела в окно. Как прибавился день! В половине шестого еще светло. Скоро весна. Как обычно, весна после зимы. Как в прошлом году… Тогда была настоящая весна, а теперь так, смена погодных условий.
Нет, это невозможно! И принес же черт эту Аллу! Какой-то дурацкий разговор за кофе так глупо выбил меня из колеи, лишил душевного равновесия. Сиди тут теперь перед телефоном, жди, когда этот Чернышевский соизволит откликнуться. Я еще помедлила, потом сняла трубку и стала набирать номер на Каменщиках.
Сейчас я скажу ему все. Что я не в силах , без него жить, дышать, что я устала, измучилась!.. Хорошо, пусть жена, пусть три жены, уж лучше так, чем никак.
Трубку не брали. Без пятнадцати шесть, понятно, его нет дома. Пусть! Позвоню на мобильный. Я схватила трубку, набрала первые три цифры – и вдруг испугалась. Нет. Нет, нет. Сейчас может рухнуть последняя надежда. Где-то далеко, в душе, в подсознании, я уверена, он все еще любит меня. Что все дело в обстоятельствах. А вдруг он скажет что-то совсем другое? Как я буду тогда? Я опустила трубку на рычаг, и телефон мгновенно зазвонил.
– Алло! – истерически закричала я. Мягкий мужской голос с провинциальным акцентом изъявлял готовность приехать на конференцию в лабораторию Бориса Григорьевича Рыдзинского по первому требованию.
Глава 27
– Мам, ну куда ты так быстро? – —плаксиво тянет Илюшка.
Мы бежим по обледенелым грязным дворам, сокращая путь от дома до метро «Медведково». После оттепели снова подморозило; чтобы выдержать темп, не упав и не свернув шею, мне приходится смешно семенить на каблуках. Сын с трудом успевает за мной.
– Мам, а Ундина умерла? – Он напрягся, догнал меня.
Вчера мы были во МХАТе на «Ундине», из театра поехали обедать к Аньке и засиделись допоздна (мы не виделись с самого Нового года, с того грустного вечера, когда Анька помогала мне перевозить вещи с Каменщиков в Медведково). На обратном пути Илюшка уснул, и многое осталось невыясненным.
– Ундина – русалка. Фея, волшебница. Они бессмертны.
В метро я смотрю на часы, прикидываю: к половине девятого приведу Илью в школу, в девять буду на вокзале и, значит (если, конечно, электрички ходят нормально), до половины одиннадцатого доберусь до Хабарова и предстану пред ясны очи Давликанова Степана Владимировича, энтузиаста возрождения гимназического образования в России.
До сих пор я общалась с его референтом. Чего только он не требовал от меня: штатное расписание, программы, учебные планы, даже меню. Потом долго не звонил. Я решила: все, нашли другого директора. А перед праздниками вдруг объявился: приезжайте в Хабарово, вас хочет видеть Степан Владимирович. С ума сойти, честь какая!
– Мам, а почему тогда Ундина не заколдовала принца, если она волшебница? Он бы остался с ней.
– Не хотела. Принц должен решить сам. Насильно нельзя.
Сын собирается еще что-то спросить, но мы уже приближаемся к школе. Я торопливо даю последние наставления, вручаю ему сумку с одеждой, пакет с фруктами и несусь на каблуках обратно к метро «Октябрьская».
По-хорошему нужно настроиться на предстоящий разговор с Давликановым. Но я думаю об Ундине. Потом вспоминаю вчерашнее.
Обедали вчетвером. Маленький Петька ни на секунду не отходил от новой мамы, и если Анька выбегала зачем-нибудь из комнаты, детская мордочка мгновенно кривилась в плаксивой гримаске. К вечеру пришел Макс, какой-то помятый, навеселе. Притащил букет – все-таки праздник, Восьмое марта!
– Он слишком привык жить на два дома, – с усмешкой объяснила Анька.
Уже давно стало известно, что жена и дочка Макса попали в лапы авантюристов. Каким-то чудом им удалось послать письмо из тайги. Деньги у них отобрали в первый же день, поселили в неотапливаемых сенях, кормят пророщенным овсом и все время заставляют работать: чистить снег, колоть дрова, таскать воду из колодца. Дочка умоляла о помощи.
– Когда же он поедет? – спросила я.
– И не собирается! Зачем ему лишние проблемы? Квартира продана, денег нет. Куда их поселить? Да их и не выпустят оттуда. Это же секта!
– Переживает Макс?
– Да ты что! Он всегда спокоен, – ответила Анька нейтрально. Непонятно, осуждала или оправдывала мужа.
Я, между прочим, спросила, не знает ли она такого Давликанова. Анька расхохоталась:
– Знаю-знаю!.. Фактурный мужик.
– Я серьезно.
– Красавец мужчина!
И правда, оказался красавец: мягкие русые волосы, глубоко посаженные серые глаза, благородная бледность. Если не знать, что Давликанов, скажешь русский барин, Стива Облонский. А присмотришься: скулы, разрез глаз – что-то в этом есть такое восточное…
Я думала, он будет экзаменовать меня, как английская леди, но оказалось, вопрос о кандидатуре на должность директора для него решен, на повестке дня теперь рабочие моменты. И первый – ремонт помещения.
– Но я никогда не занималась ремонтами, ничего не понимаю в этом.
От вас ничего особенного не потребуется. – Давликанов вальяжно откидывается на спинку стула, обитую дешевым дерматином. – Завтра приедут специалисты, сделают дизайн-Проект. Ваша задача соотнести его с санитарными нормами, требованиями… со всякими тонкостями педагогической науки.
– Значит, я начну работу уже завтра?
– Вы начали ее сегодня. Мы ведь сейчас с вами работаем. А кстати, вот и ваш контракт.
Из контракта следовало, что я должна находиться на территории загородной школы-пансиона круглосуточно, кроме субботы и воскресенья…
– Но в первые месяцы, думаю, и выходные прихватите, – подсказал Давликанов.
…Организовывать учебный процесс, досуг, питание, медицинское обслуживание учеников, рекламу учебного заведения, комплектование штата и т. д. и т. п. А за это зарплата. Да что говорить… не зарплата – фантастика. Даже на испытательный срок.
Неверной рукой я подписала договор.
Давликанов улыбнулся:
– Все, рубикон перейден.
После его отъезда («Если хотите, могу подбросить вас в город») я отправилась на экскурсию по зданию. Когда-то здесь был пионерский лагерь. Снаружи презентабельный вид еще сохранялся, но внутри… облупившаяся краска, разбитый кафель, вздутый линолеум.
– Это из-за отопления, – объяснил Дмитрий Иванович, здешний сторож и мой проводник. – Когда его включают, трубы рвутся.
Легко представить, как все это выглядело в эпоху пионерских лагерей. Но контуры будущего проступают смутно: вот тут можно попробовать сделать столовую, здесь, пожалуй, тренажерный зал. Здесь? Если только компьютерный класс… А подо что бы приспособить это помещение? Для класса слишком просторно, для зала – все же тесновато… Но какое светлое, нарядное!
– Что здесь было раньше? – спрашиваю я у Дмитрия Ивановича.
– А ничего. Сначала бельевая, потом ее перевели ближе к прачечной. А тут всякий хлам сваливали.
Я решаю, что в этой комнате будет мой кабинет. А если ее перегородить, получится еще и спальня. Надо же мне где-то спать. В саду сирень, фруктовые деревья, в конце мая поют соловьи. Открою окна – буду наслаждаться.
Мне не терпится скорее уехать домой, чтобы поскорее вернуться обратно. Я уже точно знаю, как взяться за работу, что сказать проектировщикам, дизайнерам, да и не только им…
Но Дмитрий Иванович охлаждает мой пыл.
– Сейчас перерыв в электричках – два с половиной часа. Поди попей чая.
Приходится подчиниться.
После чая, чтобы убить время, я пошла гулять по поселку. Как и все в наше время, поселок являл собой калейдоскоп социальных контрастов. Домики-развалюшки перемежались коттеджами, низенькие облезлые заборчики – неприступными каменными оградами. На опушке у леса красовался прямо-таки шедевр архитектуры. Это даже не коттедж – маленький замок с башенками, шпилями, витражными окнами. Я мгновенно влюбилась в него. После работы каждый день буду совершать моцион к замку.
Вернувшись в лагерь, спросила Дмитрия Ивановича, кому же замок принадлежит.
– Теперь уж и не знаю кому, – ответил он. – Как только начались все эти коммерческие дела, лет назад пятнадцать, участок у леса купил один… банкир, что ли, говорили… Привычки у него были, я тебе скажу. К примеру, домой приезжает во втором часу ночи, а с ним музыканты. Целый оркестр. Он их рассадит на лужайке – играйте до утра. И мы всю ночь, хочешь – не хочешь, слушаем музыку.
– А потом?
– Убили его. Расстреляли в упор. Хорошо хоть не у нас в поселке – он из своего банка выходил. Да… Жуткая история, тогда такого много было.
И Дмитрий Иванович уже готов припомнить еще одну из жутких историй, .но мне пора, я прощаюсь: до завтра.
– Ты приезжай, – напутствует меня сторож. – Хоть будет живая душа, а то я один тут… Весь день один.
Я уже знаю, что Дмитрий Иванович живет в лагере неотлучно. А в своем доме на соседней улице бывать не любит: жена умерла, дочка с мужем дом перестроили, все изменили, теперь зять там хозяин. Так что в лагере Дмитрий Иванович чувствует себя вольготнее.
В электричке я еще некоторое время помню о Дмитрии Ивановиче, потом переключаюсь на работу. И неожиданно прозреваю: я не смогу оставить сыновей. Правда, с Ильей проблем не будет. А старшие? Денис вообще не воспринимает маму. Олег пока слушается. Но это пока… Хотя и меня они слушаются не очень. Иногда даже мама добивается большего. В конце концов, я решаю воспитывать детей личным примером: работать и зарабатывать. Вряд ли вид несчастной, потерянной матери повлияет на них лучше.
К тому же существует еще материальная проблема. Сейчас мы живем очень хорошо: Ленкины деньги плюс мама в няньках. А дальше что? Работа в школе? Беготня по частным урокам?
– Девушка, я к вам обращаюсь! – Я подняла голову и увидела над собой контролера. – Билет ваш где?
– Билет? – Я торопливо открыла сумку. – Вот билет, – показала ему.
Вместе с билетом в сумке обнаружился маленький сборник Марины Цветаевой. Я купила его сегодня на Казанском вокзале. Какой-то пожилой, интеллигентного вида человек разложил книги прямо на земле у входа в здание вокзала. Электротехника, Жюль Верн, Атлас автомобильных дорог… Замирая от жалости, я купила книгу, быстро спрятала в сумку и поспешила за билетом… Сейчас сборник оказался очень кстати…
Книжку выпустили в восемьдесят восьмом. Да, помню, тогда стали печатать неизданное, запрещенное, народ кинулся утолять голод. А теперь рады продать хоть за сколько. Господи, как поменялась жизнь! Жизнь поменялась, но такие вещи имеют непреходящую ценность. Я медленно перелистывала страницы, просматривала знакомые стихи, старалась вчитаться в незнакомые.
В конце книги – поэма. Так и называется – «Поэма конца». Я поколебалась, читать или нет. Попробовала…
«Поэма конца» – это история расставания «любовников без надежды». И когда он предлагает ей: уедем, – она отвечает:
«А я – умрем, надеялась».
Это проще.
Проще потому, что они встретились в середине жизни. Уехать с ним – значит резать по живому. Лучше умереть… Но он возражает: любовь – это значит жизнь. – «Тогда простимся».
Дальше эти двое несчастных кружат по городу, и все у них не хватает сил разжать руки расстаться, «даже смысла такого нет» – храбрятся они и таким образом выходят за город И тут прозревают, как бы ощущают неизбежность конца:
Мы бежим по обледенелым грязным дворам, сокращая путь от дома до метро «Медведково». После оттепели снова подморозило; чтобы выдержать темп, не упав и не свернув шею, мне приходится смешно семенить на каблуках. Сын с трудом успевает за мной.
– Мам, а Ундина умерла? – Он напрягся, догнал меня.
Вчера мы были во МХАТе на «Ундине», из театра поехали обедать к Аньке и засиделись допоздна (мы не виделись с самого Нового года, с того грустного вечера, когда Анька помогала мне перевозить вещи с Каменщиков в Медведково). На обратном пути Илюшка уснул, и многое осталось невыясненным.
– Ундина – русалка. Фея, волшебница. Они бессмертны.
В метро я смотрю на часы, прикидываю: к половине девятого приведу Илью в школу, в девять буду на вокзале и, значит (если, конечно, электрички ходят нормально), до половины одиннадцатого доберусь до Хабарова и предстану пред ясны очи Давликанова Степана Владимировича, энтузиаста возрождения гимназического образования в России.
До сих пор я общалась с его референтом. Чего только он не требовал от меня: штатное расписание, программы, учебные планы, даже меню. Потом долго не звонил. Я решила: все, нашли другого директора. А перед праздниками вдруг объявился: приезжайте в Хабарово, вас хочет видеть Степан Владимирович. С ума сойти, честь какая!
– Мам, а почему тогда Ундина не заколдовала принца, если она волшебница? Он бы остался с ней.
– Не хотела. Принц должен решить сам. Насильно нельзя.
Сын собирается еще что-то спросить, но мы уже приближаемся к школе. Я торопливо даю последние наставления, вручаю ему сумку с одеждой, пакет с фруктами и несусь на каблуках обратно к метро «Октябрьская».
По-хорошему нужно настроиться на предстоящий разговор с Давликановым. Но я думаю об Ундине. Потом вспоминаю вчерашнее.
Обедали вчетвером. Маленький Петька ни на секунду не отходил от новой мамы, и если Анька выбегала зачем-нибудь из комнаты, детская мордочка мгновенно кривилась в плаксивой гримаске. К вечеру пришел Макс, какой-то помятый, навеселе. Притащил букет – все-таки праздник, Восьмое марта!
– Он слишком привык жить на два дома, – с усмешкой объяснила Анька.
Уже давно стало известно, что жена и дочка Макса попали в лапы авантюристов. Каким-то чудом им удалось послать письмо из тайги. Деньги у них отобрали в первый же день, поселили в неотапливаемых сенях, кормят пророщенным овсом и все время заставляют работать: чистить снег, колоть дрова, таскать воду из колодца. Дочка умоляла о помощи.
– Когда же он поедет? – спросила я.
– И не собирается! Зачем ему лишние проблемы? Квартира продана, денег нет. Куда их поселить? Да их и не выпустят оттуда. Это же секта!
– Переживает Макс?
– Да ты что! Он всегда спокоен, – ответила Анька нейтрально. Непонятно, осуждала или оправдывала мужа.
Я, между прочим, спросила, не знает ли она такого Давликанова. Анька расхохоталась:
– Знаю-знаю!.. Фактурный мужик.
– Я серьезно.
– Красавец мужчина!
И правда, оказался красавец: мягкие русые волосы, глубоко посаженные серые глаза, благородная бледность. Если не знать, что Давликанов, скажешь русский барин, Стива Облонский. А присмотришься: скулы, разрез глаз – что-то в этом есть такое восточное…
Я думала, он будет экзаменовать меня, как английская леди, но оказалось, вопрос о кандидатуре на должность директора для него решен, на повестке дня теперь рабочие моменты. И первый – ремонт помещения.
– Но я никогда не занималась ремонтами, ничего не понимаю в этом.
От вас ничего особенного не потребуется. – Давликанов вальяжно откидывается на спинку стула, обитую дешевым дерматином. – Завтра приедут специалисты, сделают дизайн-Проект. Ваша задача соотнести его с санитарными нормами, требованиями… со всякими тонкостями педагогической науки.
– Значит, я начну работу уже завтра?
– Вы начали ее сегодня. Мы ведь сейчас с вами работаем. А кстати, вот и ваш контракт.
Из контракта следовало, что я должна находиться на территории загородной школы-пансиона круглосуточно, кроме субботы и воскресенья…
– Но в первые месяцы, думаю, и выходные прихватите, – подсказал Давликанов.
…Организовывать учебный процесс, досуг, питание, медицинское обслуживание учеников, рекламу учебного заведения, комплектование штата и т. д. и т. п. А за это зарплата. Да что говорить… не зарплата – фантастика. Даже на испытательный срок.
Неверной рукой я подписала договор.
Давликанов улыбнулся:
– Все, рубикон перейден.
После его отъезда («Если хотите, могу подбросить вас в город») я отправилась на экскурсию по зданию. Когда-то здесь был пионерский лагерь. Снаружи презентабельный вид еще сохранялся, но внутри… облупившаяся краска, разбитый кафель, вздутый линолеум.
– Это из-за отопления, – объяснил Дмитрий Иванович, здешний сторож и мой проводник. – Когда его включают, трубы рвутся.
Легко представить, как все это выглядело в эпоху пионерских лагерей. Но контуры будущего проступают смутно: вот тут можно попробовать сделать столовую, здесь, пожалуй, тренажерный зал. Здесь? Если только компьютерный класс… А подо что бы приспособить это помещение? Для класса слишком просторно, для зала – все же тесновато… Но какое светлое, нарядное!
– Что здесь было раньше? – спрашиваю я у Дмитрия Ивановича.
– А ничего. Сначала бельевая, потом ее перевели ближе к прачечной. А тут всякий хлам сваливали.
Я решаю, что в этой комнате будет мой кабинет. А если ее перегородить, получится еще и спальня. Надо же мне где-то спать. В саду сирень, фруктовые деревья, в конце мая поют соловьи. Открою окна – буду наслаждаться.
Мне не терпится скорее уехать домой, чтобы поскорее вернуться обратно. Я уже точно знаю, как взяться за работу, что сказать проектировщикам, дизайнерам, да и не только им…
Но Дмитрий Иванович охлаждает мой пыл.
– Сейчас перерыв в электричках – два с половиной часа. Поди попей чая.
Приходится подчиниться.
После чая, чтобы убить время, я пошла гулять по поселку. Как и все в наше время, поселок являл собой калейдоскоп социальных контрастов. Домики-развалюшки перемежались коттеджами, низенькие облезлые заборчики – неприступными каменными оградами. На опушке у леса красовался прямо-таки шедевр архитектуры. Это даже не коттедж – маленький замок с башенками, шпилями, витражными окнами. Я мгновенно влюбилась в него. После работы каждый день буду совершать моцион к замку.
Вернувшись в лагерь, спросила Дмитрия Ивановича, кому же замок принадлежит.
– Теперь уж и не знаю кому, – ответил он. – Как только начались все эти коммерческие дела, лет назад пятнадцать, участок у леса купил один… банкир, что ли, говорили… Привычки у него были, я тебе скажу. К примеру, домой приезжает во втором часу ночи, а с ним музыканты. Целый оркестр. Он их рассадит на лужайке – играйте до утра. И мы всю ночь, хочешь – не хочешь, слушаем музыку.
– А потом?
– Убили его. Расстреляли в упор. Хорошо хоть не у нас в поселке – он из своего банка выходил. Да… Жуткая история, тогда такого много было.
И Дмитрий Иванович уже готов припомнить еще одну из жутких историй, .но мне пора, я прощаюсь: до завтра.
– Ты приезжай, – напутствует меня сторож. – Хоть будет живая душа, а то я один тут… Весь день один.
Я уже знаю, что Дмитрий Иванович живет в лагере неотлучно. А в своем доме на соседней улице бывать не любит: жена умерла, дочка с мужем дом перестроили, все изменили, теперь зять там хозяин. Так что в лагере Дмитрий Иванович чувствует себя вольготнее.
В электричке я еще некоторое время помню о Дмитрии Ивановиче, потом переключаюсь на работу. И неожиданно прозреваю: я не смогу оставить сыновей. Правда, с Ильей проблем не будет. А старшие? Денис вообще не воспринимает маму. Олег пока слушается. Но это пока… Хотя и меня они слушаются не очень. Иногда даже мама добивается большего. В конце концов, я решаю воспитывать детей личным примером: работать и зарабатывать. Вряд ли вид несчастной, потерянной матери повлияет на них лучше.
К тому же существует еще материальная проблема. Сейчас мы живем очень хорошо: Ленкины деньги плюс мама в няньках. А дальше что? Работа в школе? Беготня по частным урокам?
– Девушка, я к вам обращаюсь! – Я подняла голову и увидела над собой контролера. – Билет ваш где?
– Билет? – Я торопливо открыла сумку. – Вот билет, – показала ему.
Вместе с билетом в сумке обнаружился маленький сборник Марины Цветаевой. Я купила его сегодня на Казанском вокзале. Какой-то пожилой, интеллигентного вида человек разложил книги прямо на земле у входа в здание вокзала. Электротехника, Жюль Верн, Атлас автомобильных дорог… Замирая от жалости, я купила книгу, быстро спрятала в сумку и поспешила за билетом… Сейчас сборник оказался очень кстати…
Книжку выпустили в восемьдесят восьмом. Да, помню, тогда стали печатать неизданное, запрещенное, народ кинулся утолять голод. А теперь рады продать хоть за сколько. Господи, как поменялась жизнь! Жизнь поменялась, но такие вещи имеют непреходящую ценность. Я медленно перелистывала страницы, просматривала знакомые стихи, старалась вчитаться в незнакомые.
В конце книги – поэма. Так и называется – «Поэма конца». Я поколебалась, читать или нет. Попробовала…
«Поэма конца» – это история расставания «любовников без надежды». И когда он предлагает ей: уедем, – она отвечает:
«А я – умрем, надеялась».
Это проще.
Проще потому, что они встретились в середине жизни. Уехать с ним – значит резать по живому. Лучше умереть… Но он возражает: любовь – это значит жизнь. – «Тогда простимся».
Дальше эти двое несчастных кружат по городу, и все у них не хватает сил разжать руки расстаться, «даже смысла такого нет» – храбрятся они и таким образом выходят за город И тут прозревают, как бы ощущают неизбежность конца: