Сташеф Кристофер. Здесь водятся чудовища

   — Ни то, ни другое, — проворчал Джеффри. — Мне просто не нравится проигрывать.
   — Но разве мы проиграли? — удивился Грегори.
   — Да уж и победой это в поединке тоже не назовешь.
   — И, кроме того, — произнес сквозь зубы Ален, — он рассчитывал на жареную дичь. А вместо этого получил клювом в задницу.
   — В бедро!
   — Заклинаю тебя, Грегори! Осмотри его рану, наверное, она гораздо опаснее моей!
   — Эта боль, — успокоил его Грегори, — говорит о том, что рана срастается.
   Выпрямившись, он проследил за процессом самовосстановления клеток.
   — Ничего сложного, обыкновенная процедура. Меня сейчас больше беспокоит другое.
   — Что? — поднял на него полные боли глаза Ален, пытаясь отвлечься.
   — Почему не получилось превратить этого Будри в протоплазму.
   — Как? Разве это не зверь — то есть, не дичь?
   — Это дичь, но совершенно неземная. Тот, кто за ней стоит, испытывает наше терпение. Но в затейливости фантазии ему не откажешь. Всякий раз что-то новое. Надо же… — Грегори удивленно покачал головой.
   — Ну, если это удивляет даже тебя, то… — почти прокряхтел Джеффри, — я тоже сейчас начну удивляться.
   — Надо уметь переживать поражения. Мы клюнули на удочку, увидев в Бубри дикую птицу. Как ты понимаешь, это не имеет ничего общего с тем, что пекут на костре.
   — Обмазав хорошенько глиной и нашпиговав лесными ягодами, — размечтался Джеффри, которому кулинарные вожделения дали на миг забыть о страданиях.
   — Но вместо ягод ты получил укол в ягодицу, — продолжал Ален.
   — В бедро!
   — Итак, что мы имеем? Бубри не превратился в протоплазму, из которой он создан, потому что стоявший за ним маг оказался сильнее тебя.
   — Возможно, вся его сила, которая стоит за ним — это желание выжить, — предположил Джеффри.
   — Да, и все же хорошо иметь под рукой волшебника, — со вздохом облегчения сказал Ален, — надо же, ни следа не осталось, — он осматривал свою рану. — Начинаю думать, что и сам я сделан из какой-то протоплазмы.
   — Он способный портной, — проворчал Джеффри. — Это у него здорово получается. — В этот момент он вздрогнул, услышав еще один громкий крик со стороны озера. — А ты уверен, братец, что здесь не водится еще одного самца Бубри?
   — Вполне может быть, — отвечал Грегори. — Поскольку Бубри обычная птица.
   Джеффри оглянулся, хмуря лоб в непонимании.
   Взгляд его скользнул по озеру. — Вроде на милю вокруг тихо.
   — Похоже, эта часть королевства напичкана монстрами, которых никогда не появлялось в природе, — задумчиво произнес Ален. — Непонятно только, откуда они берутся — столько и в сказках нет.
   — Кто знает, может быть так и рождаются сказки? — возразил Джеффри и обратился к Грегори. — Разве ты не говорил, что его зовут Бубри — и что этот самый монстр преследовал тебя в снах?
   — Не совсем так, — пояснил Грегори, — это был один из той стаи чудовищ, которые внезапно возникли в уме Алуэтты во время медитации. И я заглянул в ее бред — и видел их. Должен вам сказать, это было впечатляющее и незабываемое зрелище.
   — Так может быть, ты их и производишь?
   — Нет, дело не в этом.
   — Получается, ты заглянул в ее сознание, — заметил Джеффри.
   — Но если это случилось так, как говоришь ты, я все-таки не понимаю, почему это появилось именно здесь, на берегу озера.
   — Может быть, здесь все-таки повинен посторонний ум? — предположил Ален.
   — Но как может присниться двум разным людям один и тот же кошмар? — спросил Джеффри.
   Все погрузились в молчание, обмениваясь взглядами, объединенные общей тревожной мыслью.
   — Ведь это не случайность? — спросил Ален. — Кто-то устроил эти дикие отвратительные иллюзии в ваших умах. Кто-то навеял их.
   — И кто знает, сколько умов он поразил такими вот кошмарами? — предположил Джеффри — Кто знает, — пожал плечами Джеффри. — Да и какое это имеет значение, если среди них найдется хотя бы один эспер, не знающий своей силы.
   — Затем, когда он описывал жуткую птицу своим слушателям, где-то в лесу ведьмин мох стал сползаться в кучу, материализуя его кошмар, — поведал Джеффри. — Тут ничего сложного — но вот как ему удается заражать страхом умы человеческие?
   — Разгадка там, за туманом, — сказал Ален. — И пока мы не можем сказать ничего более определенного.
   Джеффри пожал плечами:
   — Но мы же даем монстрам имена. Имя этой загадки у нас тоже есть. Занплока — он и есть творец иллюзий.
   — Имя ничего не значит, пока мы не найдем того, кто за ним стоит. Имя это лишь слово.
   — Ты думаешь? — скептически посмотрел на него собеседник.
   Грегори нахмурился:
   — Такая неточность может вызвать ошибку. Что, если мы примемся искать этого Занплоку, а он окажется вовсе не тем возбудителем иллюзий — и даже вовсе не человеком?
   Джеффри безнадежно помотал головой:
   — Если мы отыщем то, что за этим стоит, нам придется искать новое понятие — а, может, и нет: этот Занплока может оказаться кем угодно и какого угодно пола — но главное то, что он строит нам каверзы всю дорогу.
   — А что, если нет?
   — Зачем ломать голову? — предложил Ален. — Пока не узнаем точно, давайте между собой называть его Занплокой.
   — Его — кого?
   — Того, кто нам посылает эти кошмары.
   — Ночные кошмары — или те, что могут "вызвать кровопролитие? — уточнил Джеффри.
   — Да, — сказал Ален. — И те и другие: раз он может насылать сны эсперам, то значит, насылает и монстров заклинаниями.
   — Тогда я надеюсь, — вздохнул Грегори, — что мы не станем искать несуществующего человека, чтобы не проморгать истинный источник неприятностей.
   — Мы должны хранить наше сознание открытым, — поддержал Ален, — и высматривать каждого возможного вредителя — не так ли, солдат и рыцарь?
   — Мы должны быть настороже и готовы ко всему, конечно же, — согласился Джеффри, — но как только встретим человека — мужчину и женщину по имени Занплока, я тут же экранирую разум. И где же нам теперь искать его?
   — В самом деле, где? — пожал плечами Ален. — Одно направление ничем не отличается от другого, раз мы окружены монстрами. Все равно, куда идти — раз так, пойдем по дороге, которая лежит перед нами. Вперед!
 
   Деревья на их пути становились все более редкими и куцыми. К полудню, когда солнце высоко стояло в небе над головами, женщины заслышали странный шум вдалеке. Алуэтта насторожилась, осаживая лошадь:
   — Странно, — произнесла она.
   — Что такое? — откликнулись остальные.
   — Похоже на шум отлетающей на юг стаи.
   — Хм, — заметила Ртуть, — мне всегда казалось, что шум отлетающей стаи напоминает журчание далекого ручья.
   — Ручей это или птицы, — сказала Корделия, — давайте лучше проверим и убедимся собственными глазами.
   Они сошли с тропы и устремились в восточном направлении по склону — туда, откуда доносился звук.
   Звук становился все громче пока они не пересекли долину и не обнаружили, что стоят на берегу реки: быстрой и полноводной, как после сильного ливня. Река шумела как живая, ревя и захлебываясь среди валунов и водоворотов. Женщины оставили лошадей, и, прислушиваясь к пению вод, оросили и освежили лица этими быстрыми струями.
   — Как замечательно, не правда ли? — вырвалось у Корделии.
   — В самом деле, — откликнулась Алуэтта, но тут же нахмурилась, поворачиваясь, со словами:
   — Кто это?
   Корделия и Ртуть немедленно повернулись вслед за ней и увидели человека в шкуре, сидевшего на камне, уставившись в мутные воды течения. Картина возбуждала меланхолию: в том, как он созерцал реку, было что-то невыразимо печальное. Одежда состояла из обычной крестьянской накидки и чулок, один из которых заменяла шкура. Седые волосы на голове были пострижены в кружок.
   — Что в этом странном человеке навевает на меня такую тоску? — пробормотала задумчиво Алуэтта.
   Мужчина оглянулся на ее голос. Он был средних лет, круглолицым, с обвислыми чертами лица и длинными усами под пуговкой носа, такими же седыми, как и волосы. Подбородок у него был скошенным, и вообще с трудом верилось в его существование.
   — Я тебя понимаю, — тихо сказала Корделия. — Просто один его вид вызывает необъяснимую печаль.
   Глаза человека распахнулись при виде трех молодых красавиц, прекрасных молодых женщин, и он, с видимым трудом поднялся с камня и поковылял к ним, протягивая руки перед собой:
   — Прошу вас, прекрасные девы, не покидайте меня!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   — Боюсь, что нам придется это сделать, — сказала Алуэтта с сочувствием и симпатией, — нас ждут молодые люди, и необходимо срочно отыскать их прежде, чем у них начнутся неприятности.
   — Молодые люди! Что вы знаете о молодых людях? — этот мрачный человек внезапно оказался рядом с ее лошадью: он оказался проворнее, чем они ожидали, несмотря на старческую походку. — Возраст — вот истинный опыт! Он приносит зрелость и понимание женщин, умение читать их потаенные мысли и желания. А также, — многозначительно добавил странный человек, — исполнять их.
   — Вам лучше не говорить на эту тему, — предупредила Ртуть, — насчет наших желаний. Мы встретили тут уже одного такого доброхота.
   Но этот малоприятный парень, угрюмый и навевавший такое же похоронное настроение, даже не посмотрел в ее сторону: он точно приклеенный вертелся рядом с Алуэттой.
   — Эх, дева-раскрасавица, обожди немного здесь, погости у меня, и я открою тебе такие восторги, подарить которые не сможет ни один молодой человек.
   Корделия надулась, вспомнив о брате и глядя испытующе на свою будущую невестку. Еще одно искушение.
   — Все земные восторги, какие ты только можешь вообразить себе, — мрачный человек умоляюще воздел руки. — Побудь со мной, и ты многому научишься, я передам тебе такие тонкости… общения, о которых ты никогда не знала — и не узнаешь ни от кого другого.
   — Нет лучше удовольствий, — твердо отчеканила Алуэтта, — чем объятия суженого. — Она заметила подозрительный взгляд гордячки Корделии, разглядывавшей свою потенциальную невестку. — И не старайся запудрить мне мозги! Катись-ка отсюда подобру-поздорову, принимая во внимание твои почтенные лета. — Тон ее изменился и заметно окреп. Ей, застенчивой девушке, всегда было трудно вести твердый разговор с незнакомцами.
   С этими словами она повернула лошадь прочь.
   Но мрачный человек поймал повод, умоляя:
   — Только немного, часик, полчаса! И если ты не убедишься в моих словах и не научишься многому даже в столь короткое время, можешь покинуть меня навсегда!
   С этими словами он потянулся к ее руке и прикоснулся к ней.
   Алуэтта невольно поежилась — рука была ледяной и влажной, точно кожа утопленника.
   — Забудь об этом. Мне пора! Мне в самом деле придется покинуть тебя, сейчас же и немедленно!
   — Небольшой разговор с глазу на глаз, — продолжал умолять странный человек. — Или хотя бы один поцелуй! Если от него не оттает твое сердце, можешь гнать меня взашей!
   Алуэтта попыталась скрыть отвращение, вызванное одной мыслью о том, что эти мохнатые щетинистые усы коснутся ее кожи и холодные мокрые губы будут лобзать ее. Тут она позволила себе выказать некоторое раздражение:
   — Мне что, надо дать тебе настоящий отпор? Ты по-хорошему не понимаешь, старик? Оставь поводья, они принадлежат не тебе, а моей кобыле, и дай нам дорогу.
   Я не желаю тебе плохого, и не хочу причинить вред, несмотря на твою надоедливость!
   — Но твой скакун отнюдь не шарахается от меня, — заметил уродливый старик. — Смотри, ей даже приятно, — он демонстративно погладил шею животного, — Видишь, ей нравится. Понравится и тебе. — Шкура заметно подергивалась в том месте, где он прикоснулся. — Видишь, как она трепещет от наслаждения?
   — Или от испуга! Слушай, отвяжись по хорошему!
   Ты что, хочешь крайних мер?
   — Вы уже применили ее, леди — крайнюю меру, не привечая, отвергая меня. О леди прелести, о мадемуазель совершенства, удели мне внимание! Только одна ласка — и ты возжаждешь большего!
   — Да я уже страдаю от твоих приставаний, жалкий несчастный старикан! — Алуэтта обернулась к товаркам за помощью:
   — Леди, вы не поможете мне избавиться от этого назойливого и несносного урода?
   — Похоже, он в самом деле тебя достал, — Корделия изучала эту сцену с возрастающим вниманием. Глаза ее расширились — то ли от испуга, то ли от подозрения. — Отвяжитесь в самом деле, вы, старик! Перестаньте приставать к женщине — неужели не видите, что вы ей противны! Тоже мне ухажер!
   — Ах, но если бы она только…
   — Отклейся, тебе говорят! — разъярилась Ртуть, хватаясь за меч, — ее не нужно было долго доводить, и на месте Алуэтты она бы давно огрела чем-нибудь приставалу. — Не хочется применять силу, учитывая ваши преклонные лета, но не надо испытывать нашего терпения!
   — О, образчик совершенства, скажи своим подругам — пусть уезжают отсюда. Пусть оставят тебя в покое! — настаивал этот человек мрачной наружности.
   — Сгинь! — Ртуть достала меч из ножен. — Или тебя влечет к клинку так же неумолимо, как и к женщине?
   Холодное Железо, блеснув на солнце, заставило его зажмуриться. Он закричал, как от боли, закрывая глаза, и попятился прямо в воду.
   — О Небо — он же утонет! — воскликнула Алуэтта и бросилась в течение.
   — Погоди! — окликнула ее Корделия, хватая ее за руку и показывая:
   — Ты только посмотри, что он выделывает!
   Мрачный человек уже плыл под водой. Как только пена быстрой реки сомкнулась над его макушкой, туника его стала плоской, раздвигаясь, а ноги, наоборот, соединились, превратившись в мощный хвост с двумя плавниками на конце. Седые волосы потемнели, и под ними открылась мощная шея и плечи; его рот и нос вытянулись в рыбье рыло с такими же пышными моржовыми усами, пуговка носа почернела, как у морских животных, а руки стали плоскими и короткими, как плавники. Этот тюлень немедленно вынырнул на поверхность на краткое мгновение, балансируя на хвосте и разворачиваясь, чтобы оглянуться на них, издав несколько жалобных всхлипов, прежде чем ринулся в клокотавшую воду, и поплыл, виляя меж подводных камней, в сторону сверкающего водопада, где скрылся в потоке пены.
   — Это был не человек, — прошептала Корделия.
   Алуэтта затрепетала.
   — Впрочем, вполне симпатичный тюлень, — продолжила Корделия. — В тюленьей шкуре он неплохо смотрится. Вижу, он в какой-то миг все же очаровал тебя.
   — Зато в человечьей шкуре вид у него был чересчур мрачный и уродливый, — заметила Ртуть. — Ну, ладно, леди — пора спешить в дорогу, время не ждет!
 
   — Скоро нам придется сделать привал! — запротестовал Грегори. — Ночь не самое лучшее время для путешествия по незнакомым и малоизученным землям.
   Тем более, когда вокруг обитают столько сверхъестественных существ.
   Джеффри согласно кивнул — как будто клюя носом в седле, что он часто делал к вечеру. Однако, этот кивок был более глубоким и выразительным, чем обычно. Он тут же резко выпрямился в седле, мигом сбрасывая усталость. — Пойдем, братец, чего нам бояться? Что бы ни набросилось, мы с Аденом сумеем сдержать его, пока ты разорвешь этого незваного посетителя на части.
   — Если только на него не наложено сильное противодействующее заклятие, — мрачно прокомментировал Грегори.
   — Мы проскакали целые сутки без роздыху, — напомнил Ален Джеффри, — и всегда разбивали лагерь с наступлением темноты. И что же, теперь пустимся галопом в ночь?
   — Да, отчего бы не попробовать скакать после захода солнца, — мрачно пошутил Джеффри. — Может быть, это привнесет новые ощущения в наше путешествие?
   — После заката? Да вы что! В непроницаемой тьме.
   Когда кругом ни зги не видно! — объявил Грегори. — А зачем?
   — Знаешь, последние встречи и долгие проводы после них вызывают во мне отвращение ко всякого рода мраку, — заметил Джеффри. — И сегодняшнюю ночь я хочу провести за крепкими стенами, не знаю почему — такое у меня, наверное, предчувствие. Давайте еще немного проедем, промчимся, проскачем, джентльмены, и вы убедитесь, что я прав. Нам попадется в пути какая-нибудь деревня, где путникам дадут ночлег.
   Дорога впереди постепенно окутывалась мраком.
   — А, по-моему, костра бы вполне хватило. И по очереди вокруг него дежурить, — нервно заметил Грегори.
   — И по очереди отмахиваться палкой от монстров, наползающих со всех сторон.
   — Почему — палкой? А меч на что?
   — Я имею в виду — головешкой. Потому что огня, по твоим рассуждениям, они боятся больше. Ты же считаешь, что костер способен защитить нас от всяких оборотней и прочей лесной нечисти? — сказал Ален.
   — Ничего! — воскликнул воспрянувший Джеффри. — Мы должны встретить страхи лицом к лицу! — Джеффри был бодр, как будто дело происходило на рассвете.
   Пришпорив скакуна, он пустился галопом по темнеющей дороге, но изможденный конь был способен идти только рысью, и то с героическими усилиями.
   Грегори со вздохом присоединился к Алену, который устремился следом за братом. Они приободряли криками себя и лошадей, пытаясь угнаться за Джеффри. Поравнялись с ним они лишь у самого склона, когда новое рычание сотрясло землю. Ему вторили человеческие крики.
   — Что это? — спросил Грегори, показывая вдаль.
   — Деревня, на которую твой брат возлагал такие надежды.
   Ален указал на смутные огни в ночи. В лунном свете над ними вставал купол. — Это церковь, если мне не изменяет зрение.
   — А вот и хижины вокруг нее, — присовокупил Грегори. — Не это ли ты выбрал местом ночлега?
   Джеффри насторожился.
   — Странно: похоже, эти огни движутся — причем как-то вкруговую.
   Деревья по сторонам осеняли их мрачными тенями: несколько мертвых ветвей пали на путников.
   — Что-то очень странное там творится, в этой деревушке, у церкви. Как-то мне не по себе, — признался Ален.
   — И этот рев, похоже, исходит от монстра, ищущего сражения, — ухмыльнулся Джеффри. — Давайте проедем немного вперед и посмотрим, что там.
   Отыскав тропу, они пустились вниз по склону.
   — Не торопитесь, — предупредил Ален. — Нет нужды срываться с места в карьер в пасть врагу.
   Джеффри поморщился, но сохранял спокойствие молча, признавая за Аденом здравый смысл в данной ситуации.
   — Или глаза изменяют мне, или этот полукруг света становится все меньше, — заметил Грегори.
   Джеффри внимательно осмотрел то, что открывалось его глазам примерно секунду, затем кивнул.
   — Твои глаза не обманывают тебя, братец. Если за этими огнями стоят люди, то можно сказать, что они неуклонно приближаются друг к другу.
   — Хо! Что имеем мы здесь? — принц осадил коня. — Шествие факельщиков? А это еще кто?
   Прямо перед собой братья заметили мужчину и женщину, пробиравшихся вдоль дороги, взяв друг друга под локоть. За ними бежали дети.
   Под ногами снова откликнулась-затрепетала тропа.
   Кто-то из детей испуганно закричал, и мать — видимо, это была мать — стала его успокаивать, говоря какие-то утешительные слова, хотя у самой руки тряслись от страха.
   — Что выгнало вас из родных хижин в такую пору? — спросил Ален. — Можете быть уверены, здесь есть три меча, готовые встать вам на защиту!
   — Что такое простые мечи против чародейских монстров, — простонала жалобно женщина.
   — Что еще за монстр? — спросил с обострившимся интересом Грегори.
   — Это призрак, сэр рыцарь, — отвечал мужчина, — но в этот раз он принял форму быка.
   — Любопытное превращение.
   — Всю свою жизнь Бэйург был зловредным человеком — никто его не любил, он всегда вселял в нас нехорошие чувства и опасения, — пояснила женщина, тут же поежившись от отвращения и испуга.
   — Он был задира и скупец, — сказал ее муж, — совершивший лишь пару добрых поступков во всей своей жизни, которые с лихвой перекрыл множеством злых дел.
   — Он надул хозяина при разделе земельных участков, — сказала его жена, — и торговался за каждое зерно, менял обноски на жито.
   — И выменивал дрянное зерно на хорошую одежу, — хмуро заметил ее муж.
   — Договорился о свадьбе на шесть сторон сразу, — продолжала женщина, — и, отведав новобрачных, отверг всех. Четверых он взял с детьми, но ничуть о них не заботился. Так как ни одна из женщин не удовлетворяла его требованиям, он взял седьмую, уже силой, но к тому времени его выгнали из общины.
   — Он лгал, обманывал и плутовал, — продолжал мужчина. — Крал инструмент и инвентарь, еду и вообще все, что плохо лежит, и жестоко избивал тех, кто пытался отстоять свое имущество.
   — Прямо какой-то опереточный злодей, — поежился Ален, на которого этот рассказ произвел тягостное впечатление. — Но какие же он сделал два добрых дела, о которых вы тут упомянули?
   — Он подарил изношенный плащ одному бедняку, — неохотно сказала жена, — и однажды, в момент слабости, дал кусок хлеба с сыром одному из своих детей, потому что мальчик буквально умирал от голода.
   — Но этого ему будет недостаточно, чтобы добиться места в Небесных чертогах, — заявил ее супруг. — и даже в Чистилище, как мне кажется. Он упал замертво на сорок девятом году жизни, и наш пастырь прочел речь над могилой, но никто не оплакивал его.
   — Но этих двух добрых дел достаточно, чтобы отложить ссылку в Преисподнюю, — задумчиво пробормотал Грегори. — Почему же вы думаете, ему закрыт путь в Небеса или в Чистилище?
   — Потому что его призрак вернулся, — сказала женщина и содрогнулась.
   — Сомнительно, чтобы ему был дан шанс исправить все то зло, что он сотворил на земле, — заметил ее супруг, — но он заявился обратно. И, поскольку всю свою жизнь задирал и бодал, как говорят в нашей местности, других, то и вернулся в виде быка! Гигантского быка, который, в основном, появляется ночью. Несколько недель после похорон все было тихо, и мы уж было вздохнули с облегчением. Но едва солнце склонилось к закату — и он тут как тут, снова стал задирать каждого, кто выходил из дому после наступления темноты, загоняя их потом, ополоумевших от страха, в реки и болота. От его ужасного рева срывались крыши и ставни.
   И тут рев донесся снова — громадная отсохшая ветвь ударилась о землю как раз рядом с конем Алена, всего в ярде от него. Жеребец испуганно отшатнулся, но Ален сдержал его и спросил:
   — А почему вы не обратились за помощью к вашему покровителю?
   — Он не хочет верить, что его лизоблюд, долгое время сшивавшийся при его дворе, занимается подобными делами.
   — То есть ему он верил больше чем вам?
   — Конечно, сэр. Ведь он был опытный царедворец.
   У нас тут монах-экзорцист собирался изгнать этого дьявола, но бык оказался сильнее. Он своим жутким ревом заглушил слова молитвы и загнал брата-экзорциста обратно в церковь — тот едва успел там спрятаться.
   — С нас хватит, — заявила женщина, — долго мы терпели, но хватит. Мы решили оставить деревню, и лишь брат Ансельм уговорил нас сделать последнюю попытку.
   — Мы позвали одиннадцать священников из соседних деревень прийти нам на помощь и успокоить привидение.
   С этими словами мужчина кивнул на огни, плясавшие внизу, за склоном.
   — Они пришли с зажженными свечами, и хор их молитв пока не заглушен ревом быка. Так что надежда остается.
   — Здорово придумано! — Ален обменялся взором с Джеффри, который ухмыльнулся в ответ, и сказал:
   — И какой храбрый поступок — если не сказать безрассудный. Посмотрим, что из этого выйдет.
   — По-моему, здесь нужны не свечи, а железо, — пробурчал Джеффри.
   — Представляю, чем все это обернется, — согласился Грегори. — Лично я знаю многое о призраках, но никто не знает о них все. И этим двенадцати священникам может понадобиться наша помощь.
   — Спасибо за предупреждение, добрые люди, — сказал Ален, обращаясь к семейству поселян. — Но тем не менее, мы вынуждены устремиться навстречу опасности — без нас там, похоже, не обойтись.
   За спиной они услышали испуганные голоса семьи, когда, отъехав футов двадцать, стали набирать скорость.
   Как только они спустились со склона, так сразу оказались в деревне — об этом говорили окружавшие их со всех сторон хижины с соломенными крышами и высокий шпиль церкви, который теперь оказался высоко вверху над их головами.
   Круг горящих свечей сужался, окружая быка с трех сторон, сжимая его в клещи. С последней стороны ему оставалась одна дорога — но там, позади него, стояла церковь. Бык возвышался над ними, десяти футов роста как минимум, он ревел и пыхтел, и рыл копытами землю. То и дело он делал опасный выпад в сторону одного из братьев-монахов, которые служили священниками в этих краях, но те стояли неколебимо, каждый на своем месте, воздев свечу над собой и произнося слова молитвы, и продолжая наступать, впрочем, без особого энтузиазма. Бык метался от одного к другому, но везде встречал одно и то же, производя при этом ужасный шум, не в силах выпутаться из этого круга.
   — Они заводят его на церковный двор! — заметил Джеффри.
   — Конечно, само собой — ведь там, за церковью, кладбище! — прокричал Грегори, стараясь пересилить шум, который производил бык. — И этот зловредный призрак, грешная душа, не может вступить на освященную землю безнаказанно, не испытав мук боли и раскаяния.
   Тем не менее, бык все же развернулся к деревенскому погосту — но тут же замер, увидев перед собой полупрозрачные призрачно-туманные силуэты, восстающие из земли. Они стояли плечом к плечу, стеной перед ним, и рядом возникали все новые и новые — словно призрачные языки белого пламени.