Страница:
Изредка появляется особый тип групповых отношений, при которых, во время подлинного совпадения группового разума, все участники одной группы имеют желание единения с участниками другой. Временная связь вне группы не есть общее правило, но и не обескураживает. Когда такое случается, то становится символическим актом, венчающим духовную близость.
В отличие от физических взаимоотношений полов, ментальное единство группы объединяет всех ее членов всякий раз, когда оно происходит, и длится столько, сколько оно существует. На протяжении всего периода группового общения индивидуум продолжает выполнять свою обычную ежедневную работу и отдыхать, за исключением случаев, когда сам групповой разум требует от него некой особой деятельности. Но все, что он делает как отдельный индивидуум, выполняется полностью в состоянии глубокой рассеянности. В знакомых ситуациях он реагирует безошибочно, даже в случае занятия знакомыми видами интеллектуальной деятельности или при проведении встреч за умной беседой. Однако все это время он фактически находится "где-то там", поглощенный процессом общения группового разума. Ничто, за исключением внезапного и незнакомого кризисного события, не может отвлечь его; а отвлечение его обычно бывает и завершением группового единства.
Каждый участник группы - всего лишь высокоорганизованный человек-животное. Он наслаждается своей пищей. Он обладает сексуальной привлекательностью, внутри этой группы или вне ее. У него есть собственные привычки и слабости, и ему доставляет удовольствие высмеивать слабости других, как, впрочем, и свои. Он может быть одним из тех, кто не любит общения с детьми, или, наоборот, кто участвует в шалостях детей с рвением и страстью, если только те позволяют ему. Иногда он готов сдвинуть небо и землю, чтобы добыть разрешение на отдых в Стране Молодости. И если терпит неудачу, как это обычно и получается, он может отправиться на прогулку с приятелем или заняться парусным спортом, плаванием или жесткими играми. Или он может просто ковыряться в своем саду, или освежить свой разум, но не тело, исследованием излюбленных местностей и периодов прошлого. Отдых и восстановление сил занимают значительную часть его жизни. По этой причине он всегда рад в надлежащее время вернуться к работе, независимо от того, состоит ли его задача в поддержании материального производства нашего мира, или в обучении, или в проведении научных исследований, или в участии в бесконечном художественном творчестве расы, или, как часто бывает, в участии в одном из тех бесчисленных видов деятельности, чей характер мне невозможно для вас даже примерно описать.
Как человеческий индивидуум он, в какой-то степени, тот же самый тип, что и представитель пятого человеческого вида. В этом очередной раз проявляется инстинктивно идеально групповая натура. И здесь же наблюдается высокоразвитое чувственное восприятие и интеллект. Как и у Пятых Людей, у Восемнадцатых каждый индивидуум имеет собственные потребности, которые искренне старается реализовать; но, точно так же, он подчиняет эти свои личные потребности тому, что идет на пользу всей расе, полностью и без какого-либо сопротивления. Единственный вид конфликта между индивидуумами это не противоречие несовместимых желаний, а скорее конфликт, возникший из-за непонимания, недостаточного знания обсуждаемого вопроса, и он всегда может быть устранен путем неторопливого и продолжительного телепатического обсуждения.
В дополнение к такой организации мозговой системы, какая необходима для этой совершенной человеческой натуры, каждый член сексуальной группы имеет в своем мозгу особый орган, который, будучи бесполезным сам по себе, может "телепатически" кооперироваться с такими же особыми органами других членов группы, образуя единую электромагнитную систему, или физическую основу группового разума. В каждом половом подвиде этот орган имеет особую форму и функцию; и только при одновременном участии всех девяноста шести группа получает полноценное ментальное единение. Эти органы не просто обеспечивают возможность каждому в группе разделить общий опыт - это уже и без того происходит благодаря излучению, которое является главной характеристикой мозговой ткани нашего человеческого вида. Посредством гармоничного функционирования особого органа достигается истинно групповой разум, по своим возможностям и опыту весьма значительно превосходящий разум отдельного изолированного индивидуума.
Это было бы невозможно, не будь характер и способности каждого полового подвида особым образом отличающимися от подобных характеристик других подвидов. Я могу только коротко заметить по поводу аналогов этих различий. Среди Первых Людей существовало множество темпераментных типов, чья природа, по сути, никогда не анализировалась психологами. Однако могу отметить в качестве внешних признаков этих типов склонность к задумчивости, бурной деятельности, размышлениям, искусству, мистике, теоретизированию, конкретности, покою, нервозности. И наши нынешние половые подвиды отличаются один от другого, в смысле темперамента, примерно таким же образом, как и эти, но только с гораздо большим диапазоном и разнообразием. Эти отличия темперамента настолько обогащают группу в целом, что такой результат никогда не мог быть достигнут Первыми Людьми, даже если бы они были способны к "телепатической" связи и слиянию посредством электромагнитных волн, потому что они не имели соответствующих специальных мозговых форм.
В отношении повседневных жизненных забот каждый из нас - отдельный, в понятии разума, индивидуум, хотя обычные средства связи с другими индивидуумами и являются "телепатическими". Но очень часто каждый из нас осознает потребность в групповом разуме. Вне этой потребности к единению индивидуумов, если можно это так назвать, группового разума просто не существует, потому что его бытие есть всего лишь бытие индивидуумов, думающих вместе. Когда происходит такое общное пробуждение, каждый индивидуум воспринимает все тела группы как свое собственное умножившееся тело и постигает мир в равной мере посредством всех этих тел. Подобная потребность возникает у всех индивидуумов одновременно. И помимо простого расширения познаваемой области это пробуждение дает импульс новым видам познания. Но о них я вам ничего не могу рассказать, за исключением того, что они отличаются от простейших видов более радикально, чем разум младенца отличается от разума нормального взрослого индивидуума, и что все это приводит к проникновению во многие неожиданные и ранее непостижимые стороны знакомого мира людей и вещей. В таком состоянии, при нашем групповом методе, большая часть древних философских головоломок, особенно тех, что связаны с характером личности, могут быть настолько четко сформулированы, что вообще перестают быть головоломками.
На этом высшем уровне разума сексуальные группы, а поэтому и участвующие в них индивидуумы, имеют связь, на уровне всего мирового социума, с другими подобными сверхиндивидуумами. И таким образом вместе они формируют общность имеющих определенный склад ума сообществ. Потому что каждая группа представляет собой личность, отличающуюся от других групп по характеру и опыту до некоторой степени так же, как отличаются отдельные индивидуумы. Сами же группы не специализированы для конкретных работ, например так, что одна группа занимается исключительно трудом в промышленности, другая астрономией и так далее. Подобным образом локализованы лишь индивидуумы. В каждой группе должны быть члены многих профессий. Функция же самой группы заключается только в организации некоего особого способа проникновения в суть проблемы и способа оценки и восприятия ее; разумеется, этот способ оценки в работе индивидуумов постоянно имеет место - не только когда они реально поддерживают саму группу, но также и тогда, когда каждый из них в очередной раз погружается в специфическую область занятий, которая, фактически, индивидуальна. Потому что хотя они как индивидуумы не могут сохранять отчетливое представление о проблемах высшего порядка, над которыми вместе работали совсем недавно, но помнят все-таки достаточно много того, что не выходит за пределы их личного сознания; особенно они помнят тот опорный, базовый опыт всей группы, определяющий их собственное поведение как отдельных лиц.
Недавно, отчасти благодаря случайности, а отчасти из-за исследований, направляемых групповыми разумами, был разработан другой, и куда более проникающий, вид исследования. Потому что некоторые группы решили специализировать себя в общей ментальной жизни расы на особых функциях, прежде существовали отдельные индивидуумы для выполнения разных функций внутри разума целой группы. Очень редко и очень неустойчиво этот эксперимент приносил свои плоды. В нем индивидуум возвышается над своим групповым опытом мышления и становится разумом расы. Конечно он и так в любой момент может связываться телепатически с любым индивидуумом в любом месте планеты; и бывало так, что вся раса внимала тому, как единственный индивидуум общался со всем миром. Но в реальной жизни расы ситуация была несколько отличной. Система излучения, охватывающая всю планету, включая в себя многие миллионы мозгов, становится базовой структурой самой расы. Индивидуум обнаруживает себя воплощенным во все тела расы. Он ощущает, одной лишь интуицией, привкус всех телесных контактов, включая взаимные объятия всех влюбленных. Посредством мириад ступней всех мужчин и женщин он перешагивает весь мир единым движением. Он наблюдает с помощью всех глаз, и постигает в один миг все видимые области. Таким образом он осознает сразу, как непрерывную сложную сферическую структуру, всю поверхность планеты. Но не только это. Он оказывается стоящим над групповыми разумами, как они стоят над разумами индивидуумов. Он воспринимает их, как человек может воспринимать свое собственное физическое тело - со смесью презрения, симпатии, почтительности и бесстрастия. Он наблюдает их, как человек мог бы изучать живые клетки своего собственного мозга, и с холодным интересом человека, взирающего на гору; и в то же время как некто, очарованный странными и разнообразными судьбами своих собратьев; а затем, как человек, вознесшийся над полем битвы, созерцающий себя и своих товарищей, терзающих себя в некоем безнадежном предприятии; однако главным образом - как художник, который не имеет иных мыслей, кроме созданного им образа и его воплощения. В таком "расовом" методе мышления человек постигает все вещи крупномасштабно, астрономически. С помощью всех глаз и всех обсерваторий он созерцает свой странствующий в пространстве мир и вглядывается за пределы его, в открытый космос. Таким образом он сливает в одном взгляде, так сказать, поле зрения палубного матроса капитана, котельного машиниста и человека, сидящего на мачте в "вороньем гнезде". Оценивая Солнечную систему одновременно со всех краев Нептуна, он видит и Солнце и планеты стереоскопически, как при бинокулярном наблюдении. Более того, в его понимании "сейчас" заключает в себе не минуту, а широчайшую эпоху. Таким образом, осматривая галактику с каждой из огромной последовательности точек на широкой орбите Нептуна и наблюдая переменный сдвиг ближайших звезд, он фактически обозревает некоторые из созвездий в трех измерениях. Даже более того, с помощью наших самых последних приборов вся галактика отображается перед ним стереоскопически. Но слабые туманности и удаленные галактики остаются просто метками на плоскости неба; и, задумавшись об их удаленности, человек, являющийся одной из самых могущественных человеческих рас, осознает свою собственную сиюминутность и беспомощность.
Но в наибольшей мере расовый разум превосходил способности разумов групп и индивидуумов при философском проникновении в истинную природу пространства и времени, разума и объектов, космических успехов и космического совершенства. Некоторые намеки на толкование этих великих понятий будут скоро даны, но это не сможет показать главной их взаимосвязи. Разумеется, такое проникновение лежит за пределами понимания как самих отдельных индивидуумов, так и их групповых разумов. Когда мы покидаем уровень расового сознания, то не можем отчетливо помнить, с чем именно имели дело в наших объединенных экспериментах.
В частности, у нас есть одно весьма озадачивающее нас воспоминание о нашем расовом опыте, том самом, что включает кажущуюся невозможность его понимания. С помощью расового сознания наш собственный опыт познания был расширен не только пространственно, но и во временном отношении, хотя и весьма странным образом. Несомненно, в отношении восприятия времени разумы могут отличаться двойственно: по длине промежутка времени, который они воспринимают как "сейчас", и по краткости единичных последовательных событий внутри этого "сейчас". Как индивидуумы мы можем считать, что внутри одного "сейчас" заключена протяженность, равная одному дню древней Земли, и внутри этой протяженности мы можем, если захотим, выделить быстрые пульсации, такие, которые обычно слышим, слитые вместе, как высокий музыкальный тон. С позиций же расового разума мы воспринимаем в качестве понятия "сейчас" весь период от рождения самого старого из живущих индивидуумов, а все прошлое человеческого вида предстает как личная память, уходящая в туманную даль младенчества. Однако мы могли бы, если бы захотели, выделить внутри понятия "сейчас" последовательные волновые колебания. В этом случае воспользоваться аналогией увеличения ширины и точности в отношении восприятия времени было бы вполне уместным. Но как, спросим мы себя, может расовый разум оценивать как понятие "сейчас" тот продолжительный период, в котором он сам вообще не существовал? Наш первый опыт расового мышления длился ровно столько, сколько времени требовалось луне Нептуна совершить полный оборот. До этого момента расового разума не существовало. Однако в течение месяца своего существования он считал весь предыдущий жизненный путь расы как "настоящее".
Разумеется, расовый опыт весьма озадачил нас, как индивидуумов, и едва ли можно было сказать, что мы запомнили из него большее, чем просто необычайная острота и красота ощущений. Но в то же самое время мы очень часто получали при этом впечатление невыразимого ужаса. Мы, которые в знакомой нам индивидуальной сфере способны рассматривать все мыслимые трагедии не просто со стойкостью, а с радостью и восторгом, смутно принимали, что как расовый разум мы заглянули в бездну зла, такую, которую сейчас не можем постичь и не могли бы выдержать этого постижения. Однако мы знаем, что этот ад и раньше был вполне приемлемым составным элементом в строгом, даже аскетическом, обличье космоса. Мы помнили очень смутно, и, тем не менее, со странным сознанием, что все долгие искания человеческого духа, превышающие мелкие пристрастия отдельного индивидуума, были видны как четкие компоненты чего-то, превосходящего его самого, и что человек, в конечном итоге поверженный, привносит в это высшее совершенство вклад никак не меньший, чем человек, одержавший временную победу.
Как же бесцветны эти слова! Насколько неспособны они передать ту абсолютно убедительную свойственную всем вещам красоту, с которой мы непосредственно имеем дело, благодаря пробудившемуся в нас расовому способу мышления. Каждое человеческое существо любого вида может время от времени видеть мельком некий фрагмент или аспект жизни воспринимая его именно с такой же холодной красотой, которую обычно оно видеть не может. Даже еще Первые Люди, в их искусстве трагического, имели кое-что из этого опыта. Вторые - а еще более определенно, Пятые - безуспешно пытались постичь это. Крылатые Седьмые от случая к случаю имели с этим дело, когда находились в небе. Но их разум был ограничен, и все, что они могли воспринять - это их собственный небольшой мир и их собственная трагическая история. Мы же, Последние Люди, обладаем всем их жизнелюбием, как в жизни личной, так и в жизни всей расы, независимо от того, хорошая она или плохая. Мы обладаем ею во все времена и в отношении дел, непостижимых для низшего разума. Более того, мы обладаем ею сознательно. Прекрасно понимая, как это странно восхищаться злом наравне с добром, мы отчетливо видим разрушительность последствий такого эксперимента. Даже мы, просто как индивидуумы, не можем примирить нашу преданность метущемуся человеческому духу с нашей собственной замкнутостью. И потому если бы мы были простыми индивидуумами, то в каждом из нас возник бы подобный конфликт. Но при расовом способе мышления каждый из нас испытал теперь на собственном опыте величайшее разъяснение разума и чувства. И хотя, как индивидуумы мы никогда снова не сможем пережить это проникающее в даль видение, смутная память о нем постоянно подчиняет нас и сказывается на нашей линии поведения. Художник, когда фаза его вдохновения заканчивается и он в очередной раз оказывается всего лишь в борьбе за существование, может внутри себя от начала и до конца выполнить тот замысел, что возник у него за короткий период просветления. Он припоминает, но уже более не наблюдает того видения. Он пытается воссоздать некоторое ощутимое олицетворение исчезнувшего великолепия. Так и мы, живя каждый своей личной жизнью, восторгаясь соприкосновением тел, общением разумов и всей утонченной деятельностью человеческой культуры, сотрудничая и конфликтуя в тысячах личных поступков и предприятий и выполняя каждый свою обязанность в материальном поддержании нашего общества, видим все вещи как будто пронизанными светом от источника, который уже невозможно обнаружить.
Я пытаюсь рассказать вам кое-что о наиболее особенных свойствах нашего человеческого вида. Вы можете вообразить, что частые случаи группового разума и даже весьма редкие случаи расового оказывают чреватый серьезными последствиями эффект на разум каждого индивидуума и, следовательно, на все социальное устройство. В нашем обществе, как ни в одном предыдущем, фактически доминирует единственная цель, которая в некотором смысле является религией. Но не так доминирует, чтобы вообще расцвет самостоятельной личности шел вразрез или противоречил этой цели. Скорее, совсем наоборот, потому что эта цель в качестве первого условия своего осуществления требует достижения духовного и физического богатства каждого индивидуума. Но в разуме каждого мужчины или женщины расовая цель принимается абсолютно, и с этого момента она становится безусловным мотивом всей социальной политики.
Мне не следует останавливаться на подробном описании нашего общества, в котором многие миллионы и миллионы жителей, сгруппированных в тысячу наций, живут в совершенном единстве и гармонии, без всякой помощи военной силы или даже полиции. Как не следует останавливаться на нашем выдающемся социальном устройстве, которое отводит каждому из жителей особую функцию, управляет воспроизводством населения любого вида в соответствии с социальной необходимостью и, тем не менее, обеспечивает неограниченную поддержку самобытности. У нас нет ни правительств, ни законов, если под законом понимать стереотипный договор, поддерживаемый силой и не подлежащий изменению без посредства неповоротливых организационных структур. Однако хотя наше общество в этом смысле являет собой анархию, оно существует на основе весьма замысловатой системы обычаев и норм поведения, некоторые из которых такие древние, что скорее стали непроизвольными запретами, чем преднамеренными соглашениями. Это дело тех из нас, кто соответствует вашим юристам или политикам - изучать подобные обычаи и предлагать для них усовершенствования. Эти предложения представляются на рассмотрение не отдельной представительной части, а всему населению в форме "телепатического" обсуждения. Таким образом, наше общество - самое демократическое из всех. Тем не менее, в другом смысле, оно чрезвычайно бюрократическое, поскольку порой требуется несколько миллионов земных лет на то, чтобы некое предложение, выдвинутое Группой Организаторов, было отклонено или хотя бы серьезно раскритиковано - так тщательно эти социальные службы изучают их материалы. Единственная достаточно серьезная возможность конфликта остается между мировым населением, как простой массой индивидуумов, и между теми же индивидуумами, замкнутыми в групповой или расовый разум. Но хотя в этих отношениях раньше и бывали серьезные конфликты, заметно потревожившие тех индивидуумов, которые оказались их участниками, сейчас такие конфликты встречаются чрезвычайно редко. Потому что, даже как простые индивидуумы, мы учимся все больше и больше доверять решениям и предписаниям нашего собственного сверхиндивидуального опыта.
Подошло время попытаться разрешить наиболее трудную часть стоящей передо мной задачи. Каким-либо образом, но очень коротко, я должен представить вам идею того взгляда на существование, которая определяет нашу расовую цель, делая ее по существу целью религиозной. Этот взгляд отчасти пришел к нам из работы отдельных личностей в процессе научных исследований и философских размышлений, отчасти под влиянием нашего группового и расового опытов. Вы можете вообразить, что не так-то просто описать это современное видение природы вещей каким-либо образом, понятным тем, кто не имеет наших достоинств. В этом видении есть многое такое, что напомнит вам о ваших мистиках; однако между ними и нами существует гораздо больше различий, чем сходства, как по отношению к материи, так и по отношению к образу нашей мысли. Потому что в то время как они уверены, что космос совершенен, мы убедились только в том, что он прекрасен. В то время как они пришли к своим заключениям без помощи интеллекта, мы использовали его на каждом шаге исследования. Таким образом, хотя в отношении заключений мы скорее согласны с вашими мистиками, чем с вашими настойчиво старающимися интеллектуалами, в отношении метода скорее одобряем ваших интеллектуалов; потому что они отвергают путь сознательного обмана с помощью удобных фантазий.
4. Космология
Мы обнаружили, что живем в обширной и бесчисленной, но тем не менее имеющей некоторый предел, последовательности пространственно-временных событий. И каждый из нас, с позиций расового разума, усвоил, что есть и другие такие же последовательности, другие и несоизмеримые области событий, не соотносящиеся с нашей собственной ни пространственным, ни временным, а каким-то иным образом бесконечного бытия. О содержании этих чуждых нам сфер мы почти ничего не знаем, кроме того, что они непостижимы для нас, и даже для нашего расового разума.
Внутри нашей пространственно-временной сферы мы отмечаем то, что называем Начало, и то, что называем Конец. В Начале начинает свое существование, хотя мы и не знаем как, та всепроницающая и невообразимо разреженная газовая субстанция, которая была предком всей материальной и духовной жизни внутри известного временного промежутка. Ее было весьма и весьма много, но, тем не менее, вполне определенное количество. Из скопления огромных совокупностей ее в многочисленные тучи со временем образовались туманности, каждая из которых, в свою очередь, конденсировалась как галактика, вселенная из звезд. Каждая звезда имеет свое начало и свой конец; и на протяжении немногих моментов где-то там, между своими началами и концами, некоторые, очень немногие, способны обеспечивать поддержку существования разума. Но в свое время наступит Конец вселенной, когда все останки галактик будут плавать вместе как единый голый и на первый взгляд неизменный пепел посреди хаоса бесплодной энергии.
Но космические события, которые мы называем Начало и Конец - это ограничения существования лишь в смысле нашего игнорирования событий, лежащих за их пределами. Мы знаем, и с позиций расового разума предчувствовали как отчетливую настоятельность, что не только пространство, но и время подобным образом безгранично, хотя и имеет предел. Потому что в некотором смысле время циклично. После Конца события, для нас непостижимые, будут продолжаться в течение периода, гораздо более длительного, чем тот, который прошел с самого Начала, но в конце концов произойдет повторение идентичного события, которое и есть само Начало.
Тем не менее, хотя время и циклично, оно не "бесконечно повторяющееся", ибо не существует другого времени, внутри которого оно может повторить самое себя. Потому что время всего лишь абстракция из последовательности проходящих событий; и поскольку все события любого вида формируют вместе цикл последовательностей, то не существует ничего такого постоянного, в отношении которого может произойти повторение. Итак, последовательность событий циклична, но не повторяема. Рождение всепроницающей газовой субстанции в момент так называемого Начала не есть простое подобие другому такому же рождению, которое произойдет далеко после нас и далеко после так называемого космического Конца; прошедшее Начало и есть Начало будущее.
Протяженность от Начала до Конца всего лишь промежуток от одной до следующей спицы огромного колеса времени. Есть более широкий промежуток, простирающийся за пределы Конца и далее по кругу к Началу. О событиях в нем нам ничего не известно, за исключением того, что таковые существуют.
В отличие от физических взаимоотношений полов, ментальное единство группы объединяет всех ее членов всякий раз, когда оно происходит, и длится столько, сколько оно существует. На протяжении всего периода группового общения индивидуум продолжает выполнять свою обычную ежедневную работу и отдыхать, за исключением случаев, когда сам групповой разум требует от него некой особой деятельности. Но все, что он делает как отдельный индивидуум, выполняется полностью в состоянии глубокой рассеянности. В знакомых ситуациях он реагирует безошибочно, даже в случае занятия знакомыми видами интеллектуальной деятельности или при проведении встреч за умной беседой. Однако все это время он фактически находится "где-то там", поглощенный процессом общения группового разума. Ничто, за исключением внезапного и незнакомого кризисного события, не может отвлечь его; а отвлечение его обычно бывает и завершением группового единства.
Каждый участник группы - всего лишь высокоорганизованный человек-животное. Он наслаждается своей пищей. Он обладает сексуальной привлекательностью, внутри этой группы или вне ее. У него есть собственные привычки и слабости, и ему доставляет удовольствие высмеивать слабости других, как, впрочем, и свои. Он может быть одним из тех, кто не любит общения с детьми, или, наоборот, кто участвует в шалостях детей с рвением и страстью, если только те позволяют ему. Иногда он готов сдвинуть небо и землю, чтобы добыть разрешение на отдых в Стране Молодости. И если терпит неудачу, как это обычно и получается, он может отправиться на прогулку с приятелем или заняться парусным спортом, плаванием или жесткими играми. Или он может просто ковыряться в своем саду, или освежить свой разум, но не тело, исследованием излюбленных местностей и периодов прошлого. Отдых и восстановление сил занимают значительную часть его жизни. По этой причине он всегда рад в надлежащее время вернуться к работе, независимо от того, состоит ли его задача в поддержании материального производства нашего мира, или в обучении, или в проведении научных исследований, или в участии в бесконечном художественном творчестве расы, или, как часто бывает, в участии в одном из тех бесчисленных видов деятельности, чей характер мне невозможно для вас даже примерно описать.
Как человеческий индивидуум он, в какой-то степени, тот же самый тип, что и представитель пятого человеческого вида. В этом очередной раз проявляется инстинктивно идеально групповая натура. И здесь же наблюдается высокоразвитое чувственное восприятие и интеллект. Как и у Пятых Людей, у Восемнадцатых каждый индивидуум имеет собственные потребности, которые искренне старается реализовать; но, точно так же, он подчиняет эти свои личные потребности тому, что идет на пользу всей расе, полностью и без какого-либо сопротивления. Единственный вид конфликта между индивидуумами это не противоречие несовместимых желаний, а скорее конфликт, возникший из-за непонимания, недостаточного знания обсуждаемого вопроса, и он всегда может быть устранен путем неторопливого и продолжительного телепатического обсуждения.
В дополнение к такой организации мозговой системы, какая необходима для этой совершенной человеческой натуры, каждый член сексуальной группы имеет в своем мозгу особый орган, который, будучи бесполезным сам по себе, может "телепатически" кооперироваться с такими же особыми органами других членов группы, образуя единую электромагнитную систему, или физическую основу группового разума. В каждом половом подвиде этот орган имеет особую форму и функцию; и только при одновременном участии всех девяноста шести группа получает полноценное ментальное единение. Эти органы не просто обеспечивают возможность каждому в группе разделить общий опыт - это уже и без того происходит благодаря излучению, которое является главной характеристикой мозговой ткани нашего человеческого вида. Посредством гармоничного функционирования особого органа достигается истинно групповой разум, по своим возможностям и опыту весьма значительно превосходящий разум отдельного изолированного индивидуума.
Это было бы невозможно, не будь характер и способности каждого полового подвида особым образом отличающимися от подобных характеристик других подвидов. Я могу только коротко заметить по поводу аналогов этих различий. Среди Первых Людей существовало множество темпераментных типов, чья природа, по сути, никогда не анализировалась психологами. Однако могу отметить в качестве внешних признаков этих типов склонность к задумчивости, бурной деятельности, размышлениям, искусству, мистике, теоретизированию, конкретности, покою, нервозности. И наши нынешние половые подвиды отличаются один от другого, в смысле темперамента, примерно таким же образом, как и эти, но только с гораздо большим диапазоном и разнообразием. Эти отличия темперамента настолько обогащают группу в целом, что такой результат никогда не мог быть достигнут Первыми Людьми, даже если бы они были способны к "телепатической" связи и слиянию посредством электромагнитных волн, потому что они не имели соответствующих специальных мозговых форм.
В отношении повседневных жизненных забот каждый из нас - отдельный, в понятии разума, индивидуум, хотя обычные средства связи с другими индивидуумами и являются "телепатическими". Но очень часто каждый из нас осознает потребность в групповом разуме. Вне этой потребности к единению индивидуумов, если можно это так назвать, группового разума просто не существует, потому что его бытие есть всего лишь бытие индивидуумов, думающих вместе. Когда происходит такое общное пробуждение, каждый индивидуум воспринимает все тела группы как свое собственное умножившееся тело и постигает мир в равной мере посредством всех этих тел. Подобная потребность возникает у всех индивидуумов одновременно. И помимо простого расширения познаваемой области это пробуждение дает импульс новым видам познания. Но о них я вам ничего не могу рассказать, за исключением того, что они отличаются от простейших видов более радикально, чем разум младенца отличается от разума нормального взрослого индивидуума, и что все это приводит к проникновению во многие неожиданные и ранее непостижимые стороны знакомого мира людей и вещей. В таком состоянии, при нашем групповом методе, большая часть древних философских головоломок, особенно тех, что связаны с характером личности, могут быть настолько четко сформулированы, что вообще перестают быть головоломками.
На этом высшем уровне разума сексуальные группы, а поэтому и участвующие в них индивидуумы, имеют связь, на уровне всего мирового социума, с другими подобными сверхиндивидуумами. И таким образом вместе они формируют общность имеющих определенный склад ума сообществ. Потому что каждая группа представляет собой личность, отличающуюся от других групп по характеру и опыту до некоторой степени так же, как отличаются отдельные индивидуумы. Сами же группы не специализированы для конкретных работ, например так, что одна группа занимается исключительно трудом в промышленности, другая астрономией и так далее. Подобным образом локализованы лишь индивидуумы. В каждой группе должны быть члены многих профессий. Функция же самой группы заключается только в организации некоего особого способа проникновения в суть проблемы и способа оценки и восприятия ее; разумеется, этот способ оценки в работе индивидуумов постоянно имеет место - не только когда они реально поддерживают саму группу, но также и тогда, когда каждый из них в очередной раз погружается в специфическую область занятий, которая, фактически, индивидуальна. Потому что хотя они как индивидуумы не могут сохранять отчетливое представление о проблемах высшего порядка, над которыми вместе работали совсем недавно, но помнят все-таки достаточно много того, что не выходит за пределы их личного сознания; особенно они помнят тот опорный, базовый опыт всей группы, определяющий их собственное поведение как отдельных лиц.
Недавно, отчасти благодаря случайности, а отчасти из-за исследований, направляемых групповыми разумами, был разработан другой, и куда более проникающий, вид исследования. Потому что некоторые группы решили специализировать себя в общей ментальной жизни расы на особых функциях, прежде существовали отдельные индивидуумы для выполнения разных функций внутри разума целой группы. Очень редко и очень неустойчиво этот эксперимент приносил свои плоды. В нем индивидуум возвышается над своим групповым опытом мышления и становится разумом расы. Конечно он и так в любой момент может связываться телепатически с любым индивидуумом в любом месте планеты; и бывало так, что вся раса внимала тому, как единственный индивидуум общался со всем миром. Но в реальной жизни расы ситуация была несколько отличной. Система излучения, охватывающая всю планету, включая в себя многие миллионы мозгов, становится базовой структурой самой расы. Индивидуум обнаруживает себя воплощенным во все тела расы. Он ощущает, одной лишь интуицией, привкус всех телесных контактов, включая взаимные объятия всех влюбленных. Посредством мириад ступней всех мужчин и женщин он перешагивает весь мир единым движением. Он наблюдает с помощью всех глаз, и постигает в один миг все видимые области. Таким образом он осознает сразу, как непрерывную сложную сферическую структуру, всю поверхность планеты. Но не только это. Он оказывается стоящим над групповыми разумами, как они стоят над разумами индивидуумов. Он воспринимает их, как человек может воспринимать свое собственное физическое тело - со смесью презрения, симпатии, почтительности и бесстрастия. Он наблюдает их, как человек мог бы изучать живые клетки своего собственного мозга, и с холодным интересом человека, взирающего на гору; и в то же время как некто, очарованный странными и разнообразными судьбами своих собратьев; а затем, как человек, вознесшийся над полем битвы, созерцающий себя и своих товарищей, терзающих себя в некоем безнадежном предприятии; однако главным образом - как художник, который не имеет иных мыслей, кроме созданного им образа и его воплощения. В таком "расовом" методе мышления человек постигает все вещи крупномасштабно, астрономически. С помощью всех глаз и всех обсерваторий он созерцает свой странствующий в пространстве мир и вглядывается за пределы его, в открытый космос. Таким образом он сливает в одном взгляде, так сказать, поле зрения палубного матроса капитана, котельного машиниста и человека, сидящего на мачте в "вороньем гнезде". Оценивая Солнечную систему одновременно со всех краев Нептуна, он видит и Солнце и планеты стереоскопически, как при бинокулярном наблюдении. Более того, в его понимании "сейчас" заключает в себе не минуту, а широчайшую эпоху. Таким образом, осматривая галактику с каждой из огромной последовательности точек на широкой орбите Нептуна и наблюдая переменный сдвиг ближайших звезд, он фактически обозревает некоторые из созвездий в трех измерениях. Даже более того, с помощью наших самых последних приборов вся галактика отображается перед ним стереоскопически. Но слабые туманности и удаленные галактики остаются просто метками на плоскости неба; и, задумавшись об их удаленности, человек, являющийся одной из самых могущественных человеческих рас, осознает свою собственную сиюминутность и беспомощность.
Но в наибольшей мере расовый разум превосходил способности разумов групп и индивидуумов при философском проникновении в истинную природу пространства и времени, разума и объектов, космических успехов и космического совершенства. Некоторые намеки на толкование этих великих понятий будут скоро даны, но это не сможет показать главной их взаимосвязи. Разумеется, такое проникновение лежит за пределами понимания как самих отдельных индивидуумов, так и их групповых разумов. Когда мы покидаем уровень расового сознания, то не можем отчетливо помнить, с чем именно имели дело в наших объединенных экспериментах.
В частности, у нас есть одно весьма озадачивающее нас воспоминание о нашем расовом опыте, том самом, что включает кажущуюся невозможность его понимания. С помощью расового сознания наш собственный опыт познания был расширен не только пространственно, но и во временном отношении, хотя и весьма странным образом. Несомненно, в отношении восприятия времени разумы могут отличаться двойственно: по длине промежутка времени, который они воспринимают как "сейчас", и по краткости единичных последовательных событий внутри этого "сейчас". Как индивидуумы мы можем считать, что внутри одного "сейчас" заключена протяженность, равная одному дню древней Земли, и внутри этой протяженности мы можем, если захотим, выделить быстрые пульсации, такие, которые обычно слышим, слитые вместе, как высокий музыкальный тон. С позиций же расового разума мы воспринимаем в качестве понятия "сейчас" весь период от рождения самого старого из живущих индивидуумов, а все прошлое человеческого вида предстает как личная память, уходящая в туманную даль младенчества. Однако мы могли бы, если бы захотели, выделить внутри понятия "сейчас" последовательные волновые колебания. В этом случае воспользоваться аналогией увеличения ширины и точности в отношении восприятия времени было бы вполне уместным. Но как, спросим мы себя, может расовый разум оценивать как понятие "сейчас" тот продолжительный период, в котором он сам вообще не существовал? Наш первый опыт расового мышления длился ровно столько, сколько времени требовалось луне Нептуна совершить полный оборот. До этого момента расового разума не существовало. Однако в течение месяца своего существования он считал весь предыдущий жизненный путь расы как "настоящее".
Разумеется, расовый опыт весьма озадачил нас, как индивидуумов, и едва ли можно было сказать, что мы запомнили из него большее, чем просто необычайная острота и красота ощущений. Но в то же самое время мы очень часто получали при этом впечатление невыразимого ужаса. Мы, которые в знакомой нам индивидуальной сфере способны рассматривать все мыслимые трагедии не просто со стойкостью, а с радостью и восторгом, смутно принимали, что как расовый разум мы заглянули в бездну зла, такую, которую сейчас не можем постичь и не могли бы выдержать этого постижения. Однако мы знаем, что этот ад и раньше был вполне приемлемым составным элементом в строгом, даже аскетическом, обличье космоса. Мы помнили очень смутно, и, тем не менее, со странным сознанием, что все долгие искания человеческого духа, превышающие мелкие пристрастия отдельного индивидуума, были видны как четкие компоненты чего-то, превосходящего его самого, и что человек, в конечном итоге поверженный, привносит в это высшее совершенство вклад никак не меньший, чем человек, одержавший временную победу.
Как же бесцветны эти слова! Насколько неспособны они передать ту абсолютно убедительную свойственную всем вещам красоту, с которой мы непосредственно имеем дело, благодаря пробудившемуся в нас расовому способу мышления. Каждое человеческое существо любого вида может время от времени видеть мельком некий фрагмент или аспект жизни воспринимая его именно с такой же холодной красотой, которую обычно оно видеть не может. Даже еще Первые Люди, в их искусстве трагического, имели кое-что из этого опыта. Вторые - а еще более определенно, Пятые - безуспешно пытались постичь это. Крылатые Седьмые от случая к случаю имели с этим дело, когда находились в небе. Но их разум был ограничен, и все, что они могли воспринять - это их собственный небольшой мир и их собственная трагическая история. Мы же, Последние Люди, обладаем всем их жизнелюбием, как в жизни личной, так и в жизни всей расы, независимо от того, хорошая она или плохая. Мы обладаем ею во все времена и в отношении дел, непостижимых для низшего разума. Более того, мы обладаем ею сознательно. Прекрасно понимая, как это странно восхищаться злом наравне с добром, мы отчетливо видим разрушительность последствий такого эксперимента. Даже мы, просто как индивидуумы, не можем примирить нашу преданность метущемуся человеческому духу с нашей собственной замкнутостью. И потому если бы мы были простыми индивидуумами, то в каждом из нас возник бы подобный конфликт. Но при расовом способе мышления каждый из нас испытал теперь на собственном опыте величайшее разъяснение разума и чувства. И хотя, как индивидуумы мы никогда снова не сможем пережить это проникающее в даль видение, смутная память о нем постоянно подчиняет нас и сказывается на нашей линии поведения. Художник, когда фаза его вдохновения заканчивается и он в очередной раз оказывается всего лишь в борьбе за существование, может внутри себя от начала и до конца выполнить тот замысел, что возник у него за короткий период просветления. Он припоминает, но уже более не наблюдает того видения. Он пытается воссоздать некоторое ощутимое олицетворение исчезнувшего великолепия. Так и мы, живя каждый своей личной жизнью, восторгаясь соприкосновением тел, общением разумов и всей утонченной деятельностью человеческой культуры, сотрудничая и конфликтуя в тысячах личных поступков и предприятий и выполняя каждый свою обязанность в материальном поддержании нашего общества, видим все вещи как будто пронизанными светом от источника, который уже невозможно обнаружить.
Я пытаюсь рассказать вам кое-что о наиболее особенных свойствах нашего человеческого вида. Вы можете вообразить, что частые случаи группового разума и даже весьма редкие случаи расового оказывают чреватый серьезными последствиями эффект на разум каждого индивидуума и, следовательно, на все социальное устройство. В нашем обществе, как ни в одном предыдущем, фактически доминирует единственная цель, которая в некотором смысле является религией. Но не так доминирует, чтобы вообще расцвет самостоятельной личности шел вразрез или противоречил этой цели. Скорее, совсем наоборот, потому что эта цель в качестве первого условия своего осуществления требует достижения духовного и физического богатства каждого индивидуума. Но в разуме каждого мужчины или женщины расовая цель принимается абсолютно, и с этого момента она становится безусловным мотивом всей социальной политики.
Мне не следует останавливаться на подробном описании нашего общества, в котором многие миллионы и миллионы жителей, сгруппированных в тысячу наций, живут в совершенном единстве и гармонии, без всякой помощи военной силы или даже полиции. Как не следует останавливаться на нашем выдающемся социальном устройстве, которое отводит каждому из жителей особую функцию, управляет воспроизводством населения любого вида в соответствии с социальной необходимостью и, тем не менее, обеспечивает неограниченную поддержку самобытности. У нас нет ни правительств, ни законов, если под законом понимать стереотипный договор, поддерживаемый силой и не подлежащий изменению без посредства неповоротливых организационных структур. Однако хотя наше общество в этом смысле являет собой анархию, оно существует на основе весьма замысловатой системы обычаев и норм поведения, некоторые из которых такие древние, что скорее стали непроизвольными запретами, чем преднамеренными соглашениями. Это дело тех из нас, кто соответствует вашим юристам или политикам - изучать подобные обычаи и предлагать для них усовершенствования. Эти предложения представляются на рассмотрение не отдельной представительной части, а всему населению в форме "телепатического" обсуждения. Таким образом, наше общество - самое демократическое из всех. Тем не менее, в другом смысле, оно чрезвычайно бюрократическое, поскольку порой требуется несколько миллионов земных лет на то, чтобы некое предложение, выдвинутое Группой Организаторов, было отклонено или хотя бы серьезно раскритиковано - так тщательно эти социальные службы изучают их материалы. Единственная достаточно серьезная возможность конфликта остается между мировым населением, как простой массой индивидуумов, и между теми же индивидуумами, замкнутыми в групповой или расовый разум. Но хотя в этих отношениях раньше и бывали серьезные конфликты, заметно потревожившие тех индивидуумов, которые оказались их участниками, сейчас такие конфликты встречаются чрезвычайно редко. Потому что, даже как простые индивидуумы, мы учимся все больше и больше доверять решениям и предписаниям нашего собственного сверхиндивидуального опыта.
Подошло время попытаться разрешить наиболее трудную часть стоящей передо мной задачи. Каким-либо образом, но очень коротко, я должен представить вам идею того взгляда на существование, которая определяет нашу расовую цель, делая ее по существу целью религиозной. Этот взгляд отчасти пришел к нам из работы отдельных личностей в процессе научных исследований и философских размышлений, отчасти под влиянием нашего группового и расового опытов. Вы можете вообразить, что не так-то просто описать это современное видение природы вещей каким-либо образом, понятным тем, кто не имеет наших достоинств. В этом видении есть многое такое, что напомнит вам о ваших мистиках; однако между ними и нами существует гораздо больше различий, чем сходства, как по отношению к материи, так и по отношению к образу нашей мысли. Потому что в то время как они уверены, что космос совершенен, мы убедились только в том, что он прекрасен. В то время как они пришли к своим заключениям без помощи интеллекта, мы использовали его на каждом шаге исследования. Таким образом, хотя в отношении заключений мы скорее согласны с вашими мистиками, чем с вашими настойчиво старающимися интеллектуалами, в отношении метода скорее одобряем ваших интеллектуалов; потому что они отвергают путь сознательного обмана с помощью удобных фантазий.
4. Космология
Мы обнаружили, что живем в обширной и бесчисленной, но тем не менее имеющей некоторый предел, последовательности пространственно-временных событий. И каждый из нас, с позиций расового разума, усвоил, что есть и другие такие же последовательности, другие и несоизмеримые области событий, не соотносящиеся с нашей собственной ни пространственным, ни временным, а каким-то иным образом бесконечного бытия. О содержании этих чуждых нам сфер мы почти ничего не знаем, кроме того, что они непостижимы для нас, и даже для нашего расового разума.
Внутри нашей пространственно-временной сферы мы отмечаем то, что называем Начало, и то, что называем Конец. В Начале начинает свое существование, хотя мы и не знаем как, та всепроницающая и невообразимо разреженная газовая субстанция, которая была предком всей материальной и духовной жизни внутри известного временного промежутка. Ее было весьма и весьма много, но, тем не менее, вполне определенное количество. Из скопления огромных совокупностей ее в многочисленные тучи со временем образовались туманности, каждая из которых, в свою очередь, конденсировалась как галактика, вселенная из звезд. Каждая звезда имеет свое начало и свой конец; и на протяжении немногих моментов где-то там, между своими началами и концами, некоторые, очень немногие, способны обеспечивать поддержку существования разума. Но в свое время наступит Конец вселенной, когда все останки галактик будут плавать вместе как единый голый и на первый взгляд неизменный пепел посреди хаоса бесплодной энергии.
Но космические события, которые мы называем Начало и Конец - это ограничения существования лишь в смысле нашего игнорирования событий, лежащих за их пределами. Мы знаем, и с позиций расового разума предчувствовали как отчетливую настоятельность, что не только пространство, но и время подобным образом безгранично, хотя и имеет предел. Потому что в некотором смысле время циклично. После Конца события, для нас непостижимые, будут продолжаться в течение периода, гораздо более длительного, чем тот, который прошел с самого Начала, но в конце концов произойдет повторение идентичного события, которое и есть само Начало.
Тем не менее, хотя время и циклично, оно не "бесконечно повторяющееся", ибо не существует другого времени, внутри которого оно может повторить самое себя. Потому что время всего лишь абстракция из последовательности проходящих событий; и поскольку все события любого вида формируют вместе цикл последовательностей, то не существует ничего такого постоянного, в отношении которого может произойти повторение. Итак, последовательность событий циклична, но не повторяема. Рождение всепроницающей газовой субстанции в момент так называемого Начала не есть простое подобие другому такому же рождению, которое произойдет далеко после нас и далеко после так называемого космического Конца; прошедшее Начало и есть Начало будущее.
Протяженность от Начала до Конца всего лишь промежуток от одной до следующей спицы огромного колеса времени. Есть более широкий промежуток, простирающийся за пределы Конца и далее по кругу к Началу. О событиях в нем нам ничего не известно, за исключением того, что таковые существуют.