Стил Даниэла. Кольцо

   — Правда, оно чудесно, папа? — Бригитта тут же снова начала восхищаться кольцом, а мадам Годар безразлично взглянула в их сторону и продолжила беседу с сыном.
   — Оно восхитительно. — Месье Годар продолжал держать руку Тамары в своей. — Могу я взглянуть?
   Тамми медленно стянула с пальца кольцо и с улыбкой протянула ему.
   — Это мое обручальное кольцо. Подарок Ноэля.
   — Вот как? — Годар посмотрел на своих гостей. — Где вы его купили? В Америке? — Казалось, вопросы сами срывались с его губ.
   — Оно принадлежало моей матери.
   — Неужели? — Взгляд Жерара Годара затуманился.
   — Это долгая семейная история. Моя мать расскажет ее вам лучше, чем я, если вы как-нибудь окажетесь в Нью-Йорке.
   — Да-да… — Мгновение его мысли витали где-то далеко, а потом он улыбнулся Ноэлю и Тамми; — Я собираюсь посетить Нью-Йорк и непременно позвоню ей. — И быстро продолжил:
   — Знаете, мы завели целую коллекцию драгоценностей в галерее. Может, у вашей матери есть еще что-нибудь интересное?
   Ноэль улыбнулся. Хозяин проявлял непонятную настойчивость, в которой ощущалось нечто лихорадочное, отчаянное.
   — Не думаю, что она продаст вам что-то, месье Годар, но у нее есть еще одно кольцо моей бабушки.
   — Неужели? — Глаза Жерара расширились.
   — Да, — вмешалась Тамара. — С роскошным изумрудом.
   Вот такого размера. — Она показала пальцами.
   — Вы непременно должны мне сказать, как связаться с вашей матерью.
   — Ну конечно. — Ноэль вынул блокнот и маленький серебряный карандаш и стал писать адрес и телефон. — Уверен, она будет рада встретиться с вами, когда вы окажетесь в Нью-Йорке.
   — Это лето она проводит в городе?
   Ноэль утвердительно кивнул, и лицо Жерара Годара осветила довольная улыбка.
   Разговор переключился на другие темы, и наконец пришло время прощаться на ночь. Тамми и Ноэль хотели лечь спать пораньше, чтобы отдохнуть как следует перед завтрашней долгой поездкой. Они собирались взять в Каннах напрокат машину и ехать в Рим. Бригитта и Бернар намерены были отправиться на вечеринку, которая, по их утверждению, начиналась только после полуночи. Так вышло, что в гостиной остались лишь Жерар и его жена; они глядели друг на друга и думали каждый о своем.
   — Ты опять за старое? — Она смотрела на него в мерцающем свете свечей, голос ее звучал резко и неприязненно. — Я видела, как ты разглядывал кольцо этой девчонки.
   — Хороший экземпляр для галереи, а у ее свекрови есть и другие драгоценности. Я хочу слетать в Нью-Йорк на днях.
   — Что? — Мадам Годар подозрительно взглянула на мужа. — Зачем? Ты не говорил об этом раньше.
   — Там один коллекционер продает чудного Ренуара. Хочу взглянуть на него, прежде чем участвовать в официальных торгах.
   Она понимающе кивнула. Муж он, конечно, никакой, но дела галереи вел прекрасно, куда лучше, чем даже мог мечтать ее отец. Именно поэтому она даже позволила Жерару изменить название галереи и дать ей его собственное имя.
   Но разумеется, с самого первого дня их брак был браком по расчету; они взяли его к себе, дали ему дом, работу, искусствоведческое образование. Все это произошло после того, как во время войны она и отец сумели выбраться в Цюрих.
   Там они и встретили Жерара. Когда война закончилась и можно было возвращаться в Париж, они взяли его с собой. К тому времени Жизель уже была беременна, и отец не дал Жерару никакого выбора. Но в результате тихий беженец обскакал двух хитрых парижан и достиг такого мастерства в своем деле, что галерея стала пользоваться небывалым успехом. Впрочем, Жизель не придавала этому особого значения.
   С ее точки зрения, их семья дала Жерару все — дом, преуспевание, деньги, а он использовал все средства только для своих поисков.
   На самом же деле именно эти поиски и помогали Жерару держаться на плаву все эти годы.
   Вот уже двадцать семь лет он разыскивал отца и сестру и уже давно понял, что никогда не найдет их. И все же он снова бросался на поиски каждый раз, когда мелькал очередной лучик надежды: кто-то что-то видел, или слышал, или помнил… Жерар ездил в Берлин раз шестьдесят. И все безрезультатно. Никакой зацепки. В глубине души Жерар понимал, что отец и сестра умерли. В любом другом случае он бы их отыскал или они нашли бы его. Его имя не так уж сильно изменилось. Герхард фон Готхард стал Жераром Годаром. Ведь после войны носить немецкое имя во Франции означало навлекать на себя ненависть, оскорбления, гнев, даже побои. Долго выносить подобную жизнь Герхард не смог.
   Старику пришло в голову изменить имя юноши, и по тем временам это было весьма мудрое решение. А сейчас, после стольких лет, Жерар ощущал себя куда больше французом, чем немцем. Да и вообще какая разница! Все равно ничего не изменишь. Мечтам не суждено было сбыться.
   Иногда он думал, а что произошло бы, если б он в самом деле разыскал их? Неужели все действительно переменилось бы? И отвечал себе: да. Он наконец нашел бы в себе мужество расстаться с Жизель; он, может быть, стал бы строже относиться к детям, а то и вовсе продал бы галерею и зажил в свое удовольствие. Он улыбнулся своим безудержным фантазиям. Втайне он понимал, что встреча с родными стала бы не концом мечтаний, а началом новой жизни.
   На следующее утро Тамми и Ноэль попрощались с Бригиттой и Бернаром и уже собрались покинуть дом, как по лестнице торопливо сбежал Жерар Годар. Он взглянул Ноэлю прямо в глаза, представляя себе, а что, если… но нет, это сумасшествие… не может быть… но вдруг эта миссис Томас хоть что-нибудь знает… С этой безумной мыслью Жерар Годар жил почти тридцать лет.
   — Большое спасибо, мистер Годар.
   — Не за что, Ноэль… Тамара… Надеюсь, мы увидимся снова.
   Больше он им ничего не сказал, лишь помахал в ответ.
   — Мне понравились твои друзья из Нью-Йорка, Бригитта.
   Жерар тепло улыбнулся дочери, она в ответ одарила его столь же нежной улыбкой. Отец всегда был таким далеким, таким печальным, таким несчастным. Всю свою жизнь она чувствовала его отстраненность.
   — Мне они тоже нравятся, папа. Очень милые.
   Бригитта смотрела, как он задумчиво расхаживает по комнате. А позже, тем же утром, она услышала, как он разговаривает по телефону с «Эр Франс», и сразу помчалась в его комнату. Мать уже ушла.
   — Ты куда-то собираешься, папа?
   Он медленно кивнул:
   — В Нью-Йорк. Сегодня вечером.
   — По делу?
   Он снова кивнул.
   — Можно, я поеду с тобой?
   Он испуганно взглянул на дочь. Сейчас она казалась почта такой же одинокой, как он сам. Но это путешествие он совершит без нее. Может быть, в следующий раз… если…
   — Давай лучше в следующий раз? Мне предстоит одно непростое дело, придется повозиться. Да и потом я скоро вернусь.
   Она спокойно смотрела на него.
   — Ты правда возьмешь меня в следующий раз, папа?
   Он утвердительно кивнул, не веря собственным ушам — она нечасто его о чем-нибудь просила.
   — Обязательно.
 
   Потом он рассеянно говорил о чем-то с Жизель, не торопясь укладывал чемодан в своей комнате. Поездка будет недолгой — день-два, не больше. Торопливо поцеловав на прощание Жизель и детей, он отправился в аэропорт. Он успел как раз вовремя к самолету Ницца — Париж — Нью-Йорк. В аэропорту Кеннеди Жерар взял такси, остановился у телефонной будки неподалеку от ее дома и дрожащими руками набрал номер.
   — Миссис Томас?
   — Да.
   — Боюсь, вы не знаете меня, но моя дочь — подруга Тамми…
   — Что-то случилось? — перепугалась Ариана.
   Голос ее был ему совершенно незнаком. Вероятно, очередная пустая попытка. Как и все прочие до этого.
   — Нет-нет, не волнуйтесь, — торопливо успокоил он ее. — Сегодня утром они отправились в Италию. Все в порядке.
   Знаете… я здесь по делу… продается картина Ренуара… а на меня произвело сильное впечатление кольцо вашей невестки. Она сказала, что у вас есть еще одно, с изумрудом. А у меня как раз выдалось свободное время, вот я и подумал… — Он замолчал, удивляясь про себя, какого черта он приехал в такую даль.
   — Мое кольцо не продается.
   — Конечно-конечно. Я прекрасно понимаю.
   Этот человек говорил так сбивчиво и неуверенно, что ей стало жаль его. Внезапно она сообразила, что это, должно быть, Жерар Годар, о котором рассказывала Тамми, и устыдилась, что ведет себя столь холодно и негостеприимно.
   — Но если вы хотите только взглянуть на него, может быть, нам встретиться через некоторое время?
   — Я был бы счастлив, миссис Томас… Через полчаса?
   Чудесно Рейхста.
   Жерар даже не снял номера в отеле, чемодан лежал в ожидавшем его такси, а надо было где-то провести тридцать минут. Тогда он просто велел таксисту ездить кругами от Мэдисон-авеню до Пятой улицы. Наконец пришло время отправляться на свидание с ней. Когда Годар вылез из машины, у него подогнулись колени.
   — Вас подождать? — предложил шофер.
   Набежало уже сорок долларов, так что клиент был выгодный. Но француз покачал головой и сунул таксисту пятидесятидолларовую купюру, которую поменял в аэропорту. Он позвонил в звонок, рядом с которым висел латунный молоточек, и стал ждать. Ему казалось, что время тянется невероятно медленно. На Жераре были великолепно сшитый серый костюм и темно-синий галстук от Диора; белая сорочка измялась во время путешествия, но она, как и ботинки, была, несомненно, из дорогого магазина. Однако, несмотря на эту элегантную экипировку, Годар вдруг снова почувствовал себя маленьким мальчиком, ждущим отца, который никогда не вернется.
   — Мистер Годар?
   Ариана распахнула дверь и приветливо улыбнулась гостю. На руке сверкнуло кольцо с изумрудом. Их глаза встретились — совершенно одинаковые синие глаза. Она сначала не узнала его и ничего не поняла, но стоявший перед ней мужчина, чье имя было Герхард фон Готхард, знал, что наконец он нашел ее. Не произнося ни слова, он заплакал. Та самая девочка из его детства… то же лицо… те же смеющиеся синие глаза…
   — Ариана, — прошептал он, и его голос отозвался в памяти Арианы давно забытым: криками на лестнице, визгом, доносящимся из лаборатории, играми в саду…
   Ариана… Она слышала этот голос раньше… Ариана!
   — Ариана!
   Из груди ее вырвалось рыдание, и она бросилась к нему.
   — Боже мой… Боже мой… это ты… О Герхард!
   Сколько лет ей мучительно хотелось обнять его, и вот теперь она сжимала в объятиях высокого красивого голубоглазого плачущего мужчину.
   Они стояли бесконечно долго, прижавшись друг к другу; потом она провела брата в дом. Она нежно улыбалась ему, а он — ей. Эти двое, половину жизни несшие тяжкий груз одиночества, наконец нашли друг друга, и прошлое выпустило их из своих тисков.