– Что все это значит? – наконец спросила графиня.
– Адель, – ответил Анри тихо. – Адель, простите мне, но длить эту пытку я не в силах. Завтра я уеду. У меня есть имение на севере… мне ничего не остается, как бежать.
Кровь бросилась в голову графини.
– Ну так бегите! – насмешливо отозвалась она.
– Вот как! – произнес он с дрожью в голосе.
Разрезая воздух, по дороге сзади с шумом промчался автомобиль. Вскоре загудел клаксон, и пронеслась следующая машина.
– Адель, – беспомощно сказал он.
Она ничего не ответила, только долгим взглядом всматривалась в Анри. Лицо было плохо видно, мрак стирал все очертания. Адель вытянула руку и осторожно прикоснулась к молодому человеку. Анри губами поймал ее пальцы.
– Бедный мальчик, – сказала Адель с грустью. Все остальное произошло быстро.
Во мраке кабины Анри, словно подброшенный пружиной, резко повернулся к Адели и, схватив ее тонкие запястья, крепко прижал к сиденью. Свободной рукой потянулся к юбке и, теряя ощущение реальности, запустил под нее ладонь.
Адель тихонько охнула, напряглась, и от этого еле заметного движения молодой мужчина окончательно потерял голову. В следующее мгновение он рывком дернул подол юбки вверх. Ткань чуть-чуть подалась, и во мраке забелела нежная кожа обнаженных женских бедер.
– Нет, нет, сумасшедший! – Торопливо зашептала Адель, пугаясь того, что сейчас должно было случиться, и одновременно ожидая этого. – Что ты делаешь? Анри! Анри!
Она попыталась оттолкнуть молодого графа, но ее горячечный шепот, слабые попытки сопротивления теперь только распаляли его. Не думая ни о чем больше, забыв, что может причинить ей боль, он взбил узкую юбку вверх, нащупал тончайшую ткань трусиков и одним рывком разорвал их.
Не давая, Адели опомниться, чувствуя, что погиб, погиб навеки, Анри навалился на нее, прильнул к ее губам, а его пальцы стремительно метались по нежному телу, с наслаждением узнавая тепло бедер, упругую нежность обнаженного живота.
Анри не помнил, сам ли он освободился от одежды, или Адель помогала ему… Он с силой раздвинул ее ноги… В памяти остались лишь скрип кожаного сиденья, громкие, похожие на рыдание стоны Адели, ее пальцы, впивающиеся ему в спину, и ослепительный взрыв, один на двоих, вслед за которым пришло опустошение…
Потом она прижала его голову к груди и запустила в волосы пальцы. Плечи ее вздрагивали.
Он вырвался и повернулся, пытаясь разглядеть ее лицо.
– Вы плачете?
– Нет, мой милый. Все хорошо. Оставьте, Анри! Голос Адели как-то изменился, она сама была иная, она была – его.
Промчалась еще одна машина, на секунду ослепив их светом фар.
– Поедемте в замок, – сказала Адель.
Анри завел машину. Зеленая полоса небес стала шире, в лощинах клубился туман…
Проснулась Адель поздно, и первое, что она увидела – был дождь. Струи лились отвесно, и, лениво поднявшись, она открыла окно. Она любила шум дождя, барабанную дробь по жестяному карнизу и длинные прозрачные потеки на стекле. Дождь был такой сильный, что ей вспомнились летние ливни, раскаты грома, похожие на звук разрываемой ткани, и тишина после ливня; старые дубы в нирване и вдруг – бешеный поток солнца и блеск!
Адель прикоснулась тонкими пальцами к стеклу. Скучала ли она об Анри? Пожалуй, она не могла бы ответить определенно. Она не испытывала чувства вины ни перед мужем, ни перед своим пасынком. Мужчины… Это приключение в жизни женщины, тайна, сотворчество с природой. Как легко выпить мужчину до дна! И ведь он будет еще благодарен. Даже страдая, он будет благодарен женщине, которую любит. А Адель? Что она может дать, кроме своей потрясающей красоты? Она часто увлекалась, вызывая бурю ответной страсти, но сама любила лишь однажды. И потеряла любовь по своей же вине. Она часто думала, справедливо ли это, понимая, что лучше ей забыть, не заглядывать за ту сторону, остудить свое сердце. И вдруг этот Джон Готфрид, в ее доме! Непостижимо!
Адель стояла у окна, и совершенно ясно вспомнила утро, когда вот так же, проснувшись, она глядела на дождь и с замиранием сердца призналась себе, что любит этого человека.
После той ночи, ночи страсти и отчаяния, молодой граф уехал. Он отправился в поместье Кеот в надежде, что одиночество, шквальные морские ветра и скачки по вересковым пустошам излечат его, и он станет прежним. Он хотел забыть Адель. Преступление против отца, ужас совершенного, чувство вины терзали его душу. Порой он готов был бросить все, забыть мораль, честь и лететь к этой женщине, чтобы пасть к ее ногам. Усилием воли Анри удерживал себя. Однажды он сидел в малой гостиной. Был вечер. Граф немного выпил. В мрачном раздумье вперил он взор в пламя камина. На нем были штаны, какие носят грумы, и свитер из грубой шерсти, на коленях лежал стек. Анри наполнил фужер вином, посмотрел на свет. Отблески пламени плясали в темно-красной жидкости. Граф стиснул зубы, ему казалось, что грудь набухает от гнева, в жилах закипает кровь, хотелось кричать и причинять себе боль. В ярости вскочил он и запустил фужер в холст, изображавший обнаженную женщину, лежащую на песке. Тот ударился о раму, разлетевшись десятками осколков. Следом полетели бутылки, бронзовый подсвечник, статуэтки. Но этого ему показалось мало. Анри ухватил за ножку стул и стал колотить им по стенкам, креслам, старинным секретерам, находя удовольствие в грохоте и звоне. Джульетта, молодая сука добермана, лежавшая у камина, вскочила и злобно залаяла. На шум сбежались слуги, но, не решаясь войти, столпились за дверью. Анри и не думал прекращать погром, ослепленный яростью. В конце концов, силы его иссякли, и, окинув взглядом обезображенную гостиную, белый от бешенства, он вышел, сильно хлопнув дверью.
В холодных и сырых потемках граф шел вдоль моря, ведя в поводу белую кобылу. Ее копыта глухо ударялись о камни и мертвую землю. Волны во мраке с грохотом разбивались о берег. Анри чувствовал на шее теплое дыхание лошади и мысленно разговаривал с Ад елью, умоляя ее сжалиться над ним.
Прошло две недели, как Готфрид отбыл в Лондон. Дни Адели были однообразны. Тягостно однообразны. Бесконечно лил дождь. Истопник проверял камины. Адель проводила вечера в библиотеке за чтением Гая Саллюстия Криспа или Тита Ливия. Ее привлекала история Римской империи, победоносные войны, любовь и вероломство цезарей. Готфрид должен был приехать в воскресенье, и вдруг этот телефонный звонок, и Адель совсем пала духом. Ему пришлось отложить свое возвращение на неопределенный срок, поэтому он просит лорда Генри простить его. Вот и все, что ей удалось узнать от слуг. С мужем на эту тему она говорить не решалась. Ричард писал ей трогательные письма, и иногда на ее глаза наворачивались слезы умиления.
Адель никого у себя не принимала и сама не делала визитов, хотя предложения сыпались со всех сторон. Это озадачивало лорда Генри, но он не слишком ломал над этим голову, зная капризы и непредсказуемость своей жены. Его вполне устраивало, что прекрасная Адель всегда рядом. Правда, у нее появился настойчивый поклонник, юный граф Стэйн, ухаживания которого леди Генри благосклонно принимала. Лорда смешили юношеский пыл и настырность Стэйна. Теперь покои Адели напоминали цветочную лавку. Габриэль писала маслом изысканные букеты.
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
– Адель, – ответил Анри тихо. – Адель, простите мне, но длить эту пытку я не в силах. Завтра я уеду. У меня есть имение на севере… мне ничего не остается, как бежать.
Кровь бросилась в голову графини.
– Ну так бегите! – насмешливо отозвалась она.
– Вот как! – произнес он с дрожью в голосе.
Разрезая воздух, по дороге сзади с шумом промчался автомобиль. Вскоре загудел клаксон, и пронеслась следующая машина.
– Адель, – беспомощно сказал он.
Она ничего не ответила, только долгим взглядом всматривалась в Анри. Лицо было плохо видно, мрак стирал все очертания. Адель вытянула руку и осторожно прикоснулась к молодому человеку. Анри губами поймал ее пальцы.
– Бедный мальчик, – сказала Адель с грустью. Все остальное произошло быстро.
Во мраке кабины Анри, словно подброшенный пружиной, резко повернулся к Адели и, схватив ее тонкие запястья, крепко прижал к сиденью. Свободной рукой потянулся к юбке и, теряя ощущение реальности, запустил под нее ладонь.
Адель тихонько охнула, напряглась, и от этого еле заметного движения молодой мужчина окончательно потерял голову. В следующее мгновение он рывком дернул подол юбки вверх. Ткань чуть-чуть подалась, и во мраке забелела нежная кожа обнаженных женских бедер.
– Нет, нет, сумасшедший! – Торопливо зашептала Адель, пугаясь того, что сейчас должно было случиться, и одновременно ожидая этого. – Что ты делаешь? Анри! Анри!
Она попыталась оттолкнуть молодого графа, но ее горячечный шепот, слабые попытки сопротивления теперь только распаляли его. Не думая ни о чем больше, забыв, что может причинить ей боль, он взбил узкую юбку вверх, нащупал тончайшую ткань трусиков и одним рывком разорвал их.
Не давая, Адели опомниться, чувствуя, что погиб, погиб навеки, Анри навалился на нее, прильнул к ее губам, а его пальцы стремительно метались по нежному телу, с наслаждением узнавая тепло бедер, упругую нежность обнаженного живота.
Анри не помнил, сам ли он освободился от одежды, или Адель помогала ему… Он с силой раздвинул ее ноги… В памяти остались лишь скрип кожаного сиденья, громкие, похожие на рыдание стоны Адели, ее пальцы, впивающиеся ему в спину, и ослепительный взрыв, один на двоих, вслед за которым пришло опустошение…
Потом она прижала его голову к груди и запустила в волосы пальцы. Плечи ее вздрагивали.
Он вырвался и повернулся, пытаясь разглядеть ее лицо.
– Вы плачете?
– Нет, мой милый. Все хорошо. Оставьте, Анри! Голос Адели как-то изменился, она сама была иная, она была – его.
Промчалась еще одна машина, на секунду ослепив их светом фар.
– Поедемте в замок, – сказала Адель.
Анри завел машину. Зеленая полоса небес стала шире, в лощинах клубился туман…
Проснулась Адель поздно, и первое, что она увидела – был дождь. Струи лились отвесно, и, лениво поднявшись, она открыла окно. Она любила шум дождя, барабанную дробь по жестяному карнизу и длинные прозрачные потеки на стекле. Дождь был такой сильный, что ей вспомнились летние ливни, раскаты грома, похожие на звук разрываемой ткани, и тишина после ливня; старые дубы в нирване и вдруг – бешеный поток солнца и блеск!
Адель прикоснулась тонкими пальцами к стеклу. Скучала ли она об Анри? Пожалуй, она не могла бы ответить определенно. Она не испытывала чувства вины ни перед мужем, ни перед своим пасынком. Мужчины… Это приключение в жизни женщины, тайна, сотворчество с природой. Как легко выпить мужчину до дна! И ведь он будет еще благодарен. Даже страдая, он будет благодарен женщине, которую любит. А Адель? Что она может дать, кроме своей потрясающей красоты? Она часто увлекалась, вызывая бурю ответной страсти, но сама любила лишь однажды. И потеряла любовь по своей же вине. Она часто думала, справедливо ли это, понимая, что лучше ей забыть, не заглядывать за ту сторону, остудить свое сердце. И вдруг этот Джон Готфрид, в ее доме! Непостижимо!
Адель стояла у окна, и совершенно ясно вспомнила утро, когда вот так же, проснувшись, она глядела на дождь и с замиранием сердца призналась себе, что любит этого человека.
После той ночи, ночи страсти и отчаяния, молодой граф уехал. Он отправился в поместье Кеот в надежде, что одиночество, шквальные морские ветра и скачки по вересковым пустошам излечат его, и он станет прежним. Он хотел забыть Адель. Преступление против отца, ужас совершенного, чувство вины терзали его душу. Порой он готов был бросить все, забыть мораль, честь и лететь к этой женщине, чтобы пасть к ее ногам. Усилием воли Анри удерживал себя. Однажды он сидел в малой гостиной. Был вечер. Граф немного выпил. В мрачном раздумье вперил он взор в пламя камина. На нем были штаны, какие носят грумы, и свитер из грубой шерсти, на коленях лежал стек. Анри наполнил фужер вином, посмотрел на свет. Отблески пламени плясали в темно-красной жидкости. Граф стиснул зубы, ему казалось, что грудь набухает от гнева, в жилах закипает кровь, хотелось кричать и причинять себе боль. В ярости вскочил он и запустил фужер в холст, изображавший обнаженную женщину, лежащую на песке. Тот ударился о раму, разлетевшись десятками осколков. Следом полетели бутылки, бронзовый подсвечник, статуэтки. Но этого ему показалось мало. Анри ухватил за ножку стул и стал колотить им по стенкам, креслам, старинным секретерам, находя удовольствие в грохоте и звоне. Джульетта, молодая сука добермана, лежавшая у камина, вскочила и злобно залаяла. На шум сбежались слуги, но, не решаясь войти, столпились за дверью. Анри и не думал прекращать погром, ослепленный яростью. В конце концов, силы его иссякли, и, окинув взглядом обезображенную гостиную, белый от бешенства, он вышел, сильно хлопнув дверью.
В холодных и сырых потемках граф шел вдоль моря, ведя в поводу белую кобылу. Ее копыта глухо ударялись о камни и мертвую землю. Волны во мраке с грохотом разбивались о берег. Анри чувствовал на шее теплое дыхание лошади и мысленно разговаривал с Ад елью, умоляя ее сжалиться над ним.
Прошло две недели, как Готфрид отбыл в Лондон. Дни Адели были однообразны. Тягостно однообразны. Бесконечно лил дождь. Истопник проверял камины. Адель проводила вечера в библиотеке за чтением Гая Саллюстия Криспа или Тита Ливия. Ее привлекала история Римской империи, победоносные войны, любовь и вероломство цезарей. Готфрид должен был приехать в воскресенье, и вдруг этот телефонный звонок, и Адель совсем пала духом. Ему пришлось отложить свое возвращение на неопределенный срок, поэтому он просит лорда Генри простить его. Вот и все, что ей удалось узнать от слуг. С мужем на эту тему она говорить не решалась. Ричард писал ей трогательные письма, и иногда на ее глаза наворачивались слезы умиления.
Адель никого у себя не принимала и сама не делала визитов, хотя предложения сыпались со всех сторон. Это озадачивало лорда Генри, но он не слишком ломал над этим голову, зная капризы и непредсказуемость своей жены. Его вполне устраивало, что прекрасная Адель всегда рядом. Правда, у нее появился настойчивый поклонник, юный граф Стэйн, ухаживания которого леди Генри благосклонно принимала. Лорда смешили юношеский пыл и настырность Стэйна. Теперь покои Адели напоминали цветочную лавку. Габриэль писала маслом изысканные букеты.
ГЛАВА 12
Была середина октября. Ночи стояли холодные. По утрам все затягивал такой туман, что уже в нескольких футах ничего нельзя было разглядеть. Где-то за этой пеленой шумело море, и вскрикивали корабли. Анри вышел из ванны с уже готовым решением. К чему этот мнимый побег? Куда бы он не пошел, ему кажется, Адель рядом, любому своему поступку он ждет ее оценки, в каждой женщине ищет ее черты. Будь что будет, а он вернется в Генри-холл. Анри натянул теплый свитер и остановился перед зеркалом. Если бы Адель не была замужем за его отцом, он мог бы любить ее открыто. О, как тяжело, как больно думать об этом! И ведь тогда, в машине, он воспользовался ее слабостью. Он просто изнасиловал ее. Можно ли это оправдать страстью? Что она испытывает к нему? Вот это ему очень хотелось знать. Он перестал бриться, щеки его ввалились, он сильно исхудал. Но от этого, казалось, стал привлекательнее. В его глазах появился безумный блеск. Он был одержим этой женщиной.
Анри накинул меховую куртку и открыл дверь. Его обдало морозом, свежестью, изо рта вырывались облачка пара. Из тумана, с невидимого неба отвесно падали редкие мокрые хлопья. Можжевельник был весь в снегу, на каменной мозаике подъездной площадки чернели следы сторожа. В растерянности Анри остановился на пороге, как вкопанный. Ветра не было, ни малейшего дуновения. Призрачная тишина. Молодой граф дышал полной грудью. Ему казалось, что если бы в такой вот момент ему пришлось умереть, он оставил бы эту землю без всякого сожаления, медленно уйдя в туман. Собака у ног Анри втянула воздух и глухо зарычала.
– Гуляй, Джульетта, – сказал он.
Собака сорвалась с места и в два прыжка исчезла в тумане. Где-то завыла сирена.
Итак, он возвращается к Адели. Плохо это или хорошо – покажет время. Но он знал, что уже никогда не станет прежним. И, может быть, именно теперь Анри начинает жизнь, уготованную ему судьбой. Подлинную жизнь человека, порочного по своей сути и доверчивого, как ребенок.
Заложив руки в карманы, он шел по яблоневому саду. Безлистые ветки не удерживали снега, зато в ложбинках причудливых стволов возвышались мокрые сугробы. Земля под ногами чавкала, и опавшие листья, едва присыпанные снегом, лежали бурым ковром. Откуда-то выскочила Джульетта, и снова исчезла в тумане. Ему нет места там, где нет Адели. Пароход переправит его на материк. А там – поезд, автомобиль… Анри запрокинул голову, стараясь губами поймать снег. С улыбкой глядел он на стекающее небо.
Адель заклеила конверт. Не стоит вводить молодого графа в заблуждение. Она была не права, если нечаянно подала ему надежду, мнимое достижение желаемого. Адель многое бы дала за то, чтобы такой человек, как Анри, стал ее другом. Но он любит ее, видит в ней объект поклонения. И что хуже всего, привязан к ней. Графиня вздохнула. Горько, как все это горько. Она так хотела бы, чтобы ее любили светлой любовью, не требуя ничего взамен, не посягая на ее свободу. Но всегда бывало по-другому, всегда страсть мужчины, схожая с вулканом, несла только боль и разрушенные отношения. Адель бежала от этого и снова начинала поиски своей мечты, гармонии. Может быть, Джон поймет ее. Она не смела надеяться на это, и все таки надеялась. Ей хотелось, чтобы этот человек стал ей поистине близок, стал ее вторым Я, она хотела заботиться о нем, и ощущать его заботу. Как все сложно… А она сама? Как она привязана к Джону! Наверное, это неправильно… Задумавшись, сидела Адель в будуаре, среди цветов и искусных безделушек в мягкий, безветренный октябрьский день. Было воскресенье, и утром она слышала звон на одинокой колокольне.
Графиня позвонила. Через минуту в будуар заглянула Габриэль.
– Подойди сюда, милая, – сказала Адель негромко. – Это письмо должно быть отправлено сегодня же. И позаботься, чтобы его светлости ничего не было известно.
– Хорошо, Адель, я все сделаю, – сказала девушка, беря конверт.
– И вот еще что, – задумчиво продолжала графиня. – Скажи Питеру, что его отсутствие должны заметить. Вечером лорд Генри прикажет затопить камины… Пообещай ему, – графиня нахмурилась. – Впрочем, нет, ничего не обещай. Скажи только – приказ ее светлости.
– Хорошо, Адель.
Молодая женщина обратила свой взор на Габриэль.
– Подойди.
Девушка приблизилась. Ее красные тубы тронула едва заметная улыбка.
– Ближе!
Графиня прищурила глаза и глядела на Габриэль сквозь ресницы.
– Графиня, прошу вас…
Адель потянула девушку за руку, и Габриэль опустилась на колени. Адель нежно поцеловала ее в губы.
Джон Готфрид приедет через неделю. Впрочем, нет, скоро вечер, значит, остается только пять дней. Пять дней ожидания. Вчера во время ужина лорд Генри объявил всем, что телефонировал в Лондон и просил Готфрида вернуться как можно скорее. Ричард, благодарение Всевышнему, пристроен, а за его занятиями и питанием проследит миссис Уиллис. Без помощника графу тяжело справляться с делами, а лучшего секретаря у него еще не было. Итак, скоро Готфрид будет в замке! Адель смертельно побледнела и, сославшись на головную боль, поднялась из-за стола.
И муж проводил ее недоверчивым взглядом.
А сегодня она, пожалуй, проведет время за чтением. Потом пройдется по парку. День был туманный, солнце так и не показалось. Вдвоем с Габриэль они шли по узкой тропе к озеру. Она глядела на серую гладь с оттенком зелени по окоемам, почти у самых ее ног в тяжелой воде покачивались кленовые листья. Пошел мелкий дождь, и женщины раскрыли зонты.
– Идемте домой, графиня, – приглушенным голосом взмолилась Габриэль.
– Что такое? Ты замерзла?
Девушка кивнула. Адель пожала плечами и направилась к замку. На холме возвышался черный парк. Адель почему-то подумала о скоротечности жизни. Так прошло воскресенье. В понедельник приехал Анри. Когда забрезжил день, графиня услышала шум подъезжающей машины. В удивлении откинула она штору – неужели этот повеса Стэйн способен встать в такую рань, чтобы поставить к ее ногам очередную корзину роз? Ну и ну, она недооценивает пылкого мальчика! Но это был не красный «хорьх» Стэйна. К подъезду подкатил зеленый «Оксфорд». Адель поспешно задернула штору, сердце ее бешено колотилось. Она сказалась больной и до вечера не выходила из покоев. В полдень появился лорд Генри, но ему показалось, что жена в крайнем раздражении, и он поспешно удалился. Адель приняла ванну и теперь лежала на диване в бархатном халате. Габриэль массировала ей стопы.
– Вот что, детка, – сказала вдруг Адель. – Пойдешь к господину Анри и скажешь, что я ожидаю его у себя вечером. И надеюсь на его благоразумие.
Габриэль опустила глаза и залилась краской.
Вечер тянулся бесконечно долго, Адель увязала в минутах, как муха в меду. Она прилегла на диван. У нее и в самом деле разболелась голова. Наконец послышались шаги, и в спальню вошел Анри. Адель спокойно смотрела на него, с легким оттенком печали. Все то же бледное лицо, с упрямым подбородком, густыми бровями и мелкими морщинками у глаз. Он стоял, растерянно улыбаясь. Адель холодно поздоровалась и глядела на него, ожидая, чтобы он смутился. Он справился о ее здоровье, она – о поместье на Северном море. Анри смотрел с обожанием на эту соблазнительную женщину, на надменное лицо, плавные линии тела под мягкой тканью, на полуобнаженные груди, между которыми лежал крестик на черном шнурке. Вдруг Адель резко села и выпрямилась.
– Я вижу, граф, вас смущает мой вид, – сказала она. – Одну минуту, я переоденусь.
– Нет, нет, все в порядке, – поспешно ответил Анри, пытаясь поймать ее за руку. Она плавно увернулась и пошла в гардеробную. Молодой граф опустился на стул, пытаясь унять нервную дрожь.
Уже поздно, стоя в потемках на балконе, Анри говорил себе, что эта связь ни к чему хорошему не приведет. Он, наверное, зря приехал. Он не получил согласия этой женщины. Но и отказа тоже не получил… Завтра вдвоем они едут в Слау. Молодая графиня скучает в этом феодальном захолустье. Завтра она наденет черный кардиган, и он распахнет перед ней дверцу машины. Сам не зная почему, Анри испытывал чувство тоски, затерянности, словно оказался на чужбине.
В Слау они провели весь день. Обедали в каком-то местном клубе, где им подали прекрасную курицу гриль и отвратительную рыбу. Анри был оживлен и без конца развлекал Адель разными историями, а она наблюдала за ним своими прищуренными африканскими глазами. Пили кофе и – совсем немного – ром. В глубине зала, в мягком голубоватом освещении играл джаз. Подперев подбородок, Адель наблюдала, как кружатся пары. Весь зал был разрезан на полосы света и тени, и Анри глядел на нее сквозь голубой пыльный луч. Граф почему-то вспомнил, что когда они выезжали за ворота, им попался красный автомобиль, как раз готовящийся свернуть в парк. Они едва не столкнулись, «Оксфорд» проплыл мимо, но Анри успел разглядеть молодое возмущенное лицо шофера, вздрогнул, но не шелохнулся и продолжал вести машину. Адель и бровью не повела, ничего не стала объяснять, а он боялся спрашивать. При этом воспоминании графом снова овладело желание близости с Аделью, желание сильное, унизительное для него, которое он не мог побороть. И он сказал ей об этом. Адель глядела ему в глаза, лоб его покрылся испариной. Волнуясь, он стал говорить о том, что это нехорошо, это преступление, он вполне осознает, что они связаны родственными узами, а так получается некоторое…
– Кровосмешение, – подсказала Адель.
Его бросило в жар, он вынужден был отереть лицо – так он был изумлен и напуган. Она потянулась к нему и шепнула на ухо:
– Поедемте в отель, Анри, все будет хорошо… Они спустились вниз, получили в гардеробе верхнюю одежду. Анри помог своей спутнице надеть кардиган, и она, не оглядываясь, медленно пошла к выходу. Он застыл, с любовью глядя на нее, пока швейцар открывал перед нею дверь, за которой стеной стояла ночь.
Наутро, когда весь город был сокрыт туманами, и за окном – все та же сырость, все та же мгла, они не разговаривали. Адель, не глядя на графа, расхаживала взад вперед по комнате, собирая предметы туалета. Посмотрела в окно, подошла к зеркалу. Он позвал ее, она не обернулась, занятая какой-то сложной застежкой. Они стали как чужие, словно и не существовало этой ночи нежности. Может быть, именно из-за этого, потому что теперь, с рассветом, каждый был на своем месте. Адель надела платье и накрасила губы.
– Пойду позвоню домой, – сказала она.
Она спустилась в холл и подошла к телефону.
– Энтони, милый, – проговорила она, – Мы тут задержались с Анри. Нет. Нет, все хорошо. Было весело. Ну что ты… Мы уже едем. Да, мы едем.
Она повесила трубку и поднялась в номер.
Всю дорогу они молчали. Анри сосредоточенно вел машину. «Оксфорд» плавно подкатил к подъезду. Навстречу выбежала Габриэль, и, радостно улыбаясь, обняла графиню.
– Я скучала, – шепнула она. – Всю ночь не выключала свет в спальне.
– Глупышка, – ответила Адель и поцеловала ее волосы.
Она вошла в кабинет мужа и неслышно прикрыла дверь. Граф, сидя за столом, писал.
– Приветствую вас, ваша светлость, – сказала Адель вполголоса.
Граф отодвинул бумаги, усадил Адель на стол и провел по ее шее горячим языком.
Четверг был ярким, солнечным. Ветер разметал туман и на востоке и на западе раскинулась даль. Граф Генри с сыном укатили в Кэрет, где их ждал лорд Джемисон с егерями. Старик был заядлым охотником, это увлечение он пронес через всю жизнь, как лорд Генри – любовь к оружию.
Джон Готфрид подошел к тяжелой резной двери и позвонил раз, другой, ему не открыли. В недоумении он постоял и отпер дверь своим ключом. В холле никого не было, солнце лилось из высоких узких окон, на мраморном полулежали его голограммы. В воздухе летала золотая пыль. Вдруг Джон услышал голос Ад ели.
– Куда вы провалились? Не слышите, что ли – в дверь звонят! – громко, с раздражением говорила она. – Не доставало только, чтобы я сама открывала дверь.
Готфрид ждал. Появились сначала ее черные туфли, потом что-то синее, узкая рука, скользящая по перилам. Адель быстро спускалась по лестнице. Она устремилась к двери, но, увидев Джона, остановилась и в изумлении уставилась на него. Ее темные волосы были небрежно собраны на затылке и спускались на полуобнаженную грудь. Джон с удивлением увидел, что она была в брюках.
– Это вы? – сказала Адель прерывистым шепотом. – Это невозможно.
– Почему, леди Генри?
Она сделала движение к нему навстречу, но, всегда помня о светских условностях, метнула быстрый взгляд по сторонам – нет ли поблизости слуг?
– Мы не ждали вас так скоро, – сказала она, подходя к нему, уже полностью овладев собой, и протягивая руку для поцелуя.
– Граф сообщил, что ему необходима моя помощь.
– Да, Энтони ценит вас, мистер Готфрид. И работы у него невпроворот.
– Буду рад помочь ему.
– И это все?
– А что еще, графиня?
– Быть может, я ошиблась, – она гордо вскинула голову. – Но мне показалось, что не одна только работа удерживает вас здесь. По прихоти вы не возвращались так долго.
– Я был рядом с вашим сыном, графиня.
– Оставьте! У Ричарда теперь полно наставников! Вы не возвращались, потому что хотели мучить меня.
– Что? Графиня, прошу вас… К чему такие чудовищные упреки?
Она резко повернулась и направилась к лестнице. Расстроенный столь странным приемом, Джон остался в одиночестве, но к нему уже мелкими шажками спешил Уотсон, чтобы принять пальто и багаж.
В этот день они обедали вдвоем. Габриэль была больна и не выходила из своей комнаты. Адель выглядела равнодушной, несколько рассеянной, пила вина больше обычного. Они почти не разговаривали, и было видно, что графиню тяготит присутствие дворецкого, но отослать его она не решается. Уотсон случайно задел ее прическу краем салфетки, и она недовольно скривилась.
После обеда прошлись по парку. Джон наблюдал изменения, произошедшие с наступлением осени, и сердце его наполнилось сладкой печалью. Адель была приветлива, растерянность от внезапной встречи оставила ее, графиня вновь стала сама собой. Джон поднял голову и, прищурив один глаз, с улыбкой глядел на сверкание солнца в еще кое-где сохранившейся больной листве. Адель глядела на него с нежностью, она чувствовала себя комфортно рядом с этим человеком, не обладающим ни титулом, ни положением в свете, ни деньгами, которыми привыкла распоряжаться она. Неважно, пусть будет именно так. Все это есть у нее. Зато в нем была загадка, необъяснимая сила, иное восприятие действительности, она видела, что человек этот многое пережил, но от него исходило сияние доброты. Этим не обладали мужчины, которых она познала, все эти титулованные советники, эмиры, финансисты, просто избалованные бездельники; этим не обладал в достаточной мере ее муж, хотя он считался человеком добрым, Анри, любивший ее. Все это были мужчины иного склада. Энергия, властность, жажда денег – вот что управляло ими, и, несмотря на всю их пылкость, Адели порой бывало холодно. Иногда во мраке ночи, наполовину проснувшись и приоткрыв глаза, она видела таинственные ночные огни и темную фигуру очередного возлюбленного, лежавшего подле нее. Во мраке мягких ветреных ночей она спрашивала себя, сумела бы она полюбить нищего бродягу, если бы он оказался таким, о ком она мечтает? Да, это ей очень хотелось бы знать!
Джон Готфрид несомненно иной и достоин ее любви. Представитель среднего класса, образованный, красивый молодой человек. Адель думала о нем с нежностью, и это нравилось ей. Они мирно разговаривали в этом сумеречном парке, средь старых дубов, наслаждающихся последним теплом этого года, и графиня ловила на себе его задумчивый взгляд. Джон тоже любил эту женщину каждой клеточкой своего тела, каждой мыслью, он и не предполагал, что такое с ним может случиться. Он понимал, что не сможет открыто любить Адель, поэтому не думал о будущем, о существовании без нее. Он боялся причинить ей малейшее страдание. Эта женщина стала ему слишком дорога. И уже поздно вечером, когда они сидели друг против друга за шахматным столиком, он сказал ей об этом. Она кивнула, словно своими словами он подтвердил ее догадку. Зрачки ее расширились. Джон глядел в глаза Адели, чистые зеркальные белки, темную радужную оболочку с линиями, похожими на молнии, любовался длинными шелковистыми ресницами. Адель была красивейшей из женщин, и она была ему желанна.
– Проводите меня в покои, Джон, – сказала графиня, поднимаясь.
И он с благодарностью подал ей руку. Путь в западную башню оказался коротким, потому что им не хватило бы и вечности присутствия одного в другом. Здесь, в полутемной прихожей, у винтовой лестницы он обнял и прижал ее к своей груди. Адель была такая тоненькая, хрупкая, в ней было что-то не по-земному изящное. Джон старался запомнить запах ее волос, шелковистость кожи, прикосновение холодных пальцев. Он знал, что настанут дни, когда именно эти воспоминания дадут ему силы и отодвинут тоску.
– Доброй ночи, Адель, – прошептал он.
– И тебе тоже, – ответила она.
Они уснули одновременно, в разных концах дома, с улыбкой на губах.
Анри накинул меховую куртку и открыл дверь. Его обдало морозом, свежестью, изо рта вырывались облачка пара. Из тумана, с невидимого неба отвесно падали редкие мокрые хлопья. Можжевельник был весь в снегу, на каменной мозаике подъездной площадки чернели следы сторожа. В растерянности Анри остановился на пороге, как вкопанный. Ветра не было, ни малейшего дуновения. Призрачная тишина. Молодой граф дышал полной грудью. Ему казалось, что если бы в такой вот момент ему пришлось умереть, он оставил бы эту землю без всякого сожаления, медленно уйдя в туман. Собака у ног Анри втянула воздух и глухо зарычала.
– Гуляй, Джульетта, – сказал он.
Собака сорвалась с места и в два прыжка исчезла в тумане. Где-то завыла сирена.
Итак, он возвращается к Адели. Плохо это или хорошо – покажет время. Но он знал, что уже никогда не станет прежним. И, может быть, именно теперь Анри начинает жизнь, уготованную ему судьбой. Подлинную жизнь человека, порочного по своей сути и доверчивого, как ребенок.
Заложив руки в карманы, он шел по яблоневому саду. Безлистые ветки не удерживали снега, зато в ложбинках причудливых стволов возвышались мокрые сугробы. Земля под ногами чавкала, и опавшие листья, едва присыпанные снегом, лежали бурым ковром. Откуда-то выскочила Джульетта, и снова исчезла в тумане. Ему нет места там, где нет Адели. Пароход переправит его на материк. А там – поезд, автомобиль… Анри запрокинул голову, стараясь губами поймать снег. С улыбкой глядел он на стекающее небо.
Адель заклеила конверт. Не стоит вводить молодого графа в заблуждение. Она была не права, если нечаянно подала ему надежду, мнимое достижение желаемого. Адель многое бы дала за то, чтобы такой человек, как Анри, стал ее другом. Но он любит ее, видит в ней объект поклонения. И что хуже всего, привязан к ней. Графиня вздохнула. Горько, как все это горько. Она так хотела бы, чтобы ее любили светлой любовью, не требуя ничего взамен, не посягая на ее свободу. Но всегда бывало по-другому, всегда страсть мужчины, схожая с вулканом, несла только боль и разрушенные отношения. Адель бежала от этого и снова начинала поиски своей мечты, гармонии. Может быть, Джон поймет ее. Она не смела надеяться на это, и все таки надеялась. Ей хотелось, чтобы этот человек стал ей поистине близок, стал ее вторым Я, она хотела заботиться о нем, и ощущать его заботу. Как все сложно… А она сама? Как она привязана к Джону! Наверное, это неправильно… Задумавшись, сидела Адель в будуаре, среди цветов и искусных безделушек в мягкий, безветренный октябрьский день. Было воскресенье, и утром она слышала звон на одинокой колокольне.
Графиня позвонила. Через минуту в будуар заглянула Габриэль.
– Подойди сюда, милая, – сказала Адель негромко. – Это письмо должно быть отправлено сегодня же. И позаботься, чтобы его светлости ничего не было известно.
– Хорошо, Адель, я все сделаю, – сказала девушка, беря конверт.
– И вот еще что, – задумчиво продолжала графиня. – Скажи Питеру, что его отсутствие должны заметить. Вечером лорд Генри прикажет затопить камины… Пообещай ему, – графиня нахмурилась. – Впрочем, нет, ничего не обещай. Скажи только – приказ ее светлости.
– Хорошо, Адель.
Молодая женщина обратила свой взор на Габриэль.
– Подойди.
Девушка приблизилась. Ее красные тубы тронула едва заметная улыбка.
– Ближе!
Графиня прищурила глаза и глядела на Габриэль сквозь ресницы.
– Графиня, прошу вас…
Адель потянула девушку за руку, и Габриэль опустилась на колени. Адель нежно поцеловала ее в губы.
Джон Готфрид приедет через неделю. Впрочем, нет, скоро вечер, значит, остается только пять дней. Пять дней ожидания. Вчера во время ужина лорд Генри объявил всем, что телефонировал в Лондон и просил Готфрида вернуться как можно скорее. Ричард, благодарение Всевышнему, пристроен, а за его занятиями и питанием проследит миссис Уиллис. Без помощника графу тяжело справляться с делами, а лучшего секретаря у него еще не было. Итак, скоро Готфрид будет в замке! Адель смертельно побледнела и, сославшись на головную боль, поднялась из-за стола.
И муж проводил ее недоверчивым взглядом.
А сегодня она, пожалуй, проведет время за чтением. Потом пройдется по парку. День был туманный, солнце так и не показалось. Вдвоем с Габриэль они шли по узкой тропе к озеру. Она глядела на серую гладь с оттенком зелени по окоемам, почти у самых ее ног в тяжелой воде покачивались кленовые листья. Пошел мелкий дождь, и женщины раскрыли зонты.
– Идемте домой, графиня, – приглушенным голосом взмолилась Габриэль.
– Что такое? Ты замерзла?
Девушка кивнула. Адель пожала плечами и направилась к замку. На холме возвышался черный парк. Адель почему-то подумала о скоротечности жизни. Так прошло воскресенье. В понедельник приехал Анри. Когда забрезжил день, графиня услышала шум подъезжающей машины. В удивлении откинула она штору – неужели этот повеса Стэйн способен встать в такую рань, чтобы поставить к ее ногам очередную корзину роз? Ну и ну, она недооценивает пылкого мальчика! Но это был не красный «хорьх» Стэйна. К подъезду подкатил зеленый «Оксфорд». Адель поспешно задернула штору, сердце ее бешено колотилось. Она сказалась больной и до вечера не выходила из покоев. В полдень появился лорд Генри, но ему показалось, что жена в крайнем раздражении, и он поспешно удалился. Адель приняла ванну и теперь лежала на диване в бархатном халате. Габриэль массировала ей стопы.
– Вот что, детка, – сказала вдруг Адель. – Пойдешь к господину Анри и скажешь, что я ожидаю его у себя вечером. И надеюсь на его благоразумие.
Габриэль опустила глаза и залилась краской.
Вечер тянулся бесконечно долго, Адель увязала в минутах, как муха в меду. Она прилегла на диван. У нее и в самом деле разболелась голова. Наконец послышались шаги, и в спальню вошел Анри. Адель спокойно смотрела на него, с легким оттенком печали. Все то же бледное лицо, с упрямым подбородком, густыми бровями и мелкими морщинками у глаз. Он стоял, растерянно улыбаясь. Адель холодно поздоровалась и глядела на него, ожидая, чтобы он смутился. Он справился о ее здоровье, она – о поместье на Северном море. Анри смотрел с обожанием на эту соблазнительную женщину, на надменное лицо, плавные линии тела под мягкой тканью, на полуобнаженные груди, между которыми лежал крестик на черном шнурке. Вдруг Адель резко села и выпрямилась.
– Я вижу, граф, вас смущает мой вид, – сказала она. – Одну минуту, я переоденусь.
– Нет, нет, все в порядке, – поспешно ответил Анри, пытаясь поймать ее за руку. Она плавно увернулась и пошла в гардеробную. Молодой граф опустился на стул, пытаясь унять нервную дрожь.
Уже поздно, стоя в потемках на балконе, Анри говорил себе, что эта связь ни к чему хорошему не приведет. Он, наверное, зря приехал. Он не получил согласия этой женщины. Но и отказа тоже не получил… Завтра вдвоем они едут в Слау. Молодая графиня скучает в этом феодальном захолустье. Завтра она наденет черный кардиган, и он распахнет перед ней дверцу машины. Сам не зная почему, Анри испытывал чувство тоски, затерянности, словно оказался на чужбине.
В Слау они провели весь день. Обедали в каком-то местном клубе, где им подали прекрасную курицу гриль и отвратительную рыбу. Анри был оживлен и без конца развлекал Адель разными историями, а она наблюдала за ним своими прищуренными африканскими глазами. Пили кофе и – совсем немного – ром. В глубине зала, в мягком голубоватом освещении играл джаз. Подперев подбородок, Адель наблюдала, как кружатся пары. Весь зал был разрезан на полосы света и тени, и Анри глядел на нее сквозь голубой пыльный луч. Граф почему-то вспомнил, что когда они выезжали за ворота, им попался красный автомобиль, как раз готовящийся свернуть в парк. Они едва не столкнулись, «Оксфорд» проплыл мимо, но Анри успел разглядеть молодое возмущенное лицо шофера, вздрогнул, но не шелохнулся и продолжал вести машину. Адель и бровью не повела, ничего не стала объяснять, а он боялся спрашивать. При этом воспоминании графом снова овладело желание близости с Аделью, желание сильное, унизительное для него, которое он не мог побороть. И он сказал ей об этом. Адель глядела ему в глаза, лоб его покрылся испариной. Волнуясь, он стал говорить о том, что это нехорошо, это преступление, он вполне осознает, что они связаны родственными узами, а так получается некоторое…
– Кровосмешение, – подсказала Адель.
Его бросило в жар, он вынужден был отереть лицо – так он был изумлен и напуган. Она потянулась к нему и шепнула на ухо:
– Поедемте в отель, Анри, все будет хорошо… Они спустились вниз, получили в гардеробе верхнюю одежду. Анри помог своей спутнице надеть кардиган, и она, не оглядываясь, медленно пошла к выходу. Он застыл, с любовью глядя на нее, пока швейцар открывал перед нею дверь, за которой стеной стояла ночь.
Наутро, когда весь город был сокрыт туманами, и за окном – все та же сырость, все та же мгла, они не разговаривали. Адель, не глядя на графа, расхаживала взад вперед по комнате, собирая предметы туалета. Посмотрела в окно, подошла к зеркалу. Он позвал ее, она не обернулась, занятая какой-то сложной застежкой. Они стали как чужие, словно и не существовало этой ночи нежности. Может быть, именно из-за этого, потому что теперь, с рассветом, каждый был на своем месте. Адель надела платье и накрасила губы.
– Пойду позвоню домой, – сказала она.
Она спустилась в холл и подошла к телефону.
– Энтони, милый, – проговорила она, – Мы тут задержались с Анри. Нет. Нет, все хорошо. Было весело. Ну что ты… Мы уже едем. Да, мы едем.
Она повесила трубку и поднялась в номер.
Всю дорогу они молчали. Анри сосредоточенно вел машину. «Оксфорд» плавно подкатил к подъезду. Навстречу выбежала Габриэль, и, радостно улыбаясь, обняла графиню.
– Я скучала, – шепнула она. – Всю ночь не выключала свет в спальне.
– Глупышка, – ответила Адель и поцеловала ее волосы.
Она вошла в кабинет мужа и неслышно прикрыла дверь. Граф, сидя за столом, писал.
– Приветствую вас, ваша светлость, – сказала Адель вполголоса.
Граф отодвинул бумаги, усадил Адель на стол и провел по ее шее горячим языком.
Четверг был ярким, солнечным. Ветер разметал туман и на востоке и на западе раскинулась даль. Граф Генри с сыном укатили в Кэрет, где их ждал лорд Джемисон с егерями. Старик был заядлым охотником, это увлечение он пронес через всю жизнь, как лорд Генри – любовь к оружию.
Джон Готфрид подошел к тяжелой резной двери и позвонил раз, другой, ему не открыли. В недоумении он постоял и отпер дверь своим ключом. В холле никого не было, солнце лилось из высоких узких окон, на мраморном полулежали его голограммы. В воздухе летала золотая пыль. Вдруг Джон услышал голос Ад ели.
– Куда вы провалились? Не слышите, что ли – в дверь звонят! – громко, с раздражением говорила она. – Не доставало только, чтобы я сама открывала дверь.
Готфрид ждал. Появились сначала ее черные туфли, потом что-то синее, узкая рука, скользящая по перилам. Адель быстро спускалась по лестнице. Она устремилась к двери, но, увидев Джона, остановилась и в изумлении уставилась на него. Ее темные волосы были небрежно собраны на затылке и спускались на полуобнаженную грудь. Джон с удивлением увидел, что она была в брюках.
– Это вы? – сказала Адель прерывистым шепотом. – Это невозможно.
– Почему, леди Генри?
Она сделала движение к нему навстречу, но, всегда помня о светских условностях, метнула быстрый взгляд по сторонам – нет ли поблизости слуг?
– Мы не ждали вас так скоро, – сказала она, подходя к нему, уже полностью овладев собой, и протягивая руку для поцелуя.
– Граф сообщил, что ему необходима моя помощь.
– Да, Энтони ценит вас, мистер Готфрид. И работы у него невпроворот.
– Буду рад помочь ему.
– И это все?
– А что еще, графиня?
– Быть может, я ошиблась, – она гордо вскинула голову. – Но мне показалось, что не одна только работа удерживает вас здесь. По прихоти вы не возвращались так долго.
– Я был рядом с вашим сыном, графиня.
– Оставьте! У Ричарда теперь полно наставников! Вы не возвращались, потому что хотели мучить меня.
– Что? Графиня, прошу вас… К чему такие чудовищные упреки?
Она резко повернулась и направилась к лестнице. Расстроенный столь странным приемом, Джон остался в одиночестве, но к нему уже мелкими шажками спешил Уотсон, чтобы принять пальто и багаж.
В этот день они обедали вдвоем. Габриэль была больна и не выходила из своей комнаты. Адель выглядела равнодушной, несколько рассеянной, пила вина больше обычного. Они почти не разговаривали, и было видно, что графиню тяготит присутствие дворецкого, но отослать его она не решается. Уотсон случайно задел ее прическу краем салфетки, и она недовольно скривилась.
После обеда прошлись по парку. Джон наблюдал изменения, произошедшие с наступлением осени, и сердце его наполнилось сладкой печалью. Адель была приветлива, растерянность от внезапной встречи оставила ее, графиня вновь стала сама собой. Джон поднял голову и, прищурив один глаз, с улыбкой глядел на сверкание солнца в еще кое-где сохранившейся больной листве. Адель глядела на него с нежностью, она чувствовала себя комфортно рядом с этим человеком, не обладающим ни титулом, ни положением в свете, ни деньгами, которыми привыкла распоряжаться она. Неважно, пусть будет именно так. Все это есть у нее. Зато в нем была загадка, необъяснимая сила, иное восприятие действительности, она видела, что человек этот многое пережил, но от него исходило сияние доброты. Этим не обладали мужчины, которых она познала, все эти титулованные советники, эмиры, финансисты, просто избалованные бездельники; этим не обладал в достаточной мере ее муж, хотя он считался человеком добрым, Анри, любивший ее. Все это были мужчины иного склада. Энергия, властность, жажда денег – вот что управляло ими, и, несмотря на всю их пылкость, Адели порой бывало холодно. Иногда во мраке ночи, наполовину проснувшись и приоткрыв глаза, она видела таинственные ночные огни и темную фигуру очередного возлюбленного, лежавшего подле нее. Во мраке мягких ветреных ночей она спрашивала себя, сумела бы она полюбить нищего бродягу, если бы он оказался таким, о ком она мечтает? Да, это ей очень хотелось бы знать!
Джон Готфрид несомненно иной и достоин ее любви. Представитель среднего класса, образованный, красивый молодой человек. Адель думала о нем с нежностью, и это нравилось ей. Они мирно разговаривали в этом сумеречном парке, средь старых дубов, наслаждающихся последним теплом этого года, и графиня ловила на себе его задумчивый взгляд. Джон тоже любил эту женщину каждой клеточкой своего тела, каждой мыслью, он и не предполагал, что такое с ним может случиться. Он понимал, что не сможет открыто любить Адель, поэтому не думал о будущем, о существовании без нее. Он боялся причинить ей малейшее страдание. Эта женщина стала ему слишком дорога. И уже поздно вечером, когда они сидели друг против друга за шахматным столиком, он сказал ей об этом. Она кивнула, словно своими словами он подтвердил ее догадку. Зрачки ее расширились. Джон глядел в глаза Адели, чистые зеркальные белки, темную радужную оболочку с линиями, похожими на молнии, любовался длинными шелковистыми ресницами. Адель была красивейшей из женщин, и она была ему желанна.
– Проводите меня в покои, Джон, – сказала графиня, поднимаясь.
И он с благодарностью подал ей руку. Путь в западную башню оказался коротким, потому что им не хватило бы и вечности присутствия одного в другом. Здесь, в полутемной прихожей, у винтовой лестницы он обнял и прижал ее к своей груди. Адель была такая тоненькая, хрупкая, в ней было что-то не по-земному изящное. Джон старался запомнить запах ее волос, шелковистость кожи, прикосновение холодных пальцев. Он знал, что настанут дни, когда именно эти воспоминания дадут ему силы и отодвинут тоску.
– Доброй ночи, Адель, – прошептал он.
– И тебе тоже, – ответила она.
Они уснули одновременно, в разных концах дома, с улыбкой на губах.
ГЛАВА 13
Назавтра вернулись граф Генри и Анри, и вся компания собралась в столовой к завтраку. Завели патефон, смеясь и оживленно болтая, мужчины поглощали прекрасно приготовленные блюда, не забывая отдавать должное вину. Лорд Генри сказал, что юная Габриэль расцветает с каждым днем, и девушка улыбнулась и покраснела. Адель объявила, что через два дня прибудут ее приятельницы миссис Риджент и миссис Торн, которая сейчас живет в Мейденхеде.
– Ну и ну, – разочарованно покачал головой лорд Генри. – Нам придется запастись терпением. Твои подруги, дорогая, похожи на саранчу. Сколько они пробудут?
Адель рассмеялась и заверила мужа, что недолго. А что ей оставалось делать? Все разъехались, муж постоянно занят. Если бы не Габриэль, да этот милый, но докучливый Стэйн…
– Кстати, Стэйн тоже будет. Он мастерски танцует фокстрот!
– Дорогая, надо ли все это? – спросил граф, нахмурясь.
– Теперь уже я и сама не хочу, – просто ответила Адель. – Но, Энтони, милый, отказать неловко. Мы обо всем условились еще неделю назад.
– Ну и ну, – разочарованно покачал головой лорд Генри. – Нам придется запастись терпением. Твои подруги, дорогая, похожи на саранчу. Сколько они пробудут?
Адель рассмеялась и заверила мужа, что недолго. А что ей оставалось делать? Все разъехались, муж постоянно занят. Если бы не Габриэль, да этот милый, но докучливый Стэйн…
– Кстати, Стэйн тоже будет. Он мастерски танцует фокстрот!
– Дорогая, надо ли все это? – спросил граф, нахмурясь.
– Теперь уже я и сама не хочу, – просто ответила Адель. – Но, Энтони, милый, отказать неловко. Мы обо всем условились еще неделю назад.