– Габриэль, я… я подумал, не случилось ли неприятности с леди Аделью, – с запинкой произнес он. – Ее нет с раннего утра…
– Ах, мистер Готфрид, – воскликнула Габриэль. – Право, все в порядке! Леди Адель звонила в пятом часу. Кажется, она прекрасно проводит время. И потом, она с господином Анри. Уж он-то сумеет о ней позаботиться.
– Да, да, вы правы, – кивнул Джон. – Анри серьезный человек. И, вероятно, они скоро приедут.
Он уже проклинал себя за минуту слабости, за то, что пришел сюда. С заложенными в карманы руками, небрежной походкой прогуливался он по террасе. Поднялся ветер, запорхали сухие лепестки астр. Дождавшись, когда члены семьи, отобедав, разойдутся, Готфрид направился в столовую. Хмуро поел, не ощущая вкуса пищи, не придавая значения изысканности блюд. Наполняя тонкий бокал вином, он вспомнил вдруг слова Анри:
– Выпадают дни, когда бываешь не в духе. Тогда лучше всего надраться как следует.
– Что я и сделаю, – вслух сказал Джон с ироничной усмешкой на лице.
Уснул он рано. Проснулся среди ночи с головной болью, надел халат и тихо посидел на краю постели. Он услышал в ночной тишине шум подъезжающей машины, но остался недвижим, стараясь не пропустить ни звука. На потолок легли голубые прямоугольники света. Хлопнули дверцы, послышались голоса и стук каблуков Адели по плиткам двора. Свет погас, комната вновь погрузилась в прохладную тьму. Джон спустился в библиотеку, взял томик Шекспира, и, погрузившись в раздумья, просидел в своей спальне до рассвета, так и не раскрыв книги.
Наутро Джон увидел Адель в столовой, она рассеянно улыбнулась ему. Обряды каждого дня, размеренная жизнь, смутная улыбка женщины… Ночью Джон видел ее во сне и плакал, как когда-то в детстве.
К Анри вернулась его прежняя веселость, которая так ему шла. Граф словно очнулся от тяжелого сна, и теперь, как бывало раньше, они с Джоном катали в бильярдной шары, стреляли по мишеням или играли в триктрак и покер по маленькой. Иногда молодой граф с восторгом говорил об Адели, и тогда Джон до боли стискивал зубы.
Анри много времени проводил со своей мачехой. Он был счастлив каждой минутой общения с ней. Джон понимал, что Адель не права в том, что пользуясь своей красотой, возбуждает любовь молодого графа, отделенного от нее пропастью. И тут же спрашивал себя, не ревность ли это? Близился сентябрь. Стояли мягкие туманные утра, сад и парк были словно в молоке; в лучах бледного солнца сверкала мокрая трава, холодная и темная в тени; холмы высохли, а на западе, за Темзой, лежали желто-зеленые поля.
Вскоре Ричарду предстояло ехать в Лондон поступать в военное училище. Уже был назначен день отъезда. Предчувствуя близкую разлуку с привычным миром, мальчик часами бродил по замку или, в порыве чувственной нежности, бросался к матери и покрывал ее поцелуями. Адель тревожила разлука с сыном, но она озлилась бы на себя, если бы показала это.
Однажды Адель проснулась с чувством неудовлетворенности, более того, с чувством тайного желания, неосуществимого для нее. Она села в постели, охватив руками согнутые в коленях ноги. Темные волосы мягко укрыли ее всю. Ее прекрасные глаза устремились в окно, в сад. Это было даже не окно, а гигантский стеклянный проем, задрапированный тяжелыми шторами. Она впервые заметила жухлые листья на деревьях, и это неприятно поразило ее. Адель вперила взгляд в эти редкие еще желтые пятна среди сплошной зелени. Ветер раскачивал ветви. Солнце косо лежало на плоскости пейзажа, не заглядывая в спальню, где недвижимо сидела прекрасная женщина.
Адель уперлась подбородком в колено и стала похожа на печальную прозрачную нимфу. Все ее мысли летели к Джону. Да что это с ней? Он – человек не ее круга, вынужденный быть в подчинении, зарабатывая на жизнь. Они так далеки друг от друга. Глубокая пропасть разделяет их. Впервые увидев Джона, она сказала себе, что хочет полюбить этого человека. К тому же, Адель была достаточно опытна, чтобы не сомневаться в его чувствах. Она вздохнула. Никогда еще графский титул не обременял так сильно.
Из ванной вышел лорд Генри и издал радостное восклицание, увидев, что жена проснулась. Адель медленно повернула к нему голову. На графе был распахнутый халат. Она скользнула взглядом по его телу, задержавшись ниже живота. Он наклонился и потянул тонкое одеяло, обнажая Адель. Генри глядел на это лицо с крупными выразительными чертами, надменным взглядом и капризной складкой губ – лицо египетской царицы; груди не слишком большие, умещающиеся в ладонях, такие нежные на ощупь; тонкие линии рук, обнимающих колени и изгиб бедра. Мягкая волна волос легла на плечи. И было кое-что еще, что сразу бросилось графу в глаза. Растерянность – вот что он увидел в ее взгляде. Он толкнул ее на подушки и накрыл собой.
Откинувшись навзничь, рядом с ее разгоряченным телом, он сказал:
– Доброе утро, милая.
– Доброе утро, Энтони, – отозвалась она, глядя в потолок.
Ему не хотелось уходить. Они лежали рядом, среди беспорядка и смятых простыней, смеясь и болтая. Генри заглянул Адели в глаза и спросил:
– Ты счастлива, милая?
Она не хотела говорить ни да, ни нет. С улыбкой она коснулась пальцами его голой груди и закрыла глаза. Поднялся сильный ветер, облака побежали быстрее, затрепетала больная листва. Он снова овладел Аделью, а потом, расслабленный, тихо лежал, зарывшись лицом в ее волосы.
Адель и предположить не могла, что здесь, в этом феодальном замке, судьба берегла для нее сокровище, ибо чувство – это тайна, магия. И, по большому счету, это неважно, что Джон Готфрид не аристократ. Кому это нужно в двадцатом веке?
Расхаживая взад и вперед по спальне, она поглядывала на себя в зеркало. Почему, смотря на свое отражение, она в то же время видела Джона, каким он был в ту ночь на террасе, когда пытался увещевать ее? В спальне еще пахло одеколоном Энтони – жаркими ветрами Африки и эвкалиптами. По одному только запаху Адель в воображении могла нарисовать целые картины. Это всегда нравилось ее мужу.
Адель подбежала к двери и заперла ее, потом с отчаянием бросилась на постель. Она провела рукой вдоль тела, и остановиться уже не могла, и получила-таки разрядку, дрожащая, настороженная, с привкусом крови во рту. Но вместе с этим пришла пустота. Адель приблизилась к окну и, прижавшись лбом к стеклу, стояла так долго, неподвижно, и молча плакала.
Это было три дня назад. Странный разговор, приведший ее в смятение. Все началось с прогулки с молодым графом в тенистых аллеях парка. Анри с увлечением рассказывал Адели об американских кабаре, Габриэль шла по левую руку от Анри, держа большой веер. Вдруг они увидели сидящего на скамье Готфрида, погруженного в книгу; Ричард крался по лужайке с сачком.
– Мама! – закричал он. – Ты только посмотри, какое чудовище я отловил! Держу пари, не каждый сумел бы так. Это везение, точно!
Он схватил банку, стоящую подле учителя и опрометью кинулся к матери. В банке отчаянно билось что-то большое, пестрое.
– Да, да, милый. Это чудесно. Ты ловкий охотник, – сказала Адель, рассеянно взглянув на сына, и устремляя взор на Джона, который, побледнев, смотрел на приближающуюся группу. Он поднялся, приветствуя дам, и вот теперь, взглянув на раздраженного Анри, Джон понял, что они уже не могут быть друзьями. Ричард с гордостью показывал свою добычу Габриэле, которая присела на корточки и поднесла банку к глазам. Бабочка расправила крылья и поползла по стеклу. Габриэль широко раскрыла глаза и прошептала:
– Если бы она села мне на руку, граф, я бы умерла от ужаса!
– Не бойтесь, мисс Габриэль, она не причинит вам вреда, – с достоинством отвечал Ричард. – Это настоящая охота! Присоединяйтесь, мисс Габриэль.
Шестнадцатилетняя Габриэль, сама еще дитя, весело убежала с Ричардом на лужайку.
– Надеюсь, Адель, вы позволите мне проводить вас в замок? – спросил, краснея, молодой граф.
– В замок? – переспросила Адель с некоторым удивлением. – Милый, что за странные фантазии! Мы останемся здесь.
На дорожке показался старый Клепх с охапкой роз. Они были высоко срезаны, и с тонких стеблей еще капала вода; жилистые руки садовника были мокры; на бутонах лежали мелкие капли.
– А! – воскликнула Адель. – Благодарю, Клепх. Прости старик, что тебе пришлось искать нас по всему саду. Розы великолепны!
– Знаете, леди Адель, – сказал глухой садовник, передавая ей розы. – Это платье вам к лицу. Оно подчеркивает достоинства вашей фигуры.
– Благодарю, Клепх, – сказала Адель.
– Вот так кавалер! – фыркнул Анри.
Клепх шел по дорожке, свободно размахивая руками.
Готфрид поклонился.
– Леди Адель, – сказал он. – Я вижу, что мое присутствие здесь нежелательно. Я не хочу мешать вашей беседе. Прошу простить меня.
– Останьтесь, господин Готфрид, – властно сказала Адель. – Если уж на то пошло, то это мы помешали вам. Будьте же благоразумны, джентльмены, – с этими словами она устремила на Анри взгляд, не терпящий возражений.
– Это моя воля, господа, – продолжала Адель. – Вот, надеюсь, вас это примирит.
Она взяла две розы на тонких стеблях.
– Это для вас, мой милый пасынок.
Адель коснулась бутона губами и вдела цветок в петлицу Анри.
– Мистер Готфрид, подойдите, – сказала она. – Этот цветок для вас.
Джон улыбнулся и его холодный взор устремился на лицо графини.
– Такая прекрасная женщина, леди Адель, может поднести яд самым изысканным способом, – сказал он.
– Что? О чем вы говорите, мистер Готфрид? – встрепенулась графиня.
– О ядах. Так вы хотите знать – как?
– Да.
– Скажем, в благоухании розы. Аромат цветка может быть смертельным ядом.
Он поклонился и пошел по аллее. Спустя минуту Адель услышала, как он зовет Ричарда.
Теперь стоя у окна, Адель вспоминала слова Джона. Он любит ее, в этом нет сомнений. Но что же делать? Не думать о нем, не быть с ним – это невыносимо больно…
ГЛАВА 11
– Ах, мистер Готфрид, – воскликнула Габриэль. – Право, все в порядке! Леди Адель звонила в пятом часу. Кажется, она прекрасно проводит время. И потом, она с господином Анри. Уж он-то сумеет о ней позаботиться.
– Да, да, вы правы, – кивнул Джон. – Анри серьезный человек. И, вероятно, они скоро приедут.
Он уже проклинал себя за минуту слабости, за то, что пришел сюда. С заложенными в карманы руками, небрежной походкой прогуливался он по террасе. Поднялся ветер, запорхали сухие лепестки астр. Дождавшись, когда члены семьи, отобедав, разойдутся, Готфрид направился в столовую. Хмуро поел, не ощущая вкуса пищи, не придавая значения изысканности блюд. Наполняя тонкий бокал вином, он вспомнил вдруг слова Анри:
– Выпадают дни, когда бываешь не в духе. Тогда лучше всего надраться как следует.
– Что я и сделаю, – вслух сказал Джон с ироничной усмешкой на лице.
Уснул он рано. Проснулся среди ночи с головной болью, надел халат и тихо посидел на краю постели. Он услышал в ночной тишине шум подъезжающей машины, но остался недвижим, стараясь не пропустить ни звука. На потолок легли голубые прямоугольники света. Хлопнули дверцы, послышались голоса и стук каблуков Адели по плиткам двора. Свет погас, комната вновь погрузилась в прохладную тьму. Джон спустился в библиотеку, взял томик Шекспира, и, погрузившись в раздумья, просидел в своей спальне до рассвета, так и не раскрыв книги.
Наутро Джон увидел Адель в столовой, она рассеянно улыбнулась ему. Обряды каждого дня, размеренная жизнь, смутная улыбка женщины… Ночью Джон видел ее во сне и плакал, как когда-то в детстве.
К Анри вернулась его прежняя веселость, которая так ему шла. Граф словно очнулся от тяжелого сна, и теперь, как бывало раньше, они с Джоном катали в бильярдной шары, стреляли по мишеням или играли в триктрак и покер по маленькой. Иногда молодой граф с восторгом говорил об Адели, и тогда Джон до боли стискивал зубы.
Анри много времени проводил со своей мачехой. Он был счастлив каждой минутой общения с ней. Джон понимал, что Адель не права в том, что пользуясь своей красотой, возбуждает любовь молодого графа, отделенного от нее пропастью. И тут же спрашивал себя, не ревность ли это? Близился сентябрь. Стояли мягкие туманные утра, сад и парк были словно в молоке; в лучах бледного солнца сверкала мокрая трава, холодная и темная в тени; холмы высохли, а на западе, за Темзой, лежали желто-зеленые поля.
Вскоре Ричарду предстояло ехать в Лондон поступать в военное училище. Уже был назначен день отъезда. Предчувствуя близкую разлуку с привычным миром, мальчик часами бродил по замку или, в порыве чувственной нежности, бросался к матери и покрывал ее поцелуями. Адель тревожила разлука с сыном, но она озлилась бы на себя, если бы показала это.
Однажды Адель проснулась с чувством неудовлетворенности, более того, с чувством тайного желания, неосуществимого для нее. Она села в постели, охватив руками согнутые в коленях ноги. Темные волосы мягко укрыли ее всю. Ее прекрасные глаза устремились в окно, в сад. Это было даже не окно, а гигантский стеклянный проем, задрапированный тяжелыми шторами. Она впервые заметила жухлые листья на деревьях, и это неприятно поразило ее. Адель вперила взгляд в эти редкие еще желтые пятна среди сплошной зелени. Ветер раскачивал ветви. Солнце косо лежало на плоскости пейзажа, не заглядывая в спальню, где недвижимо сидела прекрасная женщина.
Адель уперлась подбородком в колено и стала похожа на печальную прозрачную нимфу. Все ее мысли летели к Джону. Да что это с ней? Он – человек не ее круга, вынужденный быть в подчинении, зарабатывая на жизнь. Они так далеки друг от друга. Глубокая пропасть разделяет их. Впервые увидев Джона, она сказала себе, что хочет полюбить этого человека. К тому же, Адель была достаточно опытна, чтобы не сомневаться в его чувствах. Она вздохнула. Никогда еще графский титул не обременял так сильно.
Из ванной вышел лорд Генри и издал радостное восклицание, увидев, что жена проснулась. Адель медленно повернула к нему голову. На графе был распахнутый халат. Она скользнула взглядом по его телу, задержавшись ниже живота. Он наклонился и потянул тонкое одеяло, обнажая Адель. Генри глядел на это лицо с крупными выразительными чертами, надменным взглядом и капризной складкой губ – лицо египетской царицы; груди не слишком большие, умещающиеся в ладонях, такие нежные на ощупь; тонкие линии рук, обнимающих колени и изгиб бедра. Мягкая волна волос легла на плечи. И было кое-что еще, что сразу бросилось графу в глаза. Растерянность – вот что он увидел в ее взгляде. Он толкнул ее на подушки и накрыл собой.
Откинувшись навзничь, рядом с ее разгоряченным телом, он сказал:
– Доброе утро, милая.
– Доброе утро, Энтони, – отозвалась она, глядя в потолок.
Ему не хотелось уходить. Они лежали рядом, среди беспорядка и смятых простыней, смеясь и болтая. Генри заглянул Адели в глаза и спросил:
– Ты счастлива, милая?
Она не хотела говорить ни да, ни нет. С улыбкой она коснулась пальцами его голой груди и закрыла глаза. Поднялся сильный ветер, облака побежали быстрее, затрепетала больная листва. Он снова овладел Аделью, а потом, расслабленный, тихо лежал, зарывшись лицом в ее волосы.
Адель и предположить не могла, что здесь, в этом феодальном замке, судьба берегла для нее сокровище, ибо чувство – это тайна, магия. И, по большому счету, это неважно, что Джон Готфрид не аристократ. Кому это нужно в двадцатом веке?
Расхаживая взад и вперед по спальне, она поглядывала на себя в зеркало. Почему, смотря на свое отражение, она в то же время видела Джона, каким он был в ту ночь на террасе, когда пытался увещевать ее? В спальне еще пахло одеколоном Энтони – жаркими ветрами Африки и эвкалиптами. По одному только запаху Адель в воображении могла нарисовать целые картины. Это всегда нравилось ее мужу.
Адель подбежала к двери и заперла ее, потом с отчаянием бросилась на постель. Она провела рукой вдоль тела, и остановиться уже не могла, и получила-таки разрядку, дрожащая, настороженная, с привкусом крови во рту. Но вместе с этим пришла пустота. Адель приблизилась к окну и, прижавшись лбом к стеклу, стояла так долго, неподвижно, и молча плакала.
Это было три дня назад. Странный разговор, приведший ее в смятение. Все началось с прогулки с молодым графом в тенистых аллеях парка. Анри с увлечением рассказывал Адели об американских кабаре, Габриэль шла по левую руку от Анри, держа большой веер. Вдруг они увидели сидящего на скамье Готфрида, погруженного в книгу; Ричард крался по лужайке с сачком.
– Мама! – закричал он. – Ты только посмотри, какое чудовище я отловил! Держу пари, не каждый сумел бы так. Это везение, точно!
Он схватил банку, стоящую подле учителя и опрометью кинулся к матери. В банке отчаянно билось что-то большое, пестрое.
– Да, да, милый. Это чудесно. Ты ловкий охотник, – сказала Адель, рассеянно взглянув на сына, и устремляя взор на Джона, который, побледнев, смотрел на приближающуюся группу. Он поднялся, приветствуя дам, и вот теперь, взглянув на раздраженного Анри, Джон понял, что они уже не могут быть друзьями. Ричард с гордостью показывал свою добычу Габриэле, которая присела на корточки и поднесла банку к глазам. Бабочка расправила крылья и поползла по стеклу. Габриэль широко раскрыла глаза и прошептала:
– Если бы она села мне на руку, граф, я бы умерла от ужаса!
– Не бойтесь, мисс Габриэль, она не причинит вам вреда, – с достоинством отвечал Ричард. – Это настоящая охота! Присоединяйтесь, мисс Габриэль.
Шестнадцатилетняя Габриэль, сама еще дитя, весело убежала с Ричардом на лужайку.
– Надеюсь, Адель, вы позволите мне проводить вас в замок? – спросил, краснея, молодой граф.
– В замок? – переспросила Адель с некоторым удивлением. – Милый, что за странные фантазии! Мы останемся здесь.
На дорожке показался старый Клепх с охапкой роз. Они были высоко срезаны, и с тонких стеблей еще капала вода; жилистые руки садовника были мокры; на бутонах лежали мелкие капли.
– А! – воскликнула Адель. – Благодарю, Клепх. Прости старик, что тебе пришлось искать нас по всему саду. Розы великолепны!
– Знаете, леди Адель, – сказал глухой садовник, передавая ей розы. – Это платье вам к лицу. Оно подчеркивает достоинства вашей фигуры.
– Благодарю, Клепх, – сказала Адель.
– Вот так кавалер! – фыркнул Анри.
Клепх шел по дорожке, свободно размахивая руками.
Готфрид поклонился.
– Леди Адель, – сказал он. – Я вижу, что мое присутствие здесь нежелательно. Я не хочу мешать вашей беседе. Прошу простить меня.
– Останьтесь, господин Готфрид, – властно сказала Адель. – Если уж на то пошло, то это мы помешали вам. Будьте же благоразумны, джентльмены, – с этими словами она устремила на Анри взгляд, не терпящий возражений.
– Это моя воля, господа, – продолжала Адель. – Вот, надеюсь, вас это примирит.
Она взяла две розы на тонких стеблях.
– Это для вас, мой милый пасынок.
Адель коснулась бутона губами и вдела цветок в петлицу Анри.
– Мистер Готфрид, подойдите, – сказала она. – Этот цветок для вас.
Джон улыбнулся и его холодный взор устремился на лицо графини.
– Такая прекрасная женщина, леди Адель, может поднести яд самым изысканным способом, – сказал он.
– Что? О чем вы говорите, мистер Готфрид? – встрепенулась графиня.
– О ядах. Так вы хотите знать – как?
– Да.
– Скажем, в благоухании розы. Аромат цветка может быть смертельным ядом.
Он поклонился и пошел по аллее. Спустя минуту Адель услышала, как он зовет Ричарда.
Теперь стоя у окна, Адель вспоминала слова Джона. Он любит ее, в этом нет сомнений. Но что же делать? Не думать о нем, не быть с ним – это невыносимо больно…
ГЛАВА 11
Было около восьми часов, когда все спустились в холл. Готфрид и миссис Уиллис уже оделись по-дорожному, слуги стояли в стороне, готовые вынести и уложить в автомобиль багаж. Ричард прижимал руки матери к своему заплаканному лицу.
На улице – ни малейшего дуновения; все вокруг заполнено таким туманом, что, кажется, если войдешь в него – ослепнешь. К пелене смутно виднелись машины, стоявшие у подъезда. Анри завел мотор.
– Быстрее, друзья мои! – крикнул он. – У нас мало времени. Поезд ждать не будет.
Ричард первый сел в автомобиль, Джон помог миссис Уиллис, и она грузно опустилась на заднее сиденье. Отъезжая, Готфрид обернулся. В широко распахнутых дверях стояли лорд Генри, слуги и две женщины в черных платьях, отличающихся только длиной. Юная Габриэль махала платком. Когда проехали ворота, на Джона нахлынуло чувство одиночества и утраты. Он пытался с ним бороться, но все-таки не смог. Он все еще видел зеркальные глаза Адели, когда она окликнула его и подала забытые им на столике перчатки, слышал ее быстрый шепот:
– Мне будет непросто пережить две недели. Я хочу, чтобы вы это знали. Прощайте.
Готфриду предстояло провести полмесяца в Лондоне, дабы помочь миссис Уиллис и маленькому графу обжиться на новом месте, в квартире, заранее нанятой для них. Ричарду предстояло выдержать экзамены в училище. Джон Готфрид был уверен в знаниях своего ученика. Все шло хорошо, но в свободное время, часами просиживая с книгой на коленях, он убеждал себя не думать об Адели.
Для графини день, когда уехал Готфрид, прошел словно в сумерках. Они были вокруг. Они были в сердце. Туман долго не исчезал, графиня углубилась в парк, и, невидимая ни для кого, бродила в аллеях. Только когда взошло солнце, и от тумана осталась легкая, прозрачная дымка, женщина вышла на подъездную площадку и остановилась у фонтана. Прозрачные струи взлетали вверх и падали с шипением и брызгами. В задумчивости остановилась она над водой. Уже все было не так, как в день ее приезда сюда, пахло осенью и тлением, и на легкой ряби воды качались жухлые листья.
В одиннадцать она позавтракала с мужем и Габриэль. Была задумчива. Уронила вилку. Старик Уотсон положил другую на белоснежную салфетку. Она не сразу поняла, что граф окликает ее, и с удивлением подняла на него глаза.
– Никогда я не видел тебя такой задумчивой, дорогая, и хотел бы помочь тебе.
– В чем?
– Я вижу, ты печальна, Адель. Это из-за Ричарда, полагаю. Все будет в порядке, и ты сама это отлично знаешь. Мистер Готфрид – человек, которому можно доверить ребенка. Да, дорогая, это человек долга. И мне жаль, что отъезд Ричарда так беспокоит тебя.
– Меня? С какой стати? В благополучии сына я уверена. Меня тревожит собственное будущее.
– Адель, что это значит? – спросил граф, нахмурив брови.
Ничего не отвечая, графиня встала и вышла из столовой.
Закусив губу, раздосадованная, она направилась к себе. Она понимала, что сказала лишнее, и дала себе слово впредь быть осторожнее, а на полдороги остановилась и вошла в каминный зал. В мрачном раздумье женщина опустилась в кресло, покрытое шкурой волка, и запустила тонкие пальцы в жесткий мех. Ничто не занимало ее. Раздраженная, подавленная, вела она с собою мысленный диалог. Пришла Габриэль, и опустилась на ковер у ее ног, но Адель почувствовала, что не желает никого видеть и велела девушке удалиться. Дважды она говорила по телефону с молодой графиней Шаттер и стервозной миссис Томпсон. Речь шла о предстоящем приеме у лорда Джемисона. В следующую субботу.
– Будут актеры, какой-то страшно знаменитый писатель, балетная группа из Чикаго, еще куча всякого народа, и конечно этот молодой повеса, юный Стэйн. Мы с Рози будем в розовых платьях. А приглашена ли ты, Адель? – стрекотала миссис Томпсон.
– Разумеется, дорогая, – сказала Адель с досадой; ее тонкие ноздри трепетали, губы дрожали от ярости, но, сдержав эмоции, она нанесла ответный удар. – Мне очень жаль, если лорд Джемисон держит от вас в секрете тот факт, что обед дается в мою честь. Мы давно не виделись с лордом, вы знаете, он только что вернулся из Америки. Буду рада, дорогая, повидать вас и прекрасную Рози.
Адель была вполне вознаграждена замешательством собеседницы. Она услышала шум подъезжающего автомобиля. Хотела уйти, но так и осталась в мрачной неподвижности. Появился Анри. С видимой досадой Адель встала, однако тут же совладала с собой и снова уселась в кресло в непринужденной позе, а затем спокойно, приветливо взглянула на молодого графа. Анри поклонился мачехе, и стал подробно рассказывать о поездке. Адель слушала графа с благосклонной улыбкой, мяла цветок, выдернутый из вазона, обрывая лепестки.
В середине дня она уснула со странной головной болью, проснулась, попросила Габриэль подать успокоительных капель и проспала до вечера. Анри хотел войти к ней, но Габриэль не впустила его.
За обедом молодой человек сообщил о своей неудачной попытке повидать Адель. Граф нахмурился, но ничего на это не сказал. Когда в теплых и жидких сумерках граф вошел в спальню жены, она встретила его, расположившись на диване. Адель только что искупалась, и теперь почти обнаженная, в прозрачном пеньюаре, лежала, уткнувшись лицом в сложенные руки. Услышав приближение графа, она встрепенулась и испуганно вскинула голову. Волосы рассыпались по ее спине и плечам. Она была так прекрасна, что граф остановился, не в силах произнести ни слова.
– Энтони… Что ты хочешь? – произнесла она.
– Я пришел взглянуть на тебя, Адель. Как ты чувствуешь себя, ты больна?
– Нет, нет, милый. Все хорошо. Я что-то расчувствовалась, но это пройдет.
Какое-то смутное беспокойство укололо графа. Он не мог бы сказать – что именно, но что-то мешало ему. Он присел на край дивана и провел рукой вдоль ее тела.
– Энтони, милый, я устала.
Он откинул с ее лица волосы и почувствовал, как в груди нарастает жаркая волна.
– Энтони, не волнуйся. Прошу тебя, только не сейчас!
И снова в ее глазах, как уже было однажды, он увидел растерянность и даже испуг. Но Адель принадлежит ему, он должен в этом убедиться. И он погрузился в ее влажное тепло.
В субботу Адель опять встала не в духе. Утро было серое, однообразно серое, в непроницаемой пелене тумана, сквозь которую виднелись голубоватые очертания ближних деревьев. По тому, как воздух был насыщен влагой, Адель догадалась, что скоро пойдет дождь.
Предстоящая поездка в Кэрет, поместье лорда Джемисона, нимало не беспокоила графиню. Она бывала там не раз, ей хорошо был знаком сам хозяин и уклад его жизни. Граф собирался сопровождать ее на званый обед, но как раз сегодня это оказалось невозможно, поскольку Генри серьезно простудился. Конечно же, Анри с радостью согласился поехать с Аделью.
После завтрака молодая графиня вошла в спальню мужа. В комнате были задернуты все шторы, и зыбкий свет ночника мягко ложился на атласные складки покрывала и подушки. Пахло лекарствами. Адель поморщилась и взглянула на мужа. Его руки лежали вдоль тела, крупная грудь тяжело вздымалась.
– Здравствуй, милый, – сказала Адель. Граф приветствовал жену, силясь подняться, потом устало откинулся на подушки. Он смотрел на нее сквозь ресницы, поэтому ее фигура и все вокруг казалось слегка расплывчатым. Никогда еще дивная красота молодой женщины не казалась ему столь полной, столь совершенной и непререкаемой, и взгляд графа загорелся любовью, когда Адель приблизилась и села к нему на постель. Она была в узком черном платье с низким вырезом, шею украшала тончайшая золотая цепочка с подвеской в виде льва. Искусный макияж подчеркивал все достоинства ее совершенного лица. Она с улыбкой взглянула на мужа.
– Так что с твоим платьем, Адель? – спросил он, беря ее руку.
– Все решено, милый. Это будет костюм. Сегодня его привезут. Приталенный жакет и сборчатая юбка.
– Разве это сейчас носят?
– Мне все равно. Я ношу то, что мне нравится. С какой стати я буду оглядываться на кумушек?
– Тем лучше, – кивнул граф со смехом. – А какой цвет ты выбрала?
– Металлик. И зеленая отделка по подолу и на манжетах. Украшений – минимум. Только нить жемчуга и несколько жемчужин в прическе.
– Милая, у тебя врожденное чувство меры и тонкий вкус. Ты сделаешь многих молодых людей несчастными на этом приеме.
– Сожалею, что тебя не будет рядом, – ответила она.
Тонкий серп месяца всходил над парком, когда Адель и молодой граф уселись в машину. Автомобиль плавно выехал за ворота. Анри молчал, но Адель чувствовала его напряжение. Поместье осталось позади, и зазмеилась полоса асфальта. Молодой граф предвидел триумф своей мачехи и мучился ревностью. Как истинный эстет, Анри был экзальтирован; демоническая красота Адели помрачила его рассудок. Было уже одиннадцать часов, когда они подъехали к Кэрет, чудесному поместью, жемчужине Англии, с обширным парком и висячими садами. Шум моря не доносился сюда, но в ночном воздухе явственно чувствовался запах соли. У ворот и на подъездной площадке стояло множество автомобилей, в основном английских и американских марок. Все было залито огнями. Швейцар распахнул перед ними дверь, и молодые люди вошли в дом.
Лорд Джемисон, в дверях зала, с радостной улыбкой приветствовал прибывших гостей.
– Адель! – воскликнул он, раскрывая объятья. – Вы совсем не изменились. Только еще больше похорошели. Волшебница!
Это был толстый приземистый господин шестидесяти с лишним лет, крупный делец и финансист. Вернувшись три недели назад из Америки, он посетил лорда Генри в его родовом замке и был приятно удивлен тем, что его встретила прекрасная хозяйка.
Здороваясь с лордом Джемисоном, леди Генри одарила его такой улыбкой, что тот схватился за сердце и воскликнул:
– Ах, Адель! Вы обворожительны!
Он тут же повернулся к гостям и громко объявил о прибытии виновницы торжества.
Лорд Джемисон и Генри были акционерами крупнейшей золотодобывающей компании «Голден Крипл-Крик корпорэйшн», которая вела разработки месторождения в Колорадо. Это месторождение открыли в девяностых годах прошлого века, и сейчас работа там шла полным ходом, принося акционерам нешуточные прибыли. Джемисон был возбужден, смолил дорогую сигару и делился с графом впечатлениями от поездки за океан.
И вот теперь он давал прием в честь одной из красивейших женщин Англии, леди Генри, в изумительном Кэрет-холле, где могла разместиться по меньшей мере сотня гостей. В огромном зале для танцев уже толпились, блистая туалетами и драгоценностями, приглашенные знаменитости, государственные мужи и их жены, другие представители высшего света. Стены и окна зала были искусно декорированы тканями и цветами, а гигантская серебряная люстра отражалась в натертом полу как в зеркале. Леди Генри, вошедшая под руку с красавцем Анри, произвела среди гостей, фурор, кое-кто в зале просто пришел в замешательство. Ее простой костюм, стянутый в талии, похожий на амазонку, так шел ей, а высокая прическа, украшенная жемчугом и белой орхидеей так выгодно оттеняла красоту узкого лица: высокий чистый лоб, тонкие брови, схожие с надломленными крыльями чайки, удлиненные африканские глаза с хищным блеском, тонкий влажный рот, – мужчины бессознательно потянулись к этому идолу.
Объявили, что подан ужин; гости отдали должное прекрасным винам, способным удовлетворить вкус требовательных ценителей; за столом завязалась непринужденная беседа, со всех сторон слышался смех и мягко лилась музыка. Анри оказался далеко от графини, и она то и дело ловила на себе его пламенный взгляд, исполненный страсти и бешеной ревности. Сердце Адели предательски забилось, тонкие ноздри побелели и затрепетали, она рассеянно ощипывала цветок и скручивала в пальцах оранжевые лепестки. На этот раз Анри показался ей особенно красивым в белой рубашке с расстегнутым воротом, с прядями черных волос на высоком лбу, поперек которого пролегли глубокие морщины, он мрачно смотрел на нее. Адель пришла в сильное возбуждение, и, стараясь успокоиться, заговорила со своим соседом справа, с графом Беккетом, приятным молодым человеком в очках, который умолял ее отдать ему третий танец. Музыка слышалась, словно шум отдаленного прибоя, и Адель решила не пить сегодня больше. Когда хозяин бала пригласил гостей пройти в зал для танцев, и Анри подошел к графине и подал руку, она была бледна, но совершенно спокойна.
Бал затягивался. Было уже далеко за полночь, когда Адели удалось незаметно выскользнуть на балкон, выходивший в сад, больше похожий на галерею. Сам балкон представлял собой своеобразный сад, где в кадках росли апельсиновые и лимонные деревья, а каменную балюстраду оплетали лианы. Графиня укрылась под сенью декоративных растений и оглянулась по сторонам. Она была одна. Небо затянуло облаками, месяц скрылся за тучами, и его магический свет не серебрил листву сада. Балкон освещался только светом, падавшим из окон танцевального зала, правильные желтые квадраты лежали на мраморных плитах пола. Из зеленой сумочки со стразами Адель вынула крохотную табакерку. Внутри лежал белый порошок. Она снова оглянулась, сорвала с лимонного дерева продолговатый лист и, щепотью взяв из табакерки порошок, высыпала его в самую середину. Пальцы ее дрожали.
– Сейчас, сейчас, – шептала она.
Торопливо достав тонкую стеклянную трубочку, Адель осторожно втянула порошок сначала одной ноздрей, затем другой, с шумом вздохнула и закинула голову. Когда она открыла глаза, ей показалось, что балюстрада куда-то отодвинулась и все вокруг покачивается и готово опрокинуться в сад.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – шептала она, улыбаясь.
Вдруг Адель ощутила на плече чью-то руку – руку Анри. В ужасе глядел он на молодую женщину, но к этому примешивалась еще и жалость, сожаление, безграничная любовь.
– Что вы делаете, графиня? – тихо сказал он.
– Что? Как вы смеете, граф Генри! Вы преследуете меня! – зашипела Адель, дрожа от злости. – Теперь вы станете меня шантажировать?
– О Боже! Адель! Что вы говорите, – зашептал несчастный Анри. – Я сожалею, что невольно узнал вашу… вашу тайну, и клянусь, что дальше меня это не пойдет.
Он вдруг схватил ее руки и стал покрывать поцелуями.
– Простите меня, графиня, я стал свидетелем вашего несчастья.
– Что вы называете несчастьем, глупый мальчик? – гордо сказала Адель. – Эту невинную забаву? Боже мой! Да это просто для успокоения нервов.
– Но это же…
Она приложила ладонь к его губам, не давая говорить.
– И что? Анри, милый, вы ничего не видели. Ничего не было. Да?
Он наклонил голову.
– Да. Если вы того хотите графиня…
– Я надеюсь на вас, мой друг. Тайны должны оставаться тайнами.
Адель спокойно направилась в зал для танцев, а молодой граф остался один, усталый, вконец расстроенный.
Они покинули чудесный Кэрет одними из первых. Графиня тепло прощалась с лордом Джемисоном, возбужденным и красным от выпитого шампанского и танцев, кивнула кое-кому из гостей, и, взяв Анри под руку, направилась к выходу. Ночь была на удивление теплая. Оставляя после себя белые клубы дыма, зеленый «Оксфорд» выехал за литую решетку. Небо уже пересекла бледно-зеленая полоса, отчего мрак еще более сгустился, на горизонте, далеко, потянулась гряда гор. Они ехали молча, каждый думал о своем. Вдруг Анри вывернул руль, и машина резко вильнула в сторону, на грунтовую дорогу, которую Адель не заметила в темноте. Машина остановилась, погасли фары. Они сидели как два изваяния. Приходилось напрягать зрение, чтобы различить силуэты друг друга.
На улице – ни малейшего дуновения; все вокруг заполнено таким туманом, что, кажется, если войдешь в него – ослепнешь. К пелене смутно виднелись машины, стоявшие у подъезда. Анри завел мотор.
– Быстрее, друзья мои! – крикнул он. – У нас мало времени. Поезд ждать не будет.
Ричард первый сел в автомобиль, Джон помог миссис Уиллис, и она грузно опустилась на заднее сиденье. Отъезжая, Готфрид обернулся. В широко распахнутых дверях стояли лорд Генри, слуги и две женщины в черных платьях, отличающихся только длиной. Юная Габриэль махала платком. Когда проехали ворота, на Джона нахлынуло чувство одиночества и утраты. Он пытался с ним бороться, но все-таки не смог. Он все еще видел зеркальные глаза Адели, когда она окликнула его и подала забытые им на столике перчатки, слышал ее быстрый шепот:
– Мне будет непросто пережить две недели. Я хочу, чтобы вы это знали. Прощайте.
Готфриду предстояло провести полмесяца в Лондоне, дабы помочь миссис Уиллис и маленькому графу обжиться на новом месте, в квартире, заранее нанятой для них. Ричарду предстояло выдержать экзамены в училище. Джон Готфрид был уверен в знаниях своего ученика. Все шло хорошо, но в свободное время, часами просиживая с книгой на коленях, он убеждал себя не думать об Адели.
Для графини день, когда уехал Готфрид, прошел словно в сумерках. Они были вокруг. Они были в сердце. Туман долго не исчезал, графиня углубилась в парк, и, невидимая ни для кого, бродила в аллеях. Только когда взошло солнце, и от тумана осталась легкая, прозрачная дымка, женщина вышла на подъездную площадку и остановилась у фонтана. Прозрачные струи взлетали вверх и падали с шипением и брызгами. В задумчивости остановилась она над водой. Уже все было не так, как в день ее приезда сюда, пахло осенью и тлением, и на легкой ряби воды качались жухлые листья.
В одиннадцать она позавтракала с мужем и Габриэль. Была задумчива. Уронила вилку. Старик Уотсон положил другую на белоснежную салфетку. Она не сразу поняла, что граф окликает ее, и с удивлением подняла на него глаза.
– Никогда я не видел тебя такой задумчивой, дорогая, и хотел бы помочь тебе.
– В чем?
– Я вижу, ты печальна, Адель. Это из-за Ричарда, полагаю. Все будет в порядке, и ты сама это отлично знаешь. Мистер Готфрид – человек, которому можно доверить ребенка. Да, дорогая, это человек долга. И мне жаль, что отъезд Ричарда так беспокоит тебя.
– Меня? С какой стати? В благополучии сына я уверена. Меня тревожит собственное будущее.
– Адель, что это значит? – спросил граф, нахмурив брови.
Ничего не отвечая, графиня встала и вышла из столовой.
Закусив губу, раздосадованная, она направилась к себе. Она понимала, что сказала лишнее, и дала себе слово впредь быть осторожнее, а на полдороги остановилась и вошла в каминный зал. В мрачном раздумье женщина опустилась в кресло, покрытое шкурой волка, и запустила тонкие пальцы в жесткий мех. Ничто не занимало ее. Раздраженная, подавленная, вела она с собою мысленный диалог. Пришла Габриэль, и опустилась на ковер у ее ног, но Адель почувствовала, что не желает никого видеть и велела девушке удалиться. Дважды она говорила по телефону с молодой графиней Шаттер и стервозной миссис Томпсон. Речь шла о предстоящем приеме у лорда Джемисона. В следующую субботу.
– Будут актеры, какой-то страшно знаменитый писатель, балетная группа из Чикаго, еще куча всякого народа, и конечно этот молодой повеса, юный Стэйн. Мы с Рози будем в розовых платьях. А приглашена ли ты, Адель? – стрекотала миссис Томпсон.
– Разумеется, дорогая, – сказала Адель с досадой; ее тонкие ноздри трепетали, губы дрожали от ярости, но, сдержав эмоции, она нанесла ответный удар. – Мне очень жаль, если лорд Джемисон держит от вас в секрете тот факт, что обед дается в мою честь. Мы давно не виделись с лордом, вы знаете, он только что вернулся из Америки. Буду рада, дорогая, повидать вас и прекрасную Рози.
Адель была вполне вознаграждена замешательством собеседницы. Она услышала шум подъезжающего автомобиля. Хотела уйти, но так и осталась в мрачной неподвижности. Появился Анри. С видимой досадой Адель встала, однако тут же совладала с собой и снова уселась в кресло в непринужденной позе, а затем спокойно, приветливо взглянула на молодого графа. Анри поклонился мачехе, и стал подробно рассказывать о поездке. Адель слушала графа с благосклонной улыбкой, мяла цветок, выдернутый из вазона, обрывая лепестки.
В середине дня она уснула со странной головной болью, проснулась, попросила Габриэль подать успокоительных капель и проспала до вечера. Анри хотел войти к ней, но Габриэль не впустила его.
За обедом молодой человек сообщил о своей неудачной попытке повидать Адель. Граф нахмурился, но ничего на это не сказал. Когда в теплых и жидких сумерках граф вошел в спальню жены, она встретила его, расположившись на диване. Адель только что искупалась, и теперь почти обнаженная, в прозрачном пеньюаре, лежала, уткнувшись лицом в сложенные руки. Услышав приближение графа, она встрепенулась и испуганно вскинула голову. Волосы рассыпались по ее спине и плечам. Она была так прекрасна, что граф остановился, не в силах произнести ни слова.
– Энтони… Что ты хочешь? – произнесла она.
– Я пришел взглянуть на тебя, Адель. Как ты чувствуешь себя, ты больна?
– Нет, нет, милый. Все хорошо. Я что-то расчувствовалась, но это пройдет.
Какое-то смутное беспокойство укололо графа. Он не мог бы сказать – что именно, но что-то мешало ему. Он присел на край дивана и провел рукой вдоль ее тела.
– Энтони, милый, я устала.
Он откинул с ее лица волосы и почувствовал, как в груди нарастает жаркая волна.
– Энтони, не волнуйся. Прошу тебя, только не сейчас!
И снова в ее глазах, как уже было однажды, он увидел растерянность и даже испуг. Но Адель принадлежит ему, он должен в этом убедиться. И он погрузился в ее влажное тепло.
В субботу Адель опять встала не в духе. Утро было серое, однообразно серое, в непроницаемой пелене тумана, сквозь которую виднелись голубоватые очертания ближних деревьев. По тому, как воздух был насыщен влагой, Адель догадалась, что скоро пойдет дождь.
Предстоящая поездка в Кэрет, поместье лорда Джемисона, нимало не беспокоила графиню. Она бывала там не раз, ей хорошо был знаком сам хозяин и уклад его жизни. Граф собирался сопровождать ее на званый обед, но как раз сегодня это оказалось невозможно, поскольку Генри серьезно простудился. Конечно же, Анри с радостью согласился поехать с Аделью.
После завтрака молодая графиня вошла в спальню мужа. В комнате были задернуты все шторы, и зыбкий свет ночника мягко ложился на атласные складки покрывала и подушки. Пахло лекарствами. Адель поморщилась и взглянула на мужа. Его руки лежали вдоль тела, крупная грудь тяжело вздымалась.
– Здравствуй, милый, – сказала Адель. Граф приветствовал жену, силясь подняться, потом устало откинулся на подушки. Он смотрел на нее сквозь ресницы, поэтому ее фигура и все вокруг казалось слегка расплывчатым. Никогда еще дивная красота молодой женщины не казалась ему столь полной, столь совершенной и непререкаемой, и взгляд графа загорелся любовью, когда Адель приблизилась и села к нему на постель. Она была в узком черном платье с низким вырезом, шею украшала тончайшая золотая цепочка с подвеской в виде льва. Искусный макияж подчеркивал все достоинства ее совершенного лица. Она с улыбкой взглянула на мужа.
– Так что с твоим платьем, Адель? – спросил он, беря ее руку.
– Все решено, милый. Это будет костюм. Сегодня его привезут. Приталенный жакет и сборчатая юбка.
– Разве это сейчас носят?
– Мне все равно. Я ношу то, что мне нравится. С какой стати я буду оглядываться на кумушек?
– Тем лучше, – кивнул граф со смехом. – А какой цвет ты выбрала?
– Металлик. И зеленая отделка по подолу и на манжетах. Украшений – минимум. Только нить жемчуга и несколько жемчужин в прическе.
– Милая, у тебя врожденное чувство меры и тонкий вкус. Ты сделаешь многих молодых людей несчастными на этом приеме.
– Сожалею, что тебя не будет рядом, – ответила она.
Тонкий серп месяца всходил над парком, когда Адель и молодой граф уселись в машину. Автомобиль плавно выехал за ворота. Анри молчал, но Адель чувствовала его напряжение. Поместье осталось позади, и зазмеилась полоса асфальта. Молодой граф предвидел триумф своей мачехи и мучился ревностью. Как истинный эстет, Анри был экзальтирован; демоническая красота Адели помрачила его рассудок. Было уже одиннадцать часов, когда они подъехали к Кэрет, чудесному поместью, жемчужине Англии, с обширным парком и висячими садами. Шум моря не доносился сюда, но в ночном воздухе явственно чувствовался запах соли. У ворот и на подъездной площадке стояло множество автомобилей, в основном английских и американских марок. Все было залито огнями. Швейцар распахнул перед ними дверь, и молодые люди вошли в дом.
Лорд Джемисон, в дверях зала, с радостной улыбкой приветствовал прибывших гостей.
– Адель! – воскликнул он, раскрывая объятья. – Вы совсем не изменились. Только еще больше похорошели. Волшебница!
Это был толстый приземистый господин шестидесяти с лишним лет, крупный делец и финансист. Вернувшись три недели назад из Америки, он посетил лорда Генри в его родовом замке и был приятно удивлен тем, что его встретила прекрасная хозяйка.
Здороваясь с лордом Джемисоном, леди Генри одарила его такой улыбкой, что тот схватился за сердце и воскликнул:
– Ах, Адель! Вы обворожительны!
Он тут же повернулся к гостям и громко объявил о прибытии виновницы торжества.
Лорд Джемисон и Генри были акционерами крупнейшей золотодобывающей компании «Голден Крипл-Крик корпорэйшн», которая вела разработки месторождения в Колорадо. Это месторождение открыли в девяностых годах прошлого века, и сейчас работа там шла полным ходом, принося акционерам нешуточные прибыли. Джемисон был возбужден, смолил дорогую сигару и делился с графом впечатлениями от поездки за океан.
И вот теперь он давал прием в честь одной из красивейших женщин Англии, леди Генри, в изумительном Кэрет-холле, где могла разместиться по меньшей мере сотня гостей. В огромном зале для танцев уже толпились, блистая туалетами и драгоценностями, приглашенные знаменитости, государственные мужи и их жены, другие представители высшего света. Стены и окна зала были искусно декорированы тканями и цветами, а гигантская серебряная люстра отражалась в натертом полу как в зеркале. Леди Генри, вошедшая под руку с красавцем Анри, произвела среди гостей, фурор, кое-кто в зале просто пришел в замешательство. Ее простой костюм, стянутый в талии, похожий на амазонку, так шел ей, а высокая прическа, украшенная жемчугом и белой орхидеей так выгодно оттеняла красоту узкого лица: высокий чистый лоб, тонкие брови, схожие с надломленными крыльями чайки, удлиненные африканские глаза с хищным блеском, тонкий влажный рот, – мужчины бессознательно потянулись к этому идолу.
Объявили, что подан ужин; гости отдали должное прекрасным винам, способным удовлетворить вкус требовательных ценителей; за столом завязалась непринужденная беседа, со всех сторон слышался смех и мягко лилась музыка. Анри оказался далеко от графини, и она то и дело ловила на себе его пламенный взгляд, исполненный страсти и бешеной ревности. Сердце Адели предательски забилось, тонкие ноздри побелели и затрепетали, она рассеянно ощипывала цветок и скручивала в пальцах оранжевые лепестки. На этот раз Анри показался ей особенно красивым в белой рубашке с расстегнутым воротом, с прядями черных волос на высоком лбу, поперек которого пролегли глубокие морщины, он мрачно смотрел на нее. Адель пришла в сильное возбуждение, и, стараясь успокоиться, заговорила со своим соседом справа, с графом Беккетом, приятным молодым человеком в очках, который умолял ее отдать ему третий танец. Музыка слышалась, словно шум отдаленного прибоя, и Адель решила не пить сегодня больше. Когда хозяин бала пригласил гостей пройти в зал для танцев, и Анри подошел к графине и подал руку, она была бледна, но совершенно спокойна.
Бал затягивался. Было уже далеко за полночь, когда Адели удалось незаметно выскользнуть на балкон, выходивший в сад, больше похожий на галерею. Сам балкон представлял собой своеобразный сад, где в кадках росли апельсиновые и лимонные деревья, а каменную балюстраду оплетали лианы. Графиня укрылась под сенью декоративных растений и оглянулась по сторонам. Она была одна. Небо затянуло облаками, месяц скрылся за тучами, и его магический свет не серебрил листву сада. Балкон освещался только светом, падавшим из окон танцевального зала, правильные желтые квадраты лежали на мраморных плитах пола. Из зеленой сумочки со стразами Адель вынула крохотную табакерку. Внутри лежал белый порошок. Она снова оглянулась, сорвала с лимонного дерева продолговатый лист и, щепотью взяв из табакерки порошок, высыпала его в самую середину. Пальцы ее дрожали.
– Сейчас, сейчас, – шептала она.
Торопливо достав тонкую стеклянную трубочку, Адель осторожно втянула порошок сначала одной ноздрей, затем другой, с шумом вздохнула и закинула голову. Когда она открыла глаза, ей показалось, что балюстрада куда-то отодвинулась и все вокруг покачивается и готово опрокинуться в сад.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – шептала она, улыбаясь.
Вдруг Адель ощутила на плече чью-то руку – руку Анри. В ужасе глядел он на молодую женщину, но к этому примешивалась еще и жалость, сожаление, безграничная любовь.
– Что вы делаете, графиня? – тихо сказал он.
– Что? Как вы смеете, граф Генри! Вы преследуете меня! – зашипела Адель, дрожа от злости. – Теперь вы станете меня шантажировать?
– О Боже! Адель! Что вы говорите, – зашептал несчастный Анри. – Я сожалею, что невольно узнал вашу… вашу тайну, и клянусь, что дальше меня это не пойдет.
Он вдруг схватил ее руки и стал покрывать поцелуями.
– Простите меня, графиня, я стал свидетелем вашего несчастья.
– Что вы называете несчастьем, глупый мальчик? – гордо сказала Адель. – Эту невинную забаву? Боже мой! Да это просто для успокоения нервов.
– Но это же…
Она приложила ладонь к его губам, не давая говорить.
– И что? Анри, милый, вы ничего не видели. Ничего не было. Да?
Он наклонил голову.
– Да. Если вы того хотите графиня…
– Я надеюсь на вас, мой друг. Тайны должны оставаться тайнами.
Адель спокойно направилась в зал для танцев, а молодой граф остался один, усталый, вконец расстроенный.
Они покинули чудесный Кэрет одними из первых. Графиня тепло прощалась с лордом Джемисоном, возбужденным и красным от выпитого шампанского и танцев, кивнула кое-кому из гостей, и, взяв Анри под руку, направилась к выходу. Ночь была на удивление теплая. Оставляя после себя белые клубы дыма, зеленый «Оксфорд» выехал за литую решетку. Небо уже пересекла бледно-зеленая полоса, отчего мрак еще более сгустился, на горизонте, далеко, потянулась гряда гор. Они ехали молча, каждый думал о своем. Вдруг Анри вывернул руль, и машина резко вильнула в сторону, на грунтовую дорогу, которую Адель не заметила в темноте. Машина остановилась, погасли фары. Они сидели как два изваяния. Приходилось напрягать зрение, чтобы различить силуэты друг друга.