Страница:
— Тебе не показалось, но после переговоров в субботу ты ведь собирался куда-то плыть?
— Только в том случае, если у меня не будет предложения позаманчивее. — Подождав минуту, Джеймс спросил:
— Так мне стоит надеяться на более интересное предложение? Я могу быть в Нью-Йорке в субботу, часам к девяти вечера.
— Хорошо. Кэт не появится до следующей недели. И еще. Я тебе когда-нибудь говорила, какой ты замечательный человек? — добавила Алекса с благодарностью.
— Мне нужно твое честное мнение, — торжественно объявила Алекса.
— Всегда готов.
Войдя в гостиную, Джеймс сразу же понял, о чем жаждала Алекса услышать «честное мнение». Блестящий рояль был украшен разноцветными лентами в пастельных тонах, увенчанными на крышке пышным бантом и надписью от руки, выведенной прекрасным почерком Алексы: «Добро пожаловать, Кэт!»
— Раз уж меня здесь не будет, когда она приедет, — смущенно пояснила Алекса, — я подумала… я не переборщила, а? Не слишком глупо?
— Думаю, все очень даже здорово. И мило, — улыбнувшись, ласково заверил ее Джеймс, глядя в прекрасные изумрудные глаза, выражавшие растерянность, когда речь шла о младшей сестре.
«Упакованный» рояль был, несомненно, замечателен, хотя это все выглядело ребячеством. Глядя на рояль, Джеймс тоже задавался вопросом, а что об этом подумает Кэтрин. Одобрит ли она проявление сентиментальных чувств или же посчитает их глупостью? Хотелось надеяться, что младшая сестра, так много значившая для Алексы, примет с благодарностью такое выражение любви.
Стерлинг надеялся, что Кэтрин окажется доброй девушкой, но вдруг понял: на самом-то деле он не имеет ни малейшего представления о Кэтрин. Да и откуда? Все, что Джеймс о ней знал, исходило от Алексы, чье отношение к младшей сестре было безнадежно осложнено чувством собственной вины — отсюда и розовые облака, из неясных очертаний которых вырисовывался причудливый образ совершенства.
Джеймс слышал историю о прелестной малышке, безмятежной маленькой принцессе, не чувствовавшей боли и никогда не плакавшей, о необыкновенно одаренной пианистке, но ему вдруг захотелось узнать о Кэт Тейлор всю правду, без прикрас. Безусловно, она красива, так же как и ее старшая сестра. Будет ли ее блестящая самоуверенность столь же впечатляющей, как уверенность Алексы, доходящая до очаровательной беззащитности? Или Кэт окажется, к ужасу Джеймса, эгоцентричной особой, считающей себя по-настоящему талантливой сестрой, отрицающей (как это делала и сама Алекса) огромные способности своей старшей сестры?
— О чем задумался? — прервала размышления Джеймса Алекса, удивленная неожиданно появившимся на его красивом лице выражением нежности.
— Думал о твоей младшей сестре. — «О том, как сильно надеюсь на то, что она не добавит тебе новых переживаний». Джеймс привлек к себе Алексу и поцеловал. — Хотя я не совсем искренен. В основном я думал о старшей сестре твоей Кэт.
Все было похоже на внезапный порыв, самоубийственный и соблазнительный, но Кэт просто не в силах была сопротивляться, притягиваемая, словно магнитом, воспоминанием о телефонном разговоре с Алексой в среду вечером. Кэтрин сдала свои последние экзамены, упаковала контейнеры с одеждой и книгами и набила два чемодана самым необходимым: нотами, курсовой работой на французском, теперь отложенной до конца августа, и кое-какой одеждой. В субботу вечером она была в Кливлендском аэропорту, успев на задержанный рейс до Ла-Гуардии.
По расписанию самолет должен был прибыть в Нью-Йорк в девять вечера, но было ясно, что раньше полуночи этого не произойдет. Кэтрин была рада тому, что в конце концов не сообщила Алексе о своем приезде. Ведь если бы позвонила, Алекса сейчас моталась бы челноком из дома в аэропорт. Завтра, когда Кэт поселится в квартире сестры, она позвонит в Мэриленд и сообщит Алексе о своем приезде.
«Взять в Ла-Гуардии такси. Назвать водителю адрес (по памяти, как будто прожила здесь всю свою жизнь) и напомнить, чтобы ехал через мост. — Посланную связку ключей Алекса сопроводила длинной подробной запиской. — Заранее приготовь два доллара на чай. Всего же поездка на такси обойдется тебе долларов в двенадцать. Я обычно даю на чай пятнадцать процентов».
Изложенные в письме инструкции Кэтрин выучила наизусть, но когда самолет коснулся посадочной полосы, часы показывали пятнадцать минут первого ночи, и Кэт забеспокоилась о том, что не сумеет найти такси в такое позднее время. Но нет, очень быстро Кэтрин открыла для себя, что огромный новый город достаточно оживлен и в субботнюю полночь. Когда пересекли мост и Кэт увидела ярко освещенный Манхэттен, то почувствовала неожиданное и удивительно сильное желание узнать открывшийся перед ней мир. Следующие полгода она будет изучать Нью-Йорк, а потом, с января, она начнет путешествовать по другим интересным городам. И быть может, в своих странствиях обретет душевный покой.
И все же Кэтрин нервничала и когда дала водителю адрес на Риверсайд-драйв, и когда вручала ему точную сумму налога за проезд по мосту. Но вот такси остановилось перед зданием из красного кирпича. Стоимость проезда оказалась точно такой, как писала сестра, и Кэтрин с удовольствием накинула двадцать процентов чаевых, радуясь тому, как гладко и ловко все у нее получилось.
Алекса четко подписала каждый из трех ключей: один от парадной двери и два от квартиры. В окнах горел свет, как и обещала Алекса: в доме был установлен таймер, магическим образом реагировавший на восход и заход солнца. Кэтрин не было нужды сверяться с нарисованным старшей сестрой детальным планом квартиры. Как и адрес, Кэт выучила его наизусть. Но, переходя из фойе в гостиную, немало удивилась тому, что квартира оказалась гораздо больших размеров, чем она себе представляла, к тому же очень яркой и веселой.
Глаза Кэтрин увлажнились от нахлынувших чувств, когда она увидела нежных цветов ленточки и сердечные слова приветствия на великолепном рояле. Она опустила чемодан на пол, подошла к волшебному инструменту, сначала прикоснулась тонкими длинными пальцами к надписи, затем к искусно завязанному банту и, наконец, к полированной поверхности роскошного рояля, изготовленного из самых ценных пород древесины.
Кэтрин очень устала, но поняла, что сегодня ночью в любом случае будет играть. Ей это просто необходимо. Вот уже два дня Кэт не подходила к инструменту и теперь, как в воздухе, нуждалась в музыке. Она будет играть, хотя прекрасно понимает: стоит прикоснуться к клавишам, и она, возможно, не встанет из-за рояля всю ночь. Только сначала надо распаковать вещи, принять душ, а потом…
Кэтрин бросила случайный взгляд на кофейный столик в гостиной. На нем лежали сумочка Алексы и мужское портмоне. Значит, Алекса в доме… и не одна. Кэтрин — помимо воли — вторглась в личную жизнь сестры.
«Вот тебе и „практичная девушка“, — ругала себя несчастная Кэтрин, поспешно ретировавшись в свою комнату с сиреневыми обоями, подальше от спальни Алексы и ее гостя.
Как всегда, когда они проводили выходные вместе, Стерлинг проснулся раньше Алексы. Приняв душ и одевшись, он подошел к постели и, как только Алекса слегка пошевелилась, подобно котенку, потянувшемуся и снова свернувшемуся в сладком сне, накинул простыню на ее прекрасное обнаженное тело и поцеловал тронутые улыбкой чуть припухшие губы.
— Уже рассвело, да?
— Только что. Я куплю «Тайме», рогалики и кофе, идет?
— Да-а, — промурлыкала Алекса.
Раз в неделю она позволяла себе эту роскошь — расслабленность в противовес ее напряженной жизни — ленивое утро в постели для «подзарядки батареек». Насколько понимала Алекса, в своей безумно активной жизни Джеймс получал «подзарядку батареек» не во сне, а в плавании на яхте. Он никогда не спал допоздна, даже в их совместные уик-энды, хотя зачастую и возвращался в постель, чтобы…
— Так ты потом вернешься и разбудишь меня окончательно?
— Ты очень догадлива.
Бумажник Джеймса лежал в гостиной, но, так и не добравшись до кофейного столика, он замер на пороге. Силуэт девушки высвечивался бледно-золотыми лучами зари, проникавшими сквозь кружевные шторы. Волосы у нее были, как и у Джеймса, иссиня-черные и блестящие и, так же как у него, еще влажные после недавнего душа. Поскольку незнакомка склонилась над клавишами, сверкающая грива великолепных локонов закрывала ее профиль. Но руки! Белые пальчики исполняли воздушный танец, с исключительной, словно легчайший поцелуй, нежностью прикасаясь к клавишам, но не нажимая на них.
Рояль безмолвствовал, но в данном случае это не имело никакого значения. Уже одно зрелище порхающих изящных рук производило гипнотизирующее… магическое действие. Джеймса вполне удовлетворило бы молчаливое созерцание, что он и делал до тех пор, пока овладевшее им непреодолимое желание увидеть лицо пианистки не напомнило Джеймсу о его законном праве пройти через гостиную за собственным бумажником.
Он достаточно долго не вторгался в уединенность гостьи, сохраняя свое присутствие в тайне. Стерлинг пересек комнату, ожидая, что это наконец потревожит девушку, но она полностью растворилась в своей волшебной музыке. Так что остановившемуся рядом с девушкой и откровенно ее разглядывавшему Джеймсу оставалось только дожидаться, когда она наконец почувствует его взгляд; впрочем, ему хотелось, чтобы этого не случилось как можно дольше, поскольку сам был счастливо растворен в созерцании девушки, так же как она в своей музыке.
Теперь Джеймс мог хорошенько рассмотреть ее лицо. Падавшие на глаза густые черные локоны были надежно прихвачены золотой заколкой, и Джеймс увидел, что сходства с Алексой, которого ему почему-то столь не хотелось, вовсе не существует.
Сестры Тейлор внешне были совершенно разными, но, несмотря на это, существовало поразительное сходство в выражении их лиц, когда они погружались в свое любимое искусство: удивительно гармоничное сочетание решительности и робости, сосредоточенности и мечтательности… Как и Алекса, Кэт была одновременно исполнителем и аудиторией, зачарованно воспринимающей представление. Обе желали сделать все идеально и в то же время терялись в магическом колдовстве того, что создавали. Алекса вливала жизнь и душу в прекрасно составленные сочетания слов, которые произносила; Кэт, безусловно, творила то же самое с нотами, по которым играла.
Итак, то была младшая сестра Алексы.
Наконец Кэтрин почувствовала присутствие Джеймса, и изящные руки резко оборвали свой грациозный танец. Это было так, как если бы на самом деле смолкла музыка. В безмолвной комнате, казалось, стало еще тише.
Волшебство исчезло.
Пока Кэтрин не взглянула на Джеймса.
И тогда началось новое, неожиданное волшебство — он увидел сияющие синие глаза, полные удивления, немого вопроса и очаровательной невинности.
Алекса описывала Джеймсу глаза Кэт — сверкающая синева зимнего неба после снежной бури, — но он не обратил внимания на это определение, так же как не обратил внимания и на другие меткие характеристики, данные Алексой… Теперь же, взглянув в эти поразительные глаза, Стерлинг понял, что это действительно сверкающая синева зимнего неба, но было в них еще и немало мистического от сапфира… кристальная прозрачность, светящаяся надежда и, как и в снежной белизне ее кожи, дух захватывающая чистота.
Джеймс вспомнил свои опасения насчет того, что сестра Алексы окажется эгоцентричной, холодной, замкнутой особой. Но в Кэт ничего этого не прочитывалось. Она была именно той Кэтрин, о которой Алекса пыталась ему рассказать, — довольно робкая и все же, как и в тот день, достаточно смелая. Теперь Джеймс наблюдал в Кэт оба эти качества, поскольку, несмотря на отвагу во взгляде ярко-синих глаз, выдерживающих напряженный, испытующий взгляд Джеймса, ее белоснежные щеки стали пунцовыми.
— Здравствуйте. Вы, должно быть, Кэтрин, — произнес он наконец, решив, что ей следует быть Кэтрин, а не Кэт, но все-таки поинтересовался:
— Или вы предпочитаете Кэт?
— Лучше — Кэтрин, — ответила Кэт, впервые предпочтя полное имя домашнему, детскому, данному ей Алексой.
— Прекрасно! А я — Джеймс.
— Привет! — Отважно улыбнулась Кэтрин, все еще чувствуя робость перед этим красивым мужчиной, столь пристально ее разглядывающим.
Кэт еще ни разу не видела мужчин Алексы. Всякий раз в Топику старшая сестра приезжала одна, весело объясняя любопытным соседям, что тот или иной красавец, в любовной связи с которым ее подозревала дотошная пресса, всего лишь «близкий друг». «Ничего серьезного, — отшучивалась Алекса смеясь. — Я все еще невеста собственной карьеры».
Алекса никогда не привозила своих любовников в Топику, но сейчас Кэтрин была в Нью-Йорке, в квартире старшей сестры, и здесь же находился самый красивый мужчина в мире, и он смотрел на Кэтрин, и…
Но как же она выглядит в его глазах? Кэтрин с ужасом вспомнила и о своих мокрых волосах, и домашнем свитере, и джинсах, и лишних фунтах веса, которые набрала в последнее время… Может быть, читавшееся в темно-голубых глазах Джеймса любопытство просто отражало изумление контрастом между ней и Алексой, прекрасной соблазнительной женщиной, с которой он провел страстную ночь?
«Я, видите ли, гадкий утенок, но это никоим образом не относится к Алексе, потому что на самом деле мы вовсе и не сестры».
Кэтрин, вероятно, и выкрикнула бы это признание или просто бросилась бы в досаде вон из гостиной, если бы не странные чувства, заставившие ее остаться, утонув в бездне всепоглощающей робости. Кэт не убежала, не заговорила, но каким-то образом ее пальцы сами расстегнули заколку и освободили черные локоны, которые мгновенно рассыпались и почти прикрыли ее горящие глаза. Теперь Кэтрин сидела совершенно неподвижно, несмотря на то что сердце ее бешено колотилось.
Сердце Джеймса тоже вдруг забилось учащенно. С того самого мгновения, как он встретился взглядом с удивленными синими глазами Кэт, и сердцебиение усиливалось по мере того, как Джеймс сознавал ее смущение. И свое…
Прекрасное обнаженное тело спящей Алексы, разумеется, было прикрыто, но в комнате, где они с Джеймсом занимались любовью, повсюду в беспорядке была разбросана их одежда. Джеймс никак не мог отправить юную девушку в спальню Алексы; более того, он сам чувствовал неловкость из-за того, что ему надо вернуться туда и разбудить сестру Кэтрин. Хотя в глазах Кэт ясно читалось понимание, но все же…
— Алекса спит, — выдавил наконец из себя Джеймс, мысленно дав обет никогда впредь не заниматься с Алексой любовью, если в соседней комнате будет спать Кэтрин. — Я собрался выйти за газетой, кофе и рогаликами. Пойдемте со мной, Кэтрин.
Это был мягко выраженный приказ. Но даже если бы Джеймс произнес его с вопросительной интонацией, Кэт тоже пошла бы с ним, поскольку все ее сомнения, кричащие о неприбранном виде и собственной неуклюжести, вдруг стихли и подчинились непонятному желанию просто ответить:
— Да.
Глава 10
— Только в том случае, если у меня не будет предложения позаманчивее. — Подождав минуту, Джеймс спросил:
— Так мне стоит надеяться на более интересное предложение? Я могу быть в Нью-Йорке в субботу, часам к девяти вечера.
— Хорошо. Кэт не появится до следующей недели. И еще. Я тебе когда-нибудь говорила, какой ты замечательный человек? — добавила Алекса с благодарностью.
— Мне нужно твое честное мнение, — торжественно объявила Алекса.
— Всегда готов.
Войдя в гостиную, Джеймс сразу же понял, о чем жаждала Алекса услышать «честное мнение». Блестящий рояль был украшен разноцветными лентами в пастельных тонах, увенчанными на крышке пышным бантом и надписью от руки, выведенной прекрасным почерком Алексы: «Добро пожаловать, Кэт!»
— Раз уж меня здесь не будет, когда она приедет, — смущенно пояснила Алекса, — я подумала… я не переборщила, а? Не слишком глупо?
— Думаю, все очень даже здорово. И мило, — улыбнувшись, ласково заверил ее Джеймс, глядя в прекрасные изумрудные глаза, выражавшие растерянность, когда речь шла о младшей сестре.
«Упакованный» рояль был, несомненно, замечателен, хотя это все выглядело ребячеством. Глядя на рояль, Джеймс тоже задавался вопросом, а что об этом подумает Кэтрин. Одобрит ли она проявление сентиментальных чувств или же посчитает их глупостью? Хотелось надеяться, что младшая сестра, так много значившая для Алексы, примет с благодарностью такое выражение любви.
Стерлинг надеялся, что Кэтрин окажется доброй девушкой, но вдруг понял: на самом-то деле он не имеет ни малейшего представления о Кэтрин. Да и откуда? Все, что Джеймс о ней знал, исходило от Алексы, чье отношение к младшей сестре было безнадежно осложнено чувством собственной вины — отсюда и розовые облака, из неясных очертаний которых вырисовывался причудливый образ совершенства.
Джеймс слышал историю о прелестной малышке, безмятежной маленькой принцессе, не чувствовавшей боли и никогда не плакавшей, о необыкновенно одаренной пианистке, но ему вдруг захотелось узнать о Кэт Тейлор всю правду, без прикрас. Безусловно, она красива, так же как и ее старшая сестра. Будет ли ее блестящая самоуверенность столь же впечатляющей, как уверенность Алексы, доходящая до очаровательной беззащитности? Или Кэт окажется, к ужасу Джеймса, эгоцентричной особой, считающей себя по-настоящему талантливой сестрой, отрицающей (как это делала и сама Алекса) огромные способности своей старшей сестры?
— О чем задумался? — прервала размышления Джеймса Алекса, удивленная неожиданно появившимся на его красивом лице выражением нежности.
— Думал о твоей младшей сестре. — «О том, как сильно надеюсь на то, что она не добавит тебе новых переживаний». Джеймс привлек к себе Алексу и поцеловал. — Хотя я не совсем искренен. В основном я думал о старшей сестре твоей Кэт.
Все было похоже на внезапный порыв, самоубийственный и соблазнительный, но Кэт просто не в силах была сопротивляться, притягиваемая, словно магнитом, воспоминанием о телефонном разговоре с Алексой в среду вечером. Кэтрин сдала свои последние экзамены, упаковала контейнеры с одеждой и книгами и набила два чемодана самым необходимым: нотами, курсовой работой на французском, теперь отложенной до конца августа, и кое-какой одеждой. В субботу вечером она была в Кливлендском аэропорту, успев на задержанный рейс до Ла-Гуардии.
По расписанию самолет должен был прибыть в Нью-Йорк в девять вечера, но было ясно, что раньше полуночи этого не произойдет. Кэтрин была рада тому, что в конце концов не сообщила Алексе о своем приезде. Ведь если бы позвонила, Алекса сейчас моталась бы челноком из дома в аэропорт. Завтра, когда Кэт поселится в квартире сестры, она позвонит в Мэриленд и сообщит Алексе о своем приезде.
«Взять в Ла-Гуардии такси. Назвать водителю адрес (по памяти, как будто прожила здесь всю свою жизнь) и напомнить, чтобы ехал через мост. — Посланную связку ключей Алекса сопроводила длинной подробной запиской. — Заранее приготовь два доллара на чай. Всего же поездка на такси обойдется тебе долларов в двенадцать. Я обычно даю на чай пятнадцать процентов».
Изложенные в письме инструкции Кэтрин выучила наизусть, но когда самолет коснулся посадочной полосы, часы показывали пятнадцать минут первого ночи, и Кэт забеспокоилась о том, что не сумеет найти такси в такое позднее время. Но нет, очень быстро Кэтрин открыла для себя, что огромный новый город достаточно оживлен и в субботнюю полночь. Когда пересекли мост и Кэт увидела ярко освещенный Манхэттен, то почувствовала неожиданное и удивительно сильное желание узнать открывшийся перед ней мир. Следующие полгода она будет изучать Нью-Йорк, а потом, с января, она начнет путешествовать по другим интересным городам. И быть может, в своих странствиях обретет душевный покой.
И все же Кэтрин нервничала и когда дала водителю адрес на Риверсайд-драйв, и когда вручала ему точную сумму налога за проезд по мосту. Но вот такси остановилось перед зданием из красного кирпича. Стоимость проезда оказалась точно такой, как писала сестра, и Кэтрин с удовольствием накинула двадцать процентов чаевых, радуясь тому, как гладко и ловко все у нее получилось.
Алекса четко подписала каждый из трех ключей: один от парадной двери и два от квартиры. В окнах горел свет, как и обещала Алекса: в доме был установлен таймер, магическим образом реагировавший на восход и заход солнца. Кэтрин не было нужды сверяться с нарисованным старшей сестрой детальным планом квартиры. Как и адрес, Кэт выучила его наизусть. Но, переходя из фойе в гостиную, немало удивилась тому, что квартира оказалась гораздо больших размеров, чем она себе представляла, к тому же очень яркой и веселой.
Глаза Кэтрин увлажнились от нахлынувших чувств, когда она увидела нежных цветов ленточки и сердечные слова приветствия на великолепном рояле. Она опустила чемодан на пол, подошла к волшебному инструменту, сначала прикоснулась тонкими длинными пальцами к надписи, затем к искусно завязанному банту и, наконец, к полированной поверхности роскошного рояля, изготовленного из самых ценных пород древесины.
Кэтрин очень устала, но поняла, что сегодня ночью в любом случае будет играть. Ей это просто необходимо. Вот уже два дня Кэт не подходила к инструменту и теперь, как в воздухе, нуждалась в музыке. Она будет играть, хотя прекрасно понимает: стоит прикоснуться к клавишам, и она, возможно, не встанет из-за рояля всю ночь. Только сначала надо распаковать вещи, принять душ, а потом…
Кэтрин бросила случайный взгляд на кофейный столик в гостиной. На нем лежали сумочка Алексы и мужское портмоне. Значит, Алекса в доме… и не одна. Кэтрин — помимо воли — вторглась в личную жизнь сестры.
«Вот тебе и „практичная девушка“, — ругала себя несчастная Кэтрин, поспешно ретировавшись в свою комнату с сиреневыми обоями, подальше от спальни Алексы и ее гостя.
Как всегда, когда они проводили выходные вместе, Стерлинг проснулся раньше Алексы. Приняв душ и одевшись, он подошел к постели и, как только Алекса слегка пошевелилась, подобно котенку, потянувшемуся и снова свернувшемуся в сладком сне, накинул простыню на ее прекрасное обнаженное тело и поцеловал тронутые улыбкой чуть припухшие губы.
— Уже рассвело, да?
— Только что. Я куплю «Тайме», рогалики и кофе, идет?
— Да-а, — промурлыкала Алекса.
Раз в неделю она позволяла себе эту роскошь — расслабленность в противовес ее напряженной жизни — ленивое утро в постели для «подзарядки батареек». Насколько понимала Алекса, в своей безумно активной жизни Джеймс получал «подзарядку батареек» не во сне, а в плавании на яхте. Он никогда не спал допоздна, даже в их совместные уик-энды, хотя зачастую и возвращался в постель, чтобы…
— Так ты потом вернешься и разбудишь меня окончательно?
— Ты очень догадлива.
Бумажник Джеймса лежал в гостиной, но, так и не добравшись до кофейного столика, он замер на пороге. Силуэт девушки высвечивался бледно-золотыми лучами зари, проникавшими сквозь кружевные шторы. Волосы у нее были, как и у Джеймса, иссиня-черные и блестящие и, так же как у него, еще влажные после недавнего душа. Поскольку незнакомка склонилась над клавишами, сверкающая грива великолепных локонов закрывала ее профиль. Но руки! Белые пальчики исполняли воздушный танец, с исключительной, словно легчайший поцелуй, нежностью прикасаясь к клавишам, но не нажимая на них.
Рояль безмолвствовал, но в данном случае это не имело никакого значения. Уже одно зрелище порхающих изящных рук производило гипнотизирующее… магическое действие. Джеймса вполне удовлетворило бы молчаливое созерцание, что он и делал до тех пор, пока овладевшее им непреодолимое желание увидеть лицо пианистки не напомнило Джеймсу о его законном праве пройти через гостиную за собственным бумажником.
Он достаточно долго не вторгался в уединенность гостьи, сохраняя свое присутствие в тайне. Стерлинг пересек комнату, ожидая, что это наконец потревожит девушку, но она полностью растворилась в своей волшебной музыке. Так что остановившемуся рядом с девушкой и откровенно ее разглядывавшему Джеймсу оставалось только дожидаться, когда она наконец почувствует его взгляд; впрочем, ему хотелось, чтобы этого не случилось как можно дольше, поскольку сам был счастливо растворен в созерцании девушки, так же как она в своей музыке.
Теперь Джеймс мог хорошенько рассмотреть ее лицо. Падавшие на глаза густые черные локоны были надежно прихвачены золотой заколкой, и Джеймс увидел, что сходства с Алексой, которого ему почему-то столь не хотелось, вовсе не существует.
Сестры Тейлор внешне были совершенно разными, но, несмотря на это, существовало поразительное сходство в выражении их лиц, когда они погружались в свое любимое искусство: удивительно гармоничное сочетание решительности и робости, сосредоточенности и мечтательности… Как и Алекса, Кэт была одновременно исполнителем и аудиторией, зачарованно воспринимающей представление. Обе желали сделать все идеально и в то же время терялись в магическом колдовстве того, что создавали. Алекса вливала жизнь и душу в прекрасно составленные сочетания слов, которые произносила; Кэт, безусловно, творила то же самое с нотами, по которым играла.
Итак, то была младшая сестра Алексы.
Наконец Кэтрин почувствовала присутствие Джеймса, и изящные руки резко оборвали свой грациозный танец. Это было так, как если бы на самом деле смолкла музыка. В безмолвной комнате, казалось, стало еще тише.
Волшебство исчезло.
Пока Кэтрин не взглянула на Джеймса.
И тогда началось новое, неожиданное волшебство — он увидел сияющие синие глаза, полные удивления, немого вопроса и очаровательной невинности.
Алекса описывала Джеймсу глаза Кэт — сверкающая синева зимнего неба после снежной бури, — но он не обратил внимания на это определение, так же как не обратил внимания и на другие меткие характеристики, данные Алексой… Теперь же, взглянув в эти поразительные глаза, Стерлинг понял, что это действительно сверкающая синева зимнего неба, но было в них еще и немало мистического от сапфира… кристальная прозрачность, светящаяся надежда и, как и в снежной белизне ее кожи, дух захватывающая чистота.
Джеймс вспомнил свои опасения насчет того, что сестра Алексы окажется эгоцентричной, холодной, замкнутой особой. Но в Кэт ничего этого не прочитывалось. Она была именно той Кэтрин, о которой Алекса пыталась ему рассказать, — довольно робкая и все же, как и в тот день, достаточно смелая. Теперь Джеймс наблюдал в Кэт оба эти качества, поскольку, несмотря на отвагу во взгляде ярко-синих глаз, выдерживающих напряженный, испытующий взгляд Джеймса, ее белоснежные щеки стали пунцовыми.
— Здравствуйте. Вы, должно быть, Кэтрин, — произнес он наконец, решив, что ей следует быть Кэтрин, а не Кэт, но все-таки поинтересовался:
— Или вы предпочитаете Кэт?
— Лучше — Кэтрин, — ответила Кэт, впервые предпочтя полное имя домашнему, детскому, данному ей Алексой.
— Прекрасно! А я — Джеймс.
— Привет! — Отважно улыбнулась Кэтрин, все еще чувствуя робость перед этим красивым мужчиной, столь пристально ее разглядывающим.
Кэт еще ни разу не видела мужчин Алексы. Всякий раз в Топику старшая сестра приезжала одна, весело объясняя любопытным соседям, что тот или иной красавец, в любовной связи с которым ее подозревала дотошная пресса, всего лишь «близкий друг». «Ничего серьезного, — отшучивалась Алекса смеясь. — Я все еще невеста собственной карьеры».
Алекса никогда не привозила своих любовников в Топику, но сейчас Кэтрин была в Нью-Йорке, в квартире старшей сестры, и здесь же находился самый красивый мужчина в мире, и он смотрел на Кэтрин, и…
Но как же она выглядит в его глазах? Кэтрин с ужасом вспомнила и о своих мокрых волосах, и домашнем свитере, и джинсах, и лишних фунтах веса, которые набрала в последнее время… Может быть, читавшееся в темно-голубых глазах Джеймса любопытство просто отражало изумление контрастом между ней и Алексой, прекрасной соблазнительной женщиной, с которой он провел страстную ночь?
«Я, видите ли, гадкий утенок, но это никоим образом не относится к Алексе, потому что на самом деле мы вовсе и не сестры».
Кэтрин, вероятно, и выкрикнула бы это признание или просто бросилась бы в досаде вон из гостиной, если бы не странные чувства, заставившие ее остаться, утонув в бездне всепоглощающей робости. Кэт не убежала, не заговорила, но каким-то образом ее пальцы сами расстегнули заколку и освободили черные локоны, которые мгновенно рассыпались и почти прикрыли ее горящие глаза. Теперь Кэтрин сидела совершенно неподвижно, несмотря на то что сердце ее бешено колотилось.
Сердце Джеймса тоже вдруг забилось учащенно. С того самого мгновения, как он встретился взглядом с удивленными синими глазами Кэт, и сердцебиение усиливалось по мере того, как Джеймс сознавал ее смущение. И свое…
Прекрасное обнаженное тело спящей Алексы, разумеется, было прикрыто, но в комнате, где они с Джеймсом занимались любовью, повсюду в беспорядке была разбросана их одежда. Джеймс никак не мог отправить юную девушку в спальню Алексы; более того, он сам чувствовал неловкость из-за того, что ему надо вернуться туда и разбудить сестру Кэтрин. Хотя в глазах Кэт ясно читалось понимание, но все же…
— Алекса спит, — выдавил наконец из себя Джеймс, мысленно дав обет никогда впредь не заниматься с Алексой любовью, если в соседней комнате будет спать Кэтрин. — Я собрался выйти за газетой, кофе и рогаликами. Пойдемте со мной, Кэтрин.
Это был мягко выраженный приказ. Но даже если бы Джеймс произнес его с вопросительной интонацией, Кэт тоже пошла бы с ним, поскольку все ее сомнения, кричащие о неприбранном виде и собственной неуклюжести, вдруг стихли и подчинились непонятному желанию просто ответить:
— Да.
Глава 10
Не было еще и семи часов утра, но июньское солнце уже пригревало. Временами неприятный и зловещий, город сейчас казался дружелюбным и безопасным. Летний воздух был наполнен ароматом свежеиспеченного хлеба и криками чаек.
В киоске на углу Джеймс и Кэтрин купили воскресный номер «Таймс», в ближайшей булочной — кофе и рогаликов. Джеймс, желая дать время Алексе окончательно проснуться и узнать о приезде Кэтрин до их возвращения, предложил посидеть немного у реки.
— Алекса просто с ума сойдет от счастья, узнав о том, что ты приехала, — сообщил Джеймс, усаживаясь на деревянную скамью.
— Ты так думаешь? — выпалила Кэтрин, в глазах которой вспыхнула искра надежды, тут же, впрочем, погасшая при воспоминании о том, что она вторглась в интимную жизнь Алексы и Джеймса: бесспорно, уже одно это бесцеремонное вмешательство очень рассердит сестру.
— Не думаю, а знаю точно. Теперь вы некоторое время проведете вместе — до отъезда Алексы в Вашингтон и начала твоих занятий в Джуллиарде.
— Она сказала тебе о Джуллиарде?
— О Джуллиарде и об альбоме, который ты записываешь, и о предстоящем концертном турне. Ты будешь очень занята.
Кэтрин пожала плечами и смущенно улыбнулась. Ее взгляд был прикован к пробуждающейся жизни на реке, по которой в лучах раннего солнца уже сновал целый флот небольших, ярко раскрашенных катеров и яхт.
— Ты морячка? — спросил Джеймс.
— Нет. Я никогда ни на чем не плавала.
— Значит, ты должна ею стать.
— Кажется, да. Это выглядит так умиротворенно.
— Совершенно верно.
— А ты моряк? — смело спросила Кэт, снова повернувшись к Джеймсу.
— Страстный. И когда ты будешь готова попробовать, я тебе помогу.
— О нет…
— Нет?
— А Алекса любит плавать?
— Да, хотя для подобного занятия она несколько беспокойна. Но если ты будешь рядом, проблем не возникнет. — Джеймс замолчал, увидев в глазах Кэтрин удивление, вызванное его уверенностью в том, что присутствие Кэт успокоит старшую сестру. — Кэтрин, так ты хочешь попробовать?
— Да, очень…
— Отлично! Довольно трудно будет разобраться в наших рабочих графиках, но если нам и не удастся найти время до августа, то подождем до приема, который устраивают мои родители в Мэриленде и на который ты приглашена. Запомни, уик-энд на третьей неделе, то есть девятнадцатого числа, и…
— Кэт!
— Алекса?.. — прошептала Кэтрин; затем медленно обернулась на любимый голос и поднялась навстречу бегущей сестре. — Привет!
— Привет! — Алекса обняла Кэтрин, стараясь скрыть волнение, нерешительность и беспокойство.
Что-то было не так! Темные круги под глазами Кэтрин свидетельствовали о бессонной ночи, и то, что прежде было мягкой, чувственной, очаровательной полнотой, теперь тревожило какой-то тяжестью и болезненностью. Что же могло так разрушить тихую безмятежность Кэт? Расскажет ли она об этом сестре? Алекса надеялась.
— Как же я рада, что ты здесь, Кэт!
— Я тоже. Квартира просто чудесная, и моя спальня, и рояль… Спасибо тебе.
— Не за что. — Алекса повернулась к Джеймсу и, поблагодарив его ласковой улыбкой, слегка съязвила:
— Как только я проснулась и сделала счастливое открытие, что Кэт приехала, я тут же поняла, что вы отправились смотреть на яхты. Джеймс от них без ума, — пояснила Алекса сестре.
— Она уже в курсе дела, — улыбнулся Джеймс и, обратившись к Кэтрин, добавил:
— И я надеюсь, приняла приглашение отправиться в плавание — во время приема в Инвернессе, если не получится раньше августа.
— Да. — Кэтрин невольно покраснела.
Джеймс вернулся с сестрами в дом, не спеша выпил с ними кофе и деликатно удалился. Он ведь знал, насколько важным это время было для Алексы, да и для Кэтрин, наверное, тоже. Джеймс не сводил глаз с Кэт, когда Алекса окликнула ее по имени, и видел ее мгновенное напряжение: руки сжались в кулачки — и облегчение, когда стало ясно, что старшая сестра, несомненно, рада встрече с ней.
Джеймс хорошо знал одну сестру и почти не знал другую, но ему очень хотелось заверить обеих: «Все будет прекрасно, вы сами увидите, потому что вам обеим искренне хочется стать ближе друг другу». Но он также понимал, что одного желания мало. И еще он почувствовал, что у Кэтрин, как и у Алексы, есть немало собственных секретов и сомнений. Им предстояло пройти по коварному минному полю своего прошлого. Можно ли совершить подобное путешествие без потерь? Джеймс не знал. Не был уверен. Все, что он мог, — это оставить сестер наедине, один на один друг с другом…
— Так мило с твоей стороны, — вновь и вновь бормотала Кэтрин, склонившись вместе со старшей сестрой над картами, которые приготовила Алекса, разметив их для своей младшей сестры, чтобы той было легче приспособиться к новой жизни в Манхэттене. Безопасные, самые безопасные пути в Джуллиард и студию звукозаписи были отмечены разноцветными фломастерами, такие же яркие линии указывали на безопасные маршруты в места, наилучшие для покупок, прогулок и осмотра достопримечательностей.
Кэтрин шептала слова благодарности женщине, которую любила и обожала и которая, казалось, абсолютно счастлива видеть ее, Кэт. Но не превратится ли тепло Алексы в холодную глыбу льда, как только она узнает, что все ее щедрое гостеприимство предназначается подкидышу, а не родной сестре? Этот вопрос сводил Кэтрин с ума, терзал ее, убивал. Кэтрин совершенно не умела притворяться, и меньше всего ей хотелось обманывать Алексу!
И все-таки Кэт не решалась сказать правду. «Не сейчас… в следующий раз…» — дрожа от страха молило все ее существо. Противоречие разрывало душу, забирало все силы, и Кэт становилась все молчаливее и мрачнее.
— Что ты думаешь о Джеймсе? — спросила Алекса, хотя больше всего ее интересовало, отчего в прекрасных глазах Кэт застыла такая ужасная тревога.
Наверное, когда-нибудь она и задаст этот вопрос, и, наверное, когда-нибудь ее младшая сестра поверит в то, что может полностью довериться Алексе и рассказать о своих переживаниях. Но Алекса с грустью напомнила себе, что Кэт не готова поверить в это прямо сейчас. Поэтому и нашла безопасную тему, лишь бы нарушить неловкое молчание: Джеймс был самым свежим, приятным, ничем не замутненным впечатлением, которым могли поделиться сестры.
— Мне кажется, он замечательный, — мгновенно отозвалась Кэтрин, с облегчением почувствовав, что может говорить правду, не боясь никаких подтекстов.
— Мне он тоже очень нравится.
— Ты его любишь, — тихо заметила Кэт.
Это было утверждение, а не вопрос, поскольку отношения между Алексой и Джеймсом были совершенно очевидны. Они никоим образом не афишировали свои интимные отношения, но взгляды, улыбки и нежные интонации в голосе говорили сами за себя. Алекса любила Джеймса, а Джеймс любил Алексу. Более того, любовь Джеймса к Алексе так широко раскинула свою волшебную сеть, что краями своими касалась и тех, кто дорог любимой, о чем свидетельствовала доброта в его синих глазах, предназначавшаяся ей, Кэт.
— А Джеймс любит тебя, — осмелела Кэт.
На мгновение Алекса оторопела, пораженная откровенностью сестры. Но, встретившись с ясным, искренним взглядом Кэтрин, Алекса неожиданно увидела перед собой двенадцатилетнюю сестренку, с которой у нее началась хрупкая дружба той далекой весной. Кэт тогда была такой непосредственной. «Маленькая девочка, не научившаяся еще играм в застенчивость», которые уже знали все девочки и в которых замечательно преуспевали женщины. Кэтрин все еще сохранила очаровательное неумение притворяться. Алекса знала, что причиной тому была музыка, которой Кэт с любовью занималась всю свою жизнь и которая не позволяла ей учиться искусству лицемерия.
— Я совсем забыла, какая же ты у меня непосредственная, Кэт! — любя поддразнила Алекса, но даже нескрываемая симпатия, явно сквозившая в ее словах, не предотвратила волнение Кэтрин.
— Ой, прости. Я, кажется, не должна была…
— Нет, ты должна была, — с горячностью перебила сестра. — Кэт, я очень хочу, чтобы мы открыто говорили с тобой о самом важном в наших судьбах. Поверь мне…
— Мне тоже этого хочется.
— Правда? Я так рада. — Алекса улыбнулась, несмотря на смущение, овладевшее ею при мысли о том, что она могла бы рассказать сестренке о Джеймсе.
Безусловно, Джеймс составлял очень важную часть ее жизни, но младшая сестра заявила с неожиданной уверенностью, что Алекса и Джеймс «любят друг друга». А Алекса знала, что это вовсе не так. Оба они в конечном счете были скептики и циники. И совсем не верили в любовь. Конечно, Алекса допускала, что когда-нибудь ее нежный, прекрасный, скептический друг влюбится, и ей даже было весьма любопытно, какой окажется женщина, которая пленит железное сердце Джеймса. Алекса была уверена, что однажды Джеймс непременно угодит в костер всепоглощающей любви.
А что же сама Алекса? Нет. Возможность полюбить самой? Нет, пока нет. И все же благодаря Джеймсу она начинала верить в себя и в свой талант.
В один прекрасный день скептик и даже циник может полюбить. Несмотря на то что Алекса и Джеймс были замечательными друзьями и прекрасными любовниками, их отношения нельзя было назвать любовью. Но как же объяснить эту житейскую истину, глядя в невинные глаза доверчивой младшей сестры? Алекса ни минуты не сомневалась, что Кэтрин верит в любовь и в то, что встретит в своей жизни замечательного мужчину.
«Но я не такая хорошая, как ты, Кэт, — думала старшая сестра. — И никогда такой не была. Я дала твердый обет быть с тобой честной, хотя и знаю, что правдивое признание в моих пороках может тебя разочаровать».
— Джеймс очень много для меня значит, — сказала Алекса наконец, отвечая на невысказанный вопрос сестры. — Он — важная часть моей жизни. Не думаю, что мы с Джеймсом будем вместе всегда, но я твердо знаю, Кэт: что бы между нами ни произошло, я не перестану заботиться о нем и его счастье. Как и о твоем.
— Но ведь это же и есть любовь, разве не так?
— Ты считаешь?
— Мне так кажется. Я полагаю, что если кого-нибудь любишь, то заботишься о счастье этого человека, даже если вам не суждено быть вместе.
— А ты когда-нибудь любила, Кэт? — спросила Алекса, неожиданно подумав о какой-нибудь несчастной и вовсе не возвышенной любовной истории, столь драматически разрушившей безмятежную жизнь сестры.
— Я? — Глаза Кэтрин расширились от удивления. — О нет…
В киоске на углу Джеймс и Кэтрин купили воскресный номер «Таймс», в ближайшей булочной — кофе и рогаликов. Джеймс, желая дать время Алексе окончательно проснуться и узнать о приезде Кэтрин до их возвращения, предложил посидеть немного у реки.
— Алекса просто с ума сойдет от счастья, узнав о том, что ты приехала, — сообщил Джеймс, усаживаясь на деревянную скамью.
— Ты так думаешь? — выпалила Кэтрин, в глазах которой вспыхнула искра надежды, тут же, впрочем, погасшая при воспоминании о том, что она вторглась в интимную жизнь Алексы и Джеймса: бесспорно, уже одно это бесцеремонное вмешательство очень рассердит сестру.
— Не думаю, а знаю точно. Теперь вы некоторое время проведете вместе — до отъезда Алексы в Вашингтон и начала твоих занятий в Джуллиарде.
— Она сказала тебе о Джуллиарде?
— О Джуллиарде и об альбоме, который ты записываешь, и о предстоящем концертном турне. Ты будешь очень занята.
Кэтрин пожала плечами и смущенно улыбнулась. Ее взгляд был прикован к пробуждающейся жизни на реке, по которой в лучах раннего солнца уже сновал целый флот небольших, ярко раскрашенных катеров и яхт.
— Ты морячка? — спросил Джеймс.
— Нет. Я никогда ни на чем не плавала.
— Значит, ты должна ею стать.
— Кажется, да. Это выглядит так умиротворенно.
— Совершенно верно.
— А ты моряк? — смело спросила Кэт, снова повернувшись к Джеймсу.
— Страстный. И когда ты будешь готова попробовать, я тебе помогу.
— О нет…
— Нет?
— А Алекса любит плавать?
— Да, хотя для подобного занятия она несколько беспокойна. Но если ты будешь рядом, проблем не возникнет. — Джеймс замолчал, увидев в глазах Кэтрин удивление, вызванное его уверенностью в том, что присутствие Кэт успокоит старшую сестру. — Кэтрин, так ты хочешь попробовать?
— Да, очень…
— Отлично! Довольно трудно будет разобраться в наших рабочих графиках, но если нам и не удастся найти время до августа, то подождем до приема, который устраивают мои родители в Мэриленде и на который ты приглашена. Запомни, уик-энд на третьей неделе, то есть девятнадцатого числа, и…
— Кэт!
— Алекса?.. — прошептала Кэтрин; затем медленно обернулась на любимый голос и поднялась навстречу бегущей сестре. — Привет!
— Привет! — Алекса обняла Кэтрин, стараясь скрыть волнение, нерешительность и беспокойство.
Что-то было не так! Темные круги под глазами Кэтрин свидетельствовали о бессонной ночи, и то, что прежде было мягкой, чувственной, очаровательной полнотой, теперь тревожило какой-то тяжестью и болезненностью. Что же могло так разрушить тихую безмятежность Кэт? Расскажет ли она об этом сестре? Алекса надеялась.
— Как же я рада, что ты здесь, Кэт!
— Я тоже. Квартира просто чудесная, и моя спальня, и рояль… Спасибо тебе.
— Не за что. — Алекса повернулась к Джеймсу и, поблагодарив его ласковой улыбкой, слегка съязвила:
— Как только я проснулась и сделала счастливое открытие, что Кэт приехала, я тут же поняла, что вы отправились смотреть на яхты. Джеймс от них без ума, — пояснила Алекса сестре.
— Она уже в курсе дела, — улыбнулся Джеймс и, обратившись к Кэтрин, добавил:
— И я надеюсь, приняла приглашение отправиться в плавание — во время приема в Инвернессе, если не получится раньше августа.
— Да. — Кэтрин невольно покраснела.
Джеймс вернулся с сестрами в дом, не спеша выпил с ними кофе и деликатно удалился. Он ведь знал, насколько важным это время было для Алексы, да и для Кэтрин, наверное, тоже. Джеймс не сводил глаз с Кэт, когда Алекса окликнула ее по имени, и видел ее мгновенное напряжение: руки сжались в кулачки — и облегчение, когда стало ясно, что старшая сестра, несомненно, рада встрече с ней.
Джеймс хорошо знал одну сестру и почти не знал другую, но ему очень хотелось заверить обеих: «Все будет прекрасно, вы сами увидите, потому что вам обеим искренне хочется стать ближе друг другу». Но он также понимал, что одного желания мало. И еще он почувствовал, что у Кэтрин, как и у Алексы, есть немало собственных секретов и сомнений. Им предстояло пройти по коварному минному полю своего прошлого. Можно ли совершить подобное путешествие без потерь? Джеймс не знал. Не был уверен. Все, что он мог, — это оставить сестер наедине, один на один друг с другом…
— Так мило с твоей стороны, — вновь и вновь бормотала Кэтрин, склонившись вместе со старшей сестрой над картами, которые приготовила Алекса, разметив их для своей младшей сестры, чтобы той было легче приспособиться к новой жизни в Манхэттене. Безопасные, самые безопасные пути в Джуллиард и студию звукозаписи были отмечены разноцветными фломастерами, такие же яркие линии указывали на безопасные маршруты в места, наилучшие для покупок, прогулок и осмотра достопримечательностей.
Кэтрин шептала слова благодарности женщине, которую любила и обожала и которая, казалось, абсолютно счастлива видеть ее, Кэт. Но не превратится ли тепло Алексы в холодную глыбу льда, как только она узнает, что все ее щедрое гостеприимство предназначается подкидышу, а не родной сестре? Этот вопрос сводил Кэтрин с ума, терзал ее, убивал. Кэтрин совершенно не умела притворяться, и меньше всего ей хотелось обманывать Алексу!
И все-таки Кэт не решалась сказать правду. «Не сейчас… в следующий раз…» — дрожа от страха молило все ее существо. Противоречие разрывало душу, забирало все силы, и Кэт становилась все молчаливее и мрачнее.
— Что ты думаешь о Джеймсе? — спросила Алекса, хотя больше всего ее интересовало, отчего в прекрасных глазах Кэт застыла такая ужасная тревога.
Наверное, когда-нибудь она и задаст этот вопрос, и, наверное, когда-нибудь ее младшая сестра поверит в то, что может полностью довериться Алексе и рассказать о своих переживаниях. Но Алекса с грустью напомнила себе, что Кэт не готова поверить в это прямо сейчас. Поэтому и нашла безопасную тему, лишь бы нарушить неловкое молчание: Джеймс был самым свежим, приятным, ничем не замутненным впечатлением, которым могли поделиться сестры.
— Мне кажется, он замечательный, — мгновенно отозвалась Кэтрин, с облегчением почувствовав, что может говорить правду, не боясь никаких подтекстов.
— Мне он тоже очень нравится.
— Ты его любишь, — тихо заметила Кэт.
Это было утверждение, а не вопрос, поскольку отношения между Алексой и Джеймсом были совершенно очевидны. Они никоим образом не афишировали свои интимные отношения, но взгляды, улыбки и нежные интонации в голосе говорили сами за себя. Алекса любила Джеймса, а Джеймс любил Алексу. Более того, любовь Джеймса к Алексе так широко раскинула свою волшебную сеть, что краями своими касалась и тех, кто дорог любимой, о чем свидетельствовала доброта в его синих глазах, предназначавшаяся ей, Кэт.
— А Джеймс любит тебя, — осмелела Кэт.
На мгновение Алекса оторопела, пораженная откровенностью сестры. Но, встретившись с ясным, искренним взглядом Кэтрин, Алекса неожиданно увидела перед собой двенадцатилетнюю сестренку, с которой у нее началась хрупкая дружба той далекой весной. Кэт тогда была такой непосредственной. «Маленькая девочка, не научившаяся еще играм в застенчивость», которые уже знали все девочки и в которых замечательно преуспевали женщины. Кэтрин все еще сохранила очаровательное неумение притворяться. Алекса знала, что причиной тому была музыка, которой Кэт с любовью занималась всю свою жизнь и которая не позволяла ей учиться искусству лицемерия.
— Я совсем забыла, какая же ты у меня непосредственная, Кэт! — любя поддразнила Алекса, но даже нескрываемая симпатия, явно сквозившая в ее словах, не предотвратила волнение Кэтрин.
— Ой, прости. Я, кажется, не должна была…
— Нет, ты должна была, — с горячностью перебила сестра. — Кэт, я очень хочу, чтобы мы открыто говорили с тобой о самом важном в наших судьбах. Поверь мне…
— Мне тоже этого хочется.
— Правда? Я так рада. — Алекса улыбнулась, несмотря на смущение, овладевшее ею при мысли о том, что она могла бы рассказать сестренке о Джеймсе.
Безусловно, Джеймс составлял очень важную часть ее жизни, но младшая сестра заявила с неожиданной уверенностью, что Алекса и Джеймс «любят друг друга». А Алекса знала, что это вовсе не так. Оба они в конечном счете были скептики и циники. И совсем не верили в любовь. Конечно, Алекса допускала, что когда-нибудь ее нежный, прекрасный, скептический друг влюбится, и ей даже было весьма любопытно, какой окажется женщина, которая пленит железное сердце Джеймса. Алекса была уверена, что однажды Джеймс непременно угодит в костер всепоглощающей любви.
А что же сама Алекса? Нет. Возможность полюбить самой? Нет, пока нет. И все же благодаря Джеймсу она начинала верить в себя и в свой талант.
В один прекрасный день скептик и даже циник может полюбить. Несмотря на то что Алекса и Джеймс были замечательными друзьями и прекрасными любовниками, их отношения нельзя было назвать любовью. Но как же объяснить эту житейскую истину, глядя в невинные глаза доверчивой младшей сестры? Алекса ни минуты не сомневалась, что Кэтрин верит в любовь и в то, что встретит в своей жизни замечательного мужчину.
«Но я не такая хорошая, как ты, Кэт, — думала старшая сестра. — И никогда такой не была. Я дала твердый обет быть с тобой честной, хотя и знаю, что правдивое признание в моих пороках может тебя разочаровать».
— Джеймс очень много для меня значит, — сказала Алекса наконец, отвечая на невысказанный вопрос сестры. — Он — важная часть моей жизни. Не думаю, что мы с Джеймсом будем вместе всегда, но я твердо знаю, Кэт: что бы между нами ни произошло, я не перестану заботиться о нем и его счастье. Как и о твоем.
— Но ведь это же и есть любовь, разве не так?
— Ты считаешь?
— Мне так кажется. Я полагаю, что если кого-нибудь любишь, то заботишься о счастье этого человека, даже если вам не суждено быть вместе.
— А ты когда-нибудь любила, Кэт? — спросила Алекса, неожиданно подумав о какой-нибудь несчастной и вовсе не возвышенной любовной истории, столь драматически разрушившей безмятежную жизнь сестры.
— Я? — Глаза Кэтрин расширились от удивления. — О нет…