Страница:
Сколько любви звучало в теплом голосе Роберта, говорившего о собственном ребенке! Алекса испугалась, что он может заметить охватившую ее дрожь, но отстраняться не стала, боясь выдать себя.
— Я говорил тебе когда-нибудь, родная, что мои обязательства перед обществом стали определеннее и тверже в тот самый момент, как я полюбил тебя?
— Нет, — прошептала Алекса; она не подняла глаз, и очень кстати, потому что взгляд ее мгновенно приобрел совсем иное выражение, как только Роберт продолжил свое признание.
— И после этого я был уверен, что сильнее эти чувства уже быть не могут. Но такое случилось в тот момент, когда я впервые взял на руки Кэти. Она так невинна, она как радостная надежда. Тогда я твердо пообещал, что не пожалею сил, чтобы сделать этот мир спокойным и желанным местом для такого бесценного существа.
«Ах, Роберт, я тоже дала твердое обещание нашей малышке, твоей сестре, своему сердцу и тебе».
Обеденный перерыв закончился слишком быстро. И Роберт, прежде чем покинуть гримерную, пошутил, что, если бы Алексе не надо было возвращаться на съемки, а ему — ехать домой за вещами, они могли бы прямо сегодня, в Роуз-Клиффе, начать новую, совместную жизнь, которая продлится вечность.
Роберту необходимо было забрать вещи и поговорить с Хилари. Он скрыл свой гнев перед Алексой, но при воспоминании о непонятной боли в ее глазах ярость так захлестнула Роберта, что он отказался от своего плана ехать в Арлингтон. Вместо этого он позвонил Хилари. Роберт больше никогда не хотел ее видеть и теперь, обуреваемый гневом, немного побаивался того, что может натворить при встрече с.бывшей женой.
— Хилари, я должен тебе это вручить.
Она едва узнала этот голос. Обычно звучный, богатый интонациями, сейчас он был пуст, леденяще холоден и лишен малейших намеков на теплоту и жалость.
— Я прекрасно знаю на собственном опыте, на какую ложь ты способна и до чего ты тщеславна, эгоистична и порочна. И все-таки я не представлял, до каких пределов коварства ты можешь дойти, чтобы добиться своего.
— Понимаю, я еще не подала на развод, Роберт. Я должна, была… и я подам. Обещаю!
— Нет, Хилари. Я сам подам на развод, и как можно скорее, — ответил Роберт, удивляясь тому, как хладнокровно он сдерживает свое бешенство. — Но позволь мне кое-что тебе пообещать, и поверь, уж я непременно сдержу свое обещание. Как только мы получим развод, как только я наконец освобожусь от тебя, я тут же женюсь на Алексе Тейлор, которую люблю всем сердцем.
— Томпсон! — окликнул Роберт человека, шедшего впереди.
Томпсон Холл обернулся, при виде сенатора приветливая улыбка расплылась на его широком лице. Роберт был яркой звездой на политическом небосклоне, и, как один из стратегов партии, Томпсон намеревался оказывать ему всевозможную помощь. Конечно, Холл прекрасно знал, что Макаллистер не очень-то и нуждается в помощи. Томпсон просто будет поддерживать его на блестящем пути к власти.
— Доброе утро, Роберт!
— Доброе утро. У тебя есть минутка?
— Для тебя? Всегда!
Они направились в офис Роберта, обсуждая какие-то пустяки, пока за ними не закрылась тяжелая дубовая дверь кабинета сенатора. Макаллистер сразу приступил к делу:
— Томпсон, мы с Хилари разводимся. Мой адвокат представит необходимые документы в окружной суд Арлингтона сегодня после обеда. Полагаю, что репортеры не преминут заметить, кто подает на развод, а потому хочу заранее предупредить тебя и службу по связям с общественностью. Сомневаюсь, что это событие вызовет лишь небольшую волну любопытства, а потому считаю, что ответ должен быть приготовлен заранее.
— Ответ? А какой тут может быть ответ?
— Что ты скажешь насчет правды? Мы с Хилари решили развестись почти десять месяцев назад. Мы оставались вместе до конца мая в основном из-за торжеств в честь Сэма и с тех пор живем раздельно.
— Роберт, ты должен хорошо все обдумать и отказаться от развода.
— Что?
— Развод с Хилари очень неразумен с политической точки зрения. Ты уверен, что после этого сможешь достаточно скоро подняться в глазах общественности?
— Я говорю тебе об этом, Томпсон, не потому, что спрашиваю твоего совета, а потому, что хочу дать совет тебе. Брак распался. Страна достаточно развитая, чтобы принять это, если же нет…
— Что, если нет?
— Если нет, то есть множество путей, которыми я мог бы помочь в пропаганде наших общих взглядов на судьбы нации и борьбу за мир.
— Ты шутишь…
— Нисколько. — Решительным жестом Роберт дал понять, что предмет обсуждения закрыт, и непринужденно улыбнулся. — Вероятно, мне следует сказать и еще кое-что сейчас, чтобы дать тебе время прийти в себя, поскольку подобные откровения очень трудно до тебя доходят: сразу же после развода я намерен жениться на Алексе Тейлор.
— Алексе Тейлор? Звезде из «Пенсильвания-авеню»?
— Да. — Роберт помолчал, унимая дрожь в голосе, прежде чем продолжить; он не любил лгать, чем бы ни диктовалась ложь, но в данном случае это было очень важно для Алексы, а потому Роберт с легким сердцем сказал:
— Наши отношения начались летом. Уже после того, как я ушел от Хилари. Мы постарались сохранить наши отношения в тайне и хотим, чтобы так оно и оставалось как можно дольше.
Из кабинета сенатора Томпсон Холл вышел покачиваясь, словно получил смертельный удар. Разумеется, удар был нанесен всей политической партии, но для Томпсона он имел еще и сугубо личный характер. В качестве советника президента США Холл получал бы в свои руки огромную власть, но если карьера Роберта Макаллистера ломалась из-за каких-то неразумных чувств…
Нужно действовать. Томпсон подумал о том, что надо собрать наиболее влиятельных лидеров партии и обсудить ситуацию с Робертом. Уже сам развод с дочерью Сэма Баллинджера достаточно скверная штука, но женитьба на актрисе — это политическое самоубийство! Да, разумеется, Алекса Тейлор знаменита и чрезвычайно популярна. Да, в США уже имелся подобный прецедент, но актеры Рейганы[19] пришли из другой эпохи, из истории Голливуда. И Томпсон даже себе не осмеливался признаться в том, насколько Алекса не подходит на роль жены главы государства.
Он понял, что единственной оставшейся его надеждой была сама невеста. Холл понял, что к ней надо будет подойти очень осторожно, дипломатично, и сделать такую попытку должен именно он — Томпсон Холл…
Алекса как раз собиралась покинуть студию, когда позвонил Томпсон. Она не была с ним знакома, но прекрасно знала о том, какую важную роль играет Холл в партии, так же как знала и о том, что Роберт собирался рассказать ему о своей разводе и их свадьбе. Томпсон попросил о встрече с Алексой наедине, и она ответила, что Роберта допоздна не будет дома, и объяснила, как добраться до Роуз-Клиффа.
— Мисс Тейлор, стране нужен Роберт Макаллистер.
— Я знаю, мистер Холл.
— Надеюсь, что так. Это несколько облегчает мою миссию.
— Вашу миссию? — тревожно переспросила Алекса.
— Я хочу просить вас пересмотреть свои планы выйти замуж за Макаллистера.
— Понимаю. Вы убеждены, что я помешаю политической карьере Роберта?
— Боюсь, что так. Вы актриса, мисс Тейлор. И хотя ваш образ жизни может пленять и очаровывать средних американцев…
— Этот образ жизни неприличен для будущей первой леди? Много секса и наркотиков?
— Алекса, — терпеливо стал объяснять Томпсон, в голосе которого звучала снисходительность, — когда Роберт начнет кампанию за пост президента страны, другая партия не пожалеет никаких средств, чтобы раскопать мельчайшие подробности вашей жизни. Нехорошие парни понимают, что открытие некоторых скандальных подробностей вашего далекого прошлого — фотографии в обнаженном виде, когда вы были начинающей актрисой, эксперименты с наркотиками — это единственный шанс свалить Роберта. Они знают, что не найдут скелетов в платяном шкафу сенатора, поэтому исследуют до мельчайших подробностей вашу жизнь.
— Не найдут скелетов и в моем шкафу, Томпсон, — так же терпеливо ответила Алекса, обращаясь к Холлу по имени и великолепно подражая его снисходительному тону. — Я не употребляю наркотики и никогда ими не баловалась. Мне очень повезло с карьерой: я никогда не шла на компромиссы.
— Значит, любой фрагмент вашей жизни может быть воспроизведен перед народом Америки? Потому что так оно и будет.
— Любой фрагмент. Да.
— Что ж, великолепно, у меня гора с плеч свалилась! — Томпсон широко улыбнулся, но то была улыбка опытного политика, неискренняя, нисколько не смягчившая впечатления от того, что он сказал далее:
— В таком случае вы не будете возражать, если я проведу в отношении вас расследование.
— Вы… что сделаете?
— Проведу расследование. — Улыбка исчезла с лица Томпсона, а в голосе появилась угроза. — О, вы, по всей видимости, возражаете? И это дает мне повод предположить: все-таки что-то можно найти.
— Нет. Однако я возмущена вмешательством в мою личную жизнь и полагаю, Роберт тоже не станет этого терпеть.
— Сенатор будет раздосадован как черт, но он стерпит. К слову сказать, я надеялся, этот разговор останется между нами, но, если вы хотите, чтобы Роберт знал, я без особого труда смогу объяснить причины, вынудившие меня так поступить. Как я уже сказал, мы должны знать заранее, нет ли чего-то такого, о чем вы давно забыли и что, будучи поданным определенным образом, вызовет большой скандал. Зная о таких фактах, мы сможем предотвратить негативные последствия и представить достойную версию истории. Роберт посчитает мои действия преждевременными и придет в ярость оттого, что я предполагаю найти нечто, побуждающее вас пересмотреть свои планы на брак, но он прекрасно понимает, что тщательное изучение вашей биографии будет проведено в любом случае. Таким образом, мисс Тейлор, я изложил свои аргументы в пользу расследования, а каковы ваши доводы против расследования?
— Меня оно раздражает. И только. Так что проверяйте меня.
— Вы расскажете о нашем разговоре Роберту?
— Полагаю, что нет, но при условии: вы первой поставите меня в известность, если откопаете нечто сомнительное.
— Я скажу вам об этом первой, но тоже при условии: если обнаружится нечто, что, по моему мнению, сможет повредить карьере Роберта, вы обещаете серьезно пересмотреть свои планы на брак.
— Мне легко дать такое обещание, мистер Холл, потому что я знаю, что вы ничего не найдете.
— В таком случае я буду первым, кто пожелает вам всего наилучшего в семейной жизни.
— Благодарю вас, — улыбнулась Алекса и тут же полюбопытствовала:
— Сколько времени займет расследование?
— Несколько месяцев. Но к Рождеству оно точно будет завершено.
«Вы действительно хотите найти что-то, не так ли, Томпсон Холл?» — подумала Алекса, слушая удаляющийся шум мотора машины Холла, а затем звук тормозов, когда он вошел в первый опасный поворот на слишком большой скорости.
Каким бы мастером политических игр ни был Холл, но глаза выдали его, когда он обещал первым пожелать счастья, если только не обнаружится ничего существенного. Алекса понимала, что не нравится Холлу и никогда не понравится, но каким-то странным образом увидела в его враждебности пользу для себя. Томпсон будет копаться в прошлом Алексы так, как это делал бы враг: методично выискивая изъяны в ее биографии, ничего не упуская, хватаясь за любую зацепку.
Если ее столь тщательно скрываемой тайне суждено быть раскрытой, скрупулезное расследование это сделает. Но если сокровенный секрет останется нераскрытым, Алекса сможет навсегда забыть о своих тревогах. Она будет знать, что Кэти в безопасности и всегда будет в безопасности, так же как и собственная жизнь Алексы и ее любовь к Роберту.
Томпсон сказал, что расследование завершится к Рождеству. Но не поймет ли она еще задолго до Рождества, что должна отказаться от Роберта и их любви? Через три недели они проведут уик-энд в Ричмонде, с Бринн, Стивеном и Кэти. Не почувствует ли в этот уик-энд Алекса, что должна попрощаться с Робертом, чтобы защитить себя от муки всегда быть лишь гостьей в жизни своей любимой дочери?
Глава 25
— Я говорил тебе когда-нибудь, родная, что мои обязательства перед обществом стали определеннее и тверже в тот самый момент, как я полюбил тебя?
— Нет, — прошептала Алекса; она не подняла глаз, и очень кстати, потому что взгляд ее мгновенно приобрел совсем иное выражение, как только Роберт продолжил свое признание.
— И после этого я был уверен, что сильнее эти чувства уже быть не могут. Но такое случилось в тот момент, когда я впервые взял на руки Кэти. Она так невинна, она как радостная надежда. Тогда я твердо пообещал, что не пожалею сил, чтобы сделать этот мир спокойным и желанным местом для такого бесценного существа.
«Ах, Роберт, я тоже дала твердое обещание нашей малышке, твоей сестре, своему сердцу и тебе».
Обеденный перерыв закончился слишком быстро. И Роберт, прежде чем покинуть гримерную, пошутил, что, если бы Алексе не надо было возвращаться на съемки, а ему — ехать домой за вещами, они могли бы прямо сегодня, в Роуз-Клиффе, начать новую, совместную жизнь, которая продлится вечность.
Роберту необходимо было забрать вещи и поговорить с Хилари. Он скрыл свой гнев перед Алексой, но при воспоминании о непонятной боли в ее глазах ярость так захлестнула Роберта, что он отказался от своего плана ехать в Арлингтон. Вместо этого он позвонил Хилари. Роберт больше никогда не хотел ее видеть и теперь, обуреваемый гневом, немного побаивался того, что может натворить при встрече с.бывшей женой.
— Хилари, я должен тебе это вручить.
Она едва узнала этот голос. Обычно звучный, богатый интонациями, сейчас он был пуст, леденяще холоден и лишен малейших намеков на теплоту и жалость.
— Я прекрасно знаю на собственном опыте, на какую ложь ты способна и до чего ты тщеславна, эгоистична и порочна. И все-таки я не представлял, до каких пределов коварства ты можешь дойти, чтобы добиться своего.
— Понимаю, я еще не подала на развод, Роберт. Я должна, была… и я подам. Обещаю!
— Нет, Хилари. Я сам подам на развод, и как можно скорее, — ответил Роберт, удивляясь тому, как хладнокровно он сдерживает свое бешенство. — Но позволь мне кое-что тебе пообещать, и поверь, уж я непременно сдержу свое обещание. Как только мы получим развод, как только я наконец освобожусь от тебя, я тут же женюсь на Алексе Тейлор, которую люблю всем сердцем.
— Томпсон! — окликнул Роберт человека, шедшего впереди.
Томпсон Холл обернулся, при виде сенатора приветливая улыбка расплылась на его широком лице. Роберт был яркой звездой на политическом небосклоне, и, как один из стратегов партии, Томпсон намеревался оказывать ему всевозможную помощь. Конечно, Холл прекрасно знал, что Макаллистер не очень-то и нуждается в помощи. Томпсон просто будет поддерживать его на блестящем пути к власти.
— Доброе утро, Роберт!
— Доброе утро. У тебя есть минутка?
— Для тебя? Всегда!
Они направились в офис Роберта, обсуждая какие-то пустяки, пока за ними не закрылась тяжелая дубовая дверь кабинета сенатора. Макаллистер сразу приступил к делу:
— Томпсон, мы с Хилари разводимся. Мой адвокат представит необходимые документы в окружной суд Арлингтона сегодня после обеда. Полагаю, что репортеры не преминут заметить, кто подает на развод, а потому хочу заранее предупредить тебя и службу по связям с общественностью. Сомневаюсь, что это событие вызовет лишь небольшую волну любопытства, а потому считаю, что ответ должен быть приготовлен заранее.
— Ответ? А какой тут может быть ответ?
— Что ты скажешь насчет правды? Мы с Хилари решили развестись почти десять месяцев назад. Мы оставались вместе до конца мая в основном из-за торжеств в честь Сэма и с тех пор живем раздельно.
— Роберт, ты должен хорошо все обдумать и отказаться от развода.
— Что?
— Развод с Хилари очень неразумен с политической точки зрения. Ты уверен, что после этого сможешь достаточно скоро подняться в глазах общественности?
— Я говорю тебе об этом, Томпсон, не потому, что спрашиваю твоего совета, а потому, что хочу дать совет тебе. Брак распался. Страна достаточно развитая, чтобы принять это, если же нет…
— Что, если нет?
— Если нет, то есть множество путей, которыми я мог бы помочь в пропаганде наших общих взглядов на судьбы нации и борьбу за мир.
— Ты шутишь…
— Нисколько. — Решительным жестом Роберт дал понять, что предмет обсуждения закрыт, и непринужденно улыбнулся. — Вероятно, мне следует сказать и еще кое-что сейчас, чтобы дать тебе время прийти в себя, поскольку подобные откровения очень трудно до тебя доходят: сразу же после развода я намерен жениться на Алексе Тейлор.
— Алексе Тейлор? Звезде из «Пенсильвания-авеню»?
— Да. — Роберт помолчал, унимая дрожь в голосе, прежде чем продолжить; он не любил лгать, чем бы ни диктовалась ложь, но в данном случае это было очень важно для Алексы, а потому Роберт с легким сердцем сказал:
— Наши отношения начались летом. Уже после того, как я ушел от Хилари. Мы постарались сохранить наши отношения в тайне и хотим, чтобы так оно и оставалось как можно дольше.
Из кабинета сенатора Томпсон Холл вышел покачиваясь, словно получил смертельный удар. Разумеется, удар был нанесен всей политической партии, но для Томпсона он имел еще и сугубо личный характер. В качестве советника президента США Холл получал бы в свои руки огромную власть, но если карьера Роберта Макаллистера ломалась из-за каких-то неразумных чувств…
Нужно действовать. Томпсон подумал о том, что надо собрать наиболее влиятельных лидеров партии и обсудить ситуацию с Робертом. Уже сам развод с дочерью Сэма Баллинджера достаточно скверная штука, но женитьба на актрисе — это политическое самоубийство! Да, разумеется, Алекса Тейлор знаменита и чрезвычайно популярна. Да, в США уже имелся подобный прецедент, но актеры Рейганы[19] пришли из другой эпохи, из истории Голливуда. И Томпсон даже себе не осмеливался признаться в том, насколько Алекса не подходит на роль жены главы государства.
Он понял, что единственной оставшейся его надеждой была сама невеста. Холл понял, что к ней надо будет подойти очень осторожно, дипломатично, и сделать такую попытку должен именно он — Томпсон Холл…
Алекса как раз собиралась покинуть студию, когда позвонил Томпсон. Она не была с ним знакома, но прекрасно знала о том, какую важную роль играет Холл в партии, так же как знала и о том, что Роберт собирался рассказать ему о своей разводе и их свадьбе. Томпсон попросил о встрече с Алексой наедине, и она ответила, что Роберта допоздна не будет дома, и объяснила, как добраться до Роуз-Клиффа.
— Мисс Тейлор, стране нужен Роберт Макаллистер.
— Я знаю, мистер Холл.
— Надеюсь, что так. Это несколько облегчает мою миссию.
— Вашу миссию? — тревожно переспросила Алекса.
— Я хочу просить вас пересмотреть свои планы выйти замуж за Макаллистера.
— Понимаю. Вы убеждены, что я помешаю политической карьере Роберта?
— Боюсь, что так. Вы актриса, мисс Тейлор. И хотя ваш образ жизни может пленять и очаровывать средних американцев…
— Этот образ жизни неприличен для будущей первой леди? Много секса и наркотиков?
— Алекса, — терпеливо стал объяснять Томпсон, в голосе которого звучала снисходительность, — когда Роберт начнет кампанию за пост президента страны, другая партия не пожалеет никаких средств, чтобы раскопать мельчайшие подробности вашей жизни. Нехорошие парни понимают, что открытие некоторых скандальных подробностей вашего далекого прошлого — фотографии в обнаженном виде, когда вы были начинающей актрисой, эксперименты с наркотиками — это единственный шанс свалить Роберта. Они знают, что не найдут скелетов в платяном шкафу сенатора, поэтому исследуют до мельчайших подробностей вашу жизнь.
— Не найдут скелетов и в моем шкафу, Томпсон, — так же терпеливо ответила Алекса, обращаясь к Холлу по имени и великолепно подражая его снисходительному тону. — Я не употребляю наркотики и никогда ими не баловалась. Мне очень повезло с карьерой: я никогда не шла на компромиссы.
— Значит, любой фрагмент вашей жизни может быть воспроизведен перед народом Америки? Потому что так оно и будет.
— Любой фрагмент. Да.
— Что ж, великолепно, у меня гора с плеч свалилась! — Томпсон широко улыбнулся, но то была улыбка опытного политика, неискренняя, нисколько не смягчившая впечатления от того, что он сказал далее:
— В таком случае вы не будете возражать, если я проведу в отношении вас расследование.
— Вы… что сделаете?
— Проведу расследование. — Улыбка исчезла с лица Томпсона, а в голосе появилась угроза. — О, вы, по всей видимости, возражаете? И это дает мне повод предположить: все-таки что-то можно найти.
— Нет. Однако я возмущена вмешательством в мою личную жизнь и полагаю, Роберт тоже не станет этого терпеть.
— Сенатор будет раздосадован как черт, но он стерпит. К слову сказать, я надеялся, этот разговор останется между нами, но, если вы хотите, чтобы Роберт знал, я без особого труда смогу объяснить причины, вынудившие меня так поступить. Как я уже сказал, мы должны знать заранее, нет ли чего-то такого, о чем вы давно забыли и что, будучи поданным определенным образом, вызовет большой скандал. Зная о таких фактах, мы сможем предотвратить негативные последствия и представить достойную версию истории. Роберт посчитает мои действия преждевременными и придет в ярость оттого, что я предполагаю найти нечто, побуждающее вас пересмотреть свои планы на брак, но он прекрасно понимает, что тщательное изучение вашей биографии будет проведено в любом случае. Таким образом, мисс Тейлор, я изложил свои аргументы в пользу расследования, а каковы ваши доводы против расследования?
— Меня оно раздражает. И только. Так что проверяйте меня.
— Вы расскажете о нашем разговоре Роберту?
— Полагаю, что нет, но при условии: вы первой поставите меня в известность, если откопаете нечто сомнительное.
— Я скажу вам об этом первой, но тоже при условии: если обнаружится нечто, что, по моему мнению, сможет повредить карьере Роберта, вы обещаете серьезно пересмотреть свои планы на брак.
— Мне легко дать такое обещание, мистер Холл, потому что я знаю, что вы ничего не найдете.
— В таком случае я буду первым, кто пожелает вам всего наилучшего в семейной жизни.
— Благодарю вас, — улыбнулась Алекса и тут же полюбопытствовала:
— Сколько времени займет расследование?
— Несколько месяцев. Но к Рождеству оно точно будет завершено.
«Вы действительно хотите найти что-то, не так ли, Томпсон Холл?» — подумала Алекса, слушая удаляющийся шум мотора машины Холла, а затем звук тормозов, когда он вошел в первый опасный поворот на слишком большой скорости.
Каким бы мастером политических игр ни был Холл, но глаза выдали его, когда он обещал первым пожелать счастья, если только не обнаружится ничего существенного. Алекса понимала, что не нравится Холлу и никогда не понравится, но каким-то странным образом увидела в его враждебности пользу для себя. Томпсон будет копаться в прошлом Алексы так, как это делал бы враг: методично выискивая изъяны в ее биографии, ничего не упуская, хватаясь за любую зацепку.
Если ее столь тщательно скрываемой тайне суждено быть раскрытой, скрупулезное расследование это сделает. Но если сокровенный секрет останется нераскрытым, Алекса сможет навсегда забыть о своих тревогах. Она будет знать, что Кэти в безопасности и всегда будет в безопасности, так же как и собственная жизнь Алексы и ее любовь к Роберту.
Томпсон сказал, что расследование завершится к Рождеству. Но не поймет ли она еще задолго до Рождества, что должна отказаться от Роберта и их любви? Через три недели они проведут уик-энд в Ричмонде, с Бринн, Стивеном и Кэти. Не почувствует ли в этот уик-энд Алекса, что должна попрощаться с Робертом, чтобы защитить себя от муки всегда быть лишь гостьей в жизни своей любимой дочери?
Глава 25
—Добро пожаловать! — Карие глаза Бринн сияли счастьем. — Мы со Стивеном так рады за вас обоих!
— Спасибо, Бринн. Мне очень повезло, — спокойно ответила Алекса, пытаясь сосредоточиться, но думая только о том, что драгоценная малютка находится совсем рядом.
Алекса сжала кулаки, засунула их поглубже в карманы пальто, держась на расстоянии от Роберта. Пальцы уже предавали Алексу (на гала-представлении!), похолодев и впившись в ладонь спутника, и она знала, что сейчас может произойти то же самое, если только любимый возьмет ее за руку, дрожавшую от радости и страха.
— Это мне повезло, — возразил Роберт.
— Это уж точно, Роберт! — согласилась Бринн с очаровательной сестринской иронией. — И не забывай об этом!
— Не забуду. Никогда, ни на секунду, — добавил он нежно, обращаясь к Алексе. — Но мы горим нетерпением лицезреть твоего мужа и вашу дочку. У меня такое впечатление, что они где-то вместе.
— Естественно. Они в комнате Кэти.
— Как ты вскоре убедишься, Алекса, по всем этим игрушкам, одеялам и подушечкам, определение «комната Кэти» применимо к любой комнате в этом доме, — пояснил Роберт.
— Вполне справедливо, — рассмеялась Бринн. — Но сейчас Кэти находится в своей спальне. Папочка, который не имеет возможности проводить с дочерью напролет каждый день, не сомкнув глаз, играет с ней с самого рассвета. Сейчас он старается убедить дитя, что непродолжительный сон — совсем неплохая идея. Стивен уже довольно давно там, и это означает только одно: доводы его недостаточно убедительны, несмотря на то что Кэти уже совершенно сонная.
— Настолько сонная, что ее большие карие глаза наконец-то сомкнулись, несмотря на нечеловеческое усилие воли продолжить игру, — добавил появившийся в прихожей Стивен. — Я пообещал Кэти, что, как только проснется, она сразу увидит своего дядюшку Роберта и познакомится со своей тетушкой Алексой.
— Со стопроцентной вероятностью можно предположить, что мы со Стивеном до пробуждения Кэти только о ней и будем говорить, — смущенно добавила Бринн.
— В этом нет ничего удивительного, — заметил Роберт.
— Я понимаю, что нет. Но, с другой стороны, нам страшно хочется услышать о вас и ваших планах.
— Наши планы просты и замечательны. Мы с Алексой собираемся провести остаток жизни вместе. И хотим пожениться в День святого Валентина.
— Очень романтично, — улыбнулась Бринн. — И возможно, более благоразумно, чем прежний план жениться сразу же после развода.
— Да, — согласился Роберт, как согласился и две недели назад с доводами Алексы.
Женитьба сразу же после получения развода, по ее словам, могла привлечь к себе общественное внимание, которого они столь тщательно избегали. А в феврале закончатся сезонные съемки «Пенсильвания-авеню», и Алекса сможет все свое время посвятить долгожданной роли жены. Нельзя не учитывать и того, что развод Роберта и Хилари Макаллистер состоится девятнадцатого декабря — в годовщину смерти Марион и Артура Стерлинг.
Мужчины отправились купить вина к ужину. Женщины были на кухне: Бринн раскатывала пирог, а Алекса просто смотрела.
— Как твоя сестра? — час спустя поинтересовалась Бринн.
— У нее все хорошо, — спокойно ответила Алекса, хотя слова «твоя сестра» вызвали в ней теплую волну.
Волна была ласковой, приятной, потому что со времени последнего приезда Кэтрин в Роуз-Клифф они постоянно общались через океан по телефону. Алекса рассказала сестре правду о Роберте, что именно он был ее тайной любовью и отцом ее ребенка; Кэт приняла непростое решение сестры проститься с любовью, сочувствовала и желала, как всегда, Алексе счастья. — Мне кажется, Кэт тоже влюбилась. Думаю, что она полюбила Алена Кастиля.
— Принца острова Радуги? В самом деле?
— Да, правда. Она сейчас в турне по Европе, и насколько я понимаю, Ален не пропускает ни одного концерта Кэтрин, а те редкие дни, когда нет выступлений, они проводят во дворце. — Алекса улыбнулась. — Голос ее звучит совершенно счастливо, и мне кажется, их отношения достаточно серьезны.
— Я помню, как сильно принц понравился Марион и Артуру, с каким восторгом они рассказывали о его галантности и обаянии. Кажется, они находили Алена великолепным.
— Да, я тоже так думаю, — согласилась Алекса и нахмурилась. — Но я сомневаюсь, стоит ли Джеймсу говорить о Кэт и Алене, потому что уверена, любое упоминание об Иле вызовет у него горькие воспоминания о трагедии.
— Так ты ему не сказала?
— Нет, да у меня и не было случая. Несколько месяцев его нет в стране: он ведет какие-то очень важные переговоры в Колумбии. Джеймс даже не знает о нас с Робертом.
— Могут возникнуть проблемы? Вы с Джеймсом…
— Нет, никаких проблем не будет. Мы с Джеймсом очень близкие друзья.
— Как он, Алекса? — неожиданно спросила Бринн. — Мы тоже раньше были близки с Джеймсом, но после смерти Марион и Артура он сильно изменился. Уверена, Роберт сказал тебе, что именно Джеймс устроил нам удочерение Кэти, даже сам привез ее к нам. — Бринн вздохнула. — Он так много сделал для нас со Стивеном. Мне очень хотелось бы помочь Джеймсу. Как думаешь, что бы я могла сделать?
— Не знаю, Бринн. Джеймс всегда был очень замкнутым человеком, а после гибели родителей совсем ушел в себя… — Алекса запнулась на полуслове, услышав самый замечательный звук на свете — звук, который способна услышать только мать, — звук, который услышали и Алекса, и Бринн одновременно.
— Ты тоже?.. — спросила Бринн.
— Кажется, да.
— Даже Стивен не всегда слышит… Я должна подойти к Кэти, пока она не проснулась окончательно и не испугалась.
Бринн уже наполовину сделала узор на вишневом пироге, но бросила это ставшее второстепенным занятие и поспешила вымыть руки, прежде чем отправиться к Кэти.
— Я была бы рада пойти и успокоить ее, — тихо предложила Алекса. — Если только это ее не испугает.
— О, спасибо. Нет, она не испугается. Такое впечатление, что Кэти точно и безошибочно определяет людей, которые ее любят. — И добавила с гордостью и любовью:
— Я совершенно уверена, что ты тоже полюбишь нашу малышку.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Отлично. Тогда я закончу пирог, а ты займешься Кэти. Ее комнатка наверху, вторая дверь налево.
Вернувшись из своих сказочных снов в спокойную и счастливую реальность, Кэти проворковала привет освещавшему ее комнату солнышку. Постояв минуту в дверях, Алекса послушала издаваемые дочкой веселые звуки, потом на ватных ногах подошла к розово-белой кроватке.
«О, да ты очень хорошенькая, да?» — безмолвно спросила она, глядя сквозь пелену слез на улыбающуюся малышку. В красивом личике Кэти Алекса увидела черты Роберта. Роберта и Бринн, и если бы кто-нибудь пригляделся к девочке повнимательнее, он наверняка заметил бы и тонкие черты самой Алексы, хотя сама она этого не видела.
«Такая хорошенькая и такая счастливая!» — подумала Алекса, глядя на улыбающуюся Кэти, в карих любопытных глазах которой сияло беспечное «здравствуй!» новому, смотревшему на нее с любовью лицу. Лицо Алексы, разумеется, было незнакомо Кэти. Даже если бы крошка и могла запомнить лицо, взглянувшее на нее с такой же любовью в первые минуты после ее рождения, в памяти ребенка запечатлелся бы образ с черными волосами и голубыми глазами, но не женщина, которую она видела сейчас.
«Никаких тебе забот, моя дорогая! — пожелала Алекса. — Только счастья, моя маленькая любовь». И, разлепив наконец пересохшие губы, она прошептала:
— Здравствуй, малышка Кэти.
Шепот Алексы был наполнен той же нежностью, с какой она говорила с дочерью сразу же после ее рождения, в те несколько драгоценных мгновений, что они были наедине. При звуках мягкого, ласкового голоса Алексы на лице Кэти появилось выражение замешательства, недоумения, а ее большие удивленные глаза пристальнее вгляделись в склонившееся над ней незнакомое лицо.
«О, неужели это возможно? Неужели она узнала меня?» — поразилась Алекса, и горячие слезы потекли по ее щекам. Она осторожно, очень бережно взяла дочь из кроватки и заключила в свои объятия. Кэти продолжала внимательно изучать лицо Алексы, ее крошечные ручки потянулись к мокрым от слез щекам.
— Ах Кэти, Кэти! — прошептала Алекса, в ее полном любви голосе слышались недоумение, замешательство, а не счастье и не радость.
«Я не должна больше произносить ни слова, — сказала себе Алекса. — Не хочу беспокоить Кэти, смущать ее, печалить — ни на минуту, даже если…»
Значило ли это, что она все же прощается с Робертом и их любовью? До сегодняшнего дня Алекса часто задавалась вопросом, не следует ли ей покинуть любимого, чтобы защитить себя и свою тайну? Теперь она точно знала: в этом нет необходимости. Величайшее счастье видеть Кэти перевешивало тяжесть потери.
С того самого момента когда Алекса узнала о беременности, любое принимаемое решение было направлено на то, чтобы ее ребенок был счастлив. А не лучше ли Кэти никогда больше не слышать голоса Алексы? Не станет ли для Кэти «тетушка Алекса» постоянным источником беспокойства?
Она не произнесла больше ни слова, просто прижала к себе дочурку, целовала ее темные кудряшки и, покачивая, запоминала тепло Кэти, ее запах, ее сладость и боролась со страхом, что подобных мгновений больше никогда не будет.
Так и застала их Бринн. Какое-то время она просто смотрела, радуясь удивительной взаимной нежности двух этих только что узнавших друг друга существ.
«До чего же милая и любящая эта Алекса! — думала Бринн, наблюдая за трогательной сценой и вспоминая доброту Алексы в ту кошмарную августовскую ночь. — Как же повезло Роберту, что он встретил такую женщину! Наконец-то счастье улыбнулось моему любимому брату».
Радость за Роберта и Алексу заставила Бринн невольно вспомнить и о своем. До чего же благословенна судьба! Чудо-Кэти была щедро подаренным счастьем. Но, словно и этого было недостаточно, с Бринн произошло еще одно маленькое чудо: в теле ее затеплилась крошечная новая жизнь.
Бринн никому не сказала об этой новой жизни — только Кэти.
«Ах Кэти, Кэти! У тебя будет младшая сестричка или братик. Как насчет сестрички? Да, я тоже так думаю. И еще я думаю, мое маленькое бесценное чудо, — добавила Бринн, сама удивляясь своей уверенности, — что это дитя появилось во мне благодаря тебе. Может быть, оно чувствует, сколько радости и любви испытываем все мы, потому что у нас есть ты, моя маленькая Кэти?»
Плоду Бринн было два с половиной месяца — ровно столько же, сколько сейчас Кэти: сокровище любви было зачато именно в ночь рождения Кэти, после звонка Джеймса, когда они со Стивеном позабыли от счастья о мерах предосторожности, которые теперь постоянно применяли, дабы не испытывать боль возможной очередной потери. Ребенок уже на шесть недель прожил дольше, чем дети, ранее потерянные Бринн, и доктор был настроен очень оптимистично, но Бринн все же еще ничего не говорила Стивену. И не скажет, пока не убедится окончательно, а это произойдет, возможно, гораздо раньше, чем ее тайна станет заметна.
— Что-то не слышно беспокойного ребенка, — тихо сказала Бринн.
Как только ее голос разбил этот волшебный миг, Алекса, совершенно потерявшая чувство времени, на какое-то мгновение смутилась. Но совсем другая реакция была у Кэти. При звуке голоса Бринн ее карие глазки заблестели, милое личико вспыхнуло, и крошка повернулась точно на этот звук, так хорошо ей знакомый, — звук материнского голоса.
— Она совсем не беспокойная, — возразила Алекса, тут же взяв себя в руки и пристально всматриваясь в Кэти: смутное беспокойство, возникшее при звуках ее голоса, было совершенно забыто.
— Она всегда такая, — сказала Бринн, принимая у Алексы развеселившуюся дочь.
— Ну, как тут моя маленькая девочка? Хорошо поспала? Ах, Кэти, Кэти, посмотри на свои розовенькие щечки! Тебе нужно было как следует отдохнуть, потому что вы с папочкой уж очень долго резвились, да?
Какое-то время она радостно ворковала с Кэти, после чего снова взглянула на Алексу. И тут же на милое лицо Бринн легла тень.
— Алекса, ты плакала?
— Слезы счастья, Бринн. Я так счастлива за тебя и Стивена… и за Кэти.
— Спасибо тебе, — прошептала Бринн, в глазах которой тоже появились слезы. — Я до сих пор не могу поверить в это чудо. Сердце мое замирает при каждом телефонном звонке.
— Но я считала, что удочерение было закрытым. Джеймс наверняка предпринял все меры, чтобы биологическая мать не могла разыскать девочку.
— Да, это так. Но все же…
— Кэти — твоя дочь, Бринн, — со спокойной уверенностью произнесла Алекса и повторила про себя: «Я дала обет любви, и я никогда его не нарушу».
Сейчас она уже говорила своим обычным голосом, а не тем особенным, каким только что беседовала со своей маленькой дочерью, видя на личике Кэти полное умиротворение. Убежденная в том, что ей не придется прощаться с Кэти, скрывая свое волнение, Алекса сказала:
— Она твоя дочь, Бринн.
Джеймс вернулся из Колумбии первого ноября. Единственной интересной весточкой в ожидавшей его почте была записка, доставленная персонально и датированная двумя неделями раньше: «Джеймс, у меня есть прекрасные новости. Позвони мне. С любовью, Алекса». Она не стала раскрывать свои новости по телефону, но через тридцать минут после звонка Джеймса уже стояла на пороге его дома в Инвернессе.
— Спасибо, Бринн. Мне очень повезло, — спокойно ответила Алекса, пытаясь сосредоточиться, но думая только о том, что драгоценная малютка находится совсем рядом.
Алекса сжала кулаки, засунула их поглубже в карманы пальто, держась на расстоянии от Роберта. Пальцы уже предавали Алексу (на гала-представлении!), похолодев и впившись в ладонь спутника, и она знала, что сейчас может произойти то же самое, если только любимый возьмет ее за руку, дрожавшую от радости и страха.
— Это мне повезло, — возразил Роберт.
— Это уж точно, Роберт! — согласилась Бринн с очаровательной сестринской иронией. — И не забывай об этом!
— Не забуду. Никогда, ни на секунду, — добавил он нежно, обращаясь к Алексе. — Но мы горим нетерпением лицезреть твоего мужа и вашу дочку. У меня такое впечатление, что они где-то вместе.
— Естественно. Они в комнате Кэти.
— Как ты вскоре убедишься, Алекса, по всем этим игрушкам, одеялам и подушечкам, определение «комната Кэти» применимо к любой комнате в этом доме, — пояснил Роберт.
— Вполне справедливо, — рассмеялась Бринн. — Но сейчас Кэти находится в своей спальне. Папочка, который не имеет возможности проводить с дочерью напролет каждый день, не сомкнув глаз, играет с ней с самого рассвета. Сейчас он старается убедить дитя, что непродолжительный сон — совсем неплохая идея. Стивен уже довольно давно там, и это означает только одно: доводы его недостаточно убедительны, несмотря на то что Кэти уже совершенно сонная.
— Настолько сонная, что ее большие карие глаза наконец-то сомкнулись, несмотря на нечеловеческое усилие воли продолжить игру, — добавил появившийся в прихожей Стивен. — Я пообещал Кэти, что, как только проснется, она сразу увидит своего дядюшку Роберта и познакомится со своей тетушкой Алексой.
— Со стопроцентной вероятностью можно предположить, что мы со Стивеном до пробуждения Кэти только о ней и будем говорить, — смущенно добавила Бринн.
— В этом нет ничего удивительного, — заметил Роберт.
— Я понимаю, что нет. Но, с другой стороны, нам страшно хочется услышать о вас и ваших планах.
— Наши планы просты и замечательны. Мы с Алексой собираемся провести остаток жизни вместе. И хотим пожениться в День святого Валентина.
— Очень романтично, — улыбнулась Бринн. — И возможно, более благоразумно, чем прежний план жениться сразу же после развода.
— Да, — согласился Роберт, как согласился и две недели назад с доводами Алексы.
Женитьба сразу же после получения развода, по ее словам, могла привлечь к себе общественное внимание, которого они столь тщательно избегали. А в феврале закончатся сезонные съемки «Пенсильвания-авеню», и Алекса сможет все свое время посвятить долгожданной роли жены. Нельзя не учитывать и того, что развод Роберта и Хилари Макаллистер состоится девятнадцатого декабря — в годовщину смерти Марион и Артура Стерлинг.
Мужчины отправились купить вина к ужину. Женщины были на кухне: Бринн раскатывала пирог, а Алекса просто смотрела.
— Как твоя сестра? — час спустя поинтересовалась Бринн.
— У нее все хорошо, — спокойно ответила Алекса, хотя слова «твоя сестра» вызвали в ней теплую волну.
Волна была ласковой, приятной, потому что со времени последнего приезда Кэтрин в Роуз-Клифф они постоянно общались через океан по телефону. Алекса рассказала сестре правду о Роберте, что именно он был ее тайной любовью и отцом ее ребенка; Кэт приняла непростое решение сестры проститься с любовью, сочувствовала и желала, как всегда, Алексе счастья. — Мне кажется, Кэт тоже влюбилась. Думаю, что она полюбила Алена Кастиля.
— Принца острова Радуги? В самом деле?
— Да, правда. Она сейчас в турне по Европе, и насколько я понимаю, Ален не пропускает ни одного концерта Кэтрин, а те редкие дни, когда нет выступлений, они проводят во дворце. — Алекса улыбнулась. — Голос ее звучит совершенно счастливо, и мне кажется, их отношения достаточно серьезны.
— Я помню, как сильно принц понравился Марион и Артуру, с каким восторгом они рассказывали о его галантности и обаянии. Кажется, они находили Алена великолепным.
— Да, я тоже так думаю, — согласилась Алекса и нахмурилась. — Но я сомневаюсь, стоит ли Джеймсу говорить о Кэт и Алене, потому что уверена, любое упоминание об Иле вызовет у него горькие воспоминания о трагедии.
— Так ты ему не сказала?
— Нет, да у меня и не было случая. Несколько месяцев его нет в стране: он ведет какие-то очень важные переговоры в Колумбии. Джеймс даже не знает о нас с Робертом.
— Могут возникнуть проблемы? Вы с Джеймсом…
— Нет, никаких проблем не будет. Мы с Джеймсом очень близкие друзья.
— Как он, Алекса? — неожиданно спросила Бринн. — Мы тоже раньше были близки с Джеймсом, но после смерти Марион и Артура он сильно изменился. Уверена, Роберт сказал тебе, что именно Джеймс устроил нам удочерение Кэти, даже сам привез ее к нам. — Бринн вздохнула. — Он так много сделал для нас со Стивеном. Мне очень хотелось бы помочь Джеймсу. Как думаешь, что бы я могла сделать?
— Не знаю, Бринн. Джеймс всегда был очень замкнутым человеком, а после гибели родителей совсем ушел в себя… — Алекса запнулась на полуслове, услышав самый замечательный звук на свете — звук, который способна услышать только мать, — звук, который услышали и Алекса, и Бринн одновременно.
— Ты тоже?.. — спросила Бринн.
— Кажется, да.
— Даже Стивен не всегда слышит… Я должна подойти к Кэти, пока она не проснулась окончательно и не испугалась.
Бринн уже наполовину сделала узор на вишневом пироге, но бросила это ставшее второстепенным занятие и поспешила вымыть руки, прежде чем отправиться к Кэти.
— Я была бы рада пойти и успокоить ее, — тихо предложила Алекса. — Если только это ее не испугает.
— О, спасибо. Нет, она не испугается. Такое впечатление, что Кэти точно и безошибочно определяет людей, которые ее любят. — И добавила с гордостью и любовью:
— Я совершенно уверена, что ты тоже полюбишь нашу малышку.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Отлично. Тогда я закончу пирог, а ты займешься Кэти. Ее комнатка наверху, вторая дверь налево.
Вернувшись из своих сказочных снов в спокойную и счастливую реальность, Кэти проворковала привет освещавшему ее комнату солнышку. Постояв минуту в дверях, Алекса послушала издаваемые дочкой веселые звуки, потом на ватных ногах подошла к розово-белой кроватке.
«О, да ты очень хорошенькая, да?» — безмолвно спросила она, глядя сквозь пелену слез на улыбающуюся малышку. В красивом личике Кэти Алекса увидела черты Роберта. Роберта и Бринн, и если бы кто-нибудь пригляделся к девочке повнимательнее, он наверняка заметил бы и тонкие черты самой Алексы, хотя сама она этого не видела.
«Такая хорошенькая и такая счастливая!» — подумала Алекса, глядя на улыбающуюся Кэти, в карих любопытных глазах которой сияло беспечное «здравствуй!» новому, смотревшему на нее с любовью лицу. Лицо Алексы, разумеется, было незнакомо Кэти. Даже если бы крошка и могла запомнить лицо, взглянувшее на нее с такой же любовью в первые минуты после ее рождения, в памяти ребенка запечатлелся бы образ с черными волосами и голубыми глазами, но не женщина, которую она видела сейчас.
«Никаких тебе забот, моя дорогая! — пожелала Алекса. — Только счастья, моя маленькая любовь». И, разлепив наконец пересохшие губы, она прошептала:
— Здравствуй, малышка Кэти.
Шепот Алексы был наполнен той же нежностью, с какой она говорила с дочерью сразу же после ее рождения, в те несколько драгоценных мгновений, что они были наедине. При звуках мягкого, ласкового голоса Алексы на лице Кэти появилось выражение замешательства, недоумения, а ее большие удивленные глаза пристальнее вгляделись в склонившееся над ней незнакомое лицо.
«О, неужели это возможно? Неужели она узнала меня?» — поразилась Алекса, и горячие слезы потекли по ее щекам. Она осторожно, очень бережно взяла дочь из кроватки и заключила в свои объятия. Кэти продолжала внимательно изучать лицо Алексы, ее крошечные ручки потянулись к мокрым от слез щекам.
— Ах Кэти, Кэти! — прошептала Алекса, в ее полном любви голосе слышались недоумение, замешательство, а не счастье и не радость.
«Я не должна больше произносить ни слова, — сказала себе Алекса. — Не хочу беспокоить Кэти, смущать ее, печалить — ни на минуту, даже если…»
Значило ли это, что она все же прощается с Робертом и их любовью? До сегодняшнего дня Алекса часто задавалась вопросом, не следует ли ей покинуть любимого, чтобы защитить себя и свою тайну? Теперь она точно знала: в этом нет необходимости. Величайшее счастье видеть Кэти перевешивало тяжесть потери.
С того самого момента когда Алекса узнала о беременности, любое принимаемое решение было направлено на то, чтобы ее ребенок был счастлив. А не лучше ли Кэти никогда больше не слышать голоса Алексы? Не станет ли для Кэти «тетушка Алекса» постоянным источником беспокойства?
Она не произнесла больше ни слова, просто прижала к себе дочурку, целовала ее темные кудряшки и, покачивая, запоминала тепло Кэти, ее запах, ее сладость и боролась со страхом, что подобных мгновений больше никогда не будет.
Так и застала их Бринн. Какое-то время она просто смотрела, радуясь удивительной взаимной нежности двух этих только что узнавших друг друга существ.
«До чего же милая и любящая эта Алекса! — думала Бринн, наблюдая за трогательной сценой и вспоминая доброту Алексы в ту кошмарную августовскую ночь. — Как же повезло Роберту, что он встретил такую женщину! Наконец-то счастье улыбнулось моему любимому брату».
Радость за Роберта и Алексу заставила Бринн невольно вспомнить и о своем. До чего же благословенна судьба! Чудо-Кэти была щедро подаренным счастьем. Но, словно и этого было недостаточно, с Бринн произошло еще одно маленькое чудо: в теле ее затеплилась крошечная новая жизнь.
Бринн никому не сказала об этой новой жизни — только Кэти.
«Ах Кэти, Кэти! У тебя будет младшая сестричка или братик. Как насчет сестрички? Да, я тоже так думаю. И еще я думаю, мое маленькое бесценное чудо, — добавила Бринн, сама удивляясь своей уверенности, — что это дитя появилось во мне благодаря тебе. Может быть, оно чувствует, сколько радости и любви испытываем все мы, потому что у нас есть ты, моя маленькая Кэти?»
Плоду Бринн было два с половиной месяца — ровно столько же, сколько сейчас Кэти: сокровище любви было зачато именно в ночь рождения Кэти, после звонка Джеймса, когда они со Стивеном позабыли от счастья о мерах предосторожности, которые теперь постоянно применяли, дабы не испытывать боль возможной очередной потери. Ребенок уже на шесть недель прожил дольше, чем дети, ранее потерянные Бринн, и доктор был настроен очень оптимистично, но Бринн все же еще ничего не говорила Стивену. И не скажет, пока не убедится окончательно, а это произойдет, возможно, гораздо раньше, чем ее тайна станет заметна.
— Что-то не слышно беспокойного ребенка, — тихо сказала Бринн.
Как только ее голос разбил этот волшебный миг, Алекса, совершенно потерявшая чувство времени, на какое-то мгновение смутилась. Но совсем другая реакция была у Кэти. При звуке голоса Бринн ее карие глазки заблестели, милое личико вспыхнуло, и крошка повернулась точно на этот звук, так хорошо ей знакомый, — звук материнского голоса.
— Она совсем не беспокойная, — возразила Алекса, тут же взяв себя в руки и пристально всматриваясь в Кэти: смутное беспокойство, возникшее при звуках ее голоса, было совершенно забыто.
— Она всегда такая, — сказала Бринн, принимая у Алексы развеселившуюся дочь.
— Ну, как тут моя маленькая девочка? Хорошо поспала? Ах, Кэти, Кэти, посмотри на свои розовенькие щечки! Тебе нужно было как следует отдохнуть, потому что вы с папочкой уж очень долго резвились, да?
Какое-то время она радостно ворковала с Кэти, после чего снова взглянула на Алексу. И тут же на милое лицо Бринн легла тень.
— Алекса, ты плакала?
— Слезы счастья, Бринн. Я так счастлива за тебя и Стивена… и за Кэти.
— Спасибо тебе, — прошептала Бринн, в глазах которой тоже появились слезы. — Я до сих пор не могу поверить в это чудо. Сердце мое замирает при каждом телефонном звонке.
— Но я считала, что удочерение было закрытым. Джеймс наверняка предпринял все меры, чтобы биологическая мать не могла разыскать девочку.
— Да, это так. Но все же…
— Кэти — твоя дочь, Бринн, — со спокойной уверенностью произнесла Алекса и повторила про себя: «Я дала обет любви, и я никогда его не нарушу».
Сейчас она уже говорила своим обычным голосом, а не тем особенным, каким только что беседовала со своей маленькой дочерью, видя на личике Кэти полное умиротворение. Убежденная в том, что ей не придется прощаться с Кэти, скрывая свое волнение, Алекса сказала:
— Она твоя дочь, Бринн.
Джеймс вернулся из Колумбии первого ноября. Единственной интересной весточкой в ожидавшей его почте была записка, доставленная персонально и датированная двумя неделями раньше: «Джеймс, у меня есть прекрасные новости. Позвони мне. С любовью, Алекса». Она не стала раскрывать свои новости по телефону, но через тридцать минут после звонка Джеймса уже стояла на пороге его дома в Инвернессе.