Студитский Александр. Ущелье Батырлар-Джол

   Вчерашний день был похож на предыдущий, как один вскрываемый суслик на другого. Обход ловушек. Вскрытия. Вечером - сбор в палатке начальника отряда. На сборе подвели итоги восьмимесячных работ. Долго спорили над картой, уточняя путь, пройденный экспедицией... Не тогда ли зашевелилась в мозгу эта беспокойная мысль?
   Борис бросил вырезанные из печени в селезенки кусочки в пробирки, подставленные лаборантом, положил пинцет и ножницы в кювету со спиртом и встал. Работа была закончена. Он вышел из палатки, посмотрел, жмурясь, через очки-консервы на солнце, поднял руки, выставляя на яркий свет ладони и пальцы. Таков был порядок, которому неукоснительно следовали все работающие с трупами животных: солнечный свет нес жесткие ультрафиолетовые лучи, убивающие микробов.
   Так постоял он несколько минут, предаваясь своим мыслям и машинально прислушиваясь к голосам, доносящимся из палатки начальника. Там шел оживленный разговор, что вообще было необычно для дневного, рабочего времени. Густой баритон начальника и мягкий, глуховатый тенор его заместителя прерывал незнакомый женский голос. Женщин в отряде не было, и голос этот удивил Бориса. Он снял консервы, начал стаскивать комбинезон, продолжая прислушиваться. Голоса звучали явным возбуждением. Женщина настаивала на чем-то взволнованным и слегка раздраженным тоном. Бас успокоительно и в то же время недоумевающе рокотал на самых низких нотах.
   Борис заканчивал умывание, когда от палатки начальника донеслось его имя:
   - Карцев, к Василию Федоровичу!
   Итак, очевидно, спорившие не договорились. Но Борису и в голову не пришло, что означал этот вызов для ближайших событий в его жизни. Он наклонился у входа в палатку, вглядываясь в полумрак, откуда доносился густой голос Василия Федоровича.
   - ...Вы поймите, что у нас научная экспедиция... с важным заданием... Все люди на счету... Каждый занят своим делом...
   Карцев плохо различал его собеседницу, так как она сидела спиной к входу. Он увидел только пышные, темные волосы, широкие плечи и загорелую руку на дощатом столе.
   - Нет, вы поймите, если вы апеллируете к интересам науки... - возразила женщина, прерывая Василия Федоровича. - Речь идет о судьбе двух ученых... Может быть, об их жизни и смерти...
   Карцев вошел в палатку, видя, что спорящие его не замечают.
   - Ну, вот и Борис Николаевич, - сказал начальник с заметным облегчением в голосе.
   Женщина быстро повернула голову. Полоска света из щели в потолке палатки мелькнула по загорелому лицу, обрисовав на мгновение темные глаза, отчетливо очерченный яркий рот, блеснувший белыми зубами.
   - Женя Самай... - сказал Карцев, ошеломленный.
   - Я, - ответила девушка спокойно, внимательно всматриваясь в Бориса. Карцев? Я бы вас не узнала.
   Как и тогда, рукопожатие девушки было деловито крепким и кратким. Борис опустился рядом с ней на табурет.
   - Вы знакомы? - спросил Василий Федорович с удивлением.
   - Да, встречались... - с легким замешательством ответил Борис. - Но мне никогда бы и в голову не пришло, что мы сможем встретиться еще раз... И где?.. На овечьих пастбищах. На высоте в две тысячи метров...
   - Почему же? - отозвалась Женя. - Разве вы не знаете, где вы находитесь?
   - Ну, положим, отроги Тянь-Шаня это не Арбат, чтобы рассчитывать на встречу со знакомыми.
   - Да, но если вы разбили лагерь в десяти километрах от ущелья Батырлар-джол...
   - Что вы говорите!
   Брови девушки взметнулись вверх. Она посмотрела на Бориса с насмешливым сожалением:
   - Неужели вы этого не знали?
   - Не приходило в голову, - сказал Карцев и вдруг вспомнил...
   Это и было то, что со вчерашнего вечера засело у него в голове. Молнией мелькнуло - синий карандаш Василия Федоровича, жирной полосой прочертивший последние километры их маршрута. Путь замыкался в долине одного из притоков Нарыма. Да, они приближались к тем местам, где Борису Карцеву выпал случай пережить самые удивительные события в его жизни. Правда, отряд остановился на восточных склонах гор, в то время как ущелье Батырлар-джол прорезало хребет с юга. Это, очевидно, и было причиной того бессознательного странного волнения, овладевшего им, когда он рассматривал карту.
   - Вот, такие дела, - сказал Василий Федорович, откидываясь своим плотным телом назад, чтобы видеть одновременно обоих. - Товарищ просит помощи!.. А мы не имеем возможности ее оказать, к нашему крайнему сожалению.
   - Нет, вы имеете эту возможность, - упрямо возразила девушка, сдвинув, тонкие полукруги бровей, - и вы ее окажете...
   - В чем дело, Женя? - спросил тихо Карцев.
   - Павел и Григорий Степанович пять дней назад пошли в горы, чтобы проникнуть в долину Батырлар-джол с востока, минуя ущелье... Они собирались вернуться через день-два, и до сих пор их нет.
   - И вы хотели бы...
   - Чтобы из вашей группы со мной отправились три человека на поиски, твердо ответила Женя, прямо смотря Борису в глаза. - У вас среди врачей найдутся альпинисты. Как только я услышала, что вы расположились лагерем здесь поблизости, я немедленно направилась сюда.
   - И совершенно напрасно! - загудел недовольным голосом Василий Федорович. - Мы занимаемся важным делом... спешим закончить работы... И если бы в самом деле вы были совсем беспомощной... но ведь у вас есть свой отряд. Вы сами сказали, что тринадцать человек.
   Борис перевел глаза на Женю.
   - Я же вам объясняла, - сказала она с раздражением, - что для такого перехода там нет подходящих людей, иначе бы наши товарищи не отправились вдвоем.
   Василий Федорович сердито откашлялся.
   - Ну, мне об этих переходах судить трудно. Правда я думал, что монбланов и эльбрусов здесь нет.. Но вот вам наш альпинист... Объясните ей, Борис Николаевич.
   - Я полагаю, - твердо сказал Карцев, - что если люди в горах попали в беду, мы обязаны помочь.
   - Вот вам, здравствуйте!-развел руками Василий Федорович. - Какими же реальными возможностями мы обладаем?
   - Мои помощники - оба альпинисты. Правда,они не врачи а зоологи, но из врачей тоже можно найти охотника.
   Василий Федорович встал, вытирая платком шею и лоб, блестящий от пота.
   - Ну, собирайте людей, Карцев. Только смотрите, сами там не сплошайте!
   3.
   ПАВЕЛ положил пятый камень рядом с четырьмя голышами, лежащими ровным рядом на берегу, над водой. Наступило пятое утро этой фантастической жизни - на крошечном клочке суши, на островке, в окружении вод заколдованного озера.
   Ежась от холода, Павел осмотрелся по сторонам. Над водой в косых лучах восходящего солнца дрожал розовый туман, ровной полосой закрывавший подножия далеких гор восточного берега. Слева сквозь туман просвечивал - совсем близко! - северный берег. Справа тянулась полоса мелководья, из которой, как пальмы, вздымались мощные стволы гигантских тростников.
   - Дьявольская ловушка! - пробормотал сквозь зубы Павел, спускаясь по каменистому обрыву.
   Темнела вода, чуть поблескивая тяжелыми, свинцовыми отблесками зари. Стволы тростников уходили в мрачную, непроницаемую черноту. Павел осторожно опустил кончик ботинка в воду.
   Кусая губы от злобы, он выждал, пока нога сквозь кожу ботинка не ощутила легкого удара. Тогда резким рывком он выбросил ногу на берег, сморщив лицо гримасой отвращения. В воздухе мелькнуло длинное полупрозрачное тело странного существа и шлепнулось на землю. Павел придавил его ногой, с омерзением разглядывая панцырь утолщенной головы с темными, неподвижными бусинками глаз и длинными серповидными челюстями, впившимися в кожу ботинка. Вытянутое, расчлененное тело извивалось и дергалось, пытаясь освободиться от придавившей ноги.
   - Черт тебя возьми, - сказал Павел, растаптывая отвратительное существо с таким ожесточением, словно бы ему привелось уничтожить самого ненавистного врага.
   Это был ежедневный ритуал, бессмысленный и бесполезный, - ловля и уничтожение неистребимого противника.
   Туман рассеивался. Павел продолжал всматриваться в поверхность воды. Гладь озера застыла в безмолвии и неподвижности. Луч солнца скользнул по зеркалу воды. И сейчас же, словно вспаханная невидимым плугом борозда, по воде пробежала узкая полоса, от которой по сторонам пошли невысокие, тяжелые волны.
   Борозда стремительно приближалась.
   - Гадина! - пробормотал Павел, смотря на нее исподлобья.
   Он нагнулся, поднял камень, швырнул в воду. На солнце блеснул фонтан ослепительных брызг. Полоса изогнулась тупым углом. Из воды мотнулся огромный черный раздвоенный хвост, и пятиметровое тело, внезапно обрисовавшееся силуэтом чудовищной рыбы ушло в глубину.
   - Опять забавляешься? - услышал Павел бодрый голос Петренко. - Доброе утро, дружище!
   - Ничего доброго не вижу, - отозвался Павел не оборачиваясь. - По-моему здесь не один, а несколько этих крокодилов. Они стали шнырять здесь беспрерывно.
   Петренко подходил, с трудом ковыляя. На загорелом лице, припухшем от сна, топорщились рыжеватые, растрепанные усы. Однако, не смотря на легкие гримасы, подергивавшие лицо при каждом шаге, глаза его лучились бодростью и оживлением.
   - Необходимо что-то предпринимать, - поднялся Павел ему навстречу. Как твоя нога, Григорий?
   - Немного лучше, - поморщился Петренко. - Но ходить толком все еще не могу.
   Павел помолчал, машинально ковыряя каблуком каменистую почву.
   -А я все-таки думаю, что надо попробовать прорваться, - сказал он, глядя себе под ноги.
   - Как прорваться? Каким путем?
   - А тем же, которым нас сюда занесло.
   - Вброд?
   -Да.
   - Ты с ума сошел! Чтобы тебя сожрали эти.. чудовища прежде чем ты сделаешь десять шагов?
   - Ну, не съели же они нас, пока мы сюда шли!
   - Бывает же сумасшедшее счастье... Но рассчитывать на него второй раз и испытывать свою судьба таким бессмысленным образом... нет, этого не будет! Слышишь, Павел? Я говорю тебе это как члену партии. Терять голову нет никаких оснований. Продукты у нас еще есть... Будем ждать.
   - Но чего? Чего, - я тебя спрашиваю?
   - Самай - умная девушка и альпинистка... И она найдет возможность придти к нам на помощь.
   Петренко осторожно опустился на землю, поддерживая больную ногу.
   -А эти... гады? - показал он на исполинское насекомое, раздавленное сапогом Павла. - Допустим, ты сумеешь проскользнуть незамеченный рыбами. Но от этой мерзости тебя не спасет ни шум, который ты можешь производить, ни быстрота передвижения. А один укус такой твари - и вот тебе результат.
   Петренко похлопал по своей ноге, бережно перекладывая ее в более покойное положение, и прислушался.
   - Ну, начинается, - сказал ей, досадливо морща лоб.
   Послышался низкий вибрирующий звук жужжания. Через мгновение к нему присоединился другой, третий... Теперь уже весь воздух был наполнен слитым гулом, похожим на трещанье самолетного винта после остановки мотора: фр-р-р-р... фр-р-р-р ..
   Петренко вытащил из кармана маленький пистолет, взвел курок и, положив рядом с собой на землю, стал свертывать папиросу. Павел молча повторил его движения, внимательно обводя взглядом пространство над озером.
   - Пожалуйста, встречайте первого гостя, - сказал он с легким возбуждением в голосе.
   Блеснули на солнце тонкие, прозрачные, желтовато-серые крылья, и совсем близко от них повисло в воздухе вытянутое, расчлененное тело гигантской стрекозы с длинными лапками.
   - Имей в виду, - сказал Петренко спокойно, - стрекоза бросается на свою жертву при двух условиях: если она находится прямо перед ней и проявляет себя движениями. Так что, когда заметишь, что она обратила к тебе глаза, остерегайся делать резкие движения.
   - Словом, я полагаю, что положение атакующего всегда выгоднее, чем положение обороняющегося, - ответил Павел, поднимая пистолет и прицеливаясь - Я стараюсь бить в грудь. Здесь у них самые крупные нервные узлы.
   Выстрел взорвал неподвижный воздух, несколько раз повторившись постепенно ослабевающими звуками эхо. Стрекоза метнулась в сторону и, беспорядочно дергая крыльями, стала планировать вниз. Сейчас же из воды метнулся черный силуэт, и насекомое исчезло в пасти исполинской рыбы.
   - Карбон! - воскликнул с усмешкой Петренко. - Вот так истребляли друг друга рыбы, амфибии и насекомые в каменноугольную эпоху.
   - С той разницей, что это не каменноугольные, а вполне современные гады, - заметил Павел. - Те же рыбы, лягушки, стрекозы, которые населяют нормальный мир, только увеличенные во много раз.
   - Полагаю, что пора завтракать, - сказал, приподнимаясь, Петренко. Сейчас поднимут рев лягушки.
   И, словно в ответ на его слова, из воды послышался густой басовый звук неправдоподобного урчанья:
   Ур-р-р-р...
   Павел махнул рукой.
   - Давай есть.
   Они расположились на крутом берегу островка спиной к воде. Ели молча, потому что из-за дикого, сверхъестественного рева нельзя было услышать даже собственный голос.
   Павел автоматически совал в рот куски сала, сваренных вкрутую яиц, хлеба. Есть не хотелось, и пища казалась безвкусной, как вата. В голове тяжело ворочалась мысль о переправе с острова на близкий берег озера возникала и гасла, не находя выхода.
   В реве лягушек был какой-то порядок: дикая музыка чередовалась с краткими моментами молчания, словно невидимый дирижер руководил этой ошеломляющей стихией звуков. В один из перерывов Павел, встряхнув головой, чтобы освободиться от неприятного ощущения в ушах, обратился к Петренко просительным тоном:
   - Попробуем, Григорий...
   - Ты все о том же? - поднял на него глаза Петренко.
   Павел кивнул головой.
   - Немыслимо больше, - сказал он, растирая уши ладонями, - от одного этого рева можно с ума сойти.
   Петренко развел руками и вдруг застыл в этой позе, точно пораженный молнией. Его темное лицо стало серым. Глаза с напряжением остановились на чем-то позади Павла.
   - Спокойно, - прошептал он едва слышно, медленно опуская руку и шаря по земле около себя.
   Павел быстро обернулся и почувствовал, как волосы зашевелились на его голове.
   Прямо перед своим лицом он увидел огромную морду нового, еще не виданного им чудовища.
   Гладкая блестящая зеленоватая кожа покрывала круглую, слегка вытянутую голову, разрезанную линией закрытой пасти. Выпуклые глаза блестели золотом ободков вокруг черных зрачков, устремленных прямо на Павла. Под пастью свисала мощная складка кожи, колеблемая мерными движениями; через широкие ноздри входил и выходил с легким свистом воздух.
   Голова медленно надвигалась на Павла, словно гипнотизируя его неподвижными бессмысленными глазами. Павел поднял руку, защищая лицо. И в этот же миг неуловимо быстрым движением голова прянула вперед, и Павел почувствовал на куртке у плеча удар сомкнувшихся челюстей чудовища.
   - Стреляй! - крикнул он отчаянным голосом.
   В возбуждении он не услышал звука выстрела. Но челюсти разжались, Павел вскочил на ноги, и второй выстрел Петренко был воспринят его сознанием.
   Животное медленно пятилось по крутому обрыву, осыпаемое пулями из пистолета Петренко. Стоя во весь рост, Павел, все еще не приходя в себя от пережитого возбуждения, смотрел на вытянутое тело чудовища сползающее по камням в воду, короткие кривые лапы с длинными пальцами, хвост, трепещущий тонкой перепонкой... И только когда тело на половину погрузилось в воду, Павел очнулся от оцепенения. Он поднял свой пистолет, прицелился... Петренко положил ему руку на плечо.
   - Довольно! - сказал он спокойным голосом. - Не надо зря расходовать патроны. Чудовище уже больше не полезет на наш островок. А, кстати, что это такое?
   Павел нервно передернул плечами, смотря, как круги по воде расходились от места где скрылось животное.
   - А Черт его знает! Я же ботаник. По-моему - тритон, увеличенный до размеров крокодила. Но с уверенностью определить не берусь.
   -Оно не повредило тебе руку? Павел потер плечо, вспомнив о хватке чудовища.
   -Да, кажется, ничего. Укуса я не почувствовал, только сжатие. Очевидно, оно схватило меня за рукав.
   - Да... - в раздумье сказал Петренко, опускаясь на землю. - Боюсь, что мы познакомились еще не со всем населением этого зверинца.
   Лицо его помрачнело.
   - А время идет... Ты знаешь, Павел, о чем я думаю?
   Павел посмотрел на него вопросительно.
   - Как бы нам не опоздать, - сказал Петренко с досадой. - В самом деле, оставаться здесь еще несколько дней - значит рисковать всей целью нашей экспедиции. Необходимо как-то выбираться. А как - в голову ничего не приходит.
   - Вброд, - решительно сказал Павел.
   Петренко отмахнулся:
   - А, брось. Ты пойми сам, речь идет об опасности для нас с тобой. Полагаю, что мы сумеем держать себя достойно при всех обстоятельствах. Но, рискуя своей жизнью, мы тем самым ставим под угрозу наше дело.
   - А, по-моему, особого риска нет, - настойчиво ответил Павел.
   Петренко засмеялся:
   - Ты чудак... или просто притворяешься, что не понимаешь. Однажды, по собственной неосмотрительности, мы сделали этот переход. И вот один из нас уже не может ходить. Ну, допустим, мы решаемся идти. Вдвоем быстро нельзя, так как я едва ковыляю, следовательно, шансы подвергнуться нападению во много раз увеличиваются... А ты один...
   - А одного тебя я здесь не оставлю, ни за что, - быстро возразил Павел.
   - Так вот, значит, совершенно ясно, что этот способ отпадает. Необходимо придумать что-то другое. А ничего не приходит в голову.
   4.
   ОПЯТЬ, как восемь месяцев назад, шел Борис Карцев вслед за Женей Самай, прислушиваясь к ровному стуку ее горных ботинок и посматривая на ее мягкий профиль, когда она глядела по сторонам, выбирая направление. Вслед за ним гуськом по узкой тропинке шли их спутники: двое помощников Бориса - студенты-зоологи - и врач Попов, вызвавшийся сопровождать спасательный отряд.
   С восточной стороны подъем на хребет был пологий, так что идти было нетрудно. Они вышли через два часа после того, как начальник экспедиции дал согласие отпустить четырех сотрудников, и рассчитывали к ночи добраться до перевала, чтобы с раннего утра начать спуск в долину чудес. Борис кратко предупредил своих товарищей о предстоящих трудностях и всех неожиданностях, с которыми им придется столкнуться. Зоологи умирали от любопытства, и всю дорогу Борис слышал за своей спиной их возбужденные голоса.
   Первая тысяча метров подъема была совсем легкой. Здесь проходила пастушья тропа, протоптанная стадами в течение многих лет.
   Затем потянулись альпийские луга, за которыми начались скалы - голые, едва прикрытые кое-где клочками бурой растительности. Дороги уже не было. Люди карабкались по скалам, выбрав направление на седловину между двумя снеговыми вершинами.
   Борис не мог удержаться от вопросов, хотя и видел, что Жене совсем не до них. И как только ветер, почти беспрерывно свистевший в ушах, стихал, он пользовался случаем, чтобы отвлечь Женю от ее мыслей.
   -Скажите, Женя, - спросил он, почти вплотную настигая ее, чтобы не говорить слишком громко, - эта экспедиция - снова идея Павла?
   - Нет, - коротко и неохотно ответила Женя.
   - Неужели все эти месяцы Павла не тянуло побывать еще раз в этом удивительном месте? - спросил Борис, не скрывая своего недоумения. Что-то это на него не похоже.
   Женя ответила не сразу. Борис уже подумал, что она совсем не ответит на его вопрос, когда услышал ее голос.
   - Он очень запустил свой дела на станции и не хотел отрываться от работы.
   - А чем же он занимался последнее время?
   - Вы помните семена, что вы принесли из ущелья?
   - Как же! Признаюсь, мне очень хотелось, чтобы из них удалось вырастить таких же гигантов, как те, что мы там нашли.
   - Этого же, естественно, хотелось и Павлу. Он вложил в эти культуры столько сил! Все лето отняла эта работа. Они с Петренко перепробовали сотни вариантов различных условий развития для этих растений.
   - А сейчас, следовательно, работы закончены?
   Ответ был краток:
   - К сожалению, нет.
   Разговор прекратился. Начинался крутой подъем по красно-бурым скалам, отвесной стеной поднимавшимся на 100 - 200 метров. Дальше начиналось широкое плато. Но пока альпинисты преодолевали подъем, прошло не меньше часа. Женя предложила сделать десятиминутный привал.
   Борис опять присел около нее, чтобы продолжить разговор.
   - Я все-таки не понял, Женя, какие же задачи стояли перед вашей экспедицией, если она была предпринята в разгар работ на станции?
   - Какой же разгар работ... - пожала она плечами. - Работы пришли к концу. Но их завершение, как мы все надеялись, зависит от успеха нашей экспедиции.
   - Вот как? В чем же заключалась задача вашей экспедиции?
   - Добыть пыльцу гигантских каучуконосов, выросших в естественных условиях.
   Борис помолчал, раздумывая над смыслом услышанного.
   - Вот в чем дело, - сказал он, все еще не понимая, зачем на станции могла понадобиться пыльца растения, а не сам кок-сагыз, обнаруженный в долине Батырлар-джол.
   -Да, этим и была вызвана экспедиция, - подтвердила Женя и внимательно посмотрела на Бориса - Ой, я вижу, вы ничего не поняли, - сказала она улыбаясь - Вы меня извините, я очень тревожусь за своих товарищей и поэтому совсем бессвязно вам отвечаю.
   - Да нет, я немного понял, - ответил Борис с легким смущением. - Хотя, признаться, не могу взять в толк, зачем вам понадобилась пыльца кок-сагыза, а не само растение.
   - Это идея Григория Степановича, - сказала девушка, становясь серьезной. - Вам не писал Павел о своих неудачах?
   - Очень мало.
   - Он работал упорно, самозабвенно . Ну, вы же знаете, как он работает, когда увлекается своим делом. И ничего у него не вышло: из огромных семян получились самые обыкновенные растения... Довольно жалкого вида... абсолютно непригодные для использования в наших целях.
   - Зачем же ему все-таки понадобилась пыльца? Он думает, что путем скрещивания с гигантскими растениями добьется улучшения свойств у своей культуры?
   Женя покачала головой:
   - Нет, на это он не надеется. Свои культуры он уже оставил. Задача стоит та же.
   - Какая же? Улучшить сорт, выведенный Петренко?
   В голосе Бориса, очевидно, прозвучало такое сомнение, что теперь Женя посмотрела на него вопросительно:
   - Ну, да. Вы видели кок-сагыз, полученный Григорием Степановичем? Это новое растение, не имеющее себе равных по величине, скорости роста и по каучуконосности. Вот над ним мы все работали/
   - И эта работа удовлетворяла Павла?
   На щеках Жени чуть-чуть проступила краска.
   - Павел за последние полгода стал совсем другой, - оказала она тихо и сейчас же поднялась на ноги. - Пошли! - скомандовала она, двигая плечами, чтобы поправить за спиной рюкзак.
   Отряд двинулся в путь.
   5
   ВСЮ НОЧЬ душераздирающе кричали лягушки. Павел и Петренко ворочались в спальных мешках, забываясь ненадолго свинцовым сном и опять просыпаясь от нестерпимо громкого рева. Мысли исчезали в голове, мозг пустел, как коробка со снегом, поставленная на горячую плиту, звуки пронизывали все тело, проходя сквозь него тупыми, болезненными ударами.
   Только под утро внезапно, точно подчиняясь палочке невидимого дирижера, дикий концерт прекратился. Петренко сейчас же захрапел, наверстывая потерянное для сна ночное время. Павлу не спалось. Он лежал, высунувшись из мешка и опираясь на ладони, курил и думал.
   Был какой-то барьер, в который упиралась быстро несущаяся, как нитка с разматывающегося клубка, лихорадочно работающая мысль, натягивалась, рвалась и снова наматывалась в тот же спутанный тяжелый клубок.
   Этим барьером был островок, куда их закинула прихоть нелепого случая, опрокинувшего все их расчеты, разрушившего все их планы.
   Павел сознавал свою вину в этой неудаче, хотя он был уверен, что Петренко ни в чем его не обвиняет. Он упрекал себя за свою вечную горячность, нетерпение, порывистость, которые завели его и Петренко в такое жалкое, безвыходное положение.
   - Ах, если бы тогда я не настаивал на этом дурацком переходе, в темноте, по колени в воде, ничего не видя перед собой...
   В ушах Павла звучал предостерегающий голос Петренко:
   - Смотри, Павел... Дно опускается...
   - Нет, нет, мы же видели впереди берег... Сейчас, сейчас, еще немного... ...Еще десять, еще двадцать шагов...
   - Вернемся, Павел!..
   Вода уже по пояс. Они встряхивают заплечные мешки, охраняя их от сырости.
   - Вижу берег, - говорит Павел возбужденно. - Ну, Григорий, вперед, быстрее!
   ...Они пробираются между стволами тростника, с трудом вытаскивая ноги из вязкого ила, цепко схватывающего подошвы горных ботинок.
   - Еще десяток-другой шагов - и все в порядке! - торжествующе заявляет Павел.
   Внезапно раздается болезненный крик Григория.
   - Что такое?
   Петренко не отвечает... Он возится в воде, отрывая что-то, крепко приставшее к телу.
   - А, Черт... Вот так гадина! Что-то тяжело шлепается в воду.
   - Держи меня, Павел... В глазах темнеет... Скорее!
   Долго стояли они, пережидая, пока пройдет дурнотное состояние у Петренко. Потом заковыляли вперед. Петренко повис на плече Павла, теряя сознание. Вперед, вперед!.. Наконец берег. Какое безумное облегчение берег!
   ...Воспоминание о пережитом тяжелым грузом давит сознание.
   - Берег! - чуть слышно произносит Павел, швыряя окурок в воду. - Нечего сказать, берег! Попались в ловушку, как крысы!
   Над водой светлел предрассветный туман. Что-то чуть слышно хрипело, булькало, плескалось в черной мгле заколдованных глубин озера.
   Шестое утро встречают они на этом крошечным клочке суши - пигмеи, закинутые судьбой в мир исполинов, гулливеры в царстве великанов, беспомощные перед стихийными силами преображенной природы.
   "Почему не идет Женя?" спросил себя Павел и сейчас же ответил: "А с кем она пойдет? Кто из отряда сможет сопровождать ее в этом переходе?" Он вспомнил подъемы по отвесным скалам, спуск на веревках с головокружительной высоты в зияющую бездну, сквозь непроницаемую мглу тумана.