Страница:
Наши споры не мешали нам, однако, продолжать по-хорошему встречаться и дружить.
В начале 1994 года мы вместе отметили наступление Нового года на елке в художественном кружке при ЕрГУ, руководимом Женей Оганян-Исабекян. Часто встречались за хашем у наших общих друзей в Егварде, Аштараке, Эчмиадзине, Ереване. В конце марта мы с ним отправились записываться на ТВ. Пока ждали, все спорили. Все о том же. Должна Россия или не должна вмешиваться во внутренние дела Армении. Лева развивал свою излюбленную тему «не хочу быть иностранцем в России» и требовал, чтобы всем армянам предоставили российское гражданство.
– Всем не можем, даем только тем, кто подпадает под соответствующие статьи закона, – отвечал я.
– А вот Достоевский говорил, что следовать закону – не всегда человечно.
– Может, Достоевский так и говорил, только это – литература, а государственное учреждение обязано во всем следовать исключительно закону. И посольство, как ты хорошо знаешь, как раз таким учреждением и является.
Передача не состоялась из-за разгильдяйства телевизионщиков. Потеряв почти два часа, я предложил уйти, и Левон согласился, но, по-моему, ему очень хотелось подискутировать со мной публично, перед телекамерой.
25 мая он пригласил меня в Университет на встречу с московским профессором-юристом Юрием Георгиевичем Барсеговым и журналистом-предпринимателем, тоже из Москвы, Аркадием Аршавировичем Вартаняном. Собрались профессора и преподаватели, были ректор, проректоры, а также Зорий Балаян, Сильва Капутикян и назначенный послом в Москву ученый-этнограф Юрий Израэлович Мкртумян.
Барсегов говорил о Карабахе. Я с ним полностью солидаризировался. Вартанян посвятил свое выступление экономическим проблемам. Мне пришлось отвечать на вопросы о российской внешней политике, армяно-российских отношениях, роли в них армянского руководства, а также все о том же Русском университете.
Отметив конструктивность действий правительства Армении в развитии отношений с Россией, я несколько неосторожно зацепил «Голос Армении», который обливает грязью все, что ни делается в республике, игнорируя положительные начинания. Оказалось, в зале сидел корреспондент этой газеты. Других почему-то не было. В своем отчете о встрече журналист не преминул выделить мою критику в адрес его газеты, хотя это было всего лишь брошенное вскользь замечание, а никакая не критика. Но «Голос» из тех, кто считает себя чем-то неприкосновенным. И реакция не замедлила себя ждать. Сначала мое имя исчезло из сообщений о мероприятиях, в которых я участвовал, а до того не пропускали ни одного моего движения. А 2 июня тиснули гнусный поклеп в форме письма за подписью одного скандального отставного генерала, который только что лез ко мне с объятиями и после своих пакостей еще попросит предоставить ему российское гражданство вне очереди, и некоего политолога, не известного академическим кругам, но зато связанного с рогозинским КРО. Это был не просто поклеп, а скорее даже донос, адресованный российскому МИДу, которому предлагалось ни много, ни мало как убрать посла. С этого доноса маргинальная по существу газета, не представляющая никакую политическую силу, но подкармливаемая кем-то исподтишка, – не случайно, она вдруг начала выходить на хорошей бумаге, – развернула целую кампанию против меня, а заодно почему-то и против российского военного присутствия в Армении. Кампания вызвала возмущение у всех порядочных людей, знакомых мне и незнакомых. В ней местные агенты Рогозина непостижимым образом объединились с оголтелой левацкой «оппозицией», рупором которой стал «Голос Армении». Особенно изгилялся на страницах этой газеты один выкормыш какой-то районной партийной многотиражки советских времен.
Левон Мкртычевич от пакостей «Голоса Армении» отмежевался – в интервью еженедельнику «Урарту». Но, высказавшись обо мне с уважением, не удержался от упрека в том, что посол Ступишин якобы «с таким рвением защищает власть имущих» (и где только он это слышал или читал?), а вот его факультету поддержку (читай: финансовую) не оказывает в отличие от западных посольств, которые…и так далее, все в том же духе, что и полгода назад. Знаю, друзья пытались убедить его, что он не прав, но Левон не поддался и остался в гордом одиночестве, в то время, как все творческие союзы без экивоков и очень решительно выступили на моей стороне, заставив даже «Голос» опубликовать их протест.
Решительную поддержку получил я отовсюду: от русской общины, к которой пытались апеллировать пасквилянты, от ученых, деятелей искусств, деловых людей, политиков, в том числе оппозиционных, от многих депутатов и военных и от журналистов. Мне стало известно, что несколько собственных сотрудников «Голоса» покинули газету в знак протеста против антироссийской кампании, которую ее зачинщикам так и не удалось выдать за критику всего лишь в адрес нехорошего, «не нашего посла», не потрафившего допотопным, неисправимым коммунякам.
Однако нет худа без добра. Такое редкостное по своей подлости исключение, каким явилась кампания «Голоса» против меня, всего лишь подтвердило, что правилом в Армении 1994 года были прорусские настроения и доброе отношение к послу России, несмотря на полное отсутствие у него средств для того, чтобы прослыть благодетелем. В 1994 году, согласно зондажом общественного мнения, проведенным американцами, за тесные связи с Россией выступало уже не 34 процента армян, как двумя годами раньше, а три четверти.
В 1999 году в Ереване открылся Российско-армянский университет. Его ректором стал академик Левон Мкртчян, чему я очень рад.
АКАДЕМИЯ
Такие настроения оставались традиционными не только для русистов из Университета или Брюсовского института, но для всей высшей школы и академической науки. Мне посчастливилось побывать в ряде институтов, выступать в частном университете имени ученого-филолога Рачья Ачаряна, участвовать в празднике русской поэзии в медицинском институте. На юбилейных торжествах по случаю 60-летия Государственного инженерного университета (Политеха) в ноябре 1993 года меня попросили выступить с приветственным словом и после того, как я кончил говорить, устроили овацию в честь России, давая понять собственным государственным деятелям, – а Политех пришел поздравить президент республики сотоварищи, – что армянский ученый мир ориентирован на Россию. Кстати, других послов на этом торжестве и не было.
Примерно то же самое произошло на юбилейной сессии Национальной академии наук по случаю ее 50-летия 23 мая 1994 года. Посла России посадили в Президиум по правую руку от президента академии Фадея Тачатовича Саркисяна, а справа от меня находился почетный президент, великий астроном, мировая звезда первой величины, почетный член едва ли не всех академий мира, ныне, к сожалению, уже покойный Виктор Амазаспович Амбарцумян, который переводил на русский все, что говорилось с трибуны по-армянски. Мне тоже дали слово и я «пропел гимн» огромному вкладу армянских ученых в советскую и мировую науку. Достаточно назвать рядом с именем Виктора Амбарцумяна имена физиков Авраама и Артема Алиханянов, лингвистов Рачья Ачаряна и Степана Бархударова, востоковеда Иосифа Орбели, физиолога Левона Орбели, математика Сергея Мергеляна, авиаконструктора Артема Микояна и многих других выдающихся ученых. Россия должна понимать особую ценность научного сотрудничества с Арменией. Эту тему я потом развивал и в интервью радио «Россия».
Академия наук была одним из первых учреждений Армении, куда я нанес официальный визит почти сразу же по приезде в Ереван. Это было 12 декабря 1992 года. Зима в тот год началась раньше обычного и показалась мне какой-то особенно лютой. Огромное каменное здание Академии протопить хворостом невозможно, и холодрыга там царила повсюду, во всех кабинетах и залах. Кабинет президента исключения не составлял. Виктор Амазаспович был тогда еще действующим, а не почетным президентом Академии. Он меня и принимал – очень тепло и гостеприимно. В беседе о перспективах научных связей участвовали и другие академики. Все как один говорили о стремлении к восстановлению оборванных суверенизацией и блокадой научных контактов и обменов. Я передал президенту проект договора о сотрудничестве между нашими академиями. Виктор Амазаспович собирался в ближайшее время побывать в Москве, но возраст и болезни помешали ему сделать это, и в Москву полетел уже новый президент Фадей Саркисян.
Академики подарили мне несколько томов документов о развитии отношений между Арменией и Россией. При этом историки не преминули обратить мое внимание на переписку кизлярского коменданта генерал-майора Алексея Ступишина, который общался с армянами в силу своих должностных обязанностей. Уж не тот ли это Ступишин, что еще поручиком участвовал вместе с Орловыми в возведении на престол Екатерины Второй, а после службы в Кизляре стал предводителем дворянства в Переславле Залесском и, как отмечает С.М.Соловьев, депутатствовал в Комиссии об Уложении? Не его ли предки Петр и Васюк служили подрындами (помощниками оруженосцев) в войске Василия Третьего, когда он отбивался от крымского хана Мехмет-Гирея под Коломной? А, может, он из тех Ступишиных, что пошли от Тритона, епископа Суздальского, архиепископа Полоцкого, довольно известной личности при Иване Грозном? И о тех, и о других Н.М.Карамзин упоминает в своей «Истории государства Российского.» А еще был Семен Ступишин, который в 1494 году поскакал гонцом в Литву с поручением узнать, можно ли пройти на кораблях в Копенгаген от Жмудского Поморья, о чем есть упоминание в «Переписке между Россиею и Польшею по 1700 г.», изданной в Москве в 1862 году. Известен также селитряных дел мастер Андрей Ступишин. Этот человек прибыл в 1630 году в Суздаль из Пушкарского приказа за сырьем для селитроварения, каковое он обнаружил в земле Острожного вала. По его указанию вал начали было разрушать, но вмешалась церковь, она обратилась с челобитной к царю и тем самым спасла остатки суздальского вала. А экзаменатор-историк, прочитав в зачетке фамилию моей жены – это было в 1958 году – не преминул сообщить ей, что был, оказывается дьяк Ступишин у Петра Великого. Все такие изыскания весьма любопытны для носителя сей славной фамилии, но прямую связь между упомянутыми лицами и Иваном Ступишиным, который жил уже в ХIХ веке и был отцом моего деда, вологодского лесопромышленника, установить не представляется возможным, и эту тему я сразу же закрыл.
С Виктором Амазасповичем Амбарцумяном мне посчастливилось общаться и в последующем, но особенно интересной была совместная поездка в Бюракан в октябре 1993 года. Туда мы поехали с Парисом Мисаковичем Геруни, профессором-физиком, директором НИИ радиофизических измерений, бывшего совсем еще недавно институтом всесоюзного значения. У Геруни над Бюраканской обсерваторией, ближе к вершине Арагаца, есть свое хозяйство, которое тоже стоило посетить. Это – мощнейший радиотелескоп и золотые в буквальном и переносном смыслах эталоны антенн. В советские времена институт выполнял заказы ВПК. В нем заинтересована космическая и авиационная промышленность России. По его эталонам сверялись антенны летающей техники. Но три года Россия связей с институтом не поддерживала, и ее летающие аппараты лишились зрения и слуха. Зато возникла «гениальная» идея продублировать установки ереванского института где-нибудь под Воронежем, вложив в это дело и в чьи-то карманы миллиарды долларов вместо того, чтобы просто возобновить сотрудничество с армянскими учеными и инженерами, которые об этом только и мечтают, а пока, в условиях блокады, занялись созданием спутниковых антенн для приема телепрограмм из Европы, то есть ширпотребом, грубо говоря.
Все это мне рассказал Парис Мисакович, когда я был у него в институте. Тогда мы и договорились ехать вместе к Амбарцумяну в Бюракан. В конце октября 1993 года мы этот план осуществили. Был теплый солнечный день бабьего лета. Красота в горах неописуемая. С Арагаца вид на Арарат сказочный. Воздух чистый, прозрачный. В багрец и золото оделися леса на горных склонах.
Виктор Амазаспович с Верой Федоровной по этому случаю покинули свой дом в селе Багаван, что рядом с Аштараком, и поднялись на гору раньше нас, чтобы встретить гостей. Бюраканская обсерватория – его царство. Все в целости и сохранности, несмотря на сложности блокадной жизни. И даже коллеги из Пулковской обсерватории здесь постоянно работают, имея специально отведенные для них рабочие места и приличное жилье. Академик был явно доволен нашим визитом, показал нам свои замечательные телескопы, рассказал о работе обсерватории, выпил пару рюмок коньячку, взбодрился и, преодолевая не очень сильное сопротивление своей супруги, которая все же опасалась за его самочувствие, ведь 85 лет дают себя знать, как ни круги, решил ехать с нами выше, во владения Геруни. Там впервые я увидел собственными глазами гигантский радиотелескоп и эталоны антенн, с которых какие-то злоумышленники уже пытались соскребать золото, но сотрудники института вовремя заметили и усилили охрану.
Наш визит на Арагац не прошел даром. По моему совету профессор Геруни к апрелю 1994 года составил документ о возможных направлениях сотрудничества с российскими коллегами, и я отправил его первому зампреду правительства РФ Олегу Николаевичу Сосковцу, который дал ход этому делу, явно выгодному и Армении, и России.
После ухода Амбарцумяна в почетные президенты на его место в апреле 1993 года академики избрали бывшего председателя Совмина Армении, бывшего главного конструктора ВНИИ математических машин, где я тоже успел побывать, академика Фадея Тачатовича Саркисяна. Через неделю после его избрания я нанес ему визит и, поскольку разговор, естественно, шел о сотрудничестве с Россией, подал идею: сформулируйте конкретные предложения, и мы отправим их в Москву с положительной оценкой посольства. В июне того же года Фадей Тачатович вручил мне детальную программу по всем основным научным дисциплинам от астрономии до философии, языка и искусства. Многие темы предлагались впервые. Я тут же переправил эти предложения в Москву, а через год, в июне 1994 года, в Москве президенты двух академий Юрий Осипов и Фадей Саркисян подписали конкретную программу совместной работы армянских и российских академических институтов в рамках подписанного ими же в сентябре минувшего года договора о сотрудничестве между двумя академиями.
Юрий Сергеевич Осипов до того побывал в Ереване вместе с вице-президентом Российской академии наук Николаем Павловичем Лаверовым и ответственным секретарем РАН Игорем Михайловичем Макаровым. На юбилейную сессию в самой Академии они опоздали, и поэтому моя речь была сочтена официальным приветственным словом от имени российских ученых. Но они участвовали в торжественном собрании в зале Оперы и в большом приеме в ресторане гостиницы «Армения», а главное – их визит превратился в очень полезное деловое мероприятие. Наших академиков очень хорошо принимали президент Левон Тер-Петросян, председатель Верховного Совета Бабкен Араркцян и премьер-министр Грант Багратян. Они много общались с Фадеем Тачатовичем и с другими академиками, посетили Президиум Национальной академии. Повсюду вместе с ними ходил и посол России.
С обеих сторон неоднократно и настойчиво звучала тема восстановления научных связей и прежде всего в области сейсмологии, атомной энергетики, биотехнологий, химии, электроники. Говорили о возобновлении подготовки ученых для Армении в аспирантурах российских институтов и необходимости совместных усилий в развитии фундаментальной науки: Армении одной не поднять, России ценен армянский научный потенциал, взаимная заинтересованность очевидна.
Когда Грант Багратян сказал: «У нашей науки русский менталитет», я не замедлил отреагировать:
– Это очень верно, только вот носители этого менталитета постепенно уходят в мир иной, а новых, на замену им, не появится, поскольку армянским детям здесь закрыли двери русской школы, а в вузах русский из второго родного превратили во второстепенный иностранный. Ваши гениальные академики все прошли русскую школу. Но откуда возьмутся такие академики в будущем? Даже вопрос о Русском университете, поставленный перед правительством еще в прошлом году обществом «Россия» и рядом других организаций, в том числе чисто армянских, не решается ни в какую сторону. Ни да, ни нет не говорят министры, а воз и ныне там.»
Меня активно поддержал академик Лаверов и в качестве разумного решения проблемы русского языка в высшей школе привел пример Славянского университета в Бишкеке.
Премьер-министр согласился с нами и заявил:
– Даю официальное согласие на создание Русского университета в Ереване и обязуюсь взять на госбюджет 50 процентов его финансирования.
Поблагодарив Гранта Араратовича за оперативную реакцию, я напомнил о трудностях с реализацией достигнутой год назад договоренности о создании русской классической гимназии, которая готовила бы абитуриентов для университета и российских вузов, начиная с первого класса, и не закрывала бы своих дверей перед армянскими детьми, как этого хочет министр просвещения Гайк Казарян, буквально изгоняющий русский язык из армянских школ. Под давлением общественности коллегия этого министерства вынуждена разрешить тем, кто начал учиться на русском языке, закончить на нем же свое обучение, а в первый класс все же допускать детей, у которых родители или хотя бы один из них не являются армянами по национальности. Но всем другим, стопроцентным армянам дорогу к овладению вторым родным языком, каким они с давних пор считали русский язык, закрыли. Скоро вторым родным станет английский, вернее, его американская разновидность.
Однофамилец министра просвещения Арменак Казарян, госминистр и глава делегации Армении для переговоров с Россией, новый визави Олеандрова сказал, что все упирается в Закон о языке, который надо менять, ибо в нем много несуразностей. Работа над проектом поправок уже ведется.
Когда нас принял президент, российские академики высказались примерно в таком духе: если мы хотим сохранить наши научные школы, нужны кадры, а они могли бы воспитываться и в Русском университете. Я добавил свое: нужна и русская гимназия, открытая для армян, а не только для русских. Академик Осипов поддержал эту идею. Но президент Армении в ответ заговорил почему-то о намерении… войти в международную компьютерную сеть, а потом перешел к совместным темам для институтов и возобновлению практики семинаров, конференций, симпозиумов. У меня сложилось впечатление, что он еще не дозрел до активной поддержки русскоязычного образования в Армении и пропускает мимо ушей не только нашу аргументацию, но не прислушивается и к собственным ученым, настроения которых выразил Виктор Амазаспович Амбарцумян на встрече с нашими академиками:
– Мы и сейчас чувствуем себя частью русской науки.
Левон Тер-Петросян признавал, конечно, что все способные, как он выразился, ученые Армении прошли подготовку в России, и сам вспоминал, как учился в Ленинградском университете у известного востоковеда И.М. Дьяконова. Но необходимость сохранения достойного места в национальной системе образования за русским языком почему-то признавать не хотел. Думай он иначе, не было бы волокиты с Русским университетом, ни по существу открытых гонений на русский язык в средней и высшей школе. Видимо, так и ему представлялся один из путей укрепления национального суверенитета, а, может, он просто боялся проиграть соревнование с доморощенными воинствующими националистами. Так тоже могло быть, но вслух ничего подобного не произносилось, упаси Бог!
Московские гости уклончивости Тер-Петросяна в вопросе о Русском университете придавать значения не стали, поелику практические проблемы предстояло решать с правительством, а его глава высказался недвусмысленно – за! И общий итог визита был очень благоприятный. Наши ученые улетели в Москву с хорошим настроением и буквально через несколько дней президентами двух академий была подписана программа сотрудничества в самых разных областях фундаментальной и прикладной науки.
С армянскими учеными я общался, конечно же, не только официально, через академию. В Ереване я встретил своего старого товарища, с которым мы дружили еще в Париже. Это – тюрколог, доктор исторических наук, научный сотрудник Института востоковедения Национальной академии наук, председатель общества дружбы Армения-Франция Рубен Гарегинович Саакян. Хорошо знакомы мы были и с его замечательной женой Валентиной, а в Ереване познакомились с внучкой Машей, которая оказалась внучкой и известной поэтессы Седы Вермишевой, пишущей хорошие стихи на отличном русском языке. Сын Рубена и Вали, отец Маши, художник Сережа трагически погиб. А Машу увезла в Москву ее мать, тоже художница. В Москве же обосновалась потом и Седа Константиновна, бывая наездами в Ереване у своего сына, доктора филологических наук Сурена Золяна, посвятившего себя публицистической защите Арцаха. Он тоже стал моим хорошим знакомым, подарил мне книгу «Шаракан» – переводы с комментариями духовных песен, над которыми он работал как ученый.
Рубик познакомил меня с первым армянским доктором политологии Гайком Костанджяном, защитившим монографию на тему «Этнополитология консенсуса – конфликта. Цивилизационные проблемы теории и практики» в Российской академии управления в Москве. С академиками Сергеем Амбарцумяном и Семеном Ахумяном я с огромным удовольствием проводил время и у них на работе, в Университете, и за праздничным столом. А однажды мы с женой отправились в их компании в гости к племяннику Сергея Александровича, мэру Октемберяна, переименованного позже в Армавир (не путать с Армавиром краснодарским), Рафику Мелконяну, который показал нам знаменитый музей Сардарапатской битвы 1918 года, когда армяне разгромили турок. Музей из красного туфа стоит в чистом поле на линии Арагац – Арарат. Его охраняют каменные орлы: турецкая граница совсем недалеко. Музей рассказывает о Сардарапатской битве, среди героев которой мы неожиданно обнаружили сослуживца и соседа по даче моего покойного тестя, генерала Артака Арменаковича Вартаняна. Под Сардарапатом он сражался сержантом, а генералом стал после второй мировой войны, служа в военной разведке. В музее много экспонатов не только исторического свойства. Особенно хороша коллекция ковров и карпетов, равно как и других изделий народного творчества. Нам понравилось, и мы туда ездили потом не раз. Ужинали мы у маленького озерца с великолепным крестьянским красным вином, а вернулись домой в Ереван, включили телевизор и включились, хоть и на расстоянии, в события, разворачивавшиеся в Москве, получая информацию и от своих детей по телефону: наш московский дом находился близко к месту основных событий 3-4 октября 1993 года и даже подвергался обстрелу со стороны мятежников.
Бывал у меня крупный ученый, историк и литературовед, профессор Ваче Смбатович Налбандян. Подарил книжку о Григоре Нарекаци, очень помогающую понять духовный мир автора «Книги скорбных песнопений», и не менее интересный сборник статей «Уроки армянской истории» – о жизни и деятельности Месропа Маштоца, создателя армянского алфавита, о традициях в становлении национальной литературы, о разных исторических событиях и их отражении в романах и поэмах армянских авторов и о многом другом. Он же подарил мне стихи Саят-Новы со своим предисловием и полный перевод «Книги скорбных песнопений». Знаток армянской литературы, Ваче Налбандян недвусмысленно осуждал антирусские элементы в Законе о языке как националистические выверты, способные лишь обеднить собственную культуру армянского народа.
Одним из первых среди ученых посетил меня по рекомендации тогдашнего премьер-министра Хосрова Арутюняна академик Григор Арамович Гурзадян, директор Института космической астрономии в Гарни, автор проекта «Хромос», который он предложил осуществлять в сотрудничестве с российскими учеными. На следующий день, ноября 1992 года, я направил телекс президенту РАН академику Осипову с просьбой принять Гурзадяна. Позднее он рассказал мне, что его визит в Москву прошел успешно, московские и питерские коллеги поддержали его, и работа над «Хромосом» уже началась.
Не раз бывал у меня живший no-соседству член-корреспондент Академии наук географ Григор Авакян, занимавшийся проблемами расселения армян в Закавказье и в мире.
Ну а чаще всего мы встречались с профессором-онкологом Левоном Никитичем Мкртчяном и в егвардской компании, и друг у друга дома. Общение с этим супер-интеллигентным врачом-ученым и его обаятельной супругой, литературоведом-русисткой Люзиной Айрумян было всегда интересно и приятно.
Однажды мы увлекли их с собою в Филармонию на концерт в честь Хачатуряна. На него пришло все руководство республики, и я познакомил Левона Тер-Петросяна с его тезкой Левоном Мкртчяном, которому сделал паблисити как крупнейшему онкологу, чтобы высокое начальство знало своих героев. Впрочем у Левона Никитича был и есть свой круг полезных научных и деловых связей не только среди медиков – в Армении и за ее пределами, в частности во Франции и на Украине, а также, естественно, в России. Во Франции он хорошо известен тем, кто занимается поиском средств от рака и вируса СПИДа, потому что Левон Никитич имеет свои важные открытия в этих областях. А его сын Армен, насколько я мог понять, увлекается эзотерическим направлением в медицине и может, например, посоветовать, как разместить кровать в спальне, чтобы сон приносил действительное отдохновение.
В начале 1994 года мы вместе отметили наступление Нового года на елке в художественном кружке при ЕрГУ, руководимом Женей Оганян-Исабекян. Часто встречались за хашем у наших общих друзей в Егварде, Аштараке, Эчмиадзине, Ереване. В конце марта мы с ним отправились записываться на ТВ. Пока ждали, все спорили. Все о том же. Должна Россия или не должна вмешиваться во внутренние дела Армении. Лева развивал свою излюбленную тему «не хочу быть иностранцем в России» и требовал, чтобы всем армянам предоставили российское гражданство.
– Всем не можем, даем только тем, кто подпадает под соответствующие статьи закона, – отвечал я.
– А вот Достоевский говорил, что следовать закону – не всегда человечно.
– Может, Достоевский так и говорил, только это – литература, а государственное учреждение обязано во всем следовать исключительно закону. И посольство, как ты хорошо знаешь, как раз таким учреждением и является.
Передача не состоялась из-за разгильдяйства телевизионщиков. Потеряв почти два часа, я предложил уйти, и Левон согласился, но, по-моему, ему очень хотелось подискутировать со мной публично, перед телекамерой.
25 мая он пригласил меня в Университет на встречу с московским профессором-юристом Юрием Георгиевичем Барсеговым и журналистом-предпринимателем, тоже из Москвы, Аркадием Аршавировичем Вартаняном. Собрались профессора и преподаватели, были ректор, проректоры, а также Зорий Балаян, Сильва Капутикян и назначенный послом в Москву ученый-этнограф Юрий Израэлович Мкртумян.
Барсегов говорил о Карабахе. Я с ним полностью солидаризировался. Вартанян посвятил свое выступление экономическим проблемам. Мне пришлось отвечать на вопросы о российской внешней политике, армяно-российских отношениях, роли в них армянского руководства, а также все о том же Русском университете.
Отметив конструктивность действий правительства Армении в развитии отношений с Россией, я несколько неосторожно зацепил «Голос Армении», который обливает грязью все, что ни делается в республике, игнорируя положительные начинания. Оказалось, в зале сидел корреспондент этой газеты. Других почему-то не было. В своем отчете о встрече журналист не преминул выделить мою критику в адрес его газеты, хотя это было всего лишь брошенное вскользь замечание, а никакая не критика. Но «Голос» из тех, кто считает себя чем-то неприкосновенным. И реакция не замедлила себя ждать. Сначала мое имя исчезло из сообщений о мероприятиях, в которых я участвовал, а до того не пропускали ни одного моего движения. А 2 июня тиснули гнусный поклеп в форме письма за подписью одного скандального отставного генерала, который только что лез ко мне с объятиями и после своих пакостей еще попросит предоставить ему российское гражданство вне очереди, и некоего политолога, не известного академическим кругам, но зато связанного с рогозинским КРО. Это был не просто поклеп, а скорее даже донос, адресованный российскому МИДу, которому предлагалось ни много, ни мало как убрать посла. С этого доноса маргинальная по существу газета, не представляющая никакую политическую силу, но подкармливаемая кем-то исподтишка, – не случайно, она вдруг начала выходить на хорошей бумаге, – развернула целую кампанию против меня, а заодно почему-то и против российского военного присутствия в Армении. Кампания вызвала возмущение у всех порядочных людей, знакомых мне и незнакомых. В ней местные агенты Рогозина непостижимым образом объединились с оголтелой левацкой «оппозицией», рупором которой стал «Голос Армении». Особенно изгилялся на страницах этой газеты один выкормыш какой-то районной партийной многотиражки советских времен.
Левон Мкртычевич от пакостей «Голоса Армении» отмежевался – в интервью еженедельнику «Урарту». Но, высказавшись обо мне с уважением, не удержался от упрека в том, что посол Ступишин якобы «с таким рвением защищает власть имущих» (и где только он это слышал или читал?), а вот его факультету поддержку (читай: финансовую) не оказывает в отличие от западных посольств, которые…и так далее, все в том же духе, что и полгода назад. Знаю, друзья пытались убедить его, что он не прав, но Левон не поддался и остался в гордом одиночестве, в то время, как все творческие союзы без экивоков и очень решительно выступили на моей стороне, заставив даже «Голос» опубликовать их протест.
Решительную поддержку получил я отовсюду: от русской общины, к которой пытались апеллировать пасквилянты, от ученых, деятелей искусств, деловых людей, политиков, в том числе оппозиционных, от многих депутатов и военных и от журналистов. Мне стало известно, что несколько собственных сотрудников «Голоса» покинули газету в знак протеста против антироссийской кампании, которую ее зачинщикам так и не удалось выдать за критику всего лишь в адрес нехорошего, «не нашего посла», не потрафившего допотопным, неисправимым коммунякам.
Однако нет худа без добра. Такое редкостное по своей подлости исключение, каким явилась кампания «Голоса» против меня, всего лишь подтвердило, что правилом в Армении 1994 года были прорусские настроения и доброе отношение к послу России, несмотря на полное отсутствие у него средств для того, чтобы прослыть благодетелем. В 1994 году, согласно зондажом общественного мнения, проведенным американцами, за тесные связи с Россией выступало уже не 34 процента армян, как двумя годами раньше, а три четверти.
В 1999 году в Ереване открылся Российско-армянский университет. Его ректором стал академик Левон Мкртчян, чему я очень рад.
АКАДЕМИЯ
Такие настроения оставались традиционными не только для русистов из Университета или Брюсовского института, но для всей высшей школы и академической науки. Мне посчастливилось побывать в ряде институтов, выступать в частном университете имени ученого-филолога Рачья Ачаряна, участвовать в празднике русской поэзии в медицинском институте. На юбилейных торжествах по случаю 60-летия Государственного инженерного университета (Политеха) в ноябре 1993 года меня попросили выступить с приветственным словом и после того, как я кончил говорить, устроили овацию в честь России, давая понять собственным государственным деятелям, – а Политех пришел поздравить президент республики сотоварищи, – что армянский ученый мир ориентирован на Россию. Кстати, других послов на этом торжестве и не было.
Примерно то же самое произошло на юбилейной сессии Национальной академии наук по случаю ее 50-летия 23 мая 1994 года. Посла России посадили в Президиум по правую руку от президента академии Фадея Тачатовича Саркисяна, а справа от меня находился почетный президент, великий астроном, мировая звезда первой величины, почетный член едва ли не всех академий мира, ныне, к сожалению, уже покойный Виктор Амазаспович Амбарцумян, который переводил на русский все, что говорилось с трибуны по-армянски. Мне тоже дали слово и я «пропел гимн» огромному вкладу армянских ученых в советскую и мировую науку. Достаточно назвать рядом с именем Виктора Амбарцумяна имена физиков Авраама и Артема Алиханянов, лингвистов Рачья Ачаряна и Степана Бархударова, востоковеда Иосифа Орбели, физиолога Левона Орбели, математика Сергея Мергеляна, авиаконструктора Артема Микояна и многих других выдающихся ученых. Россия должна понимать особую ценность научного сотрудничества с Арменией. Эту тему я потом развивал и в интервью радио «Россия».
Академия наук была одним из первых учреждений Армении, куда я нанес официальный визит почти сразу же по приезде в Ереван. Это было 12 декабря 1992 года. Зима в тот год началась раньше обычного и показалась мне какой-то особенно лютой. Огромное каменное здание Академии протопить хворостом невозможно, и холодрыга там царила повсюду, во всех кабинетах и залах. Кабинет президента исключения не составлял. Виктор Амазаспович был тогда еще действующим, а не почетным президентом Академии. Он меня и принимал – очень тепло и гостеприимно. В беседе о перспективах научных связей участвовали и другие академики. Все как один говорили о стремлении к восстановлению оборванных суверенизацией и блокадой научных контактов и обменов. Я передал президенту проект договора о сотрудничестве между нашими академиями. Виктор Амазаспович собирался в ближайшее время побывать в Москве, но возраст и болезни помешали ему сделать это, и в Москву полетел уже новый президент Фадей Саркисян.
Академики подарили мне несколько томов документов о развитии отношений между Арменией и Россией. При этом историки не преминули обратить мое внимание на переписку кизлярского коменданта генерал-майора Алексея Ступишина, который общался с армянами в силу своих должностных обязанностей. Уж не тот ли это Ступишин, что еще поручиком участвовал вместе с Орловыми в возведении на престол Екатерины Второй, а после службы в Кизляре стал предводителем дворянства в Переславле Залесском и, как отмечает С.М.Соловьев, депутатствовал в Комиссии об Уложении? Не его ли предки Петр и Васюк служили подрындами (помощниками оруженосцев) в войске Василия Третьего, когда он отбивался от крымского хана Мехмет-Гирея под Коломной? А, может, он из тех Ступишиных, что пошли от Тритона, епископа Суздальского, архиепископа Полоцкого, довольно известной личности при Иване Грозном? И о тех, и о других Н.М.Карамзин упоминает в своей «Истории государства Российского.» А еще был Семен Ступишин, который в 1494 году поскакал гонцом в Литву с поручением узнать, можно ли пройти на кораблях в Копенгаген от Жмудского Поморья, о чем есть упоминание в «Переписке между Россиею и Польшею по 1700 г.», изданной в Москве в 1862 году. Известен также селитряных дел мастер Андрей Ступишин. Этот человек прибыл в 1630 году в Суздаль из Пушкарского приказа за сырьем для селитроварения, каковое он обнаружил в земле Острожного вала. По его указанию вал начали было разрушать, но вмешалась церковь, она обратилась с челобитной к царю и тем самым спасла остатки суздальского вала. А экзаменатор-историк, прочитав в зачетке фамилию моей жены – это было в 1958 году – не преминул сообщить ей, что был, оказывается дьяк Ступишин у Петра Великого. Все такие изыскания весьма любопытны для носителя сей славной фамилии, но прямую связь между упомянутыми лицами и Иваном Ступишиным, который жил уже в ХIХ веке и был отцом моего деда, вологодского лесопромышленника, установить не представляется возможным, и эту тему я сразу же закрыл.
С Виктором Амазасповичем Амбарцумяном мне посчастливилось общаться и в последующем, но особенно интересной была совместная поездка в Бюракан в октябре 1993 года. Туда мы поехали с Парисом Мисаковичем Геруни, профессором-физиком, директором НИИ радиофизических измерений, бывшего совсем еще недавно институтом всесоюзного значения. У Геруни над Бюраканской обсерваторией, ближе к вершине Арагаца, есть свое хозяйство, которое тоже стоило посетить. Это – мощнейший радиотелескоп и золотые в буквальном и переносном смыслах эталоны антенн. В советские времена институт выполнял заказы ВПК. В нем заинтересована космическая и авиационная промышленность России. По его эталонам сверялись антенны летающей техники. Но три года Россия связей с институтом не поддерживала, и ее летающие аппараты лишились зрения и слуха. Зато возникла «гениальная» идея продублировать установки ереванского института где-нибудь под Воронежем, вложив в это дело и в чьи-то карманы миллиарды долларов вместо того, чтобы просто возобновить сотрудничество с армянскими учеными и инженерами, которые об этом только и мечтают, а пока, в условиях блокады, занялись созданием спутниковых антенн для приема телепрограмм из Европы, то есть ширпотребом, грубо говоря.
Все это мне рассказал Парис Мисакович, когда я был у него в институте. Тогда мы и договорились ехать вместе к Амбарцумяну в Бюракан. В конце октября 1993 года мы этот план осуществили. Был теплый солнечный день бабьего лета. Красота в горах неописуемая. С Арагаца вид на Арарат сказочный. Воздух чистый, прозрачный. В багрец и золото оделися леса на горных склонах.
Виктор Амазаспович с Верой Федоровной по этому случаю покинули свой дом в селе Багаван, что рядом с Аштараком, и поднялись на гору раньше нас, чтобы встретить гостей. Бюраканская обсерватория – его царство. Все в целости и сохранности, несмотря на сложности блокадной жизни. И даже коллеги из Пулковской обсерватории здесь постоянно работают, имея специально отведенные для них рабочие места и приличное жилье. Академик был явно доволен нашим визитом, показал нам свои замечательные телескопы, рассказал о работе обсерватории, выпил пару рюмок коньячку, взбодрился и, преодолевая не очень сильное сопротивление своей супруги, которая все же опасалась за его самочувствие, ведь 85 лет дают себя знать, как ни круги, решил ехать с нами выше, во владения Геруни. Там впервые я увидел собственными глазами гигантский радиотелескоп и эталоны антенн, с которых какие-то злоумышленники уже пытались соскребать золото, но сотрудники института вовремя заметили и усилили охрану.
Наш визит на Арагац не прошел даром. По моему совету профессор Геруни к апрелю 1994 года составил документ о возможных направлениях сотрудничества с российскими коллегами, и я отправил его первому зампреду правительства РФ Олегу Николаевичу Сосковцу, который дал ход этому делу, явно выгодному и Армении, и России.
После ухода Амбарцумяна в почетные президенты на его место в апреле 1993 года академики избрали бывшего председателя Совмина Армении, бывшего главного конструктора ВНИИ математических машин, где я тоже успел побывать, академика Фадея Тачатовича Саркисяна. Через неделю после его избрания я нанес ему визит и, поскольку разговор, естественно, шел о сотрудничестве с Россией, подал идею: сформулируйте конкретные предложения, и мы отправим их в Москву с положительной оценкой посольства. В июне того же года Фадей Тачатович вручил мне детальную программу по всем основным научным дисциплинам от астрономии до философии, языка и искусства. Многие темы предлагались впервые. Я тут же переправил эти предложения в Москву, а через год, в июне 1994 года, в Москве президенты двух академий Юрий Осипов и Фадей Саркисян подписали конкретную программу совместной работы армянских и российских академических институтов в рамках подписанного ими же в сентябре минувшего года договора о сотрудничестве между двумя академиями.
Юрий Сергеевич Осипов до того побывал в Ереване вместе с вице-президентом Российской академии наук Николаем Павловичем Лаверовым и ответственным секретарем РАН Игорем Михайловичем Макаровым. На юбилейную сессию в самой Академии они опоздали, и поэтому моя речь была сочтена официальным приветственным словом от имени российских ученых. Но они участвовали в торжественном собрании в зале Оперы и в большом приеме в ресторане гостиницы «Армения», а главное – их визит превратился в очень полезное деловое мероприятие. Наших академиков очень хорошо принимали президент Левон Тер-Петросян, председатель Верховного Совета Бабкен Араркцян и премьер-министр Грант Багратян. Они много общались с Фадеем Тачатовичем и с другими академиками, посетили Президиум Национальной академии. Повсюду вместе с ними ходил и посол России.
С обеих сторон неоднократно и настойчиво звучала тема восстановления научных связей и прежде всего в области сейсмологии, атомной энергетики, биотехнологий, химии, электроники. Говорили о возобновлении подготовки ученых для Армении в аспирантурах российских институтов и необходимости совместных усилий в развитии фундаментальной науки: Армении одной не поднять, России ценен армянский научный потенциал, взаимная заинтересованность очевидна.
Когда Грант Багратян сказал: «У нашей науки русский менталитет», я не замедлил отреагировать:
– Это очень верно, только вот носители этого менталитета постепенно уходят в мир иной, а новых, на замену им, не появится, поскольку армянским детям здесь закрыли двери русской школы, а в вузах русский из второго родного превратили во второстепенный иностранный. Ваши гениальные академики все прошли русскую школу. Но откуда возьмутся такие академики в будущем? Даже вопрос о Русском университете, поставленный перед правительством еще в прошлом году обществом «Россия» и рядом других организаций, в том числе чисто армянских, не решается ни в какую сторону. Ни да, ни нет не говорят министры, а воз и ныне там.»
Меня активно поддержал академик Лаверов и в качестве разумного решения проблемы русского языка в высшей школе привел пример Славянского университета в Бишкеке.
Премьер-министр согласился с нами и заявил:
– Даю официальное согласие на создание Русского университета в Ереване и обязуюсь взять на госбюджет 50 процентов его финансирования.
Поблагодарив Гранта Араратовича за оперативную реакцию, я напомнил о трудностях с реализацией достигнутой год назад договоренности о создании русской классической гимназии, которая готовила бы абитуриентов для университета и российских вузов, начиная с первого класса, и не закрывала бы своих дверей перед армянскими детьми, как этого хочет министр просвещения Гайк Казарян, буквально изгоняющий русский язык из армянских школ. Под давлением общественности коллегия этого министерства вынуждена разрешить тем, кто начал учиться на русском языке, закончить на нем же свое обучение, а в первый класс все же допускать детей, у которых родители или хотя бы один из них не являются армянами по национальности. Но всем другим, стопроцентным армянам дорогу к овладению вторым родным языком, каким они с давних пор считали русский язык, закрыли. Скоро вторым родным станет английский, вернее, его американская разновидность.
Однофамилец министра просвещения Арменак Казарян, госминистр и глава делегации Армении для переговоров с Россией, новый визави Олеандрова сказал, что все упирается в Закон о языке, который надо менять, ибо в нем много несуразностей. Работа над проектом поправок уже ведется.
Когда нас принял президент, российские академики высказались примерно в таком духе: если мы хотим сохранить наши научные школы, нужны кадры, а они могли бы воспитываться и в Русском университете. Я добавил свое: нужна и русская гимназия, открытая для армян, а не только для русских. Академик Осипов поддержал эту идею. Но президент Армении в ответ заговорил почему-то о намерении… войти в международную компьютерную сеть, а потом перешел к совместным темам для институтов и возобновлению практики семинаров, конференций, симпозиумов. У меня сложилось впечатление, что он еще не дозрел до активной поддержки русскоязычного образования в Армении и пропускает мимо ушей не только нашу аргументацию, но не прислушивается и к собственным ученым, настроения которых выразил Виктор Амазаспович Амбарцумян на встрече с нашими академиками:
– Мы и сейчас чувствуем себя частью русской науки.
Левон Тер-Петросян признавал, конечно, что все способные, как он выразился, ученые Армении прошли подготовку в России, и сам вспоминал, как учился в Ленинградском университете у известного востоковеда И.М. Дьяконова. Но необходимость сохранения достойного места в национальной системе образования за русским языком почему-то признавать не хотел. Думай он иначе, не было бы волокиты с Русским университетом, ни по существу открытых гонений на русский язык в средней и высшей школе. Видимо, так и ему представлялся один из путей укрепления национального суверенитета, а, может, он просто боялся проиграть соревнование с доморощенными воинствующими националистами. Так тоже могло быть, но вслух ничего подобного не произносилось, упаси Бог!
Московские гости уклончивости Тер-Петросяна в вопросе о Русском университете придавать значения не стали, поелику практические проблемы предстояло решать с правительством, а его глава высказался недвусмысленно – за! И общий итог визита был очень благоприятный. Наши ученые улетели в Москву с хорошим настроением и буквально через несколько дней президентами двух академий была подписана программа сотрудничества в самых разных областях фундаментальной и прикладной науки.
С армянскими учеными я общался, конечно же, не только официально, через академию. В Ереване я встретил своего старого товарища, с которым мы дружили еще в Париже. Это – тюрколог, доктор исторических наук, научный сотрудник Института востоковедения Национальной академии наук, председатель общества дружбы Армения-Франция Рубен Гарегинович Саакян. Хорошо знакомы мы были и с его замечательной женой Валентиной, а в Ереване познакомились с внучкой Машей, которая оказалась внучкой и известной поэтессы Седы Вермишевой, пишущей хорошие стихи на отличном русском языке. Сын Рубена и Вали, отец Маши, художник Сережа трагически погиб. А Машу увезла в Москву ее мать, тоже художница. В Москве же обосновалась потом и Седа Константиновна, бывая наездами в Ереване у своего сына, доктора филологических наук Сурена Золяна, посвятившего себя публицистической защите Арцаха. Он тоже стал моим хорошим знакомым, подарил мне книгу «Шаракан» – переводы с комментариями духовных песен, над которыми он работал как ученый.
Рубик познакомил меня с первым армянским доктором политологии Гайком Костанджяном, защитившим монографию на тему «Этнополитология консенсуса – конфликта. Цивилизационные проблемы теории и практики» в Российской академии управления в Москве. С академиками Сергеем Амбарцумяном и Семеном Ахумяном я с огромным удовольствием проводил время и у них на работе, в Университете, и за праздничным столом. А однажды мы с женой отправились в их компании в гости к племяннику Сергея Александровича, мэру Октемберяна, переименованного позже в Армавир (не путать с Армавиром краснодарским), Рафику Мелконяну, который показал нам знаменитый музей Сардарапатской битвы 1918 года, когда армяне разгромили турок. Музей из красного туфа стоит в чистом поле на линии Арагац – Арарат. Его охраняют каменные орлы: турецкая граница совсем недалеко. Музей рассказывает о Сардарапатской битве, среди героев которой мы неожиданно обнаружили сослуживца и соседа по даче моего покойного тестя, генерала Артака Арменаковича Вартаняна. Под Сардарапатом он сражался сержантом, а генералом стал после второй мировой войны, служа в военной разведке. В музее много экспонатов не только исторического свойства. Особенно хороша коллекция ковров и карпетов, равно как и других изделий народного творчества. Нам понравилось, и мы туда ездили потом не раз. Ужинали мы у маленького озерца с великолепным крестьянским красным вином, а вернулись домой в Ереван, включили телевизор и включились, хоть и на расстоянии, в события, разворачивавшиеся в Москве, получая информацию и от своих детей по телефону: наш московский дом находился близко к месту основных событий 3-4 октября 1993 года и даже подвергался обстрелу со стороны мятежников.
Бывал у меня крупный ученый, историк и литературовед, профессор Ваче Смбатович Налбандян. Подарил книжку о Григоре Нарекаци, очень помогающую понять духовный мир автора «Книги скорбных песнопений», и не менее интересный сборник статей «Уроки армянской истории» – о жизни и деятельности Месропа Маштоца, создателя армянского алфавита, о традициях в становлении национальной литературы, о разных исторических событиях и их отражении в романах и поэмах армянских авторов и о многом другом. Он же подарил мне стихи Саят-Новы со своим предисловием и полный перевод «Книги скорбных песнопений». Знаток армянской литературы, Ваче Налбандян недвусмысленно осуждал антирусские элементы в Законе о языке как националистические выверты, способные лишь обеднить собственную культуру армянского народа.
Одним из первых среди ученых посетил меня по рекомендации тогдашнего премьер-министра Хосрова Арутюняна академик Григор Арамович Гурзадян, директор Института космической астрономии в Гарни, автор проекта «Хромос», который он предложил осуществлять в сотрудничестве с российскими учеными. На следующий день, ноября 1992 года, я направил телекс президенту РАН академику Осипову с просьбой принять Гурзадяна. Позднее он рассказал мне, что его визит в Москву прошел успешно, московские и питерские коллеги поддержали его, и работа над «Хромосом» уже началась.
Не раз бывал у меня живший no-соседству член-корреспондент Академии наук географ Григор Авакян, занимавшийся проблемами расселения армян в Закавказье и в мире.
Ну а чаще всего мы встречались с профессором-онкологом Левоном Никитичем Мкртчяном и в егвардской компании, и друг у друга дома. Общение с этим супер-интеллигентным врачом-ученым и его обаятельной супругой, литературоведом-русисткой Люзиной Айрумян было всегда интересно и приятно.
Однажды мы увлекли их с собою в Филармонию на концерт в честь Хачатуряна. На него пришло все руководство республики, и я познакомил Левона Тер-Петросяна с его тезкой Левоном Мкртчяном, которому сделал паблисити как крупнейшему онкологу, чтобы высокое начальство знало своих героев. Впрочем у Левона Никитича был и есть свой круг полезных научных и деловых связей не только среди медиков – в Армении и за ее пределами, в частности во Франции и на Украине, а также, естественно, в России. Во Франции он хорошо известен тем, кто занимается поиском средств от рака и вируса СПИДа, потому что Левон Никитич имеет свои важные открытия в этих областях. А его сын Армен, насколько я мог понять, увлекается эзотерическим направлением в медицине и может, например, посоветовать, как разместить кровать в спальне, чтобы сон приносил действительное отдохновение.