Страница:
– Послушайте, Бихари, я совсем не богиня! – крикнула ему вслед Бинодини. – Я не знаю, что будет, если вы уйдете! Не вините меня потом.
Но Бихари ушел. Мохендро продолжал сидеть неподвижно. Бинодини, бросив на него горящий негодованием взгляд, скрылась в соседней комнате. Там ожидала ее Аша. После того как Мохендро заявил, будто Бихари влюблен в нее, она не могла поднять головы от стыда. Но Бинодини не чувствовала ни малейшей жалости к ней в ту минуту. Если бы Аша посмотрела на нее, она испугалась бы, встретив взгляд Бинодини, полный слепой ярости.
Мохендро сказал, что это неправда! Значит, она, Бинодини, никому не нужна. Все влюблены в эту скромницу, в эту смазливую куклу!
Как-то под влиянием настроения Мохендро в разговоре с Бихари назвал себя скотиной. С тех пор он стал опасаться, что Бихари обо всем догадался. Но ведь это неправда, Бинодини нисколько ему не нравится, а Бихари уверен, что он, Мохендро, влюблен в нее!
Мохендро чувствовал, как растет его раздражение против Бихари. После того случая ему стало казаться, что Бихари каждый раз ищет в его словах какой-то скрытый смысл. Раздражение все накапливалось, пока наконец от легкого толчка не прорвалось наружу.
Волнение Бинодини, когда она кинулась вслед за Бихари, пытаясь его удержать, ее умоляющий голос, ее готовность последовать совету Бихари и сопровождать Ашу в Бенарес – все это явилось для Мохендро совершенной неожиданностью и нанесло тяжелый удар его самолюбию.
Но ведь он сам сказал, что не влюблен в Бинодини, что она не нравится ему, почему же все случившееся лишило его покоя? «Зачем я сказал, что не люблю ее, – твердил про себя Мохендро. – О, как жаль, что она слышала это!»
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Но Бихари ушел. Мохендро продолжал сидеть неподвижно. Бинодини, бросив на него горящий негодованием взгляд, скрылась в соседней комнате. Там ожидала ее Аша. После того как Мохендро заявил, будто Бихари влюблен в нее, она не могла поднять головы от стыда. Но Бинодини не чувствовала ни малейшей жалости к ней в ту минуту. Если бы Аша посмотрела на нее, она испугалась бы, встретив взгляд Бинодини, полный слепой ярости.
Мохендро сказал, что это неправда! Значит, она, Бинодини, никому не нужна. Все влюблены в эту скромницу, в эту смазливую куклу!
Как-то под влиянием настроения Мохендро в разговоре с Бихари назвал себя скотиной. С тех пор он стал опасаться, что Бихари обо всем догадался. Но ведь это неправда, Бинодини нисколько ему не нравится, а Бихари уверен, что он, Мохендро, влюблен в нее!
Мохендро чувствовал, как растет его раздражение против Бихари. После того случая ему стало казаться, что Бихари каждый раз ищет в его словах какой-то скрытый смысл. Раздражение все накапливалось, пока наконец от легкого толчка не прорвалось наружу.
Волнение Бинодини, когда она кинулась вслед за Бихари, пытаясь его удержать, ее умоляющий голос, ее готовность последовать совету Бихари и сопровождать Ашу в Бенарес – все это явилось для Мохендро совершенной неожиданностью и нанесло тяжелый удар его самолюбию.
Но ведь он сам сказал, что не влюблен в Бинодини, что она не нравится ему, почему же все случившееся лишило его покоя? «Зачем я сказал, что не люблю ее, – твердил про себя Мохендро. – О, как жаль, что она слышала это!»
Глава 24
«Конечно, было жестоко с моей стороны говорить, что мне ничуть не нравится Бинодини, – размышлял Мохендро. – Я не влюблен в нее, разумеется, но прямо заявить об этом было просто грубо. Какую женщину это не задело бы? Теперь, пожалуй, не оправдаюсь перед ней. То, что я чувствую, – не совсем любовь. Но надо как-нибудь загладить свою грубость! Нехорошо, если у Бинодини останется горький осадок после того разговора». Мохендро достал из ящика стола письма, которые присылала ему Аша, и снова перечитал их. «Несомненно, Бинодини любит меня. Но зачем тогда она так держала себя с Бихари? Наверное, я виноват в этом. Я сказал, что не люблю ее, – поэтому и она решила показать свое презрение ко мне! Теперь она с горя способна полюбить и Бихари!» – размышлял он.
Мохендро сам был смущен и напуган тем, что так близко принял к сердцу все происшедшее. Допустим, Бинодини слышала, как он сказал Бихари, что не любит ее. Допустим, она действительно оскорбилась и постарается забыть его – какое ему до этого дело?
Как якорная цепь во время шторма дергает якорь, будто проверяя его прочность, так и у Мохендро в минуту душевного смятения появилось желание испытать прочность уз, которые связывали его с Ашей. Ночью, прижав ее голову к своей груди, он спросил:
– Скажи правду, Чуни, ты сильно любишь меня?
«Что за странный вопрос? – подумала Аша. – Неужели, если Бихари пришла в голову постыдная мысль, то и на нее, Ашу, пала тень подозрения?»
Пылая от стыда, она ответила:
– Как ты можешь спрашивать меня об этом? Разве у тебя был повод усомниться в моей любви?
Тогда Мохендро, желая измерить глубину ее любви и нисколько не заботясь о том, что заставляет Ашу страдать, спросил:
– Почему же ты хочешь ехать в Бенарес?
– Не хочу я ехать в Бенарес! Никуда я не поеду!
– Но хотела же…
– Ты ведь знаешь, почему я хотела ехать! – воскликнула Аша, вконец измученная этим разговором.
– Тебе, наверное, лучше с тетей, чем со мной, – продолжал Мохендро.
– Нет, конечно нет! И не ради удовольствия я хотела туда ехать!
– По правде говоря, Чуни, ты была бы гораздо счастливее, если бы вышла замуж за кого-нибудь другого.
Услышав эти слова, Аша выскользнула из объятий Мохима, спрятала лицо в подушку и замерла. Через мгновение послышались ее рыдания. Мохендро попытался обнять жену и успокоить, но Аша была холодна и неподвижна. Видя, как оскорбили Ашу его слова, и убедившись в силе ее любви, Мохендро почувствовал, что сердце его забилось от гордости и счастья.
То, о чем раньше боялись даже думать, Мохендро произнес вслух, – и это вызвало целую бурю в умах всех домашних. Бинодини досадовала, что Бихари сразу не отверг нелепого обвинения Мохендро. Даже если бы оно оказалось верным, но Бихари все отрицал, она осталась бы довольна. В конце концов она решила, что Мохендро правильно поступил, сказав все Бихари. «Зачем Бихари, такой умный, влюбился в эту девочку? Хорошо, что Мохендро одним ударом отбросил его далеко от Аши». Так думала Бинодини, успокаивая себя.
Смертельно бледное лицо Бихари все время преследовало ее. При воспоминании об этом измученном лице в Бинодини страдала любящая женщина. Как мать нянчит больного ребенка, так Бинодини вынашивала в своем сердце этот скорбный образ. В душе ее поднялось непреодолимое желание вернуть Бихари к жизни, снова увидеть на его лице румянец и дыхание радости, проблеск улыбки. Несколько дней провела так Бинодини, волнуемая этими мыслями, равнодушная ко всем домашним делам, и наконец не выдержала – написала Бихари письмо: «Тхакурпо[28]! С тех пор как я увидела ваше лицо, окаменевшее от обиды, я всем сердцем желаю, чтобы вы успокоились и стали таким, как прежде. Когда я снова увижу вашу простую улыбку, услышу вашу искреннюю речь?
Известите меня запиской, как себя чувствуете. Ваша Биноди-ботхан».
Бинодини отослала письмо с привратником.
Бихари и в голову не приходило, что Мохендро способен так открыто, так грубо сказать о его, Бихари, чувствах к Аше. Ведь сам Бихари никогда не признавался себе в том, что любит ее. Вначале слова Мохендро словно громом поразили его; потом, задыхаясь от гнева и презрения, он мог лишь повторять: «Какое несправедливое, какое гнусное обвинение!» Но сказанного не воротишь. Крохотное семя правды, которое было в обвинении Мохендро, проросло и стало бурно развиваться. Снова и снова вспоминалось Бихари освещенное заходящим солнцем личико стыдливой девочки. Ведь было время, когда Бихари со сладким волнением в душе называл Ашу своей. Воспоминание о восторженном взгляде, каким он смотрел тогда на Ашу, до сих пор преследовало его, и временами он впадал в тяжелое отчаяние, от которого становилось трудно дышать. Все, что было туманным, непонятным для него в те долгие ночные часы, когда он лежал без сна на крыше или беспокойно шагал перед домом, вдруг приобрело отчетливые очертания. Долго сдерживаемое чувство вырвалось из глубины его сердца. То, во что он сам прежде не верил, теперь, после слов Мохендро, возникло перед ним с неумолимой очевидностью.
И тогда Бихари обвинил во всем себя. «Не возмущаться мне надо было, – думал Бихари, – а вымолить у Мохендро прощение и уйти. В тот день я вел себя так, будто Мохендро – преступник, а я – обвинитель. Надо пойти и признаться, что я был не прав!»
Бихари думал, что Аша уехала в Бенарес. Поэтому однажды вечером он нерешительно подошел к дверям дома Мохендро, где встретил Шадхучорона, дальнего родственника Раджлокхи.
– Шадху-да, я несколько дней не был здесь. Как у вас, все здоровы?
– Да, слава богу.
– Когда уехала Аша-ботхан? – спросил Бихари.
– Она не уезжала и, кажется, не собирается.
Услышав это, Бихари забыл обо всем. Ему захотелось снова оказаться на женской половине дома. Как просто и легко поднимался он прежде по знакомой лестнице, входил в комнаты, весело шутил со всеми! От сознания, что теперь он уже не может так себя вести, у Бихари мутился рассудок. О, если бы еще хоть раз, последний раз войти сюда, как прежде, по-сыновнему поболтать с Раджлокхи, назвать закутанную в покрывало Ашу «ботхан», сказать ей несколько ничего не значащих слов! Сейчас это казалось ему таким счастьем.
– Что же ты стоишь в темноте? – сказал Шадхучорон. – Входи в дом.
Бихари сделал было несколько шагов, но тут же пошел обратно.
– Нет, нет, я пойду, у меня дела, – пробормотал он и торопливо удалился.
В ту же ночь Бихари уехал в Западные провинции.
Привратник, который носил ему письмо Бинодини, вернулся домой. Мохендро в это время прогуливался в садике перед домом. Заметив конверт в руке привратника, он спросил:
– Кому письмо?
Привратник ответил. Тогда Мохендро взял у него конверт. Он решил, что сам отдаст его Бинодини, посмотрит, как она смутится, но не скажет ей ни слова. В том, что Бинодини смутится, он не сомневался. Мохендро вспомнил, что до этого было еще одно письмо на имя Бихари. Он места себе не находил, сгорая от любопытства, старался убедить себя, что несет ответственность за судьбу Бинодини, раз она находится на его попечении. И наконец решил, что вскрыть это подозрительное письмо – его прямая обязанность. Нельзя же допустить, чтобы Бинодини сбилась с пути! Мохендро распечатал конверт. Письмо было написано просто, в нем чувствовалось неподдельное участие к Бихари. Мохендро, несколько раз прочитав письмо, долго раздумывал над ним, но так и не смог разобраться в истинных чувствах Бинодини. Может быть, оскорбленная его равнодушием, Бинодини пытается теперь обратить на себя внимание другого? Ведь от досады она даже Ашу совсем забыла. Придя к такому выводу, Мохендро решил действовать немедленно. Он возмущался при одной мысли, что ту самую Бинодини, которая, казалось, уже отдала ему свое сердце, из-за какой-то минутной глупости он может потерять. «Если Бинодини тайно влюблена в меня, то ей это принесет только пользу, – рассуждал про себя Мохендро, – привяжет ее к нашему дому. Я знаю, что никогда не поступлю с ней бесчестно. Я могу лишь позволить ей любить меня, но сам всегда буду верен Аше. Если же Бинодини вдруг полюбит кого-нибудь другого – тогда бог знает что может случиться!» И Мохендро решил при первом же удобном случае вернуть симпатии Бинодини. Сам же он, разумеется, не даст себя увлечь. Мохендро вошел на женскую половину дома и сразу же увидел Бинодини; она быстро обернулась, словно с нетерпением ожидая кого-то. В сердце Мохендро вспыхнула ревность.
– Напрасно ждете, – сказал он. – Ваше письмо вернулось обратно. – И он швырнул ей конверт.
– Но оно распечатано?!
Мохендро вышел, ничего не ответив.
Бинодини решила, что Бихари, прочтя письмо, отослал его обратно. Кровь сотнями молоточков застучала у нее в висках. Бинодини послала за привратником, который относил письмо, но его не оказалось на месте. Как от зажженного светильника разлетаются брызги шипящего масла, так и из горящих глаз Бинодини вдруг брызнули горькие слезы. Она изорвала на мелкие клочки свое письмо, но это не принесло ей успокоения. О, если бы можно было вычеркнуть эти несколько строк, эти несколько букв из прошлого, из настоящего, чтобы их совсем не было.
Как разозленная оса, которая жалит каждого, кто ей попадется, Бинодини готова была погубить весь мир. Он вздумал оттолкнуть ее, Бинодини?! Ни в чем ей нет удачи! Пусть счастье не для нее, но теперь она не успокоится, пока не повергнет в прах всех, кто помешал ее счастью, кто разбил ее надежды, кто лишил ее самого драгоценного в жизни!
Мохендро сам был смущен и напуган тем, что так близко принял к сердцу все происшедшее. Допустим, Бинодини слышала, как он сказал Бихари, что не любит ее. Допустим, она действительно оскорбилась и постарается забыть его – какое ему до этого дело?
Как якорная цепь во время шторма дергает якорь, будто проверяя его прочность, так и у Мохендро в минуту душевного смятения появилось желание испытать прочность уз, которые связывали его с Ашей. Ночью, прижав ее голову к своей груди, он спросил:
– Скажи правду, Чуни, ты сильно любишь меня?
«Что за странный вопрос? – подумала Аша. – Неужели, если Бихари пришла в голову постыдная мысль, то и на нее, Ашу, пала тень подозрения?»
Пылая от стыда, она ответила:
– Как ты можешь спрашивать меня об этом? Разве у тебя был повод усомниться в моей любви?
Тогда Мохендро, желая измерить глубину ее любви и нисколько не заботясь о том, что заставляет Ашу страдать, спросил:
– Почему же ты хочешь ехать в Бенарес?
– Не хочу я ехать в Бенарес! Никуда я не поеду!
– Но хотела же…
– Ты ведь знаешь, почему я хотела ехать! – воскликнула Аша, вконец измученная этим разговором.
– Тебе, наверное, лучше с тетей, чем со мной, – продолжал Мохендро.
– Нет, конечно нет! И не ради удовольствия я хотела туда ехать!
– По правде говоря, Чуни, ты была бы гораздо счастливее, если бы вышла замуж за кого-нибудь другого.
Услышав эти слова, Аша выскользнула из объятий Мохима, спрятала лицо в подушку и замерла. Через мгновение послышались ее рыдания. Мохендро попытался обнять жену и успокоить, но Аша была холодна и неподвижна. Видя, как оскорбили Ашу его слова, и убедившись в силе ее любви, Мохендро почувствовал, что сердце его забилось от гордости и счастья.
То, о чем раньше боялись даже думать, Мохендро произнес вслух, – и это вызвало целую бурю в умах всех домашних. Бинодини досадовала, что Бихари сразу не отверг нелепого обвинения Мохендро. Даже если бы оно оказалось верным, но Бихари все отрицал, она осталась бы довольна. В конце концов она решила, что Мохендро правильно поступил, сказав все Бихари. «Зачем Бихари, такой умный, влюбился в эту девочку? Хорошо, что Мохендро одним ударом отбросил его далеко от Аши». Так думала Бинодини, успокаивая себя.
Смертельно бледное лицо Бихари все время преследовало ее. При воспоминании об этом измученном лице в Бинодини страдала любящая женщина. Как мать нянчит больного ребенка, так Бинодини вынашивала в своем сердце этот скорбный образ. В душе ее поднялось непреодолимое желание вернуть Бихари к жизни, снова увидеть на его лице румянец и дыхание радости, проблеск улыбки. Несколько дней провела так Бинодини, волнуемая этими мыслями, равнодушная ко всем домашним делам, и наконец не выдержала – написала Бихари письмо: «Тхакурпо[28]! С тех пор как я увидела ваше лицо, окаменевшее от обиды, я всем сердцем желаю, чтобы вы успокоились и стали таким, как прежде. Когда я снова увижу вашу простую улыбку, услышу вашу искреннюю речь?
Известите меня запиской, как себя чувствуете. Ваша Биноди-ботхан».
Бинодини отослала письмо с привратником.
Бихари и в голову не приходило, что Мохендро способен так открыто, так грубо сказать о его, Бихари, чувствах к Аше. Ведь сам Бихари никогда не признавался себе в том, что любит ее. Вначале слова Мохендро словно громом поразили его; потом, задыхаясь от гнева и презрения, он мог лишь повторять: «Какое несправедливое, какое гнусное обвинение!» Но сказанного не воротишь. Крохотное семя правды, которое было в обвинении Мохендро, проросло и стало бурно развиваться. Снова и снова вспоминалось Бихари освещенное заходящим солнцем личико стыдливой девочки. Ведь было время, когда Бихари со сладким волнением в душе называл Ашу своей. Воспоминание о восторженном взгляде, каким он смотрел тогда на Ашу, до сих пор преследовало его, и временами он впадал в тяжелое отчаяние, от которого становилось трудно дышать. Все, что было туманным, непонятным для него в те долгие ночные часы, когда он лежал без сна на крыше или беспокойно шагал перед домом, вдруг приобрело отчетливые очертания. Долго сдерживаемое чувство вырвалось из глубины его сердца. То, во что он сам прежде не верил, теперь, после слов Мохендро, возникло перед ним с неумолимой очевидностью.
И тогда Бихари обвинил во всем себя. «Не возмущаться мне надо было, – думал Бихари, – а вымолить у Мохендро прощение и уйти. В тот день я вел себя так, будто Мохендро – преступник, а я – обвинитель. Надо пойти и признаться, что я был не прав!»
Бихари думал, что Аша уехала в Бенарес. Поэтому однажды вечером он нерешительно подошел к дверям дома Мохендро, где встретил Шадхучорона, дальнего родственника Раджлокхи.
– Шадху-да, я несколько дней не был здесь. Как у вас, все здоровы?
– Да, слава богу.
– Когда уехала Аша-ботхан? – спросил Бихари.
– Она не уезжала и, кажется, не собирается.
Услышав это, Бихари забыл обо всем. Ему захотелось снова оказаться на женской половине дома. Как просто и легко поднимался он прежде по знакомой лестнице, входил в комнаты, весело шутил со всеми! От сознания, что теперь он уже не может так себя вести, у Бихари мутился рассудок. О, если бы еще хоть раз, последний раз войти сюда, как прежде, по-сыновнему поболтать с Раджлокхи, назвать закутанную в покрывало Ашу «ботхан», сказать ей несколько ничего не значащих слов! Сейчас это казалось ему таким счастьем.
– Что же ты стоишь в темноте? – сказал Шадхучорон. – Входи в дом.
Бихари сделал было несколько шагов, но тут же пошел обратно.
– Нет, нет, я пойду, у меня дела, – пробормотал он и торопливо удалился.
В ту же ночь Бихари уехал в Западные провинции.
Привратник, который носил ему письмо Бинодини, вернулся домой. Мохендро в это время прогуливался в садике перед домом. Заметив конверт в руке привратника, он спросил:
– Кому письмо?
Привратник ответил. Тогда Мохендро взял у него конверт. Он решил, что сам отдаст его Бинодини, посмотрит, как она смутится, но не скажет ей ни слова. В том, что Бинодини смутится, он не сомневался. Мохендро вспомнил, что до этого было еще одно письмо на имя Бихари. Он места себе не находил, сгорая от любопытства, старался убедить себя, что несет ответственность за судьбу Бинодини, раз она находится на его попечении. И наконец решил, что вскрыть это подозрительное письмо – его прямая обязанность. Нельзя же допустить, чтобы Бинодини сбилась с пути! Мохендро распечатал конверт. Письмо было написано просто, в нем чувствовалось неподдельное участие к Бихари. Мохендро, несколько раз прочитав письмо, долго раздумывал над ним, но так и не смог разобраться в истинных чувствах Бинодини. Может быть, оскорбленная его равнодушием, Бинодини пытается теперь обратить на себя внимание другого? Ведь от досады она даже Ашу совсем забыла. Придя к такому выводу, Мохендро решил действовать немедленно. Он возмущался при одной мысли, что ту самую Бинодини, которая, казалось, уже отдала ему свое сердце, из-за какой-то минутной глупости он может потерять. «Если Бинодини тайно влюблена в меня, то ей это принесет только пользу, – рассуждал про себя Мохендро, – привяжет ее к нашему дому. Я знаю, что никогда не поступлю с ней бесчестно. Я могу лишь позволить ей любить меня, но сам всегда буду верен Аше. Если же Бинодини вдруг полюбит кого-нибудь другого – тогда бог знает что может случиться!» И Мохендро решил при первом же удобном случае вернуть симпатии Бинодини. Сам же он, разумеется, не даст себя увлечь. Мохендро вошел на женскую половину дома и сразу же увидел Бинодини; она быстро обернулась, словно с нетерпением ожидая кого-то. В сердце Мохендро вспыхнула ревность.
– Напрасно ждете, – сказал он. – Ваше письмо вернулось обратно. – И он швырнул ей конверт.
– Но оно распечатано?!
Мохендро вышел, ничего не ответив.
Бинодини решила, что Бихари, прочтя письмо, отослал его обратно. Кровь сотнями молоточков застучала у нее в висках. Бинодини послала за привратником, который относил письмо, но его не оказалось на месте. Как от зажженного светильника разлетаются брызги шипящего масла, так и из горящих глаз Бинодини вдруг брызнули горькие слезы. Она изорвала на мелкие клочки свое письмо, но это не принесло ей успокоения. О, если бы можно было вычеркнуть эти несколько строк, эти несколько букв из прошлого, из настоящего, чтобы их совсем не было.
Как разозленная оса, которая жалит каждого, кто ей попадется, Бинодини готова была погубить весь мир. Он вздумал оттолкнуть ее, Бинодини?! Ни в чем ей нет удачи! Пусть счастье не для нее, но теперь она не успокоится, пока не повергнет в прах всех, кто помешал ее счастью, кто разбил ее надежды, кто лишил ее самого драгоценного в жизни!
Глава 25
Как-то в один из теплых вечеров месяца фальгун[29] Аша, расстелив циновки, отдыхала на крыше, с увлечением читая при меркнущем свете дня журнал. После долгой разлуки герой рассказа возвращался домой на праздник Пуджи и вдруг попал в руки разбойников. Сердце Аши учащенно билось. Бедная героиня в этот самый момент увидела дурной сон и с плачем проснулась. Аша тоже не смогла удержаться от слез. Она была горячей поклонницей бенгальских рассказов, и все в них казалось ей замечательным.
– Песчинка, милая, – говорила она Бинодини, – обязательно прочти этот рассказ. Он такой трогательный! Я все время плакала, когда читала его.
Бывало, что Бинодини вдруг принималась критиковать рассказ, тогда наивные восторги Аши подвергались довольно чувствительному удару.
Кончив читать, Аша закрыла журнал и решила отнести его Мохендро, чтобы и он прочел рассказ, но Мохендро в это время сам поднялся к ней.
При виде мужа смутная тревога сжала сердце Аши.
– Ну, какой счастливец занимает твои мысли, пока ты сидишь тут одна? – обратился Мохендро к жене, пытаясь казаться жизнерадостным и беззаботным.
Но Аша уже позабыла обо всех злоключениях героев и героинь.
– Уж не заболел ли ты? – спросила она.
– Нет, я здоров.
– Кажется, тебя беспокоит что-то, скажи мне, что случилось?
Мохендро взял пан из коробочки, положил его в рот и сказал:
– Я сейчас думал о бедной тете Аннапурне, она давно не видела тебя. Как бы она обрадовалась твоему приезду!
Не отвечая, Аша молча смотрела на Мохендро. Она не могла понять, почему он снова заговорил об этом.
– Разве тебе не хочется ехать?
Аше было нелегко ответить на этот вопрос. Конечно, ей хотелось повидать тетю, но оставить Мохендро она не могла.
– Поедем, когда у тебя будут каникулы… – сказала она.
– Я и в каникулы не смогу. Нужно будет готовиться к экзаменам.
– Тогда нечего говорить об этом. Ведь не обязательно же мне ехать.
– Но почему же? Почему не поехать, если хочется?
– Мне не хочется.
– Раньше так просила, а теперь вдруг расхотелось!
Аша сидела, опустив глаза, и молчала. Если бы Аша уехала, Мохендро легче было бы помириться с Бинодини. Однако Аша молчала, и он вдруг почувствовал беспричинное раздражение против жены.
– Может быть, ты меня подозреваешь в чем-нибудь? – неожиданно обратился он к Аше. – Поэтому намерена следить за мной днем и ночью?
Обычная мягкость, покорность и терпение Аши вдруг показались ему невыносимыми. «Хочет ехать, так и сказала бы: поеду! Отправляй меня как знаешь! Так нет же: то «да», то «нет», а то сидит и молчит. Что же это такое, в самом деле!»
Аша заметила раздражение Мохендро и перепугалась. Она стала лихорадочно думать, что бы ответить ему, но не находила слов. Аша не понимала, почему Мохендро бывает теперь с ней то очень нежен, то неожиданно груб. Но чем непонятнее становились для нее поступки Мохендро, тем сильнее тянулось к нему ее трепетное сердце.
Она, Аша, подозревает Мохендро, выслеживает его?! Что это – злая насмешка или несправедливое подозрение? Клясться, что это не так, или обратить все в шутку?
Аша продолжала молчать. Мохендро, потеряв терпение, резко повернулся и вышел.
Последние отблески солнечных лучей исчезли, наступили сумерки, теплый весенний ветер сменился вечерней прохладой, а бедная Аша все еще лежала ничком на циновке.
Когда глубокой ночью она заглянула в спальню, то увидела, что Мохендро лег без нее. Аша подумала, что Мохендро стал презирать ее за равнодушие к тете Аннапурне.
Аша присела на постель, обняла его ноги и замерла. Тогда Мохендро, сжалившись, попытался обнять ее, но Аша не поднималась.
– Прости, если я в чем-нибудь виновата, – шепнула она мужу.
– Ты ни в чем не виновата, Чуни, – растроганно ответил Мохендро. – Я просто скотина, что мучаю тебя напрасно.
Слезы брызнули из глаз Аши, орошая ноги Мохендро. Он встал и, взяв жену на руки, уложил рядом с собой. Аша немного успокоилась и снова заговорила:
– Неужели ты думаешь, что мне не хочется повидать тетю?! Но сердце мне подсказывает не оставлять тебя одного. Поэтому я и не поехала. Не сердись на меня, пожалуйста!
Нежно вытирая ее влажный лоб, Мохендро сказал:
– На что же мне сердиться, Чуни! На то, что ты не хочешь ехать без меня? Никуда тебе не нужно ездить!
– Нет, я все-таки поеду.
– Почему?
– Как ты мог подумать, что я подозреваю тебя! Но раз уж у тебя вырвались такие слова, я обязательно уеду хоть на несколько дней.
– Я виноват, а искупать вину должна ты?
– Может, я сама виновата в чем-то, иначе тебе и в голову не пришли бы такие странные мысли. Мне никогда и во сне не снилось, что я могу услышать от тебя что-нибудь подобное.
– А снилось тебе когда-нибудь, какой я дурной человек?
– Опять! – жалобно воскликнула Аша. – Не говори о себе так! Все равно я поеду в Бенарес.
Мохендро рассмеялся:
– Ну хорошо, поезжай. А что, если я испорчусь тут без тебя, что тогда будет?
– Не пугай меня напрасно, а то я раздумаю и останусь.
– А подумать стоит. Такому мужу, как я, только дай волю! Кого потом будешь винить?
– Успокойся, не тебя!
– Может, себя?
– Сто раз!
– Ну хорошо, завтра я переговорю с твоим дядюшкой насчет поездки. – Заметив, что уже поздно, Мохендро повернулся было на другой бок, собираясь уснуть, но через минуту обернулся вдруг к Аше и сказал: – А может, тебе все-таки не стоит ехать, Чуни?
– Зачем ты споришь со мной? – умоляюще проговорила Аша. – Если я не уеду, твой упрек будет всегда преследовать меня. Кроме того, я ведь уезжаю всего на несколько дней.
Накануне отъезда Аша обняла Бинодини и сказала:
– Милая Песчинка, обещай исполнить мою просьбу.
– Говори, дорогая, – ответила Бинодини, ласково ущипнув Ашу за щеку. – Разве могу я отказать тебе?
– Не знаю. В последнее время ты очень изменилась. Мужа моего даже видеть не желаешь.
– Почему не желаю? Ты сама знаешь, в чем дело. Разве ты не слышала, что Мохендро сказал Бихари-бабу? Ну, а если вообще пошли такие разговоры, я думаю, мне не следует появляться на вашей половине. Разве я не права?
Аша чувствовала, что Бинодини права. Не укрылся от нее и постыдный смысл слов Бинодини. И все же Аша сказала:
– Мало ли глупостей говорят! Чего стоит наша любовь, если мы будем обращать на все внимание! Ты должна об этом забыть.
– Хорошо, забуду.
– Завтра я уезжаю, присмотри за моим мужем. И не избегай его, как ты делала до сих пор.
Бинодини долго молчала. Тогда Аша, схватив ее за руку, стала просить:
– Умоляю тебя, выполни, пожалуйста, мою просьбу.
– Хорошо, – сказала наконец Бинодини.
– Песчинка, милая, – говорила она Бинодини, – обязательно прочти этот рассказ. Он такой трогательный! Я все время плакала, когда читала его.
Бывало, что Бинодини вдруг принималась критиковать рассказ, тогда наивные восторги Аши подвергались довольно чувствительному удару.
Кончив читать, Аша закрыла журнал и решила отнести его Мохендро, чтобы и он прочел рассказ, но Мохендро в это время сам поднялся к ней.
При виде мужа смутная тревога сжала сердце Аши.
– Ну, какой счастливец занимает твои мысли, пока ты сидишь тут одна? – обратился Мохендро к жене, пытаясь казаться жизнерадостным и беззаботным.
Но Аша уже позабыла обо всех злоключениях героев и героинь.
– Уж не заболел ли ты? – спросила она.
– Нет, я здоров.
– Кажется, тебя беспокоит что-то, скажи мне, что случилось?
Мохендро взял пан из коробочки, положил его в рот и сказал:
– Я сейчас думал о бедной тете Аннапурне, она давно не видела тебя. Как бы она обрадовалась твоему приезду!
Не отвечая, Аша молча смотрела на Мохендро. Она не могла понять, почему он снова заговорил об этом.
– Разве тебе не хочется ехать?
Аше было нелегко ответить на этот вопрос. Конечно, ей хотелось повидать тетю, но оставить Мохендро она не могла.
– Поедем, когда у тебя будут каникулы… – сказала она.
– Я и в каникулы не смогу. Нужно будет готовиться к экзаменам.
– Тогда нечего говорить об этом. Ведь не обязательно же мне ехать.
– Но почему же? Почему не поехать, если хочется?
– Мне не хочется.
– Раньше так просила, а теперь вдруг расхотелось!
Аша сидела, опустив глаза, и молчала. Если бы Аша уехала, Мохендро легче было бы помириться с Бинодини. Однако Аша молчала, и он вдруг почувствовал беспричинное раздражение против жены.
– Может быть, ты меня подозреваешь в чем-нибудь? – неожиданно обратился он к Аше. – Поэтому намерена следить за мной днем и ночью?
Обычная мягкость, покорность и терпение Аши вдруг показались ему невыносимыми. «Хочет ехать, так и сказала бы: поеду! Отправляй меня как знаешь! Так нет же: то «да», то «нет», а то сидит и молчит. Что же это такое, в самом деле!»
Аша заметила раздражение Мохендро и перепугалась. Она стала лихорадочно думать, что бы ответить ему, но не находила слов. Аша не понимала, почему Мохендро бывает теперь с ней то очень нежен, то неожиданно груб. Но чем непонятнее становились для нее поступки Мохендро, тем сильнее тянулось к нему ее трепетное сердце.
Она, Аша, подозревает Мохендро, выслеживает его?! Что это – злая насмешка или несправедливое подозрение? Клясться, что это не так, или обратить все в шутку?
Аша продолжала молчать. Мохендро, потеряв терпение, резко повернулся и вышел.
Последние отблески солнечных лучей исчезли, наступили сумерки, теплый весенний ветер сменился вечерней прохладой, а бедная Аша все еще лежала ничком на циновке.
Когда глубокой ночью она заглянула в спальню, то увидела, что Мохендро лег без нее. Аша подумала, что Мохендро стал презирать ее за равнодушие к тете Аннапурне.
Аша присела на постель, обняла его ноги и замерла. Тогда Мохендро, сжалившись, попытался обнять ее, но Аша не поднималась.
– Прости, если я в чем-нибудь виновата, – шепнула она мужу.
– Ты ни в чем не виновата, Чуни, – растроганно ответил Мохендро. – Я просто скотина, что мучаю тебя напрасно.
Слезы брызнули из глаз Аши, орошая ноги Мохендро. Он встал и, взяв жену на руки, уложил рядом с собой. Аша немного успокоилась и снова заговорила:
– Неужели ты думаешь, что мне не хочется повидать тетю?! Но сердце мне подсказывает не оставлять тебя одного. Поэтому я и не поехала. Не сердись на меня, пожалуйста!
Нежно вытирая ее влажный лоб, Мохендро сказал:
– На что же мне сердиться, Чуни! На то, что ты не хочешь ехать без меня? Никуда тебе не нужно ездить!
– Нет, я все-таки поеду.
– Почему?
– Как ты мог подумать, что я подозреваю тебя! Но раз уж у тебя вырвались такие слова, я обязательно уеду хоть на несколько дней.
– Я виноват, а искупать вину должна ты?
– Может, я сама виновата в чем-то, иначе тебе и в голову не пришли бы такие странные мысли. Мне никогда и во сне не снилось, что я могу услышать от тебя что-нибудь подобное.
– А снилось тебе когда-нибудь, какой я дурной человек?
– Опять! – жалобно воскликнула Аша. – Не говори о себе так! Все равно я поеду в Бенарес.
Мохендро рассмеялся:
– Ну хорошо, поезжай. А что, если я испорчусь тут без тебя, что тогда будет?
– Не пугай меня напрасно, а то я раздумаю и останусь.
– А подумать стоит. Такому мужу, как я, только дай волю! Кого потом будешь винить?
– Успокойся, не тебя!
– Может, себя?
– Сто раз!
– Ну хорошо, завтра я переговорю с твоим дядюшкой насчет поездки. – Заметив, что уже поздно, Мохендро повернулся было на другой бок, собираясь уснуть, но через минуту обернулся вдруг к Аше и сказал: – А может, тебе все-таки не стоит ехать, Чуни?
– Зачем ты споришь со мной? – умоляюще проговорила Аша. – Если я не уеду, твой упрек будет всегда преследовать меня. Кроме того, я ведь уезжаю всего на несколько дней.
Накануне отъезда Аша обняла Бинодини и сказала:
– Милая Песчинка, обещай исполнить мою просьбу.
– Говори, дорогая, – ответила Бинодини, ласково ущипнув Ашу за щеку. – Разве могу я отказать тебе?
– Не знаю. В последнее время ты очень изменилась. Мужа моего даже видеть не желаешь.
– Почему не желаю? Ты сама знаешь, в чем дело. Разве ты не слышала, что Мохендро сказал Бихари-бабу? Ну, а если вообще пошли такие разговоры, я думаю, мне не следует появляться на вашей половине. Разве я не права?
Аша чувствовала, что Бинодини права. Не укрылся от нее и постыдный смысл слов Бинодини. И все же Аша сказала:
– Мало ли глупостей говорят! Чего стоит наша любовь, если мы будем обращать на все внимание! Ты должна об этом забыть.
– Хорошо, забуду.
– Завтра я уезжаю, присмотри за моим мужем. И не избегай его, как ты делала до сих пор.
Бинодини долго молчала. Тогда Аша, схватив ее за руку, стала просить:
– Умоляю тебя, выполни, пожалуйста, мою просьбу.
– Хорошо, – сказала наконец Бинодини.
Глава 26
Когда на одном краю неба заходит луна, на другом встает солнце. Но Аша уехала, а Бинодини все еще не появлялась на горизонте Мохендро. Он бродил по дому, то и дело под разными предлогами заглядывал в комнату матери, но Бинодини по-прежнему ускользала от него.
Раджлокхи заметила, что Мохендро ходит с каким-то отсутствующим видом, ничем не может заняться. И решила, что сын потерял покой из-за отъезда жены. Ее больно ранила мысль о том, что теперь мать, видно, совсем уже не нужна ему. Потерянный и унылый вид сына встревожил Раджлокхи, и она позвала Бинодини.
– Я стала сильно задыхаться после болезни, – сказала она. – Сегодня шла по лестнице, думала – не поднимусь. Тебе, доченька, самой придется присматривать за Мохимом. Он ведь привык, чтобы о нем всегда кто-нибудь заботился. Посмотри, что с ним стало после отъезда жены. Да и жена тоже хороша! Зачем только она уехала?
Бинодини слушала молча, чуть отвернувшись, пальцы ее нервно теребили бахрому покрывала на постели.
– Ну, что ты об этом думаешь? – продолжала Раджлокхи. – Да тут и думать нечего, умница моя. Что ни говори, ты нам не чужая!
– Пожалуйста, не уговаривайте меня, ма.
– Ах, так? Ну что ж, хорошо! Я сама буду делать что смогу. – И Раджлокхи встала, собираясь идти на третий этаж убирать комнату Мохендро.
Но Бинодини остановила ее.
– Вы же больны, тетя, не ходите туда, – с тревогой сказала она. – Я сделаю все, как вы велите. Простите меня!
Раджлокхи давно привыкла не обращать внимания на то, что говорят окружающие. После смерти мужа она не признавала в этом мире никого, кроме Мохендро.
Одна мысль, что люди могут сплетничать о ее сыне и Бинодини, приводила ее в негодование. Она привыкла считать, что лучше ее сына нет никого на свете. И люди посмели осуждать его?! Да чтоб язык отсох у того, кто занимается этими сплетнями! Раджлокхи была упряма в своих вкусах и суждениях и поэтому всегда пренебрегала мнением окружающих.
Когда в тот день Мохендро, возвратившись из колледжа, вошел в свою комнату, он был поражен. Комната благоухала сандалом и душистыми смолами; к сетке от москитов был прикреплен шнур из розового шелка; на низкой тахте сверкало белизной покрывало, а вместо старых валиков лежали четырехугольные европейские подушечки, расшитые шелком и шерстью. Это рукоделие было плодом долгого труда Бинодини. Аша частенько допытывалась у нее, для кого она вышивает эти подушки. «Для своего смертного ложа, – со смехом отвечала Бинодини. – Ведь у меня не может быть другого жениха, кроме Ямы».
В рамке на стене висела фотография Мохендро. В каждом углу рамки был красиво завязан бант из цветных лент. Под фотографией на треножнике, словно приношение неизвестного почитателя изображению Мохендро, с обеих сторон стояли вазы с цветами. Аккуратно прибранная комната приняла совсем иной вид. Постель была немного отодвинута, комната делилась на две части: высокие вешалки с развешанной на них одеждой, стоявшие перед широкой тахтой, служили своего рода ширмой. Благодаря им тахта и постель оказались совершенно отделенными друг от друга. На дверце шкафчика, в которой обычно лежали любимые безделушки и китайские куклы Аши, была сделана драпировка из красной шали. Самих безделушек в шкафчике уже не было. Все, что в этой комнате хоть сколько-нибудь напоминало о прошлом, совершенно исчезло благодаря перестановке, сделанной руками другой женщины.
Усталый Мохендро опустился на чистую постель, но едва он коснулся головой подушки, как сразу почувствовал нежный аромат – в подушку были положены душистые травы. Мохендро закрыл глаза, и ему стало казаться, что до него доносится аромат нежных, как лепестки чампака, пальцев той, которая касалась этой подушки.
Вошла служанка с подносом, на котором были фрукты, сладости и стакан холодного ананасного шербета. Все не походило теперь на то, что было прежде, во всем были видны забота и аккуратность.
Вид комнаты, аромат цветов, вкусная еда и новизна всей обстановки обострили чувства Мохендро. Когда он кончил есть, в комнату неторопливо вошла Бинодини, неся ему серебряную коробочку с бетелем и пряностями; она сказала улыбаясь:
– Простите меня, господин, эти несколько дней я не могла присутствовать при вашей трапезе. Только прошу вас, не жалуйтесь моей Аше, что за вами плохо ухаживали. Я делаю, что могу, для вас… Но ведь на моих плечах все хозяйство. – И Бинодини протянула Мохендро коробочку с бетелем. Даже у бетеля был сегодня какой-то особый аромат.
– Я хотел бы, чтобы в ваших заботах обо мне всегда были какие-нибудь упущения, тогда бы вы оставались в долгу передо мной.
– Зачем это вам?
– О, я бы требовал проценты.
– И много их уже набралось, этих процентов, господин ростовщик?
– Во-первых, вас не было во время обеда – это следует возместить, и еще мне кое-что причитается.
– Вы все учитываете, как настоящий ростовщик! Попадешь к вам в руки, потом не вырвешься, – со смехом проговорила Бинодини.
– А что толку? Что с вас возьмешь?
– Верно, взять с меня нечего, и все же вы держите меня в заключении…
Внезапно погрустнев, Бинодини тихонько вздохнула.
– Разве этот дом – тюрьма для вас? – серьезно спросил Мохендро.
Слуга внес лампу, поставил ее на треножник и ушел.
Прикрыв глаза ладонью от яркого света, Бинодини ответила, потупившись:
– Тюрьма?.. Не знаю… Мне трудно с вами спорить. Ну, я пойду, у меня дела…
Вдруг Мохендро схватил ее руку и, крепко сжав, сказал:
– Но если вы смирились с оковами, зачем бежать?
– Пустите меня, как вам не стыдно! К чему удерживать того, кому все равно бежать некуда? – Бинодини решительно вырвалась от Мохендро и быстро вышла.
Мохендро откинулся на благоухающую подушку. Сердце его учащенно билось. Это безмолвие сумерек, пустая комната, ласковый весенний ветер… и сердце Бинодини, которое, кажется, бьется здесь, рядом с ним! Мохендро совсем потерял голову… Он погасил свет, запер дверь, опустил жалюзи и сразу же лег.
Постель тоже словно подменили, матрац стал гораздо мягче. И снова этот аромат – то ли сандаловое дерево, то ли еще что-то, – не разобрать. Мохендро ворочался с боку на бок, тщетно призывая и стараясь удержать в памяти прежние образы.
Часов около девяти вечера в запертую дверь постучали.
– Откройте, – услышал он голос Бинодини. – Вам принесли поесть.
Мохендро вскочил и кинулся было к двери. Он уже положил руку на засов, но… не открыл его.
Без сил опустился он на циновку.
– Нет, нет, я не голоден, я не хочу есть… – тихо сказал он.
– Может, вам нездоровится? – послышался снаружи встревоженный голос. – Хотите, я принесу воды или еще чего-нибудь?
– Нет, мне ничего не нужно.
– Не обманывайте меня, вы больны. Откройте!
– Нет, нет, – воскликнул Мохендро. – Ни за что! Уходите.
Он снова лег. В темноте он пытался отыскать на опустевшем ложе и в своем изменчивом сердце хотя бы память об отсутствующей Аше. Когда Мохендро наконец убедился, что ему не уснуть, он зажег лампу и сел за письмо к жене.
«Аша, возвращайся скорее, не оставляй меня одного, – писал он. – Ты Лакшми моя. Когда тебя нет, мои желания сбрасывают оковы и влекут меня куда-то. Но ничто не озарит дорогу, по которой я пойду. Мне нужен свет твоих любящих, доверчивых глаз. Приезжай скорее, моя вера, мое счастье, моя единственная! Успокой меня, защити, заполни мое сердце! Спаси меня от греха, от страшного кошмара забвения…»
Раджлокхи заметила, что Мохендро ходит с каким-то отсутствующим видом, ничем не может заняться. И решила, что сын потерял покой из-за отъезда жены. Ее больно ранила мысль о том, что теперь мать, видно, совсем уже не нужна ему. Потерянный и унылый вид сына встревожил Раджлокхи, и она позвала Бинодини.
– Я стала сильно задыхаться после болезни, – сказала она. – Сегодня шла по лестнице, думала – не поднимусь. Тебе, доченька, самой придется присматривать за Мохимом. Он ведь привык, чтобы о нем всегда кто-нибудь заботился. Посмотри, что с ним стало после отъезда жены. Да и жена тоже хороша! Зачем только она уехала?
Бинодини слушала молча, чуть отвернувшись, пальцы ее нервно теребили бахрому покрывала на постели.
– Ну, что ты об этом думаешь? – продолжала Раджлокхи. – Да тут и думать нечего, умница моя. Что ни говори, ты нам не чужая!
– Пожалуйста, не уговаривайте меня, ма.
– Ах, так? Ну что ж, хорошо! Я сама буду делать что смогу. – И Раджлокхи встала, собираясь идти на третий этаж убирать комнату Мохендро.
Но Бинодини остановила ее.
– Вы же больны, тетя, не ходите туда, – с тревогой сказала она. – Я сделаю все, как вы велите. Простите меня!
Раджлокхи давно привыкла не обращать внимания на то, что говорят окружающие. После смерти мужа она не признавала в этом мире никого, кроме Мохендро.
Одна мысль, что люди могут сплетничать о ее сыне и Бинодини, приводила ее в негодование. Она привыкла считать, что лучше ее сына нет никого на свете. И люди посмели осуждать его?! Да чтоб язык отсох у того, кто занимается этими сплетнями! Раджлокхи была упряма в своих вкусах и суждениях и поэтому всегда пренебрегала мнением окружающих.
Когда в тот день Мохендро, возвратившись из колледжа, вошел в свою комнату, он был поражен. Комната благоухала сандалом и душистыми смолами; к сетке от москитов был прикреплен шнур из розового шелка; на низкой тахте сверкало белизной покрывало, а вместо старых валиков лежали четырехугольные европейские подушечки, расшитые шелком и шерстью. Это рукоделие было плодом долгого труда Бинодини. Аша частенько допытывалась у нее, для кого она вышивает эти подушки. «Для своего смертного ложа, – со смехом отвечала Бинодини. – Ведь у меня не может быть другого жениха, кроме Ямы».
В рамке на стене висела фотография Мохендро. В каждом углу рамки был красиво завязан бант из цветных лент. Под фотографией на треножнике, словно приношение неизвестного почитателя изображению Мохендро, с обеих сторон стояли вазы с цветами. Аккуратно прибранная комната приняла совсем иной вид. Постель была немного отодвинута, комната делилась на две части: высокие вешалки с развешанной на них одеждой, стоявшие перед широкой тахтой, служили своего рода ширмой. Благодаря им тахта и постель оказались совершенно отделенными друг от друга. На дверце шкафчика, в которой обычно лежали любимые безделушки и китайские куклы Аши, была сделана драпировка из красной шали. Самих безделушек в шкафчике уже не было. Все, что в этой комнате хоть сколько-нибудь напоминало о прошлом, совершенно исчезло благодаря перестановке, сделанной руками другой женщины.
Усталый Мохендро опустился на чистую постель, но едва он коснулся головой подушки, как сразу почувствовал нежный аромат – в подушку были положены душистые травы. Мохендро закрыл глаза, и ему стало казаться, что до него доносится аромат нежных, как лепестки чампака, пальцев той, которая касалась этой подушки.
Вошла служанка с подносом, на котором были фрукты, сладости и стакан холодного ананасного шербета. Все не походило теперь на то, что было прежде, во всем были видны забота и аккуратность.
Вид комнаты, аромат цветов, вкусная еда и новизна всей обстановки обострили чувства Мохендро. Когда он кончил есть, в комнату неторопливо вошла Бинодини, неся ему серебряную коробочку с бетелем и пряностями; она сказала улыбаясь:
– Простите меня, господин, эти несколько дней я не могла присутствовать при вашей трапезе. Только прошу вас, не жалуйтесь моей Аше, что за вами плохо ухаживали. Я делаю, что могу, для вас… Но ведь на моих плечах все хозяйство. – И Бинодини протянула Мохендро коробочку с бетелем. Даже у бетеля был сегодня какой-то особый аромат.
– Я хотел бы, чтобы в ваших заботах обо мне всегда были какие-нибудь упущения, тогда бы вы оставались в долгу передо мной.
– Зачем это вам?
– О, я бы требовал проценты.
– И много их уже набралось, этих процентов, господин ростовщик?
– Во-первых, вас не было во время обеда – это следует возместить, и еще мне кое-что причитается.
– Вы все учитываете, как настоящий ростовщик! Попадешь к вам в руки, потом не вырвешься, – со смехом проговорила Бинодини.
– А что толку? Что с вас возьмешь?
– Верно, взять с меня нечего, и все же вы держите меня в заключении…
Внезапно погрустнев, Бинодини тихонько вздохнула.
– Разве этот дом – тюрьма для вас? – серьезно спросил Мохендро.
Слуга внес лампу, поставил ее на треножник и ушел.
Прикрыв глаза ладонью от яркого света, Бинодини ответила, потупившись:
– Тюрьма?.. Не знаю… Мне трудно с вами спорить. Ну, я пойду, у меня дела…
Вдруг Мохендро схватил ее руку и, крепко сжав, сказал:
– Но если вы смирились с оковами, зачем бежать?
– Пустите меня, как вам не стыдно! К чему удерживать того, кому все равно бежать некуда? – Бинодини решительно вырвалась от Мохендро и быстро вышла.
Мохендро откинулся на благоухающую подушку. Сердце его учащенно билось. Это безмолвие сумерек, пустая комната, ласковый весенний ветер… и сердце Бинодини, которое, кажется, бьется здесь, рядом с ним! Мохендро совсем потерял голову… Он погасил свет, запер дверь, опустил жалюзи и сразу же лег.
Постель тоже словно подменили, матрац стал гораздо мягче. И снова этот аромат – то ли сандаловое дерево, то ли еще что-то, – не разобрать. Мохендро ворочался с боку на бок, тщетно призывая и стараясь удержать в памяти прежние образы.
Часов около девяти вечера в запертую дверь постучали.
– Откройте, – услышал он голос Бинодини. – Вам принесли поесть.
Мохендро вскочил и кинулся было к двери. Он уже положил руку на засов, но… не открыл его.
Без сил опустился он на циновку.
– Нет, нет, я не голоден, я не хочу есть… – тихо сказал он.
– Может, вам нездоровится? – послышался снаружи встревоженный голос. – Хотите, я принесу воды или еще чего-нибудь?
– Нет, мне ничего не нужно.
– Не обманывайте меня, вы больны. Откройте!
– Нет, нет, – воскликнул Мохендро. – Ни за что! Уходите.
Он снова лег. В темноте он пытался отыскать на опустевшем ложе и в своем изменчивом сердце хотя бы память об отсутствующей Аше. Когда Мохендро наконец убедился, что ему не уснуть, он зажег лампу и сел за письмо к жене.
«Аша, возвращайся скорее, не оставляй меня одного, – писал он. – Ты Лакшми моя. Когда тебя нет, мои желания сбрасывают оковы и влекут меня куда-то. Но ничто не озарит дорогу, по которой я пойду. Мне нужен свет твоих любящих, доверчивых глаз. Приезжай скорее, моя вера, мое счастье, моя единственная! Успокой меня, защити, заполни мое сердце! Спаси меня от греха, от страшного кошмара забвения…»