Теодоряну Ионел. Меделень

   На христианском небе всходили звезды.
   - Браво, Ольгуца! Снайперский выстрел! Ты заслуживаешь охотничьего ружья.
   - Ольгуца, я отдам тебе свое, - предложил Дэнуц в порыве щедрости.
   - Merci, оставь его себе. У меня будет собственное охотничье ружье.
   - Ольгуца, я выиграл пари. Вернее, ты его выиграла. Пирожное со взбитыми сливками от мамы и флакон одеколона от меня!
   - Герр Директор, никак нельзя было ее упустить. Я должна была убить лягушку.
   - Почему, чертенок?
   - Так... Потому что я ее боялась, - громко ответила Ольгуца, так чтобы ее слышали и те Ольгуцы, которые остались в прошлом.
   Такова была эпитафия обеим Фицам.
   В преддверии осени мелодии сна в летнюю ночь звучали особенно громко и весело. Дудочки и флейты, волынки, кобзы и скрипки, колокольчики, виолы и однострунная виолончель болотной выпи на разные голоса распевали песни в честь серебристой и ясной вечерней зари. Еще не взошла луна; солнце давно закатилось. Высоко в небе дрожала одинокая, словно попавшая в паутину звезда.
   Дэнуц с опущенным дулом вниз ружьем открывал шествие. Звонкий лай Али возвещал о победе.
   ...Император в полном одиночестве возвращался с поля боя. Войско оставалось далеко позади, словно лес, готовый жить или умереть под ударом топора... Бедный император! Он один жертвовал жизнью ради своих воинов и своего государства. Какой замечательный император! Какой храбрый император! Честь ему и хвала!
   - Дядя Пуйу, где ты?.. Али! Али! Эг-гей!
   Впереди было сельское кладбище, позади пруд с Фицей Эленку. Но возле пруда был дядя Пуйу. И Дэнуц с ружьем наперевес помчался назад.
   - Герр Директор, почему я не мальчик?
   - Так было угодно Богу!
   - Богу!
   Герр Директор атеистически улыбнулся звездочке в небе.
   - Или аисту.
   - Аисту!
   - А кому же еще? - осторожно спросил и сам себя переспросил Герр Директор.
   - Маме, Герр Директор. Я совершенно уверена.
   - Ну, стало быть, так угодно было маме и папе, - скрупулезно уточнил Герр Директор.
   - Нет. Только маме.
   - Но почему именно маме?
   - Чтобы преследовать меня.
   - Ну уж!
   - Да, да. Почему она не сделала Плюшку девочкой?
   - Оставь его в покое, чертенок! Что тебе еще нужно? Ты у нас теперь мальчик: у тебя есть брюки.
   Ольгуца горестно вздохнула.
   - Я не мальчик.
   - Почему, Ольгуца? Чего же ты еще хочешь?
   - Не знаю!.. Но я знаю...
   - Разве ты не гордишься тем, что будешь как мама?
   - Мама совсем другое дело, Герр Директор. Маме это нравится.
   - А тебе?
   - А мне нет.
   - Тебе нравятся мальчики, Ольгуца?
   - Мне?! Я их не выношу.
   - Тогда почему тебе хочется быть мальчиком?
   - Я не хочу быть девочкой.
   - Тогда кем же ты хочешь быть?
   - ...Вот видишь, Герр Директор! Я говорю глупости, потому что я девочка.
   - А ты, Моника? - спросил Герр Директор, взвешивая на ладони ее косы.
   - ...Я бы хотела быть, как tante Алис.
   - Ты ее любишь, Моника?
   - Да.
   - А меня?
   - Еще бы, Герр Директор, - уверила его Ольгуца, - ведь Моника мой друг.
   Они проходили мимо стогов сена, которые выстроились в ряд, словно горделивые куличи, только что вынутые из печки жаркого лета.
   - Моника, ведь ты устала, правда? - тоном, не допускающим возражений, сказала Ольгуца, замедляя шаг.
   - Немножко!
   - А ты, Герр Директор?!
   - Мы ведь уже почти пришли.
   - Герр Директор, милый, нам еще далеко... и я хочу тебя кое о чем попросить.
   - Я в твоем распоряжении.
   - Но обещай, что сделаешь.
   - Не уверен.
   - Скажи, что да, Герр Директор.
   - Скажи, что ты хочешь.
   - Скажу, если пообещаешь сделать.
   - Говори.
   - Значит, обещаешь?
   - Ну, предположим!
   - Давай отдохнем, Герр Директор. Смотри, Моника уже выбилась из сил.
   - А что скажет мама?
   - Она будет нас ждать.
   - С хворостиной.
   - Напротив, с горячей и вкусной едой, потому что мы выиграли пари.
   - Так и скажи ей!
   - Конечно. Я ей скажу.
   - Сядем посидим... Но где же Дэнуц?.. Дэнуц... Дэнуц! Ками-Мура, стоп!
   "У-ууу... тра-раа... оо-оооп", - протяжно откликнулось эхо.
   - Дядя Пуйу, я пойду поищу его, - вызвалась Моника, испугавшись того, что Дэнуц, возможно, заблудился.
   - А тебе не будет страшно?
   - Не-ет, - солгали губы Моники, и тут же опровергли эту ложь ее вспыхнувшие щеки.
   Стиснув зубы и сжав кулаки, Моника помчалась на поиски. Кромешная тьма ослепила ее. Чем дальше уходила она, тем быстрее бежала. И страх черным сверчком пронзительно кричал в ее душе: Дэнуц, Дэнуц, Дэнуц...
   Сердца обоих беглецов, столкнувшись, замерли на миг и вновь упруго забились.
   Еле держась на ногах, Моника остановилась на дороге, закрыла глаза и, задыхаясь, крикнула: "На помощь, Дэнуц!.."
   У Дэнуца от быстрого бега выпало из рук ружье прямо у ног Моники. Крик Моники остановил его. Он поднял ружье и хмуро спросил:
   - Зачем ты меня звала?
   Он стоял, держа ружье за ствол, опираясь прикладом о землю. Он казался спокойным, но его слова были безжизненны, как крылья бабочки, сжатые грубыми пальцами.
   Моника молча взяла его за руку, глубоко вдыхая прохладу вечера.
   - Пусти. Разве ты не видишь, что я держу ружье?
   - Это ты, Дэнуц?
   - Конечно, я, - гордо ответил его голос, к которому вернулась былая сила. - Ты что, не видишь? Что ты здесь делаешь?
   - Меня послал за тобой дядя Пуйу.
   - Ты бежала?
   - Мне было страшно, Дэнуц.
   - Ага!
   - Только, пожалуйста, не говори Ольгуце. Она рассердится.
   - И я тоже сержусь!
   - Не сердись, Дэнуц. Я ведь трусиха.
   - Я это знал!
   - Но с тобой мне не страшно.
   - Еще бы!
   - Ты мальчик; ты смелый.
   - Чего же ты хочешь?
   - Пойдем назад.
   - А если я не хочу?
   - Тогда пошли домой. Но ведь ты шел назад...
   - Я просто гулял.
   - Я пойду с тобой, куда хочешь.
   - Ты знаешь, что там? - спросил Дэнуц, указывая стволом ружья.
   - Деревня.
   - Не деревня, а клад-би-ще, - громко произнес Дэнуц, разделяя на слоги страшное слово.
   - Ой, Дэнуц!
   - Боишься?
   - С тобой нет.
   Дэнуц с трудом сдержал вздох облегчения.
   - ...Хорошо. Пойдем вместе со мной назад.
   - Можно, я возьму тебя за руку, Дэнуц?
   Две руки крепко сцепились и судорожно сжались возле кладбища. Они двинулись в путь. Шаги Дэнуца все убыстрялись. В нем опять клокотало желание идти как можно быстрее.
   - Дэнуц, может быть, пойдем чуть медленнее?
   - Тебе придется идти одной!
   - Нет, Дэнуц... я хочу с тобой... но я больше не могу. Пойдем помедленнее, Дэнуц...
   - Как хочешь! Я спешу.
   - Зачем, Дэнуц? Дядя Пуйу нас ждет.
   - Я уже сказал тебе однажды!
   ...Навстречу императору вышла злая колдунья и преградила ему путь. И так как у него кончились пули, императору пришлось вступить с ней в рукопашную схватку. На помощь колдунье с кладбища прилетели злые духи. Но руки императора, как и храбрость его, были крепче железа. Ружье в одной руке, рука колдуньи в другой, и - в путь-дорогу! Император шел вперед, чтобы утопить колдунью в крови поверженного дракона... Честь и хвала такому императору!..
   Из великого небесного богатства падали звезды и звездочки, утренние и вечерние, - в ночь и в бесконечность.
   - Почему ты остановилась?
   Дэнуц оглянулся назад. Моника, не отрывая глаз, смотрела на небо, словно следила за полетом ангела. И с тем же выражением она взглянула на Дэнуца.
   - Ох, Дэнуц, как красиво!
   Так открылась ее душе первая романтическая лунная ночь...
   - Где же они? - крикнул Дэнуц, выпуская теперь уже совсем не нужную ему руку Моники.
   - Честное слово, я их оставила здесь! - защищалась Моника, сгибая и разгибая пальцы, онемевшие от пожатия храброго императора.
   На месте охотников за лягушками - прямо как в сказке - живописный дед пек кукурузу на душистом костре из вереска и сухих стеблей.
   Услышав голоса, дед нагнулся и перевернул подрумянившийся кукурузный початок: на стогах сена и на поле, а может быть, и на небе появилась тень, которая свернула голову дракону с высунутыми наружу языками.
   - Дед, а дед!
   - ...
   - Слышишь, дед?
   - ...
   Дэнуц властно стукнул дулом ружья о землю.
   - Эй! Дед! Я из Меделень!.. Слышишь?
   Дед обернулся. Маленькими глазками с белыми, словно покрытыми снегом, бровями он глядел на Дэнуца, как смотрят на ласточку в небе или на букашку в траве.
   - А?
   - Может быть, он плохо слышит! - заметила Моника. - Говори громче, Дэнуц.
   - Тебя не спрашивают! Де-душ-ка, - рявкнул Дэнуц, покраснев как рак, ты слышишь или нет?
   - Слышу.
   - Не видал здесь барина и барышню? - крикнул Дэнуц так, словно беседовал с жителями луны.
   Дед покосился на телегу с волами, стоящую на дороге, потом на лицо Дэнуца, мрачное, несмотря на веселый отблеск огня, и опять занялся своим делом. Второй кукурузный початок был перевернут на другой бок не боящейся огня рукой.
   - Чертова комедия! - тяжело вздохнул Дэнуц.
   Если бы у улыбки была тень, то улыбки деда хватило бы на несколько человек, такой широкой и доброй была она.
   - Дед, а дед, слышишь?
   - Ничего я не видел!
   - Ты уверен?
   - ...
   - Ты подшутила надо мной! - обернулся Дэнуц к Монике.
   - Поверь, нет, Дэнуц! Они были здесь...
   - Но их нет! - топнул ногой Дэнуц.
   - Может быть, они там?
   - Ну так пойди и поищи.
   - Будто она тебе жена, барин!.. Вот славно!.. Ну-ка, садитесь к огню. Отведайте кукурузы.
   - Я пойду поищу их, - сказала со вздохом Моника. - А!..
   Дэнуц повернулся к ней спиной.
   В тот же миг из телеги, наполовину освещенной пламенем костра, высунулась Ольгуца и сделала Монике знак молчать и подойти к ней. С помощью Герр Директора Моника очутилась в телеге, утонув в мягком и душистом сене; сверху на нее глядели звезды, Ольгуца что-то шептала на ухо, ее одолевал беспричинный смех.
   - Ольгуца, я позову Дэнуца.
   - Пусть он тебя подождет!
   - Один?
   - Один. Он же этого хотел!
   Ольгуца разломила печеную кукурузу, которую принесла Моника. Все трое впились в нее.
   - Герр Директор, ты заметил? Когда ешь печеную кукурузу, то как будто пасешься в поле.
   - Merci!
   - Хочешь еще?
   - Reste!* А то перебью себе аппетит.
   ______________
   * Довольно! (фр.)
   Лежа на спине, Герр Директор созерцал небо в монокль. Млечный Путь широким потоком струился до самого края неба, казалось, что ветер шевелит небесные заросли повилики.
   "Вот бы сюда музыкантов... и все прочее", - подумал про себя Герр Директор и украдкой вздохнул.
   - Ольгуца, пора двигаться к дому.
   - Я готова.
   - Позови деда.
   - Будто я сама не умею править волами! Но, пошли! - прикрикнула она на волов.
   - Меня кличет внучок. Погоди, родимый! Не трогайся с места!
   Дед отошел от огня, завернув печеную кукурузу в листья.
   - Ну, счастливо тебе оставаться, барин.
   - Дед, ты меня бросишь здесь одного?
   - А то как же?
   - Дед!
   - Дед, слышишь? Я пойду с тобой.
   - Подожди свою сестрицу, барин. Не бросай ее, а то, не ровен час, съедят ее волки! Но, пошли!
   Скрип-скрип, скрип-скрип...
   - Волки? - прошептал Дэнуц, подвигаясь ближе к огню.
   Скрип-скрип, скрип-скрип... Прямо как назло!
   Царственной поступью, покачивая рогами среди звезд шествовали волы; поскрипывала телега. Дед шел рядом. И один только Дэнуц сидел у костра.
   - Моника! Ты где, Моника?
   - Я здесь, Дэнуц.
   - Ками-Мура!
   - Плюшка!
   - Уф!
   ...Уже сидя в телеге, Дэнуц решил дать наконец отдых доблестному императору.
   - Смотри, луна!
   - Луна?
   - Луна. Похожа на тебя, Плюшка, когда у тебя oreillons!*
   ______________
   * Свинка (фр.).
   Взошла похожая на переводную картинку, лишенная рта и бровей луна, какую маленькие дети видят во сне и которая строит им рожицы - серьезные, веселые и печальные.
   Ольгуце она показалась смешной, ей захотелось высунуть язык.
   - Она не похожа на Дэнуца! - возразила Моника после тщательного изучения луны.
   - А на кого же ей быть похожей? На тебя?
   - На тупую башку! - пошутил Герр Директор.
   - Плюшка, а по-твоему, на что она похожа? На золотой шар?
   - Отстань!
   - Будь повежливей! Твое счастье, что я в хорошем настроении.
   Дэнуц не думал о луне. Когда все кругом заговорили о ней, он, не глядя в небо, тут же обнаружил ее у Ивана в котомке.
   Дэнуца мучил голод. Луна из Ивановой котомки, мордастая, как толстый липованин, была владелицей лавки, такой же, как у Ермакова в Яссах, только еще больше. Дэнуц видел, как в бумажный мешок она кладет коробки сардин; как она отрезает красноватые кружочки колбасы; как открывает банки с маринованными маслинами; как дает попробовать на кончике ножа толстый ломоть сыра; как распаковывает плетеную корзину с копченой форелью...
   - Герр Директор, а мне луна несимпатична!
   - Почему?
   - Я перестала ее любить, после того как побывала в Слэнике, Герр Директор.
   - А чем она тебе там не угодила?
   - Мы там гуляли при луне. Я тогда была маленькая.
   - А теперь ты большая?
   - Нет. Но тогда я была меньше... Я шла за руку с Плюшкой, впереди. А за нами - какие-то барышни, которые целовались с мужчинами...
   - Подумать только!
   - Да, Герр Директор. Я видела их тени... А почему они целовались, Герр Директор?
   - Они играли, Ольгуца.
   - Разве это игра?!
   - Игра взрослых людей!
   - Они хуже детей, Герр Директор! Я никогда не буду так играть! Герр Директор, скажи честно, неужели тебе когда-нибудь может взбрести в голову поцеловаться с дамой, которая не приходится тебе родственницей?
   - Даже не родственницей? Конечно, нет, - вздохнул Герр Директор.
   - В том-то и дело! Это просто отвратительно. Всем известно, что Моника мой друг. Скажи, Моника, разве я чищу зубы твоей щеткой?
   - Нет. У тебя есть своя.
   - Вот видишь, Герр Директор! Клянусь честью, что те барышни и мужчины целовали друг друга в губы!
   - Невероятно!
   - Уверяю тебя, Герр Директор. Вот почему я не дала им поцеловать себя в щеку... И я заметила, что днем они так себя не вели. Только при луне.
   - Значит, ты не в ладах с луной?
   - Нет, Герр Директор. Когда я вижу ее, мне делается очень неприятно!
   - Иди, я тебя поцелую, Ольгуца.
   - Поцелуй.
   - А ты не рассердишься?
   - Нет. Ведь ты мой родственник... И ты никогда не станешь вести себя, как те барышни из Слэника.
   - Боже упаси!
   Возле самой деревни полоса желтоватого света вдруг прорезала ночь.
   - Ну, дети, мы попались! За нами приехали, - улыбнулся Герр Директор, узнав фары своего автомобиля и предполагая, кто находится внутри.
   - Опять Аника! - возмутилась Ольгуца... - Дедушка, давай поговорим немного.
   - Давай.
   Дед шел позади волов, вытирая усы.
   - Дедушка, ты скажи, что не видел нас. Тебя спросит про нас цыганка, тут Ольгуца понизила голос, - которая гуляет с немцем. Знаешь немца с чертовой телегой?
   - Ну, погоди, я им задам! Проклятое отродье! - проворчал дед, идя рядом с волами.
   Появился Герр Кулек, обнимая Анику за талию. В поднятой руке он держал фонарь, словно пивную кружку.
   - Ты не видел наших господ, дед? - рассеянно спросила Аника.
   - Хм! Ты, девка, поплатишься! Уходи, и чтоб глаза мои тебя не видели! Но, пошли!
   Тихий смех послышался из сена в телеге, голоса кузнечиков и цикад заглушали его.
   Герр Кулек догадался осветить фонарем луну и отправился дальше, беседуя с Аникой, как с глухонемой.
   * * *
   - Борщ, Профира, - провозгласил с балкона господин Деляну, швыряя папиросу.
   - Борщ, Профира! - хором ответили с телеги, пытаясь заглушить лай собак во дворе и в деревне.
   С лампой в одной руке и ложкой для салата в другой госпожа Деляну поджидала их на крыльце, олицетворяя собой аллегорию домашнего правосудия для тех, кто опаздывает к ужину.
   - Ну и ну! Только телеги с волами вам и недоставало! Господин автомобилист, кто, скажи на милость, ужинает в такой час?
   - Берегитесь, сейчас запущу в вас Фицей!
   - Ай!
   Госпожа Деляну сжалась в комок от ужаса. Но перчатки Герр Директора недолго носили это страшное имя. Следом за перчатками из телеги, бурно ласкаясь, выскочил Али.
   - Мы выиграли пари, - крикнула Ольгуца, выпрыгивая из телеги на вторую ступеньку лестницы прямо в объятия господина Деляну.
   - Правда?
   - Вечная ей память! - произнес Герр Директор.
   - Уф! Слава те Господи! - облегченно вздохнула госпожа Деляну. - У меня точно было какое-то предчувствие: пирожное готово.
   - Да здравствует пирожное!
   - Но вы его не получите, потому что не слушаетесь.
   - Патапум, бум... Дай нам пирожное, мамочка, для поминовения души Патапума, - жалобно попросила Ольгуца, указывая на притворно умершего бассета.
   - Что у нас на ужин? - примчался Дэнуц, отряхиваясь, как щенок, выскочивший из воды.
   - Добрый вечер, tante Алис... Ольгуца подстрелила лягушку.
   - Даа? Добрый вечер, Моника. Хопа! Проголодалась?
   - Ужасно, tante Алис.
   - Браво!
   Моника, с разрумянившимися щеками, с травинками, запутавшимися в светлых волосах, щурилась от яркого света лампы.
   - А где же Аника? Вы разве ее не встретили?
   - Аника любуется месяцем! - пробурчала Ольгуца, жуя корку хлеба.
   - Медовым! - добавил Герр Директор, стряхивая с себя сено.
   - Григоре! Я тебе не дам пирожное.
   - У Кулека найдется и для меня!
   Послышались тяжелые шаги Профиры. Она несла кастрюлю с борщом.
   - Приятного вам ужина! - пожелал им дед, низко кланяясь.
   - И тебе тоже, дедушка!
   - Но, пошли!.. Да уймитесь же наконец!
   Волы задумчиво тронулись в путь, сопровождаемые лаем собак.
   Пар от борща только увеличил аппетит проголодавшихся охотников.
   В полной тишине слышался звон ложек, трескотня кузнечиков и вздохи собак.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   I
   "МОЛДАВСКАЯ СРЕДА"
   В открытые окна лился солнечный свет и в то же время веяло прохладой, как от дыни, только что принесенной из погреба: приближалась осень.
   Корзиночка с виноградом посреди стола, украшенная листьями, была пронизана светом.
   Виноградные гроздья - цвета ясного утра и утра туманного; цвета светлого дня; цвета рубинового заката; цвета черной полуночи; цвета синих ночей, озаренных спящей луной, - возвышались горой, воскрешая в памяти образы минувших дней и ночей.
   Дэнуц ел быстро и много. В его тарелке не оставалось ни косточек, ни кожи: только зеленые скелеты виноградных гроздей. Ольгуца яростно бросала кожицу, словно оскорбления тарелке, и была увлечена скорее самим процессом еды, чем ее вкусом. Моника отрывала ягоду, губами снимала кожицу, выбирала языком косточки из сочной сердцевины и задумчиво клала кожицу на тарелку, словно это была шахматная игра: каникулы кончались, и мысли ее были далеко.
   - Дэнуц, вымой виноград; сколько раз я тебе говорила!
   Дэнуц окунул виноградную кисть в воду...
   - У тебя будет аппендицит, так и знай! Зачем ты глотаешь косточки?
   "Дай-то Бог", - мысленно пожелал себе Дэнуц, продолжая глотать целые ягоды: приближались школьные занятия.
   - Спичку, - попросила госпожа Деляну, наливая кипящую воду в кофейник.
   Герр Директор извлек спичку из коробка.
   - Дай мне целый коробок. Я ведь не луну прошу у тебя!
   - Это невозможно! Спичечные коробки исчезают бесследно.
   - Хорошо. Я возьму реванш, когда дело дойдет до пенки.
   - Возьми коробок... пусть только кофе будет с пенкой.
   - И почему исчезают спичечные коробки? - спросил господин Деляну, закуривая папиросу и машинально опуская коробок к себе в карман.
   - Потому что все мы похищаем чужие коробки! Верни мне коробок.
   - Какой коробок?
   - Мой собственный.
   - С какой стати! Это мой коробок. Я его вынул из кармана. Вот, пожалуйста: один коробок... Ах ты черт!
   Два коробка появились из кармана.
   - Ты прав! Чудеса происходят со спичками! Видимо, в них есть нечто располагающее к преступлению.
   - В огне, а не в спичках.
   - От Прометея святое благовествование?
   - Вот именно.
   - Браво, Григоре! Когда будет пересматриваться уголовный кодекс, я предложу внести туда статью о новом правонарушении: прометеев деликт... Я это сделаю, чтобы увидеть выражение лица своих коллег. "Что это такое?", "Кто это?"
   - А кто это, священник?
   - Витязь, Ольгуца. Он похитил божественный огонь, и боги наказали его хуже, чем вора.
   - И он стал гайдуком?
   - Нет. Он умер.
   - А кто отомстил за него?
   - Литература, - улыбнулась госпожа Деляну.
   Ольгуца нахмурилась и замолчала. Некоторые разговоры, сопровождавшиеся улыбками, сердили ее, словно они велись на языке, который она недостаточно понимала. Но больше всего ее возмущала усмешка Дэнуца.
   - Что ты смеешься?
   - Мне попалась кислая ягода.
   - Хм! Тебе это очень к лицу: я потому тебя и спросила. Ты вроде Патапума. А от сладкого ты что, плачешь?
   Дэнуц так некстати развеселился, потому что случайно ему в голову пришла одна остроумная мысль. Когда господин Деляну объяснял Ольгуце, что похититель огня был наказан, Дэнуц подумал: "Обжегся на огне!" Если бы не было Ольгуцы, он произнес бы это вслух. Вообще Дэнуц был внешне молчалив, а внутренне весьма говорлив, может быть потому, что внутри не было Ольгуцы.
   Вокруг кофейника ярким хороводом плясало пламя.
   "Фууу!"
   Закипевший кофе вдруг поднялся, пенясь и шипя, как индюк. Держа кофейник за ручку над огнем, госпожа Деляну начала снимать пенку.
   - Я больше не могу! - пожаловалась Ольгуца. - Я сейчас лопну. Мамочка, свари мне тоже кофе.
   - Скажите пожалуйста!
   - Пожалуйста, мама!
   - Кофе не для детей.
   - Почему?
   - Потому что он возбуждает.
   - Зачем же ты его пьешь?
   - Он способствует пищеварению.
   - А у меня разве нет пищеварения?
   - У тебя оно хорошее и без кофе.
   - А ты и без кофе возбуждена, мамочка, - прошептала Ольгуца.
   - Ольгуца, не дерзи!
   - А если мне хочется кофе.
   - Ну, ничего, папа даст тебе немножко кофе, на блюдечке... для аппетита, - пояснил господин Деляну, чувствуя на себе грозный взгляд госпожи Деляну.
   - Хорошо, что скоро начнутся занятия, - вздохнула мама Ольгуцы. - У меня тоже будут каникулы... Дэнуц, хватит. Иди вымой руки.
   - Merci, tante Алис.
   - На здоровье... Ольгуца, иди погуляй в саду вместе с Моникой. Скоро вам спать.
   - Я знаю, - вздохнула Ольгуца. - Папа, ты дашь мне кофе?
   Господин Деляну наполнил блюдечко.
   - Подуй, Ольгуца, чтобы простыло.
   В блюдечке поднялась коричневая буря, на скатерть выплеснулась кофейная волна.
   - Ольгуца! Сегодня я постелила чистую скатерть.
   - Мамочка, - спросила Ольгуца, покончив с кофе, - а почему, когда у тебя прольется кофе, ты говоришь, что это к деньгам?
   - Потому что так говорят.
   - А почему же ты сердишься, если я проливаю?
   - Благодарю!
   - Не за что, мамочка! Merci, папа! Пошли, Моника!
   Когда они остались одни, Герр Директор расхохотался.
   - А что за учительница у Ольгуцы?
   - Чудесная девушка.
   - Трудно ей приходится!
   - Представь себе, нет! Конечно, уроки превращаются в беседы, и отношения у них скорее товарищеские. Ольгуца угощает ее чаем или вареньем, а учительница Ольгуцу - полезными рассказами... К тому же она учится легко и охотно: единственное хорошее качество, доставшееся ей от Фицы Эленку!.. И я уверена, что дружба с Моникой должна несколько смягчить ее нрав.
   - Как жаль! - вздохнул господин Деляну.
   - Жаль?! Подумай сам, ведь она девочка, а не гайдук!
   - Да, да. Но Ольгуце это идет... Если бы Дэнуц был как она...
   "Дэнуц попроще: он похож на свою мать".
   - Вообрази, Григоре, эту любезность преподнесла мне одна ваша приятельница детства... вероятно, ваше общее увлечение.
   - Кто? - спросил, смеясь, Герр Директор.
   - Домнишоара Добричану.
   - Она еще жива?!
   - Душа моя, ей столько же лет, что и вам!
   - Бедняжка Профирица! То, что исходит от нее, не должно тебя огорчать. Уж ей-то уготовано место в царствии небесном. Она была весьма неравнодушна к Йоргу...
   - Только неравнодушна?
   - Кто знает?! Ты и Дэнуц не в ее вкусе! Ей нравятся люди задиристые и острые на язык. Сама-то она кроткая, как ягненок. Но ей по душе тореадоры!.. Бедняга! Йоргу, ты помнишь, какие ты ей говорила дерзости?
   - Да... Бедняга!
   - Дорогие мои, - начал Герр Директор, протирая монокль носовым платком, словно ему предстояло сражение и основным его оружием были глаза, - раз уж зашла речь о Ками-Муре и пробил час отъезда...
   - Уже?
   - Если вы сами не выставите меня отсюда, это сделает осень... И поскольку, как я уже говорил, приближается отъезд, я бы хотел выяснить один вопрос, который меня серьезно занимает. Каковы ваши планы насчет Дэнуца?
   - Как? Все очень просто, - быстро ответила госпожа Деляну. - Мы отдадим его в гимназию.
   - И?
   - Точка.
   - Быстро же ты ставишь точки!
   - Я не понимаю, куда ты клонишь?
   - Погоди... В какую гимназию вы собираетесь его отдать?
   - В пансион.
   - Живущим?
   - Ой, Григоре? Да разве это возможно!.. Приходящим, конечно.
   - Йоргу, что ты на это скажешь?
   - Я совершенно согласен с Алис. По-моему, все ясно, как апельсин.
   - Вовсе не ясно!.. Сколько лет Дэнуцу?
   - Одиннадцать, разве ты не знаешь?
   - Прекрасно. Значит, он уже большой мальчик.
   - Дитя!
   - Нет, нет! Мальчик. И несчастье состоит в том, что для тебя он всегда будет ребенком.
   - Это естественно. Я его мать.
   - Очень хорошо и даже похвально. Ничего не скажешь: ты прекрасная мать.
   - Цц!
   - И именно поэтому не годишься для воспитания мальчика.
   - Ой!
   - Послушай, Алис, давай поговорим серьезно. На карту поставлено будущее твоего единственного сына и единственного продолжателя нашего рода. Ты прекрасно знаешь, что я люблю твоих детей. Так ведь?