Теодоряну Ионел. Меделень

   А вот как выглядел конец русско-японской войны в семье Деляну:
   - Ну, что скажешь? Ты потерпела поражение! - заявил Ольгуце Дэнуц, облаченный в мундир японского адмирала.
   - Неправда!
   - Спроси у папа.
   - Что поделаешь, Ольгуца! Русские потерпели поражение; вот газеты.
   - Русские, но не я!
   - А разве ты не Потемкин? - с вызовом спросил Дэнуц.
   - Я? Никогда не была и не могла быть.
   - Как?!
   - Девочки не служат в армии. А я девочка... хочешь, спроси у папа... И потом твоим японцам просто повезло, потому что они все трусы.
   - Ты лжешь!
   - Я лгу? А тогда почему они желтые?
   - Как почему? Потому что желтые; японцы есть японцы!
   - А я тебе скажу: они желтые от страха. У них у всех желтуха! закричала Ольгуца так, чтобы слышала вся Япония... - А если хочешь сражаться, сражайся со мной, а не с русскими, - закончила Ольгуца с высоко поднятой головой.
   За обедом в честь обоих адмиралов господин Деляну огласил следующее коммюнике:
   Ками-Мура и Потемкин
   Стали храбро воевать
   Дым и пламя, гром и грохот,
   Вопли, крики - не унять.
   Бьются, бьются как умеют,
   Пыль столбом стоит окрест,
   И в столовой, и в гостиной,
   Вплоть до отдаленных мест.
   Жаркий бой они ведут
   И руками, и ногами.
   "Зуб за зуб!" - звучит призыв.
   Не разнять их даже маме.
   Боже, адмирал Потемкин,
   Что с фуражкой вашей стало?
   Но быть супер-адмиралом
   Ками-Муре слишком мало.
   Супер-супер-адмирал
   Начинает наступленье!
   На фуражке у него
   Боевые украшенья.
   Ками-Мура побеждает,
   Оттеснив Ольгуцу в зальчик,
   Но Ольгуца утверждает:
   Девочка она, не мальчик.
   И не может потому
   У Дэнуца стать вассалом:
   Он ведь не был никогда
   Настоящим адмиралом.
   Посвящение I
   Легендарный Ками-Мура,
   Ты смотри, чтоб не споткнуться!
   И не русских берегись,
   А сестры своей Ольгуцы.
   Посвящение II
   Нет, японцам не владеть
   Дальним морем - ходят слухи,
   Им придется умереть
   Поголовно от желтухи*.
   ______________
   * Здесь и далее стихи в переводе Ю.Кожевникова.
   В комнате у Дэнуца стоял также флот! Флот в тазу, изготовленный дедом Георге из ореховых скорлупок: спички служили мачтами, листочки вощеной бумаги - парусами, губы Дэнуца - ветром, а губы Ольгуцы - циклоном.
   Флот для лужи: жалкие кораблики, нагруженные, как Ноев ковчег, животными из целлулоида. И флот для пруда, купленный в "Универсальном магазине" в Бухаресте дядей Пуйу: длинное и широкое судно, похожее на булку, с колесами, флагом, пушками и оловянными матросами, намертво приделанными к палубе.
   * * *
   Дэнуц с такой силой хлопнул дверью, что ему на плечи посыпалась штукатурка. Он отряхнулся, библейским жестом Самсона взлохматив каштановые кудри.
   - Пускай-пускай! - покачал он головой.
   Взгляд его остановился на недавно полученном лавровом венке первого ученика, который висел над его кроватью; он сдернул венок с гвоздя, бросил на пол и поддел ногой.
   - Выходит, я только затем и учусь, чтобы меня всячески преследовали! Погодите... я вам покажу! - погрозил он кулаками в сторону комнаты девочек.
   Сняв ружье, он зарядил его стрелой с резиновым наконечником и выстрелил... Фуражка русского контр-адмирала вздрогнула, на ее дне осталась темная вмятина.
   Хлоп! Вылетела вторая стрела и прилепилась к двери, как телефонный штепсель... Дэнуц отодрал ее... На двери остался матовый след. Хлоп!.. Хлоп!.. Хлоп!..
   - Что там за шум? Что ты делаешь, Дэнуц? Ты не спишь? - раздался из-за двери голос госпожи Деляну.
   Дэнуц онемел. Ступая на цыпочках, он повесил ружье на место... Поднял венок, замел под шкаф отвалившиеся листья и повесил остатки своей былой славы на гвоздь.
   - Ты спишь?
   Дэнуц ударил кулаком по подушке и растянулся на кровати.
   - Вот, Моника... Это ваша комната... Нравится тебе?
   Рука Моники еще крепче сжала ее руку.
   - Как хорошо пахнет, tante Алис!
   Обхватив Монику ее руками, госпожа Деляну приподняла ее.
   - Ты что-нибудь там видишь?
   - Да... Аа!.. Merci, tante Алис!
   На шифоньере стоял серебряный поднос с донником.
   - А теперь скажи, на какой кровати ты хочешь спать?
   - А какую выбрала Ольгуца, tante Алис?
   - Не думай об Ольгуце, - ласково сказала госпожа Деляну, - выбери ту, которая тебе по душе... Ту, что у окна, или ту, что у двери?
   - Мне все равно, tante Алис...
   - Хорошо, тогда я сама тебе выберу ту, что у окна... Ольгуца будет поближе к моим ушам! - улыбнулась госпожа Деляну.
   Дверь ее спальни и дверь в комнату девочек располагались напротив и были разделены большим и тихим коридором.
   - А теперь давай распакуем вещи... Где же ключ?
   - Вот, пожалуйста, tante Алис! - протянула ей Моника кончик серебряной цепочки, висевшей у нее на шее и скрытой под корсажем платья.
   - Но что это, Моника?.. Какой красивый крестик!
   Рядом с никелированным ключиком висел медный крестик, на котором сияло распятие.
   - Вам нравится, tante Алис?
   - Очень... Это у тебя от мамы?
   - Не знаю... мне дала его бабушка... Tante Алис...
   - Что, Моника?
   - Пожалуйста, возьмите его! - попросила девочка, вспыхнув от смущения, и сняла цепочку... - Я хочу его подарить вам, tante Алис! - настаивала она, высоко подняв брови, готовая расплакаться.
   И вложила цепочку с крестиком в руку госпожи Деляну.
   - ...Спасибо, Моника, - успокаивала ее госпожа Деляну, гладя ей волосы. - Но такие вещи не дарят, девочка моя! Это память о твоих родителях... Я для тебя это сохраню.
   - Вам я могу подарить, - спокойно и серьезно сказала Моника, глядя в землю.
   - Ты так любишь tante Алис?
   - Да.
   - И tante Алис тебя тоже очень любит... как Ольгуцу с Дэнуцем.
   - Я знаю, - прошептала Моника.
   - А где же Ольгуца? Пойди-ка посмотри!
   Госпожа Деляну моргала ресницами... и долго безуспешно пыталась попасть в замок чемодана никелированным ключиком.
   - Я не нашла ее, tante Алис! - вернулась встревоженная Моника.
   - Ничего, она сама придет... Она, видно, у деда Георге! Смотри, Моника, я поставила тебе на столик портрет бабушки... Если хочешь повесить его на стену, я дам тебе другую рамку.
   - Нет-нет, так хорошо, tante Алис.
   - Твои вещи я положила в шифоньер... Смотри: верхние полки - твои...
   - Tante Алис, - взволнованно спросила Моника, - а вы не видели куклу в чемодане?
   - Видела! - улыбнулась госпожа Деляну. - Я уложила ее спать...
   И она извлекла из полумрака шифоньера кроватку, в которой спали две куклы в шляпах.
   - Это мне, tante Алис? - не поверила своим глазам Моника.
   - Ну, конечно, Моника... А вот и шифоньер с платьями для твоих кукол.
   - А Ольгуца? - застыла девочка с протянутыми руками.
   - И у нее то же самое!
   Ручка двери щелкнула, как ружейный курок, дверь с шумом распахнулась и оглушительно захлопнулась.
   - Что такое? Что?
   Ольгуца с размаху бросилась на кровать и принялась раскачиваться на скрипящих пружинах, которые целый год никто не тревожил.
   - Ольгуца, разве так входят в дом порядочные люди?.. В грязных башмаках на кровать! Ой, ой, ой!
   - Я больше не могу!
   - Где ты была?
   - У деда Георге.
   - А чем ты еще занималась? - спросила госпожа Деляну, вдруг заглянув ей в глаза и, видимо, о чем-то смутно догадываясь.
   - Разве я не сказала?! Я была у деда Георге!
   - Ольгуца, опять какая-нибудь шалость!
   - ...
   - Скажи честно, Ольгуца!
   - Я сделала то, что должна была сделать! - отчеканила Ольгуца.
   - Ольгуца, что за глупости! И разве так отвечают?
   - ...Ножницы я положила на место, - закончила Ольгуца на словах то, что у нее было в мыслях.
   - Ножницы!! А кто их тебе дал?
   - Да ты сама... Конечно! Ты сама дала! - просияла Ольгуца, испытывая радость виновного, который, после того как совершил проступок, внезапно обнаружил сообщника.
   - Я!! Ольгуца, приди в себя!.. Лучше раздевайся и ложись... Поскорее, поскорее!
   - Мама, у меня порвался чулок! - радостно сообщила Ольгуца, держа один башмак в руке и высунув большой палец из дыры в чулке, которая все увеличивалась от участия этого розового и озорного существа.
   - Вижу и радуюсь... Оставь чулок в покое, Ольгуца! Сними-ка его!
   - Тебе помочь, Моника?
   - Нет, merci, tante Алис! Я сама.
   Заведя руки за спину, повыше лопаток, Моника расстегивала пуговицы платья... Чулки Ольгуцы, тем временем, оказались в противоположном конце комнаты... Платье Моники, скользнув вниз, открыло стройную мальчишескую фигуру... Почувствовав на себе взгляд госпожи Деляну, Моника прикрылась платьем.
   - Я ухожу... Раздевайся, Моника.
   - Мама, как хорошо в одних панталонах! - сообщила Ольгуца, спрыгивая с постели на пол.
   И, стоя в позе фехтовальщика, она принялась разглядывать себя в зеркале.
   - Дьявол во плоти, ложись наконец спать!.. До свидания, Моника.
   Закрыв глаза, Дэнуц тут же открыл котомку Ивана...
   ...Дэнуц - паша или султан: не важно, кто именно! На голове у него чалма, из-под которой виднеются усы, точно два ятагана, и пара свирепых глаз... Два длинных клыка торчат изо рта. Клыки позаимствованы у оборотня!..
   Султан Дэнуц был настолько страшен, что сам Дэнуц не выдержал, открыл глаза и повернулся на бок... Из комнаты девочек доносился голос Ольгуцы. Дэнуц в ярости закрыл глаза!
   ...Султан восседает на золотом троне. По правую и левую руку от него две черные невольницы с ослепительно белыми зубами, - точно взбитые сливки поверх кофейного крема, - машут яркими опахалами. У подножья трона - тысячи тюрбанов, припавших к земле. Все поклоняются султану. Только два голых арапа, с толстыми губами и густыми, курчавыми, - как черная икра, волосами, стоят навытяжку с секирами наготове. Все молчат. Султан подымает палец... Появляется конь, который вздрагивает и скалит зубы... Султан делает знак... Арапы привязывают косы Моники к конскому хвосту... Моника ест абрикос. Ей все равно! Ну, ничего, султан ей покажет!.. Сто тысяч арапников опускаются на спину жеребца...
   Арапы хватают Ольгуцу. Ольгуца брыкается и строит рожи султану. Так! Хорошо!.. Арап поднимает секиру... Ольгуце становится страшно... И некому вступиться за нее, кроме ее брата Дэнуца... И вот, во главе войска, словно сам Михай Храбрый, появляется Дэнуц, убивает султана и арапов, - тюрбаны спасаются бегством, - и избавляет от смерти Ольгуцу и Монику. Ольгуца и Моника преклоняют колени и целуют ему руки. Он сажает их на свое седло и уезжает...
   На дне Ивановой котомки оставался только сон...
   - Ты спишь, Моника?
   - Нет.
   - И я не сплю.
   Ольгуца подняла кверху ноги и похлопала ладонями по пяткам.
   - Слышишь, Моника?
   - Что?
   - Я хлопаю себя по пяткам.
   - Зачем?
   - Просто так!.. И ты сделай так же...
   - ...
   - Моника, что мы будем делать?
   - Спать!
   - Зачем?
   - Так велела tante Алис.
   - Ну и что! Разве ты спишь!
   - Я стараюсь уснуть! - оправдывалась Моника.
   - И не пытайся... Никто ни о чем не узнает! Мама спит.
   - ...
   - Моника?
   - Что?
   - Ничего...
   Ольгуца притворно зевнула... И принялась изучать белый потолок, считая неровности.
   - Моника, ты бы хотела быть мухой?
   - Мухой?
   - Да, мухой! Я бы ужасно хотела... Я прогуливалась бы по потолку вниз головой...
   - Я бы хотела вырасти большой, - мечтательно сказала Моника.
   - И я, - постаралась не отстать от нее Ольгуца... - А что бы ты сделала, если бы стала большой?
   - ...Не знаю! - нерешительно сказала Моника.
   - А я бы стала кучером... как дед Георге!.. И вывалила бы Плюшку из коляски.
   - За что ты сердишься на Дэнуца?
   - Я?.. Это он на меня сердится.
   - Ты права! - согласилась Моника. - Он тебя побил; так не делают!
   - Он меня побил? - спросила Ольгуца с угрозой в голосе.
   - Да, сегодня утром!
   - Ну, это положим!.. Если бы не мама, я бы ему показала!
   - Ты умеешь драться, Ольгуца?
   - А ты не умеешь?
   - Нет.
   - Я очень хорошо умею драться!
   - И тебе нравится?
   - Еще бы... Хочешь, покажу?
   - Нет.
   Они помолчали. Ольгуца вздохнула...
   - Моника, почему ты не отрежешь себе косы?
   - А зачем?.. Они нравились бабушке... она мне их заплетала.
   - Да!.. Но они мешают драться. За них можно ухватиться.
   - А зачем драться?
   - Как зачем?
   - И с кем драться?
   - С Плюшкой... Нет, ты права! - спохватилась Ольгуца. - Я ему не позволю!
   Ольгуца приподнялась на локте и стала болтать ногой.
   - Моника, у тебя есть мускулы?
   - Не знаю!
   - А у меня есть! Вот смотри: я сгибаю ногу!.. Моника, я больше не буду спать!
   Спрыгнув с кровати, она принялась скакать по комнате...
   - Моника, - вдруг закричала она, как Колумб, когда он открыл Америку.
   - Что? - испуганно вскочила Моника.
   - Ничего! - быстро ответила Ольгуца, закрывая печную дверцу.
   Она уселась на стул, прямо на платье Моники, и погрузилась в размышления...
   - Послушай, Моника, я тебе открою один секрет.
   - Хорошо.
   - Не так! - тряхнула Ольгуца головой, усаживаясь на кровать Моники.
   - Сначала поклянись, что никому не скажешь.
   - Я и так никому не скажу! - возмутилась Моника.
   - Не сердись! Я тебе верю. Но все равно ты должна поклясться!
   - ...
   - Клянешься?
   - Зачем мне клясться? Я и так никому не скажу, - заупрямилась Моника.
   - Не хочешь?!
   - Нет.
   - Хорошо!
   Ольгуца встала с кровати и принялась ходить по комнате, избегая Монику... Потом села на край постели.
   - Ты обиделась, Моника? - ласково спросила Ольгуца.
   - Нет! - смягчилась Моника... - Но почему ты мне не веришь?
   - Тогда прошу тебя, поклянись!.. Пожалуйста, Моника: доставь мне удовольствие! Ну, давай, Моника!
   - Ну, хорошо... клянусь!
   - Вот видишь? Молодец!.. Чем клянешься?
   - ...
   Окинув взглядом комнату, Ольгуца на миг задержалась на ночном столике. Моника заметила этот взгляд.
   - Портретом бабушки? - спросила она, широко раскрыв глаза.
   - Нет! Это нет! - сказала Ольгуца. - Поклянись своей куклой.
   - Клянусь своей куклой Моникой... - быстро заговорила Моника...
   - Что никому не скажу... - продолжила Ольгуца, отбивая такт указательным пальцем.
   - ...что никому не скажу... - повторила Моника, кивая головой.
   - ...то, что мне скажет Ольгуца.
   - ...то, что мне скажет Ольгуца.
   - Подожди! - нахмурилась Ольгуца. - Повтори еще раз за мной!.. А если я скажу...
   - А если я скажу... - с трудом повторила Моника, пожимая плечами.
   - ...то пусть умрет у меня кукла.
   - ...то пусть умрет у меня кукла. Ты кончила?
   - Подожди, этого мало... Скажи еще раз!.. А если я скажу... ну, говори!
   - ...А если я скажу, - вздохнула Моника...
   - ...то пусть Ольгуца...
   - ...то пусть Ольгуца...
   - ...разобьет голову моей кукле Монике.
   - ...разобьет голову моей кукле Монике, - повторила Моника с возмущением.
   - А теперь скажи "аминь"!
   - ...Аминь.
   - Перекрестись.
   - Перекрестилась.
   - А теперь я открою тебе секрет!
   Она молча улыбалась.
   - Ну, говори, Ольгуца!
   - Сейчас скажу! Погоди... Ну, давай скажу! Вставай и следуй за мной.
   И она за руку подвела ее к печной дверце.
   - Так никому не скажешь?.. - попыталась Ольгуца добиться от нее торжественного обещания.
   - Ой! Ольгуца!
   - Открой и загляни внутрь, - широким жестом пригласила Ольгуца.
   - Это и есть секрет?
   В прохладном сумраке печи стояли две банки с вареньем, закрытые белой бумагой.
   - Что? Может, тебе не нравится?.. Смотри не проговорись, Моника! погрозила Ольгуца пальцем.
   * * *
   - Хорошо спали? - спросила госпожа Деляну, входя в комнату в сопровождении Профиры с подносом, на котором стояла вазочка с розовым вареньем.
   Моника покраснела и опустила глаза.
   - Очень жарко, мамочка! - оправдывалась Ольгуца, размахивая руками.
   - Она не давала тебе спать, Моника?
   - В такую жару спать невозможно! - уклончиво отвечала Ольгуца, помешивая ложечкой варенье.
   - У вас бессонница, сударыня?
   - А что такое "бессонница", мама? - с подозрением отнеслась Ольгуца к новому слову, вежливому вопросу и сопровождавшей все это улыбке.
   - Это не для тебя. Лучше скажи прямо, почему ты не спала?
   - У меня не бывает бессонницы! Это у него бессонница! - запустила Ольгуца новым словом в дверь Дэнуца, который спал без задних ног...
   Дверь бесшумно отворилась... Вошедшие ступали на цыпочках; скрипнули ботинки, послышался хорошо известный Дэнуцу звук "цц". Госпожа Деляну произносила "цц" (морща нос и резко вскидывая голову), когда волновалась по мелким или крупным причинам и старалась сдержать себя... Например, когда нитка не вдевалась в иголку, когда лампа коптила и никто этого не замечал, или когда плохо воспитанный гость ел брынзу ножом...
   - Спит... Не шуми!
   Профира ходила босиком так, словно на ней были сапоги: пол гудел под ее ногами... Дети прозвали ее "Святая святого Ильи".
   - Тик-так, тик-так, тик-так... банг... - произнесли настенные часы, не обращая внимания на призыв к тишине.
   Пробило половину пятого...
   - Разбудить его?.. - колебалась госпожа Деляну, взвешивая опасность, которая угрожала ночному сну, и хорошие стороны послеобеденного сна.
   Шторы поднялись тихо, совсем не так, как бывало, когда их открывал Дэнуц; поднялись осторожно, придерживаемые рукой госпожи Деляну; за окном было раскаленное от солнца небо и листья гигантской яблони.
   Дэнуц с трудом сдерживал улыбку... Солнце проникало сквозь его опущенные веки, расцвечивая серые шелковые одежды едва закончившегося сна сотканными из света оранжевыми хризантемами...
   Сон, как и болезнь, делал его неуязвимым и избалованным. Поэтому Дэнуц так любил болеть и лежать с закрытыми глазами после пробуждения.
   Госпожа Деляну со вздохом опустилась на край постели... Ее присутствие наполнило ароматом комнату, - совсем другим, чем тот, который шел из сада...
   "Она смотрит на меня... Ха-ха!.. Ку-ку, я здесь!" - мысленно восклицал Дэнуц, и эта мысль тайно билась в его теплом, наполненном счастьем теле.
   Ресницы Дэнуца дрогнули, он моргнул...
   - Вставай, лентяй!.. Вставай, соня! - уговаривала сына госпожа Деляну, отводя кудри с его лба.
   Дэнуц потянулся и сладко зевнул, широко раскрыв глаза...
   - Открой рот!.. Скорее, а то потечет мимо!
   Полная ложка над стаканом с водой, в которой она отражалась, мягко вошла в открытый рот и с трудом вышла через сомкнувшиеся губы, - ложка была чисто вылизана... Госпожа Деляну обхватила рукой голову Дэнуца, приподняла ее, помогая ему, словно выздоравливающему, который недостаточно окреп для того, чтобы пить воду из стакана.
   Дэнуц принимал как должное это вознаграждение за дневной сон.
   Шелковая блузка маковым цветом окрасила летнюю неуемность Ольгуцы. Она поспешно затянула лаковый поясок, отделявший блузку от шотландской юбочки.
   - Готово! - вздохнула она с облегчением, радуясь, что обогнала Монику.
   - Подожди, Ольгуца, ты не надела чулки!
   Глядя в зеркало через плечо, стоя на носках, Моника застегивала на спине пуговицы своего черного платья.
   - Моника, ты не видела мои чулки? - крикнула Ольгуца, вне себя от ярости, ища чулки повсюду, даже под подушкой.
   - Может быть, ты положила их на стул?
   - Положить-то положила, но их нет! - швырнула Ольгуца подушку.
   - А может быть, Профира взяла их, чтобы заштопать?
   - Я ей покажу... Как это взяла?.. Я не позволю рыться в моих вещах!.. Я не маленькая!.. - пробурчала Ольгуца и бросилась на кровать.
   - Я дам тебе пару чулок... Посмотри, годятся? - спросила Моника, кладя чулки у изголовья кровати.
   - Ничего не хочу! Не возьму!.. Не встану, пока мне не дадут мои чулки!.. Вот они, Моника! Нашла...
   Чулки висели на вешалке поверх шляп.
   - Ты готова, Ольгуца?
   - Сейчас!
   Обеими ладонями она приглаживала волосы направо и налево от небрежно проведенного пробора.
   - Посмотри! Так хорошо?
   - Почему ты не причесываешься перед зеркалом, Ольгуца? - спросила Моника, поправляя ей пробор.
   Ольгуца кротко подчинилась рукам Моники.
   Закончив, Моника прижала волосы ей к вискам, на секунду задержав в руках хорошо причесанную голову, похожую на огромное, сильно поджаренное зерно цейлонского кофе... Ольгуца посмотрелась в зеркало.
   - Ну-ка, поглядим, кто из нас выше?
   - Как тебе идет красная блузка! Какая ты красивая, Ольгуца!
   - А ты выше!.. Зато я крепче! - утешила себя Ольгуца, расправляя плечи и выпячивая грудь перед зеркалом...
   - Поправь чулки, Ольгуца!
   - Ничего, и так хорошо! Пошли!
   У самой двери она вдруг повернулась, озаренная внезапной мыслью.
   - Послушай, Моника, вот увидишь, сегодня случится что-нибудь особенное!
   - Кто знает? - пожала плечами Моника, пальцем поправляя резинку от шляпы.
   - А я тебе говорю! - уверяла ее Ольгуца.
   - Хорошо, только что именно?
   - Что-нибудь! - загадочно нахмурилась Ольгуца.
   - А я разве могу помочь?
   - Можешь!
   - Я?!
   - Конечно! - отчетливо произнесла Ольгуца, глядя ей прямо в глаза.
   - Но что?
   - Ты должна быть на моей стороне.
   - Почему?
   - Потому что ты мой друг.
   - Конечно...
   - Значит, обещаешь?
   - Да, Ольгуца, - вздохнула Моника.
   Дэнуц во весь дух мчался по дому. Руки у него прямо-таки стосковались: так давно ожидали они веревку со змеем! Тем не менее, хлопнув дверью и собираясь бежать дальше, он вдруг замедлил шаг... и уселся на теплые, нагретые солнцем ступени крыльца. Змей был там, Дэнуц здесь... Перед тем как приняться за игру, Дэнуц всегда радовался, что ему предстоит играть. И выжидал. У каждой радости, по мнению Дэнуца, как и у каждой недели, была своя суббота и свое воскресенье... Во время школьных занятий еженедельные каникулы приходились на воскресенье. Суббота была их кануном. Но радость от предстоящего воскресенья всегда омрачалась приближением самого скверного дня недели - понедельника, черного дня календаря, идущего непосредственно за красным, а радость от наступающей субботы усиливалась близостью воскресенья, которое отделяло ее от понедельника. Дэнуц гораздо больше ценил субботу, нежели воскресенье... Он словно боялся воскресенья...
   "Знает!" - подумала Ольгуца, увидев брата, сидящего на ступеньках. Она откусила от бутерброда с маслом, попросила Монику подержать бутерброд и, освободив таким образом руки, спустилась вниз. Моника следовала за ней с бутербродами в руках, не осмеливаясь откусить от своего бутерброда. Они прошли мимо Дэнуца, задевая его своей тенью. Дэнуц повернулся в другую сторону.
   "Трус!" - прошептала Ольгуца недавно выученное вместе с патриотическим стихотворением слово, смысл которого объяснил ей отец.
   - Что такое "трус", папа?
   - Да как тебе сказать?.. Ну, например, кто-нибудь дает тебе пощечину, а ты на нее не отвечаешь, - значит, ты трус!
   - Так, значит, я была трусихой, папа!
   - Почему?
   - ...Помнишь, мама шлепнула меня туфлей? - сказала Ольгуца, глядя на него из-под насупленных бровей.
   - Это совсем другое дело! - рассмеялся господин Деляну.
   - ...А если бы я поступила так же? - спросила Ольгуца после некоторого колебания и не слишком убежденно.
   - Это было бы с твоей стороны дерзостью, и папа тоже рассердился бы на тебя!
   - Я не поняла. Повтори еще раз, папа!
   В конце концов Ольгуца уяснила себе, что трусом можно быть только среди тебе подобных и что при этом трусом быть не следует.
   - Пошли, Моника; здесь нам делать нечего.
   Смутное беспокойство овладело Дэнуцем после появления девочек. Тут только он понял, что чего-то не хватает... но чего именно: а! не было слышно трещотки змея. С отчаянно бьющимся сердцем он помчался к дубу.
   Под небом, на котором не было ни Бога, ни змея, Дэнуц обнаружил записку, пришпиленную к свисавшей с дуба перерезанной веревке:
   "Это тебе за вокзал, Плюшка!
   Ольгуца Деляну".
   Сердце у Дэнуца упало, подрезанное, как веревка змея.
   Чувствуя, что у него не осталось сил, он уселся у подножья дуба... На этот раз котомка Ивана наполнилась слезами.
   - Оставь змея, Дэнуц!.. Иди съешь чего-нибудь, - крикнула ему госпожа Деляну, стоя на крыльце.
   - ...
   - Дэнуц, ты разве не слышишь?
   - ...
   Госпожа Деляну спустилась с крыльца...
   - Ты ушибся, Дэнуц? Почему ты так сидишь?
   - ...
   - А! Так вот зачем Ольгуце понадобились ножницы!
   Госпожу Деляну очень огорчали некоторые слезы. Слезы Дэнуца принадлежали к их числу... Жестокость Ольгуцы возмутила ее до глубины души.
   - Иди к маме, Дэнуц... Ты что, не доверяешь маме?
   Дэнуц тщетно ждал чуда.
   Госпожа Деляну обняла его за шею и повела в дом... По мере того как они удалялись от дуба, Дэнуц все чаще подносил руки к глазам... На лестнице он споткнулся, ничего не видя от слез, словно оказался на пороге темницы.
   - Барышня Ольгуца! Барышня Ольгуца! - разносился по саду тревожный крик.
   - Ага! - насторожилась Ольгуца... - Я здесь! - смело встретила она свою судьбу.
   - Барышня Ольгуца, - проговорила запыхавшаяся от бега Аника, прижав руки к груди, - барыня зовет вас.
   - Скажи, что сейчас приду.
   - Нельзя, барышня! - в испуге замотала головой Аника. - Барыня велела сказать, чтобы вы сейчас же шли... а если нет, - Аника смущенно опустила глаза, - так чтобы я принесла вас на руках!
   - Только этого недоставало!.. Иди и скажи, что я сейчас приду! распорядилась Ольгуца.