Страница:
Разведчики Нобунага донесли, что Имагава дал отдых своим войскам в местечке под названием Дэнгаку-хадзама, около небольшой деревни Окэхадзама. Эту местность Нобунага знал хорошо. Дэнгаку-хадзама – узкое ущелье, при благоприятных условиях – идеальное место для неожиданного нападения. Разведчики добавили, что воины Имагава празднуют победу и пируют, в то время как Ёсимото осматривает отрубленные головы. Нобунага двинулся к лагерю Имагава и занял позицию неподалеку. Ряд знамен и чучела солдат, сделанные из соломы и лишних шлемов, производили впечатление большой армии, в то время как настоящее войско Ода двинулось в обход форсированным маршем, чтобы зайти Ёсимото в тыл. Удача и погода благоприятствовали Нобунага, ибо в середине дня душная жара сменилась сильной грозой. Пока самураи Имагава укрывались от дождя, Нобунага развернул свои войска, и когда гроза кончилась, они атаковали врага в ущелье. Атака была столь неожиданной, что Ёсимото подумал, что это началась драка между его людьми. Он понял, что это атака Нобунага, только когда на него налетели два вражеских самурая. Один нацелил на него копье, которое Ёсимото парировал мечом, но второй снес Ёсимото голову своим клинком.
Сражение при Окэхадзама продолжолась всего несколько минут, но это была одна из самых решающих битв в истории Японии. Ода Нобунага оказался в одном ряду с самыми могущественными полководцами и приобрел ценного союзника, поскольку смерть Имагава Ёсимото освободила Токугава Иэясу от вассальных обязательств, и в 1561 г. он присоединился к Нобунага. Все три потенциальных японских лидера отныне сражались бок о бок.
Теперь Нобунага был вынужден принять трудное решение. Дерзнет ли он попытаться достичь успеха там, где потерпел неудачу Имагава? В конце концов он был на одну провинцию ближе к Киото, чем Имагава – от столицы его отделяли только Мино и Оми. Чтобы укрепить свой тыл, он выдал дочь замуж за сына Такэда Сингэна, а в 1564 г. – младшую сестру за Асаи Нагамаса, который контролировал северную Оми. Поскольку Токугава Иэясу пользовался авторитетом в Микава, на его пути оставалась только провинция Оми. Читатель, может быть, помнит, что этой провинцией завладел бывший торговец маслом и бывший священнослужитель Сайто Тосимаса, который в предыдущей главе упоминался как исключительный злодей. Нобунага в течение нескольких лет ожидал неприятностей от Сайто, а затем в качестве меры предосторожности женился на его дочери. Тосимаса был малопривлекательным тестем, любил пытки, варил людей живьем, поэтому Нобунага с некоторым облегчением узнал о его смерти от руки собственного сына, Ёситацу, в 1556 г. Любой повод лучше, чем никакой, и Нобунага объявил этому сыну войну под предлогом мести за тестя. Однако еще до начала кампании Ёситацу умер от проказы, предоставив своему сыну Тацуоки продолжать борьбу. Покорение последнего из Сайто было поручено Тоётоми Хидэёси, который без особого труда взял замок Инабаяма (современный Гифу) в 1564 г.
Дорога на столицу была открыта; Нобунага был нужен только повод к действию. В 1567 г. он постучался к нему в дверь в лице молодого человека по имени Асикага Ёсиаки. Как следует из его фамилии, это и вправду был богатый улов, поскольку юноша был наследником сёгуната Асикага, который, несмотря на все превратности судьбы, пока еще кое-как существовал. Двенадцатый сёгун Асикага, Ёсихару, отрекся в 1545 г. в пользу своего сына Ёситэру, а затем, видя неизбежное приближение конца своего клана, умер от отчаяния. Жизнь Асикага Ёситэру, который стал тринадцатым сёгуном Асикага в возрасте одиннадцати лет, была сплошной чередой несчастий. Его крепко держала в руках пара изысканных, но злобных заговорщиков, которых звали Миёси Токэй и Мацунага Хисахидэ; в конце концов они предали его смерти и сделали сёгуном его кузена, которого также превратили в марионетку. Ёсиаки избежал сетей заговора, который привел к смерти его старшего брата Ёситэру, и попросил убежища у Ода Нобунага.
9 ноября 1568 г. Ода Нобунага триумфально вступил в Киото, привезя с собой наследника титула, который давно уже утратил всякое значение. Едва ли нужно пояснять, что Ёсиаки стал марионеткой в руках Нобунага, который свел функции сёгуна к исполнению церемоний. Это предоставило Нобунага отличную возможность удовлетворить свою тягу к великолепию, и он отстроил новый дворец для сёгуна и еще один – для императора, который, естественно, был ему за это благодарен.
Пока Нобунага занимался политикой, его союзники и подчиненные ему командиры продолжали уничтожать его врагов. Растущее могущество Нобунага явственно проявляется в кампаниях, когда он наделял всеми полномочиями отдельных военачальников, таких, как Иэясу и Хидэёси. Он, правда, щедро вознаграждал их, но сам факт, что подобные союзы могли существовать и были достаточно эффективны, говорит о том, что в общей неразберихе самурайской политики стала проявляться хоть какая-то лояльность. В кампании, которую Иэясу провел в 1563 г. против монахов Икко, он предстает как молодой воин, дерзкий и храбрый. Икко-икки, о которых мы говорили в предыдущей главе, никому не уступали в своем фанатизме и религиозной нетерпимости. Они выступили навстречу Иэясу при Адзукидзака, укрепив на шлемах таблички с надписью: «Кто наступает, уверен в небесном блаженстве, кто отступает – в вечном проклятии». Дабы проклятие скорее настигло их врагов, они вооружились изрядным количеством аркебуз – предводители Икко были одними из первых клиентов недавно созданного в Сакаи арсенала.
Подвиги Иэясу в этом сражении говорят о том, что век личной доблести еще не подошел к концу. Иэясу вызвал одного из монахов на поединок. Тот ответил оскорбительным отказом, и тогда Иэясу налетел на него на всем скаку. К нему присоединилось еще несколько самураев, и в этой стычке один из предводителей Икко, возможно, тот самый, кто был вызван на поединок, вынужден был ретироваться с двумя длинными зарубками на задней части доспеха, оставленными копьем Иэясу. Когда Иэясу начал преследовать отступающего врага, он почувствовал, как в его доспехи ударила пуля из аркебузы, но это не причинило ему боли, поэтому, решив, что пуля отскочила, он продолжал сражаться. Когда наконец он вернулся в лагерь и стал снимать доспехи, две пули выпали из его рубашки. Будь у стрелка порох получше, Иэясу остался бы в памяти потомков как обычный фанатик – самурай, павший жертвой собственного энтузиазма, и вся последующая история Японии могла бы быть совсем иной. Эта стычка с Икко-икки была столь же малозначащей, как и рана Иэясу. Из всех противников Нобунага самыми беспокойными оказались различные религиозные секты, особенно Икко-икки в их неприступном храме-крепости Исияма Хонгандзи и монахи Энрякудзи на горе Хиэй. Одной из возможных причин такой воинственности монахов было появление на исторической сцене, впервые за восемьсот лет, соперника буддизма.
Когда португальцы прибыли в Японию в 1543 г., они привезли с собой не только огнестрельное оружие. Вслед за торговцами пришли миссионеры. Выдающейся личностью среди них был иезуит, св. Франциск Ксавье. Влияние христианства на самураев – вопрос слишком сложный, чтобы подробно рассматривать его в этой книге, однако некоторые его аспекты стоит отметить. Можно предположить, что одна из причин, по которой христианству удалось совершить столь успешное вторжение, был тот факт, что миссионеры сумели внушить самураям определенное к себе уважение. В 1549 г. Обществу Иисуса едва исполнилось девять лет со дня его основания св. Игнатием Лойолой в 1540 г. Лойола прежде был солдатом, к тому же весьма неплохим, и когда он создавал свое общество, он привнес в него военную организацию, «дабы сражаться за Церковь мечом духа».
Строгая дисциплина и беспрекословное повиновение были теми главными добродетелями, наряду с готовностью идти куда угодно и совершать что угодно по первому требованию, которые позволяли Лойоле говорить о своем ордене как о «рыцарстве Церкви». Для вступивших в орден период посвящения был долгим и тяжелым: только после нескольких лет спартанского воспитания иезуит становился «полностью пригодным». В этом есть некоторая аналогия с воспитанием и ценностями самураев, что, может быть, и дает ключ к загадке первых успехов иезуитов в Японии. Сравнение, конечно, не должно заводить нас слишком далеко, но соблазнительно было бы рассматривать иезуитов как своего рода самураев Папы Римского. В какой-то мере те требования, которые в смысле духовном предъявляли к себе иезуиты, были бы понятны самураям, воспитанным в строгости учения Дзэн. Призыв отказаться от всего мирского, избавить сознание от привязанностей этого непостоянного мира, может с той же легкостью быть применен как к поиску просветления, так и к подготовке к трудам во славу Божью.
Поскольку появлялось все больше новообращенных христиан из числа самураев, уместно было бы задать вопрос: как религия, которая учит любви к ближнему, могла вообще усваиваться людьми, для которых ближний был врагом хотя бы уже потому, что был ближним? Что, например, мог самурай извлечь из заповеди «не убий»? Ответ: то же самое, что и его современники в Европе, то есть почти ничего. Христианский запрет посягать на жизнь не был для самураев великим откровением, ибо одной из заповедей Будды было видеть себя во всем, что живет, и потому не убивать. Как и в других странах, шестая заповедь была переосмыслена и подогнана к существующим условиям. Убийцы сёгуна Ёситэру были одними из первых новообращенных христиан в Киото, а убийство произошло уже после того, как они приняли христианство. Некоторые, конечно, ценили свою новую веру и следовали ее заповедям. Выдающийся пример – Такаяма Укон, даймё Сэтцу, который был обращен после того, как проиграл диспут с иезуитом Гаспаром Вилелой. Он принял крещение со всеми своими домочадцами и стал оплотом христианской веры.
15 августа 1549 г. Франциск Ксавье высадился в Кагосима на южном Кюсю. Он был приветливо встречен местным магнатом Симадзу Такихаса. Их дружба стала взаимной, и Ксавье с энтузиазмом писал о японцах, что они «лучшие из тех, кого мы нашли за все это время, и, мне кажется, что мы никогда не найдем среди язычников другую расу, которая могла бы сравниться с японцами».
До тех пор, пока их миссионерская деятельность ограничивалась Кюсю, миссионерам сопутствовал огромный успех. Все правители острова стремились расширить торговлю с Португалией, они первыми стали использовать огнестрельное оружие, в то время как простые люди охотно прислушивались к проповеди, обещавшей им райское блаженство. Христианство процветало, и среди новообращенных было много самураев. Величайшим успехом на Кюсю было обращение Отомо Сорина, владетеля Бунго, который добросовестно поддерживал новую веру, руководствуясь не только религиозными, но и политическими мотивами.
Вера, таким образом, процветала, а бойня продолжалась. Наиболее причудливый пример совмещения христианского образа жизни с «путем воина» имел место в 1567 г. Сибата Кацуиэ, один из первых военачальников Нобунага, вел кампанию против Миёси и Мацунага, убийц сёгуна Ёситэру. Битва произошла недалеко от города Сакаи, где ведущим католическим авторитетом был отец Луи Фруа. Когда две армии развернулись в боевом порядке друг против друга, Фруа призвал верующих с обеих сторон отслужить торжественную мессу, ибо был канун Рождества. Самураи – христиане вместе пришли на мессу, приготовились принять и приняли святое причастие и, прежде чем разойтись каждый в свой лагерь, принесли блюда с плодами и вкусили от них вместе со святым отцом, «дабы показать, что они едины сердцем». Уходя, они возгласили: «Мы братья во Христе». На следующее утро, в день Рождества, произошла битва. Командиры, Мацунага и Миёси, бежали; всех, кто не сдался, предали мечу.
С этих пор мы все чаще встречаем упоминания о даймё-христианах и даже о целых христианских армиях. Мученичество и гонения были еще далеко впереди, и самураи, которые шли в бой с криками «Йезу!», «Санта Мария!» или «Сантьяго!» и несли крест на знаменах, несомненно, вдохновлялись глубокой и искренней верой. Что до Ода Нобунага, он так и не стал христианином, хотя и оказывал иезуитам существенную поддержку – прежде всего потому, что они могли быть полезным орудием против буддийских сектантов.
Следующие противники Нобунага были людьми чисто светскими. В Этидзэн, второй провинции Хокурикудо, жил Асакура Ёсикагэ, наследник небольшого, но хорошо обустроенного владения, созданного его дедом Тосикагэ. Тосикагэ оставил для внука ряд правил поведения, похожих на те, что сочинил Ходзё Соун, которые содержали следующее тонкое наблюдение:
Позже, в том же году, Нобунага вернулся в Оми, чтобы напасть на Асаи, и дело закончилось жестокой битвой при Анэгава. Нобунага выступил из своей ставки Гифу в Мино по дороге Накасэндо и вдоль левого берега озера Бива в сторону Нагахама. 21 июля он подошел к Отани, ставке Асаи, и начал штурм замка Йокояма в пяти милях к юго-востоку от нее, угрожая при этом и самой ставке. Здесь к нему присоединился Иэясу с пятью тысячами воинов Токугава из его родной провинции Микава. В этой битве мы впервые встречаем его си-тэнно, четырех главных приближенных. Их имена были: Сакаи Тадацугу, Исикава Кадзумаса, Сакакибара Ясумаса и Хонда Тадакацу. Последний был особенно яркой личностью и носил шлем, украшенный деревянными оленьими рогами. Он проявил себя как постоянный и верный защитник интересов рода Токугава.
Главные силы Асаи, подкрепленные войсками Асакура, блокировали дорогу на Отани, так что река Анэгава оказалась между ними и войском Нобунага. Они планировали атаковать на рассвете силами 8 000 воинов Асаи и 10 000 воинов Асакура. Армия Нобунага превышала их по численности примерно в два раза, и Нобунага надеялся использовать это численное превосходство, атаковав первым. На самом деле не все его войска были надежными, но они находились под внимательным надзором Хидэёси, так что Нобунага нечего было бояться. Первоначально он хотел позволить Иэясу встать против Асаи, но затем передумал из-за личных отношений с последним и выставил против шурина собственные войска, насчитывавшие 23 000 воинов. Чтобы выдержать шок атаки, они были выстроены в тринадцать рядов.
В четыре утра обе армии вступили в широкие мелкие воды Анэгава. Отряды Иэясу, где впереди были Сакаи и Исикава, а Хонда и Сакакибара шли во вторых рядах, встретили силы Асакура посреди реки и задержали их. Клубы черного дыма от аркебуз поплыли над рекой, а сражавшиеся промокли от пота и красноватой воды Анэгава. У войск Нобунага дела шли не столь успешно. Асаи прорвался через его ряды и угрожал самому Нобунага. Поэтому Сакакибара и Хонда вывели свои части из сражения на левом фланге, пересекли реку и обрушились на правый фланг Асаи, в то время как Инаба Иттэцу, которого Иэясу держал в резерве до последнего момента, пришел на помощь левому флангу Нобунага. В битву вступили и отряды, осаждавшие замок Йокояма, которые оставили свои позиции и поспешили к месту сражения. В результате победа осталась за Нобунага. Командиры северной армии отступили, половина их войска полегла. В знак признательности Нобунага подарил Иэясу отличный меч и наконечник стрелы, некогда принадлежавший «великану» Минамото Тамэтомо. Стоит рассказать еще об одном случае, который произошел во время кампании на Анэгава. Самурай по имени Сасаи Масаясу ворвался в ставку Асаи Нагамаса с копьем в руке. Он был встречен аркебузным залпом, который отбросил его назад. Всего в него попало пятьдесят пуль, а его храбрость послужила сюжетом для одной из самых известных ксилографий Кунэёси – «Копьеносец против мушкетеров».
Битва при Анэгава увенчалась победой, но это была далеко не решающая победа. Через несколько месяцев Асаи и Асакура выступили вновь. Случай представился им, когда внимание Нобунага было направлено на Миёси Токэя. Нобунага воевал с Миёси около Осака, когда на помощь последнему пришли сектанты Икко из Исияма Хонгандзи, причем 3 000 из них были вооружены аркебузами. Увидев, что Нобунага увяз под Осака, Асаи и Асакура провели армию через горные проходы Оми. Нобунага поспешно оставил неравную борьбу с Икко, двинулся навстречу врагам на север и загнал их назад в горные проходы. Глубокий снег, выпавший зимой 1570/71 гг., мешал их отступлению, и войска Нобунага уже готовились нанести решающий удар, когда внезапно их атаковали с фланга монахи Энрякудзи. Боевая мощь этого старого осиного гнезда, может быть, и проигрывала в сравнении с Исияма Хонгандзи, но они все же были достаточно сильны, и Нобунага вынужден был отступить перед ними и отвести войска к Киото. К весне 1571 г. его положение казалось более опасным, чем когда-либо. Иэясу не мог ему помочь, поскольку Такэда Сингэн заключил союз с Ходзё, и он прилагал все усилия, чтобы как-то сдержать этих двух львов. Нобунага был окружен врагами со всех сторон, и в большинстве своем это были монахи. Его линия обороны растянулась от Киото до Гифу, и ее становилось все труднее удерживать. Чтобы прорвать сеть, Нобунага решил всеми силами атаковать Энрякудзи; эта операция лучше, чем любой другой эпизод долгой и богатой событиями карьеры Нобунага, демонстрирует его жесткий характер. Следует напомнить, что монастырь Энрякудзи всегда пользовался особым уважением из-за положения рядом со столицей, и, несмотря на появление новых сект, таких, как Дзэн или Нитирэн-сю, монастырь секты Тэндай Энрякудзи обладал таким авторитетом, каким не могла похвастаться больше ни одна монашеская община. Совершив отвлекающий маневр в другом направлении, Нобунага развернулся и направил тридцатитысячную армию к горе Хиэй. Тщетно его подчиненные просили его передумать, но он был неумолим. «Это не я уничтожаю монастырь, – ответил он, – монастырь сам себя уничтожает». Под покровом ночи его самураи окружили гору Хиэй, и на рассвете, когда трубы из морских раковин протрубили сигнал к атаке, его армия стала медленно подниматься в гору, убивая всех, кто попадался на пути, будь то мужчина, женщина или ребенок. Иезуит отец Фруа отмечает, что штурм начался 29 сентября, в день архангела Михаила:
Итак, этот враг был сокрушен полностью. Непохоже, однако, чтобы что-то подобное можно было предпринять против Икко-икки. Исияма Хонгандзи был настоящей крепостью; как отметил иезуит Вилела, каждый из его обитателей делал по нескольку стрел в день, и еженедельно там устраивались состязания в стрельбе из лука и из мушкета. Их мечи могли разрубить человека «столь же легко, как острый нож режет нежный окорок». С Исияма Хонгандзи пришлось подождать.
Устроив должным образом самые срочные дела, Нобунага готов был теперь встретить угрозу с востока. Иэясу сослужил ему великую службу, удержав Такэда Сингэна и Ходзё Удзиясу. Этому помог и союз между Ода и Такэда против Уэсуги и Ходзё. Но в 1571 г. Удзиясу умер, а его сын нарушил равновесие сил, придя к соглашению с Сингэном. Тыл Сингэна был теперь обеспечен, и единственной опасностью для него могло быть только нападение Уэсуги Кэнсина, но и эту опасность можно было предупредить, перенеся кампанию на зимнее время, когда проходы из Этиго перекрываются снежными заносами. Поэтому в октябре 1572 года Такэда Сингэн оставил Каи и двинулся на Киото. У него было 20 000 самураев и асигару, отборные войска Такэда, верность которых и неугасимый боевой дух были несомненны. Силы Сингэна, к которым присоединились 2 000 самураев Ходзё, прошли на юг от Синано до Тотоми, чтобы выйти на дорогу Токайдо у Хамамацу. Этому непобедимому войску предстояло столкнуться с неколебимой твердыней.
Комендантом замка Хамамацу был Токугава Иэясу. Теперь ему было двадцать девять лет, он стал, быть может, менее порывист, чем в дни, когда сражался с Икко-икки, но был столь же храбр и изобретателен. Сингэну был пятьдесят один год, он был опытен, горд и дороден. Среди его командиров были лучшие полководцы Японии: Ямагата Масакагэ, Баба Нобухару, Найто Масатоё и Оямада Нобусигэ.
Иэясу выслал разведчиков под командованием Окубо Тадаё и Хонда Тадакацу. Они наткнулись на авангард Сингэна и вернулись изрядно потрепанными. Их настроение несколько поднялось, когда пришло подкрепление из 3 000 самураев от Нобунага, который и сам более чем когда-либо нуждался в людях, но, очевидно, понимал, что наступление Сингэна представляет для него наибольшую опасность. Иэясу встал перед выбором: вступить в сражение при таком перевесе сил в пользу противника было равносильно самоубийству, но оставаться за стенами Хамамацу – значило играть на руку Сингэну, который, вероятно, выделил бы небольшой контингент, чтобы сдерживать армию Токугава, а сам беспрепятственно пошел бы на Киото. Это ведь был Такэда Сингэн, а не Имагава Ёсимото!
Иэясу храбро повел армию по дороге на север. В трех четвертях мили от Хамамацу была поросшая кустарником гряда, известная как Миката-га-хара. Рядом с правым флангом Иэясу протекала река Магомэ, а слева мили на две тянулся кустарник. Он выстроил свои войска в линию – японцы дали такому построению поэтичное название «крылья аиста». Подкрепление, пришедшее от Нобунага, он поставил справа вместе с отрядом Сакаи Тадацугу – на самом фланге, где начинался склон. Другие его си-тэнно стояли слева, а сам Иэясу возглавлял основные силы, расположившись немного позади от центра. Напротив них стояло войско Такэда, один авангард которого едва ли не превышал по численности всю армию Токугава. За ним стоял сам Сингэн с пятнадцатитысячной армией.
Когда обе армии встали в боевой порядок, пошел снег. Снегопад продолжался непрерывно до четырех вечера, когда авангард Такэда двинулся вперед, чтобы атаковать фланги Токугава. Левый фланг держался твердо, но правый, люди Нобунага, вскоре отступил, оставив Сакаи Тадацугу в окружении врагов. Он попытался пробиться назад, но Такэда Кацуёри, сын Сингэна, обошел его и атаковал с тыла. Поскольку стало темнеть, центр Такэда предпринял атаку во фронт, заставив Токугава поспешно отступить. Чтобы перегруппировать силы, Иэясу установил свой штандарт, большой золотой веер, на возвышенности в тылу войска. Опасаясь, что гарнизон в Хамамацу поддастся панике, Иэясу позвал одного самурая, который отрубил голову какого-то вражеского воина, и велел ему отнести ее в Хамамацу и объявить, что это голова Сингэна.
В это время самураи Такэда уже находились в опасной близости от Иэясу, стрелы и пули свистели у него над головой. Он уже подумывал о том, чтобы умереть как истинный самурай, но мысли о будущем взяли верх, и Иэясу ускакал в направлении Хамамацу. Он едва спасся. Один из людей его свиты успел выбить лук из рук вражеского самурая, когда они проскакали мимо, а Иэясу пронзил стрелой самурая, который бросился на него с копьем. Прибыв в замок, Иэясу велел оставить ворота открытыми и зажечь факелы, чтобы указать путь отступающим. «Это должно также смутить врага, – добавил он. – Если закроем ворота, они подумают, будто мы их боимся». Наконец подошли самураи Такэда. По пути они заметили, что все Токугава, которые пали при отступлении, погибли, стоя лицом к противнику. В эту ночь они не пытались штурмовать замок. Не исключено, что попытайся они это сделать, им сопутствовала бы удача. Иэясу тем не менее мирно спал, а отряд самураев-добровольцев подобрался к лагерю Сингэна, который встал у Сай-га-дани. Поскольку местность была им хорошо знакома, они сумели подойти достаточно близко, прежде чем открыть огонь, так что самураи Такэда провели весьма беспокойную ночь.
Сражение при Окэхадзама продолжолась всего несколько минут, но это была одна из самых решающих битв в истории Японии. Ода Нобунага оказался в одном ряду с самыми могущественными полководцами и приобрел ценного союзника, поскольку смерть Имагава Ёсимото освободила Токугава Иэясу от вассальных обязательств, и в 1561 г. он присоединился к Нобунага. Все три потенциальных японских лидера отныне сражались бок о бок.
Теперь Нобунага был вынужден принять трудное решение. Дерзнет ли он попытаться достичь успеха там, где потерпел неудачу Имагава? В конце концов он был на одну провинцию ближе к Киото, чем Имагава – от столицы его отделяли только Мино и Оми. Чтобы укрепить свой тыл, он выдал дочь замуж за сына Такэда Сингэна, а в 1564 г. – младшую сестру за Асаи Нагамаса, который контролировал северную Оми. Поскольку Токугава Иэясу пользовался авторитетом в Микава, на его пути оставалась только провинция Оми. Читатель, может быть, помнит, что этой провинцией завладел бывший торговец маслом и бывший священнослужитель Сайто Тосимаса, который в предыдущей главе упоминался как исключительный злодей. Нобунага в течение нескольких лет ожидал неприятностей от Сайто, а затем в качестве меры предосторожности женился на его дочери. Тосимаса был малопривлекательным тестем, любил пытки, варил людей живьем, поэтому Нобунага с некоторым облегчением узнал о его смерти от руки собственного сына, Ёситацу, в 1556 г. Любой повод лучше, чем никакой, и Нобунага объявил этому сыну войну под предлогом мести за тестя. Однако еще до начала кампании Ёситацу умер от проказы, предоставив своему сыну Тацуоки продолжать борьбу. Покорение последнего из Сайто было поручено Тоётоми Хидэёси, который без особого труда взял замок Инабаяма (современный Гифу) в 1564 г.
Дорога на столицу была открыта; Нобунага был нужен только повод к действию. В 1567 г. он постучался к нему в дверь в лице молодого человека по имени Асикага Ёсиаки. Как следует из его фамилии, это и вправду был богатый улов, поскольку юноша был наследником сёгуната Асикага, который, несмотря на все превратности судьбы, пока еще кое-как существовал. Двенадцатый сёгун Асикага, Ёсихару, отрекся в 1545 г. в пользу своего сына Ёситэру, а затем, видя неизбежное приближение конца своего клана, умер от отчаяния. Жизнь Асикага Ёситэру, который стал тринадцатым сёгуном Асикага в возрасте одиннадцати лет, была сплошной чередой несчастий. Его крепко держала в руках пара изысканных, но злобных заговорщиков, которых звали Миёси Токэй и Мацунага Хисахидэ; в конце концов они предали его смерти и сделали сёгуном его кузена, которого также превратили в марионетку. Ёсиаки избежал сетей заговора, который привел к смерти его старшего брата Ёситэру, и попросил убежища у Ода Нобунага.
9 ноября 1568 г. Ода Нобунага триумфально вступил в Киото, привезя с собой наследника титула, который давно уже утратил всякое значение. Едва ли нужно пояснять, что Ёсиаки стал марионеткой в руках Нобунага, который свел функции сёгуна к исполнению церемоний. Это предоставило Нобунага отличную возможность удовлетворить свою тягу к великолепию, и он отстроил новый дворец для сёгуна и еще один – для императора, который, естественно, был ему за это благодарен.
Пока Нобунага занимался политикой, его союзники и подчиненные ему командиры продолжали уничтожать его врагов. Растущее могущество Нобунага явственно проявляется в кампаниях, когда он наделял всеми полномочиями отдельных военачальников, таких, как Иэясу и Хидэёси. Он, правда, щедро вознаграждал их, но сам факт, что подобные союзы могли существовать и были достаточно эффективны, говорит о том, что в общей неразберихе самурайской политики стала проявляться хоть какая-то лояльность. В кампании, которую Иэясу провел в 1563 г. против монахов Икко, он предстает как молодой воин, дерзкий и храбрый. Икко-икки, о которых мы говорили в предыдущей главе, никому не уступали в своем фанатизме и религиозной нетерпимости. Они выступили навстречу Иэясу при Адзукидзака, укрепив на шлемах таблички с надписью: «Кто наступает, уверен в небесном блаженстве, кто отступает – в вечном проклятии». Дабы проклятие скорее настигло их врагов, они вооружились изрядным количеством аркебуз – предводители Икко были одними из первых клиентов недавно созданного в Сакаи арсенала.
Подвиги Иэясу в этом сражении говорят о том, что век личной доблести еще не подошел к концу. Иэясу вызвал одного из монахов на поединок. Тот ответил оскорбительным отказом, и тогда Иэясу налетел на него на всем скаку. К нему присоединилось еще несколько самураев, и в этой стычке один из предводителей Икко, возможно, тот самый, кто был вызван на поединок, вынужден был ретироваться с двумя длинными зарубками на задней части доспеха, оставленными копьем Иэясу. Когда Иэясу начал преследовать отступающего врага, он почувствовал, как в его доспехи ударила пуля из аркебузы, но это не причинило ему боли, поэтому, решив, что пуля отскочила, он продолжал сражаться. Когда наконец он вернулся в лагерь и стал снимать доспехи, две пули выпали из его рубашки. Будь у стрелка порох получше, Иэясу остался бы в памяти потомков как обычный фанатик – самурай, павший жертвой собственного энтузиазма, и вся последующая история Японии могла бы быть совсем иной. Эта стычка с Икко-икки была столь же малозначащей, как и рана Иэясу. Из всех противников Нобунага самыми беспокойными оказались различные религиозные секты, особенно Икко-икки в их неприступном храме-крепости Исияма Хонгандзи и монахи Энрякудзи на горе Хиэй. Одной из возможных причин такой воинственности монахов было появление на исторической сцене, впервые за восемьсот лет, соперника буддизма.
Когда португальцы прибыли в Японию в 1543 г., они привезли с собой не только огнестрельное оружие. Вслед за торговцами пришли миссионеры. Выдающейся личностью среди них был иезуит, св. Франциск Ксавье. Влияние христианства на самураев – вопрос слишком сложный, чтобы подробно рассматривать его в этой книге, однако некоторые его аспекты стоит отметить. Можно предположить, что одна из причин, по которой христианству удалось совершить столь успешное вторжение, был тот факт, что миссионеры сумели внушить самураям определенное к себе уважение. В 1549 г. Обществу Иисуса едва исполнилось девять лет со дня его основания св. Игнатием Лойолой в 1540 г. Лойола прежде был солдатом, к тому же весьма неплохим, и когда он создавал свое общество, он привнес в него военную организацию, «дабы сражаться за Церковь мечом духа».
Строгая дисциплина и беспрекословное повиновение были теми главными добродетелями, наряду с готовностью идти куда угодно и совершать что угодно по первому требованию, которые позволяли Лойоле говорить о своем ордене как о «рыцарстве Церкви». Для вступивших в орден период посвящения был долгим и тяжелым: только после нескольких лет спартанского воспитания иезуит становился «полностью пригодным». В этом есть некоторая аналогия с воспитанием и ценностями самураев, что, может быть, и дает ключ к загадке первых успехов иезуитов в Японии. Сравнение, конечно, не должно заводить нас слишком далеко, но соблазнительно было бы рассматривать иезуитов как своего рода самураев Папы Римского. В какой-то мере те требования, которые в смысле духовном предъявляли к себе иезуиты, были бы понятны самураям, воспитанным в строгости учения Дзэн. Призыв отказаться от всего мирского, избавить сознание от привязанностей этого непостоянного мира, может с той же легкостью быть применен как к поиску просветления, так и к подготовке к трудам во славу Божью.
Поскольку появлялось все больше новообращенных христиан из числа самураев, уместно было бы задать вопрос: как религия, которая учит любви к ближнему, могла вообще усваиваться людьми, для которых ближний был врагом хотя бы уже потому, что был ближним? Что, например, мог самурай извлечь из заповеди «не убий»? Ответ: то же самое, что и его современники в Европе, то есть почти ничего. Христианский запрет посягать на жизнь не был для самураев великим откровением, ибо одной из заповедей Будды было видеть себя во всем, что живет, и потому не убивать. Как и в других странах, шестая заповедь была переосмыслена и подогнана к существующим условиям. Убийцы сёгуна Ёситэру были одними из первых новообращенных христиан в Киото, а убийство произошло уже после того, как они приняли христианство. Некоторые, конечно, ценили свою новую веру и следовали ее заповедям. Выдающийся пример – Такаяма Укон, даймё Сэтцу, который был обращен после того, как проиграл диспут с иезуитом Гаспаром Вилелой. Он принял крещение со всеми своими домочадцами и стал оплотом христианской веры.
15 августа 1549 г. Франциск Ксавье высадился в Кагосима на южном Кюсю. Он был приветливо встречен местным магнатом Симадзу Такихаса. Их дружба стала взаимной, и Ксавье с энтузиазмом писал о японцах, что они «лучшие из тех, кого мы нашли за все это время, и, мне кажется, что мы никогда не найдем среди язычников другую расу, которая могла бы сравниться с японцами».
До тех пор, пока их миссионерская деятельность ограничивалась Кюсю, миссионерам сопутствовал огромный успех. Все правители острова стремились расширить торговлю с Португалией, они первыми стали использовать огнестрельное оружие, в то время как простые люди охотно прислушивались к проповеди, обещавшей им райское блаженство. Христианство процветало, и среди новообращенных было много самураев. Величайшим успехом на Кюсю было обращение Отомо Сорина, владетеля Бунго, который добросовестно поддерживал новую веру, руководствуясь не только религиозными, но и политическими мотивами.
Вера, таким образом, процветала, а бойня продолжалась. Наиболее причудливый пример совмещения христианского образа жизни с «путем воина» имел место в 1567 г. Сибата Кацуиэ, один из первых военачальников Нобунага, вел кампанию против Миёси и Мацунага, убийц сёгуна Ёситэру. Битва произошла недалеко от города Сакаи, где ведущим католическим авторитетом был отец Луи Фруа. Когда две армии развернулись в боевом порядке друг против друга, Фруа призвал верующих с обеих сторон отслужить торжественную мессу, ибо был канун Рождества. Самураи – христиане вместе пришли на мессу, приготовились принять и приняли святое причастие и, прежде чем разойтись каждый в свой лагерь, принесли блюда с плодами и вкусили от них вместе со святым отцом, «дабы показать, что они едины сердцем». Уходя, они возгласили: «Мы братья во Христе». На следующее утро, в день Рождества, произошла битва. Командиры, Мацунага и Миёси, бежали; всех, кто не сдался, предали мечу.
С этих пор мы все чаще встречаем упоминания о даймё-христианах и даже о целых христианских армиях. Мученичество и гонения были еще далеко впереди, и самураи, которые шли в бой с криками «Йезу!», «Санта Мария!» или «Сантьяго!» и несли крест на знаменах, несомненно, вдохновлялись глубокой и искренней верой. Что до Ода Нобунага, он так и не стал христианином, хотя и оказывал иезуитам существенную поддержку – прежде всего потому, что они могли быть полезным орудием против буддийских сектантов.
Следующие противники Нобунага были людьми чисто светскими. В Этидзэн, второй провинции Хокурикудо, жил Асакура Ёсикагэ, наследник небольшого, но хорошо обустроенного владения, созданного его дедом Тосикагэ. Тосикагэ оставил для внука ряд правил поведения, похожих на те, что сочинил Ходзё Соун, которые содержали следующее тонкое наблюдение:
«Не следует домогаться мечей и кинжалов, принадлежавших знаменитым воинам. Меч стоимостью в десять тысяч может быть побежден сотней копий по цене лишь в сотню за каждое».В марте 1570 г. наследнику этого хорошего совета суждено было столкнуться с Ода Нобунага, который решил лично руководить экспедицией на Хокурикудо. Его сопровождали Иэясу и Хидэёси, и он собирался атаковать ставку Асакура в Итидзо-га-тани, когда получил тревожное известие, что его шурин Асаи Нагамаса вступил в союз с Асакура. Поскольку Асаи охранял проходы в северной Оми, возникла серьезная опасность, что вся армия Нобунага будет отрезана от Киото и окружена. Было решено отступать, и Нобунага отошел с основной частью армии, а Иэясу и Хидэёси прикрывали тыл, отступая с боями. Это была мастерски проведенная операция, если учесть, что армия Нобунага насчитывала 110 000 человек; двум отрядам удалось задержать Асакура, а остальная армия тем временем благополучно вернулась назад. Эта операция укрепила отношения между Иэясу и Хидэёси, которые оба подвергались большой опасности. Об Иэясу рассказывали, что ему пришлось тогда хорошо попрактиковаться в стрельбе из аркебузы, из чего следует, что он находился в гуще событий.
Позже, в том же году, Нобунага вернулся в Оми, чтобы напасть на Асаи, и дело закончилось жестокой битвой при Анэгава. Нобунага выступил из своей ставки Гифу в Мино по дороге Накасэндо и вдоль левого берега озера Бива в сторону Нагахама. 21 июля он подошел к Отани, ставке Асаи, и начал штурм замка Йокояма в пяти милях к юго-востоку от нее, угрожая при этом и самой ставке. Здесь к нему присоединился Иэясу с пятью тысячами воинов Токугава из его родной провинции Микава. В этой битве мы впервые встречаем его си-тэнно, четырех главных приближенных. Их имена были: Сакаи Тадацугу, Исикава Кадзумаса, Сакакибара Ясумаса и Хонда Тадакацу. Последний был особенно яркой личностью и носил шлем, украшенный деревянными оленьими рогами. Он проявил себя как постоянный и верный защитник интересов рода Токугава.
Главные силы Асаи, подкрепленные войсками Асакура, блокировали дорогу на Отани, так что река Анэгава оказалась между ними и войском Нобунага. Они планировали атаковать на рассвете силами 8 000 воинов Асаи и 10 000 воинов Асакура. Армия Нобунага превышала их по численности примерно в два раза, и Нобунага надеялся использовать это численное превосходство, атаковав первым. На самом деле не все его войска были надежными, но они находились под внимательным надзором Хидэёси, так что Нобунага нечего было бояться. Первоначально он хотел позволить Иэясу встать против Асаи, но затем передумал из-за личных отношений с последним и выставил против шурина собственные войска, насчитывавшие 23 000 воинов. Чтобы выдержать шок атаки, они были выстроены в тринадцать рядов.
В четыре утра обе армии вступили в широкие мелкие воды Анэгава. Отряды Иэясу, где впереди были Сакаи и Исикава, а Хонда и Сакакибара шли во вторых рядах, встретили силы Асакура посреди реки и задержали их. Клубы черного дыма от аркебуз поплыли над рекой, а сражавшиеся промокли от пота и красноватой воды Анэгава. У войск Нобунага дела шли не столь успешно. Асаи прорвался через его ряды и угрожал самому Нобунага. Поэтому Сакакибара и Хонда вывели свои части из сражения на левом фланге, пересекли реку и обрушились на правый фланг Асаи, в то время как Инаба Иттэцу, которого Иэясу держал в резерве до последнего момента, пришел на помощь левому флангу Нобунага. В битву вступили и отряды, осаждавшие замок Йокояма, которые оставили свои позиции и поспешили к месту сражения. В результате победа осталась за Нобунага. Командиры северной армии отступили, половина их войска полегла. В знак признательности Нобунага подарил Иэясу отличный меч и наконечник стрелы, некогда принадлежавший «великану» Минамото Тамэтомо. Стоит рассказать еще об одном случае, который произошел во время кампании на Анэгава. Самурай по имени Сасаи Масаясу ворвался в ставку Асаи Нагамаса с копьем в руке. Он был встречен аркебузным залпом, который отбросил его назад. Всего в него попало пятьдесят пуль, а его храбрость послужила сюжетом для одной из самых известных ксилографий Кунэёси – «Копьеносец против мушкетеров».
Битва при Анэгава увенчалась победой, но это была далеко не решающая победа. Через несколько месяцев Асаи и Асакура выступили вновь. Случай представился им, когда внимание Нобунага было направлено на Миёси Токэя. Нобунага воевал с Миёси около Осака, когда на помощь последнему пришли сектанты Икко из Исияма Хонгандзи, причем 3 000 из них были вооружены аркебузами. Увидев, что Нобунага увяз под Осака, Асаи и Асакура провели армию через горные проходы Оми. Нобунага поспешно оставил неравную борьбу с Икко, двинулся навстречу врагам на север и загнал их назад в горные проходы. Глубокий снег, выпавший зимой 1570/71 гг., мешал их отступлению, и войска Нобунага уже готовились нанести решающий удар, когда внезапно их атаковали с фланга монахи Энрякудзи. Боевая мощь этого старого осиного гнезда, может быть, и проигрывала в сравнении с Исияма Хонгандзи, но они все же были достаточно сильны, и Нобунага вынужден был отступить перед ними и отвести войска к Киото. К весне 1571 г. его положение казалось более опасным, чем когда-либо. Иэясу не мог ему помочь, поскольку Такэда Сингэн заключил союз с Ходзё, и он прилагал все усилия, чтобы как-то сдержать этих двух львов. Нобунага был окружен врагами со всех сторон, и в большинстве своем это были монахи. Его линия обороны растянулась от Киото до Гифу, и ее становилось все труднее удерживать. Чтобы прорвать сеть, Нобунага решил всеми силами атаковать Энрякудзи; эта операция лучше, чем любой другой эпизод долгой и богатой событиями карьеры Нобунага, демонстрирует его жесткий характер. Следует напомнить, что монастырь Энрякудзи всегда пользовался особым уважением из-за положения рядом со столицей, и, несмотря на появление новых сект, таких, как Дзэн или Нитирэн-сю, монастырь секты Тэндай Энрякудзи обладал таким авторитетом, каким не могла похвастаться больше ни одна монашеская община. Совершив отвлекающий маневр в другом направлении, Нобунага развернулся и направил тридцатитысячную армию к горе Хиэй. Тщетно его подчиненные просили его передумать, но он был неумолим. «Это не я уничтожаю монастырь, – ответил он, – монастырь сам себя уничтожает». Под покровом ночи его самураи окружили гору Хиэй, и на рассвете, когда трубы из морских раковин протрубили сигнал к атаке, его армия стала медленно подниматься в гору, убивая всех, кто попадался на пути, будь то мужчина, женщина или ребенок. Иезуит отец Фруа отмечает, что штурм начался 29 сентября, в день архангела Михаила:
«... он сжег Сакамото и две других деревни, и под покровом дыма его люди взобрались на скалы, вошли в крепость [так!] и предали все огню и мечу. Они произвели страшное побоище среди всех этих ложных монахов. Некоторые даже бросились со скал, другие искали убежища в своих храмах, а иные спрятались в гротах и пещерах; но Нобунага столь умело руководил этим делом, что ни один из них не ушел. Он поджег храм бога Кваннон, который стоил невероятно дорого, и сжег все прочие храмы и монастыри; одним словом, он посылал своих людей в каждую щель или пещеру, как будто охотился на каких-то диких зверей, и там перебил этих несчастных. Так Господь наказал этих врагов Его славы в день св. Михаила в 1571 году».Последняя фраза достаточно наглядно выражает мнение иезуитов о буддийском монашестве. Неудивительно, что они поладили с Нобунага.
Итак, этот враг был сокрушен полностью. Непохоже, однако, чтобы что-то подобное можно было предпринять против Икко-икки. Исияма Хонгандзи был настоящей крепостью; как отметил иезуит Вилела, каждый из его обитателей делал по нескольку стрел в день, и еженедельно там устраивались состязания в стрельбе из лука и из мушкета. Их мечи могли разрубить человека «столь же легко, как острый нож режет нежный окорок». С Исияма Хонгандзи пришлось подождать.
Устроив должным образом самые срочные дела, Нобунага готов был теперь встретить угрозу с востока. Иэясу сослужил ему великую службу, удержав Такэда Сингэна и Ходзё Удзиясу. Этому помог и союз между Ода и Такэда против Уэсуги и Ходзё. Но в 1571 г. Удзиясу умер, а его сын нарушил равновесие сил, придя к соглашению с Сингэном. Тыл Сингэна был теперь обеспечен, и единственной опасностью для него могло быть только нападение Уэсуги Кэнсина, но и эту опасность можно было предупредить, перенеся кампанию на зимнее время, когда проходы из Этиго перекрываются снежными заносами. Поэтому в октябре 1572 года Такэда Сингэн оставил Каи и двинулся на Киото. У него было 20 000 самураев и асигару, отборные войска Такэда, верность которых и неугасимый боевой дух были несомненны. Силы Сингэна, к которым присоединились 2 000 самураев Ходзё, прошли на юг от Синано до Тотоми, чтобы выйти на дорогу Токайдо у Хамамацу. Этому непобедимому войску предстояло столкнуться с неколебимой твердыней.
Комендантом замка Хамамацу был Токугава Иэясу. Теперь ему было двадцать девять лет, он стал, быть может, менее порывист, чем в дни, когда сражался с Икко-икки, но был столь же храбр и изобретателен. Сингэну был пятьдесят один год, он был опытен, горд и дороден. Среди его командиров были лучшие полководцы Японии: Ямагата Масакагэ, Баба Нобухару, Найто Масатоё и Оямада Нобусигэ.
Иэясу выслал разведчиков под командованием Окубо Тадаё и Хонда Тадакацу. Они наткнулись на авангард Сингэна и вернулись изрядно потрепанными. Их настроение несколько поднялось, когда пришло подкрепление из 3 000 самураев от Нобунага, который и сам более чем когда-либо нуждался в людях, но, очевидно, понимал, что наступление Сингэна представляет для него наибольшую опасность. Иэясу встал перед выбором: вступить в сражение при таком перевесе сил в пользу противника было равносильно самоубийству, но оставаться за стенами Хамамацу – значило играть на руку Сингэну, который, вероятно, выделил бы небольшой контингент, чтобы сдерживать армию Токугава, а сам беспрепятственно пошел бы на Киото. Это ведь был Такэда Сингэн, а не Имагава Ёсимото!
Иэясу храбро повел армию по дороге на север. В трех четвертях мили от Хамамацу была поросшая кустарником гряда, известная как Миката-га-хара. Рядом с правым флангом Иэясу протекала река Магомэ, а слева мили на две тянулся кустарник. Он выстроил свои войска в линию – японцы дали такому построению поэтичное название «крылья аиста». Подкрепление, пришедшее от Нобунага, он поставил справа вместе с отрядом Сакаи Тадацугу – на самом фланге, где начинался склон. Другие его си-тэнно стояли слева, а сам Иэясу возглавлял основные силы, расположившись немного позади от центра. Напротив них стояло войско Такэда, один авангард которого едва ли не превышал по численности всю армию Токугава. За ним стоял сам Сингэн с пятнадцатитысячной армией.
Когда обе армии встали в боевой порядок, пошел снег. Снегопад продолжался непрерывно до четырех вечера, когда авангард Такэда двинулся вперед, чтобы атаковать фланги Токугава. Левый фланг держался твердо, но правый, люди Нобунага, вскоре отступил, оставив Сакаи Тадацугу в окружении врагов. Он попытался пробиться назад, но Такэда Кацуёри, сын Сингэна, обошел его и атаковал с тыла. Поскольку стало темнеть, центр Такэда предпринял атаку во фронт, заставив Токугава поспешно отступить. Чтобы перегруппировать силы, Иэясу установил свой штандарт, большой золотой веер, на возвышенности в тылу войска. Опасаясь, что гарнизон в Хамамацу поддастся панике, Иэясу позвал одного самурая, который отрубил голову какого-то вражеского воина, и велел ему отнести ее в Хамамацу и объявить, что это голова Сингэна.
В это время самураи Такэда уже находились в опасной близости от Иэясу, стрелы и пули свистели у него над головой. Он уже подумывал о том, чтобы умереть как истинный самурай, но мысли о будущем взяли верх, и Иэясу ускакал в направлении Хамамацу. Он едва спасся. Один из людей его свиты успел выбить лук из рук вражеского самурая, когда они проскакали мимо, а Иэясу пронзил стрелой самурая, который бросился на него с копьем. Прибыв в замок, Иэясу велел оставить ворота открытыми и зажечь факелы, чтобы указать путь отступающим. «Это должно также смутить врага, – добавил он. – Если закроем ворота, они подумают, будто мы их боимся». Наконец подошли самураи Такэда. По пути они заметили, что все Токугава, которые пали при отступлении, погибли, стоя лицом к противнику. В эту ночь они не пытались штурмовать замок. Не исключено, что попытайся они это сделать, им сопутствовала бы удача. Иэясу тем не менее мирно спал, а отряд самураев-добровольцев подобрался к лагерю Сингэна, который встал у Сай-га-дани. Поскольку местность была им хорошо знакома, они сумели подойти достаточно близко, прежде чем открыть огонь, так что самураи Такэда провели весьма беспокойную ночь.