Борис Тропин
Заносы
Много есть троп, дорог и путей,
Но великий Путь не найти на карте.
Много разных учений, суждений, рекомендаций,
Но это всего лишь слова.
Симментальский взгляд
Мой друг – замечательный парень, но его постоянно заносит. И никакие перемены здесь ни при чем. Даже в те далекие времена, когда мы в едином строю двигались навстречу Светлому Будущему и ни на шаг из строя выйти не смели, его уже заносило.
Вечером ехал с работы, познакомился с девицей. А поскольку он человек общительный, а девица недурна, разговорились. Та поведала ему о судьбоносном решении – вдвоем с мужем они собираются покинуть столицу и уехать жить в деревню простой и естественной жизнью. Будут выращивать овощи и пасти корову. Тогда мода была такая – хотеть жить в деревне простой и естественной жизнью.
Ощутив с этой девицей, которая оказалась такой интересной женщиной, духовную близость, отпустить ее просто так он уже не мог. Допоздна они гуляли, говорили о прошлом и будущем, о городе и деревне, о душевном разладе, а потом, купив три бутылки вина, друг поехал ее провожать. В полночном трамвае они, опустошив одну, закрепили духовную близость телесной и стали почти родными. Просто так среди ночи она его отпустить уже не могла.
– Вот, Андрей, – сказала с порога, – познакомься! Это Юра. Он тоже едет в деревню. С семьей. Может, еще и вместе надумаем. Все-таки веселей будет и полегче. Ты поговори с ним, – добавила серьезно. – У него есть, чему поучиться.
Ошарашенный муж подал руку. Друг с чувством пожал ее и выставил свои бутылки.
– Насчет коровы решили? – деловито осведомился. – Какую хотите брать?
– Да-а мы еще не определились, – растерянно сказал муж Андрей. – Есть хорошая порода… Симментальская. Очень много молока дает. Такая большая и добрая. Эле она тоже нравится. Сейчас покажу, – и потянулся к книжной полке.
– Вы что! – друг изумленно перевел взгляд с Андрюши на Эльвиру. – Огород на ней пахать собираетесь?!
– А что?! – удивились те.
– Сена не напасешься! Надо брать или черно-пеструю, или костромскую. Зальет молоком! И сена в два раза меньше съест.
– Нда-а, – неопределенно сказала Эльвира, задумчиво и отстраненно оглядывая обоих мужчин, словно прикидывая, с кем будет лучше в деревне.
Хотя разговор затянулся, быстро выяснилось, что Андрюша в сельском хозяйстве – дятел дятлом. И на вино слабоват. «Как он там, в деревне, будет самогон пить?!» – долго потом удивлялся Юра.
И наверное, чтобы не чувствовать себя одиноко и беспомощно средь лугов и полей, муж Андрей сказал, опрокинув очередной стакан:
– Юра, а па-эдим с нами!
– Вам проще, – вздохнул друг, – а у меня двое детей. – И задумался. – А вообще что-то делать надо! – сказал решительно. – Осточертело уже в этом маразме телепаться! – кивнул за окно. – Хоть мужиком себя почувствовать наконец! Хозяином на своей земле! А то мотаешься, как говно в проруби!
Он разлил остатки портвейна по стаканам.
– Ну, поехали!
– Сейчас?! – вздрогнул Андрей, всем своим видом демонстрируя абсолютную неготовность к передвижениям.
– В смысле – по последней, – успокоил Юра.
Андрей кивнул, поднял стакан, но, натолкнувшись на ждущий взгляд знатока деревни, нахмурился. Что-то дремуче-лохматое, подозрительное и гораздо большее, чем противоречие между городом и деревней, вдруг заворочалось в нем несогласно, поднялось, как медведь, разбуженный среди зимы непрошенными гостями. Андрей нахмурился и уперся в Юру испытующе-недоверчивым взглядом.
– А все-таки, – сказал медленно и с большим чувством, – симментальская корова очень хорошая сама по себе! И взгляд у нее такой добрый, доверчивый… Сим… Синь… Сентиментальский.
Друг чуть ни подавился своим портвейном. Помолчал, затравленно озираясь, почесал затылок.
– Да, – кивнул вежливо и серьезно. – Ты, вообще, это верно заметил про взгляд.
Остаток ночи Юра проспал у переселенцев на кухне. Поутру они обменялись телефонами и расстались, чтобы уже не встречаться ни в городе, ни в деревне.
Вечером ехал с работы, познакомился с девицей. А поскольку он человек общительный, а девица недурна, разговорились. Та поведала ему о судьбоносном решении – вдвоем с мужем они собираются покинуть столицу и уехать жить в деревню простой и естественной жизнью. Будут выращивать овощи и пасти корову. Тогда мода была такая – хотеть жить в деревне простой и естественной жизнью.
Ощутив с этой девицей, которая оказалась такой интересной женщиной, духовную близость, отпустить ее просто так он уже не мог. Допоздна они гуляли, говорили о прошлом и будущем, о городе и деревне, о душевном разладе, а потом, купив три бутылки вина, друг поехал ее провожать. В полночном трамвае они, опустошив одну, закрепили духовную близость телесной и стали почти родными. Просто так среди ночи она его отпустить уже не могла.
– Вот, Андрей, – сказала с порога, – познакомься! Это Юра. Он тоже едет в деревню. С семьей. Может, еще и вместе надумаем. Все-таки веселей будет и полегче. Ты поговори с ним, – добавила серьезно. – У него есть, чему поучиться.
Ошарашенный муж подал руку. Друг с чувством пожал ее и выставил свои бутылки.
– Насчет коровы решили? – деловито осведомился. – Какую хотите брать?
– Да-а мы еще не определились, – растерянно сказал муж Андрей. – Есть хорошая порода… Симментальская. Очень много молока дает. Такая большая и добрая. Эле она тоже нравится. Сейчас покажу, – и потянулся к книжной полке.
– Вы что! – друг изумленно перевел взгляд с Андрюши на Эльвиру. – Огород на ней пахать собираетесь?!
– А что?! – удивились те.
– Сена не напасешься! Надо брать или черно-пеструю, или костромскую. Зальет молоком! И сена в два раза меньше съест.
– Нда-а, – неопределенно сказала Эльвира, задумчиво и отстраненно оглядывая обоих мужчин, словно прикидывая, с кем будет лучше в деревне.
Хотя разговор затянулся, быстро выяснилось, что Андрюша в сельском хозяйстве – дятел дятлом. И на вино слабоват. «Как он там, в деревне, будет самогон пить?!» – долго потом удивлялся Юра.
И наверное, чтобы не чувствовать себя одиноко и беспомощно средь лугов и полей, муж Андрей сказал, опрокинув очередной стакан:
– Юра, а па-эдим с нами!
– Вам проще, – вздохнул друг, – а у меня двое детей. – И задумался. – А вообще что-то делать надо! – сказал решительно. – Осточертело уже в этом маразме телепаться! – кивнул за окно. – Хоть мужиком себя почувствовать наконец! Хозяином на своей земле! А то мотаешься, как говно в проруби!
Он разлил остатки портвейна по стаканам.
– Ну, поехали!
– Сейчас?! – вздрогнул Андрей, всем своим видом демонстрируя абсолютную неготовность к передвижениям.
– В смысле – по последней, – успокоил Юра.
Андрей кивнул, поднял стакан, но, натолкнувшись на ждущий взгляд знатока деревни, нахмурился. Что-то дремуче-лохматое, подозрительное и гораздо большее, чем противоречие между городом и деревней, вдруг заворочалось в нем несогласно, поднялось, как медведь, разбуженный среди зимы непрошенными гостями. Андрей нахмурился и уперся в Юру испытующе-недоверчивым взглядом.
– А все-таки, – сказал медленно и с большим чувством, – симментальская корова очень хорошая сама по себе! И взгляд у нее такой добрый, доверчивый… Сим… Синь… Сентиментальский.
Друг чуть ни подавился своим портвейном. Помолчал, затравленно озираясь, почесал затылок.
– Да, – кивнул вежливо и серьезно. – Ты, вообще, это верно заметил про взгляд.
Остаток ночи Юра проспал у переселенцев на кухне. Поутру они обменялись телефонами и расстались, чтобы уже не встречаться ни в городе, ни в деревне.
За мясом
В другой раз жена послала его за мясом. Он в ближний магазин – а там уже одни кости. Он в дальний – а там последний кусок сала мухи облепили со всех сторон и никому не отдают. Тогда он пару остановок на автобусе – а там перед самым гастрономом драка вовсю. И непонятно почему: то ли из-за мяса, то ли опять солнечная активность усилилась, то ли бананы привезли. За бананами тогда давились по-страшному – народ уже потянулся к новому, непробованному. И, в конце концов, интересно, за что их обезьяны любят.
– Так, в чем дело? – деловито сказал Юра и, не мешкая, устремился в эпицентр.
Тут же и милиция подъехала. Но Юру не забрали. Как я со временем и к немалому своему удивлению убедился, он был словно заговоренный от милиции и даже комплексовал из-за этого.
А вот скорая помощь забрала и увезла. Челюсть ему сломали у того злополучного гастронома. Даже и выяснить ничего не успел. Хотел сначала разнять драчунов, а те не поняли.
Домой он вернулся из больницы. Без мяса. Но привел с собой какого-то Васю с радиодеталями. И этот Вася за два часа отремонтировал им уже полгода как вышедший из строя черно-белый «Рекорд».
Увидев, что телевизор заработал, жена друга Юля занервничала, заходила по комнате и стала вдруг одевать младшую дочь, чтобы идти гулять, хотя, вроде, и не время. Но муж и Вася, как флажками, обложили ее печальными со справедливым укором взглядами.
– Ну что, что?! – вскричала она.
Муж взял ее под локоток и вывел на кухню.
– Не стыдно тебе? – спросил тихо и проникновенно. – Человек работал, старался…
Со слезами на глазах она выделила им из семейного бюджета на одну бутылку красного. Они умудрились принести две: одну явно, другую тайно. Так же и выпили. Закуска, правда, была скромной, но по телевизору так и сказали, честно и без прикрас – да, мол, по мясу мы пока еще отстаем, по маслу тоже… Но, несмотря на некоторое отставание, уже понемножку начинаем опережать…
Юра вздохнул, а скромный Вася неожиданно спросил:
– А кого мы начинаем опережать?
– Ну-у, есть такие страны… Экзотические. У них табу на мясо. Давние вегетарианские традиции.
Вася хотел спросить, где находятся эти страны и что такое «табу», но застеснялся.
– Мне пора, – вздохнул.
Юра пошел провожать тихого Васю и пропал на два дня.
– Надо было поддержать человека морально, – объяснил жене по возвращении. – Это ты у меня можешь понять, если захочешь, а у Васи жена – такая пробка!
Разве можно обижаться после таких слов!?
– Ну, а с мясом-то как? – все же спросила.
– Да принесу я это чертово мясо! – махнул рукой Юра.
– Да уж не до деликатесов, кормилец ты наш! Хотя бы простой говядины.
– Принесу! – твердо пообещал. – Сейчас некогда, а на будущей неделе обязательно!
И слово свое сдержал. Накануне вечером кому-то звонил, о чем-то договаривался. Потом взял нож, надел телогрейку и ушел в ночь.
Утром принес три килограмма хорошего мяса, а к вечеру заболел.
Я заглянул к ним, чтобы вернуть книжку, которую брал почитать.
Юра кашлял, Юля хмурилась.
– От мяса придется отказаться, – сказала озабоченно.
– А что такое?
– Юра совсем простыл. Кашляет, хрипит. Обойдемся!
– Странно, – говорю. – Я, когда мясо ем, не кашляю.
– А мне что-то нездоровится, – вздохнул Юра. – То челюсть сломают, то простужусь.
– Инфицированное, что ли, мясо, или в очереди долго стоял, замерз?
– Ты как маленький! – вздохнул Юра.
– А что!?
– Не понимаешь.
Оказывается, той ночью в телогрейке и с ножом он ни на кого не нападал и магазины не грабил. Вместе с друзьями они честно грузили говяжьи туши. Перетаскивали их из вагона в морозильные камеры. Работа тяжелая, и перед тем как ее закончить, каждый честно отрезал себе от полюбившейся туши по хорошему кусищу, а то и по несколько. Упаковали их в полиэтиленовые пакеты, спрятали под одеждой и пошли получать зарплату. Но с деньгами получилась задержка. Пришлось долго ждать с холодным мясом на разгоряченном после разгрузки теле. Все и простудились. Едят теперь мясо, хрипят и кашляют.
– В очередях время терять мы не можем, – сказала Юля, – а так – тоже не дело! Уже вторую неделю больной из-за этого мяса! Провались оно! Ничего, проживем. Рыбу будем есть. Она для мозгов полезна. А там, может, что-нибудь как-нибудь и наладится. Не пропадем!
– Много вы его там грузили? – поинтересовался я.
– Полно! Всю ночь телепались!
– Значит, оно все-таки есть. И кто-то его ест.
– Угу, – кивнул Юра. – Ест и не кашляет.
– Так, в чем дело? – деловито сказал Юра и, не мешкая, устремился в эпицентр.
Тут же и милиция подъехала. Но Юру не забрали. Как я со временем и к немалому своему удивлению убедился, он был словно заговоренный от милиции и даже комплексовал из-за этого.
А вот скорая помощь забрала и увезла. Челюсть ему сломали у того злополучного гастронома. Даже и выяснить ничего не успел. Хотел сначала разнять драчунов, а те не поняли.
Домой он вернулся из больницы. Без мяса. Но привел с собой какого-то Васю с радиодеталями. И этот Вася за два часа отремонтировал им уже полгода как вышедший из строя черно-белый «Рекорд».
Увидев, что телевизор заработал, жена друга Юля занервничала, заходила по комнате и стала вдруг одевать младшую дочь, чтобы идти гулять, хотя, вроде, и не время. Но муж и Вася, как флажками, обложили ее печальными со справедливым укором взглядами.
– Ну что, что?! – вскричала она.
Муж взял ее под локоток и вывел на кухню.
– Не стыдно тебе? – спросил тихо и проникновенно. – Человек работал, старался…
Со слезами на глазах она выделила им из семейного бюджета на одну бутылку красного. Они умудрились принести две: одну явно, другую тайно. Так же и выпили. Закуска, правда, была скромной, но по телевизору так и сказали, честно и без прикрас – да, мол, по мясу мы пока еще отстаем, по маслу тоже… Но, несмотря на некоторое отставание, уже понемножку начинаем опережать…
Юра вздохнул, а скромный Вася неожиданно спросил:
– А кого мы начинаем опережать?
– Ну-у, есть такие страны… Экзотические. У них табу на мясо. Давние вегетарианские традиции.
Вася хотел спросить, где находятся эти страны и что такое «табу», но застеснялся.
– Мне пора, – вздохнул.
Юра пошел провожать тихого Васю и пропал на два дня.
– Надо было поддержать человека морально, – объяснил жене по возвращении. – Это ты у меня можешь понять, если захочешь, а у Васи жена – такая пробка!
Разве можно обижаться после таких слов!?
– Ну, а с мясом-то как? – все же спросила.
– Да принесу я это чертово мясо! – махнул рукой Юра.
– Да уж не до деликатесов, кормилец ты наш! Хотя бы простой говядины.
– Принесу! – твердо пообещал. – Сейчас некогда, а на будущей неделе обязательно!
И слово свое сдержал. Накануне вечером кому-то звонил, о чем-то договаривался. Потом взял нож, надел телогрейку и ушел в ночь.
Утром принес три килограмма хорошего мяса, а к вечеру заболел.
Я заглянул к ним, чтобы вернуть книжку, которую брал почитать.
Юра кашлял, Юля хмурилась.
– От мяса придется отказаться, – сказала озабоченно.
– А что такое?
– Юра совсем простыл. Кашляет, хрипит. Обойдемся!
– Странно, – говорю. – Я, когда мясо ем, не кашляю.
– А мне что-то нездоровится, – вздохнул Юра. – То челюсть сломают, то простужусь.
– Инфицированное, что ли, мясо, или в очереди долго стоял, замерз?
– Ты как маленький! – вздохнул Юра.
– А что!?
– Не понимаешь.
Оказывается, той ночью в телогрейке и с ножом он ни на кого не нападал и магазины не грабил. Вместе с друзьями они честно грузили говяжьи туши. Перетаскивали их из вагона в морозильные камеры. Работа тяжелая, и перед тем как ее закончить, каждый честно отрезал себе от полюбившейся туши по хорошему кусищу, а то и по несколько. Упаковали их в полиэтиленовые пакеты, спрятали под одеждой и пошли получать зарплату. Но с деньгами получилась задержка. Пришлось долго ждать с холодным мясом на разгоряченном после разгрузки теле. Все и простудились. Едят теперь мясо, хрипят и кашляют.
– В очередях время терять мы не можем, – сказала Юля, – а так – тоже не дело! Уже вторую неделю больной из-за этого мяса! Провались оно! Ничего, проживем. Рыбу будем есть. Она для мозгов полезна. А там, может, что-нибудь как-нибудь и наладится. Не пропадем!
– Много вы его там грузили? – поинтересовался я.
– Полно! Всю ночь телепались!
– Значит, оно все-таки есть. И кто-то его ест.
– Угу, – кивнул Юра. – Ест и не кашляет.
Запишите в протокол!
Несмотря на заносы и хождения за мясом Юра успевает больше, чем многие другие. Работает на двух работах, дочек воспитывает, посещает различные мероприятия, общается со множеством интересных людей, да еще и добровольно стал «моими университетами».
– Вообще, ты, не обижайся, – пенек в смысле образования. Но это поправимо. Надо больше читать, думать, анализировать. Только с газетами поосторожней!
– Да я их совсем не читаю!
– Нет, понемногу можно, – разрешил, – только избирательно.
Он сам дает мне интересные книжки, а потом спрашивает, что и почему понравилось, а что и почему нет. Знакомит с интересными людьми и водит на полуофициальные мероприятия. Раздвигает мой кругозор в разные направления и в разных плоскостях.
За пенька я не обижаюсь, потому что, действительно, учился как-нибудь, а чему – уж и сам плохо помню, так как без отрыва от работы и жизни. Тяжело было, что там говорить, оттого и пробелы в образовании. И спасибо Юре за то, что он взял надо мной добровольное шефство! Такое время.
Я на своем заводе тоже шефствую над двумя пьяницами. Но меня заставили. Эти двое, Иван и Серега, – такие же стропальщики, как и я, но два раза в месяц их, как правило, заносит. Шефство мое признали, прислушиваются, совета иной раз спрашивают, но все равно пьют. Поэтому на «пьяной комиссии» мне приходится держать ответ вместе с ними.
Получили аванс. Иван вместе со мной работает – он под контролем. А Серегу я сразу предупредил:
– Смотри! Ты обещал. Не позорь меня!
Серега подумал и говорит:
– А давай так: забирай мой аванс и не отдавай! Я буду просить, клянчить, а ты не отдавай! Вечером баба подойдет, если ее с работы отпустят, заберет. Или завтра утром мне отдашь.
– Нет, – говорю, – не надо этого делать! Потом разбирайся с тобой!
– А тогда я напьюсь, – обреченно говорит Серега. – Разве тут устоишь?! Один – давай, другой – давай, третий… С этими алкашами, – кивнул на цех, – не удержишься! А нас потом обоих на комиссии ругать будут. Я ж тебе сочувствую – ты партейный и не виноват, а тебя ругают. Это ж неправильно! И меня баба пилит.
Отмахнулся я от этого предложения, но через десять минут Серега опять подходит. Тычет пухлый комок своих денег мне в грудь.
– Или бери, – грозит, – или я все пропью и на работу завтра не выйду!
Вижу, он уже слегка поддал и на себя не надеется. Боится и впрямь загудеть. Просили же бухгалтерию сколько раз не давать деньги среди недели! Что делать!?
– Бери, – Серега кричит, – а то хуже будет! Я вот только пятерочку отсюда возьму и все. Больше ни рубля мне не давай, ни копейки!
Деваться некуда. Взял я эти деньги, стал пересчитывать на глазах у Сереги. Он рукой махнул – я тебе доверяю – и ушел на другой склад грузить машину.
Я спрятал деньги в карман отдельно от своих, пошел понюхал Ивана – что-то он мне подозрительным показался.
– Не волнуйся, – он успокоил, – я потом.
Через полчаса Серега снова объявился.
– Ты это… не волнуйся… Дай еще пятерочку! И все! И больше не давай! Ни за что! Я буду подходить, клянчить, грозить, в драку лезть, а ты не давай! Посылай меня!.. Только пятерочку! Мы там с ребятами по чуть-чуть. И все! Даже не думай – сильно не будем!
– «Сильно не будем»! Да ты уже хорош! Ты ж обещал!
– Да где хорош!? Еще и не начинали по-хорошему! Ну, давай скорей, а то работа стоит, люди ждут!
– Нет, Сергей, хватит! Давай работать!
– Как это «нет»?! – удивился Серега. – Это ж мои деньги!
– Твои. Завтра утром и получишь. Жена подойдет – ей отдам.
– Да ты не понял! Мне не все. Одну пятерочку!
– Ни рубля! Иди работай и больше не подходи! Как мы с тобой договорились!?
– Как это так?! Забрал мои деньги и «не подходи»? Да я… Да я…
Побежал к своим дружкам советоваться.
Вернулся и говорит решительно:
– Не имеешь права! Или отдавай мои деньги, или я на тебя в милицию заявлю!
– Заявляй, куда хочешь!
– Это что ж такое! – закрутился Серега. – Собственные деньги не отдают!
Побежал в лабораторию, попросил у женщин лист бумаги и ручку. Те спросили, зачем. Серега рассказал. Они его выгнали. Тогда он – в котельную. А там такие кумушки сидят – вообще все про всех знают. Серега еще рассказать не успел про свою беду – так турнули, что он пробкой из этой котельной выскочил. Но успокоиться уже не мог, да и дружки поторапливали. Поперся в дальний цех, где декорит делают, и там нашел сочувствующих. Те завозмущались – как, мол, так? Среди белого дня на территории завода у рабочего аванс отобрали!? Что ж это такое творится?! Куда начальство смотрит?! Только про себя думают, а до рабочего класса дела никому нет! Не только бумагу и ручку дали, но и помогли написать заявление в милицию «об отобрании денег». На этой волне народного гнева Серега с решительным лицом вновь появился передо мной и замахал листком.
– Вот! Заявление! Или отдавай мои деньги по-хорошему, или я сейчас же иду в милицию!
Вижу: не шутит. Настроен серьезно. И впрямь попрется с пьяной мордой в милицию, где его тепленького и сграбастают. А я виноват буду – собственного подшефного в вытрезвитель отправил! Зло меня взяло и на Серегу, и на всю эту шефскую систему.
– На, – говорю, – твои деньги! Хоть залейся! И ко мне больше не подходи!
Серегу как ветром сдуло. И два дня где-то носило. Разные люди видели его у разных магазинов. А потом, когда разбирали на «пьяной комиссии», он меня же во всем и обвинил.
– Товарищи комиссия! – говорит и на меня пальцем показывает. – Я его по-хорошему просил: дай пятерочку! А он мне все деньги бросил – «хоть залейся, и ко мне больше не подходи!» Разве так можно?! Он же мой наставник! Я его слушаться должен. И что мне после этого оставалось?! А дал бы пятерочку, как я просил, и все бы в ажуре: и деньги целы, и прогулов не было, и баба не ругалась! И вы бы меня здесь не разбирали!
– Вообще-то он прав, – усмехнулся председатель комиссии Селиванов.
– Конечно! – обрадовался Серега и снова показал на меня пальцем. – Он неправильно поступил. Это надо записать в протокол!
– Может, ему другого наставника подыскать? – то ли в шутку, то ли всерьез обратился Селиванов к членам комиссии.
– Не, зачем, – заступился Серега. – Этот тоже ничего. Только ему надо объяснить, чтоб он так больше не делал. Человека ж воспитывать надо! Вы его на своем партсобрании поругайте – он исправится. Он же не дурак! Тверже надо быть! – обратился уже ко мне. – Дал слово – держи!
– Хорошо, – сказал Селиванов, – мы с ним разберемся. А вот с тобой что делать?
– А я обещаю: этого больше не повторится! И прошу мне поверить.
– Тебе сколько уже верили?
– В последний раз!
Люди смеялись, с Серегиной зарплаты сняли пятьдесят процентов премии, а я виноватый.
– Как же это ты своему подшефному – «хоть залейся»? Нельзя так! – пожурил Селиванов. – К наставничеству нужно относиться серьезней! Надо больше времени уделять своим подшефным, разговаривать с ними почаще, жизнью интересоваться… Перевоспитывать!
– Кого перевоспитывать, Василий Сергеевич?! Человек на двадцать лет старше меня!
– Но Ивана же перевоспитали!
– «Перевоспитали»! Через час его нюхаю!
– Ну и правильно! Он чувствует за собой контроль и держится. Так и надо!
Селиванов ушел к своим арматурщикам, а передо мной Серега маячит.
– Ты… это… извини! Но ты же сам виноват.
– И не подходи! – говорю. – Из-за тебя одни неприятности.
Серега вздохнул сочувственно, потоптался.
– А ты это… стакашку пропусти – полегчает, – от души посоветовал. – Я ж понимаю. Хочешь, сейчас сбегаю?
– Вообще, ты, не обижайся, – пенек в смысле образования. Но это поправимо. Надо больше читать, думать, анализировать. Только с газетами поосторожней!
– Да я их совсем не читаю!
– Нет, понемногу можно, – разрешил, – только избирательно.
Он сам дает мне интересные книжки, а потом спрашивает, что и почему понравилось, а что и почему нет. Знакомит с интересными людьми и водит на полуофициальные мероприятия. Раздвигает мой кругозор в разные направления и в разных плоскостях.
За пенька я не обижаюсь, потому что, действительно, учился как-нибудь, а чему – уж и сам плохо помню, так как без отрыва от работы и жизни. Тяжело было, что там говорить, оттого и пробелы в образовании. И спасибо Юре за то, что он взял надо мной добровольное шефство! Такое время.
Я на своем заводе тоже шефствую над двумя пьяницами. Но меня заставили. Эти двое, Иван и Серега, – такие же стропальщики, как и я, но два раза в месяц их, как правило, заносит. Шефство мое признали, прислушиваются, совета иной раз спрашивают, но все равно пьют. Поэтому на «пьяной комиссии» мне приходится держать ответ вместе с ними.
Получили аванс. Иван вместе со мной работает – он под контролем. А Серегу я сразу предупредил:
– Смотри! Ты обещал. Не позорь меня!
Серега подумал и говорит:
– А давай так: забирай мой аванс и не отдавай! Я буду просить, клянчить, а ты не отдавай! Вечером баба подойдет, если ее с работы отпустят, заберет. Или завтра утром мне отдашь.
– Нет, – говорю, – не надо этого делать! Потом разбирайся с тобой!
– А тогда я напьюсь, – обреченно говорит Серега. – Разве тут устоишь?! Один – давай, другой – давай, третий… С этими алкашами, – кивнул на цех, – не удержишься! А нас потом обоих на комиссии ругать будут. Я ж тебе сочувствую – ты партейный и не виноват, а тебя ругают. Это ж неправильно! И меня баба пилит.
Отмахнулся я от этого предложения, но через десять минут Серега опять подходит. Тычет пухлый комок своих денег мне в грудь.
– Или бери, – грозит, – или я все пропью и на работу завтра не выйду!
Вижу, он уже слегка поддал и на себя не надеется. Боится и впрямь загудеть. Просили же бухгалтерию сколько раз не давать деньги среди недели! Что делать!?
– Бери, – Серега кричит, – а то хуже будет! Я вот только пятерочку отсюда возьму и все. Больше ни рубля мне не давай, ни копейки!
Деваться некуда. Взял я эти деньги, стал пересчитывать на глазах у Сереги. Он рукой махнул – я тебе доверяю – и ушел на другой склад грузить машину.
Я спрятал деньги в карман отдельно от своих, пошел понюхал Ивана – что-то он мне подозрительным показался.
– Не волнуйся, – он успокоил, – я потом.
Через полчаса Серега снова объявился.
– Ты это… не волнуйся… Дай еще пятерочку! И все! И больше не давай! Ни за что! Я буду подходить, клянчить, грозить, в драку лезть, а ты не давай! Посылай меня!.. Только пятерочку! Мы там с ребятами по чуть-чуть. И все! Даже не думай – сильно не будем!
– «Сильно не будем»! Да ты уже хорош! Ты ж обещал!
– Да где хорош!? Еще и не начинали по-хорошему! Ну, давай скорей, а то работа стоит, люди ждут!
– Нет, Сергей, хватит! Давай работать!
– Как это «нет»?! – удивился Серега. – Это ж мои деньги!
– Твои. Завтра утром и получишь. Жена подойдет – ей отдам.
– Да ты не понял! Мне не все. Одну пятерочку!
– Ни рубля! Иди работай и больше не подходи! Как мы с тобой договорились!?
– Как это так?! Забрал мои деньги и «не подходи»? Да я… Да я…
Побежал к своим дружкам советоваться.
Вернулся и говорит решительно:
– Не имеешь права! Или отдавай мои деньги, или я на тебя в милицию заявлю!
– Заявляй, куда хочешь!
– Это что ж такое! – закрутился Серега. – Собственные деньги не отдают!
Побежал в лабораторию, попросил у женщин лист бумаги и ручку. Те спросили, зачем. Серега рассказал. Они его выгнали. Тогда он – в котельную. А там такие кумушки сидят – вообще все про всех знают. Серега еще рассказать не успел про свою беду – так турнули, что он пробкой из этой котельной выскочил. Но успокоиться уже не мог, да и дружки поторапливали. Поперся в дальний цех, где декорит делают, и там нашел сочувствующих. Те завозмущались – как, мол, так? Среди белого дня на территории завода у рабочего аванс отобрали!? Что ж это такое творится?! Куда начальство смотрит?! Только про себя думают, а до рабочего класса дела никому нет! Не только бумагу и ручку дали, но и помогли написать заявление в милицию «об отобрании денег». На этой волне народного гнева Серега с решительным лицом вновь появился передо мной и замахал листком.
– Вот! Заявление! Или отдавай мои деньги по-хорошему, или я сейчас же иду в милицию!
Вижу: не шутит. Настроен серьезно. И впрямь попрется с пьяной мордой в милицию, где его тепленького и сграбастают. А я виноват буду – собственного подшефного в вытрезвитель отправил! Зло меня взяло и на Серегу, и на всю эту шефскую систему.
– На, – говорю, – твои деньги! Хоть залейся! И ко мне больше не подходи!
Серегу как ветром сдуло. И два дня где-то носило. Разные люди видели его у разных магазинов. А потом, когда разбирали на «пьяной комиссии», он меня же во всем и обвинил.
– Товарищи комиссия! – говорит и на меня пальцем показывает. – Я его по-хорошему просил: дай пятерочку! А он мне все деньги бросил – «хоть залейся, и ко мне больше не подходи!» Разве так можно?! Он же мой наставник! Я его слушаться должен. И что мне после этого оставалось?! А дал бы пятерочку, как я просил, и все бы в ажуре: и деньги целы, и прогулов не было, и баба не ругалась! И вы бы меня здесь не разбирали!
– Вообще-то он прав, – усмехнулся председатель комиссии Селиванов.
– Конечно! – обрадовался Серега и снова показал на меня пальцем. – Он неправильно поступил. Это надо записать в протокол!
– Может, ему другого наставника подыскать? – то ли в шутку, то ли всерьез обратился Селиванов к членам комиссии.
– Не, зачем, – заступился Серега. – Этот тоже ничего. Только ему надо объяснить, чтоб он так больше не делал. Человека ж воспитывать надо! Вы его на своем партсобрании поругайте – он исправится. Он же не дурак! Тверже надо быть! – обратился уже ко мне. – Дал слово – держи!
– Хорошо, – сказал Селиванов, – мы с ним разберемся. А вот с тобой что делать?
– А я обещаю: этого больше не повторится! И прошу мне поверить.
– Тебе сколько уже верили?
– В последний раз!
Люди смеялись, с Серегиной зарплаты сняли пятьдесят процентов премии, а я виноватый.
– Как же это ты своему подшефному – «хоть залейся»? Нельзя так! – пожурил Селиванов. – К наставничеству нужно относиться серьезней! Надо больше времени уделять своим подшефным, разговаривать с ними почаще, жизнью интересоваться… Перевоспитывать!
– Кого перевоспитывать, Василий Сергеевич?! Человек на двадцать лет старше меня!
– Но Ивана же перевоспитали!
– «Перевоспитали»! Через час его нюхаю!
– Ну и правильно! Он чувствует за собой контроль и держится. Так и надо!
Селиванов ушел к своим арматурщикам, а передо мной Серега маячит.
– Ты… это… извини! Но ты же сам виноват.
– И не подходи! – говорю. – Из-за тебя одни неприятности.
Серега вздохнул сочувственно, потоптался.
– А ты это… стакашку пропусти – полегчает, – от души посоветовал. – Я ж понимаю. Хочешь, сейчас сбегаю?
Огнеопасная история
У Юры с наставничеством гораздо лучше получается. Я, по его словам, успехи делаю на нелегком пути интеллектуального развития, за что ему благодарен. Чтобы не прерывать надолго процесс моего образования, пригласил меня в музей – он его по ночам сторожит – да вдруг спохватился:
– А ты кто вообще?
– В смысле? – не понял я.
– Ну, западник, почвенник, сионист, антисемит, фашист, анашист, буддист, монархист, православный, мусульманин? По убеждениям кто?
– Не знаю! – честно признался я, пожав плечами для убедительности. – Я на заводе работаю, материальную базу создаю.
– Тогда ладно, – махнул рукой, достал пухлый ежедневник. – Я на всякий случай. А то у меня были как-то ребята из «Памяти», сидели квасили. Вдруг Аркаша с Димкой заявились. Тоже выпить не дураки, но совсем другого содержания. То ли я ошибся – не тот день им назначил, то ли они сами пришли, не согласовав. Слово за слово – получился мордобой. На хрена мне это надо! А раз ты не определился, тогда все равно, – полистал свой кондуит. – Та-а-ак… В понедельник у меня – поэты, в среду – татары, а в пятницу зэк один придет. Удивительный человек! Умный начитанный. Пятнадцать лет отсидел…
Интересно, кто у него на этот раз будет.
Спускаюсь в подвал. В комнате кроме Юры человек в длинном кожаном пальто и неопределенного цвета, словно жеваной беретке – точь-в-точь, как у меня была, но неизвестно куда делась.
– Гена историк. Боря гегемон, – представил нас Юра друг другу.
Гена историк тут же отпустил интеллигентную шутку в адрес рабочего класса – «движущей силы революции». Оказывается, он в своих трудах доказывает, что рабочий класс – вовсе не гегемон и движущая сила, и уж тем более не мог быть таковым в России 1917 года. Мысль по тем временам крамольная, а потому заслуживающая внимания, и мне следовало бы как-то ответить, подискутировать, защищая братьев по классу… А никак! Смотрю я на эту его беретку и не могу отделаться от мысли, что она моя! Ну точь-в-точь такая у меня была – словно той же коровой жеваная, трудно определимого цвета и формы. Всякий раз, когда я ее надевал, жена морщилась – тогда я еще женатым был – и спрашивала с брезгливой гримасой: «На какой помойке ты ее отыскал?» Вещь, конечно, не парадная, но необходимая и очень удобная. И однажды я ее не обнаружил на месте.
– Где беретка? – спросил.
– Где ты ее нашел, туда и отнесла!
И вот нашлась пропажа! Один к одному!
Глядя на Гену и проникаясь к нему почти родственными чувствами, я, вместо того чтобы защищать братьев по классу от нападок гнилой интеллигенции, невольно улыбаюсь: рукописи не горят, беретки – символ творчества – бесследно не пропадают.
Но дальше началось странное.
– Тебе «Мастер и Маргарита» не нужна? – вдруг ни с того ни с сего спросил Гена. – Состояние хорошее. Не дорого.
Я опешил. Как может интеллигентный человек, да еще и в такой беретке продавать такую книгу?! Если только он занимается книготорговлей.
– У тебя их несколько, что ли? – спросил удивленно.
– Почему?! – тоже удивился Гена. – Одна. Это моя книга.
Ничего не понимаю!
– Бери! – сказал Юра. – И не думай! На черном рынке она восемьдесят стоит, а Гена тебе ее за шестьдесят отдаст. Я б и сам взял, да денег сейчас нет.
Конечно, я взял эту книгу. И она действительно была в хорошем состоянии. Но…
– Почему он ее продал?! – я не мог успокоиться.
– Да он там много чего распродает, – безразлично бросил Юра.
– Почему?
– Разводится.
– Разве это повод, чтобы остаться без лучших книг?! Их и так почти не осталось! А вдруг вообще запретят!
Это «почему» мне долго не давало покоя, но увидеться с Геной не удавалось.
– Как он там, закончил свой исторический труд? – спросил я как-то Юру.
– Не знаю, – он пожал плечами. – Мы сейчас не встречаемся.
А через полгода Гена прислал письмо из Парижа.
Так благодаря Юре у меня появилась замечательная книга и первый и пока единственный знакомый за границей. Одновременно я понял, почему люди, которые заново пишут историю СССР, а то и просто стихи, рассказы и повести, вдруг начинают распродавать даже самые необходимые вещи.
Есть в этом и другая сторона – беретка «моя» по Парижу гуляет! Кто бы мог подумать?! Жеваная, страшная, простая советская беретка! И в самом Париже!
– А ты кто вообще?
– В смысле? – не понял я.
– Ну, западник, почвенник, сионист, антисемит, фашист, анашист, буддист, монархист, православный, мусульманин? По убеждениям кто?
– Не знаю! – честно признался я, пожав плечами для убедительности. – Я на заводе работаю, материальную базу создаю.
– Тогда ладно, – махнул рукой, достал пухлый ежедневник. – Я на всякий случай. А то у меня были как-то ребята из «Памяти», сидели квасили. Вдруг Аркаша с Димкой заявились. Тоже выпить не дураки, но совсем другого содержания. То ли я ошибся – не тот день им назначил, то ли они сами пришли, не согласовав. Слово за слово – получился мордобой. На хрена мне это надо! А раз ты не определился, тогда все равно, – полистал свой кондуит. – Та-а-ак… В понедельник у меня – поэты, в среду – татары, а в пятницу зэк один придет. Удивительный человек! Умный начитанный. Пятнадцать лет отсидел…
Интересно, кто у него на этот раз будет.
Спускаюсь в подвал. В комнате кроме Юры человек в длинном кожаном пальто и неопределенного цвета, словно жеваной беретке – точь-в-точь, как у меня была, но неизвестно куда делась.
– Гена историк. Боря гегемон, – представил нас Юра друг другу.
Гена историк тут же отпустил интеллигентную шутку в адрес рабочего класса – «движущей силы революции». Оказывается, он в своих трудах доказывает, что рабочий класс – вовсе не гегемон и движущая сила, и уж тем более не мог быть таковым в России 1917 года. Мысль по тем временам крамольная, а потому заслуживающая внимания, и мне следовало бы как-то ответить, подискутировать, защищая братьев по классу… А никак! Смотрю я на эту его беретку и не могу отделаться от мысли, что она моя! Ну точь-в-точь такая у меня была – словно той же коровой жеваная, трудно определимого цвета и формы. Всякий раз, когда я ее надевал, жена морщилась – тогда я еще женатым был – и спрашивала с брезгливой гримасой: «На какой помойке ты ее отыскал?» Вещь, конечно, не парадная, но необходимая и очень удобная. И однажды я ее не обнаружил на месте.
– Где беретка? – спросил.
– Где ты ее нашел, туда и отнесла!
И вот нашлась пропажа! Один к одному!
Глядя на Гену и проникаясь к нему почти родственными чувствами, я, вместо того чтобы защищать братьев по классу от нападок гнилой интеллигенции, невольно улыбаюсь: рукописи не горят, беретки – символ творчества – бесследно не пропадают.
Но дальше началось странное.
– Тебе «Мастер и Маргарита» не нужна? – вдруг ни с того ни с сего спросил Гена. – Состояние хорошее. Не дорого.
Я опешил. Как может интеллигентный человек, да еще и в такой беретке продавать такую книгу?! Если только он занимается книготорговлей.
– У тебя их несколько, что ли? – спросил удивленно.
– Почему?! – тоже удивился Гена. – Одна. Это моя книга.
Ничего не понимаю!
– Бери! – сказал Юра. – И не думай! На черном рынке она восемьдесят стоит, а Гена тебе ее за шестьдесят отдаст. Я б и сам взял, да денег сейчас нет.
Конечно, я взял эту книгу. И она действительно была в хорошем состоянии. Но…
– Почему он ее продал?! – я не мог успокоиться.
– Да он там много чего распродает, – безразлично бросил Юра.
– Почему?
– Разводится.
– Разве это повод, чтобы остаться без лучших книг?! Их и так почти не осталось! А вдруг вообще запретят!
Это «почему» мне долго не давало покоя, но увидеться с Геной не удавалось.
– Как он там, закончил свой исторический труд? – спросил я как-то Юру.
– Не знаю, – он пожал плечами. – Мы сейчас не встречаемся.
А через полгода Гена прислал письмо из Парижа.
Так благодаря Юре у меня появилась замечательная книга и первый и пока единственный знакомый за границей. Одновременно я понял, почему люди, которые заново пишут историю СССР, а то и просто стихи, рассказы и повести, вдруг начинают распродавать даже самые необходимые вещи.
Есть в этом и другая сторона – беретка «моя» по Парижу гуляет! Кто бы мог подумать?! Жеваная, страшная, простая советская беретка! И в самом Париже!
Леша викинг
С Лешей Юра познакомил меня по пути на полуофициальную лекцию. Знания – сила. Поэтому мы спешили набираться их повсюду, где только можно и где нельзя. Но добывать знания было так же непросто, как и хорошее мясо. И даже еще трудней. И тоже нужны были связи, знакомства…
Выбравшись из метро на Кропоткинской, Юра уверенно повел нас улочками-переулками, рассекая часпиковые косяки вечно спешащих москвичей, а мы с Лешей в его фарватере разговорились. Он мне сразу понравился. Сотрудник какого-то НИИ, вечерами учится на курсах по социологии, большой любитель бардовской песни и непременный участник Грушинских фестивалей. Коренной москвич, живущий интересной насыщенной жизнью, которая только в столице и возможна.
Но, оказалось, несмотря на все это, его сильно заносит. Один раз даже на Камчатку. А на Кольский полуостров чуть ни каждый год. И вообще, как я понял, его в основном к северу тянет. Я тоже очень люблю путешествовать, но это не мое направление. Мне юг нравится – и море теплое, и фрукты спелые.
– Естественно, – бросил Юра, краем уха подхвативший наш разговор, – Леша у нас шведскоподданный. Тяга к северным морям у него в крови.
Я понял так, что у Леши в роду были шведы. Может, из тех, что в царские времена у нас оказались, а может, еще те варяги, что на Русь с Рюриком пришли. Я даже представил на миг Лешу в дракаре среди дружины древних викингов. И он, светловолосый, голубоглазый, с лицом, дубленным северными ветрами, вполне туда вписался.
Пока шли, Леша рассказал, как, будучи на Камчатке, он уговорил друзей пограничников побывать на Командорах, посмотреть лежбище морских котиков-братиков.
Командорские острова – это как бы продолжение цепи Алеутских, но мы их пока не продали, и они считаются нашими. И открыл их знаменитый русский путешественник Витус Беринг, который, как известно, был датчанином, а плавал на кораблях голландского флота. Так бы он и плавал, и никто бы о нем не знал. Но Петр Первый его сманил, и он стал знаменитым русским путешественником.
Леша со своими друзьями: татарином Равилем и Николаем из Рязани (оба, закончив Голицынское погранучилище, оказались в тех краях не по своей воле) – побывали на острове Беринга. И что интересно: Равиль подвернул себе ногу, Николай рассек ладонь и потерял зажигалку. Что касается самого капитана-командора Витуса Беринга, то он, как известно, там и погиб, на этом острове. А Леше хоть бы хны! «Какая же там красота! – сказал. – Дух захватывает!»
В другой раз Леша побывал на Новой Земле и прошел по следам экспедиции бесстрашного полярного исследователя Георгия Седова.
Интересно, что Георгий Седов родился и жил на Азовском море. Прекрасное место, здоровый климат, рыбы полно, черешня изумительная. Жить бы да жить! Ан нет, понесло на Крайний Север. Мечтал об открытиях, о величии Родины, а о себе вообще не думал. Там и погиб этот очарованный северным сиянием человек. Никогда мне, наверное, не понять, почему людей так Север притягивает. Холодно же! И ни за грош пропасть можно. А Леша просто влюблен в Север. Побывал на Новой Земле у могилы Георгия Седова и вернулся жив-здоров. Даже не простудился.
А недавно, оказывается, Леша вернулся с Таймыра. Это путешествие было организовано Географическим обществом и ЦК комсомола. Существовало предположение, что именно там могли отыскаться следы экспедиции Русанова. В 1912 году Владимир Александрович Русанов на судне «Геркулес» отправился в высокие широты и пропал. До сих пор никто не знает, что случилось с судном и людьми, но постепенно сложилась небезопасная традиция – идти по его следам.
На самолете ребят забросили в Хатангу. Не дай Бог вам туда попасть! Из Хатанги вертолетом – на берег озера Таймыр. Оттуда они уже где пешком, где на надувном плоту стали шастать по всему полуострову. Два месяца бродили, искали следы пропавшей экспедиции, попутно вели какие-то метеонаблюдения, снимали фильм. Спали в палатках, готовили на костре.
– Бр-р, холодрыга, наверное, – предположил я. – Да и тяжело. Такие трудности каждый день преодолевать!
– Какие трудности, – спокойно ответил Леша, – идешь себе да идешь. Ни машин, ни начальников – кайф!
– А как же комары?
– Ну, это есть. Там их полно. Человек впереди идет, а вместо четких очертаний – какая-то непонятная копошащаяся масса! Но меня они как-то особо не донимали. Да и комар там не такой зловредный, как подмосковный. Хотя меня и наши комары не очень трогают. Не знаю, почему, – пожал плечами. – Неудобство только в том, что они в нос попадают, в глаза. В рот лезут. Дышать мешают. А так ничего. Терпимо. Интересные вещи там со временем происходят.
Выбравшись из метро на Кропоткинской, Юра уверенно повел нас улочками-переулками, рассекая часпиковые косяки вечно спешащих москвичей, а мы с Лешей в его фарватере разговорились. Он мне сразу понравился. Сотрудник какого-то НИИ, вечерами учится на курсах по социологии, большой любитель бардовской песни и непременный участник Грушинских фестивалей. Коренной москвич, живущий интересной насыщенной жизнью, которая только в столице и возможна.
Но, оказалось, несмотря на все это, его сильно заносит. Один раз даже на Камчатку. А на Кольский полуостров чуть ни каждый год. И вообще, как я понял, его в основном к северу тянет. Я тоже очень люблю путешествовать, но это не мое направление. Мне юг нравится – и море теплое, и фрукты спелые.
– Естественно, – бросил Юра, краем уха подхвативший наш разговор, – Леша у нас шведскоподданный. Тяга к северным морям у него в крови.
Я понял так, что у Леши в роду были шведы. Может, из тех, что в царские времена у нас оказались, а может, еще те варяги, что на Русь с Рюриком пришли. Я даже представил на миг Лешу в дракаре среди дружины древних викингов. И он, светловолосый, голубоглазый, с лицом, дубленным северными ветрами, вполне туда вписался.
Пока шли, Леша рассказал, как, будучи на Камчатке, он уговорил друзей пограничников побывать на Командорах, посмотреть лежбище морских котиков-братиков.
Командорские острова – это как бы продолжение цепи Алеутских, но мы их пока не продали, и они считаются нашими. И открыл их знаменитый русский путешественник Витус Беринг, который, как известно, был датчанином, а плавал на кораблях голландского флота. Так бы он и плавал, и никто бы о нем не знал. Но Петр Первый его сманил, и он стал знаменитым русским путешественником.
Леша со своими друзьями: татарином Равилем и Николаем из Рязани (оба, закончив Голицынское погранучилище, оказались в тех краях не по своей воле) – побывали на острове Беринга. И что интересно: Равиль подвернул себе ногу, Николай рассек ладонь и потерял зажигалку. Что касается самого капитана-командора Витуса Беринга, то он, как известно, там и погиб, на этом острове. А Леше хоть бы хны! «Какая же там красота! – сказал. – Дух захватывает!»
В другой раз Леша побывал на Новой Земле и прошел по следам экспедиции бесстрашного полярного исследователя Георгия Седова.
Интересно, что Георгий Седов родился и жил на Азовском море. Прекрасное место, здоровый климат, рыбы полно, черешня изумительная. Жить бы да жить! Ан нет, понесло на Крайний Север. Мечтал об открытиях, о величии Родины, а о себе вообще не думал. Там и погиб этот очарованный северным сиянием человек. Никогда мне, наверное, не понять, почему людей так Север притягивает. Холодно же! И ни за грош пропасть можно. А Леша просто влюблен в Север. Побывал на Новой Земле у могилы Георгия Седова и вернулся жив-здоров. Даже не простудился.
А недавно, оказывается, Леша вернулся с Таймыра. Это путешествие было организовано Географическим обществом и ЦК комсомола. Существовало предположение, что именно там могли отыскаться следы экспедиции Русанова. В 1912 году Владимир Александрович Русанов на судне «Геркулес» отправился в высокие широты и пропал. До сих пор никто не знает, что случилось с судном и людьми, но постепенно сложилась небезопасная традиция – идти по его следам.
На самолете ребят забросили в Хатангу. Не дай Бог вам туда попасть! Из Хатанги вертолетом – на берег озера Таймыр. Оттуда они уже где пешком, где на надувном плоту стали шастать по всему полуострову. Два месяца бродили, искали следы пропавшей экспедиции, попутно вели какие-то метеонаблюдения, снимали фильм. Спали в палатках, готовили на костре.
– Бр-р, холодрыга, наверное, – предположил я. – Да и тяжело. Такие трудности каждый день преодолевать!
– Какие трудности, – спокойно ответил Леша, – идешь себе да идешь. Ни машин, ни начальников – кайф!
– А как же комары?
– Ну, это есть. Там их полно. Человек впереди идет, а вместо четких очертаний – какая-то непонятная копошащаяся масса! Но меня они как-то особо не донимали. Да и комар там не такой зловредный, как подмосковный. Хотя меня и наши комары не очень трогают. Не знаю, почему, – пожал плечами. – Неудобство только в том, что они в нос попадают, в глаза. В рот лезут. Дышать мешают. А так ничего. Терпимо. Интересные вещи там со временем происходят.