Смазал солидолом. Соседка над душой стоит, ахает. Стерва! Нашла когда ахать. Костылем отодвинул ее… по спине. Куды ты лезешь? Что ты ахаешь?! Помогла — пошла на хрен!
   Отъехали с километр — дождь. Ни одной тучи на небе. Откуда дождь?!. Соседка подгадила. У ей глаз дурной. Куры дохнут. «Хорек, хорек». Какой хрен хорек? Чуть ветер с ее стороны — дышать нечем. У ей даже колорадский жук не держится. У всех путных людей картошка облеплена, у ей — ни одного.
   Льет и льет дождь, конца нету. Глина под ногами, склизь. Ее пиджаком прикрыл, сам до нитки в одну минуту… Ну, едем. Кто едет, конечно, кто идет. Навстречу Олюшка-спекулянтка тащится. У ей зять у нас с краю живет, Ванька. Ты не помнишь, давно уж было. За бутылку взялся голым вдоль деревни пробечь. А мужики подгадали — в аккурат бабы вечером коров гонют с того конца. Загнали его в крапиву. Измуздыкали так — прибежал, не поймешь, где зад, где перед. Так вздулось все. Рот нашли, тогда определили… где зад.
   Олюшка навострилась сразу:
   — И что везешь?.. — Спекулянтка, собака.
   — Что? А ты не знаш?.. С час назад объявили по радио: старух порченых меняют на телевизоры.
   — Шутишь.
   — Каки шутки?
   Она под пиджак глянула, моя там: «Мы-мы». И эта готовая, тоже: «Мы-мы».
   Говорю:
   — Что ты топчешься, собака? Дуй бегом, Ванька тебя заждался с коляской.
   Разворачивается, как даст ходу назад.
   — Эй! Подмогни хоть маленько.
   И де? Ее не видно уже. Твою мать-то… Иду кое-как, кувыркаюсь. Вот он, мосток-то! Где Петька Шерстков руку сломал. Девок пугал. Девки сзади шли, он забрался под мосток. Подходят они, он: у-у-у!.. Дурак-то, твою мать. У их сумка с солью пуда на два — ух вниз по башке ему. Он в овраг и боком об корень березовый — два ребра погнул… И руку сломал… через месяц где-то.
   Вот он, мосток-то, внизу. Чую, щас перевернемся. Ей-бо, перевернемся! И что делать? Объезда нету. И что я?! Куды? Кого-чего?!. Бросить все да развестись к чертовой матери.
   Она: «Мы-мы». Дескать, не бросай. Я, дескать, за тобой горшки носила, когда ногу потерял, дескать, поседела через тебя… Ну, што и дети на ей были, и я взвалился… Говорю:
   — Что было, то прошло. Прощай… на всякий случай.
   Костылем уперся — тормозю. Как съехали?! Не пойму. Мосток перешли. Теперь вверх! А куды я с одной ногой?! Что я?! Кого-чего? Не подняться мне!!
   Выперся как-то. Ноги не держат. Тащусь дальше. Слышу — хрусть. Чтой-то?.. Костыль треснул. Твою мать! Ложись, помирай… И тут коляска как задергается. «Все, — думаю, — агония у ей началась». Заплакал, ей-бо! Чего же? Сорок лет прожили. За сорок! За сорок. Поворачиваюсь попрощаться, пока не остыла, — она смеется лежит!.. Я в глине весь, как в говне.
   И вот все у ей так. Когда сгорели в шестьдесятом году, стоим в исподнем у головешек — она смеяться давай. Думал, рехнулась. А это в ей, значит, поперек судьбы чтоб. Ума-то нету.
   А мне какой смех? На култышке три километра. Быстрей на пузе вокруг земли. Твою мать-то совсем! И что я?! Как дойтить?! Кого-чего?
   Ну, пришли. Врач чего-то на месте оказался. Молодой еще, трезвый… ума-то нету. Сразу руки мыть, инструментов ей в рот натыкал — чик! Готово!
   Она: «Ой!»
   Он:
   — Всё! Следующий!
   В Москве учился… ума-то нету. А у ей вишь что, в десне рыбья кость застряла. Так жрать горазда! Я-то сижу, подо мной лужа, с чего натекло, всем не объяснишь. Костыль сломал, култышку истер в кровь. А в следующий раз у ей баранья кость застрянет?!. Мне помирай?
   Думаю развестись… С утра ухлестала. Когда будет? А ну дождь?! А ну пожар?! Что я один? Куды?! Кого-чего?! Дура чертова, собака!
   Ктой-то там на дороге показался. Глянь, не моя?

Дождались

   Жизнь пошла! Все выгадывают: и чужие, и свои. За так никто ничего не сделает… Хоть с женой у меня нормально. Да и то чего-то… Вечером вчера только легли, только я… Она говорит:
   — Двести рублей.
   У меня внутри все так и оборвалось.
   — Как?!
   — Так. Деньги вперед.
   Я говорю:
   — С чего вдруг? Сколько лет бесплатно.
   Она:
   — Про бесплатно забудь, не та жизнь пошла. Сейчас, за что ни возьмись, все дорого, а вчера еще… резко подскочили цены на энергоносители.
   Я говорю:
   — Но мы же свои.
   Она говорит:
   — Где есть свои, там могут объявиться и чужие.
   И я умылся. Думаю: вот они, рыночные отношения, дождались.
   Ночью она забылась и со сна рукой… Тогда я в мертвой тишине мертвым голосом говорю:
   — Триста сорок.
   Мигом с нее сон слетел.
   — Что — триста сорок?
   — Долларов!
   Она улыбается… как перед расстрелом.
   — С чего вдруг доллары? — спрашивает. — Когда вещь-то рублевая.
   — С того, — говорю, — и доллары, что рубль постоянно падает.
   В общем, начали торговаться. Я говорю:
   — Триста долларов!
   Она:
   — Пять рублей.
   Я:
   — Двести долларов!
   Она:
   — Пять рублей.
   Сошлись под утро, где-то… на пяти рублях. А уже вставать пора.
   Встал. Думаю: «Чего я на бартер-то не пошел?»… Видно, побоялся прогадать.
   Не знаю, куда придем мы все, какие сегодня к вечеру будут цены.
   Это еще раз на энергоносители скакнет — вообще можно стать инвалидом.

Розыгрыши

   Первого апреля разыграли меня здорово. Говорят: «У вас сзади брюки порваны — хвост торчит».
   Я еще засомневался сперва: «Какой хвост-то?» А потом поверил все-таки. Вертелся, вертелся — смеху было.
   Второго апреля думаю: «Ну все, слава богу, позади день смеха». Тут звонок в дверь. Гляжу в глазок — трое амбалов стоят в кирзовых сапогах… с цепями, гаечными ключами.
   Спрашиваю:
   — Чего?
   Они:
   — Вам денежный перевод.
   Я еще засомневался сперва, думаю: «Откуда вдруг?» Но очень у меня тогда с деньгами плохо было. Сейчас-то еще хуже. В общем, я открыл дверь.
   Когда сознание вернулось… тридцатого апреля, я понял, что разыграли опять. Унести ничего не унесли… из одежды кой-чего… что на мне было.
   Зато, думаю, слава богу, апрель кончился! Что-то я апрель не очень люблю. Забыл обо всем грустном. Впереди Первомай! И еще я по бюллетеню деньги получил, иду по улице, вижу — банк!.. повышенной надежности. Написано: «Если сегодня сдадите рубль, то завтра получите миллион».
   Я еще засомневался сперва, потом смотрю — батюшки! Народу кругом тьма тьмой. Думаю: «Не может быть, чтобы в одном городе в одно время жило сразу столько дураков». И быстрее всех р-раз и сдал все деньги. Банк тут же сгорел.
   И тогда я сказал себе: «Больше никому не верь!» И пошел домой. Там саперы:
   — У вас в подъезде бомба! Быстро за документами и эвакуируйтесь! Деньги и драгоценности можете оставить на месте. И без паники, через три часа можно возвращаться.
   Я еще засомневался сперва — один из саперов очень похож был на того, кто денежный перевод приносил. Но вижу, с ними собака рядом. Они ей все:
   — Жучка, Жучка, ищи.
   В общем, разыграли целый подъезд. И у меня после этого нервы сдали. Дергаться стал во сне. Ну что, совсем уже верить некому!
   Нашел по объявлению целителя. Говорю:
   — Диплом покажи.
   Он сразу три диплома вытащил. В одном написано, что его слюна вызывает у всех аппетит, в другом, что его перхоть убивает грибок, а его грибок убивает все остальное, в третьем — что у него моча с витаминами A, B и C.
   Я еще засомневался сперва. А он уже все свое целебное в одной баночке смешал, говорит:
   — Три раза в день.
   — Сколько дней?
   Он говорит:
   — Сколько протянете.
   Я два дня протянул. Во время агонии приходят двое:
   — Зачем вам помирать… одному в двухкомнатной? Давайте обменяемся. Мы доплатим, как раз вам на гроб и хватит.
   Я говорю:
   — Жулики вы все, я вас теперь насквозь вижу. Ничего я не подпишу без нотариуса.
   Тут входит еще один человек, говорит:
   — Ой! Извините, у вас дверь была открыта, а я квартиры перепутал, ваша восьмая, а мне нужна четыреста сорок четвертая. А вообще я — нотариус. Если что, могу заверить любой документ.
   И заверил. Я пошел по новому адресу: Красная площадь… квартира один.
   Что еще рассказывать?.. Вчера приятель мой, доктор наук, профессор… тоже бомж, говорит:
   — Бежим, облава!
   Разыграть хотел!.. Конечно, я остался на месте.
   В предвариловке сижу вместе с вьетнамцами. Они то ли скупили все, что нам самим позарез, то ли еще что. Короче, выдворяют их восвояси в двадцать четыре часа.
   Я-то рыжий сам, два метра ростом, глаза голубые, каждый с блюдце. Меня с вьетнамцем даже в спешке не спутаешь. Правда, сержант с утра смотрел, смотрел на меня, потом говорит:
   — Доигрался, косоглазый!
   И как-то я засомневался: русский ли я, в России ли живу… вообще — живу или все это мне снится. Но сегодня же первое апреля, посмотрим, что завтра будет.

Трудное время

   Время трудное сейчас — не дай бог!
   А вспомнишь какой-нибудь там… девяностый год!.. Нет, не девяностый. В девяностом на прилавках — шаром покати… Трудное было время.
   А вспомнить вот восьмидесятые годы! Чернобыль!.. Семидесятые! Семидесятые годы. Весело как-то было. Все, как один!.. одно и то же… как попки. Что вождь говорил, то и остальные. Что вождь говорил, нельзя было понять. Он и сам не понимал. Как растения жили: прорасти, опылиться, и все.
   Нет! А вот пятидесятые годы. Войну выиграли. Какую войну! — Погибло двадцать семь миллионов. В каждой семье убитый… Вот действительно трудное было время.
   Так и хорошие были годы, что зря говорить. Вспомнишь там… сорок первый год. Ну, не сорок первый, конечно. Сорок второй, сорок третий… один черт — война. Трудное было время.
   Но вот там тридцать седьмой год… Нет… там гражданская война… нет… первая мировая… русско-японская.
   Короче… Ну, вот… время бежит, жизнь меняется. Так что пессимистам всяким фитиль крупный мы вставили.

Доклад о состоянии преступности в стране

   Раз существует Министерство внутренних дел, значит, существует и преступность!.. Твою мать! Раз существует преступность, значит, существует и Министерство внутренних дел.
   Сейчас в среднем по стране опасно выходить на улицу без пятнадцати восемь.
   В среднем. В крупных городах опасно выходить без двадцати восемь… без оружия. А в мелких и в деревнях лучше с оружием, но сидеть дома.
   Преступность сейчас удалось стабилизировать. Даже когда перевели время на час и думали, что будет опасно выходить с без пятнадцати девять, грабить продолжают с без пятнадцати восемь. Это хорошо.
   Заметно удалось сбить рост старческой преступности, особенно по статьям: изнасилование в изощренной форме и изнасилование в форме, принятой повсеместно.
   Особое дело — детская беспризорная преступность и организованная преступность в высших эшелонах власти. У нас это идет по одной графе, потому что ни те ни другие за себя не отвечают. Графа называется «Сукины дети».
   Бывают ли нераскрываемые преступления?.. Честно скажу… бывают. Вот случай. Один высокопоставленный чиновник теряет большую сумму казенных денег. Недалеко, кстати, от нашего министерства. Что сразу смутило? Деньги он теряет в Москве, а нашли их в Цюрихе. Потерял он на улице, а нашли их в банке. Уцепиться не за что.
   Но бывает наоборот. Наши специалисты находят выход даже в безденежных ситуациях… Твою мать! «В безнадежных ситуациях».
   Был случай. Идет собрание воров в законе. Сход по-ихнему… по-нашему съезд. Выступает депутат городской думы. Выстрел. Труп вывозят, сбрасывают с самолета над глухой тайгой. Мы находим… на следующий день. Недалеко, кстати, от нашего министерства. Рост, возраст, пол не совпадают. Мы доказали, что это — депутат!
   Работаем в тяжелейших условиях. Был случай — в упор среди бела дня застрелили одного банкира. Киллера схватили на месте. Он говорит:
   — Это заказное убийство!
   Конечно, его отпустили — все равно они все нераскрываемые… нет доказательств.
   То есть знаем кто, когда, где, имеем отпечатки пальцев, съемки скрытой камерой, свидетелей — доказать ничего не можем. Знаем, куда ведут нити… наверх. Знаем к кому! По именам!.. Вы их тоже всех хорошо знаете.
   Ельцин Борис Николаевич сказал: давайте доказательства. Доказательств нету.
   Короче, одним нам в борьбе с преступностью не справиться, нужна помощь населения.
   Несколько примеров. Зубов Алексей Васильевич, царствие ему небесное, минуту постоял у стенда «Их разыскивает милиция», поворачивается — они все здесь. С ним плохо — разрыв сердца.
   Кускова Тамара Михайловна, царствие ей небесное, увидела, как ночью две тени… кавказской национальности лезут в магазин, позвонила нам. Через три секунды!.. Они там даже тронуть ничего не успели, потому что мы как снег на голову. Взять никого не взяли, они ушли подземным ходом. Он там должен быть, пока обнаружить его не удалось.
   Сергеев Сергей Сергеевич, царствие ему небесное, проявил гражданское мужество, сразу позвонил в милицию, как только узнал, что у него угнали машину. Посмертно награжден именными часами.
   Коллективный подвиг совершили: Егорушкин Тимофей Абрамович, царствие небесное, Абрамушкин Егор Тимофеевич, царствие небесное, Тимофеюшкин Тимофей Егорович, царствие небесное, всего двадцать человек. Пытались на рынке вернуть продавцам гнилой товар.
   Без населения мы как без рук!.. Мы просим всех!.. земля вам всем пухом: помогите!!
   И еще обращаемся к спонсорам. Без спонсоров мы как без головы. Радиотелефоны нужны, автомобили, оружие — мы без них как без ног.
   А без головы, без рук, без ног чем остается работать?.. А больше нечем. Но отсюда и одное… одноеб… одноем… Твою мать! Отсюда и одно — е-менные… Отсюда и одноименные результаты!

Легко надо жить

   У нас любят изо всего трагедию делать: грабят! насилуют! убивают! Легко надо ко всему относиться, с юмором.
   Я тоже первое время, когда меня трамваем переехало, возмущался все: почему трамвай пустили без водителя! Потом думаю: жив остался, и на том спасибо. И так почти без последствий — путаться только стал, забываю иногда, про что речь. Ну и что, да?.. Про что мы сейчас говорили?
   А-а! Сам вспомнил. У нас один мужик был… или баба? Я после трамвая чего-то путать их стал. Мужик, мужик! — трубку курил. Вот он с юмором был! Легко ко всему относился.
   Веселый такой! У него глаза одного не было, ему по ошибке выбили. А кто сейчас не ошибается?.. Ночью встретили его в переулке… не в том переулке-то, не те встретили… и не его встречали. В общем, ошиблись — хотели мозги выбить, а выбили глаз.
   Про кого мы говорили?.. Сейчас-то… А-а! Сам вспомнил. Про баб одноглазых.
   И вот эта баба легко ко всему относилась, хотя у нее не было левого глаза… Чего говорю-то?! Руки не было левой, а глаза правого. И вот она отравилась чем-то в столовой — тут вообще никто не виноват. Для того они и существуют, столовые.
   Погоди! Это мужик был. Как же! Мы вместе в бане мылись, я хорошо помню, что мужик.
   Отравился так, что с него вся татуировка сошла, все волосы выпали. Лысый ходил.
   Не ходил только, он на коляске ездил, он же без обеих ног и без одной груди. О! значит, он баба был… А как же я с ним в бане вместе мылся?.. Значит, я тоже баба!
   И вот она все время подшучивала над собой, даже над своей веселостью. Говорила: горбатую могила исправит. Такая веселая!
   Она горбатая была. Она улицу переходила… в подземном переходе, и все равно ее машиной сбило — водитель выпивши был, — она горбатая стала и без ног, без груди, без глаза. А на жизнь нашу не обиделась! Ни на кого не обиделась: ни на правительство, ни на Президента, ни на Думу!
   Вру все. Это мужик был. Я вспомнил, он вот с такой бородой… Или баба с косой?.. Погоди, борода спереди, коса — сзади… Это мужик был!.. с косой.
   Вот веселый! Вот не унывал никогда! Даже когда хулиганы выбросили его зимой из коляски — ни за что, просто баловались, мимо шли. Он ни слова им! Тихо сидит себе в сугробе, снег из ушей выгребает. Они опять к нему:
   — А-а! Ты снег из ушей выгребаешь. Ты недоволен еще!
   И опять в сугроб его, только теперь голого.
   Он пока домой дополз — в метро-то не пустили… без жетончика. Хорошо еще на улице не остановили. Сейчас хорошо стало на улицах — ползай в чем хочешь.
   Домой приполз, его уже скрючило. Но у него никаких претензий ни к правительству, ни к Президенту, ни к Совету Федераций, ни к кому!! Держался так! Как будто всем очень доволен, только не знал, кого благодарить. Такое терпение у него, столько юмора!
   Пополз в ванную, хотел глаза промыть, вдруг — чик: воды ни капли, свет погас и голос:
   — А-а! Ты глаза мыть, ты недоволен еще!
   И скособочили его. А он уже скрюченный был и получился весь винтом. Соседи «скорую» вызвали. И хорошо, врач опытный попался, на трех работах работает: ухо-горло-нос, гинеколог, логопед, консультант по вшам и классный хирург по пересадке сердца. Он только увидел его, сразу сказал:
   — Плоскостопие.
   Как он узнал?!. У того же ног-то нету. На всякий случай он ему укол сделал… от отравления, а ампулы перепутал! Заморозил его, и тот навсегда остался винтом.
   Теперь не знает, как Бога благодарить. К церкви подойдет — ему нищие начинают подавать. Так подают все!
   Он сейчас одет от Зайцева… где скрючено, а где скособочено — от Юдашкина.
   Короче!.. Про что мы сейчас?.. Не помнишь?.. Что ты ничего не помнишь-то?
   А-а! Сам вспомнил. Главное — не сопротивляться, не возмущаться, не тужиться, а с юмором ко всему относиться, легко, тогда обязательно выгадаешь, а может, даже и выживешь.

Последнее интервью

   — Здравствуйте.
   — Здравствуй.
   — Центральное телевидение.
   — О-о! Телевидение?! Очень приятно.
   — Представьтесь, пожалуйста.
   — Сидоров Иван Сергеевич.
   — Очень приятно. Ну что, Иван Сергеевич, завтра на выборы?
   — Завтра?
   — Да.
   — Серьезно?.. Хорошо сказал, а то я замотался тут — третий месяц без зарплаты. Пойдем все! Обязательно. Как один! И сами, и шурин с женой… Куда выборы?
   — Как — куда? В Государственную Думу.
   — О-о! В Думу?! Серьезно?! Вот это новость! Приятная. Молодец, слушай. Спасибо тебе — все знаешь. А я, видишь, немного замотался… квартиру ограбили год назад, никак на ноги не встанем. Тут шурин еще… Значит, у нас теперь будет Дума?
   — Как будет? Она уже давно есть.
   — Есть?! О-о! Вот это ты обрадовал, вот это праздник прямо. Надо же!.. А я замотался немного. Картошка в этом году не очень, а тут шурин — беженец с женой, сестра мне… четверо ребят с ними. Ну куда их?.. Принял. Ага, значит, есть уже Дума. Здорово! Теперь пойдут дела!
   — Реформы.
   — Чего?
   — Реформы пойдут.
   — Реформы?
   — Да. У нас сейчас реформы идут.
   — Да ты что?! Серьезно?! О-о-о! Вот это да! Это — новость!! Хорошо, что сказал… а то шурин заявился с семьей, ничего не знают, что реформы идут. Ну куда их? Он без работы, она — инвалид, ни кола ни двора. Но сейчас проголосуем — сразу почувствуются перемены!
   — А вы до сих пор не почувствовали?
   — Мы?
   — Вы.
   — Ну почему? Я ж говорю: шурин-беженец, сестра-инвалид, сам замотался немного. Пойду обрадую их. Завтра все выйдем на выборы с утра прямо с самого!.. может, к вечеру. Не забыть сказать-то.

Моральный кодекс строителя демократического общества

   Строитель демократического общества — новый тип человека. Еще никто никогда не встречал такого типа.
   Строителю демократического общества нечего терять, кроме своих цепей, колец и перстней.
   Строитель демократического общества всегда вовремя и полностью выплачивает налоги со всех видов заработков, приработков и афер.
   Строитель демократического общества подает пример поведения в общественных местах: театрах, казино, публичных домах.
   Строитель демократического общества активно участвует в воспитании подрастающего поколения. Его правило: получил двойку — не получил наркотик.
   Строитель демократического общества следит за собой в быту — его вид всегда опрятен, обувь чиста, деньги отмыты.
   Строителю демократического общества не чуждо ничто человеческое, в том числе и культура. Его девиз: «Сокровища мирового искусства — мои сокровища!»
   У строителя демократического общества все должно быть прекрасно: одежда, машина, дача, самолет, вертолет, теплоход.
   Строители демократического общества — друзья, товарищи и братва.

Нищие

   Все всегда сравнивают все с Западом. И что ни возьмут — на Западе лучше. Вообще уже никакой гордости не осталось.
   Ты вот возьми, кто у них на Западе нищий и кто у нас.
   Наш нищий — самый образованный в мире! У нас в правительстве сейчас ученых сидит меньше, чем на паперти.
   В Конькове возле ярмарки женщина на ста языках просит подать, кто сколько может.
   В Сандунах два академика на углу стоят, вообще разговаривают только с Богом, живут в четвертом измерении, к нам возвращаются помыться, поесть, что дадут.
   По социальному положению кто у нас среди нищих?
   В Иркутске к начальнику милиции приводят троих бомжей, он свысока так:
   — Фамилия, имя, отчество?
   Эти говорят:
   — Борис Годунов, Николай Романов, Владимир Красное Солнышко.
   У нас никогда не знаешь, кто перед тобой стоит. Думаешь, сволочь какая-нибудь, а это Рюрикович, сильно обнищавший.
   По специальности возьми. У них нищие — это отбросы общества, у нас — это сливки. У нас такой профессии нет, чтобы из нее нищие не вышли. Писатели есть! Полководцы! Национальных героев тьма! Врачи, учителя — сплошь нищие.
   Возьми душевные качества. Наши нищие — все патриоты! Все в один голос говорят:
   — Отцы, деды здесь нищими жили, и мы, даст бог, нищими здесь помрем!
   Не только духовно, физически наши нищие крепче всех. Жалко, не проводят Олимпийских игр среди нищих. На всех пьедесталах стояли бы наши люди.
   У метро толкутся они с тапочками, с сигаретами; милиция появилась — хоп! нет никого! Секунды не прошло. Кто подпрыгнул на три метра, кто скакнул на ту сторону улицы, стоит торгует опять.
   Таких нищих, как у нас, днем с огнем поискать. Так что не надо во всем преклоняться перед Западом.
   Есть у нас еще чем гордиться.

Если хочешь жить

   Если ты заработал миллион долларов нечестным путем, тебя могут убить.
   Вот если ты заработал миллион долларов честным путем! — то тогда тебя… могут убить. Такие деньги! Ты что?
   Но если ты вышел на улицу без миллиона долларов в девять вечера… тебя могут убить. Конечно! Кто так поздно выходит?
   Но вот если ты вышел на улицу в середине дня, то тебя… могут убить. Если ты из другой банды.
   Но! Если ты вышел на улицу в середине дня и ты ни в какой не в банде и при тебе нет миллиона долларов… то тебя могут убить. Конечно! Перепутают с кем-нибудь, и все… Как говорится, Бог дал, Бог взял.
   А вот если ты вышел на улицу в середине дня и ты ни в одной банде не состоишь, и сразу видно, что ты потомственный нищий, и ни на кого ты не похож, даже на себя, то тебя… могут убить. Конечно!.. А просто так.
   Так что думай сам: сколько тебе надо заработать, как одеться и во сколько выходить из дому, если ты действительно хочешь жить… в демократической стране.

Обычаи

   Один за всех, все за одного!.. Обычай такой… у китайцев, у американцев, у нанайцев. Да у всех!
   У нас свои обычаи. Дядя Коля когда помер, дай бог каждому — опился на радостях. Только помер, сразу мы выпили с горя. Обычай такой древний. Никто не помнит, почему обязательно надо выпить, все помнят только, что обязательно надо.
   Выпили. Тут гроб привозят. Тоже вот обычай — в гробах хоронить. А гроб — это обновка!.. Я не знаю, откуда пошло обновки обмывать. Купят на тысячу, обмоют на сто.
   Ну, сидим обмываем, родственников ждем. Кстати! Жара была за тридцать градусов! Дядя Коля даже не протух.
   У нас в роду все так. Дядя Федя когда помер… лютой смертью — он все время один и тот же сон видел: будто в магазине водка кончается и он КОЕ-КАК успевал последнюю бутылку взять. В тот раз, видать, не успел. Ну и помер во сне лютой смертью.
   Тетя Клава, жена, на другой день вышла на балкон — он на балконе спал, — от него несет за версту — «где-то успел с утра, сволочь!» И вот она так выходила месяц!.. то ли два. Видишь, не в Мавзолее лежал, а как вечно живой.
   Ага! Ну, съехалась вся родня дяди Колина — тронулись на кладбище. Впереди венок двое несут — «от жены, от детей» — все по обычаю. Выстроились кто за кем — тронулись. С километр прошли — хоп!.. гроб забыли.
   Возвращаться нельзя — удачи не будет. Отрядили шесть человек. Через сколько-то бегут они с гробом.
   Только тронулись — свадьба навстречу! Кто свадьбе попадется на пути, того останавливают, и он выпить должен за здоровье молодых. Обязательно!
   У нас все выпили, даже дядя Коля из гроба поднялся — выпил, а то ни за что не пропустят — обычай такой.
   Ага, выпили все — тут кладбище. Жена сразу заголосила: «Заройте меня вместе с ним!» Обычай такой. Но зарывать не обязательно. И когда землю стали бросать, она сама побыстрее отошла. А то у нас был случай — хоронили дядю Витю, а зарыли дядю Сашу. Он поскользнулся, а все на поминки торопились.
   А почему торопились? Другой случай был. Когда дядя Сережа помер в городе в буфете — его в морг, жене — телеграмму.
   Та корову продала, чтобы поминки справить, стол накрыла, поехали все в город за дядей Сережей. А он продышался в морге, вылез через окошко — домой скорее. Прибегает — никого нет, полон стол выпивки, а он три дня не евши, не пивши.