Страница:
— Какая она красивая, — выдохнула Ребекка, не слушая того, что шептала Эмер. — Самая настоящая королева.
Ребекка все еще лежала без сна, когда первый луч рассвета пробился сквозь занавеску на окнах. «Почему этот идиотский сон заставил меня вспомнить обо всем с такой остротой?» — в грустном недоумении подумала она.
Спустя годы после смерти матери Ребекке стало известно, что ее отец уже вскоре после того, как овдовел, предпринимал попытки жениться снова. Правда, к тому времени о нем уже вовсю поговаривали в самом нелестном тоне — и ни одно родовитое семейство не пожелало отдать наследницу в жены человеку, грубость и бессердечие которого — а утверждали именно это, — возможно, свели в могилу его первую жену. В некоторых домах говорили даже о том, что он не просто довел ее до смерти, а чуть ли не собственноручно убил, хотя никакого обвинения ему, разумеется, так и не было предъявлено. Будь Крайнее Поле достаточно богатой вотчиной, барону, несомненно, удалось бы подыскать себе кого-нибудь в жены, но о богатстве Бальдемара и речи идти не могло. Так что барон старился и еще больше ожесточался, так и оставаясь вдовцом.
«Чего он, строго говоря, и заслуживает, — подумала Ребекка. — В конце концов, жизнь моей матери превратил в сущий ад именно он».
Да, этот брак и впрямь трудно было признать образцом супружеской любви и гармонии.
Все это само по себе не имело особенного значения, не оставляй подобные обстоятельства Ребекку наедине с ее главной проблемой. Она была единственной наследницей Бальдемара и его последней надеждой на спасение чести рода, его могущества, да и обладания фамильной вотчиной.
«Через два дня мне исполнится восемнадцать, — мрачно размышляла она. — Сколько еще мне удастся уклоняться от неизбежной участи?»
Измученная воспоминаниями и неразрешимыми проблемами, Ребекка перевернулась на бок и заснула.
Глава 6
Глава 7
Ребекка все еще лежала без сна, когда первый луч рассвета пробился сквозь занавеску на окнах. «Почему этот идиотский сон заставил меня вспомнить обо всем с такой остротой?» — в грустном недоумении подумала она.
Спустя годы после смерти матери Ребекке стало известно, что ее отец уже вскоре после того, как овдовел, предпринимал попытки жениться снова. Правда, к тому времени о нем уже вовсю поговаривали в самом нелестном тоне — и ни одно родовитое семейство не пожелало отдать наследницу в жены человеку, грубость и бессердечие которого — а утверждали именно это, — возможно, свели в могилу его первую жену. В некоторых домах говорили даже о том, что он не просто довел ее до смерти, а чуть ли не собственноручно убил, хотя никакого обвинения ему, разумеется, так и не было предъявлено. Будь Крайнее Поле достаточно богатой вотчиной, барону, несомненно, удалось бы подыскать себе кого-нибудь в жены, но о богатстве Бальдемара и речи идти не могло. Так что барон старился и еще больше ожесточался, так и оставаясь вдовцом.
«Чего он, строго говоря, и заслуживает, — подумала Ребекка. — В конце концов, жизнь моей матери превратил в сущий ад именно он».
Да, этот брак и впрямь трудно было признать образцом супружеской любви и гармонии.
Все это само по себе не имело особенного значения, не оставляй подобные обстоятельства Ребекку наедине с ее главной проблемой. Она была единственной наследницей Бальдемара и его последней надеждой на спасение чести рода, его могущества, да и обладания фамильной вотчиной.
«Через два дня мне исполнится восемнадцать, — мрачно размышляла она. — Сколько еще мне удастся уклоняться от неизбежной участи?»
Измученная воспоминаниями и неразрешимыми проблемами, Ребекка перевернулась на бок и заснула.
Глава 6
На следующее утро первой в спальню к Ребекке ворвалась Эмер. Буквально ворвалась: едва постучавшись, сразу же бросилась к кровати, причем едва не полетела на пол, наткнувшись на нее.
— С днем рождения! — ликующе воскликнула она.
— Что такое?
Ребекка не торопясь уселась. После беспокойной ночи голова у нее по-прежнему была как в тумане, она и сама не знала, долго ли ей на самом деле удалось поспать.
— Мне до восемнадцатилетия еще целых два дня!
На мгновение — но только на одно-единственное мгновение — Эмер вроде бы растерялась. Но мигом восстановила свое обычное самообладание.
— А это я так, для тренировки, — насмешливо сообщила она, пренебрежительно махнув рукой.
Ребекка во весь голос расхохоталась, одновременно почувствовав, что ей стало гораздо лучше. После всего пережитого за последние дни смех был необходимым — и желанным — средством снять напряжение.
Да и Эмер недолго смогла оставаться серьезной — и вот они уже хохотали в две глотки.
— А я-то дурочка… — Эмер изо всех сил постаралась вновь придать лицу серьезное выражение. — Я-то уж решила, что ты, наконец, стала совершенно взрослой полноправной женщиной, я даже подумывала начать относиться к тебе с почтением, и подобострастием… и испрашивать совета по поводу вязанья, шитья и прочих по-настоящему женских дел. — На миг прервавшись, она посмотрела на подругу, согнувшуюся от смеха при одной мысли о подобной перспективе. — Я говорю вполне серьезно, — в полном противоречии с истиной провозгласила она. — Но сейчас передо мной столь же юная и неопытная девица, как и я сама. Да что же это такое!
— Не совсем такая, как ты, — еле уняв смех, возразила Ребекка. — И есть женские дела, в которых ты определенно можешь дать мне добрый совет.
— Валяй, — радостно отозвалась Эмер. — Но учти: мой совет может оказаться ложным, неверным, даже, чего скрывать, где-то опасным… Но в любом случае, я дам его от чистого сердца!
Она подняла бровки и сложила пальчики рук, всем своим видом давая понять, что ей не терпится выслушать девичье признание.
Ребекка несколько замешкалась. Ей не хотелось нарушать воцарившуюся, было, атмосферу веселья, но, в конце концов, она не смогла справиться с искушением.
— Ты любишь Галена? — поинтересовалась она.
Шутовская личина, которую с таким удовольствием напялила на себя Эмер, куда-то подевалась. На мгновение разбитная девица, кажется, даже растерялась.
— Да… наверное… сама не знаю… О Господи, я пообещала дать тебе совет, а разводить тут философию я вовсе не собираюсь! Тебе надо поговорить об этом с каким-нибудь старым хмырем вроде моего папаши. С кем-нибудь из тех, у кого все лучшее осталось давным-давно в прошлом.
— Но тебе с ним хоть приятно? — настаивала Ребекка. — Я хочу сказать, с Галеном?
— А я и не подумала, будто ты имеешь в виду моего отца, — насмешливо фыркнула Эмер. — И ответ у меня положительный. С Галеном быть приятно. Мое суждение основывается на личном опыте!
— А ты не боишься обзавестись ребенком? — робко осведомилась Ребекка.
— Послушай, я просто в ужасе! — Эмер с наигранным возмущением сделала круглые глаза. — За кого, интересно знать, ты меня держишь?
— Но…
— И, кроме того, — не пожелав до конца дослушать объяснения подруги, продолжила Эмер, — имеются, знаешь ли, кое-какие средства. Спроси у нянюшки.
— Но ты же у нее не спрашивала!
— Ясное дело, не спрашивала! Я ведь не полная идиотка. И к тому же старушка наверняка все перепутает и выдаст тебе порошок против облысения или что-нибудь в том же роде.
— Да, в таких делах это мало поможет, — согласилась Ребекка, изо всех сил стараясь держаться с той же развязностью, что и ее подруга.
— Выходит, тебе нужен совет, — наконец-то Эмер заговорила всерьез — и теперь уже безо всякого наигрыша. — Что ж, видать, мне самой придется о тебе позаботиться.
Ребекка внезапно страшно разволновалась и в то же самое время ощутила себя на грани нервной истерики. Никогда еще она не думала о себе самой как о зрелой женщине, и одна только перспектива превратиться в таковую внушала самые противоречивые ожидания. «Через два дня мне стукнет восемнадцать. А я ровным счетом ничего не знаю о жизни. За что, увы, мне следует благодарить отца».
— Особенно потому, что у барона на твой счет, несомненно, имеются планы, — говорила между тем Эмер, словно подслушав мысли подруги. — И больше он ждать не будет, если ты, конечно, не возьмешь инициативу в свои руки.
— Что ты имеешь в виду? Да и что я могу сделать?
— Мы обо всем позаботимся, — пообещала ей Эмер. — Только нам надо поторопиться. Возможно, срок его ожидания истечет как раз в твой день рождения.
Та же самая мысль не раз уже приходила в голову и самой Ребекке.
— Он так и не сообщил мне, кто собирается прибыть на праздник, — призналась она.
— Что ж, по крайней мере, у нас остается чуть больше времени, чем я думала! — радостно воскликнула Эмер. — А я-то, было, решила, что торжество состоится уже нынешним вечером. — Она сделала паузу. — Если уж говорить начистоту, то я и сама несколько замешкалась с необходимыми приготовлениями.
— Да уж, твоя память работает куда как лучше, когда речь идет о других сроках, — ухмыльнулась Ребекка, невольно удивившись смелости своих слов.
— Ах, вот как! Значит, хоть этого мне тебе объяснять не понадобится.
Эмер с наигранным облегчением стерла воображаемый пот со лба.
Ребекка рассмеялась, почувствовав себя несколько более уверенно; от дальнейшего разговора на щекотливую тему ее избавил внезапный стук в дверь.
— Входи! — крикнула она, помня о том, что нянюшка уже практически оглохла, хотя порой (особенно, когда тема беседы ее интересовала) слух возвращался к ней с прежней остротой.
Старушка заглянула в щелку и, убедившись в том, что ее воспитанница уже поднялась, вошла в комнату.
— Чудесное утро, милочка, — поздоровалась она. — Доброе утро, барышня Эмер. — Нянюшка тут же принялась расхаживать по всей комнате. — Ну как, удалось тебе еще поспать? — первым делом спросила она у Ребекки.
Эмер, недоуменно подняв брови, бросила взгляд на подружку, Ребекка же слегка покачала головой. Нянюшка, ошибочно истолковав этот жест как ответ на свой вопрос, вздохнула.
— Странная штука эти сны, — мрачно пробормотала она.
Нянюшка никогда не была особенно красноречивой особой, а с годами ее речь становилась все более и более причудливой. Время от времени она ошибочно употребляла одно слово вместо другого, а порой и вовсе прибегала к выражениям, смысл которых был понятен только ей самой. Ребекка давно научилась догадываться о сути ее зачастую нечленораздельных высказываний, но другие люди, включая даже Эмер, считали нянюшку то ли вздорной старухой, то ли попросту сумасшедшей. По общему мнению, нянюшке было около шестидесяти, что само по себе означало глубокую старость, но кое-кто полагал, будто она на самом деле еще старше. Нянюшка потрепала Ребекку по плечу.
— Не бери в голову, — добавила она в утешение. — Нынче на ночь я дам тебе такой порошок, что пальчики оближешь.
Эмер, стоя у нее за спиной, постучала себя пальцем по лбу.
— Да не волнуйся ты, нянюшка, — вздохнула Ребекка, прекрасно понимая, что с таким же успехом могла бы попросить у реки, чтобы та перестала нести свои воды вниз по течению. — Я отлично выспалась. Я спала как дитя.
— А дети, знаешь ли, плачут во сне, да и покормить их тоже бывает нужно.
Ничего не скажешь, в этом вопросе нянюшка разбиралась как никто другой. Хотя ее память о событиях, происшедших совсем недавно, иногда давала серьезные сбои, дела давно минувших дней она вспоминала с поразительной ясностью и остротой. И чаще, да и охотней всего она пускалась в воспоминания о том, как вырастила собственных детей, а потом стала повитухой.
— Не об этом я говорю, ты и сама прекрасно понимаешь, — улыбнулась Ребекка. — Но выспалась я и впрямь превосходно.
— И тебе больше ничего не снилось?
— Нет.
Нянюшка неторопливо кивнула. Казалось, она погрузилась в какие-то размышления.
— Надо бы тебе одеться, — сказала она наконец.
— А почему бы тебе не проваляться в постели весь день? Вот тогда ты и выспишься, как следует, — в шутку предложила Эмер.
Нянюшка пропустила замечание мимо ушей.
— Я достану синее платье, — пробормотала она, подходя к огромному платяному шкафу из резного дерева.
— В нем мне будет слишком жарко, — возразила Ребекка, торопливо вылезая из постели. — Надену юбку и блузку, как вчера.
— Нельзя, — сухо ответила нянюшка.
— Почему это?
Старушка явно удивилась.
— А что, разве он тебе ничего не сказал?
— Не сказал мне чего?
Ребекка немного занервничала.
— Барон хочет видеть тебя у себя в кабинете, — пояснила нянюшка. — И ты должна надеть синее платье. Ты ведь знаешь, как ему нравится, когда ты наряжаешься.
— Ах, вот как!
Ребекке больше нечего было сказать, да и с лица Эмер исчезла беззаботная ухмылка. Слишком уж совпадало повеление барона с темой их недавнего разговора.
— Но что ему нужно от Ребекки? — в конце концов, спросила Эмер.
Подобные пожелания барона были большой редкостью, а близость нынешнего приглашения ко дню совершеннолетия Ребекки наводила на самые тревожные размышления.
— Не мне отвечать на этот вопрос, да и не тебе задавать такое, — суровым голосом отчитала Эмер нянюшка. Но тут же в ее словах послышались заговорщические нотки: — Дошли тут до меня кое-какие разговоры. На дне рождения у моей девочки ожидаются важные гости. Мужского пола, — добавила она, и на губах у нее заиграла довольная улыбка.
Да и вся повадка старушки подсказывала, что она рассматривает эту новость, как желанную и долгожданную, и явно не замечает встревоженных взглядов, которыми поспешили обменяться подруги. Итак, то, чего они больше всего боялись, похоже, начало воплощаться в жизнь.
— И кто же? — выпалила Эмер, не в силах сдержать любопытство и, не обратив, поэтому внимания на то, насколько глухо замкнулась Ребекка.
— Гости… — уклончиво ответила нянюшка.
Улыбаясь себе самой, она достала из шкафа тяжелое синее платье и разложила его на кровати. При этом она что-то напевала себе под нос.
Ребекка молча облачилась в пышный наряд, а затем следом за нянюшкой вышла из комнаты.
— Я подожду тебя здесь, — шепнула ей вслед Эмер.
Ребекка кивнула. «Мы обо всем позаботимся», — говорила Эмер. И что бы она ни имела при этом в виду, позаботиться следовало как можно быстрее.
— Заходи, дочь!
На этот раз голос барона Бальдемара звучал чуть ли не радушно, что бывало с ним, лишь когда он уже успевал порядочно напиться. Они с Рэддом сидели в кабинете у барона; при появлении Ребекки постельничий поднялся со своего места. Вид у него был, самый что ни на есть серьезный.
— Хорошо выглядишь, — радостно заметил барон. — Такое лакомство никакому мужику подать не стыдно.
Сердце Ребекки забилось еще отчаянней.
— Я не блюдо, чтобы подавать меня на стол, — тихим голосом указала она отцу.
В обычной ситуации подобное проявление непокорства вызвало бы в ответ самую настоящую бурю. Но сегодня с утра барон определенно пребывал в отменном расположении духа.
— Разумеется, — радостно подтвердил он. — Однако нам предстоит обсудить важное дело. Оставь нас, Рэдд. Я кликну тебя, если понадобишься.
— Хорошо, мой господин.
Постельничий покинул кабинет барона с такой стремительностью, словно рад был поскорее унести оттуда ноги. Проходя мимо Ребекки и находясь в этот миг спиной к барону, он шепнул девушке: «Сохраняй спокойствие», и на губах у него заиграла легкая, но определенно заговорщическая улыбка. Она понимала, что он хочет дать ей добрый совет независимо от того, о чем именно собирается поговорить с ней отец, но если речь и впрямь пойдет о том, чего она так страшится, то сохранить спокойствие окажется, мягко говоря, не просто. Конечно, ей не хотелось бы навлечь на себя безудержный гнев барона, однако…
— Сядь, Ребекка, — приказал Бальдемар, когда дверь за Рэддом закрылась.
Девушка так и поступила: она села, кротко сложив руки на коленях. Сохраняя самое нейтральное выражение лица, она предоставила начать разговор барону.
— У меня для тебя хорошие новости, — удовлетворенно пророкотал он.
«Для тебя, может, и хорошие, — мрачно подумала девушка. — Но только не для меня».
— Через два дня тебе исполнится восемнадцать, — с радостной улыбкой продолжил барон. — И в соответствии с обычаями я решил устроить тебе помолвку. Об этом будет официально объявлено на пиру в честь дня твоего рождения.
Ребекка не смогла удержаться от того, чтобы всем своим видом не выразить смертельное отчаяние. Все складывалось еще хуже, чем она предполагала! Она действительно опасалась, что на праздник в замок съедутся возможные соискатели ее руки — в конце концов, такое случалось и ранее, — но то обстоятельство, что помолвка была уже обговорена и назначена, вызывало у нее куда более зловещие предчувствия. И судя по радости, которой так и дышало лицо барона, сговор был настолько выгоден, что у нее не оставалось никаких шансов на успешное сопротивление.
Девушка судорожно сглотнула, потом заговорила, стараясь по мере сил сохранять спокойствие хотя бы внешне:
— Значит, отец, в этом вопросе мне не предоставлено право выбора?
В глазах у барона мелькнули первые искры раздражения, однако на губах у него продолжала играть прежняя улыбка.
— Я сделал этот выбор, дочь. Таково мое право и таков мой долг. А твой долг заключается в дочернем послушании отцовской воле.
— Это так, отец. Но ты даже не сказал мне, за кого собираешься выдать меня замуж.
— Ну а уж это тебя не касается, — спокойно парировал барон.
Ребекка слишком изумилась, чтобы хоть как-то возмутиться. «Меня не касается имя моего будущего мужа?»
— Скоро ты с ним встретишься, — продолжил барон Бальдемар. — Он молод и благородного происхождения. Он второй сын одного барона.
Охваченная ужасом и тоскою, Ребекка тем не менее отметила про себя, что отец значительно снизил свои обычные непомерные притязания. Выдать ее за кого-нибудь более высокородного, чем она сама, у него явно не получилось — вот он и решил удовольствоваться сыном своего ровни — барона, да к тому же не старшим сыном, а вторым. Тем удивительнее было то, что его настолько радовала предстоящая помолвка.
«Он что-то скрывает», — подумала она, и тут же эта мысль из догадки превратилась в непреложную истину.
— И нечего делать вид, будто все это на тебя с луны свалилось, — завершил свою тираду барон. — Ты уже взрослая и пора проститься с детством раз и навсегда. Пора одеваться и вести себя в соответствии с собственным возрастом и статусом. Я хочу, чтобы люди, только поглядев на тебя, прониклись уважением к нашему роду. Это тебе ясно?
Ребекка замешкалась с ответом.
— А могу я все-таки узнать его имя? — робко спросила она, наконец.
— Крэнн, — односложно ответил барон. Это имя, однако, ничего не сказало девушке.
— Откуда же взяться во мне любви к человеку, которого я не знаю, — вырвалось у нее.
Ребекка была больше не в состоянии сдерживать охватившие ее чувства.
— Полюбить! — заорал барон, и его лицо внезапно побагровело от гнева. — Полюбить? Да какое отношение все это имеет к любви?
Он поднялся на ноги и грузно навис над дочерью, которая в страхе отпрянула от него. Ребекке хотелось запротестовать, хотелось крикнуть барону в лицо, что ее мать умерла именно потому, что он не любил ее, но даже если бы у нее хватило сил произнести это вслух, барон все равно не стал бы ее слушать. Он уже закончил беседу, вернее, решил закончить ее собственной лекцией.
— Откуда в тебе столько глупости? Разве я не учил тебя, какие обязанности накладывает на человека его общественное положение? Какая ответственность возложена на аристократию? И в частности, на владельцев замка Крайнего Поля? Вот о чем тебе следовало бы подумать вместо того, чтобы предаваться бесплодным мечтаниям о любви и о прочей романтической чепухе. — Он злобно ухмыльнулся, слова его все больше походили на самую обыкновенную ругань. — Рассуждаешь, как дворовая девка! — Он сделал паузу, несколько пришел в себя и заговорил более нормальным тоном: — Слишком долго я смотрел на все это сквозь пальцы. И слишком много времени ты проводила с людьми низкого ранга и происхождения. Начиная с данной минуты, я запрещаю тебе встречаться с Эмер — она оказывает на тебя дурное влияние. Я поговорю об этом с Рэддом.
Барон, отвернувшись, даже не заметил того, как всхлипнула Ребекка. На мгновение она подумала о том, не сбежать ли куда глаза глядят, пока он на нее не смотрит, но отец вновь повернулся к ней, судя по всему, преисполненный решимости еще немного поучить ее уму-разуму.
— Тебе следует благодарить меня! — гаркнул он. — Одной Паутине ведомо, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы найти тебе хорошего мужа, а ты… а ты ведешь себя так неприступно и высокомерно… так неженственно… ничего удивительного в том, что ты распугала лучших женихов. — Барон Бальдемар был готов лопнуть от распиравшего его праведного гнева. — Мы могли бы составить партию с воистину высоким Домом, если бы ты не была такой упрямой.
Полная несостоятельность последних отцовских предков была для Ребекки совершенно очевидной, но она также понимала, что с бароном, когда он гневается, лучше не спорить. Конечно, чисто гипотетически имелось несколько достойных соискателей ее руки, однако от более конкретных притязаний их удерживала вовсе не холодность Ребекки, а совершенно иные факторы. Особенно тех, кто и впрямь принадлежал к самой высшей знати. Общеизвестная бедность барона, неплодородность принадлежащих ему земель, обширные долги, которые он успел наделать, в соединении с несомненной амбициозностью этого человека и его более чем сомнительной репутацией — всего этого было вполне достаточно, чтобы никто не вздумал добиваться ее руки.
Некоторые из кавалеров казались ей людьми приятными — тогда как другие вызывали откровенное отвращение, — но Ребекке ни разу не представилось шанса завязать мало-мальски серьезное знакомство хотя бы с одним из них. Малопочтенное, чтобы не сказать возмутительное поведение отца в дни официальных торжеств заставляло ее под любым предлогом уклоняться от участия в праздниках. Неужели барон настолько слеп, что не видит, как его собственное поведение всех отталкивает?
— Разве так трудно было улыбаться им? Улыбнуться хоть раз хотя бы одному из них, — не в силах справиться с душащей его яростью, продолжил барон. — Надеть что-нибудь красивое, дать своим кавалерам понять, что ты им рада! Нет, что угодно, только не это. Ты выглядишь, как тряпичная кукла, которую битый час продержали под проливным дождем, да и ведешь себя соответственно. Кому захочется такую женщину? — Он сделал паузу, чтобы восстановить дыхание, а затем со злобным удовлетворением закончил: — Только на этот раз, барышня, дело обстоит совсем по-другому. Все обговорено заранее, и тебе предстоит встретить будущего супруга нежными улыбками и распростертыми объятиями. А не послушаешься, так тебе же самой хуже будет. А теперь пошла вон отсюда!
Он жестом повторил приказ, и Ребекка опрометью выбежала из кабинета.
— С днем рождения! — ликующе воскликнула она.
— Что такое?
Ребекка не торопясь уселась. После беспокойной ночи голова у нее по-прежнему была как в тумане, она и сама не знала, долго ли ей на самом деле удалось поспать.
— Мне до восемнадцатилетия еще целых два дня!
На мгновение — но только на одно-единственное мгновение — Эмер вроде бы растерялась. Но мигом восстановила свое обычное самообладание.
— А это я так, для тренировки, — насмешливо сообщила она, пренебрежительно махнув рукой.
Ребекка во весь голос расхохоталась, одновременно почувствовав, что ей стало гораздо лучше. После всего пережитого за последние дни смех был необходимым — и желанным — средством снять напряжение.
Да и Эмер недолго смогла оставаться серьезной — и вот они уже хохотали в две глотки.
— А я-то дурочка… — Эмер изо всех сил постаралась вновь придать лицу серьезное выражение. — Я-то уж решила, что ты, наконец, стала совершенно взрослой полноправной женщиной, я даже подумывала начать относиться к тебе с почтением, и подобострастием… и испрашивать совета по поводу вязанья, шитья и прочих по-настоящему женских дел. — На миг прервавшись, она посмотрела на подругу, согнувшуюся от смеха при одной мысли о подобной перспективе. — Я говорю вполне серьезно, — в полном противоречии с истиной провозгласила она. — Но сейчас передо мной столь же юная и неопытная девица, как и я сама. Да что же это такое!
— Не совсем такая, как ты, — еле уняв смех, возразила Ребекка. — И есть женские дела, в которых ты определенно можешь дать мне добрый совет.
— Валяй, — радостно отозвалась Эмер. — Но учти: мой совет может оказаться ложным, неверным, даже, чего скрывать, где-то опасным… Но в любом случае, я дам его от чистого сердца!
Она подняла бровки и сложила пальчики рук, всем своим видом давая понять, что ей не терпится выслушать девичье признание.
Ребекка несколько замешкалась. Ей не хотелось нарушать воцарившуюся, было, атмосферу веселья, но, в конце концов, она не смогла справиться с искушением.
— Ты любишь Галена? — поинтересовалась она.
Шутовская личина, которую с таким удовольствием напялила на себя Эмер, куда-то подевалась. На мгновение разбитная девица, кажется, даже растерялась.
— Да… наверное… сама не знаю… О Господи, я пообещала дать тебе совет, а разводить тут философию я вовсе не собираюсь! Тебе надо поговорить об этом с каким-нибудь старым хмырем вроде моего папаши. С кем-нибудь из тех, у кого все лучшее осталось давным-давно в прошлом.
— Но тебе с ним хоть приятно? — настаивала Ребекка. — Я хочу сказать, с Галеном?
— А я и не подумала, будто ты имеешь в виду моего отца, — насмешливо фыркнула Эмер. — И ответ у меня положительный. С Галеном быть приятно. Мое суждение основывается на личном опыте!
— А ты не боишься обзавестись ребенком? — робко осведомилась Ребекка.
— Послушай, я просто в ужасе! — Эмер с наигранным возмущением сделала круглые глаза. — За кого, интересно знать, ты меня держишь?
— Но…
— И, кроме того, — не пожелав до конца дослушать объяснения подруги, продолжила Эмер, — имеются, знаешь ли, кое-какие средства. Спроси у нянюшки.
— Но ты же у нее не спрашивала!
— Ясное дело, не спрашивала! Я ведь не полная идиотка. И к тому же старушка наверняка все перепутает и выдаст тебе порошок против облысения или что-нибудь в том же роде.
— Да, в таких делах это мало поможет, — согласилась Ребекка, изо всех сил стараясь держаться с той же развязностью, что и ее подруга.
— Выходит, тебе нужен совет, — наконец-то Эмер заговорила всерьез — и теперь уже безо всякого наигрыша. — Что ж, видать, мне самой придется о тебе позаботиться.
Ребекка внезапно страшно разволновалась и в то же самое время ощутила себя на грани нервной истерики. Никогда еще она не думала о себе самой как о зрелой женщине, и одна только перспектива превратиться в таковую внушала самые противоречивые ожидания. «Через два дня мне стукнет восемнадцать. А я ровным счетом ничего не знаю о жизни. За что, увы, мне следует благодарить отца».
— Особенно потому, что у барона на твой счет, несомненно, имеются планы, — говорила между тем Эмер, словно подслушав мысли подруги. — И больше он ждать не будет, если ты, конечно, не возьмешь инициативу в свои руки.
— Что ты имеешь в виду? Да и что я могу сделать?
— Мы обо всем позаботимся, — пообещала ей Эмер. — Только нам надо поторопиться. Возможно, срок его ожидания истечет как раз в твой день рождения.
Та же самая мысль не раз уже приходила в голову и самой Ребекке.
— Он так и не сообщил мне, кто собирается прибыть на праздник, — призналась она.
— Что ж, по крайней мере, у нас остается чуть больше времени, чем я думала! — радостно воскликнула Эмер. — А я-то, было, решила, что торжество состоится уже нынешним вечером. — Она сделала паузу. — Если уж говорить начистоту, то я и сама несколько замешкалась с необходимыми приготовлениями.
— Да уж, твоя память работает куда как лучше, когда речь идет о других сроках, — ухмыльнулась Ребекка, невольно удивившись смелости своих слов.
— Ах, вот как! Значит, хоть этого мне тебе объяснять не понадобится.
Эмер с наигранным облегчением стерла воображаемый пот со лба.
Ребекка рассмеялась, почувствовав себя несколько более уверенно; от дальнейшего разговора на щекотливую тему ее избавил внезапный стук в дверь.
— Входи! — крикнула она, помня о том, что нянюшка уже практически оглохла, хотя порой (особенно, когда тема беседы ее интересовала) слух возвращался к ней с прежней остротой.
Старушка заглянула в щелку и, убедившись в том, что ее воспитанница уже поднялась, вошла в комнату.
— Чудесное утро, милочка, — поздоровалась она. — Доброе утро, барышня Эмер. — Нянюшка тут же принялась расхаживать по всей комнате. — Ну как, удалось тебе еще поспать? — первым делом спросила она у Ребекки.
Эмер, недоуменно подняв брови, бросила взгляд на подружку, Ребекка же слегка покачала головой. Нянюшка, ошибочно истолковав этот жест как ответ на свой вопрос, вздохнула.
— Странная штука эти сны, — мрачно пробормотала она.
Нянюшка никогда не была особенно красноречивой особой, а с годами ее речь становилась все более и более причудливой. Время от времени она ошибочно употребляла одно слово вместо другого, а порой и вовсе прибегала к выражениям, смысл которых был понятен только ей самой. Ребекка давно научилась догадываться о сути ее зачастую нечленораздельных высказываний, но другие люди, включая даже Эмер, считали нянюшку то ли вздорной старухой, то ли попросту сумасшедшей. По общему мнению, нянюшке было около шестидесяти, что само по себе означало глубокую старость, но кое-кто полагал, будто она на самом деле еще старше. Нянюшка потрепала Ребекку по плечу.
— Не бери в голову, — добавила она в утешение. — Нынче на ночь я дам тебе такой порошок, что пальчики оближешь.
Эмер, стоя у нее за спиной, постучала себя пальцем по лбу.
— Да не волнуйся ты, нянюшка, — вздохнула Ребекка, прекрасно понимая, что с таким же успехом могла бы попросить у реки, чтобы та перестала нести свои воды вниз по течению. — Я отлично выспалась. Я спала как дитя.
— А дети, знаешь ли, плачут во сне, да и покормить их тоже бывает нужно.
Ничего не скажешь, в этом вопросе нянюшка разбиралась как никто другой. Хотя ее память о событиях, происшедших совсем недавно, иногда давала серьезные сбои, дела давно минувших дней она вспоминала с поразительной ясностью и остротой. И чаще, да и охотней всего она пускалась в воспоминания о том, как вырастила собственных детей, а потом стала повитухой.
— Не об этом я говорю, ты и сама прекрасно понимаешь, — улыбнулась Ребекка. — Но выспалась я и впрямь превосходно.
— И тебе больше ничего не снилось?
— Нет.
Нянюшка неторопливо кивнула. Казалось, она погрузилась в какие-то размышления.
— Надо бы тебе одеться, — сказала она наконец.
— А почему бы тебе не проваляться в постели весь день? Вот тогда ты и выспишься, как следует, — в шутку предложила Эмер.
Нянюшка пропустила замечание мимо ушей.
— Я достану синее платье, — пробормотала она, подходя к огромному платяному шкафу из резного дерева.
— В нем мне будет слишком жарко, — возразила Ребекка, торопливо вылезая из постели. — Надену юбку и блузку, как вчера.
— Нельзя, — сухо ответила нянюшка.
— Почему это?
Старушка явно удивилась.
— А что, разве он тебе ничего не сказал?
— Не сказал мне чего?
Ребекка немного занервничала.
— Барон хочет видеть тебя у себя в кабинете, — пояснила нянюшка. — И ты должна надеть синее платье. Ты ведь знаешь, как ему нравится, когда ты наряжаешься.
— Ах, вот как!
Ребекке больше нечего было сказать, да и с лица Эмер исчезла беззаботная ухмылка. Слишком уж совпадало повеление барона с темой их недавнего разговора.
— Но что ему нужно от Ребекки? — в конце концов, спросила Эмер.
Подобные пожелания барона были большой редкостью, а близость нынешнего приглашения ко дню совершеннолетия Ребекки наводила на самые тревожные размышления.
— Не мне отвечать на этот вопрос, да и не тебе задавать такое, — суровым голосом отчитала Эмер нянюшка. Но тут же в ее словах послышались заговорщические нотки: — Дошли тут до меня кое-какие разговоры. На дне рождения у моей девочки ожидаются важные гости. Мужского пола, — добавила она, и на губах у нее заиграла довольная улыбка.
Да и вся повадка старушки подсказывала, что она рассматривает эту новость, как желанную и долгожданную, и явно не замечает встревоженных взглядов, которыми поспешили обменяться подруги. Итак, то, чего они больше всего боялись, похоже, начало воплощаться в жизнь.
— И кто же? — выпалила Эмер, не в силах сдержать любопытство и, не обратив, поэтому внимания на то, насколько глухо замкнулась Ребекка.
— Гости… — уклончиво ответила нянюшка.
Улыбаясь себе самой, она достала из шкафа тяжелое синее платье и разложила его на кровати. При этом она что-то напевала себе под нос.
Ребекка молча облачилась в пышный наряд, а затем следом за нянюшкой вышла из комнаты.
— Я подожду тебя здесь, — шепнула ей вслед Эмер.
Ребекка кивнула. «Мы обо всем позаботимся», — говорила Эмер. И что бы она ни имела при этом в виду, позаботиться следовало как можно быстрее.
— Заходи, дочь!
На этот раз голос барона Бальдемара звучал чуть ли не радушно, что бывало с ним, лишь когда он уже успевал порядочно напиться. Они с Рэддом сидели в кабинете у барона; при появлении Ребекки постельничий поднялся со своего места. Вид у него был, самый что ни на есть серьезный.
— Хорошо выглядишь, — радостно заметил барон. — Такое лакомство никакому мужику подать не стыдно.
Сердце Ребекки забилось еще отчаянней.
— Я не блюдо, чтобы подавать меня на стол, — тихим голосом указала она отцу.
В обычной ситуации подобное проявление непокорства вызвало бы в ответ самую настоящую бурю. Но сегодня с утра барон определенно пребывал в отменном расположении духа.
— Разумеется, — радостно подтвердил он. — Однако нам предстоит обсудить важное дело. Оставь нас, Рэдд. Я кликну тебя, если понадобишься.
— Хорошо, мой господин.
Постельничий покинул кабинет барона с такой стремительностью, словно рад был поскорее унести оттуда ноги. Проходя мимо Ребекки и находясь в этот миг спиной к барону, он шепнул девушке: «Сохраняй спокойствие», и на губах у него заиграла легкая, но определенно заговорщическая улыбка. Она понимала, что он хочет дать ей добрый совет независимо от того, о чем именно собирается поговорить с ней отец, но если речь и впрямь пойдет о том, чего она так страшится, то сохранить спокойствие окажется, мягко говоря, не просто. Конечно, ей не хотелось бы навлечь на себя безудержный гнев барона, однако…
— Сядь, Ребекка, — приказал Бальдемар, когда дверь за Рэддом закрылась.
Девушка так и поступила: она села, кротко сложив руки на коленях. Сохраняя самое нейтральное выражение лица, она предоставила начать разговор барону.
— У меня для тебя хорошие новости, — удовлетворенно пророкотал он.
«Для тебя, может, и хорошие, — мрачно подумала девушка. — Но только не для меня».
— Через два дня тебе исполнится восемнадцать, — с радостной улыбкой продолжил барон. — И в соответствии с обычаями я решил устроить тебе помолвку. Об этом будет официально объявлено на пиру в честь дня твоего рождения.
Ребекка не смогла удержаться от того, чтобы всем своим видом не выразить смертельное отчаяние. Все складывалось еще хуже, чем она предполагала! Она действительно опасалась, что на праздник в замок съедутся возможные соискатели ее руки — в конце концов, такое случалось и ранее, — но то обстоятельство, что помолвка была уже обговорена и назначена, вызывало у нее куда более зловещие предчувствия. И судя по радости, которой так и дышало лицо барона, сговор был настолько выгоден, что у нее не оставалось никаких шансов на успешное сопротивление.
Девушка судорожно сглотнула, потом заговорила, стараясь по мере сил сохранять спокойствие хотя бы внешне:
— Значит, отец, в этом вопросе мне не предоставлено право выбора?
В глазах у барона мелькнули первые искры раздражения, однако на губах у него продолжала играть прежняя улыбка.
— Я сделал этот выбор, дочь. Таково мое право и таков мой долг. А твой долг заключается в дочернем послушании отцовской воле.
— Это так, отец. Но ты даже не сказал мне, за кого собираешься выдать меня замуж.
— Ну а уж это тебя не касается, — спокойно парировал барон.
Ребекка слишком изумилась, чтобы хоть как-то возмутиться. «Меня не касается имя моего будущего мужа?»
— Скоро ты с ним встретишься, — продолжил барон Бальдемар. — Он молод и благородного происхождения. Он второй сын одного барона.
Охваченная ужасом и тоскою, Ребекка тем не менее отметила про себя, что отец значительно снизил свои обычные непомерные притязания. Выдать ее за кого-нибудь более высокородного, чем она сама, у него явно не получилось — вот он и решил удовольствоваться сыном своего ровни — барона, да к тому же не старшим сыном, а вторым. Тем удивительнее было то, что его настолько радовала предстоящая помолвка.
«Он что-то скрывает», — подумала она, и тут же эта мысль из догадки превратилась в непреложную истину.
— И нечего делать вид, будто все это на тебя с луны свалилось, — завершил свою тираду барон. — Ты уже взрослая и пора проститься с детством раз и навсегда. Пора одеваться и вести себя в соответствии с собственным возрастом и статусом. Я хочу, чтобы люди, только поглядев на тебя, прониклись уважением к нашему роду. Это тебе ясно?
Ребекка замешкалась с ответом.
— А могу я все-таки узнать его имя? — робко спросила она, наконец.
— Крэнн, — односложно ответил барон. Это имя, однако, ничего не сказало девушке.
— Откуда же взяться во мне любви к человеку, которого я не знаю, — вырвалось у нее.
Ребекка была больше не в состоянии сдерживать охватившие ее чувства.
— Полюбить! — заорал барон, и его лицо внезапно побагровело от гнева. — Полюбить? Да какое отношение все это имеет к любви?
Он поднялся на ноги и грузно навис над дочерью, которая в страхе отпрянула от него. Ребекке хотелось запротестовать, хотелось крикнуть барону в лицо, что ее мать умерла именно потому, что он не любил ее, но даже если бы у нее хватило сил произнести это вслух, барон все равно не стал бы ее слушать. Он уже закончил беседу, вернее, решил закончить ее собственной лекцией.
— Откуда в тебе столько глупости? Разве я не учил тебя, какие обязанности накладывает на человека его общественное положение? Какая ответственность возложена на аристократию? И в частности, на владельцев замка Крайнего Поля? Вот о чем тебе следовало бы подумать вместо того, чтобы предаваться бесплодным мечтаниям о любви и о прочей романтической чепухе. — Он злобно ухмыльнулся, слова его все больше походили на самую обыкновенную ругань. — Рассуждаешь, как дворовая девка! — Он сделал паузу, несколько пришел в себя и заговорил более нормальным тоном: — Слишком долго я смотрел на все это сквозь пальцы. И слишком много времени ты проводила с людьми низкого ранга и происхождения. Начиная с данной минуты, я запрещаю тебе встречаться с Эмер — она оказывает на тебя дурное влияние. Я поговорю об этом с Рэддом.
Барон, отвернувшись, даже не заметил того, как всхлипнула Ребекка. На мгновение она подумала о том, не сбежать ли куда глаза глядят, пока он на нее не смотрит, но отец вновь повернулся к ней, судя по всему, преисполненный решимости еще немного поучить ее уму-разуму.
— Тебе следует благодарить меня! — гаркнул он. — Одной Паутине ведомо, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы найти тебе хорошего мужа, а ты… а ты ведешь себя так неприступно и высокомерно… так неженственно… ничего удивительного в том, что ты распугала лучших женихов. — Барон Бальдемар был готов лопнуть от распиравшего его праведного гнева. — Мы могли бы составить партию с воистину высоким Домом, если бы ты не была такой упрямой.
Полная несостоятельность последних отцовских предков была для Ребекки совершенно очевидной, но она также понимала, что с бароном, когда он гневается, лучше не спорить. Конечно, чисто гипотетически имелось несколько достойных соискателей ее руки, однако от более конкретных притязаний их удерживала вовсе не холодность Ребекки, а совершенно иные факторы. Особенно тех, кто и впрямь принадлежал к самой высшей знати. Общеизвестная бедность барона, неплодородность принадлежащих ему земель, обширные долги, которые он успел наделать, в соединении с несомненной амбициозностью этого человека и его более чем сомнительной репутацией — всего этого было вполне достаточно, чтобы никто не вздумал добиваться ее руки.
Некоторые из кавалеров казались ей людьми приятными — тогда как другие вызывали откровенное отвращение, — но Ребекке ни разу не представилось шанса завязать мало-мальски серьезное знакомство хотя бы с одним из них. Малопочтенное, чтобы не сказать возмутительное поведение отца в дни официальных торжеств заставляло ее под любым предлогом уклоняться от участия в праздниках. Неужели барон настолько слеп, что не видит, как его собственное поведение всех отталкивает?
— Разве так трудно было улыбаться им? Улыбнуться хоть раз хотя бы одному из них, — не в силах справиться с душащей его яростью, продолжил барон. — Надеть что-нибудь красивое, дать своим кавалерам понять, что ты им рада! Нет, что угодно, только не это. Ты выглядишь, как тряпичная кукла, которую битый час продержали под проливным дождем, да и ведешь себя соответственно. Кому захочется такую женщину? — Он сделал паузу, чтобы восстановить дыхание, а затем со злобным удовлетворением закончил: — Только на этот раз, барышня, дело обстоит совсем по-другому. Все обговорено заранее, и тебе предстоит встретить будущего супруга нежными улыбками и распростертыми объятиями. А не послушаешься, так тебе же самой хуже будет. А теперь пошла вон отсюда!
Он жестом повторил приказ, и Ребекка опрометью выбежала из кабинета.
Глава 7
Эмер была как раз тем человеком, в плечо которому так хорошо выплакаться. После того как Ребекка пересказала подруге свою печальную историю, всхлипывания девушки переросли в яростные слезы негодования.
— Он не имеет права обращаться со мною так! Не имеет права! — В изумлении отцовским бессердечием, она сокрушенно покачала головой. — Выдать меня замуж за человека, которого я ни разу в жизни не видела. О котором ни разу в жизни даже не слышала!
Эмер сделала все, что было в ее силах, чтобы утешить подружку, но она ничем не могла помочь ей — разве что выслушать рассказ еще раз и, в свою очередь, разозлиться.
— Давай убежим, — неуверенно предложила она, когда Ребекка умолкла.
— Тебе-то такое вполне может удастся, — возразила Ребекка. — Тебе дали столько свободы, что ты можешь вести себя, как заблагорассудится. — В ее голосе прозвучали нотки зависти. — А меня он теперь будет стеречь. Не сомневаюсь, именно так он и поступит. Кроме того, мне запрещено теперь с тобой видеться.
— А это еще почему?
— Потому что ты оказываешь на меня дурное влияние!
— Что ж, в определенной мере это соответствует действительности, — улыбнулась Эмер, но Ребекка по-прежнему оставалась безутешной.
— Что же мне делать? — простонала она.
— Что-нибудь придумаем, — проворчала Эмер. И мысленно добавила: «Непременно».
Нищета барона Бальдемара и его постоянные, хотя и безуспешные попытки из этого состояния выкарабкаться во многом объяснялись событиями, произошедшими несколько столетий назад. Именно тогда гигантские соляные плато поглотили почти половину владений баронского рода, а остальные его земли стали практически бесплодными и, соответственно, ничего не стоили. Если верить древним легендам, то даже столица страны оказалась погребена под соляной толщей. Город Дерис, как поговаривали, находился неподалеку от южной границы Крайнего Поля — и столь близкое соседство с центром королевства и всей ведущейся в стране торговли обеспечивало предкам Бальдемара беззаботное процветание. Но когда Дерис погиб и новую столицу Эрении учредили в Гарадуне, далеко на север от Крайнего Поля, значение и богатство владения быстро пошли на убыль. Бароны у себя в замке теперь сидели слишком далеко от столицы, чтобы оказывать на жизнь страны какое бы то ни было влияние; беда, однако, заключалась не только в этом. Огромные соляные «моря» на территории удела означали, что главные торговые пути между портами юга и городами севера проходили теперь, огибая Крайнее Поле. Мало кто из купцов решался доверить свой драгоценный груз так называемым археологам , которые за умеренную плату переправляли караван через соляные плато. Большинство предпочитало пусть куда более долгий, зато несравнимо более безопасный кружной путь, огибая соляные разливы с востока.
Вследствие этого торговля самого Крайнего Поля пришла в упадок, а дорожный сбор, отходящий в казну барона, свелся практически к нулю. Бароны из своего ныне прозябающего замка могли разве что с завистью наблюдать за тем, как роскошествуют живущие на востоке — между соляными плато и Огненными Болотами.
В нынешние времена полагали, будто Крайнее Поле получило такое название именно из-за того, что оно граничит с соляными плато, хотя на самом деле все было по-другому. Много веков назад на здешних землях были обнаружены богатые месторождения железной руды и других полезных ископаемых, так что местные жители поневоле освоили опасные ремесла добывать, плавить и ковать металл. Лучшие кузнецы из здешних мест стали знаменитыми на всю страну оружейниками, их изделиями не могли не восхищаться лучшие воины королевства. Бароны рода всемерно поощряли таких умельцев и способствовали широкому распространению их изделий, пока, наконец, выражение «острый край» не стало фирменным знаком здешних мечей, а уж от этого «края» и пошло название Крайнее Поле.
В последующие годы большинство месторождений истощалось, что вызывало необходимость ввозить и железную руду, и другие ископаемые. А когда в стране наступили десятилетия длительного мира, падение спроса на оружие вынудило последних кузнецов, что все еще не оставили своего ремесла, находить своим талантам какое-нибудь мирное применение. Барон Бальдемар по-прежнему содрогался при мысли о том, что его подданные куют главным образом ножи и вилки, и это было одной из главных причин, по которым он распорядился изобразить себя на портрете с мечом в руках.
— Он не имеет права обращаться со мною так! Не имеет права! — В изумлении отцовским бессердечием, она сокрушенно покачала головой. — Выдать меня замуж за человека, которого я ни разу в жизни не видела. О котором ни разу в жизни даже не слышала!
Эмер сделала все, что было в ее силах, чтобы утешить подружку, но она ничем не могла помочь ей — разве что выслушать рассказ еще раз и, в свою очередь, разозлиться.
— Давай убежим, — неуверенно предложила она, когда Ребекка умолкла.
— Тебе-то такое вполне может удастся, — возразила Ребекка. — Тебе дали столько свободы, что ты можешь вести себя, как заблагорассудится. — В ее голосе прозвучали нотки зависти. — А меня он теперь будет стеречь. Не сомневаюсь, именно так он и поступит. Кроме того, мне запрещено теперь с тобой видеться.
— А это еще почему?
— Потому что ты оказываешь на меня дурное влияние!
— Что ж, в определенной мере это соответствует действительности, — улыбнулась Эмер, но Ребекка по-прежнему оставалась безутешной.
— Что же мне делать? — простонала она.
— Что-нибудь придумаем, — проворчала Эмер. И мысленно добавила: «Непременно».
Нищета барона Бальдемара и его постоянные, хотя и безуспешные попытки из этого состояния выкарабкаться во многом объяснялись событиями, произошедшими несколько столетий назад. Именно тогда гигантские соляные плато поглотили почти половину владений баронского рода, а остальные его земли стали практически бесплодными и, соответственно, ничего не стоили. Если верить древним легендам, то даже столица страны оказалась погребена под соляной толщей. Город Дерис, как поговаривали, находился неподалеку от южной границы Крайнего Поля — и столь близкое соседство с центром королевства и всей ведущейся в стране торговли обеспечивало предкам Бальдемара беззаботное процветание. Но когда Дерис погиб и новую столицу Эрении учредили в Гарадуне, далеко на север от Крайнего Поля, значение и богатство владения быстро пошли на убыль. Бароны у себя в замке теперь сидели слишком далеко от столицы, чтобы оказывать на жизнь страны какое бы то ни было влияние; беда, однако, заключалась не только в этом. Огромные соляные «моря» на территории удела означали, что главные торговые пути между портами юга и городами севера проходили теперь, огибая Крайнее Поле. Мало кто из купцов решался доверить свой драгоценный груз так называемым археологам , которые за умеренную плату переправляли караван через соляные плато. Большинство предпочитало пусть куда более долгий, зато несравнимо более безопасный кружной путь, огибая соляные разливы с востока.
Вследствие этого торговля самого Крайнего Поля пришла в упадок, а дорожный сбор, отходящий в казну барона, свелся практически к нулю. Бароны из своего ныне прозябающего замка могли разве что с завистью наблюдать за тем, как роскошествуют живущие на востоке — между соляными плато и Огненными Болотами.
В нынешние времена полагали, будто Крайнее Поле получило такое название именно из-за того, что оно граничит с соляными плато, хотя на самом деле все было по-другому. Много веков назад на здешних землях были обнаружены богатые месторождения железной руды и других полезных ископаемых, так что местные жители поневоле освоили опасные ремесла добывать, плавить и ковать металл. Лучшие кузнецы из здешних мест стали знаменитыми на всю страну оружейниками, их изделиями не могли не восхищаться лучшие воины королевства. Бароны рода всемерно поощряли таких умельцев и способствовали широкому распространению их изделий, пока, наконец, выражение «острый край» не стало фирменным знаком здешних мечей, а уж от этого «края» и пошло название Крайнее Поле.
В последующие годы большинство месторождений истощалось, что вызывало необходимость ввозить и железную руду, и другие ископаемые. А когда в стране наступили десятилетия длительного мира, падение спроса на оружие вынудило последних кузнецов, что все еще не оставили своего ремесла, находить своим талантам какое-нибудь мирное применение. Барон Бальдемар по-прежнему содрогался при мысли о том, что его подданные куют главным образом ножи и вилки, и это было одной из главных причин, по которым он распорядился изобразить себя на портрете с мечом в руках.