– Послушайте… – сказал Зелг.
   – Кстати, – обрадовался маркиз, – вы разумный человек, если организовали эту толпу в приличное войско, полное энтузиазма и патриотизма. Взятки берете? Можем договориться. Во-первых, так и быть, я оставлю вам нашу войсковую кассу…
   – Я его сейчас пристукну, злыдню этакую, – сказал Иоффа, – и быть по сему. Мы энтую кассу пальцем не тронули. Отнять – отняли. А потом аккуратненько складировали в рощице, вместе с тележкой. Больно мессиру да Кассару нужны ваши жалкие гроши.
   – Жалкие гроши?! – задохнулся маркиз. – Да мы! Да вы! Да знаете что? Это уж ни в какие не лезет…
   Последнее замечание он адресовал скорее всего своей бессмертной душе.
   – Отставить несолидный треп, – внезапно заявил Юлейн. – Слушай меня внимательно! Я уже провел переговоры со своим кузеном, постыдно капитулировал, побратался от вашего имени и дико доволен. Достигли компромисса. – И король даже зажмурился от удовольствия, что удалось ввернуть умное слово, которое несколько занятий подряд втолковывал ему зануда преподаватель искусства внешней политики с солидным брюшком, но несолидным именем Люлёна.
   Компромисс – это искусство разделить пирог так, чтобы каждый был уверен, что лучший кусок достался ему.
Л. Эрхард
   – Эмоции попрошу оставить на потом, поздравления принимаю в установленном порядке с двух до четырех, если они когда-нибудь наступят; а теперь немедленно объединяем войска и перенимаем полезный опыт у милорда Топотана.
   – Но он же… Как же… Мы же… – робко заметил бледнеющий на глазах маркиз. Но договорить не решился.
   – Быстро учится, – сказал доктор Дотт.
   – А это что? – вытаращился маркиз. – Говорящий халат?!
   – Сам ты «халат»! А я обычный призрак, между прочим при исполнении служебных обязанностей. Знаешь, чем карается оскорбление при исполнении?
   – Нет, не знаю.
   – И я не знаю. Но вот он придумает. – И Дотт указал рукавом на того, кто выплывал из тумана внушающей ужас громадой.
   – Придумаю, не волнуйся, – прогудел Думгар. – Для кого? Для этого хмыря болотного? Не волнуйтесь, сударь, я вас знаю. Вот, мессир Зелг, полюбуйтесь – маркиз Гизонга, главный идейный вдохновитель этой вопиющей агрессии.
   – Протестую! Это была самозащита! – попятился маркиз от разгневанного голема.
   – Времени мало, – заметил Альгерс, без особого, впрочем, энтузиазма. А так, невзначай.
   – Ничего, на этого хватит.
   – Но-но, без угроз, – возмутился Гизонга. – Ваше величество!
   – А что «ваше величество»? Ты еще меня, зяблик мой, не слышал. С угрозами у меня, правда, не сложилось, но ничего. Пройду ускоренный курс подготовки у этого очаровательного, хотя и громоздкого специалиста. О, а вот и граф! Граф, идите к нам скорее, милорд Топотан научит вас пинать сию гадость. У него здорово получается. Ах да, вы не в курсе, мы капитулировали и побратались. Это все не их пакость, – пояснил добродушный Юлейн. – Им она тоже не нравится.
   – Значит, так, – сказал Такангор, по привычке беря быка за рога. – Это просто, почти как на паялпе. Когда их бьешь, то похоже на то, как плюхаешься в клюквенном джеме. Перехожу к наглядной агитации.
   Минотавр поводил головой в поисках какой-нибудь «проявившейся» тени, обнаружил оную и с размаху погрузил в ее зыбкую плоть лезвие своего боевого топора.
   – Чвак, – сказала тварь и лопнула, разлетевшись на десятки неприглядных лохмотьев странного цвета.
   – Редкая гадость, – вздохнул Гизонга.
   – К сожалению, не редкая, – вздохнул Альгерс, оглядывая бывшую равнину, а теперь призрачный город, по которому бродили неприкаянные твари.
   Маркиз несколько раз ударил какую-то кривую и изогнутую тень мечом, но ничего не произошло.
   – Э-э, – протянул Такангор. – Так вы до второго пришествия Тотиса можете ее тыкать. Ярости вам не хватает, натиска и праведного негодования, вот что. Да подумайте о том, что уже давно настало время плотного обеда. Или о чем-то таком же возмутительном, вопиющем.
   – А-аа, – завопил внезапно Гизонга. – Жалкие гроши, да?! Жалкие гроши, я вас спрашиваю?! Да я их по крохам собирал, если хотите знать, долгие годы надрывался, копил! Жалкие?! Гроши?!
   Если вы начнете откладывать понемногу каждый месяц, то уже через год удивитесь, как мало у вас накопилось.
   Тень под его яростным натиском скукожилась и заметно истончилась.
   – Так ее, – удовлетворенно заметил Такангор. – А что, вас действительно так волнуют деньги?
   – А вас – нет?
   – А у меня они есть.
   Гизонга смерил минотавра взглядом мытаря, который внезапно узнал, что ему есть с кого взимать налоги, только не знал, как подступиться с этим животрепещущим вопросом к грозному воину.
   Постепенно подтягивалась лично заинтересованная публика.
   Бежали со всех ног рыцари, атакованные порождениями Бэхитехвальда и не желающие мириться с этим безобразием; стремились получить четкие указания стражи порядка, которые не могли взять в толк, кого следует арестовывать, а с кем нужно погодить до выяснения всех обстоятельств; брели пленные пикинеры, стремясь уточнить для порядку, пленены они или могут расходиться по домам вплоть до следующих сражений. Кавалеристы хотели выяснить, где возвращают конфискованных в ходе сражения лошадей; ополчение жаждало получить разъяснения по поводу обещанной наживы – и все они вместе крайне неприязненно относились к тому, что творилось сейчас вокруг них. Единственное, что мирило всех этих добрых людей с нашествием Бэхитехвальда, – это то, что они его нашествием не полагали вовсе. Были уверены, что сие есть последствия победы кассарийского некроманта, а тут уж своя рука владыка.
   Каково же было их удивление, когда Зелг да Кассар, волнуясь и запинаясь, поведал им, что они могут – да что там могут, просто обязаны отбиваться от созданий мрака, ибо никакой смысловой нагрузки их гибель в данном случае не несет. И Неизвестными солдатами, павшими за Отечество, им не стать, потому что твари Бэхитехвальда питаются ими как бродибутерами, а не сражаются на равных.
   То-то было криков и визгу.
   Однако быстро опомнились и взяли себя в руки. Стали приглядываться, понемногу учиться, держа в уме, что на учебу и приглядывание осталось немногим больше четверти часа Оказалось, что только у яростного минотавра да некоторых его соратников получается изводить мерзкую нежить. Изо всей тиронгийской армии этим высоким искусством овладел только граф да Унара да еще маркиз Гизонга.
   Огорчились.
   Сильно огорчились, но приняли решение организованно отступить. То есть сбежать с поля боя к драконьей бабушке. Как говорится, не до жиру, быть бы живу. Однако всех организованно отступавших в массовом порядке в самых разных направлениях, с разной скоростью и самыми разнообразными выкриками ждало жестокое разочарование: Бэхитехвальд, как выяснилось опытным путем, не имел привычки отпускать свои жертвы, бросая их на произвол судьбы. Он эту их судьбу уже спланировал и организовал, и никакие протесты и самые активные меры на него не действовали. И пусть он еще не полностью проявился в Ниакрохе, но прочно удерживал всех, кто попал в сферу его притяжения, как кровожадный кракен удерживает свою добычу.
   Правда, можно было относительно свободно перемещаться по полю. Вернее, бывшему полю, а нынешнему лабиринту извилистых улиц, которые сбегались у выхода в какой-то уму непостижимый тоннель, где метались по стенам всполохи света и тысячи жаждущих тварей нетерпеливо толкались, стремясь первыми попасть к пиршественному столу, коим они представляли себе обе армии.
   – Ну что с вами делать? – взял слово Такангор. – Бегайте от них – к нам. А мы пособим.
   Он окинул взглядом тоннель и толпы теней, ковыляющих в направлении черного замка, прорастающего сквозь кассарийскую крепость, и выдохнул:
   – Сколько же их! Это что, и ужина не предвидится?!
   – Ты их не перебьешь в одиночку, – сказал Думгар.
   – Я не один.
   – Когда станет горячо, кроме тебя, боюсь, никто не справится.
   Шерсть на загривке минотавра встала дыбом, глаза налились гранатовым пламенем. Он нетерпеливо переступил копытами и поудобнее перехватил топор.
   – Не поможет, – сказал Альгерс. И голос его дрогнул.
   – Это конец, – обреченно проговорил Юлейн, наблюдая за неиссякающим потоком потусторонних созданий.
   – Это только начало, – ухмыльнулся Такангор.
   Игра не закончена, пока она не закончена.
Йогги Бера
   – Капрал Мумеза в распоряжение вашего превосходительства явилась! – И во тьме нарисовалась старушечья хрупкая фигурка в шляпке набекрень. – Отряды стражей порядка под командованием главного бурмасингера Фафута к бою готовы. Равняйсь! Смир-на! Равнение на мою шляпу!
   – Рады стараться, вашество! – нестройно прогудели стражники.
   – Мадам! – восхитился доктор Дотт, галантно склоняясь к руке бравого капрала. – Как вам это удалось?
   – Ребята познакомились с… вальдом, потом с альтернативой, – смущенно пояснил Фафут, – мадам капрал обрисовала нам перспективы, которые она гарантирует в случае позорного и панического бегства. Ну и вот так все сразу окрылились и вдохновились верой в победу.
   Фафут подошел поближе к своему непосредственному начальству и тихо-тихо доложил:
   – Зверь, а не мадама. Вот это все, что сейчас на нас лезет, – он потыкал в сторону тоннеля, – это все цветочки по сравнению с этим божьим одуванчиком. И подручная у нее просто… у-ух! Зыркнет, и все, ноги отобрало, руки отобрало, зенки выпучишь, челюсть отвалишь, и поминай как звали.
   – Горгона, – пояснил мрачный граф.
   – Оно и правда, но как-то нехорошо так о даме отзываться. Невежливо. Хотя точь-в-точь как моя теща. Горгона и есть.
   – Что же плохого в том, чтобы верно определять род, из которого происходит упомянутая тобою дама. Насколько мне известно, в Виззле с незапамятных времен обитает Горгона.
   – Горгонида, – поправил Альгерс.
   – Прошу прощения, – сказал граф. – Горгона. Мессир Зелг, мне нужно сообщить вам нечто чрезвычайно важное.
   – Он здесь? – отозвался безмятежно герцог. – Да, спасибо, я знаю. И приблизительно догадываюсь почему. Мне вот князь все объяснил. Потом поговорим, господин…
   – Да Унара, – представил король. – Где мои манеры? Никого не познакомил.
   – После разберемся, – буркнул сердитый Иоффа, плавно перетекая обратно в оборотня. – Ох, и работенки же предвидится.
   Но тут случилось непредвиденное. То ли никто прежде о таком не слышал, да и откуда, собственно говоря? То ли Валтасей да Кассар не успел, не смог, не захотел либо по какой иной причине не поведал своим потомкам об этой особенности их подданных; то ли у его подданных такой именно особенности не обнаружилось. Но кто теперь разберет за давностью лет?
   Известно одно: когда одна из материализовавшихся теней подскочила к костеланге, выбрав себе жертву, события стали развиваться несколько иначе, чем предполагалось.
   Подвергшийся нападению скелет был настоящим красавцем и модником. Росту он был непомерного, так что носом упирался в плечо Такангору. Череп его был надраен, расписан премилыми рисуночками и добротно полакирован. Кости тоже оказались тщательно ухоженными; шикарный плащ был наброшен на костлявые плечи, вокруг талии был застегнут драгоценный браслет с премиленьким брелоком в виде черепа дракона. Его щит и меч, явно видавшие виды, тем не менее вызвали бы восхищение у любого оружейника.
   В общем, не скелет, а мечта, если вы склонны мечтать о скелетах.
   Когда кривое, немилосердно изогнутое существо, похожее на скрюченную обезьяну без кожи и с кровавыми впадинами вместо глаз, облепило его всеми шестью конечностями и с чавканьем и урчанием выпустило из тела какие-то короткие, активно шевелящиеся отростки, все инстинктивно отшатнулись.
   Только Такангор набычился и в ярости ринулся на помощь своему солдату.
   Он не успел сделать и двух шагов, когда тварь издала отчаянный вопль на таких обертонах, что у всех заныли зубы и заломило в затылке, будто в голову настырно протискивали холодный тупой кол. Она дернулась, пытаясь оторвать свои многочисленные щупальца, забилась в конвульсии. Если прежде ее цвет более всего соответствовал цвету сырого, гниющего мяса, то теперь она выглядела так, будто ее испепелило. Плоть посерела и стала осыпаться золой и пеплом, и процесс этот был неостановим. «Обезьяна» застонала, но стон вышел тихий, едва слышный. И истаяла так же, как и появилась в этом пространстве.
   – Ого! – сказал Юлейн.
   – А то нечего мне костюм паскудить, – вполголоса заметил скелет, брезгливо отряхивая плащ.
   – Он говорит! – закричал Зелг. – Сударь, вы говорите.
   – Всенепременно, мессир да Кассар. Как же нам не говорить? Небось живы, здоровы, голова на плечах. Отчего бы это вдруг и не говорить?
   Слухи о моей смерти сильно преувеличены.
Марк Твен
   – Но вы же не… – Зелг беспомощно обвел рукой безмолвные полки, выстроившиеся стройными рядами.
   – Само собой, – пожал плечами скелет. – Слова – серебро. Молчание – золото. У неразговорчивых меньше проблем, мессир. Да и супружница моя наставляла аккурат перед боем: «Увидишь, – говорит, – милорда, кланяйся и улыбайся, балбес. Да смотри лишнего не брякни. А то как откроешь рот, так глупость и сморозишь».
   – Ваша жена? – спросил потрясенный Юлейн.
   – А что же я монстр какой, чтобы не жениться? Ну а как восстал – и не зайти домой да с семьей не поздоровкаться? – развел руками скелет. – Мальцы мои уж такими красавцами вымахали, а женушка все так же хороша. Не изменилась совсем, только постарела. Хозяйство ведет справное. Я ей говорю, ты ж бы замуж вышла. А она мне: вдругорядь убеждаться в том, что все вы дураки непутевые, уволь, и одного раза с лихвой хватит. Да как зарыдает, как кинется мне на грудь, голубка моя. Любовь, судари мои. Вот и браслетик свой мне на счастье повесила. И в «Чистим-блистим» сводила. Что мы, говорит, хуже других? Желаю, говорит, чтобы ты предстал пред светлы очи господина да Кассара в наилучшем виде. Плащ погладила, носки заштопала, но носки я надевать не стал. Плакала. Дура баба, что с них возьмешь – хрупкий пол. Чуть что, сразу за ухват.
   – А сколько с тебя взяли в «Чистим-блистим», любезный?..
   – Нунамикус! – дрогнувшим голосом сказал скелет. – Нунамикус Пу, ваша милость. Не узнали?
   – Нунамикус! Ты? – обрадовался Думгар. – Прости, что не узнал, ты слегка изменился.
   – Имидж другой, – согласился скелет. – Но суть прежняя, ваша милость!
   – Ужасно рад тебя видеть и хочу познакомить с нашим новым главнокомандующим, – улыбнулся голем. И, обернувшись к Такангору, пояснил: – Потрясающая личность, милорд. Думаю, вы захотите пожать ему руку: основатель бара «Расторопные телеги» и автор таких признанных шедевров, как «Грезы ундины…», «Герб да Кассаров», «Бес в ребро», «Кобольды, в атаку!» ну и почти всей карты коктейлей. Долго перечислять. Ах, какие он платил налоги. Деньги из «Расторопных телег» просто текли рекой. Они и теперь текут, но тогда это была новая статья дохода. А какой патриот!
   Патриот – тот, кто готов пожертвовать для родины всем, если это не вредит его бизнесу.
   – Дай я тебя обниму, славный человек! – взревел минотавр, презрев условности, вытянувшиеся лица тиронгийских вельмож и прущую отовсюду бэхитехвальдскую нечисть. – Я тебя никогда не забуду.
   – А скажи-ка мне, любезный Нунамикус, как ты думаешь, какой налог прилично и уместно взимать с Денси? – И голем широким жестом обнял скелет за плечи, отводя его в сторонку.
   – Тут ведь вот какое дело, – донеслось до ушей маркиза Гизонги. – Ежели мессир Зелг собирается постоянно держать такое войско для защиты наших границ, то это будет дельце не менее прибыльное, нежели мои «Телеги». Ну а коли нас расформируют да распустят кого куда…
   – Понятно, понятно. А скажи мне еще вот что…
   – Феерия! – В восхищении маркиз прижал руку к сердцу. – Мессир Зелг, вы обладаете бесценным сокровищем. Ваш… Думгар…
   – Домоправитель.
   – Ваш домоправитель – финансовый гений.
   – Скупердяй и зануда, – наябедничал Дотт. – Рупеза к рупезе, рупеза к рупезе, и все в сундуки! В сундуки! Прошу, дай мне, сквалыга несчастная, пару сотен. Тут у нас открыли новый бордель «Тихий омут», девочки просто чудо. Одна другой прозрачнее, скромнее. Какие саваны, какие прически! А какие манеры!
   Все из приличных семей. Есть обезглавленные, есть покончившие с собой от несчастной любви. Так романтично. И многие прекрасно сохранились. Дай, говорю, сквалыга, на культурное мероприятие, а он ни в какую. Копит, копит, копит. Смотреть противно. Чернила выпьешь – посчитает, дам пригласишь на ужин – занесет в списочек. Все думаю, когда его уже земля обратно примет… – сердито бубнил призрак.
   И тут за спиной Думгара, что-то оживленно обсуждающего с ныне покойным господином Пу, выросла гигантская тень. Она закрыла собою полнеба и была вполне соизмерима с исполинским големом.
   – Ловец Душ, – прошептал Мадарьяга. – Думгар! Голос его осекся.
   – Думга-аар! – закричал доктор, кидаясь к другу и пытаясь заслонить его собой от надвигающейся громады. Но существо целеустремленно прошло сквозь него, наступая на того, кого он признал равным противником.
   Голем обернулся всем телом. Двигался он как несокрушимая огромная скала, каковой, в сущности, и являлся, и движения его были полны величия, но отнюдь не стремительны. Тот же, кого вампир назвал Ловцом Душ, был ловок, скор и даже на первый взгляд невероятно, фантастически силен.
   – Прочь! Отботлакшан сверт сенави!
   Голос Галеаса Окиралла, герцога да Кассар, катился по пространству Бэхитехвальда, заставляя его содрогаться от ужаса и корчиться в бессильном гневе. Рухнуло какое-то сооружение, похожее на поросшую мхом и лишайниками витую раковину, из которой торчали куцые толстые отростки гнойно-зеленого цвета. То, что обитало внутри этого хищного здания, вспыхнуло черным огнем, от одного вида которого тиронгийские вельможи выпучили глаза и разинули рты. В небе истошно завопила крылатая тварь.
   Ловец Душ пошатнулся, но устоял. Он оставил каменного исполина и обратил всю свою ярость на Зелга.
   О, то был страшный противник. Ни в одном детском кошмаре, ни в одном сне или бреду не мог вообразить себе герцог такой свирепой, неконтролируемой, жадной и смертоносной силы. Фигурой Ловец походил на голема – то же подобие человека, только гипертрофированное, усугубленное до невозможности, до предела восприятия. В отличие от Думгара, у твари не было и подобия шеи, и голова сидела на бугрящихся мускулами плечах. Багровый провал рта был открыт, и оттуда разъяренными змеями вылетали три языка-присоски. Глаза… Это были не совсем глаза, в привычном понимании. Две дыры, в которых извивались и копошились не то личинки, не то толстые черви отвратительного синюшного оттенка и которые тем не менее могли выразить всю ненависть Ловца к обитателям Ниакроха. Над ушами угрожающе торчали кривые, направленные вперед рога. За его плечами топорщились жесткие крылья, которые он сейчас распахивал, намереваясь, очевидно, взлететь, дабы атаковать нового врага сверху.
   Думгар, не мешкая, нанес ему сокрушительный удар по хребту. Удар такой силы мог бы обрушить крепостную башню, пробить ворота или, как мы наверняка знаем, раскрошить баллисту в щепки. Но Ловец даже не обернулся. Он взмыл вверх, наклонился всем корпусом вперед и устремился к некроманту, намереваясь… Один Тотис знает, что делает со своими жертвами Ловец Душ, когда приходит их час.
   Юлейн вскрикнул, граф да Унара занес над головой меч – и как жалко, нелепо смотрелся маленький человек на фоне необъятной твари. Такангор встал перед своим повелителем, намереваясь принять удар на себя; а Иоффа-оборотень оскалился и приготовился к прыжку. Неизвестно, смогли бы они уничтожить Ловца, но им и не дано было узнать этого.
   – Прочь! – негромко, но твердо повторил да Кассар, и с его пальцев сорвалась серебристая короткая молния, похожая на сверкающий дротик.
   Он вознесся в густое грязно-коричневое небо Бэхитехвальда, обогнал крылатую тень и встретился с Ловцом Душ на полпути между двумя клубящимися безднами. Ловец издал странный звук, хватаясь крючковатыми пальцами за поразившее его оружие, которое будто всосалось в его плоть. Спустя краткий миг, равный взмаху ресниц, тело твари стало раскалываться на куски, расходиться широкими трещинами, как земля во время извержения вулкана. И точно так же в этих трещинах стала видна сверкающая синим кровь – если у этого создания вообще могла быть кровь.
   На землю Ловец Душ рухнул бесформенной дымящейся грудой.
   – Господа, – сказал Зелг, обращаясь к своему кузену и его свите, – времени не осталось. Бэхитехвальд сейчас вступит в свои права, поэтому передайте вашим людям приказ держаться возле моих костланг. Пусть каждый найдет себе напарника и защитника среди скелетов. Милорд Такангор, мне будет нужна ваша помощь – защищайте мой тыл. У меня не будет возможности оглядываться назад. Господин Карлюза! Поднимайте всех, кого можете. Князь, оповестите тех рыцарей, которые находятся на левом фланге: пускай немедленно подтягиваются к центру. Зажигайте факелы, свечи, все, что горит.
   – Эти твари немного боятся огня, – подтвердил Мадарьяга.
   – Этого огня они испугаются всерьез, – сказал герцог. – Юлейн, станьте ближе, и вы, генерал, и вы, господа. Это наша война, но вы нас чрезвычайно обяжете, если облегчите нашу задачу беспрекословным исполнением моих указаний.
   – Слушаюсь, мессир! – рявкнул Галармон.
 
   В башне кассарийского замка, сидя у самого лучшего в мире глядельного выкрутаса, довольно потирал руки Узандаф Ламальва да Кассар. Старый некромант, чья неупокоенная душа жаждала освобождения, чувствовал, что сладкий сей миг близится.
   Там, на равнине Приют Мертвецов, во всполохах черного пламени, освещенная вспышками серебряных молний, возвышалась невероятная фигура человека в рогатом шлеме. Голем держал его опаленное черное знамя, минотавр прикрывал его спину. Стройные костеланги скелетов внимали каждому его движению и слову.
   В этом величественном и могущественном существе не было в сию минуту ничего от юного ученого Зелга.
   И Узандаф Ламальва наконец поверил, что Кассария склонится перед силой и властью того, кто рожден, дабы повелевать ею, и у кого вместо крови в жилах струится ее яд, – Галеаса Окираллы да Кассара.

Глава 15

   Поди разберись, с чего начинать, когда ты наблюдаешь за такой разношерстной компанией, где каждый по-своему любопытен и интересен.
   Вдумчивый читатель вправе спросить, где мы потеряли военного корреспондента Бургежу. Пытливый читатель, вероятнее всего, усомнится, что Галеас Генсен все это время сидел сложа руки и наблюдал за тем, как бесславно гибнут его воины. Человеколюбивый читатель поинтересуется, а не скрываем ли мы от него истинное число жертв. Женолюбивый – захочет узнать, где пропадает прекрасная Ианида. Опытный – совершенно справедливо заметит, что мы уделяем внимание мелочам, но так и не объяснили, с чего бы это вдруг бэхитехвальдские монстры подавились кассарийскими скелетами и откуда вдруг у Зелга прорезался талант к заклинаниям, и что в этой связи совершенно необязательно воспроизводить малозначительные диалоги, не несущие основной смысловой нагрузки. И только терпеливый читатель перевернет следующую страницу, сочувствуя летописцу и полагая, что тот рано или поздно не обманет его ожиданий.
   Да здравствует терпеливый читатель!
* * *
   – Кто он – этот Ловец Душ? – спросил Зелг у вампира, пользуясь минутой затишья.
   – Некто или нечто вроде меня, Такангора или Думгара. Генерал, если можно так выразиться. Я восхищаюсь тобой, Кассар. Уничтожить Ловца невозможно. Ты совершил чудо.
   От внимания Зелга не укрылось, что князь Мадарьяга впервые назвал его Кассаром, а не «малыш» или «мальчик мой». Он оценил эту перемену, но нельзя сказать, чтобы он ей обрадовался.
   – Ты понял, что произошло? Со скелетом?
   – Могу только предположить. Бэхитехвальд кормится чужими жизнями. Жизнь – бесценное сокровище, но ее можно отнять. А вот смерть отнять нельзя. Она навсегда остается с человеком. Если хочешь, смерть – это самый преданный пес и могучий защитник. Думаю, эта тварь просто захлебнулась силой смерти. Ибо сколько ее ни черпай, чашу сию не осушишь до дна.
   – Спасибо, князь.
   Зелг обвел взглядом видимое пространство. Его слегка удивило, что границы этого пространства существенно расширились за последние несколько минут. Будто, употребив заклинание, ни смысла, ни назначения которого он не ведал, он запустил некий сложный механизм, и теперь его тело и разум сами направляли его. Молодому герцогу казалось, что отступила усталость, настигшая его по окончании боя с тиронгийскими войсками и не отпускавшая ни на миг. Что выпрямилась спина и развернулись плечи, что меч будто бы удобнее устроился в ладони да и легче стал существенно. Что шлем больше не кажется чужим, а конь слушается поводьев и реагирует даже на прикосновение колен, чутко выполняя то, что от него требуется.
   Он лучше видел, острее слышал и – хотя вокруг царил Бэхитехвальд – чувствовал Кассарию, ее гнев, ярость и негодование. Он еще не знал, чего она ждет или чего ей не хватает, чтобы изгнать захватчика, но в том, что королевство мрака ей не по вкусу, он не сомневался. И уверенность эта вливала в него новые силы.