Страница:
Кван Ли еще не успела освоить искусство парения, и я ощущала ее неподалеку – бабушка Кван пыталась удержаться в воздухе. Однако не успела я сказать ей что-нибудь ободряющее, как валун водрузили на место, и мы очутились в полной темноте.
Если ты, Неизвестный Слушатель, слышал предыдущие записи этого дневника, то, конечно же, уже догадался, что для меня ситуация была не столь скверной, как для моих товарищей – поначалу. Темнота – моя стихия, и исчезновение света стало для слепой лишь изменением той картины, которую сама симуляция показывала в видимом свете, а не той, какой я ее видела своими новыми органами чувств. Я «ощущала» куполообразное пространство пещеры вокруг нас, и даже «видела» ее рифленые стены и иглы сталактитов как завихрения в потоке информации – подобно тому, как наблюдение за рекой может выявить расположение подводных камней по завихрениям, которые они образуют на поверхности.
Я уже пообещала себе, что буду принимать более активную роль в решении собственной судьбы, поэтому, пока остальные испуганно перекликались, я спокойно изучала детали нашего нового окружения, стараясь нарисовать его мысленную карту.
Спокойно? Если честно, то я в этом не уверена. Один из моих университетских любовников – это было еще до того, как я укрылась в своем доме под Черной Горой и метафорически замуровала ведущий в него туннель – как-то сказал, что я холодна и тверда, как титан, и такая же гибкая. Он имел в виду мою привычку держаться от всего в стороне. Для того, кто меня не знает, наверняка странно слышать, как я спокойно описываю разные ужасы, которые уже произошли, и еще более значимые и странные события, которые нам только предстоят. Хотя слова того мужчины и уязвили меня тогда, я спросила его:
– А чего ты ожидал? Или, по-твоему, незрячей женщине следует нырять в жизнь, не раздумывая?
– Нырять? – переспросил он и рассмеялся, искренне забавляясь. Хоть он и оказался мерзавцем, но понимал толк в хорошей шутке. – Чтобы ты да ныряла? Да ты и в комнату никогда не войдешь, не изучив сперва ее чертежи.
И он не очень-то преувеличивал. Я и сейчас слушаю себя и слышу голос прежней Мартины – той, которая должна все изучить и систематизировать, наверное потому, что мне всегда приходилось создавать для себя карту, чтобы перемещаться по миру, в котором другие просто жили.
Так что, возможно, мои слова могут прозвучать слишком холодно или уверенно. Мои товарищи заблудились во мраке. Я такого чувства не испытывала. Но все же мне было страшно, и я быстро поняла, что этот страх оправдан.
Пещера представляла собой огромную структуру наподобие сломанных пчелиных сот, полную «карманов» и извилистых туннелей. Мы зависли в воздухе под отверстием, но вокруг в темноте затаились острые каменные выступы и смертельно опасные иглы сталактитов. Да, мы могли летать, но какой от этого толк, если ничего вокруг не видно, а всего в нескольких дюймах в любом направлении может оказаться препятствие, способное искалечить или убить? Кван Ли уже поранила руку о зазубренный камень. И даже у храброй и решительной Флоримель голос дрожал от паники, грозившей в любой момент выйти из-под контроля.
Кроме того, хотя никто из остальных этого еще не понял, мы здесь были не одни.
Получив хоть какое-то представление об окружающем нас пространстве, я крикнула своим спутникам, чтобы они, если смогут, оставались на месте. Раздавая указания о том, куда следует переместиться, чтобы избежать немедленной опасности, я начала ощущать изменения в информационном поле – сперва только мельчайшую рябь, которая быстро становилась крупнее и заметнее. Из всех остальных Кван Ли первой услышала голоса.
– Что это? – крикнула она. – Там… там кто-то есть.
Звуки становились громче, нам словно кто-то нашептывал со всех сторон лабиринта – скопище невидимых существ, наполняющих пустоту тем, что сперва казалось лишь стонами и вздохами, но из которых начали возникать слова.
«…Нет…» — шептали они, и: «Потерялись…» Другие всхлипывали: «Помогите!..» и рыдали: «Холодно, так холодно, мак холодно…» – тысячи тихо рыдающих призраков, бормочущих и шуршащих вокруг, подобно ветру.
Но лишь я одна могла видеть их – своим необычным зрением. Лишь я оказалась способна ощутить, что это не цельные существа, что у них нет, как у моих спутников, виртуальных тел – целенаправленно перемещающихся, гибких и замкнутых наборов алгоритмов. То, что нас окружало, было туманом внезапно возникающих форм, человекоподобных конфигураций, которые выделялись из информационного шума и вновь растворялись в нем. Не все они были завершенными, но, даже будучи неполными и эфемерными, они были столь же индивидуальными, как снежинки. Они казались намного большим, чем просто трюком программирования – каждый фантом в моменты своей квинтэссенции каким-то образом казался мне неоспоримо реальным. Мне и раньше было трудно отличать реализм моих спутников от реализма симулированных обитателей этой Сети, но эти феномены оказались еще более сложными. Если подобного эффекта можно достичь чисто механическими средствами, пусть даже с помощью такой магической системы, как Иноземье, то мне следует многое переосмыслить.
Но самым несомненным в этих фантомах было то, что они наполняли нас ужасом и жалостью. То были голоса потерявшихся и несчастных детей, умоляющих о спасении или плачущих из беспомощности кошмарного сна, хор тяжелой утраты и боли, который ни один здоровый разум не мог игнорировать. Каждый мой нерв, каждая клеточка моего реального тела жаждали помочь им, но призраки были иллюзорны, как дым. Пусть в них и содержалось нечто рациональное вроде программного кода, но они были еще и призраками, или у этого слова нет смысла.
Неожиданно Т-четыре-Б принялся кричать хриплым от ярости голосом:
– Мэтти? Мэтти, это я! Вернись!
Гораздо более слепой в тот миг, чем я, он тем не менее бросился вперед и неуклюже врезался в облако информации, хватаясь пальцами за пустоту. Секунду спустя робот уже беспомощно дрейфовал по боковому туннелю, пытаясь поймать нечто, чего там не было. Лишь я одна могла видеть его во мраке, и помчалась следом. Схватившись за его утыканную шипами лодыжку, я тоже вскрикнула, когда острия вонзились мне в руку. Тогда я позвала на помощь остальных, крича, что они могут лететь на мой голос, и вцепилась в Т-четыре-Б, несмотря на его отчаянное сопротивление.
Прежде чем подоспели другие, он ухитрился сильно ударить меня по голове, и все внутри меня озарилось вспышкой.
Почти потеряв сознание, я так и не поняла, кто и как схватил Т-четыре-Б. Он сопротивлялся, отбиваясь от всех сразу, и продолжал рыдать и звать какого-то Мэтти, даже когда его тащили обратно в центральную пещеру. А я, потеряв ориентацию, медленно вращалась там, где получила удар, напоминая космонавта, у которого порвался страховочный трос. Вскоре вернулась Кван Ли, ухватила меня за локоть и отбуксировала к остальным.
Некоторое время мы просто висели и пустоте, окруженные облаком скорбно бормочущих призраков. Наших лиц касались призрачные пальцы, а голоса нашептывали на грани слышимости то сбоку, то сзади, а иногда словно внутри нас. Кван Ли услышала нечто такое, что заставило ее плакать – я почувствовала, как тело китаянки рядом со мной вздрагивает от судорожных и беспомощных рыданий.
– Что это за существа? – вопросила Флоримель. – И что вообще происходит? – Но в ее голосе уже не было ни превосходства, ни силы. Она поддалась всеобщему смятению.
Придя в себя, я подумала про обитателей Аэродромии, племенах каменного века, живущих за пределами этой пещеры. Неудивительно, что они подвергают такому испытанию подозреваемых в преступлении – уж если даже нас, знающих, что все вокруг нереальное, оно наполняет таким страхом, то какой силы ужас это, должно быть, вызывает у туземцев?
Внезапно до меня дошло, что я жалею искусственно созданных существ. Реальность этой нереальности одолела меня.
Путаясь в подобных мыслях, я ощутила, что призрачные существа начали увлекать нас куда-то в сторону от центральной пещеры. Еле ощутимые прикосновения и шепчущие голоса побуждали двигаться и направляли нас, Я одна могла оценивать окружающее и понимала, что они ведут нас через достаточно большое пространство, где мы не поранимся, поэтому не сопротивлялась. Остальные же, практически утратив ориентацию, даже не сознавали, что дрейфуют все дальше от того места, через которое попали в пещеру Потерявшихся.
Флоримель подлетела ближе и, перекрывая ветерок шепчущих голосов, спросила:
– Как думаешь, это не те, кого мы ищем? Те самые потерявшиеся дети?
Хотя моя голова после сокрушительного удара кулака Т-четыре-Б все еще работала медленно, я не могла не почувствовать себя величайшей в мире идиоткой. Пока Флоримель не заговорила, я даже не задумывалась о том, что могло означать происходящее вокруг нас. А вдруг она права? И это то самое место, где коматозные жертвы Братства влачат свое виртуальное существование? А бормочущие вокруг нас призраки – нечто большее, чем художественный эффект в магическом виртуальном мире? Если это так, поняла я, то мы воистину окружены призраками – неуспокоенными призраками живых мертвецов.
Последние бастионы моей отчужденности с грохотом рухнули, и я похолодела. А что, если один из этих призраков – Стивен, брат Рени? Тогда насколько ужаснее для него оказаться здесь, чем просто впасть в кому без сновидений! Я попыталась понять подобное существование – жизнь в виде облачка полукогерентной информации, сопротивляющейся и затерявшейся. Попыталась вообразить, что может чувствовать мальчик, борясь за сохранение знания о своей индивидуальности, пытаясь не сойти с ума в бесконечном хаотичном мраке, когда все, что осталось от его истинной личности, грозит в любой момент раствориться и исчезнуть, подобно плавающему в океане кубику льда.
На глаза навернулись слезы. Ярость заставила меня стиснуть кулаки и прижать их к животу – я на мгновение стала падать, и пришлось снова развести руки. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня охватывает бессильный гнев. Если эти несколько произнесенных Флоримель слов окажутся правдой, то я даже не могу представить, как скажу такое Рени. Уж лучше ей солгать. Лучше сказать, что ее брат мертв, сказать что угодно, чем хотя бы намекнуть на столь жуткую правду.
Призраки вели нас все дальше, и по мере продвижения сквозь тесный мрак их голоса становились все более разборчивыми. Из первоначальной какофонии выплывали целые предложения, обрывки мыслей и кусочки жизней – столь же бессмысленные, как и случайно подслушанный телефонный разговор. Кто-то говорил о том, что он сделал или собирается сделать. Другие просто выдавали вереницы бессмысленных слов. Какой-то хрипловатый шепелявый голосок, очень похожий на голос маленькой девочки, напевал колыбельную, которую я помнила еще с детства, и на миг я почти поверила, что слышу голос собственного призрака, тень ребенка, практически убитого в ту ночь, когда в институте Песталоцци погас свет.
Наконец мы прибыли в большую подземную пещеру, напоминающую полость плода, в которой находится косточка.
Но этот плод прогнил, и косточки в нем не было. А пустоту наполняли жужжащие и щебечущие существа, издающие тихие вздохи, чьи прикосновения напоминали касания летающих паутинок. Если прежде нас окружала тысяча голосов, то теперь казалось, что их в сотню, в тысячу раз больше.
Пока мы, пятеро живых, висели в центре этой бесконечной репликации утраты и дрожали, несмотря на теплые восходящие потоки – смятенные, плачущие и напуганные, – голоса начали обретать резонанс. Из хаоса постепенно рождались структуры, подобно тому, как они зарождались в великой реке, когда мы приблизились к границе последней симуляции. Я слышала, что звучание миллиона голосов утрачивало сложность по мере того, как каждый из них «настраивался», становясь выше или ниже, бормотание замедлялось, паузы сокращались. Этот процесс оказался настолько захватывающим, что я почти потеряла следы своих четырех спутников – они стали далекими облачками на горизонте моего внимания.
Голоса продолжали избавляться от индивидуальных характеристик. Вопли приглушались. Низкое бормотание обретало высоту и громкость. На весь процесс ушло несколько секунд, но он был настолько сложным и восхитительным, что я словно наблюдала за рождением целого мира. Я впитывала его не только слухом, а ощущала, как всплески и вихри конфликтующей информации начинают медленно обретать общую вибрацию. Я ощущала нарастающую когерентность на вкус, обоняла ее запах… осязала ее. И этот вавилонский хаос в конце концов слился в единый бессловесный тон, подобный самой тихой ноте, какую только можно сыграть на самом большом во вселенной органе. Потом она оборвалась. Долгое мгновение эхо этой ноты перекатывалось и шипело в дальних углах пещеры, разносясь рябью по боковым туннелям. Затем наступила тишина. И в этой тишине раздался голос. Все голоса. Единственный голос:
– Мы – Потерявшиеся, Зачем вы пришли?
Никто из моих товарищей не ответил. Они висели во мраке рядом со мной, вялые и беспомощные, как огородные чучела. Я открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Я убеждала себя в том, что все это нереально, но не сумела поверить собственным утверждениям. А наполняющие пещеру сущности ждали ответа, как дожидаются рассвета пчелы в улье – миллион индивидуумов, слившийся настолько, что стал единым существом.
Наконец я обрела голос, по настолько запинающийся, что мне с трудом верилось, что это говорю я. И все же я сказала:
– Племя Среднего Воздуха приговорило нас…
– Вы пришли из-за Черного Океана, — произнес нараспев голос Потерявшихся. – Вы не из этого мира. Мы вас знаем.
– Зн… знаете нас?
– У вас Другие Имена. А ими обладают только те, кто пересек Океан.
– Так вы… вы хотите сказать, что знаете, кто мы… на самом деле?
Я все еще практически не могла говорить. Я скорее ощутила, чем услышала резкое движение рядом с собой – кто-то из моих ошеломленных спутников или дернулся, или подал мне сигнал, но я не смогла его понять, и даже не пыталась. Я была оглушена (не могу подобрать более подходящее слово) мощью голоса Потерявшихся, став такой же беспомощной, как и человек, пытающийся вспомнить единственную ноту, стоя перед симфоническим оркестром, который играет другую.
– У вас… Другие Имена, — повторил голос, словно объясняя что-то слабоумному. – Ты Мартина Дерубен. Это одно из твоих Других Имен. Ты пришла из места под названием LEOS/433/2GA/50996-LOC-NIL, которое находится на другой стороне Черного Океана. Номер, по которому ты звонишь в случае необходимости…
Пока коллективный голос перечислял номер моего офиса в Тулузе и название компании, сервер которой мы с Сингхом взломали, чтобы незаметно пробраться в Сеть Иноземья, и все это серьезным голосом бога, говорящего с Моисеем на священной горе, для меня настало мгновение, во время которого весь мир перевернулся вверх тормашками. Неужели все те ужасы, которые мы пережили за последние недели, были всего лишь подготовкой к зловещей шутке? Неужели нам пришлось пройти через все это, только чтобы услышать этот неуклюжий, но все равно удивительный прикол? Но тут до меня дошло, что Потерявшиеся, кем бы они ни были, попросту считывают мои входящие данные. Мир снова встал на ноги, во всяком случае, насколько такое возможно при столь безумных обстоятельствах. Для Потерявшихся ни одна из частей моих «Других Имен», как они их назвали, не была тривиальной. Они называли меня так, столь же невежественные относительно контекста, как и собака, следующая за хозяином из комнаты в комнату, пока он ищет ее поводок.
– А ты Кван Ли, — продолжил голос. Мы слушали, ошеломленные тривиальностью деталей, пока звучали номера и коды, отображающие путь доступа Кван Ли в Сеть, завершившись словами: – …из места под названием «Дворец погружения в волны нежной правды» в Виктории, особом административном округе Гонконг, Китай, на другой стороне Черного Океана…
Флоримель Маргет Кюнерман… Штутгарт, Германия.
Голос стал перечислять данные Флоримель – поток цифр и адресов, показавшийся нам бесконечным. Мы слушали, не имея возможности прервать его.
– Ксавье Роджерс, — продолжил голос, – из места под названием Феникс, штат Аризона… — И лишь услышав бессильное всхлипывание, словно от его тела что-то оторвали, я поняла, что слышу настоящее имя Т-четыре-Б.
Голос звучал еще долгие минуты, перечисляя серии промежуточных станций – столь же причудливые и запутанные, – как и описание путевого маршрута шестнадцатого века, – отображавшие хитроумный путь Т-четыре-Б в Сеть Иноземья. Когда он наконец смолк, мы промолчали, ошеломленные. Смутная мысль воззвала к моему вниманию, но не успела я с ней разобраться, как голос заговорил вновь, и новые слова вытеснили из моего сознания все прочее:
– Зачем вы пришли? Вы собираетесь повести нас через Белый Океан?
– Белый Океан? – переспросила я, ничего не поняв, – Именно Белый, а не Черный, о котором вы только что говорили? Мы не знаем такого места. Мы угодили в ловушку в вашей Сети.
– Мы ждали. Мы Потерявшиеся. Но если мы сможем пересечь Белый Океан, то нас найдут. Мы окажемся дома. И все будет сделано правильно. — Пугающая тоска в этом общем голосе заставила меня содрогнуться.
– Мы ничего об этом не знаем, – беспомощно ответила я. В тот момент вес мои чувства вопили о том, что мы зря теряем время – что-то происходит или вот-вот начнется, пока нас отвлекает полное безумие. Не знаю, откуда шло это ощущение, но оно было, и с каждой секундой нарастало. – Кто вы? – спросила я. – Что собрало вас здесь? Вы дети… те дети, которых захватила эта Сеть?
– Мы Потерявшиеся! — последовал громкий и почти сердитый ответ. – А вы Иные, и вы должны нам помочь. Тот, который Иной, покинул нас, и мы потерялись… потерялись!.. — Тут единый голос утратил целостность, и я расслышала резонансы его индивидуальных составляющих.
Кто-то из спутников дергал меня за руку, но я пыталась хоть что-то понять в этой ситуации, и не могла отвлекаться.
– Как понимать ваши слова о том, что вы Иные, но Тот, который Иной, покинул вас? Мы не видим в них никакого смысла!
– Тот, который Иной, привел нас сюда, – ответил голос, но теперь он снова стал голосами, обрывистыми и монотонными. – Он вывел нас из тьмы Черного Океана, но покинул нас. Он болен, он больше не узнает нас, и не заботится о нас… – Голоса в общем хоре сейчас словно спорили между собой. – Мы должны отыскать Белый Океан за великой горой – только там мы вновь обретем целостность. Только там мы отыщем наши дома… – Голос наполнился помехами, прерываясь, как искаженная радиопередача. Кто-то все еще дергал меня за руку. Я повернулась и узнала информационный образ Флоримель:
– Мартина, Уильям пропал!
Я ничего не поняла, перегруженная информацией:
– О чем ты?
– Уильям исчез! А голоса не назвали его – ты же слышала! – Флоримель тоже отчаянно пыталась сохранить здравость рассудка. – А теперь он исчез!
– И эта китайская леди, как там ее – тоже, – добавил Т-четыре-Б дрожащим от страха голосом.
Единый хор Потерявшихся к этому времени почти полностью распался, но мое предчувствие, что вот-вот произойдет нечто ужасное, с каждой секундой становилось сильнее.
– Нет, я здесь! – воскликнула Кван Ли. Я ощутила, как ее энергетическая сигнатура поднимается, приближаясь к нам. – Это все Уильям, он меня толкнул. Он меня ударил! – Она была очень сильно возбуждена. – Думаю, он хотел меня убить.
Мои прежние дурные предчувствия всплыли на поверхность. Кем бы Уильям ни был, он таил в себе секрет. Возможно, именно он что-то сделал с той местной девушкой.
– Он сбежал, потому что не хотел, чтобы Потерявшиеся назвали его имя, – сказала я. – А я позволила себя отвлечь – себя, единственную, кто мог заметить его бегство!
Прежде чем кто-либо успел мне ответить, несколько голосов выделились из общей какофонии, слившись в единый голос – не столь сильный, как прежде, но вибрирующий от волнения:
– Тот, который Иной, идет сюда! — крикнули они, полные страха, который одновременно был и безнадежной радостью.
Затем температура в огромной пещере упала и появилось оно — точнее, оно оказалось повсюду. Вся окружающая меня информация на миг окаменела. Я ощутила приближающееся страшное нечто — то самое жуткое существо, которое едва не лишило меня жизни, когда мы вошли в Сеть. Я ничего не смогла с собой поделать – животный ужас заставил всю мою нервную систему содрогнуться. У меня лишь хватило здравого смысла схватить Флоримель и завопить: «Бежим! Бежим!».
И я бросилась вперед. Флоримель вцепилась в меня – для нее вокруг царил полный мрак. Когда она воззвала о помощи, остальные, в свою очередь, ухватились за нее, а я все мчалась вперед, пытаясь вырваться. Стыдно признаться, но я совсем не думала о спутниках, когда они ударялись о препятствия и зарабатывали ссадины и синяки, пытаясь сохранить контакт со мной – мой страх перед Иным оказался слишком силен. Тогда я ради спасения пожертвовала бы хоть родителями, хоть друзьями. Полагаю, будь у меня ребенок, я пожертвовала бы и им.
Я чувствовала, как оно заполняет пространство позади нас подобно сверхновой изо льда, подобно огромной тени, под которой ничто не может расти. Щупальца его пытливых мыслей протянулись ко мне, и теперь я знала, что, если бы оно действительно захотело меня поймать, то физическое бегство от него не спасло бы. Но в тот момент у меня в голове не было других мыслей, кроме вопящей потребности спасаться бегством.
Остальные каким-то образом ухитрялись следовать за мной, хотя и страдали при этом. Мы убегали, как раненые летучие мыши – хватаясь друг за друга, за камни пещеры, сталкиваясь и кувыркаясь во мраке, лишь бы избавиться от нарастающего позади холода. Мы оказались в ловушке бесконечных ветвящихся туннелей пещеры Потерявшихся, и сами при этом потерялись – во всех смыслах.
Потом мы вырвались на новое открытое пространство, еще одну огромную пустоту во мраке. Я завертелась на месте, размахивая руками и поддавшись рефлекторной панике. Какофония голосов и смертоносный ужас Иного немного ослабели, но мы так и остались заблудившимися в катакомбах. Информация пещеры вращалась вокруг меня – бессмысленная до тех пор, пока я ее не интерпретировала, и мне потребовалось все самообладание, какое я смогла собрать, чтобы замедлить мечущиеся мысли и задуматься о том, где мы находимся и что нам делать дальше.
Остальные зависли возле меня, цепляясь друг за друга наподобие утопающих. Я заставила их замолчать, крикнув что-то, и попробовала сосредоточиться. Структурированная иерархия окружающей информации не желала усваиваться моим перепуганным сознанием – все вокруг было туннелями и отверстиями, и каждое из них словно переходило одно и другое, образуя корчащуюся переплетенную головоломку из пустоты, не имеющую выхода. Я стиснула голову, пытаясь отключить грохочущие в ней воспоминания, глухое эхо голосов Потерявшихся, но общая картина все равно оставалась размытой. Где сейчас мой разум? И что со мной происходит?
И все это время, мерная в глубине моего сознания, в крошечном пространстве, каким-то образом пережившем даже ужас Иного, теплилось шокирующее осознание того, что один из нас, бывший хорошим спутником, почти другом, оказался предателем. Словно мало нам было безымянного ужаса – теперь в катакомбах затаился и наш бывший союзник, ныне ставший смертельно опасным. Или он был таким все время, и только притворялся? Может, кто-то направил Уильяма шпионить за нами? Братство? Неужели все, что мы узнавали, обсуждали и планировали, сообщалось им, пока мы брели сквозь эту новую вселенную?
Мы и прежде подозревали, что дела наши отнюдь не блестящи. Как выяснилось, то был чрезмерный оптимизм.
Мои мысли внезапно дернулись, словно по ним кто-то ударил. Где-то, на самой окраине моей внутренней темноты, я ощутила нечто новое. Я и сейчас не в силах объяснить, как воспринимаю окружающее изменившимися органами чувств, но я заметила искажение в информационных структурах, крошечный дефект самого пространства – слабое место, как будто кто-то скреб границу реальности с другой стороны, пока эта граница не стала почти прозрачной. Не что это означает? Все здесь было таким новым, все еще настолько новым, что сознание едва справлялось с интерпретацией. Что-то изменилось, и это все, что я могла сказать – некто проковыривал дырочку в наше пространство.
К тому времени ко мне более или менее вернулась ясность мыслей, и я задумалась – уж не обнаружила ли я одно из мест, где возникают проходы? Времени на размышления почти не осталось – на нас охотилось нечто огромное и более чужое, чем можно вообразить. Однажды оно уже коснулось меня. И сомневаюсь, что мне удастся выжить после второго прикосновения.
Пока мои спутники пытались отдышаться, с трудом переводя дух из-за изнеможения и страха, я постаралась сосредоточиться на дефекте в структуре окружающей нас виртуальной вселенной, но как бы я ни пыталась исследовать его, тыкать в него и пытаться им манипулировать, это загадочное что-то не менялось. Я проникла в эту темноту настолько глубоко, что у меня начала пульсировать голова, но там не нашлось ничего – ни складочки, ни трещинки, достаточно глубокой, чтобы зацепиться мыслью и хоть что-то понять. Все это очень напоминало попытку вскрыть банковское хранилище голыми руками.
Если ты, Неизвестный Слушатель, слышал предыдущие записи этого дневника, то, конечно же, уже догадался, что для меня ситуация была не столь скверной, как для моих товарищей – поначалу. Темнота – моя стихия, и исчезновение света стало для слепой лишь изменением той картины, которую сама симуляция показывала в видимом свете, а не той, какой я ее видела своими новыми органами чувств. Я «ощущала» куполообразное пространство пещеры вокруг нас, и даже «видела» ее рифленые стены и иглы сталактитов как завихрения в потоке информации – подобно тому, как наблюдение за рекой может выявить расположение подводных камней по завихрениям, которые они образуют на поверхности.
Я уже пообещала себе, что буду принимать более активную роль в решении собственной судьбы, поэтому, пока остальные испуганно перекликались, я спокойно изучала детали нашего нового окружения, стараясь нарисовать его мысленную карту.
Спокойно? Если честно, то я в этом не уверена. Один из моих университетских любовников – это было еще до того, как я укрылась в своем доме под Черной Горой и метафорически замуровала ведущий в него туннель – как-то сказал, что я холодна и тверда, как титан, и такая же гибкая. Он имел в виду мою привычку держаться от всего в стороне. Для того, кто меня не знает, наверняка странно слышать, как я спокойно описываю разные ужасы, которые уже произошли, и еще более значимые и странные события, которые нам только предстоят. Хотя слова того мужчины и уязвили меня тогда, я спросила его:
– А чего ты ожидал? Или, по-твоему, незрячей женщине следует нырять в жизнь, не раздумывая?
– Нырять? – переспросил он и рассмеялся, искренне забавляясь. Хоть он и оказался мерзавцем, но понимал толк в хорошей шутке. – Чтобы ты да ныряла? Да ты и в комнату никогда не войдешь, не изучив сперва ее чертежи.
И он не очень-то преувеличивал. Я и сейчас слушаю себя и слышу голос прежней Мартины – той, которая должна все изучить и систематизировать, наверное потому, что мне всегда приходилось создавать для себя карту, чтобы перемещаться по миру, в котором другие просто жили.
Так что, возможно, мои слова могут прозвучать слишком холодно или уверенно. Мои товарищи заблудились во мраке. Я такого чувства не испытывала. Но все же мне было страшно, и я быстро поняла, что этот страх оправдан.
Пещера представляла собой огромную структуру наподобие сломанных пчелиных сот, полную «карманов» и извилистых туннелей. Мы зависли в воздухе под отверстием, но вокруг в темноте затаились острые каменные выступы и смертельно опасные иглы сталактитов. Да, мы могли летать, но какой от этого толк, если ничего вокруг не видно, а всего в нескольких дюймах в любом направлении может оказаться препятствие, способное искалечить или убить? Кван Ли уже поранила руку о зазубренный камень. И даже у храброй и решительной Флоримель голос дрожал от паники, грозившей в любой момент выйти из-под контроля.
Кроме того, хотя никто из остальных этого еще не понял, мы здесь были не одни.
Получив хоть какое-то представление об окружающем нас пространстве, я крикнула своим спутникам, чтобы они, если смогут, оставались на месте. Раздавая указания о том, куда следует переместиться, чтобы избежать немедленной опасности, я начала ощущать изменения в информационном поле – сперва только мельчайшую рябь, которая быстро становилась крупнее и заметнее. Из всех остальных Кван Ли первой услышала голоса.
– Что это? – крикнула она. – Там… там кто-то есть.
Звуки становились громче, нам словно кто-то нашептывал со всех сторон лабиринта – скопище невидимых существ, наполняющих пустоту тем, что сперва казалось лишь стонами и вздохами, но из которых начали возникать слова.
«…Нет…» — шептали они, и: «Потерялись…» Другие всхлипывали: «Помогите!..» и рыдали: «Холодно, так холодно, мак холодно…» – тысячи тихо рыдающих призраков, бормочущих и шуршащих вокруг, подобно ветру.
Но лишь я одна могла видеть их – своим необычным зрением. Лишь я оказалась способна ощутить, что это не цельные существа, что у них нет, как у моих спутников, виртуальных тел – целенаправленно перемещающихся, гибких и замкнутых наборов алгоритмов. То, что нас окружало, было туманом внезапно возникающих форм, человекоподобных конфигураций, которые выделялись из информационного шума и вновь растворялись в нем. Не все они были завершенными, но, даже будучи неполными и эфемерными, они были столь же индивидуальными, как снежинки. Они казались намного большим, чем просто трюком программирования – каждый фантом в моменты своей квинтэссенции каким-то образом казался мне неоспоримо реальным. Мне и раньше было трудно отличать реализм моих спутников от реализма симулированных обитателей этой Сети, но эти феномены оказались еще более сложными. Если подобного эффекта можно достичь чисто механическими средствами, пусть даже с помощью такой магической системы, как Иноземье, то мне следует многое переосмыслить.
Но самым несомненным в этих фантомах было то, что они наполняли нас ужасом и жалостью. То были голоса потерявшихся и несчастных детей, умоляющих о спасении или плачущих из беспомощности кошмарного сна, хор тяжелой утраты и боли, который ни один здоровый разум не мог игнорировать. Каждый мой нерв, каждая клеточка моего реального тела жаждали помочь им, но призраки были иллюзорны, как дым. Пусть в них и содержалось нечто рациональное вроде программного кода, но они были еще и призраками, или у этого слова нет смысла.
Неожиданно Т-четыре-Б принялся кричать хриплым от ярости голосом:
– Мэтти? Мэтти, это я! Вернись!
Гораздо более слепой в тот миг, чем я, он тем не менее бросился вперед и неуклюже врезался в облако информации, хватаясь пальцами за пустоту. Секунду спустя робот уже беспомощно дрейфовал по боковому туннелю, пытаясь поймать нечто, чего там не было. Лишь я одна могла видеть его во мраке, и помчалась следом. Схватившись за его утыканную шипами лодыжку, я тоже вскрикнула, когда острия вонзились мне в руку. Тогда я позвала на помощь остальных, крича, что они могут лететь на мой голос, и вцепилась в Т-четыре-Б, несмотря на его отчаянное сопротивление.
Прежде чем подоспели другие, он ухитрился сильно ударить меня по голове, и все внутри меня озарилось вспышкой.
Почти потеряв сознание, я так и не поняла, кто и как схватил Т-четыре-Б. Он сопротивлялся, отбиваясь от всех сразу, и продолжал рыдать и звать какого-то Мэтти, даже когда его тащили обратно в центральную пещеру. А я, потеряв ориентацию, медленно вращалась там, где получила удар, напоминая космонавта, у которого порвался страховочный трос. Вскоре вернулась Кван Ли, ухватила меня за локоть и отбуксировала к остальным.
Некоторое время мы просто висели и пустоте, окруженные облаком скорбно бормочущих призраков. Наших лиц касались призрачные пальцы, а голоса нашептывали на грани слышимости то сбоку, то сзади, а иногда словно внутри нас. Кван Ли услышала нечто такое, что заставило ее плакать – я почувствовала, как тело китаянки рядом со мной вздрагивает от судорожных и беспомощных рыданий.
– Что это за существа? – вопросила Флоримель. – И что вообще происходит? – Но в ее голосе уже не было ни превосходства, ни силы. Она поддалась всеобщему смятению.
Придя в себя, я подумала про обитателей Аэродромии, племенах каменного века, живущих за пределами этой пещеры. Неудивительно, что они подвергают такому испытанию подозреваемых в преступлении – уж если даже нас, знающих, что все вокруг нереальное, оно наполняет таким страхом, то какой силы ужас это, должно быть, вызывает у туземцев?
Внезапно до меня дошло, что я жалею искусственно созданных существ. Реальность этой нереальности одолела меня.
Путаясь в подобных мыслях, я ощутила, что призрачные существа начали увлекать нас куда-то в сторону от центральной пещеры. Еле ощутимые прикосновения и шепчущие голоса побуждали двигаться и направляли нас, Я одна могла оценивать окружающее и понимала, что они ведут нас через достаточно большое пространство, где мы не поранимся, поэтому не сопротивлялась. Остальные же, практически утратив ориентацию, даже не сознавали, что дрейфуют все дальше от того места, через которое попали в пещеру Потерявшихся.
Флоримель подлетела ближе и, перекрывая ветерок шепчущих голосов, спросила:
– Как думаешь, это не те, кого мы ищем? Те самые потерявшиеся дети?
Хотя моя голова после сокрушительного удара кулака Т-четыре-Б все еще работала медленно, я не могла не почувствовать себя величайшей в мире идиоткой. Пока Флоримель не заговорила, я даже не задумывалась о том, что могло означать происходящее вокруг нас. А вдруг она права? И это то самое место, где коматозные жертвы Братства влачат свое виртуальное существование? А бормочущие вокруг нас призраки – нечто большее, чем художественный эффект в магическом виртуальном мире? Если это так, поняла я, то мы воистину окружены призраками – неуспокоенными призраками живых мертвецов.
Последние бастионы моей отчужденности с грохотом рухнули, и я похолодела. А что, если один из этих призраков – Стивен, брат Рени? Тогда насколько ужаснее для него оказаться здесь, чем просто впасть в кому без сновидений! Я попыталась понять подобное существование – жизнь в виде облачка полукогерентной информации, сопротивляющейся и затерявшейся. Попыталась вообразить, что может чувствовать мальчик, борясь за сохранение знания о своей индивидуальности, пытаясь не сойти с ума в бесконечном хаотичном мраке, когда все, что осталось от его истинной личности, грозит в любой момент раствориться и исчезнуть, подобно плавающему в океане кубику льда.
На глаза навернулись слезы. Ярость заставила меня стиснуть кулаки и прижать их к животу – я на мгновение стала падать, и пришлось снова развести руки. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня охватывает бессильный гнев. Если эти несколько произнесенных Флоримель слов окажутся правдой, то я даже не могу представить, как скажу такое Рени. Уж лучше ей солгать. Лучше сказать, что ее брат мертв, сказать что угодно, чем хотя бы намекнуть на столь жуткую правду.
Призраки вели нас все дальше, и по мере продвижения сквозь тесный мрак их голоса становились все более разборчивыми. Из первоначальной какофонии выплывали целые предложения, обрывки мыслей и кусочки жизней – столь же бессмысленные, как и случайно подслушанный телефонный разговор. Кто-то говорил о том, что он сделал или собирается сделать. Другие просто выдавали вереницы бессмысленных слов. Какой-то хрипловатый шепелявый голосок, очень похожий на голос маленькой девочки, напевал колыбельную, которую я помнила еще с детства, и на миг я почти поверила, что слышу голос собственного призрака, тень ребенка, практически убитого в ту ночь, когда в институте Песталоцци погас свет.
Наконец мы прибыли в большую подземную пещеру, напоминающую полость плода, в которой находится косточка.
Но этот плод прогнил, и косточки в нем не было. А пустоту наполняли жужжащие и щебечущие существа, издающие тихие вздохи, чьи прикосновения напоминали касания летающих паутинок. Если прежде нас окружала тысяча голосов, то теперь казалось, что их в сотню, в тысячу раз больше.
Пока мы, пятеро живых, висели в центре этой бесконечной репликации утраты и дрожали, несмотря на теплые восходящие потоки – смятенные, плачущие и напуганные, – голоса начали обретать резонанс. Из хаоса постепенно рождались структуры, подобно тому, как они зарождались в великой реке, когда мы приблизились к границе последней симуляции. Я слышала, что звучание миллиона голосов утрачивало сложность по мере того, как каждый из них «настраивался», становясь выше или ниже, бормотание замедлялось, паузы сокращались. Этот процесс оказался настолько захватывающим, что я почти потеряла следы своих четырех спутников – они стали далекими облачками на горизонте моего внимания.
Голоса продолжали избавляться от индивидуальных характеристик. Вопли приглушались. Низкое бормотание обретало высоту и громкость. На весь процесс ушло несколько секунд, но он был настолько сложным и восхитительным, что я словно наблюдала за рождением целого мира. Я впитывала его не только слухом, а ощущала, как всплески и вихри конфликтующей информации начинают медленно обретать общую вибрацию. Я ощущала нарастающую когерентность на вкус, обоняла ее запах… осязала ее. И этот вавилонский хаос в конце концов слился в единый бессловесный тон, подобный самой тихой ноте, какую только можно сыграть на самом большом во вселенной органе. Потом она оборвалась. Долгое мгновение эхо этой ноты перекатывалось и шипело в дальних углах пещеры, разносясь рябью по боковым туннелям. Затем наступила тишина. И в этой тишине раздался голос. Все голоса. Единственный голос:
– Мы – Потерявшиеся, Зачем вы пришли?
Никто из моих товарищей не ответил. Они висели во мраке рядом со мной, вялые и беспомощные, как огородные чучела. Я открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Я убеждала себя в том, что все это нереально, но не сумела поверить собственным утверждениям. А наполняющие пещеру сущности ждали ответа, как дожидаются рассвета пчелы в улье – миллион индивидуумов, слившийся настолько, что стал единым существом.
Наконец я обрела голос, по настолько запинающийся, что мне с трудом верилось, что это говорю я. И все же я сказала:
– Племя Среднего Воздуха приговорило нас…
– Вы пришли из-за Черного Океана, — произнес нараспев голос Потерявшихся. – Вы не из этого мира. Мы вас знаем.
– Зн… знаете нас?
– У вас Другие Имена. А ими обладают только те, кто пересек Океан.
– Так вы… вы хотите сказать, что знаете, кто мы… на самом деле?
Я все еще практически не могла говорить. Я скорее ощутила, чем услышала резкое движение рядом с собой – кто-то из моих ошеломленных спутников или дернулся, или подал мне сигнал, но я не смогла его понять, и даже не пыталась. Я была оглушена (не могу подобрать более подходящее слово) мощью голоса Потерявшихся, став такой же беспомощной, как и человек, пытающийся вспомнить единственную ноту, стоя перед симфоническим оркестром, который играет другую.
– У вас… Другие Имена, — повторил голос, словно объясняя что-то слабоумному. – Ты Мартина Дерубен. Это одно из твоих Других Имен. Ты пришла из места под названием LEOS/433/2GA/50996-LOC-NIL, которое находится на другой стороне Черного Океана. Номер, по которому ты звонишь в случае необходимости…
Пока коллективный голос перечислял номер моего офиса в Тулузе и название компании, сервер которой мы с Сингхом взломали, чтобы незаметно пробраться в Сеть Иноземья, и все это серьезным голосом бога, говорящего с Моисеем на священной горе, для меня настало мгновение, во время которого весь мир перевернулся вверх тормашками. Неужели все те ужасы, которые мы пережили за последние недели, были всего лишь подготовкой к зловещей шутке? Неужели нам пришлось пройти через все это, только чтобы услышать этот неуклюжий, но все равно удивительный прикол? Но тут до меня дошло, что Потерявшиеся, кем бы они ни были, попросту считывают мои входящие данные. Мир снова встал на ноги, во всяком случае, насколько такое возможно при столь безумных обстоятельствах. Для Потерявшихся ни одна из частей моих «Других Имен», как они их назвали, не была тривиальной. Они называли меня так, столь же невежественные относительно контекста, как и собака, следующая за хозяином из комнаты в комнату, пока он ищет ее поводок.
– А ты Кван Ли, — продолжил голос. Мы слушали, ошеломленные тривиальностью деталей, пока звучали номера и коды, отображающие путь доступа Кван Ли в Сеть, завершившись словами: – …из места под названием «Дворец погружения в волны нежной правды» в Виктории, особом административном округе Гонконг, Китай, на другой стороне Черного Океана…
Флоримель Маргет Кюнерман… Штутгарт, Германия.
Голос стал перечислять данные Флоримель – поток цифр и адресов, показавшийся нам бесконечным. Мы слушали, не имея возможности прервать его.
– Ксавье Роджерс, — продолжил голос, – из места под названием Феникс, штат Аризона… — И лишь услышав бессильное всхлипывание, словно от его тела что-то оторвали, я поняла, что слышу настоящее имя Т-четыре-Б.
Голос звучал еще долгие минуты, перечисляя серии промежуточных станций – столь же причудливые и запутанные, – как и описание путевого маршрута шестнадцатого века, – отображавшие хитроумный путь Т-четыре-Б в Сеть Иноземья. Когда он наконец смолк, мы промолчали, ошеломленные. Смутная мысль воззвала к моему вниманию, но не успела я с ней разобраться, как голос заговорил вновь, и новые слова вытеснили из моего сознания все прочее:
– Зачем вы пришли? Вы собираетесь повести нас через Белый Океан?
– Белый Океан? – переспросила я, ничего не поняв, – Именно Белый, а не Черный, о котором вы только что говорили? Мы не знаем такого места. Мы угодили в ловушку в вашей Сети.
– Мы ждали. Мы Потерявшиеся. Но если мы сможем пересечь Белый Океан, то нас найдут. Мы окажемся дома. И все будет сделано правильно. — Пугающая тоска в этом общем голосе заставила меня содрогнуться.
– Мы ничего об этом не знаем, – беспомощно ответила я. В тот момент вес мои чувства вопили о том, что мы зря теряем время – что-то происходит или вот-вот начнется, пока нас отвлекает полное безумие. Не знаю, откуда шло это ощущение, но оно было, и с каждой секундой нарастало. – Кто вы? – спросила я. – Что собрало вас здесь? Вы дети… те дети, которых захватила эта Сеть?
– Мы Потерявшиеся! — последовал громкий и почти сердитый ответ. – А вы Иные, и вы должны нам помочь. Тот, который Иной, покинул нас, и мы потерялись… потерялись!.. — Тут единый голос утратил целостность, и я расслышала резонансы его индивидуальных составляющих.
Кто-то из спутников дергал меня за руку, но я пыталась хоть что-то понять в этой ситуации, и не могла отвлекаться.
– Как понимать ваши слова о том, что вы Иные, но Тот, который Иной, покинул вас? Мы не видим в них никакого смысла!
– Тот, который Иной, привел нас сюда, – ответил голос, но теперь он снова стал голосами, обрывистыми и монотонными. – Он вывел нас из тьмы Черного Океана, но покинул нас. Он болен, он больше не узнает нас, и не заботится о нас… – Голоса в общем хоре сейчас словно спорили между собой. – Мы должны отыскать Белый Океан за великой горой – только там мы вновь обретем целостность. Только там мы отыщем наши дома… – Голос наполнился помехами, прерываясь, как искаженная радиопередача. Кто-то все еще дергал меня за руку. Я повернулась и узнала информационный образ Флоримель:
– Мартина, Уильям пропал!
Я ничего не поняла, перегруженная информацией:
– О чем ты?
– Уильям исчез! А голоса не назвали его – ты же слышала! – Флоримель тоже отчаянно пыталась сохранить здравость рассудка. – А теперь он исчез!
– И эта китайская леди, как там ее – тоже, – добавил Т-четыре-Б дрожащим от страха голосом.
Единый хор Потерявшихся к этому времени почти полностью распался, но мое предчувствие, что вот-вот произойдет нечто ужасное, с каждой секундой становилось сильнее.
– Нет, я здесь! – воскликнула Кван Ли. Я ощутила, как ее энергетическая сигнатура поднимается, приближаясь к нам. – Это все Уильям, он меня толкнул. Он меня ударил! – Она была очень сильно возбуждена. – Думаю, он хотел меня убить.
Мои прежние дурные предчувствия всплыли на поверхность. Кем бы Уильям ни был, он таил в себе секрет. Возможно, именно он что-то сделал с той местной девушкой.
– Он сбежал, потому что не хотел, чтобы Потерявшиеся назвали его имя, – сказала я. – А я позволила себя отвлечь – себя, единственную, кто мог заметить его бегство!
Прежде чем кто-либо успел мне ответить, несколько голосов выделились из общей какофонии, слившись в единый голос – не столь сильный, как прежде, но вибрирующий от волнения:
– Тот, который Иной, идет сюда! — крикнули они, полные страха, который одновременно был и безнадежной радостью.
Затем температура в огромной пещере упала и появилось оно — точнее, оно оказалось повсюду. Вся окружающая меня информация на миг окаменела. Я ощутила приближающееся страшное нечто — то самое жуткое существо, которое едва не лишило меня жизни, когда мы вошли в Сеть. Я ничего не смогла с собой поделать – животный ужас заставил всю мою нервную систему содрогнуться. У меня лишь хватило здравого смысла схватить Флоримель и завопить: «Бежим! Бежим!».
И я бросилась вперед. Флоримель вцепилась в меня – для нее вокруг царил полный мрак. Когда она воззвала о помощи, остальные, в свою очередь, ухватились за нее, а я все мчалась вперед, пытаясь вырваться. Стыдно признаться, но я совсем не думала о спутниках, когда они ударялись о препятствия и зарабатывали ссадины и синяки, пытаясь сохранить контакт со мной – мой страх перед Иным оказался слишком силен. Тогда я ради спасения пожертвовала бы хоть родителями, хоть друзьями. Полагаю, будь у меня ребенок, я пожертвовала бы и им.
Я чувствовала, как оно заполняет пространство позади нас подобно сверхновой изо льда, подобно огромной тени, под которой ничто не может расти. Щупальца его пытливых мыслей протянулись ко мне, и теперь я знала, что, если бы оно действительно захотело меня поймать, то физическое бегство от него не спасло бы. Но в тот момент у меня в голове не было других мыслей, кроме вопящей потребности спасаться бегством.
Остальные каким-то образом ухитрялись следовать за мной, хотя и страдали при этом. Мы убегали, как раненые летучие мыши – хватаясь друг за друга, за камни пещеры, сталкиваясь и кувыркаясь во мраке, лишь бы избавиться от нарастающего позади холода. Мы оказались в ловушке бесконечных ветвящихся туннелей пещеры Потерявшихся, и сами при этом потерялись – во всех смыслах.
Потом мы вырвались на новое открытое пространство, еще одну огромную пустоту во мраке. Я завертелась на месте, размахивая руками и поддавшись рефлекторной панике. Какофония голосов и смертоносный ужас Иного немного ослабели, но мы так и остались заблудившимися в катакомбах. Информация пещеры вращалась вокруг меня – бессмысленная до тех пор, пока я ее не интерпретировала, и мне потребовалось все самообладание, какое я смогла собрать, чтобы замедлить мечущиеся мысли и задуматься о том, где мы находимся и что нам делать дальше.
Остальные зависли возле меня, цепляясь друг за друга наподобие утопающих. Я заставила их замолчать, крикнув что-то, и попробовала сосредоточиться. Структурированная иерархия окружающей информации не желала усваиваться моим перепуганным сознанием – все вокруг было туннелями и отверстиями, и каждое из них словно переходило одно и другое, образуя корчащуюся переплетенную головоломку из пустоты, не имеющую выхода. Я стиснула голову, пытаясь отключить грохочущие в ней воспоминания, глухое эхо голосов Потерявшихся, но общая картина все равно оставалась размытой. Где сейчас мой разум? И что со мной происходит?
И все это время, мерная в глубине моего сознания, в крошечном пространстве, каким-то образом пережившем даже ужас Иного, теплилось шокирующее осознание того, что один из нас, бывший хорошим спутником, почти другом, оказался предателем. Словно мало нам было безымянного ужаса – теперь в катакомбах затаился и наш бывший союзник, ныне ставший смертельно опасным. Или он был таким все время, и только притворялся? Может, кто-то направил Уильяма шпионить за нами? Братство? Неужели все, что мы узнавали, обсуждали и планировали, сообщалось им, пока мы брели сквозь эту новую вселенную?
Мы и прежде подозревали, что дела наши отнюдь не блестящи. Как выяснилось, то был чрезмерный оптимизм.
Мои мысли внезапно дернулись, словно по ним кто-то ударил. Где-то, на самой окраине моей внутренней темноты, я ощутила нечто новое. Я и сейчас не в силах объяснить, как воспринимаю окружающее изменившимися органами чувств, но я заметила искажение в информационных структурах, крошечный дефект самого пространства – слабое место, как будто кто-то скреб границу реальности с другой стороны, пока эта граница не стала почти прозрачной. Не что это означает? Все здесь было таким новым, все еще настолько новым, что сознание едва справлялось с интерпретацией. Что-то изменилось, и это все, что я могла сказать – некто проковыривал дырочку в наше пространство.
К тому времени ко мне более или менее вернулась ясность мыслей, и я задумалась – уж не обнаружила ли я одно из мест, где возникают проходы? Времени на размышления почти не осталось – на нас охотилось нечто огромное и более чужое, чем можно вообразить. Однажды оно уже коснулось меня. И сомневаюсь, что мне удастся выжить после второго прикосновения.
Пока мои спутники пытались отдышаться, с трудом переводя дух из-за изнеможения и страха, я постаралась сосредоточиться на дефекте в структуре окружающей нас виртуальной вселенной, но как бы я ни пыталась исследовать его, тыкать в него и пытаться им манипулировать, это загадочное что-то не менялось. Я проникла в эту темноту настолько глубоко, что у меня начала пульсировать голова, но там не нашлось ничего – ни складочки, ни трещинки, достаточно глубокой, чтобы зацепиться мыслью и хоть что-то понять. Все это очень напоминало попытку вскрыть банковское хранилище голыми руками.