Потом их глаза встретились. Она удерживала его, крепко обвивая руками. До тех пор, пока в его глазах не появилась темная пустота.
— Мэри!
Ее имя. Единственное слово, которое он произнес.
Они лежали рядом, но не касаясь друг друга, на почти бесценном восточном ковре Джимми Ли.
— Сегодня утром ты, должно быть, очень сильно хочешь чего-то от меня, — негромко проговорил он.
— Это почему же? Потому, что я посмела подарить тебе несколько минут радости?
Ли смотрел в потолок.
— Скажи мне, чего ты хочешь.
— Знаешь, ты можешь иногда быть по-настоящему злым.
— Извини. Это потому, что мне не нравится, когда мной играют.
— Ключ все время оставался в двери. Тебе стоило только подойти, повернуть его и удалиться.
— Тем хуже. — Он повернул голову и посмотрел на нее. — Но это уже моя проблема, а не твоя. Итак, скажи, пожалуйста, что я могу для тебя сделать.
Ей понадобилась минута передышки. Потом она сказала:
— Нужны два чистых паспорта, водительские права тоже для двоих и пара кредитных карточек на крупную сумму.
— Для кого?
— Для меня и еще для одного человека, которого ты не знаешь.
— Мужчина?
— Да.
Ли приподнялся и сел.
— Ты хочешь уехать из страны вместе с ним?
— Это не то, что ты думаешь. За нами идет охота.
— Насколько серьезно?
— Очень.
— Ты хотела бы рассказать мне об этом?
— Лучше не рассказывать. — Она почти видела, как роятся догадки у него в голове. Джимми Ли кивнул:
— Конечно. Я вспомнил. Ты просила личный телефон министра юстиции.
Мэри Янг молчала. Ей вдруг стало холодно, она поднялась с ковра и начала одеваться. Ли отрешенно глядел на нее, погруженный в собственные размышления. Наконец он заговорил:
— Тебе не нужно бежать. Я могу защитить тебя.
— Не от этого. Слишком много обломков.
— Я сумею восстановить сломанное.
— Боже, как я люблю твою самонадеянность, — вздохнула она.
— Я предпочел бы, чтобы ты любила меня.
— Я и люблю. — Она натянула блузку. — На свой манер.
— Так брось все эти глупости и выходи за меня замуж.
Мэри засмеялась:
— Замуж? Я просто не могу понять некоторые твои побуждения. Твое чувство несвоевременно. Твой разум отстал на сотню лет.
Он только поднял на нее глаза.
— Ах, Джимми. Если бы я вышла за тебя замуж, я в конце концов возненавидела бы тебя. А ты — меня.
— Мне хотелось бы рискнуть.
— А мне нет. Через месяц я была бы вся в синяках. Мы потеряли бы то немногое, что у нас есть.
Он все еще сидел на полу, а она, застегивая пуговицы на блузке, изучала его внимательным взглядом.
— И ты еще рассуждаешь о глупостях, — продолжала Мэри. — Ты можешь обладать мной, когда хочешь, но вместо этого только трогаешь меня. Носишься с этой чепухой насчет брака, словно девственница со своей чистотой.
Джимми сидел все так же молча.
— Ну объясни же хоть это, мужчина.
— Я не могу, — ответил он. — Я знаю только, что хочу от тебя большего, чем еще один кусок красивой плоти. Таких я мог бы получить хоть тысячу. Они заполняют улицы. От тебя я хочу другого, чего не могу найти и получить больше нигде.
— Что же такое особенное ты хотел бы получить от меня?
— Ты и в самом деле не понимаешь?
Мэри покачала головой.
— Глубокое участие сердца, — сказал Джимми Ли. — Только оно помогает пренебречь чисто плотским наслаждением, но исцеляет себя в иных соприкосновениях.
В глазах у Мэри вспыхнула насмешка.
— Значит ли это, что я использую секс не только для того, чтобы получить желаемое, но и для большего?
— Именно так.
— И это тебя привлекает?
— Не могу выразить, насколько сильно.
— Отлично. Я за то и за другое.
Мэри натянула юбку и взяла с кресла свою сумочку.
— Ну а как насчет того, о чем я просила? Ты намерен мне помочь или как?
— Разве я когда-нибудь тебе отказывал?
— Я это ценю.
Она достала из сумочки конверт и отдала его Ли. В конверте лежали сделанные ранним утром сегодня фотографии ее и Джьянни Гарецки в полном гриме.
— Они тебе понадобятся, — сказала она.
Джимми Ли глянул на снимок Джьянни — седые волосы, усы, очки в роговой оправе.
— Это мужчина, с которым ты собираешься бежать от меня?
— Я бы не стала формулировать это именно так.
— Как он выглядит в действительности?
— Чисто выбритый, без седых волос и без очков, примерно на двадцать лет моложе, чем на этой фотографии.
— Кто он?
Мэри покачала головой.
— Что же вы вдвоем натворили?
Она запнулась, потом пожала плечами:
— Между нами говоря, по нашей вине бесследно исчезли пять агентов ФБР.
Джимми широко раскрыл глаза:
— Только пять?
— Прошу тебя, не надо больше вопросов.
Джимми разглядывал фотографию Мэри. В кучерявом парике, который она сняла, едва вошла в лифт Джимми.
— Этот снимок тебя не украшает.
— Он сделан не с этой целью.
Ли поднялся с пола, выпрямился во весь рост рядом с Мэри Чан Янг и расправил свой длинный шелковый халат.
— Я что-то не пойму всю эту историю, — сказал он.
— Этого и не требуется.
— За десять с лишним лет я имел дело с операциями примерно на миллиард долларов, — продолжал Ли. — Большинство из них так или иначе противоречит федеральным законам. Но ни один правительственный агент при этом ни капельки не пострадал.
— И чего бы ты хотел? Медаль за хорошее руководство?
— Я всего лишь хотел бы узнать, почему ты и твой друг вынуждены были избавиться от пяти агентов? — Джимми щелкнул пальцами. — Только и всего.
Мэри глубоко вздохнула:
— Все очень просто. В противном случае они избавились бы от нас. Такой выбор стоял перед нами. И больше я не хочу говорить об этом ни слова.
Она получила документы и кредитные карточки от Джимми Ли назавтра днем. Все было исполнено в совершенстве.
Его прощальный поцелуй напоминал, как всегда, прикосновение птичьего перышка.
По дороге в отель Мэри Янг остановилась возле телефона-автомата и вторично позвонила в Вашингтон по номеру личного секретаря Дарнинга.
— Офис министра юстиции Дарнинга, — отозвалась секретарша. — У телефона мисс Беркли.
— Хэлло, мисс Беркли. Мы с вами уже говорили однажды. Будьте любезны сообщить министру, что звонит друг Витторио. Если мистер Дарнинг не подойдет к телефону через тридцать секунд, я повешу трубку.
На этот раз Генри Дарнинг отозвался через семнадцать секунд:
— Мисс Янг?
— Небольшое дополнение, мистер Дарнинг. Мы близки к цели, так что излагаю суть. Ровно миллион должен быть переведен на счет в швейцарском банке, когда у меня будет информация. Вы все еще заинтересованы? Пожалуйста, только “да” или “нет”.
— Да. — Ответ прозвучал немедленно и без запинки.
— Вы скоро обо мне услышите, — сказала Мэри и повесила трубку.
Всего пятьдесят шесть секунд, подумала она. Лучше, чем в первый раз. Она была уверена, что слышит биение собственной крови. Похожее на трепет крыльев.
Поздно вечером у себя в кабинете Генри Дарнинг ощущал, как терзают его два звонка Мэри Чан Янг, — словно сразу две язвы желудка, требующие немедленного успокоения.
Откуда она узнала, что он в этом замешан? И если узнала она, то кто еще в курсе дела?
Быть может, он совершил ошибку, сказав ей, что заинтересован в деле? Ведь это равносильно признанию, что он заинтересован в охоте на Витторио Батталью со всеми ее смертельно опасными подспудными течениями.
Это вынудило его задуматься о самой Мэри Янг. Кто она, в сущности, такая?
Заново просмотрев краткую объективку ФБР, он пришел к выводу, что она до нелепости поверхностна и даже лжива. Звонок Брайану Уэйну в поисках более точной и подробной информации дал ему совершенно иное представление об этой женщине.
Прежде всего она не была изысканной девицей из Гонконга, отпрыском богатой элитарной семьи.
Напротив, все, что относилось к ней, даже воздух, которым она дышала, уводило Дарнинга в мир скверны, в мир, отравленный духом бесчисленных смертей.
Мэри Янг родилась в Сайгоне у родителей-китайцев и в одно мгновение стала сиротой, когда во время бегства от кровавого пира смерти во Вьетнаме перегруженная людьми дырявая и ржавая посудина пошла ко дну. Потом Мэри переходила из приюта в приют, пока в конце концов не затерялась где-то в кишащих тараканами и крысами узких переулках, в мире уличных банд, таком безумном и жестоком, что само его существование, казалось, должно было опрокинуть неписаный закон выживания. Мэри не выходила замуж, но в мужчинах у нее недостатка не было. Никакой уголовщины не зарегистрировано, хотя нередко ее задерживали для допроса и освобождали. Есть какой-то слух о том, что она была полицейским осведомителем, но человек, собиравший для Дарнинга подробную информацию, ни минуты этому не верил. Если бы слух был в малейшей степени правдив, писал он в своем рапорте, то она давным-давно была бы мертва.
Информатор Дарнинга также описывал Мэри Янг как исключительно красивую, умную и потенциально опасную женщину. После того как Дарнинг увидел ее фотографию и услышал, как она говорит с ним по телефону, он легко поверил этим утверждениям.
И к чему это приводит?
Все просто.
Женщина со дна, исключительно корыстная, добивается большой удачи.
Что ж, такая, как она… в конечном итоге может и заполучить свой товар для продажи.
В ночной тиши кабинета Дарнинг сидел, уставившись в пустоту. Сидел так до тех пор, пока тьма не наполнилась присутствием Мэри Янг. Она маячила перед Дарнингом, аморфная, затуманенная и отдаленная — образ, рассеянный на пылинки.
Но она осведомлена о нем. И кое-чем рисковала, позвонив ему.
В этом и заключена мера надежды.
Глава 22
Первой реакцией Питера Уолтерса, когда он увидел печально знаменитого и даже легендарного Абу Хомейди, было удивление: насколько же тот ординарен. Это нередко случалось, если он чересчур долго ожидал встречи с объектом. Эмоции заранее создавали образ.
Реальный Хомейди оказался худощавым молодым человеком с почти впалой грудью, с тощей бороденкой. Он слегка помедлил в дверях, прежде чем выйти из дома на оживленную улицу Барселоны. Перед ним по тротуару шли двое мужчин и девушка, вторая девушка шла рядом, а замыкали шествие еще двое мужчин. В таком порядке они и двинулись по направлению к Рамблас. Минутой позже из дома вышел еще один молодой человек и последовал за ними.
Итак, их восемь, включая Хомейди. Значительный боевой отряд.
Припарковавшись неподалеку, Питер вышел из машины и пошел за ними, держась на расстоянии примерно пятидесяти ярдов.
Был субботний вечер, и на тротуарах, в кафе и ресторанах, расположенных вдоль Рамблас, толпилось гораздо больше народу, чем в обычный день, хоть и моросил дождь. В Барселоне, как и в большинстве испанских городов, люди редко выходили поужинать раньше одиннадцати, и Витторио пришел к заключению, что Хомейди и его люди направляются куда-то с этой целью.
Ну что ж, ничего необычного.
Прошло меньше суток с тех пор, как он прилетел в Барселону и нашел машину, оставленную в условленном месте, на стоянке аэропорта, секция 34, пятый ряд.
В багажнике находился большой плоский чемодан со всем тем оружием, которое Витторио не мог взять с собой в самолет. Разобранная на части скорострельная винтовка с оптическим прицелом, два автоматических пистолета с кобурами и глушителями и еще одна кобура, закрепляемая на лодыжке, с короткоствольным полицейским пистолетом. Еще несколько коробок с патронами, охотничий нож в ножнах с поясом и проволочная удавка-гаррота. Часть патронов была с разрывными пулями.
В особых держателях закреплено полдюжины гранат: три осколочные и три со слезоточивым газом.
Орудия его профессии.
Вторую половину вчерашнего дня и вечер он провел, знакомясь с местом действия и выбирая подходящие позиции. Ему предоставили одну из самых удобных и безопасных квартир Компании неподалеку от площади Каталония. Из этого центра расходились наиболее крупные улицы Барселоны, и здесь же проходила граница между старой и новой частями города.
Абу Хомейди и его команда занимали два верхних этажа в узком пятиэтажном здании меньше чем в полумиле отсюда. Подробный план помещения в точном масштабе был оставлен для Витторио в чемодане с оружием; комната Хомейди обведена красной линией. К плану приложили и примерный распорядок дня команды: приблизительное время приходов и уходов, облюбованные ими кафе и рестораны, магазины, где они делали покупки.
Остальное возлагалось на него.
Кортланд особо подчеркивал, что Хомейди никогда не бывает один. Даже в постели женщина, с которой он спит, выполняет в то же время и роль охранника. Так же, как и другие женщины в группе. Все они были палестинцами, родившимися в изгнании во время интифады. Стимулы их бытия — безответственный террор и смерть других людей. Они сделали многозначительное открытие. С наибольшим почтением мир относится к убийству. Насильственная смерть привлекает внимание людей и народов сильнее и на более долгое время, нежели что бы то ни было еще. Слова, доводы, логика — ничто по сравнению с такой убедительной вещью, как единственный окровавленный труп.
Впрочем, то же самое Витторио Батталья, ныне Питер Уолтерс, открыл для себя давным-давно. Он также считал себя солдатом бесконечной необъявленной войны. Разница в том, что он признавал некоторые необходимые ограничения. Они относились к тем, кто не был вооружен и не участвовал в битве. Абу Хомейди и его сторонники не признавали ничего, кроме собственных целей.
Вечер выдался прохладный, но Питер, уступая настояниям Пегги, надел под куртку бронежилет и страдал от перегрева. Я надеваю его ради нее, думал он, и это его забавляло. Неужели возможность, что жилет спасет ему жизнь, более важна для Пегги, нежели для него самого? Или он попросту считал себя неуязвимым?
Да нет, решил он, дело в том, что люди опасных профессий полагаются на некий привычный фатализм больше, чем на такие вот средства личной защиты. Чему быть, того не миновать.
Питер по-прежнему следовал за группой, двигающейся по Рамблас к барселонскому порту, и старался не терять Хомейди из виду в густой толпе.
Дойдя почти до самой гавани, он увидел, как группа остановилась у кафе на открытом воздухе. Они составили вместе несколько столиков, придвинули стулья. Немного погодя он прошел мимо них, а через сто ярдов сделал поворот, вернулся назад и занял маленький столик в соседнем кафе на открытом воздухе, усевшись так, чтобы незаметно наблюдать за группой.
Он заказал графин местного вина и паэлью[27]; сидел и рассматривал Абу Хомейди и тех, кто с ним.
Какая-то горькая правда была в том, что они внешне ничем не отличались от обычных компаний молодых людей, развлекающихся субботним вечером. Они болтали и смеялись, и трудно было и предположить, что на уме у них нечто куда более грозное, чем результат последней игры в футбол или соображения насчет того, кто с кем окажется в одной постели нынче ночью.
С того места, где теперь сидел Питер, Хомейди казался гораздо привлекательней, чем раньше; беспечный смех и манера держать себя притягивали к нему внимание всей компании. Девушка, сидевшая с ним рядом, не сводила с него глаз. Невольно и даже с грустью Витторио подумал, что она очень мила — изящно сложенная блондинка, каждое движение которой исполнено грации.
Прости, девочка. Так уж вышло, что ты выбрала не того парня.
Потом он заметил сверкнувшее у нее на пальце простое золотое кольцо и оборвал свои размышления.
Перевел затуманенный взгляд на море.
Совсем поблизости он увидел по-театральному подсвеченные прожекторами мачты и нос точно воспроизведенного флагманского корабля Христофора Колумба. “Санта-Мария” была здесь пришвартована в качестве плавучего музея.
Больше пятисот лет прошло. Подумать только! Маленькая деревянная скорлупка и одержимый итальянец.
Есть люди, которые оставляют после себя такую вот память.
А я?
Я оставляю за собой мертвые тела.
Питер медленно покачал головой, словно старик, который не в состоянии понять ни собственное поведение, ни окружающий мир.
И тут произошли сразу две вещи.
Что-то твердое уперлось ему сзади в шею, и женский голос произнес шепотом ему на ухо через правое плечо:
— В тебя упирается дуло пистолета. — Женщина говорила по-английски правильно, хоть и с небольшим акцентом. — Пистолет у меня в сумке, на него надет глушитель. Если ты не сделаешь то, что я тебе велю, я пристрелю тебя прямо здесь и смоюсь, прежде чем кто-нибудь заметит, что ты мертвый. Если хочешь жить, положи на стол деньги в уплату счета, встань и медленно шагай к гавани. Я пойду за тобой. — Она помолчала. — Ну, что ты выбираешь?
— Хочу жить.
— Тогда давай.
Питер осторожно выложил деньги на столик, поднялся и двинулся по направлению к гавани, как ему было сказано.
Проходя мимо компании Абу Хомейди, он заметил, что на него никто даже не глянул. Если это значит, что они не связаны с только что происшедшим, то у него еще есть надежда. Впрочем, вряд ли это вероятно, и Питер принялся обдумывать иные варианты.
— Сверни в проулок налево, — сказала женщина.
Питер повиновался и вошел в темный, сырой, вымощенный булыжником проход между двумя рядами зданий с закрытыми ставнями. Пахло нечистотами.
— Остановись и положи руки на голову.
Он молча выполнил приказание и почувствовал прикосновение холодного металла к своей шее. Очевидно, она вынула пистолет из сумки.
Женщина обыскала его, обнаружила бронежилет и оба пистолета — в наплечной кобуре и на поясе. Оставила оружие там, где оно было.
— Кто ты такой? — спросила она и, видимо, отступила на несколько шагов, потому что Питер теперь не чувствовал прикосновение металла к шее.
— Я частный сыщик.
— Почему ты следуешь за этими людьми и наблюдаешь за ними?
— За какими людьми?
— Даю тебе пять секунд для ответа. После этого стреляю.
Он знал, что она так и поступит, и подумал, защитит ли его бронежилет от выстрела почти в упор. Хотя она, конечно же, будет стрелять ему в голову или шею, а не в тело.
— Меня наняли за ними следить, — сказал он.
— За целой группой?
Питер кивнул.
— Кто тебя нанял?
— Точно не знаю. Думаю, это какая-то американская компания, действующая в Саудовской Аравии. Агент договорился со мной и заплатил наличными. Сказал, что это конфиденциально и велел передавать отчеты только ему лично.
— Назови имена тех, за кем тебя наняли следить.
Питер медленно перечислил вымышленные имена, которыми, как ему сообщили, пользовался Хомейди, и еще пять имен его людей. И сам удивился, что помнит их. В надежде потянуть время спросил:
— Как ты меня засекла? Я считал, что работаю чисто.
— Я прикрывала их с тыла и видела, как ты вышел из машины. Ты двигался немного поспешно.
— А почему ты решила заговорить со мной по-английски?
— Слышала, как ты говорил с официантом, когда делал заказ. Хоть ты и одет в итальянскую одежду.
— Ты хорошо подготовлена, — без выражения произнес Питер.
— В нашем деле, если ты плохо подготовлен, считай себя покойником.
— Ты имеешь в виду меня?
Она не ответила, и Питер чувствовал, что ею снова овладевает возбуждение.
— Думаю, ты не поверила ни одному моему слову? — спросил он.
— Вот именно.
— Тогда, мне кажется, будет лучше для нас обоих, если я расскажу правду. Может, дашь мне пять минут?
Снова она промолчала, и Питер приготовился к удару пули. Ясно, что дело к тому шло.
— Хорошо, — вдруг проговорила она.
Питер ощутил внезапную слабость в ногах.
— Можно мне повернуться?
— Зачем?
— Все как-то по-другому, если смотришь на человека.
— Валяй. Но медленно.
Он повернулся, продолжая держать руки на голове.
На вид ей было не больше девятнадцати. Впрочем, все они так выглядят, если молоды, а тебе уже под сорок. У этой темные волосы и глубоко посаженные жесткие глаза. Одета в джинсы и свитер, через плечо висит большая сумка, так что руки свободны, чтобы держать пистолет с глушителем, нацеленный Питеру между глаз.
У нее на уме одно — убить меня.
— Ты палестинка? — спросил он.
Она кивнула.
— Ты хорошо говоришь по-английски.
— Важно знать язык врага.
— Америка вам не враг.
Она нетерпеливо дернула головой:
— Я жду твою правду. Никакого вранья и пропаганды.
— Разумеется, — сказал он и увидел в ее глазах некую надежду для себя. — Правда вот какая. Я здесь, чтобы убить Абу Хомейди.
В полутьме проулка ее лицо почти излучало свет.
— По заданию ЦРУ, так?
— Да.
— Понятно. Ты уже третий, кого они посылают.
— И не последний. Они будут посылать людей до тех пор, пока не прикончат Хомейди. И мы с тобой понимаем, что рано или поздно тем и кончится.
Она молча смотрела на него.
— Если я этого не остановлю, — продолжал Витторио. — А я тот единственный среди живых, кто может сделать такое.
Она все еще смотрела на него, глаза почти совсем спрятались в глазницах.
— Ты?
В переводе это прозвучало бы: “Покойник?”
— Да. Я.
— Каким образом?
— Пошлю шифрованное сообщение, что Хомейди мертв и лежит на морском дне с пулей в каждом глазу.
Она стояла неподвижная и безмолвная.
— Если он официально будет мертв, прекратятся попытки убить его, — сказал Питер.
— И ты это сделаешь?
Витторио переместил руки на макушку, чтобы они не затекали.
— Если это сохранит мне жизнь.
— Да, но… — Она оборвала себя.
В проулок донеслись чьи-то голоса и смех со стороны Рамблас.
— Это еще вопрос, что будет со мной, когда я сделаю свое маленькое дело и Хомейди стану не нужен.
Она кивнула.
— Но я попытаю счастья, — продолжал он. — Это немного лучше, чем если ты прикончишь меня прямо тут. Кроме того, я не могу сообщить своим, что Хомейди мертв, и сразу исчезнуть. У них возникнут подозрения. Придется дать мне возможность связаться с ними.
— Все это слишком нелепо, — сказала она, но в голосе не было уверенности.
— В конце концов, отведи меня к Хомейди и предоставь ему решать. Если он этого не одобрит, всегда есть другой выход.
Она все еще твердо держала в руках пистолет и целилась ему между глаз. Смотреть на него было все равно что стоять на краю крыши высотного здания в страхе перед неизбежным падением. Но в какое-то мгновение он понял по выражению ее лица, что она колеблется.
И тогда он решился — вытянув руки, оторвался от земли и изо всех сил ринулся, пригнувшись, вперед.
Он услышал приглушенные звуки двух выстрелов. Что-то обожгло ему макушку.
Тяжестью своего тела он сбил девушку с ног и успел ухватиться за дуло пистолета. Девушка упала спиной на булыжную мостовую, Питер оказался сверху. Он чувствовал под собой только мягкую плоть.
Он завладел оружием.
Но к тому же он, кажется, ослеп.
Пытаясь понять, что произошло, он обнаружил, что прямо в рот ему льется кровь, и лизнул ее. Кровь стекала с головы, заливая глаза, вниз по лицу и капала с подбородка. Девушка дергалась, стараясь отобрать у него пистолет. Свободной рукой он нанес удар вслепую — по воздуху.
Ударил еще раз, кулаком, и попал.
Она высвободилась из-под него и закричала. Громко выкрикивала арабские слова, причитая от боли.
Борьба между ними прекратилась, Питер понял, что она убегает, услышал топот ее ног по камням.
Если она доберется до Хомейди и других, я погиб.
Он провел рукой по глазам, вгляделся сквозь кровавый дождь. Снова вытер кровь и на этот раз увидел силуэт девушки. Вихляя из стороны в сторону, спотыкаясь, она устремлялась к спасению. Своему, но не его.
Он вытянулся, лежа ничком, уперся локтями в мокрые булыжники, еще раз сморгнул кровь и прицелился из автоматического пистолета в удаляющуюся фигуру. Прижал палец к спусковому крючку.
Пока он топтался и трясся в темном проулке, все его благородство испарилось.
Ведь он никогда не убивал женщин.
Ну и прекрасно, ты, идиот. Тогда сделай свою жену вдовой, а сына — сиротой, и пусть Хомейди убьет еще три сотни человек.
Он выпустил три пули подряд, услышал их обманчиво невинный звук и увидел, как тоненькая фигурка дернулась в сторону и упала.
Когда он подошел к девушке, она была мертва.
Не глядя на ее лицо, он поднял тело и оттащил подальше в проулок. Она ничего не весила. Она уже стала воздухом.
Питер Уолтерс сел возле нее. В голове у него была пустота. Он понимал только то, что сидит рядом с убитой девушкой.
Он чувствовал свою голову. Ее жгло, как огнем, но рана была поверхностная, и кровотечение остановилось. У него отлично свертывалась кровь. Врач, которому довелось возиться с его ранениями то ли пять, то ли шесть раз, однажды сказал, что такие чертовские счастливчики ему больше не попадались.
Как говорится, каждому свой дар и своя известность.
Питер поплевал на носовой платок и, насколько мог, стер с лица кровь. Пригладил волосы пятерней и обтер руки. Во рту держался противный вкус, Питер откашлялся и сплюнул. Все прочее приходилось оставить как есть.
Потом он взглянул на девушку.
Глаза у нее были все еще открыты. Смотрели куда-то мимо него, отыскивая путь в Палестину, где она никогда не жила, потому что задолго до ее рождения эти земли отошли к Израилю.
Питер закрыл ей глаза.
Еще одна жертва Абу Хомейди.