Но, Боже милостивый, я все-таки надеюсь, что ты не погиб. Ужасно, если Поли потеряет нас обоих. А тебя он всегда любил очень сильно. Он просто боготворит тебя. Своего папу. Прошу тебя, очень прошу, не умирай, любовь моя.
Ну вот. Теперь я начинаю плакать. Вела себя хорошо, а потом распустила слезы. Не могу написать тебе пристойную прощальную записку, не смешав ее со слезами.
Но я надеюсь, что сказала все. А чего не договорила, ты и сам уже знаешь.
Если ты жив, забери Поли из отделения Международного Красного Креста в Неаполе. Если ты погиб, он знает, что надо обратиться к моей сестре в Вермонте. Я рассказывала ему о ней достаточно, имея в виду возможные неожиданности вроде теперешней. Но кто мог подумать о таком, кто мог предположить? Прошу тебя, пожалуйста… вспоминай обо мне радостно.
Люблю. Я”.
Джьянни некоторое время посидел, держа в руках это письмо. Думал он о сердцах, вмещающих так много любви по сравнению с другими.
Глава 60
Реактивный самолет, принадлежащий корпорации “Галатея”, поднялся в воздух из аэропорта Кеннеди в семь восемнадцать пополудни. На борту, кроме летного экипажа из четырех человек, находились только Дон Карло Донатти и два его личных охранника. В оборудовании пассажирского салона роскошь сочеталась с удобством, и Донатти имел возможность все восемь часов перелета спать в собственной отдельной спальне на кровати нормального размера. И потому, когда он вышел из самолета в гражданском аэропорту Палермо, вид у него был свежий, отдохнувший и ухоженный, чему Донатти придавал серьезное значение.
В Палермо было девять тридцать пять утра.
Дон Майкл Сорбино ждал Донатти на гудронированной дороге возле трех черных, низкой посадки, бронированных седанов и в окружении полудюжины своих людей. Два босса обнялись и обменялись любезностями. Немного погодя кортеж из трех машин покинул аэропорт и взял направление на Партинико.
Часом позже Сорбино и Карло Донатти вошли в здание белой виллы классического стиля только вдвоем. Остальные либо топтались у машин, либо прохаживались по двору.
Один из числа внутренней охраны Сорбино вручил Донатти большой медный ключ, и дон в одиночестве поднялся по лестнице и отпер ключом высокие створки двойных дверей. Он закрыл дверь за собой и предстал перед женой Витторио Баттальи, стройной, темноволосой женщиной, которая сидела у окна с открытой книгой на коленях.
Так вот она какая, подумал он и почувствовал короткую вспышку возбуждения, на которое давно уже не считал себя способным. Ничего сексуального, хотя она, безусловно, была привлекательна как женщина. Возбуждение было связано с осознанием того, кем и чем она была и причиной каких событий послужила. А самое главное — с тем, чего он от нее ожидал в дальнейшем.
— Я Карло Донатти, — представился он.
Заговорил он по-английски и ждал от нее ответа. Но ответа не последовало. Она просто сидела и смотрела на него.
— Вы не знаете, кто я такой? — спросил он.
— Откуда мне знать?
Голос равнодушный, лицо безразличное.
— Витторио никогда не упоминал обо мне?
Пегги покачала головой.
Донатти пододвинул себе стул и сел к ней лицом. Он был поражен тем, что Витторио Батталья не нарушил клятву молчания. И это после всего, что было. Это обрадовало Дона Карло Донатти.
— У вас есть достаточные причины узнать мое имя, — сказал он. — Десять лет назад именно я дал задание Витторио убить вас.
— Вы были его боссом? — не пошевельнувшись, спросила Пегги.
— Да, я был им. А также тем, кто спас вашу жизнь вчера.
— Как же вы это сделали?
— Не позволив застрелить вас. Вопреки тому, что было мне приказано.
— И кто вам приказал?
— Вы должны были бы уже знать, кто желает вам смерти.
Пегги промолчала.
— Генри Дарнинг, — сказал он.
— Не понимаю. — Пегги сдвинула брови.
— Я должен был устроить так, чтобы выследили, откуда вы во второй раз станете звонить Дарнингу, и застрелили вас. Вместо этого я велел доставить вас сюда.
— А что вы сказали Генри?
— Что вы наконец-то мертвы. На этот раз по-настоящему.
— Понятно, — проговорила она, все так же глядя на Донатти. — Теперь расскажите мне о главных вещах.
— О каких же это?
— О которых вы умолчали.
— О чем я, по-вашему, умолчал? — Донатти улыбнулся.
— О двух вещах. Во-первых, с какой стати человек, подобный вам, получает приказания от Генри Дарнинга. А во-вторых, почему это вы столь заинтересованы в сохранении моей жизни.
— Вы, должно быть, очень хороший юрист, миссис Батталья.
Впервые кто-то обратился к ней как к миссис Батталья, и это произвело свое действие. За этим именем стояла целая жизнь, которой она даже не начинала жить.
— Я старалась как могла, мистер Донатти.
Карло Донатти надел очки и вгляделся в Пегги получше. Не упустил ли он чего-то существенного?
— Ответы на оба ваши вопроса почти умилительно просты. Генри Дарнинг отдает мне приказы потому, что в руках у него свидетельства против меня, грозящие полным уничтожением. А в спасении вашей жизни я заинтересован потому, что наконец-то перестал быть олухом и понял, насколько вы можете быть мне полезны.
Пегги молчала.
— Я был дураком, — продолжал Донатти. — Ведь Дарнинг сам сообщил мне, что хочет вашей смерти, потому что вы способны уничтожить его в любой момент по вашему выбору. Это было несколько недель назад. А мне только теперь пришло в голову, что я могу использовать вас. Конечно, и вы в свою очередь можете использовать меня.
Пегги застыла. Она боялась дышать. Это могло что-то изменить. А ей ни в коем случае не хотелось изменений.
— Я вам не враг, миссис Батталья. И никогда им не был. Не в моих правилах воевать с женщинами и детьми. Я послал Витторио прикончить вас десять лет назад только потому, что Генри Дарнинг в качестве окружного прокурора предложил мне сделку, от которой я не мог отказаться. Ваша жизнь в обмен на аннулирование обвинения в убийстве против меня. Но через десять лет вы вдруг оказались живой, и все вернулось на круги своя.
Они немного посидели молча. Со двора доносились неясные голоса мужчин, которые оставались возле машин.
— Вы могущественный человек, Дон Донатти, — заговорила Пегги. — Если он долго был для вас угрозой и продолжает ею быть, то почему он до сих пор жив?
— Потому что он не идиот. Он дал мне понять, что как только он погибнет, доказательства против меня попадут из его хранилища прямиком к окружному прокурору.
— Понятно. — Пегги кивнула. — А теперь хотелось бы послушать, чего вы хотите от меня.
— Это ясно. Я хотел бы получить от вас зацепку, при помощи которой сброшу Генри со своего загривка.
— В обмен на что?
— В обмен на свободу для вас и для вашего мальчика.
Пегги посмотрела на книгу у себя на коленях. Она не хотела, чтобы Карло Донатти увидел сейчас выражение ее глаз.
— Я знаю, где вы держите меня, — сказала она. — А где находится Поли?
— Давайте подниматься по лестнице, не перескакивая сразу через две ступени, миссис Батталья.
— И какая же ступенька следующая?
— Причина, по которой Генри хочет вашей смерти.
Пегги откашлялась — звук сухой, как шорох зимнего листа.
— Я видела, как он убил двоих. Мужчину и его жену.
Карло Донатти оцепенел.
— Вы присутствовали при этом? Были свидетельницей?
— Да.
— Когда и где это произошло?
— Десять лет назад. В Коннектикуте. В доме у супружеской четы, с которой мы познакомились в тот же вечер. Я была единственной свидетельницей.
— Выходит, убийство непредумышленное?
— Да. — Пегги смотрела куда-то в пространство. — Во всяком случае, первое. Я бы определила его как непредумышленное. Даже как убийство в порядке самозащиты. Совершенное при помощи обыкновенной кочерги. Но для второго было пущено в ход ружье, и это убийство имело целью скрыть первое.
— А что было потом?
— Генри инсценировал ограбление со взломом, изнасилование и убийство. Местная полиция купилась на это.
Донатти начал мерить комнату шагами; Пегги взглядом следовала за ним.
— Вы были любовниками?
— Да.
— Вы когда-нибудь угрожали обратиться в полицию? Заложить его?
— Никогда. Я была слишком напугана и слишком зависела от него. Ему просто не давала жить сама мысль о том, что я все знаю.
— Чисто процессуально это было бы ваше слово против его. Чем бы вы доказали, что все произошло именно так?
Пегги задумалась, наблюдая, как Донатти темным силуэтом мечется перед окном то в одну, то в другую сторону. Наконец собрала свои соображения воедино.
— Генри закопал поблизости ружье и некоторые драгоценности. Я уверена, что сумела бы помочь вам отыскать их. Баллистики сопоставят ружье и пулю, извлеченную из тела женщины.
Карло Донатти медленно сел на место.
— Этого было бы достаточно. Во всяком случае, для того, чтобы угрожать ему.
Он надолго замолчал, а Пегги следила за ним, как следят за чайником, который никак не закипит. Наконец она не выдержала:
— Мой сын. Когда мы поговорим о нем?
Донатти посмотрел на нее так, словно забыл о том, кто она такая и что здесь делает.
— Скоро.
— Что это значит?
— Проявите терпение, миссис Батталья, вы юрист. Я уверен, вы понимаете тонкости, которые необходимо уладить в таком сложном деле.
Ах и тут сложности! В последний раз она услышала это словечко по телефону от Генри Дарнинга. И через несколько секунд попала в руки полиции. Она чувствовала себя чем-то вроде скрипки, на которой могущественный босс всех боссов и министр юстиции Соединенных Штатов хотят исполнить каждый свою мелодию.
— Могу я получить ваше слово, как человека чести, что моему сыну не причинят вреда? — спросила она.
— Даю вам слово.
Пегги со страхом задала следующий вопрос:
— А мой муж? Что произошло с ним?
— Одному Богу ведомо. Я ничего не знаю. Могу лишь сообщить последнее, что я слышал: он и Джьянни Гарецки уничтожили одиннадцать человек наших лучших сицилийских боевиков, пытаясь отобрать вашего сына.
Донатти встал. Улыбнулся, хотя улыбка вышла невеселая.
— Видите ли, миссис Батталья, я настолько же озабочен тем, чтобы вернуть вам сына, как и вы тем, чтобы получить его. Нет ничего хорошего для нас в том, где он находится. Пожалуйста, будьте моей союзницей. Мы с вами неплохо продвинулись сегодня утром. Я обнадежен нашими перспективами насчет Дарнинга. Думаю, вам не придется долго ждать.
Глава 61
Один, во взятой напрокат на чужое имя машине, Генри Дарнинг ехал к северу вдоль Потомака, пока не пересек границу штата Виргиния. Тут он свернул к западу, на длинный завершающий отрезок пути по Кирби-роуд.
Было девять пятнадцать вечера; Дарнинг провел полный рабочий день у себя в офисе, порадовался приятному обеду с Мэри Янг и неохотно расстался с ней двадцать минут назад из-за неожиданной встречи, о которой договорился с ним по телефону Мак Хорган.
Мак был частный детектив из Нью-Йорка, выполнявший наиболее деликатные тайные поручения Дарнинга еще с тех пор, как он был окружным прокурором. Дарнинг всегда хорошо к нему относился и доверял ему, потому что детектив не тратил времени на мелочи, не увлекался моральными сентенциями и, руководствуясь принципом “плати наличными — и получай, что требуется”, выполнял задания и не задавал вопросов. Именно Мак устроил так называемый взрыв пропана, в результате которого погибли друг Витторио Баттальи летчик и его жена, после чего и последовала цепочка событий, приведшая Генри Дарнинга туда, где он находился нынче вечером.
Ладно. А где, собственно, он находился?
Пожалуй, все не так уж плохо, учитывая обстоятельства.
Что же следует учитывать?
Что его могли разжаловать и посадить в тюрьму. Или убить и закопать. Или еще какую-то комбинацию вышеупомянутых составляющих.
Да. Но поскольку Айрин наконец-то уничтожена, больше нет свидетеля, который выступил бы в суде и обвинил его в убийстве. Следовательно, он теперь в гораздо лучшем положении, чем двое суток назад.
В лучшем? Вот как! При том, что наемный убийца мирового класса находится на свободе и надеется отомстить за смерть жены и похищение сына? Нет, он определенно не в лучшем положении. Он превратился в жалости достойную бродячую мишень.
В общем-то он далеко не беспомощен. Как-никак глава департамента юстиции Соединенных Штатов. Тысячи вооруженных федеральных агентов готовы встать на его защиту. Почувствуй он себя в опасности, ему только стоит поднять трубку — и сотня снайперов окружит его.
Чудесно! И это образ жизни, которому предстоит ему радоваться в будущем?
Эти мысли были неприятны Дарнингу, он постарался выбросить их из головы и просто править машиной, ни о чем не думая.
Министр юстиции подъехал к разрушенному сараю ровно в девять тридцать пять. Он повел машину вокруг сарая и обнаружил, что Мак ждет его, сидя в машине. За все годы их тайных встреч Дарнинг не помнил случая, чтобы детектив не явился или опоздал больше чем на пять минут.
Хорган подошел к нему, когда Дарнинг остановил машину и выключил фары. Леса и заросшие поля темнели кругом. Да еще краешек луны и огромные гроздья звезд на небе.
Они обменялись рукопожатиями, и Мак уселся рядом с министром. Хорган был высокий худощавый человек с быстрыми глазами и беспокойными руками; от него всегда пахло английской кожей и еще чем-то, Дарнингу это напоминало запах йода от выброшенных на песчаный берег морских животных.
— Как там банда? — спросил Дарнинг.
— Как обычно, — отвечал Хорган. — Их так много, что каждый день какое-нибудь происшествие.
Но сказано это было легко и даже с некоторым оттенком гордости. “Бандой” в данном случае именовались девятеро детей Мака. Их количество не переставало изумлять Дарнинга. Компенсация за таких, как я, непродуктивных.
Детектив достал из кармана маленькую записную книжечку, перелистал и сунул обратно.
— Я считаю, вам надо узнать, что произошло на днях, — начал он. — Как вы приказали, я следил за Карло Донатти. И вот он как-то вечерком помчался в Катскилл. В свой большой бревенчатый дом, где живут три охранника. Совсем близко мне подойти не удалось, но на верхнем этаже горел свет, и я увидел, как Донатти разговаривал с мужчиной и женщиной, у которых глаза были завязаны.
— Ты их не узнал в лицо?
— Пробовал. Но далеко, да еще повязки, не вышло. Но я переночевал в мотеле и вернулся на следующее утро. Засел в кустах, думал, может, они выйдут.
Хорган прервал свой рассказ, чтобы закурить.
— Ну? — нетерпеливо произнес Дарнинг. Он хорошо знал своего сыщика. Если он начинает волынить, значит, у него что-то есть.
— Через несколько часов они вышли вместе с двумя охранниками. Для моциона, так надо полагать. Но они были в наручниках, так что просто постояли на солнышке.
— На этот раз ты их разглядел?
— Да. Повязок не было, к тому же белый день, и я пользовался своим лучшим биноклем. Но я просто глазам своим не поверил. И вы не поверите, когда услышите.
Дарнинг ждал — пускай Мак насладится великой минутой. Это-то и было в нем особенно хорошо: гордость достижением цели. Сделать новое открытие для него все равно что найти средство против рака.
— Что бы вы сказали, если это пропавшие Хинки и баба Бикмана?
Генри Дарнинг уставился на Мака. Тот, конечно, не знал, что оба убиты неделю назад, даже больше.
— Что тебя заставило подумать именно о них?
— Эй-эй! Я не просто подумал о них. Я их видел.
— Может, ты ошибся на таком расстоянии?
— Никаких ошибок, мистер министр юстиции, сэр! — Мак с ухмылкой вручил Дарнингу пачку фотографий и включил в машине свет. — Я сделал эти снимки с помощью телеобъектива как раз на случай, если у вас возникнут сомнения.
Дарнинг надел очки для чтения и взглянул на снимки. Их было больше десятка, но он рассмотрел только три первых. Его собственный мозг словно бы дал предписание не продолжать. Будто он, Дарнинг, прожил всю жизнь в совершенно темной пещере, в которой внезапно вспыхнул яркий свет. Он больше не мог заниматься снимками.
Ни в коем случае нельзя недооценивать врага.
Спасительный афоризм для Вьетнама, но и здесь, дома, он столь же ценен. Он, Генри Дарнинг, как-то упустил из виду, что Карло Донатти ему враг. Материал у меня в сейфе — это охотничий нож, приставленный дону к яремной вене, с какой же стати сукину сыну любить меня?
Но погоди — возникли вопросы, далеко не такие абстрактные, с которыми следует разобраться.
— Что заставило тебя подумать, будто Джон Хинки и его клиентка важны для меня?
Мак Хорган выдал свою лучшую, обезоруживающую улыбку.
— Брось, Хэнк! Ведь я же не глупец.
— Я никогда не называл тебя глупцом. Но твой ум или его отсутствие не имеют ничего общего с тем, о чем я тебя спросил.
Дарнинг выключил свет, и мужчины теперь сидели и смотрели друг на друга в голубоватом полумраке.
— Я всего-навсего хотел сказать, что разбираюсь в событиях.
— Вот как?
Улыбка детектива погасла.
— Ну, я не могу, конечно, знать точно, однако представить себе картину не слишком трудно.
Дарнинг молча и серьезно смотрел Маку в лицо.
— Ну послушайте, — продолжал Мак, — ведь именно эти двое угрожали Брайану Уэйну и его жене какими-то разоблачениями. А Уэйны, это каждый знает, были вашими близкими друзьями, верно?
Дарнинг молчал.
— Поэтому вы, как настоящий друг, договорились с главным мафиозо, чтобы он позаботился убрать Хинки и Бикман, и таким образом спасти карьеру Уэйна. Но тут вышли две неувязки. Первое: вы не знали про письмо, которое Джон Хинки оставил сыну и велел все рассказать по национальному телевидению, если сам он погибнет или исчезнет. А второе: Донатти решил вступить в дело ради собственных интересов и попридержать Хинки и бабу, так сказать, на льду. Я не знаю, зачем ему это, но уверен, что для вас оно скверно.
Дарнинг медленно кивнул, взвешивая все.
— Это правда, — сказал он. — Ты не глупец.
Детектив снова заулыбался:
— Стало быть, я попал в точку?
— Да, в самую точку, — согласился министр. — А теперь скажи мне вот что. Не отправлялся ли Донатти на этой недели в какую-нибудь не совсем обычную для него поездку?
— Да. Именно что отправлялся. — Хорган достал свой блокнотик и перевернул несколько страничек. — Отбыл вчера в семь восемнадцать вечера на одном из реактивных самолетов корпорации “Галатея”.
— Кто еще был на борту? Административные сотрудники корпорации?
— Нет. Только экипаж самолета и два личных телохранителя.
— Ты выяснил, куда они направлялись?
— Да. На Сицилию. Аэропорт Палермо.
Естественно, подумал Дарнинг.
Он пробудился среди ночи. Занавески на окнах серебрились. Луна холодным камнем висела над городом. Мэри Янг нагая спала рядом с ним. Она уже уснула, когда он ложился в постель около часа ночи, не проснулась и спала до сих пор. Светящиеся стрелки на часах возле кровати показывали, что уже больше трех.
Дарнингу хотелось, чтобы она проснулась. Она была нужна ему. И, быть может впервые за все время, потребность его была не чисто физической. Но будить ее он не хотел. Ему казалось, что, разбудив ее, он разрушил бы нечто очень хорошее, лишил волшебство его силы. Надо было, чтобы она во сне ощутила его призыв и пришла к нему сама.
Детская игра.
Но ведь он не ребенок. И она не дитя. Правда, лежа вот так и запрокинув лицо в лунном свете, она казалась девственно чистой.
Скорее, любимая, твердил он про себя, скорее… скорее…
Как заклинание.
Я Мерлин.
Ее веки затрепетали, словно он коснулся их. Глаза открылись, но еще ничего не видели в лунном свете, огромные, без зрачков. Потом она увидела его. Он смотрел на нее, опершись на локоть.
— Я хотела тебя дождаться, — сказала она, — но так и не смогла.
Он придвинулся и обнял ее. Задышал часто и горячо. Мэри вдруг окончательно проснулась и насторожилась.
— Что такое? — спросила она. — Что-нибудь не так?
Голос мягкий, обеспокоенный. Моя маленькая мама, подумал Дарнинг, заботится обо мне. Он улыбнулся.
— Что тебя насмешило?
— Ты такая милая.
— До сих пор никто еще меня так не называл.
— Только потому, что до сих пор тебя никто по-настоящему не знал.
— Кто научил тебя говорить такие слова?
— Этому нельзя научиться, — тихонько рассмеялся он. — Это или есть у тебя, или нет.
Они лежали обнявшись. Все в комнате, начиная со стен и окон, казалось сделанным из очень хрупкого стекла. Одно неверное движение любого из них — и стекло разобьется.
— Ты уже готов рассказать мне? — спросила Мэри.
— Видишь ли, я, кажется, разыграл из себя дурака, — сказал он. — А это ничуть не радует. К тому же в данном случае может стать опасным.
— О ком ты говоришь?
— О моем большом американском доне. О моем саро di tutti capi, который вел для меня всю эту охоту.
— Что же он такого натворил?
— Точнее было бы сказать, чего он не натворил, — поправил Дарнинг. — Прошлым вечером я узнал, что угрожавшая мне парочка, вроде бы похороненная, на самом деле не похоронена и может быть использована против меня. И кажется, что жена Витторио относится к той же категории.
— Ты хочешь сказать, что Пегги вовсе не убита? Что она еще жива?
— По-видимому, так.
Мэри Янг посмотрела на Дарнинга, залитого серебряным светом.
— Прости, что я не слишком огорчена этим.
— Я и не предполагал, что ты огорчишься, дорогая. — Дарнинг еще раз улыбнулся. — Сказать по правде, как это ни нелепо, но я и сам не испытываю ужасного огорчения. Разве что по поводу возникших в связи с этим непосредственных угроз для меня.
— Каких же? И как это может повлиять на судьбу сына Пегги?
— Не знаю. Ясно одно: нельзя верить ничему из того, что говорил о нем этот лживый сукин сын.
Глава 62
Едва очутившись на улицах Палермо, Поли весь напрягся.
Его пугали шум, обилие транспорта, толпы людей и главным образом обилие полицейских; они торчали на каждом углу, и Поли казалось, что у них приказ внимательно следить именно за ним.
Это чувство обострилось, когда он попал в район порта и потом добрался до причала, возле которого паром на Неаполь стоял в ожидании погрузки. Паромный пароход был огромный, словно океанский лайнер, а на пристани длинными рядами выстроились легковые машины, грузовики и автобусы; множество людей с багажом толкалось и вопило так, словно вот-вот начнется всеобщая драка.
Мальчик увидел указатели, направляющие туда, где можно купить билеты, и двинулся в том направлении. Придя на место, остановился и понаблюдал, как это делается.
Было только одно здание кассы с тремя отдельными окошечками, к каждому из которых тянулась своя очередь пассажиров. Два карабинера смотрели, как люди покупают билеты. Тем же самым были заняты трое молодых парней с аккуратными прическами и в новеньких костюмах; парни были похожими на Дома и Тони, как родные братья.
Поли еще раньше понял, что эта часть его путешествия грозит ему наибольшими опасностями. Ведь “они” знают, что он должен покинуть остров, чтобы попасть домой в Позитано, а на паром он может сесть только в двух городах — Палермо и Мессине. Так что “им” всего-навсего нужно поставить по нескольку человек в каждом порту следить за покупкой билетов.
И это было тем более легко, что вряд ли найдется еще один восьмилетний мальчик, который путешествует один и сам себе покупает билет.
Как же он мог быть таким дураком?
Надо срочно что-нибудь придумать, потому что паром отойдет меньше чем через час, а следующий до Неаполя будет только завтра.
Но, может, он зря беспокоится?
Поли решил проверить.
Он приметил мальчика примерно своего возраста, который гонял по пристани футбольный мяч, и поиграл с ним немного. Потом остановился и сказал:
— Слушай, если бы ты сделал мне одно одолжение, я бы тебе дал три тысячи лир.
— Шутишь?
— Нет.
Мальчишка рассиялся в улыбке — сплошные черные кудри и белые зубы.
— Кому я должен перерезать глотку?
— Никому. Я дам тебе денег, и ты купишь мне билет на паром, а потом получишь три тысячи.
Мальчишка проделал со своим мячом замысловатый финт на месте.
— И это все, что я должен сделать?
— Больше ничего не нужно.
— Если больше ничего не нужно, почему бы тебе не купить билет самому? Сохранил бы свои три тысячи.
— Потому что я сбежал от своего клятого папаши только вчера и думаю, что он послал карабинеров следить за мной. — Поли показал подбородком на билетные окошечки. — Вон они там, два подонка.
— Не врешь? — Улыбка у мальчишки стала еще шире. — А куда ты собираешься потом из Неаполя?
— У меня бабушка в Риме. Поеду к ней.
— Иисусе! — воскликнул мальчишка, во взгляде у которого зависть смешивалась с восхищением.
— Так ты это сделаешь для меня? — спросил Поли.
— Конечно! Почему бы и нет?
Поли отсчитал деньги на билет. Потом поглядел, как мальчишка ловко провел свой футбольный мяч сквозь толпу к ближайшей очереди, ярдах в пятидесяти отсюда.
А теперь увидим…
Перед мальчиком было в очереди человек двенадцать, но очередь двигалась быстро, и через некоторое время тот оказался пятым.