соблюдения порядка. Что еще расскажешь? Самое необходимое.
Ф нашей азбуки носило в кириллице задорное имя "ферт". В финикийской
"праазбуке" знака для звука "ф" не было, в греческой письменности
соответствующая литера именовалась просто "фи".
Вот я сказал: "задорное имя". А почему задорное? Что оно означает?
Среди этимологистов и по сей день на этот счет нет согласия.
Допускают, но далеко не все, что слово "ферт" взято у греков, где
"фюртэс" значило "нарушитель спокойствия, озорник".
Малоубедительная этимология; тем более что другие названия славянским
буквам либо просто измышлялись 2203 заново, уже на славянской
почве, и таких большинство, либо же переносились сюда именно как
наименования греческих букв, скажем, "фита". Слово "фюртэс", насколько мы
знаем, греческой буквы не называло.
Совсем неправдоподобны поиски общего между "фертом" и готским
руническим именем "Пертра". Может быть, всего более похоже на истину
допущение, что слово "ферт" за отсутствием славянских слов, начинающихся на
этот звук, было выдумано, как говорится, ad hoc -- именно для этого случая и
чисто звукоподражательно.
Найдутся читатели, которые подумают: "Перемудрил автор! Чего ж проще:
название буквы "ферт" произошло от слова "ферт", означающего франта. Говорят
же "стоять фертом"? А "ферт", "фертик" у нас вполне употребительное и не
слишком одобрительное выражение".
Представьте себе: тут все с ног переставлено на голову. Именно этот
"ферт II", как пишут в словарях, происходит от "ферт I", названия буквы. И
первоначально, судя по всему, означало именно "подбоченившуюся, ручки в
боки" фигурку, а потом уже и франтика, ще-голька, бального шаркуна,
нахала... Вспомним народные и литературные употребления этого образа:
"Станет фертом, ноги-то азом распялит!" -- ворчит кто-то из героев
Мельникова-Печерского. "Там я барыней (танцем. -- Л. У.) пройдуся, фертом, в
боки подо-пруся!" -- похваляется Бонапарт в одной народной песне, цитируемой
Далем.
Я успел рассказать о междоусобицах между "фертом" и "фитою", но уж
очень красочно подтверждает все мною сказанное один из эпизодов
"Очарованного странника" Н. Лескова.
"-- А потом я на фиту попал, от того стало еще хуже.
-- Как "на фиту"?
-- ...Покровители... в адресный стол определили справщиком, а там у
всякого справщика своя буква... Иные буквы есть очень хорошие, как,
например, "буки", или "покой", или "како": много фамилий на них начинается,
и есть справщику доход. А меня поставили на "фиту". Самая ничтожная буква,
очень на нее мало пишется, и то еще... кои ей принадлежат, все от нее
отлынивают и лукавят; кто хочет чуть благородиться, сейчас себя самовластно
вместо "фиты" через "ферт" 2204 ставит. Ищешь-ищешь его под
"фитою", а он -- под "фертом" себя проименовал".
Как почти всегда у Лескова, тут нет никакого преувеличения.
И сегодня можно тысячею способов удостовериться в неравномерном
распределении слов, имен, фамилий, названий городов по буквам алфавита.
В дни выборов к некоторым столам стоят все "од-нобуквенные" граждане за
получением бюллетеней с фамилиями на О, на П, на К. А поодаль, на других
столах, вы можете увидеть объявления с двумя-тремя, а то и четырьмя-пятью
буквами: Ш, Щ, Э, Ю, Я. Сюда будут стоят и Шапкины, и Щегловы, и Эрдманы, и
Ясеневы, и все-таки их очередь кончится скорее, чем очере-реди "Н... вых"
или "К... ных".
Пожалуй, на этом я и закончу разговор о букве Ф, о добром, старом
"ферте" кириллицы.
Х
Наше X, через букву в кириллице, именовавшуюся "хер", произошло от
греческого "хи". "Хи" передавало звук, довольно сходный с нашим "х", но
произносившийся с придыханием.
Этимологи славянское название "хер" рассматривают как сокращение от
древнего слова "керубим" -- так в иудейской, а затем и в христианской
религии называлась разновидность "чинов ангельских" -- херувимы.
Без всякой связи с этим "высоким" происхождением крестообразная форма
буквы родила в русском языке новое слово "херить", "похерить" -- сначала в
значении "крестообразно зачеркнуть", а затем и вообще "отменить",
"упразднить", "уничтожить"...
Мы и сегодня употребляем это слово, хотя и с некоторой осторожностью:
вовсе не по его вине. Подчиняясь тому, что мы именовали "акрофоническим
принципом", оно стало сначала в наших глазах эвфимистическим 2205
замещением непристойного слова, а лотом стало употребляться как его синоним.
Но старославянские грамотеи даже и не предполагали возможности подобных
нечестивых метаморфоз.
Может быть, вас заинтересует попутно, почему латиница, усвоив греческое
"хи", стала обозначать ею совсем другой, сложный греческий же звук "кс", для
которого в греческой азбуке существовала причудливого вида буква "кси" --
ξ, в прописной форме выглядевшая совсем уж странно Ξ. Почему они
не приняли ее к употреблению?
Увидев свои слова "ксэнос" и "ксэрос" написанными на латинский лад
через X вместо "кси", грек непременно прочел бы их "хенос" и "херос".
Но римлянам это было совершенно безразлично, так как у них ничего
похожего на греческое "кс" в языке не было, и букву X они употребляли
исключительно в греческих словах. Для того же звука, который теперь, изучая
латинский язык, мы называем "ха", римляне довольно естественно использовали
греческую "эту", у греков передававшую звук "э" с придыханием.
Именно поэтому имя греческой красавицы Ηλεγη
мы теперь произносим как "Елена", а западные языки изображают его как
Helene.
Взаимная передача средствами латиницы русской буквы X, а средствами
нашей азбуки -- европейской буквы H представляет затруднения.
Посмотрите, как сложно и неточно передает французская письменность наше
название Харьков -- то Cahrkow, то Harkoff, а то и просто как Karkof...
Но и нам ничуть не легче правильно, с точки зрения самих французов,
передать любое их слово, начинающееся с Н.
Таких слов во французском языке уйма; масса и таких имен. Многие из них
попадают в русскую речь и подвергаются ужасному искажению.
Любители детективной литературы отлично знают француза сыщика Эркюля
Пуаро, постоянного героя романов Агаты Кристи. Но мало кто догадывается, что
Эркюль -- просто приспособление к нашей азбуке имени, которое по-французски
пишется Hercules и во всех других случаях в России передается как...
Геркулес.
Русская буква X передает глухой фрикативный звук, парный тому звонкому,
который послужил поводом для 2206 разногласий между Ломоносовым и
Тредиаковским. Теперь никто из русских не пользуется звонким фрикативным
"γ" при произнесении тех слов, в которых его встречали наши предки --
"боγ", "γосподь", "блаγо". Зато появилось обыкновение
произносить этот южнорусский или украинский "γ" там, где он отродясь
никогда не стоял и нормами русской литературной речи не предусмотрен:
"γора", "враγам"...
И буква Ф, и буква X могут выражать и твердые и мягкие звуки "ф" и "х".
Но вот что любопытно: насколько обычно в нашем языке буквосочетание ФЬ,
настолько невозможно равносильное ему ХЬ. В конце слов, если верить словарю
Бильфельдта, мы можем указать всего одно слово с ФЬ -- "верфь". На ХЬ, по
его данным, не оканчивается ни одно русское слово.
Ц
Буквы Ц и Ч обозначают аффрикаты. Аффриката -- сложный согласный звук,
но не всякий, а лишь такой, который состоит как бы из двух согласных же
звуков, образуемых при одном и том же общем положении органов речи. Чтобы
произнести то, что выражала буква "пси" кириллицы, необходимо сначала
сомкнуть губы для звука "п", затем разомкнуть и перевести их и язык в
положение, необходимое для произнесения звука "с". Поэтому для русского
языка "пс" не аффриката. Такое звукосочетание строится как бы в два приема,
а аффриката -- одноступенно.
А теперь произнесите "ц". При углубленном изучении "ц" тоже оказывается
двухсоставным звуком -- "т" плюс "с". Но оба элемента рождаются в одном и
том же месте полости рта, при нахождении кончика языка у передних зубов. Не
надо прекращать одно из положений, чтобы начать приведение органов речи к
другому.
То же и со звуком "ч", только вторым составляющим здесь является не
свистящее "с", а шипящее "ш". 2207
Постоянно случается, что пары звуков, внешне очень похожие, появляются
без их объединения в аффрикаты: "отсадить" -- это одно: "воцариться" --
совершенно другое; "отшуметь" -- далеко не то же самое в фонетическом
отношении, что "очуметь". В одних случаях перед нами некие звукосочетания, в
других -- вроде бы те же звуки, но уже спаянные в аффрикаты.
Русскому человеку, привыкшему слышать "ч" как единый и неделимый звук,
разложение его на элементы представляется, пожалуй, даже какой-то
схоластикой. Однако, встретясь с английским и итальянским звуком "j",
который мы воспроизводим как "дж" -- jem -- джем, мы попервоначалу бываем
убеждены, что в этом слове четыре звука, так как по-русски оно пишется в
четыре буквы. Точно так же француз и немец считают, что в слове "чума" по
меньшей мере шесть, а то и семь звуков: один его напишет -- tchuma, а другой
так и вовсе -- tschuma.
В итальянском и английском языках есть своя аффриката "ч". Англичане
изображают ее через две буквы -- СН. Русскую фамилию Чернов они могут
передать как Chernow. Итальянцы изобразят ее еще проще -- Cernov, потому что
услышат в нашей букве Ч один звук. А вот французам название города Черновцы
досталось бы не без труда: им пришлось бы превращать его в Tchernovtsi...
Наше Ц происходит от кириллического "цы". Слово означало некогда
наречие "разве", "или". "Еда есть пес цы луковый бес", то есть "обжорство --
дело собачье или бесовское", -- сказано в одном "Житии" XIII века. Но трудно
теперь утверждать, что наименование буквы пошло отсюда. Вполне возможно,
что, утомясь от измышления буквенных "значимых имен", наши предки к концу
алфавита могли перейти и на более простой способ, как мы, называющие Ц --
"це" и Ч -- "че"...
Мы уже видели, что на Западе наше "ц" выражают комбинациями букв Т, S,
Z. Так как некоторые из них могут нести в разных языках неодинаковую
функцию, то и прочтение иных слов, если переходить "из языка в язык", может
вызвать недоразумение. В Париже вывеска над магазином, где продают животных
-- Zoo, -- читается привычно для нас "зоо". В Берлине же точно так
написанные три буквы должны быть прочтены уже "цоо".
2208
Но если еще в Германии человек, в конце концов, будь он французом или
русским, привыкает произносить это слово на тамошний лад, то сложнее
получается, когда оно, изъятое из своей языковой среды, переносится без
особых предупреждений в другую, чуждую. У писателя В. Шкловского есть книга
лирической прозы, названная именем Берлинского зоопарка -- "Zoo". Это
заглавие крупными буквами печатается на обложке, но мне очень редко
приходилось за последние полвека с момента выхода книги в свет слышать,
чтобы кто-либо, кроме людей, бывавших в Германии или отлично знающих
немецкий язык, называли ее "цоо". Большинство говорит "зоо", а о французах
уж и упоминать нечего...
Что до остальных европейских языков -- польского, венгерского,
чешского, -- поинтересуйтесь сами в их словарях, как они расправляются
графически с этими звуками. Не заглядывайте только в словарь финского языка.
Ничего не найдете. И понятно: зачем финнам буквы С или Ц, если они таких
звуков слыхом не слыхали?!
Ч
Кириллическая буква для звука "ч" выглядела как двурогий церковный
подсвечник-дикирий --
Название ее было "червь". Только не следует думать, что слово это
означало "червяк"; в древнерусском и славянском языках "червь" -- красная
краска. Слово "червонное золото" означало, собственно, "красное золото".
У двух аффрикат "ц" и "ч" немало любопытных свойств. Во многих говорах
русского языка они, например, смешиваются. В ряде мест России слово "черт"
произносится как "цорт", в других местах вместе "церковь" говорят "черква".
Бывает, что одни и те же 2209 говорящие одновременно и "цокают" и
"чокают". Иногда этот парадокс объясняется сознанием "неправильности"
собственной речи: "цокающий" как бы перехватывает через край в стремлении
избавиться от "цоканья" и начинает "чокать" там, где это явно
противопоказано.
Аффрикаты эти близки друг другу. Но в то же время в них много
противоположного. "Ц" всегда звучит по-русски как твердый согласный. Слово
"цилиндр" мы выговариваем как "цылиндр".
А "ч" у нас не бывает твердым. Какие бы звуки ни следовали за ним, он
звучит как "тшь", а не как "тш". Даже набрав "для убедительности", как было
сказано у одного юмориста, слово "жирный" жирным шрифтом, а слово "черный"
-- черным шрифтом, вы не заставили бы читателя прочесть тут твердое "ч" и
мягкое "ж",
"Э, нет! -- может сказать мне читатель дотошный и упрямый. -- А как же
такие слова, как "дочь", "печь", "ночь"? Мы пишем "ночь" и рядом "мяч"? Есть
же разница?"
Нет разницы! Ь после Ч является пережитком, рудиментом тех времен,
когда слова эти звучали с гласным неполного образования вслед за "ч". Ь,
вставший на его место, мы храним теперь лишь как знак, что данные
существительные являются именами женского рода.
Буквы Ч и звука "ч" греки не знали. Нет специального знака для "ч" и в
латинских азбуках европейских языков. Его функции поручают другим буквам,
буквам с разными значками или буквосочетаниям. Вот маленькая табличка, в
которой я собрал такие варианты.
польский язык -- CZ
итальянский -- С
английский -- СН
испанский -- СН
турецкий -- Ç
венгерский -- CS
французский -- ТСН
финский -- ТСН
шведский -- СН
Как видите, немало потрачено остроумия, чтобы передать звук "ч". А не
пора ли было бы представителям всех латинизированных алфавитов мира взять да
и договориться, чтобы повсюду соблюдалось хоть относительное единообразие в
приемах выражения одних и 2210 тех же звуков примерно теми же
буквами? Ведь невольно вспоминается сердитое неодобрение Л. Якубинского по
адресу составителей европейских алфавитов, в которых латинские буквы
"неуклюже приспособлялись для передачи звуков различных европейских языков".
Оказывается, не так-то все это просто!
Западное "ч" и наше -- не совсем одинаковые звуки. Западное несколько
тверже русского. Можно легко себе представить звонкую аффрикату, парную к
"ч". Во многих языках она есть -- "j", что-то вроде "джь". Тонкие
наблюдатели находят, что такой звук появляется в речи и у нас в словах
"дрожжи", "можжить". Впрочем, буквы для этого звука у нас так или иначе нет.
Заметим: хотя звук "ч" у нас всегда мягкий, за буквой Ч никогда не
следуют буквы Е, Ю, Я. Мы пишем "чай", "чума", "чомга"... Непонятно, почему:
"черный" и "черт", хотя никому не приходит в голову начертать -- "чепорный"
или "чекнутый"? Впрочем, в вопросах правописания далеко не все поддается
рациональному истолкованию...
Читали ли вы увлекательный (особенно в те дни, когда вы были ребенком)
рассказ Эдгара По "Золотой жук"?
Напомнить его содержание, видимо, все же придется. 2211
Разорившийся богач, франко-американец, находит в песке на океанском
берегу Северной Америки клочок пергамента. Случайно нагрев его, он заметил
изображения -- черепа и козленка -- в разных углах куска кожи.
Этот Легран -- человек логического ума. Он быстро догадывается,
что перед ним написанная симпатическими чернилами записка пирата (череп)
Кидда ("кидд" -- козленок). Проявив остальной текст более энергичным
подогреванием, Легран видит запись, состоящую из тайных значков.
К удивлению своего туповатого друга-рассказчика (точь-в-точь доктор
Ватсон Конан-Дойля), этот Шерлок Холмс начала XIX века, потрудясь,
прочитывает непонятную записку и отправляется с верным слугой-негром и этим
своим другом в дикие заросли холмистого побережья, где находит клад капитана
Кидда, спрятанный в земле лет двести или триста назад.
Ему приходится объяснять потрясенному другу, как он дошел до истины.
Тут-то и оказывается, что помог ему осуществить это "закон букв". Как же
воспользовался им он?
Найдя непонятные знаки, Легран заметил: не все они одинаково часто
встречаются в грамотке. Чаще всего попадался значок в виде цифры 8. Почему?
Раскинув умом, Легран вспомнил: в английской письменной речи самая часто
встречающаяся буква -- Е. Значит, можно допустить, раз автор -- Кидд и
документ должен быть написан по-английски, что восьмерка и есть Е.
Попались ему и две-три пары восьмерок, значит, все 88 надо записать как
ЕЕ.
Раз так, ясно стало еще одно существенное обстоятельство. Перед
половиной 2212 английских существительных стоит определенный
артикль -- THE. Значит, там, где встречается слово из трех знаков с 8 на
конце, это THE. Тогда и два других знака должны совпадать. Так и есть: много
раз повторялись "точка с запятой", "четверка", "восьмерка". Легран теперь
узнал уже значение трех разных букв! Началось же все с немногого: со знания,
что буква Е встречается в английском языке чаще других букв. Таков закон
этой буквы!
Долго ли, коротко ли, искусник прочел всю надпись и
записал ее содержание. "Доброе стекло в трактире Бишопа на чертовом стуле
двадцать один градус тринадцать минут на норд-норд-ост по главному суку
седьмая ветка восточная сторона стреляй из левого глаза мертвой головы
прямая от дерева через выстрел на пятьдесят футов..."
Мы бы сочли задачу нерешимой. Леграну она не составила труда. Он нашел
и "трактир Бишопа" -- отвесный утес, и "чертов стул" -- неглубокую нишу на
этом утесе. Он сообразил, что "доброе стекло" -- подзорная труба, увидел в
нее на суке дерева череп, спустил из глаза черепа, как отвес, золотого жука,
отсчитал нужные футы, и...
"Одних золотых монет было не меньше чем на 450 000 долларов... Было 110
бриллиантов... 18 рубинов... 310 превосходных изумрудов, двадцать один
сапфир и один опал... Мы оценили содержимое нашего сундука в полтора
миллиона долларов..."
Рассказ написан, как это умел делать Эдгар По; если вам 14 лет, вы
проглотите его. Если 44 -- прочитаете с большим интересом. Я прочел его
моему внуку-первокласснику -- он слушал затаив дыхание.
Писать так о сапфирах и миллионах 2213 долларов легко. Но
разве ненамного труднее с такой же увлекательностью рассказывать о... Да вот
о "законе буквы", буквы Е английского языка, которая, вдруг оказывается,
обладает свойством попадаться "чаще других букв" в английском письме. А
значит, и о законах любых других букв?
Но я следил: и эту часть рассказа мой внук слушал, так. же широко
раскрыв глаза, так же волнуясь и переживая, как и ту, приключенческую, с
бриллиантами...
Вы можете спросить у меня: "А они правильны, эти рассуждения Леграна,
касающиеся букв? Ведь "Золотой жук" не языковедная работа: автор-фантаст мог
допустить в нем какие угодно предположения и гипотезы, лишь бы они были
занимательны и вели его к цели. Никто не запретил ему "к былям небылиц без
счету прилагать".
Да, читая "Жука", там можно обнаружить и на самом деле немало чистых
выдумок! Но с "законом буквы" все обстоит если и не "прецизионно", то
достаточно точно.
Что, если попробовать произвести для русского языка такие же подсчеты,
которые, будучи произведены некогда в Англии, дали в руки Леграну и
отправной путь его расшифровки, и его полтора миллиона долларов?
Конечно, можно прямо полезть в справочники и выудить оттуда нужные
данные. Но мне захотелось предварительно, на ваших глазах, уважаемые
читатели, так же как когда-то я и мой соавтор в нашем романе "Запах лимона"
зашифровывали таинственную записку, так же как Легран в "Золотом жуке"
расшифровывал старую надпись на клочке кожи, -- так же произвести для начала
опыт таких подсчетов "своими руками". 2214
Я сделал эксперимент, который, собственно, может повторить каждый из
вас. Я взял пять фрагментов из совершенно неравноценных друг другу
произведений пяти непохожих друг на друга, живших в разные времена,
обладавших разной мерой таланта авторов. Писателей-беллетристов.
Я выбрал авторов не по моим личным склонностям: так в беспорядке лежали
друг на друге пять книг на столе у моего сына.
Это оказались Чехов, раскрытый на "Бабьем царстве", Гарин-Михайловский
-- "Студенты", Куприн -- "Белый пудель", Мамин-Сибиряк, в котором
оставленный кем-то разрезательный ножик указывал на рассказ "В камнях", и,
наконец, сборник научно-фантастических рассказов Лениздата "Тайна всех
тайн", в котором помещен мой рассказ "Эн-два-о, плюс икс дважды".
Никаких возможностей сравнения, ни малейшей нарочитости в выборе;
объективность подсчетов гарантирована.
Я решил у всех этих авторов рассмотреть по 12 первых строк их указанных
произведений: еще объективнее; не по выбору, а кто с чего начал!
Шрифты и форматы книг были, конечно, неодинаковыми, но при беглом
анализе выяснилось, что в этой дюжине строк всюду укладывалось что-то около
460-- 500 знаков.
Не пытаясь представить тут перед вами исчерпывающие данные по всем
буквам азбуки, я свел в табличку только штук восемь наиболее часто
встречающихся на письме букв, а к ним добавил еще четверку тех азбучных
нелюдимов, которые обитают в самом конце алфавита и попадаются много реже
других. 2215
Чехов
Гарин-
Михай
ловский
Куприн
Мамин-
Сибиряк
Успен-
ский
А
38
42
43
53
42
Е
30
36
37
44
35
И
44
22
26
35
25
О
58
49
59
68
56
Т
39
25
20
25
27
В
18
22
23
30
25
С
21
22
20
25
27
Л
28
23
26
19
18
Ф
0
0
0
1
2
Щ
0
0
0
2
0
Ы
15
4
14
10
5
Я
6
3
11
16
10
Любопытная табличка! За малым исключением, числа
попаданий той или другой буквы в данные 12 строк текста очень близки друг к
другу, несмотря на всяческую несхожесть авторов. Буква О вышла на первое
место и у Чехова, написавшего "Бабье царство" в подмосковном Мелихове в 1893
году, и у меня, писавшего свой рассказ почти через 60 лет после этого в
послеблокадном Ленинграде. Нет никакой возможности предположить между нами
какой-либо сговор или случайное совпадение: там 58 О, здесь 56 О. Это тем
более немыслимо, что и у инженера-путейца Гарина-Михайловского, и у поповича
Мамина-Сибиряка, и у Куприна -- у всех у них в двенадцати строчках буква О
повторялась чаще других букв -- 49, 68, 59 раз. За О поспевает А -- и
поспевает примерно в одном темпе у всех пятерых авторов. Мамин-Сибиряк
почему-то вырвался вперед -- вот это как раз особый случай, требующий
специальных разысканий, почему у него настолько больше А?
Больше "чего"? Больше нормы? Так, значит, есть "норма", по которой
каждому звуку положено зазвучать в нашей речи, каждой букве "встать в
строку" 2216 рядом с другими? Может быть, это определяется
случайностью?
В какой-то степени да. Куприн начал "Белого пуделя" пейзажным
кусочком, описанием Крыма. В этом описании, естественно, оказалось довольно
много прилагательных с их характерными окончаниями "-ый". Вот вам и
пять-шесть лишних возможностей для появления буквы Ы. Или, например,
естественно, что у трех авторов из пяти в их отрывках не обнаружилось Ф.
После "Фу"-истории" мы понимаем, в чем тут дело: закономерность! А вот
почему у меня эта редкость вдруг обнаружилась?
Это чистая случайность. Повесть "Эн-два-о" начинается со сценки
экзамена: студентка хочет получить зачет у "профессора". Получай она его у
доцента, и "эф" исчезло бы бесследно.
Но в связи с этим мне вспомнился один интересный экспонат, который в
1930-х годах демонстрировался в Ленинградском Доме занимательной науки.
То была доска с бортиками, по этим бортикам застекленная и закругленная
в верхней части своей. С самого верха сквозь плоскую воронку можно было под
стекло на наклонно стоящую доску сыпать пшено или перловую крупу. По всей
длине доски, снизу доверху, в нее были набиты, как в детской игре "китайский
бильярд", в шахматном порядке гвоздики. Каждое падающее сверху зернышко на
своем пути вниз ударялось об один гвоздик, отскакивало к другому, седьмому,
пятнадцатому. Первая сотня крупинок ложилась у нижней кромки прибора в
полном беспорядке.
Но если вы всыпали 100 граммов крупы, уже обнаруживалось, что
больше ее зерен обязательно собирается на середине нижнего края, меньше -- к
бокам. Средняя выпуклость росла, росла, и 2217 когда весь
выданный вам на руки мешочек с крупой был израсходован, она на поле доски
укладывалась точь-в-точь по одной, уже заранее намеченной там красной
краской линии, по статистической кривой. Было совершенно безразлично, быстро
или медленно сыпали вы крупу, всю сразу или отдельными порциями --
беспорядочный "крупопад" образовывал внизу очень "упорядоченную фигуру".
Один школьник, долго дивившийся на этот феномен, в конце концов чрезвычайно
Ф нашей азбуки носило в кириллице задорное имя "ферт". В финикийской
"праазбуке" знака для звука "ф" не было, в греческой письменности
соответствующая литера именовалась просто "фи".
Вот я сказал: "задорное имя". А почему задорное? Что оно означает?
Среди этимологистов и по сей день на этот счет нет согласия.
Допускают, но далеко не все, что слово "ферт" взято у греков, где
"фюртэс" значило "нарушитель спокойствия, озорник".
Малоубедительная этимология; тем более что другие названия славянским
буквам либо просто измышлялись 2203 заново, уже на славянской
почве, и таких большинство, либо же переносились сюда именно как
наименования греческих букв, скажем, "фита". Слово "фюртэс", насколько мы
знаем, греческой буквы не называло.
Совсем неправдоподобны поиски общего между "фертом" и готским
руническим именем "Пертра". Может быть, всего более похоже на истину
допущение, что слово "ферт" за отсутствием славянских слов, начинающихся на
этот звук, было выдумано, как говорится, ad hoc -- именно для этого случая и
чисто звукоподражательно.
Найдутся читатели, которые подумают: "Перемудрил автор! Чего ж проще:
название буквы "ферт" произошло от слова "ферт", означающего франта. Говорят
же "стоять фертом"? А "ферт", "фертик" у нас вполне употребительное и не
слишком одобрительное выражение".
Представьте себе: тут все с ног переставлено на голову. Именно этот
"ферт II", как пишут в словарях, происходит от "ферт I", названия буквы. И
первоначально, судя по всему, означало именно "подбоченившуюся, ручки в
боки" фигурку, а потом уже и франтика, ще-голька, бального шаркуна,
нахала... Вспомним народные и литературные употребления этого образа:
"Станет фертом, ноги-то азом распялит!" -- ворчит кто-то из героев
Мельникова-Печерского. "Там я барыней (танцем. -- Л. У.) пройдуся, фертом, в
боки подо-пруся!" -- похваляется Бонапарт в одной народной песне, цитируемой
Далем.
Я успел рассказать о междоусобицах между "фертом" и "фитою", но уж
очень красочно подтверждает все мною сказанное один из эпизодов
"Очарованного странника" Н. Лескова.
"-- А потом я на фиту попал, от того стало еще хуже.
-- Как "на фиту"?
-- ...Покровители... в адресный стол определили справщиком, а там у
всякого справщика своя буква... Иные буквы есть очень хорошие, как,
например, "буки", или "покой", или "како": много фамилий на них начинается,
и есть справщику доход. А меня поставили на "фиту". Самая ничтожная буква,
очень на нее мало пишется, и то еще... кои ей принадлежат, все от нее
отлынивают и лукавят; кто хочет чуть благородиться, сейчас себя самовластно
вместо "фиты" через "ферт" 2204 ставит. Ищешь-ищешь его под
"фитою", а он -- под "фертом" себя проименовал".
Как почти всегда у Лескова, тут нет никакого преувеличения.
И сегодня можно тысячею способов удостовериться в неравномерном
распределении слов, имен, фамилий, названий городов по буквам алфавита.
В дни выборов к некоторым столам стоят все "од-нобуквенные" граждане за
получением бюллетеней с фамилиями на О, на П, на К. А поодаль, на других
столах, вы можете увидеть объявления с двумя-тремя, а то и четырьмя-пятью
буквами: Ш, Щ, Э, Ю, Я. Сюда будут стоят и Шапкины, и Щегловы, и Эрдманы, и
Ясеневы, и все-таки их очередь кончится скорее, чем очере-реди "Н... вых"
или "К... ных".
Пожалуй, на этом я и закончу разговор о букве Ф, о добром, старом
"ферте" кириллицы.
Х
Наше X, через букву в кириллице, именовавшуюся "хер", произошло от
греческого "хи". "Хи" передавало звук, довольно сходный с нашим "х", но
произносившийся с придыханием.
Этимологи славянское название "хер" рассматривают как сокращение от
древнего слова "керубим" -- так в иудейской, а затем и в христианской
религии называлась разновидность "чинов ангельских" -- херувимы.
Без всякой связи с этим "высоким" происхождением крестообразная форма
буквы родила в русском языке новое слово "херить", "похерить" -- сначала в
значении "крестообразно зачеркнуть", а затем и вообще "отменить",
"упразднить", "уничтожить"...
Мы и сегодня употребляем это слово, хотя и с некоторой осторожностью:
вовсе не по его вине. Подчиняясь тому, что мы именовали "акрофоническим
принципом", оно стало сначала в наших глазах эвфимистическим 2205
замещением непристойного слова, а лотом стало употребляться как его синоним.
Но старославянские грамотеи даже и не предполагали возможности подобных
нечестивых метаморфоз.
Может быть, вас заинтересует попутно, почему латиница, усвоив греческое
"хи", стала обозначать ею совсем другой, сложный греческий же звук "кс", для
которого в греческой азбуке существовала причудливого вида буква "кси" --
ξ, в прописной форме выглядевшая совсем уж странно Ξ. Почему они
не приняли ее к употреблению?
Увидев свои слова "ксэнос" и "ксэрос" написанными на латинский лад
через X вместо "кси", грек непременно прочел бы их "хенос" и "херос".
Но римлянам это было совершенно безразлично, так как у них ничего
похожего на греческое "кс" в языке не было, и букву X они употребляли
исключительно в греческих словах. Для того же звука, который теперь, изучая
латинский язык, мы называем "ха", римляне довольно естественно использовали
греческую "эту", у греков передававшую звук "э" с придыханием.
Именно поэтому имя греческой красавицы Ηλεγη
мы теперь произносим как "Елена", а западные языки изображают его как
Helene.
Взаимная передача средствами латиницы русской буквы X, а средствами
нашей азбуки -- европейской буквы H представляет затруднения.
Посмотрите, как сложно и неточно передает французская письменность наше
название Харьков -- то Cahrkow, то Harkoff, а то и просто как Karkof...
Но и нам ничуть не легче правильно, с точки зрения самих французов,
передать любое их слово, начинающееся с Н.
Таких слов во французском языке уйма; масса и таких имен. Многие из них
попадают в русскую речь и подвергаются ужасному искажению.
Любители детективной литературы отлично знают француза сыщика Эркюля
Пуаро, постоянного героя романов Агаты Кристи. Но мало кто догадывается, что
Эркюль -- просто приспособление к нашей азбуке имени, которое по-французски
пишется Hercules и во всех других случаях в России передается как...
Геркулес.
Русская буква X передает глухой фрикативный звук, парный тому звонкому,
который послужил поводом для 2206 разногласий между Ломоносовым и
Тредиаковским. Теперь никто из русских не пользуется звонким фрикативным
"γ" при произнесении тех слов, в которых его встречали наши предки --
"боγ", "γосподь", "блаγо". Зато появилось обыкновение
произносить этот южнорусский или украинский "γ" там, где он отродясь
никогда не стоял и нормами русской литературной речи не предусмотрен:
"γора", "враγам"...
И буква Ф, и буква X могут выражать и твердые и мягкие звуки "ф" и "х".
Но вот что любопытно: насколько обычно в нашем языке буквосочетание ФЬ,
настолько невозможно равносильное ему ХЬ. В конце слов, если верить словарю
Бильфельдта, мы можем указать всего одно слово с ФЬ -- "верфь". На ХЬ, по
его данным, не оканчивается ни одно русское слово.
Ц
Буквы Ц и Ч обозначают аффрикаты. Аффриката -- сложный согласный звук,
но не всякий, а лишь такой, который состоит как бы из двух согласных же
звуков, образуемых при одном и том же общем положении органов речи. Чтобы
произнести то, что выражала буква "пси" кириллицы, необходимо сначала
сомкнуть губы для звука "п", затем разомкнуть и перевести их и язык в
положение, необходимое для произнесения звука "с". Поэтому для русского
языка "пс" не аффриката. Такое звукосочетание строится как бы в два приема,
а аффриката -- одноступенно.
А теперь произнесите "ц". При углубленном изучении "ц" тоже оказывается
двухсоставным звуком -- "т" плюс "с". Но оба элемента рождаются в одном и
том же месте полости рта, при нахождении кончика языка у передних зубов. Не
надо прекращать одно из положений, чтобы начать приведение органов речи к
другому.
То же и со звуком "ч", только вторым составляющим здесь является не
свистящее "с", а шипящее "ш". 2207
Постоянно случается, что пары звуков, внешне очень похожие, появляются
без их объединения в аффрикаты: "отсадить" -- это одно: "воцариться" --
совершенно другое; "отшуметь" -- далеко не то же самое в фонетическом
отношении, что "очуметь". В одних случаях перед нами некие звукосочетания, в
других -- вроде бы те же звуки, но уже спаянные в аффрикаты.
Русскому человеку, привыкшему слышать "ч" как единый и неделимый звук,
разложение его на элементы представляется, пожалуй, даже какой-то
схоластикой. Однако, встретясь с английским и итальянским звуком "j",
который мы воспроизводим как "дж" -- jem -- джем, мы попервоначалу бываем
убеждены, что в этом слове четыре звука, так как по-русски оно пишется в
четыре буквы. Точно так же француз и немец считают, что в слове "чума" по
меньшей мере шесть, а то и семь звуков: один его напишет -- tchuma, а другой
так и вовсе -- tschuma.
В итальянском и английском языках есть своя аффриката "ч". Англичане
изображают ее через две буквы -- СН. Русскую фамилию Чернов они могут
передать как Chernow. Итальянцы изобразят ее еще проще -- Cernov, потому что
услышат в нашей букве Ч один звук. А вот французам название города Черновцы
досталось бы не без труда: им пришлось бы превращать его в Tchernovtsi...
Наше Ц происходит от кириллического "цы". Слово означало некогда
наречие "разве", "или". "Еда есть пес цы луковый бес", то есть "обжорство --
дело собачье или бесовское", -- сказано в одном "Житии" XIII века. Но трудно
теперь утверждать, что наименование буквы пошло отсюда. Вполне возможно,
что, утомясь от измышления буквенных "значимых имен", наши предки к концу
алфавита могли перейти и на более простой способ, как мы, называющие Ц --
"це" и Ч -- "че"...
Мы уже видели, что на Западе наше "ц" выражают комбинациями букв Т, S,
Z. Так как некоторые из них могут нести в разных языках неодинаковую
функцию, то и прочтение иных слов, если переходить "из языка в язык", может
вызвать недоразумение. В Париже вывеска над магазином, где продают животных
-- Zoo, -- читается привычно для нас "зоо". В Берлине же точно так
написанные три буквы должны быть прочтены уже "цоо".
2208
Но если еще в Германии человек, в конце концов, будь он французом или
русским, привыкает произносить это слово на тамошний лад, то сложнее
получается, когда оно, изъятое из своей языковой среды, переносится без
особых предупреждений в другую, чуждую. У писателя В. Шкловского есть книга
лирической прозы, названная именем Берлинского зоопарка -- "Zoo". Это
заглавие крупными буквами печатается на обложке, но мне очень редко
приходилось за последние полвека с момента выхода книги в свет слышать,
чтобы кто-либо, кроме людей, бывавших в Германии или отлично знающих
немецкий язык, называли ее "цоо". Большинство говорит "зоо", а о французах
уж и упоминать нечего...
Что до остальных европейских языков -- польского, венгерского,
чешского, -- поинтересуйтесь сами в их словарях, как они расправляются
графически с этими звуками. Не заглядывайте только в словарь финского языка.
Ничего не найдете. И понятно: зачем финнам буквы С или Ц, если они таких
звуков слыхом не слыхали?!
Ч
Кириллическая буква для звука "ч" выглядела как двурогий церковный
подсвечник-дикирий --
Название ее было "червь". Только не следует думать, что слово это
означало "червяк"; в древнерусском и славянском языках "червь" -- красная
краска. Слово "червонное золото" означало, собственно, "красное золото".
У двух аффрикат "ц" и "ч" немало любопытных свойств. Во многих говорах
русского языка они, например, смешиваются. В ряде мест России слово "черт"
произносится как "цорт", в других местах вместе "церковь" говорят "черква".
Бывает, что одни и те же 2209 говорящие одновременно и "цокают" и
"чокают". Иногда этот парадокс объясняется сознанием "неправильности"
собственной речи: "цокающий" как бы перехватывает через край в стремлении
избавиться от "цоканья" и начинает "чокать" там, где это явно
противопоказано.
Аффрикаты эти близки друг другу. Но в то же время в них много
противоположного. "Ц" всегда звучит по-русски как твердый согласный. Слово
"цилиндр" мы выговариваем как "цылиндр".
А "ч" у нас не бывает твердым. Какие бы звуки ни следовали за ним, он
звучит как "тшь", а не как "тш". Даже набрав "для убедительности", как было
сказано у одного юмориста, слово "жирный" жирным шрифтом, а слово "черный"
-- черным шрифтом, вы не заставили бы читателя прочесть тут твердое "ч" и
мягкое "ж",
"Э, нет! -- может сказать мне читатель дотошный и упрямый. -- А как же
такие слова, как "дочь", "печь", "ночь"? Мы пишем "ночь" и рядом "мяч"? Есть
же разница?"
Нет разницы! Ь после Ч является пережитком, рудиментом тех времен,
когда слова эти звучали с гласным неполного образования вслед за "ч". Ь,
вставший на его место, мы храним теперь лишь как знак, что данные
существительные являются именами женского рода.
Буквы Ч и звука "ч" греки не знали. Нет специального знака для "ч" и в
латинских азбуках европейских языков. Его функции поручают другим буквам,
буквам с разными значками или буквосочетаниям. Вот маленькая табличка, в
которой я собрал такие варианты.
польский язык -- CZ
итальянский -- С
английский -- СН
испанский -- СН
турецкий -- Ç
венгерский -- CS
французский -- ТСН
финский -- ТСН
шведский -- СН
Как видите, немало потрачено остроумия, чтобы передать звук "ч". А не
пора ли было бы представителям всех латинизированных алфавитов мира взять да
и договориться, чтобы повсюду соблюдалось хоть относительное единообразие в
приемах выражения одних и 2210 тех же звуков примерно теми же
буквами? Ведь невольно вспоминается сердитое неодобрение Л. Якубинского по
адресу составителей европейских алфавитов, в которых латинские буквы
"неуклюже приспособлялись для передачи звуков различных европейских языков".
Оказывается, не так-то все это просто!
Западное "ч" и наше -- не совсем одинаковые звуки. Западное несколько
тверже русского. Можно легко себе представить звонкую аффрикату, парную к
"ч". Во многих языках она есть -- "j", что-то вроде "джь". Тонкие
наблюдатели находят, что такой звук появляется в речи и у нас в словах
"дрожжи", "можжить". Впрочем, буквы для этого звука у нас так или иначе нет.
Заметим: хотя звук "ч" у нас всегда мягкий, за буквой Ч никогда не
следуют буквы Е, Ю, Я. Мы пишем "чай", "чума", "чомга"... Непонятно, почему:
"черный" и "черт", хотя никому не приходит в голову начертать -- "чепорный"
или "чекнутый"? Впрочем, в вопросах правописания далеко не все поддается
рациональному истолкованию...
Читали ли вы увлекательный (особенно в те дни, когда вы были ребенком)
рассказ Эдгара По "Золотой жук"?
Напомнить его содержание, видимо, все же придется. 2211
Разорившийся богач, франко-американец, находит в песке на океанском
берегу Северной Америки клочок пергамента. Случайно нагрев его, он заметил
изображения -- черепа и козленка -- в разных углах куска кожи.
Этот Легран -- человек логического ума. Он быстро догадывается,
что перед ним написанная симпатическими чернилами записка пирата (череп)
Кидда ("кидд" -- козленок). Проявив остальной текст более энергичным
подогреванием, Легран видит запись, состоящую из тайных значков.
К удивлению своего туповатого друга-рассказчика (точь-в-точь доктор
Ватсон Конан-Дойля), этот Шерлок Холмс начала XIX века, потрудясь,
прочитывает непонятную записку и отправляется с верным слугой-негром и этим
своим другом в дикие заросли холмистого побережья, где находит клад капитана
Кидда, спрятанный в земле лет двести или триста назад.
Ему приходится объяснять потрясенному другу, как он дошел до истины.
Тут-то и оказывается, что помог ему осуществить это "закон букв". Как же
воспользовался им он?
Найдя непонятные знаки, Легран заметил: не все они одинаково часто
встречаются в грамотке. Чаще всего попадался значок в виде цифры 8. Почему?
Раскинув умом, Легран вспомнил: в английской письменной речи самая часто
встречающаяся буква -- Е. Значит, можно допустить, раз автор -- Кидд и
документ должен быть написан по-английски, что восьмерка и есть Е.
Попались ему и две-три пары восьмерок, значит, все 88 надо записать как
ЕЕ.
Раз так, ясно стало еще одно существенное обстоятельство. Перед
половиной 2212 английских существительных стоит определенный
артикль -- THE. Значит, там, где встречается слово из трех знаков с 8 на
конце, это THE. Тогда и два других знака должны совпадать. Так и есть: много
раз повторялись "точка с запятой", "четверка", "восьмерка". Легран теперь
узнал уже значение трех разных букв! Началось же все с немногого: со знания,
что буква Е встречается в английском языке чаще других букв. Таков закон
этой буквы!
Долго ли, коротко ли, искусник прочел всю надпись и
записал ее содержание. "Доброе стекло в трактире Бишопа на чертовом стуле
двадцать один градус тринадцать минут на норд-норд-ост по главному суку
седьмая ветка восточная сторона стреляй из левого глаза мертвой головы
прямая от дерева через выстрел на пятьдесят футов..."
Мы бы сочли задачу нерешимой. Леграну она не составила труда. Он нашел
и "трактир Бишопа" -- отвесный утес, и "чертов стул" -- неглубокую нишу на
этом утесе. Он сообразил, что "доброе стекло" -- подзорная труба, увидел в
нее на суке дерева череп, спустил из глаза черепа, как отвес, золотого жука,
отсчитал нужные футы, и...
"Одних золотых монет было не меньше чем на 450 000 долларов... Было 110
бриллиантов... 18 рубинов... 310 превосходных изумрудов, двадцать один
сапфир и один опал... Мы оценили содержимое нашего сундука в полтора
миллиона долларов..."
Рассказ написан, как это умел делать Эдгар По; если вам 14 лет, вы
проглотите его. Если 44 -- прочитаете с большим интересом. Я прочел его
моему внуку-первокласснику -- он слушал затаив дыхание.
Писать так о сапфирах и миллионах 2213 долларов легко. Но
разве ненамного труднее с такой же увлекательностью рассказывать о... Да вот
о "законе буквы", буквы Е английского языка, которая, вдруг оказывается,
обладает свойством попадаться "чаще других букв" в английском письме. А
значит, и о законах любых других букв?
Но я следил: и эту часть рассказа мой внук слушал, так. же широко
раскрыв глаза, так же волнуясь и переживая, как и ту, приключенческую, с
бриллиантами...
Вы можете спросить у меня: "А они правильны, эти рассуждения Леграна,
касающиеся букв? Ведь "Золотой жук" не языковедная работа: автор-фантаст мог
допустить в нем какие угодно предположения и гипотезы, лишь бы они были
занимательны и вели его к цели. Никто не запретил ему "к былям небылиц без
счету прилагать".
Да, читая "Жука", там можно обнаружить и на самом деле немало чистых
выдумок! Но с "законом буквы" все обстоит если и не "прецизионно", то
достаточно точно.
Что, если попробовать произвести для русского языка такие же подсчеты,
которые, будучи произведены некогда в Англии, дали в руки Леграну и
отправной путь его расшифровки, и его полтора миллиона долларов?
Конечно, можно прямо полезть в справочники и выудить оттуда нужные
данные. Но мне захотелось предварительно, на ваших глазах, уважаемые
читатели, так же как когда-то я и мой соавтор в нашем романе "Запах лимона"
зашифровывали таинственную записку, так же как Легран в "Золотом жуке"
расшифровывал старую надпись на клочке кожи, -- так же произвести для начала
опыт таких подсчетов "своими руками". 2214
Я сделал эксперимент, который, собственно, может повторить каждый из
вас. Я взял пять фрагментов из совершенно неравноценных друг другу
произведений пяти непохожих друг на друга, живших в разные времена,
обладавших разной мерой таланта авторов. Писателей-беллетристов.
Я выбрал авторов не по моим личным склонностям: так в беспорядке лежали
друг на друге пять книг на столе у моего сына.
Это оказались Чехов, раскрытый на "Бабьем царстве", Гарин-Михайловский
-- "Студенты", Куприн -- "Белый пудель", Мамин-Сибиряк, в котором
оставленный кем-то разрезательный ножик указывал на рассказ "В камнях", и,
наконец, сборник научно-фантастических рассказов Лениздата "Тайна всех
тайн", в котором помещен мой рассказ "Эн-два-о, плюс икс дважды".
Никаких возможностей сравнения, ни малейшей нарочитости в выборе;
объективность подсчетов гарантирована.
Я решил у всех этих авторов рассмотреть по 12 первых строк их указанных
произведений: еще объективнее; не по выбору, а кто с чего начал!
Шрифты и форматы книг были, конечно, неодинаковыми, но при беглом
анализе выяснилось, что в этой дюжине строк всюду укладывалось что-то около
460-- 500 знаков.
Не пытаясь представить тут перед вами исчерпывающие данные по всем
буквам азбуки, я свел в табличку только штук восемь наиболее часто
встречающихся на письме букв, а к ним добавил еще четверку тех азбучных
нелюдимов, которые обитают в самом конце алфавита и попадаются много реже
других. 2215
Чехов
Гарин-
Михай
ловский
Куприн
Мамин-
Сибиряк
Успен-
ский
А
38
42
43
53
42
Е
30
36
37
44
35
И
44
22
26
35
25
О
58
49
59
68
56
Т
39
25
20
25
27
В
18
22
23
30
25
С
21
22
20
25
27
Л
28
23
26
19
18
Ф
0
0
0
1
2
Щ
0
0
0
2
0
Ы
15
4
14
10
5
Я
6
3
11
16
10
Любопытная табличка! За малым исключением, числа
попаданий той или другой буквы в данные 12 строк текста очень близки друг к
другу, несмотря на всяческую несхожесть авторов. Буква О вышла на первое
место и у Чехова, написавшего "Бабье царство" в подмосковном Мелихове в 1893
году, и у меня, писавшего свой рассказ почти через 60 лет после этого в
послеблокадном Ленинграде. Нет никакой возможности предположить между нами
какой-либо сговор или случайное совпадение: там 58 О, здесь 56 О. Это тем
более немыслимо, что и у инженера-путейца Гарина-Михайловского, и у поповича
Мамина-Сибиряка, и у Куприна -- у всех у них в двенадцати строчках буква О
повторялась чаще других букв -- 49, 68, 59 раз. За О поспевает А -- и
поспевает примерно в одном темпе у всех пятерых авторов. Мамин-Сибиряк
почему-то вырвался вперед -- вот это как раз особый случай, требующий
специальных разысканий, почему у него настолько больше А?
Больше "чего"? Больше нормы? Так, значит, есть "норма", по которой
каждому звуку положено зазвучать в нашей речи, каждой букве "встать в
строку" 2216 рядом с другими? Может быть, это определяется
случайностью?
В какой-то степени да. Куприн начал "Белого пуделя" пейзажным
кусочком, описанием Крыма. В этом описании, естественно, оказалось довольно
много прилагательных с их характерными окончаниями "-ый". Вот вам и
пять-шесть лишних возможностей для появления буквы Ы. Или, например,
естественно, что у трех авторов из пяти в их отрывках не обнаружилось Ф.
После "Фу"-истории" мы понимаем, в чем тут дело: закономерность! А вот
почему у меня эта редкость вдруг обнаружилась?
Это чистая случайность. Повесть "Эн-два-о" начинается со сценки
экзамена: студентка хочет получить зачет у "профессора". Получай она его у
доцента, и "эф" исчезло бы бесследно.
Но в связи с этим мне вспомнился один интересный экспонат, который в
1930-х годах демонстрировался в Ленинградском Доме занимательной науки.
То была доска с бортиками, по этим бортикам застекленная и закругленная
в верхней части своей. С самого верха сквозь плоскую воронку можно было под
стекло на наклонно стоящую доску сыпать пшено или перловую крупу. По всей
длине доски, снизу доверху, в нее были набиты, как в детской игре "китайский
бильярд", в шахматном порядке гвоздики. Каждое падающее сверху зернышко на
своем пути вниз ударялось об один гвоздик, отскакивало к другому, седьмому,
пятнадцатому. Первая сотня крупинок ложилась у нижней кромки прибора в
полном беспорядке.
Но если вы всыпали 100 граммов крупы, уже обнаруживалось, что
больше ее зерен обязательно собирается на середине нижнего края, меньше -- к
бокам. Средняя выпуклость росла, росла, и 2217 когда весь
выданный вам на руки мешочек с крупой был израсходован, она на поле доски
укладывалась точь-в-точь по одной, уже заранее намеченной там красной
краской линии, по статистической кривой. Было совершенно безразлично, быстро
или медленно сыпали вы крупу, всю сразу или отдельными порциями --
беспорядочный "крупопад" образовывал внизу очень "упорядоченную фигуру".
Один школьник, долго дивившийся на этот феномен, в конце концов чрезвычайно