Страница:
Туэйт подошел к столу: календарь, деловые блокноты-ежедневники, стаканчик с остро заточенными карандашами, бронзовый нож для открывания конвертов, набор ножниц, пресс-папье из белого оникса, огромная декоративная скрепка для бумаг на эбонитовой подставке. И все. Странно, подумал Туэйт. Где же телефон?
Рядом со столом находился шкафчик для бумаг. Туэйт открыл верхний ящик и извлек лист писчей бумаги. В верхней части страницы красовалась коричневая шапка: «Фирма Моришез», основана в 1969 году".
Больше на листе ничего не было. Туэйт сложил его вдвое и убрал в карман пиджака. Остальные ящики были пустые, ничего кроме пыли. Что ж, неплохо, решил Туэйт. Это «почтовый ящик»: одни доставляют сюда информацию, другие забирают ее.
В коридоре послышался какой-то шум, и он резко повернулся:
– Мелоди?
– Кто такая Мелоди? – ответил ему хриплый мужской голос.
Туэйт поднял пистолет и в ту же секунду услышал характерный звук спускаемого курка – бросившись на пол, он больно ударился плечом, но все же ушел от пули. На лице его появилась недобрая улыбка, он громко скрипнул зубами.
Лежа на ворсистом ковре, он отчетливо видел своего противника: человек со шрамом через все лицо снова целился в него из длинноствольного пистолета.
– Прощай, приятель, – человек со шрамом улыбнулся.
Туэйт негромко вздохнул. Пальцы его онемели, револьвер лежал прямо перед ним, в нескольких сантиметрах от его вытянутой руки.
Раздался еще один выстрел, но, странно, он не почувствовал никакой боли. Только сердце забилось чуть быстрее, и в дыхании появились хрипы, но пуля не задела легкие, в этом Туэйт был уверен. Он открыл глаза.
Человек со шрамом на лице сидел у порога, рука с длинноствольным пистолетом неподвижно лежала на полу. Взгляд его карих глаз был мутный, немигающий. В центре лба его виднелось красное пятно размером с куриное яйцо – выходное отверстие пули, угодившей в затылок.
Туэйт беспомощно моргал, не понимая, что произошло. Челюсть его отвисла от неожиданности. В коридоре, прямо под трупом, возникла какая-то фигура: Мелоди. В опущенной руке ее он увидел пистолет 45-калибра. Она пристально смотрела на Туэйта. Губы ее беззвучно шевелились, на лбу, у самых волос, он увидел тонкий порез, кровь уже запеклась. Лицо ее было очень бледным.
– Там был еще один, – еле слышно прошептала она. – Я не хотела никого убивать.
В глазах ее стояли слезы. Она провела ладонью по щеке, пистолет выпал из тонких пальцев и с глухим стуком упал на пол. Ее била крупная дрожь, но Мелоди, не отрываясь, смотрела на Туэйта.
– Полюбуйся, что я из-за тебя натворила.
Она перешагнула через труп в дверях и двинулась к нему – на лице ее было написано глубокое отвращение, но, увидев выражение лица Туэйта, взгляд ее изменился. Она присела рядом с ним на корточки и положила ладонь ему на плечо. Он поморщился от боли: именно этим плечом он ударился об пол.
Туэйт с трудом сел и прижался затылком к стене. Мелоди погладила его по щеке:
– Прости, – пробормотал он, – за все прости.
Она придвинулась ближе:
– Помолчи. Лучше отдохни.
– Я хотел сказать...
– Я знаю, что ты хотел сказать, – прервала она его деловым, решительным тоном.
Он видел, что она снова рассматривает его, как будто в первый раз увидела, – она все еще плакала, но страх в глазах исчез. Мелоди явно чувствовала облегчение, словно с души свалился огромный камень.
– Ты поработала на славу, – Туэйт с рудом шевелил пересохшими губами, голос его был хриплый и невыразительный.
– Нет, – прошептала она, – вся работа еще впереди.
Она наклонилась над ним:
– А сейчас я тебя поцелую, и ты превратишься в королевича.
И в то мгновение, когда губы их встретились, – Туэйт мог в том поклясться, – Мелоди улыбнулась.
Однако с подлинными проблемами они столкнулись лишь после того, как поднялись на сцену, когда исправлять что-либо было уже поздно: вместо пружинистого деревянного покрытия, к которому они привыкли и которое помогало делать прыжки и поддержки, сцена, словно автострада, оказалась бетонной!
– Невероятно! – только и мог воскликнуть Мартин. Лорин разделяла его чувства. Но они работали в полную силу, по-другому танцоры этой труппы не умели, так их учили на протяжении всей жизни: они танцевали бы и в заболоченных по колено джунглях.
Великолепная труппа, и принимали ее с восторгом. Балет был одним из многих видов искусства Запада, запрещенных в Китае, и все прекрасно понимали, что китайцы истосковались по культуре.
Для Лорин триумф был несколько омрачен растяжением мышцы левой ноги. Это произошло в самом конце ее сольного номера, и Лорин была вне себя от бешенства.
Она так и не поняла, как все случилось. Лорин лишь подозревала, что ее партнер Стивен, на которого она всегда могла положиться, слишком резко отпустил ее из поддержки. Не исключала она и того, что необычайно жесткая и непружинистая поверхность сцены вновь заставила ее вспомнить о только что зажившем бедре – возможно, она была слишком напряжена и на выходе из поддержки немного сместила центр тяжести. В общем, как бы там ни было, контакт со сценой произошел внешней поверхностью стопы, а не ступней – в сочетании с моментом вращения и ее собственным весом этого было достаточно для повреждения мышцы. Кажется, она даже услышала щелчок в голеностопе. Стивен мгновенно понял, в чем дело, и тут же подхватил ее.
Шквал оваций она почти не слышала и не вышла на «бис».
В гримерной она чертыхалась и морщилась, пока врач накладывал на ногу компресс со льдом. Быстрым шагом вошел Мартин, лицо его было озабоченным.
– Ну как она? – спросил он врача. Тот только пожал плечами:
– О характере травмы с уверенностью можно будет говорить не раньше чем через сутки. Но, как бы там ни было, вряд ли это разрыв связок.
– Лорин?
– Жутко болит, – сердито огрызнулась Лорин. – Черт бы все побрал!
Мартин похлопал ее по плечу:
– Завтра у нас день отдыха, а потом мы отправляемся в Пекин.
– Великолепно, – фыркнула Лорин, – завтра целый день буду валяться в постели.
Она закрыла лицо полотенцем, Мартин бросил быстрый взгляд на врача. Тот озабоченно покачал головой.
– Чепуха, – Мартин сел рядом с Лорин и улыбнулся. – Такой возможности ни у кого из нас больше не будет, и мы используем ее на все сто процентов. Завтра ты поедешь вместе со мной на частном автомобиле, который мне любезно предоставило народное правительство.
Лорин сбросила полотенце – совсем неплохо провести целый день с Мартином.
– Отлично, – глаза ее снова заблестели, – очень здорово!
– Вот и хорошо, – Мартин шлепнул ее по здоровой ноге. – А теперь мне надо пойти поговорить с одним из их советников по культуре. Кстати, тебе придется принять участие в беседе: он ждет не дождется конца концерта, чтобы встретиться именно с тобой. Твоя травма его очень расстроила. Честно говоря, я не ожидал, что он так это воспримет. Имей в виду, когда мы прилетели, он не встречал нас в аэропорту. Говорят, был в служебной командировке.
Лорин пыталась протестовать, но Мартин перебил ее гневную речь:
– Для нас это очень важно, Лорин. Важно с точки зрения успеха всего турне. Дружеские связи, сердечные отношения – в конце концов ради того, чтобы они завязались, мы и приняли приглашение правительства Китая выступить в этой стране.
Мартин встал и снова улыбнулся:
– И он действительно производит впечатление радушного человека.
Он вышел и через несколько минут вернулся в сопровождении плотно сбитого китайца.
– Лорин Маршалл, – церемонно, в традициях старого русского дворянства поклонился Мартин, – позвольте представить вам господина Донь Жиня, советника по культуре провинции Шанхай.
Донь Жинь пожал Лорин руку и слегка поклонился. Потом широко улыбнулся, и Лорин увидела ряд мелких, идеально ровных зубов, чуть пожелтевших, словно состарившаяся полированная слоновая кость.
– Очень рад встретиться с вами, мисс Маршалл, – он говорил по-английски чуть нараспев, но тем не менее весьма бегло. – Я получил истинное наслаждение, наблюдая за вашим выступлением. Дыхание свежего ветра на нашем древнем континенте, если вы позволите мне так выразиться.
– Благодарю вас.
– Пользуясь случаем, хочу выразить свое сочувствие, мне, право, очень жаль, что вы получили травму, – он снова улыбнулся, манера его речи теперь несколько изменилась, словно советник на время решил отбросить официальный тон, каким принято изъясняться высокопоставленному чиновнику. – Боюсь, это отчасти и моя вина, но в свое оправдание могу лишь сказать, что не имел представления о требованиях такой прославленной труппы к сценической площадке.
Его искренность растопила ледок сдержанности. Он действительно само очарование, подумала Лорин, и улыбнулась своей особой улыбкой, которую приберегала для самых ответственных случаев:
– Полагаю, вы заслужили прощение.
Донь Жинь поклонился.
– Вы потрясающая женщина, мисс Маршалл. Я счел бы за честь – и дар небес, – если бы вы согласились поужинать со мной сегодня вечером, – он кивнул на ее ногу и помрачнел. – Но, вероятно, ваша травма не позволит...
Лорин бросила взгляд на Мартина, тот умоляюще приложил руки к груди.
– Ничего страшного. Я пока еще не инвалид. С радостью принимаю ваше предложение. И, пожалуйста, зовите меня просто Лорин.
Лицо китайского чиновника просияло.
– Ну надо же! – воскликнул он, засмеявшись от радости, и тут же прикрыл ладонью рот. – Ой!
Теперь засмеялись Лорин и Мартин.
Он протянул руку, и с его помощью Лорин встала. Она попробовала наступить на поврежденную ногу: боли почти не чувствовалось.
– Итак, Лорин, – китаец взял ее под руку, – я покажу вам ночную жизнь Шанхая. Такой, какая она есть на самом деле. – Он снова улыбнулся, и Лорин подумала, что вечер с этим странным, но в то же время милым человеком может действительно оказаться приятным и интересным. Только бы он не стал убеждать вступить в компартию, мелькнула мысль, этого она не перенесет.
Он распахнул перед ней дверь и подвел к стоявшему у театра автомобилю.
– И, пожалуйста, – он серьезно посмотрел на нее, – зовите меня просто Монах. Здесь все меня так называют.
Словно слепец, ощупывающий скорлупу, подумал он.
– Ничего. Абсолютно ничего.
Джой умоляюще посмотрела на него и начала стаскивать с него черную майку:
– Что происходит, Киеу? Пожалуйста, скажи.
– Я насмотрелся всяких нехороших вещей.
Дверь в коридор памяти вновь распахнулась. Я видел, как мучают мою сестру. Я видел, как она низко пала, работая шлюхой при юонах и их советских хозяевах. Для того чтобы выжить среди останков того, что когда-то было моей любимой Камбоджей, мирной, прекрасной страны. Да, я видел горе и смерти. Я видел, как ее вознаградили патриоты родной страны. Я был свидетелем того, во что она превратилась: обезглавленная, распухшая утопленница – изо рта и глазниц ее текла желтая, мутная речная вода.
О, Будда! Сейчас апсара танцует только для меня, она убеждает меня в чем-то, пальцы ее передают мне послание. Апсара говорит мне, что я должен сейчас делать. Что же? Став американцем, я позабыл смысл музыки и слов, я больше не могу понимать астральные танцы. Но неправда, что только наши боги, боги кхмеров, могут понимать послания своих слуг, это же неправда, апсара?
Он обнаружил, что идет обнаженный по пояс и кто-то ведет его за руку по коридору в спальню Джой и Макоумера. Похоже, отец сюда больше не заходит.
Где-то совсем рядом зашумела вода: это Джой наполняла ванну. Вскоре он почувствовал запах ароматических солей – сиреневой и хвойной, – которые Джой бросила в горячую воду. Потом Джой вернулась и помогла ему снять остальную одежду.
Он лежал в горячей воде, отдавшись нежным рукам Джой, а навстречу, на раздутом животе, ползла апсара. Апсара разговаривала с ним пальцами, плела паутину информации, которую он не чувствовал и не понимал. Но она все приходила и приходила к нему, она что-то ищет... Что?
Киеу пожал плечами, его стальные мышцы напряглись, а склонившаяся над ним Джой участливо шептала:
– Все хорошо, уже все хорошо.
Я была права когда умоляла не посылать Киеу туда, думала она, разглядывая его окаменевшее лицо. Глаза под полузакрытыми веками закатились, словно он спал и снился ему кинжальный пулеметный огонь.
Это Дел отправил его туда! Она впервые в жизни думала о муже с ненавистью. Дел с его проклятой одержимостью. Что было на этот раз? Кого или что ты должен был разыскать в Кампучии? Ответ на этот вопрос не имел для нее никакого значения.
Но, что бы это ни было, в этот раз из Камбоджи вернулась лишь тень Киеу, и этого она не могла понять. Сердце ее разрывалось, глядя на него, безучастно сидящего в горячей воде, от влажности платье ее прилипло к телу, но ей было все равно: сейчас ее заботил только Киеу, только его мысли и чувства имели значение.
– О Боже, – бормотал молодой врач, – вас, должно быть, полоснули ножом.
– Занимайтесь своим делом, док, – буркнул Туэйт.
– Мне придется сообщить в полицию, – огрызнулся врач, бинтуя рану, – у нас такой порядок.
– Считайте, что уже сообщили, – Туэйт помахал у него перед носом полицейским жетоном. Он успел позвонить в участок, воспользовавшись телефоном продавца книг на первом этаже.
С грохотом распахнулась дверь, и в операционную вкатили носилки, перед которыми бежал врач. Следом за ним быстрым шагом шел заведующий отделением, полдюжины полицейских в форме и столько же в штатском. За то короткое время, что дверь в коридор была открыта, Туэйт разглядел высыпавших из своих палат больных, сбившихся в кучу родственников и посетителей, целую толпу полицейских, которые, стараясь перекричать друг друга, что-то орали в свои рации.
– Кто доставил его? – сердито спросил заведующий отделением. – «Скорая»?
– Нет, – отозвался один из полицейских. – Машина спецподразделения. Это был самый быстрый способ.
– Кто с ним был? – хирург помог интерну переложить тело на операционный стол.
– Один из офицеров секретной службы, – полицейский поскреб затылок. – По-моему, его фамилия Бронстайн.
– Позовите его. И, ради Бога, скажите вашим людям, чтобы все вышли в коридор.
Наверное, очень хороший врач, подумал Туэйт. Никакой паники, все делает быстро, ни одного лишнего движения. Теперь он отдавал распоряжение медсестрам:
– Вызовите, пожалуйста, доктора Вейнгаарда. И, будьте добры, поторопитесь.
Сестра сломя голову бросилась по коридору. Из приоткрывшейся на секунду двери вновь донесся гул голосов.
Вернулся полицейский. Вместе с ним в операционную вошел долговязый мужчина с густыми темными волосами.
– Вы Бронстайн?
Мужчина утвердительно кивнул.
– Изъясняйтесь словами, – прикрикнул на него хирург, – мне некогда вами любоваться. – Он прощупывал вены на руках Готтшалка. – Потребуется плазма, – обратился он к одной из медсестер, – и анализ крови, немедленно. Возможно, потребуется полное переливание.
– Я Бронстайн.
– Какое счастье. Так это вы привезли кандидата?
– Всю дорогу я держал его голову у себя на коленях.
Хирург никак не мог вытряхнуть Готтшалка из его костюма и взялся за скальпель.
– Как он дышал?
– С большим трудом...
– Понятно. Вы слышали его дыхание?
– Он сипел как кузнечные меха.
– Кровищи-то! Похоже на рану в грудь.
– Пуля вошла прямо под сердцем, – пояснил Бронстайн. – Но крови почти не было.
– Входное отверстие под сердцем, все правильно, – хирург наклонился еще ниже. – Убийца промахнулся. Задень он сердце хотя бы по касательной, и вы увидели бы фонтан крови. Так, быстренько сюда электрокардиограф.
– Я видел, как пуля попала в него, – настаивал Бронстайн, – уверяю вас, она задела сердце.
– Если вы правы, я, пожалуй, закончу обход больных. Если вы правы, вашему дорогому кандидату больше некуда торопиться, значит, он уже покойник.
Он быстро и без труда рассек скальпелем одежду Готтшалка – вначале пиджак, потом рубашка и майка. Сейчас хирург напоминал повара, обрабатывающего кочан капусты.
– Так, посмотрим, есть ли пульс, – бормотал он себе под нос.
Отложив стетоскоп, он приказал интерну:
– Приготовьте рентгеновскую установку.
Прибежала медсестра, следом за ней шел еще один хирург. Доктор Вейнгаард. Это был пожилой человек с ухоженной бородой, в которой обильно серебрилась седина.
– Что тут у нас? – Он потер руки.
– Атертон Готтшалк, – мрачно сообщил ему первый хирург. – Только что подстрелили. Этот тип, – он кивнул в сторону Борнстайна, – говорит, что пуля задела сердце, но этого не может быть: он дышит.
– Позвольте и мне взглянуть. – Доктор Вейнгаард подошел ближе.
– Сейчас, я только сниму эту последнюю... Боже праведный!
– Что такое?
Молодой хирург поднял голову. Лицо его было испачкано кровью, лоб покрылся каплями пота.
– Вы только посмотрите! – Он сделал шаг в сторону, чтобы коллега мог лучше разглядеть рану. – Выстрел был произведен в сердце, но этот человек жив.
Доктор Вейнгаард покачал головой:
– Это невозможно.
– Почему же, возможно, – возразил молодой хирург, – если на нем был пуленепробиваемый жилет.
– Это еще зачем?
– Делайте, что вам говорят! – слегка повернув кисть, он лишил противника всякого желания вступать в споры.
Тело Мицо чуть дернулось, и он нетерпеливо щелкнул пальцами свободной руки. На лестнице тут же появился молодой китаец.
– Второй тоже должен быть у меня на глазах, – заметил Трейси.
Мицо снова щелкнул пальцами, и за спиной китайца вырос второй охранник. Мицо сделал жест рукой, первый китаец начал медленно спускаться по лестнице. Взгляд его ни на секунду не отрывался от лица Трейси, и в этом взгляде читалась нескрываемая ненависть. Ненависть к дьяволу-иностранцу, хотя, нет, в этом есть что-то личное, подумал Трейси. Возможно, он был связан родственными узами с одним из тех, кто напал на него в больнице. Например, с тем, у кого был вытатуирован дракон.
Молодой китаец остановился примерно в десяти метрах от Мицо и от того места, где лежала оглушенная падением Маленький Дракон. Он достал из внутреннего кармана куртки «эрвейт» 38-го калибра и протянул Мицо.
– Нет, – отрывисто приказал ему Трейси на кантонском диалекте. – Возьми пистолет за ствол и несильно толкни его по полу ко мне.
Молодой китаец перевел взгляд на Мицо. Тот кивнул и поморщился: выражение его лица стало совсем кислым.
Трейси присел на колено, увлекая за собой заложника, и поднял пистолет. Он отщелкнул барабан в сторону, бросил взгляд на пустые ячейки и, усмехнувшись, посмотрел на китайца:
– Будет совсем хорошо, если ты, гнойный выкидыш морской змеи, дашь мне заряженное оружие.
Выражение лица китайца не изменилось, но Трейси почувствовал, что Мицо ухмыляется. Японец пожал плечами, словно оправдываясь: почему бы и не попробовать, ты на моем месте поступил бы точно так же. Он снова щелкнул пальцами, и под ноги Трейси подкатились шесть заряженных барабанов.
Трейси заставил Мицо лечь лицом на пол рядом с оглушенной любовницей и зарядил пистолет. Потом нагнулся и приставил внушительный ствол к затылку японца.
– Я не верю вашим людям, – мягко обратился он к нему, – придется проверить их.
Мицо немного повернул голову в сторону, щека его вдавилась в отполированный до блеска паркет – между коврами была узкая полоска пола – и отрешенным голосом пробормотал:
– Не надо, все в полном порядке, уверяю вас.
– Да? А ведь верно. Я еще в состоянии отличить холостые патроны от боевых.
Чтобы лучше видеть противника, Мицо повернул голову почти на сто восемьдесят градусов, а Трейси внезапно отскочил в сторону, отпустил японца и схватил Маленького Дракона.
Мицо немедленно вскочил на ноги. Молодой китаец, явно не пенимая, что задумал Трейси, двинулся к нему.
Трейси спокойно взвел курок и приставил дуло к шее девушки.
– Назад, кусок дерьма, вшивое порождение шлюхи! – завопил Мицо. – Ты что, не понимаешь, еще шаг, и он убьет ее!
Молодой китаец немедленно сделал несколько шагов назад и расслабил плечевые мышцы. – Трейси с удовлетворением отметил, что пока его теория работает идеально: держа под прицелом Маленького Дракона, с Мицо можно делать все что угодно.
Трейси медленно потянул ее на себя, и Мицо поспешно замахал руками:
– Я прикажу им уйти из комнаты!
– Зачем? – удивился Трейси. – Не надо. Пусть себе торчат здесь, а то, ведь, знаете, без вашего присмотра затеют какую-нибудь гадость. Потом не расхлебаете.
Мицо промолчал, Трейси понял, что японец не только проиграл этот раунд, но и потерял лицо.
– По-моему, все предельно ясно, – улыбнулся Трейси, – если вы или они сделают что-то, что мне покажется странным, мозги Маленького Дракона разлетятся по всей комнате.
Лицо Мицо побелело.
– Совсем не обязательно угрожать мне таким образом, – он потирал запястье, – у нас, как мне показалось, перемирие.
Трейси рывком поставил Маленького Дракона на ноги. На ней было сине-зеленое шелковое платье с двумя высокими разрезами на бедрах, через которое отчетливо просматривались длинные стройные ноги. Шею облегал мягкий стоячий воротник, под которым поблескивали тяжелые змейки бриллиантового и изумрудного ожерелий. Она стояла совершенно неподвижно, словно в ожидании приказа своего господина, но раскосые глаза ее потемнели от ненависти. Эта женщина привыкла к независимому образу жизни и с таким обращением явно сталкивалась впервые. Очень плохо, подумал Трейси.
Мицо поднял руку:
– Может, мы по крайней мере сядем и проведем нашу, э... встречу как цивилизованные люди?
Трейси подумал, что предложение звучит по меньшей мере смешно, особенно если учесть, через какой ад пропустил его Мицо за несколько последних дней. Но промолчал.
Справа от него словно плыл в воздухе изящный диван, обитый змеиной кожей, с подушечками из бирманского шелка. Рядом, на плетеном столике работы мастеров с острова Бали стояла дивной красоты фарфоровая лампа. На стене, по китайской традиции, разметался бронзовый чеканный дракон, раскрашенный эмалью всех цветов радуги: его длинный, изогнутый, как клинок, язык, пытался лизнуть потолок.
У противоположной стены стоял еще один диван, более массивный, и пара обитых кожей стульев – на фоне китайского интерьера европейская мебель производила странное впечатление. Над этим диваном висело что-то вроде триптиха: летящие над мертвенно-серой рекой цапли. Японский антиквариат, решил Трейси. И множество всевозможных безделушек, все очень древние и, безусловно, очень дорогие – бронзовые, деревянные, из камня и глины. Останки умерших цивилизаций. Или загнивающих.
– Сядьте там, – Трейси указал на один из кожаных стульев. Мицо покорно занял свое место, а Трейси усадил Маленького Дракона на бамбуковый диванчик с противоположной стороны, встав при этом так, чтобы держать под контролем обоих. Китайцы безучастно наблюдали за происходящим, словно их это не касалось; оба застыли как каменные статуи.
– Вы намного опаснее, чем меня старались убедить, – в голосе японца звучало сожаление. – Следовательно, мои информаторы не заслуживают доверия и понесут заслуженное наказание.
Трейси сразу же насторожился.
– Ничего удивительного, – непринужденно ответил он, – никто не может похвастаться, что знает меня досконально.
Мицо нахмурился:
– И все же, кто вы, черт возьми? И что вам от меня надо?
Чем больше он говорит, тем больше из него вылезает информации, подумал Трейси. Следовательно, надо поддерживать светскую беседу, пусть он задает вопросы, а главное – говорит сам. Только не перегибай палку, пригрозил себе Трейси, он может заподозрить подвох.
– Я уже объяснял вам, зачем приехал. Мой отец...
– Пожалуйста! Ну сколько же можно! Прекратите врать. Что ж, можно попробовать наугад.
– Я хотел бы участвовать в бизнесе, войти, так сказать, в дело.
Лицо Мицо оставалось непроницаемым:
– О каком бизнесе вы говорите?
– О вашем бизнесе, Сияющий Белый Порошок.
Маленький Дракон поежилась. Боковым зрением Трейси видел, что она с удивлением смотрит на него.
– Значит, вы знаете о моей, скажем, школе, – Мицо тщательно подбирал слова. – Вы знаете меня как Сияющий Белый Порошок. Скажите, пожалуйста, известен ли вам Луис Ричтер?
Рядом со столом находился шкафчик для бумаг. Туэйт открыл верхний ящик и извлек лист писчей бумаги. В верхней части страницы красовалась коричневая шапка: «Фирма Моришез», основана в 1969 году".
Больше на листе ничего не было. Туэйт сложил его вдвое и убрал в карман пиджака. Остальные ящики были пустые, ничего кроме пыли. Что ж, неплохо, решил Туэйт. Это «почтовый ящик»: одни доставляют сюда информацию, другие забирают ее.
В коридоре послышался какой-то шум, и он резко повернулся:
– Мелоди?
– Кто такая Мелоди? – ответил ему хриплый мужской голос.
Туэйт поднял пистолет и в ту же секунду услышал характерный звук спускаемого курка – бросившись на пол, он больно ударился плечом, но все же ушел от пули. На лице его появилась недобрая улыбка, он громко скрипнул зубами.
Лежа на ворсистом ковре, он отчетливо видел своего противника: человек со шрамом через все лицо снова целился в него из длинноствольного пистолета.
– Прощай, приятель, – человек со шрамом улыбнулся.
Туэйт негромко вздохнул. Пальцы его онемели, револьвер лежал прямо перед ним, в нескольких сантиметрах от его вытянутой руки.
Раздался еще один выстрел, но, странно, он не почувствовал никакой боли. Только сердце забилось чуть быстрее, и в дыхании появились хрипы, но пуля не задела легкие, в этом Туэйт был уверен. Он открыл глаза.
Человек со шрамом на лице сидел у порога, рука с длинноствольным пистолетом неподвижно лежала на полу. Взгляд его карих глаз был мутный, немигающий. В центре лба его виднелось красное пятно размером с куриное яйцо – выходное отверстие пули, угодившей в затылок.
Туэйт беспомощно моргал, не понимая, что произошло. Челюсть его отвисла от неожиданности. В коридоре, прямо под трупом, возникла какая-то фигура: Мелоди. В опущенной руке ее он увидел пистолет 45-калибра. Она пристально смотрела на Туэйта. Губы ее беззвучно шевелились, на лбу, у самых волос, он увидел тонкий порез, кровь уже запеклась. Лицо ее было очень бледным.
– Там был еще один, – еле слышно прошептала она. – Я не хотела никого убивать.
В глазах ее стояли слезы. Она провела ладонью по щеке, пистолет выпал из тонких пальцев и с глухим стуком упал на пол. Ее била крупная дрожь, но Мелоди, не отрываясь, смотрела на Туэйта.
– Полюбуйся, что я из-за тебя натворила.
Она перешагнула через труп в дверях и двинулась к нему – на лице ее было написано глубокое отвращение, но, увидев выражение лица Туэйта, взгляд ее изменился. Она присела рядом с ним на корточки и положила ладонь ему на плечо. Он поморщился от боли: именно этим плечом он ударился об пол.
Туэйт с трудом сел и прижался затылком к стене. Мелоди погладила его по щеке:
– Прости, – пробормотал он, – за все прости.
Она придвинулась ближе:
– Помолчи. Лучше отдохни.
– Я хотел сказать...
– Я знаю, что ты хотел сказать, – прервала она его деловым, решительным тоном.
Он видел, что она снова рассматривает его, как будто в первый раз увидела, – она все еще плакала, но страх в глазах исчез. Мелоди явно чувствовала облегчение, словно с души свалился огромный камень.
– Ты поработала на славу, – Туэйт с рудом шевелил пересохшими губами, голос его был хриплый и невыразительный.
– Нет, – прошептала она, – вся работа еще впереди.
Она наклонилась над ним:
– А сейчас я тебя поцелую, и ты превратишься в королевича.
И в то мгновение, когда губы их встретились, – Туэйт мог в том поклясться, – Мелоди улыбнулась.
* * *
По нью-йррским стандартам условия здесь были кошмарные: плохие, неприспособленные для репетиций залы, вдобавок жара в них стояла такая, что танцоры начинали потеть в первые же минуты занятий. Мартин непрерывно ругался с местными властями, пытаясь в кротчайшее время привести все в порядок. Мартин умел разговаривать с сильными мира сего, но все это чрезвычайно раздражало, и танцоры нервничали.Однако с подлинными проблемами они столкнулись лишь после того, как поднялись на сцену, когда исправлять что-либо было уже поздно: вместо пружинистого деревянного покрытия, к которому они привыкли и которое помогало делать прыжки и поддержки, сцена, словно автострада, оказалась бетонной!
– Невероятно! – только и мог воскликнуть Мартин. Лорин разделяла его чувства. Но они работали в полную силу, по-другому танцоры этой труппы не умели, так их учили на протяжении всей жизни: они танцевали бы и в заболоченных по колено джунглях.
Великолепная труппа, и принимали ее с восторгом. Балет был одним из многих видов искусства Запада, запрещенных в Китае, и все прекрасно понимали, что китайцы истосковались по культуре.
Для Лорин триумф был несколько омрачен растяжением мышцы левой ноги. Это произошло в самом конце ее сольного номера, и Лорин была вне себя от бешенства.
Она так и не поняла, как все случилось. Лорин лишь подозревала, что ее партнер Стивен, на которого она всегда могла положиться, слишком резко отпустил ее из поддержки. Не исключала она и того, что необычайно жесткая и непружинистая поверхность сцены вновь заставила ее вспомнить о только что зажившем бедре – возможно, она была слишком напряжена и на выходе из поддержки немного сместила центр тяжести. В общем, как бы там ни было, контакт со сценой произошел внешней поверхностью стопы, а не ступней – в сочетании с моментом вращения и ее собственным весом этого было достаточно для повреждения мышцы. Кажется, она даже услышала щелчок в голеностопе. Стивен мгновенно понял, в чем дело, и тут же подхватил ее.
Шквал оваций она почти не слышала и не вышла на «бис».
В гримерной она чертыхалась и морщилась, пока врач накладывал на ногу компресс со льдом. Быстрым шагом вошел Мартин, лицо его было озабоченным.
– Ну как она? – спросил он врача. Тот только пожал плечами:
– О характере травмы с уверенностью можно будет говорить не раньше чем через сутки. Но, как бы там ни было, вряд ли это разрыв связок.
– Лорин?
– Жутко болит, – сердито огрызнулась Лорин. – Черт бы все побрал!
Мартин похлопал ее по плечу:
– Завтра у нас день отдыха, а потом мы отправляемся в Пекин.
– Великолепно, – фыркнула Лорин, – завтра целый день буду валяться в постели.
Она закрыла лицо полотенцем, Мартин бросил быстрый взгляд на врача. Тот озабоченно покачал головой.
– Чепуха, – Мартин сел рядом с Лорин и улыбнулся. – Такой возможности ни у кого из нас больше не будет, и мы используем ее на все сто процентов. Завтра ты поедешь вместе со мной на частном автомобиле, который мне любезно предоставило народное правительство.
Лорин сбросила полотенце – совсем неплохо провести целый день с Мартином.
– Отлично, – глаза ее снова заблестели, – очень здорово!
– Вот и хорошо, – Мартин шлепнул ее по здоровой ноге. – А теперь мне надо пойти поговорить с одним из их советников по культуре. Кстати, тебе придется принять участие в беседе: он ждет не дождется конца концерта, чтобы встретиться именно с тобой. Твоя травма его очень расстроила. Честно говоря, я не ожидал, что он так это воспримет. Имей в виду, когда мы прилетели, он не встречал нас в аэропорту. Говорят, был в служебной командировке.
Лорин пыталась протестовать, но Мартин перебил ее гневную речь:
– Для нас это очень важно, Лорин. Важно с точки зрения успеха всего турне. Дружеские связи, сердечные отношения – в конце концов ради того, чтобы они завязались, мы и приняли приглашение правительства Китая выступить в этой стране.
Мартин встал и снова улыбнулся:
– И он действительно производит впечатление радушного человека.
Он вышел и через несколько минут вернулся в сопровождении плотно сбитого китайца.
– Лорин Маршалл, – церемонно, в традициях старого русского дворянства поклонился Мартин, – позвольте представить вам господина Донь Жиня, советника по культуре провинции Шанхай.
Донь Жинь пожал Лорин руку и слегка поклонился. Потом широко улыбнулся, и Лорин увидела ряд мелких, идеально ровных зубов, чуть пожелтевших, словно состарившаяся полированная слоновая кость.
– Очень рад встретиться с вами, мисс Маршалл, – он говорил по-английски чуть нараспев, но тем не менее весьма бегло. – Я получил истинное наслаждение, наблюдая за вашим выступлением. Дыхание свежего ветра на нашем древнем континенте, если вы позволите мне так выразиться.
– Благодарю вас.
– Пользуясь случаем, хочу выразить свое сочувствие, мне, право, очень жаль, что вы получили травму, – он снова улыбнулся, манера его речи теперь несколько изменилась, словно советник на время решил отбросить официальный тон, каким принято изъясняться высокопоставленному чиновнику. – Боюсь, это отчасти и моя вина, но в свое оправдание могу лишь сказать, что не имел представления о требованиях такой прославленной труппы к сценической площадке.
Его искренность растопила ледок сдержанности. Он действительно само очарование, подумала Лорин, и улыбнулась своей особой улыбкой, которую приберегала для самых ответственных случаев:
– Полагаю, вы заслужили прощение.
Донь Жинь поклонился.
– Вы потрясающая женщина, мисс Маршалл. Я счел бы за честь – и дар небес, – если бы вы согласились поужинать со мной сегодня вечером, – он кивнул на ее ногу и помрачнел. – Но, вероятно, ваша травма не позволит...
Лорин бросила взгляд на Мартина, тот умоляюще приложил руки к груди.
– Ничего страшного. Я пока еще не инвалид. С радостью принимаю ваше предложение. И, пожалуйста, зовите меня просто Лорин.
Лицо китайского чиновника просияло.
– Ну надо же! – воскликнул он, засмеявшись от радости, и тут же прикрыл ладонью рот. – Ой!
Теперь засмеялись Лорин и Мартин.
Он протянул руку, и с его помощью Лорин встала. Она попробовала наступить на поврежденную ногу: боли почти не чувствовалось.
– Итак, Лорин, – китаец взял ее под руку, – я покажу вам ночную жизнь Шанхая. Такой, какая она есть на самом деле. – Он снова улыбнулся, и Лорин подумала, что вечер с этим странным, но в то же время милым человеком может действительно оказаться приятным и интересным. Только бы он не стал убеждать вступить в компартию, мелькнула мысль, этого она не перенесет.
Он распахнул перед ней дверь и подвел к стоявшему у театра автомобилю.
– И, пожалуйста, – он серьезно посмотрел на нее, – зовите меня просто Монах. Здесь все меня так называют.
* * *
– Что случилось? – нежные пальцы пробежали по его руке.Словно слепец, ощупывающий скорлупу, подумал он.
– Ничего. Абсолютно ничего.
Джой умоляюще посмотрела на него и начала стаскивать с него черную майку:
– Что происходит, Киеу? Пожалуйста, скажи.
– Я насмотрелся всяких нехороших вещей.
Дверь в коридор памяти вновь распахнулась. Я видел, как мучают мою сестру. Я видел, как она низко пала, работая шлюхой при юонах и их советских хозяевах. Для того чтобы выжить среди останков того, что когда-то было моей любимой Камбоджей, мирной, прекрасной страны. Да, я видел горе и смерти. Я видел, как ее вознаградили патриоты родной страны. Я был свидетелем того, во что она превратилась: обезглавленная, распухшая утопленница – изо рта и глазниц ее текла желтая, мутная речная вода.
О, Будда! Сейчас апсара танцует только для меня, она убеждает меня в чем-то, пальцы ее передают мне послание. Апсара говорит мне, что я должен сейчас делать. Что же? Став американцем, я позабыл смысл музыки и слов, я больше не могу понимать астральные танцы. Но неправда, что только наши боги, боги кхмеров, могут понимать послания своих слуг, это же неправда, апсара?
Он обнаружил, что идет обнаженный по пояс и кто-то ведет его за руку по коридору в спальню Джой и Макоумера. Похоже, отец сюда больше не заходит.
Где-то совсем рядом зашумела вода: это Джой наполняла ванну. Вскоре он почувствовал запах ароматических солей – сиреневой и хвойной, – которые Джой бросила в горячую воду. Потом Джой вернулась и помогла ему снять остальную одежду.
Он лежал в горячей воде, отдавшись нежным рукам Джой, а навстречу, на раздутом животе, ползла апсара. Апсара разговаривала с ним пальцами, плела паутину информации, которую он не чувствовал и не понимал. Но она все приходила и приходила к нему, она что-то ищет... Что?
Киеу пожал плечами, его стальные мышцы напряглись, а склонившаяся над ним Джой участливо шептала:
– Все хорошо, уже все хорошо.
Я была права когда умоляла не посылать Киеу туда, думала она, разглядывая его окаменевшее лицо. Глаза под полузакрытыми веками закатились, словно он спал и снился ему кинжальный пулеметный огонь.
Это Дел отправил его туда! Она впервые в жизни думала о муже с ненавистью. Дел с его проклятой одержимостью. Что было на этот раз? Кого или что ты должен был разыскать в Кампучии? Ответ на этот вопрос не имел для нее никакого значения.
Но, что бы это ни было, в этот раз из Камбоджи вернулась лишь тень Киеу, и этого она не могла понять. Сердце ее разрывалось, глядя на него, безучастно сидящего в горячей воде, от влажности платье ее прилипло к телу, но ей было все равно: сейчас ее заботил только Киеу, только его мысли и чувства имели значение.
* * *
Когда Атертона Готтшалка привезли в больницу Бельвью, Туэйт уже сидел в операционной. Начавшаяся кутерьма отвлекла его от размышлений. Он нетерпеливо поглядел на интерна, который обрабатывал рану на Мелоди.– О Боже, – бормотал молодой врач, – вас, должно быть, полоснули ножом.
– Занимайтесь своим делом, док, – буркнул Туэйт.
– Мне придется сообщить в полицию, – огрызнулся врач, бинтуя рану, – у нас такой порядок.
– Считайте, что уже сообщили, – Туэйт помахал у него перед носом полицейским жетоном. Он успел позвонить в участок, воспользовавшись телефоном продавца книг на первом этаже.
С грохотом распахнулась дверь, и в операционную вкатили носилки, перед которыми бежал врач. Следом за ним быстрым шагом шел заведующий отделением, полдюжины полицейских в форме и столько же в штатском. За то короткое время, что дверь в коридор была открыта, Туэйт разглядел высыпавших из своих палат больных, сбившихся в кучу родственников и посетителей, целую толпу полицейских, которые, стараясь перекричать друг друга, что-то орали в свои рации.
– Кто доставил его? – сердито спросил заведующий отделением. – «Скорая»?
– Нет, – отозвался один из полицейских. – Машина спецподразделения. Это был самый быстрый способ.
– Кто с ним был? – хирург помог интерну переложить тело на операционный стол.
– Один из офицеров секретной службы, – полицейский поскреб затылок. – По-моему, его фамилия Бронстайн.
– Позовите его. И, ради Бога, скажите вашим людям, чтобы все вышли в коридор.
Наверное, очень хороший врач, подумал Туэйт. Никакой паники, все делает быстро, ни одного лишнего движения. Теперь он отдавал распоряжение медсестрам:
– Вызовите, пожалуйста, доктора Вейнгаарда. И, будьте добры, поторопитесь.
Сестра сломя голову бросилась по коридору. Из приоткрывшейся на секунду двери вновь донесся гул голосов.
Вернулся полицейский. Вместе с ним в операционную вошел долговязый мужчина с густыми темными волосами.
– Вы Бронстайн?
Мужчина утвердительно кивнул.
– Изъясняйтесь словами, – прикрикнул на него хирург, – мне некогда вами любоваться. – Он прощупывал вены на руках Готтшалка. – Потребуется плазма, – обратился он к одной из медсестер, – и анализ крови, немедленно. Возможно, потребуется полное переливание.
– Я Бронстайн.
– Какое счастье. Так это вы привезли кандидата?
– Всю дорогу я держал его голову у себя на коленях.
Хирург никак не мог вытряхнуть Готтшалка из его костюма и взялся за скальпель.
– Как он дышал?
– С большим трудом...
– Понятно. Вы слышали его дыхание?
– Он сипел как кузнечные меха.
– Кровищи-то! Похоже на рану в грудь.
– Пуля вошла прямо под сердцем, – пояснил Бронстайн. – Но крови почти не было.
– Входное отверстие под сердцем, все правильно, – хирург наклонился еще ниже. – Убийца промахнулся. Задень он сердце хотя бы по касательной, и вы увидели бы фонтан крови. Так, быстренько сюда электрокардиограф.
– Я видел, как пуля попала в него, – настаивал Бронстайн, – уверяю вас, она задела сердце.
– Если вы правы, я, пожалуй, закончу обход больных. Если вы правы, вашему дорогому кандидату больше некуда торопиться, значит, он уже покойник.
Он быстро и без труда рассек скальпелем одежду Готтшалка – вначале пиджак, потом рубашка и майка. Сейчас хирург напоминал повара, обрабатывающего кочан капусты.
– Так, посмотрим, есть ли пульс, – бормотал он себе под нос.
Отложив стетоскоп, он приказал интерну:
– Приготовьте рентгеновскую установку.
Прибежала медсестра, следом за ней шел еще один хирург. Доктор Вейнгаард. Это был пожилой человек с ухоженной бородой, в которой обильно серебрилась седина.
– Что тут у нас? – Он потер руки.
– Атертон Готтшалк, – мрачно сообщил ему первый хирург. – Только что подстрелили. Этот тип, – он кивнул в сторону Борнстайна, – говорит, что пуля задела сердце, но этого не может быть: он дышит.
– Позвольте и мне взглянуть. – Доктор Вейнгаард подошел ближе.
– Сейчас, я только сниму эту последнюю... Боже праведный!
– Что такое?
Молодой хирург поднял голову. Лицо его было испачкано кровью, лоб покрылся каплями пота.
– Вы только посмотрите! – Он сделал шаг в сторону, чтобы коллега мог лучше разглядеть рану. – Выстрел был произведен в сердце, но этот человек жив.
Доктор Вейнгаард покачал головой:
– Это невозможно.
– Почему же, возможно, – возразил молодой хирург, – если на нем был пуленепробиваемый жилет.
* * *
– Дайте мне один из их пистолетов, – приказал Трейси.– Это еще зачем?
– Делайте, что вам говорят! – слегка повернув кисть, он лишил противника всякого желания вступать в споры.
Тело Мицо чуть дернулось, и он нетерпеливо щелкнул пальцами свободной руки. На лестнице тут же появился молодой китаец.
– Второй тоже должен быть у меня на глазах, – заметил Трейси.
Мицо снова щелкнул пальцами, и за спиной китайца вырос второй охранник. Мицо сделал жест рукой, первый китаец начал медленно спускаться по лестнице. Взгляд его ни на секунду не отрывался от лица Трейси, и в этом взгляде читалась нескрываемая ненависть. Ненависть к дьяволу-иностранцу, хотя, нет, в этом есть что-то личное, подумал Трейси. Возможно, он был связан родственными узами с одним из тех, кто напал на него в больнице. Например, с тем, у кого был вытатуирован дракон.
Молодой китаец остановился примерно в десяти метрах от Мицо и от того места, где лежала оглушенная падением Маленький Дракон. Он достал из внутреннего кармана куртки «эрвейт» 38-го калибра и протянул Мицо.
– Нет, – отрывисто приказал ему Трейси на кантонском диалекте. – Возьми пистолет за ствол и несильно толкни его по полу ко мне.
Молодой китаец перевел взгляд на Мицо. Тот кивнул и поморщился: выражение его лица стало совсем кислым.
Трейси присел на колено, увлекая за собой заложника, и поднял пистолет. Он отщелкнул барабан в сторону, бросил взгляд на пустые ячейки и, усмехнувшись, посмотрел на китайца:
– Будет совсем хорошо, если ты, гнойный выкидыш морской змеи, дашь мне заряженное оружие.
Выражение лица китайца не изменилось, но Трейси почувствовал, что Мицо ухмыляется. Японец пожал плечами, словно оправдываясь: почему бы и не попробовать, ты на моем месте поступил бы точно так же. Он снова щелкнул пальцами, и под ноги Трейси подкатились шесть заряженных барабанов.
Трейси заставил Мицо лечь лицом на пол рядом с оглушенной любовницей и зарядил пистолет. Потом нагнулся и приставил внушительный ствол к затылку японца.
– Я не верю вашим людям, – мягко обратился он к нему, – придется проверить их.
Мицо немного повернул голову в сторону, щека его вдавилась в отполированный до блеска паркет – между коврами была узкая полоска пола – и отрешенным голосом пробормотал:
– Не надо, все в полном порядке, уверяю вас.
– Да? А ведь верно. Я еще в состоянии отличить холостые патроны от боевых.
Чтобы лучше видеть противника, Мицо повернул голову почти на сто восемьдесят градусов, а Трейси внезапно отскочил в сторону, отпустил японца и схватил Маленького Дракона.
Мицо немедленно вскочил на ноги. Молодой китаец, явно не пенимая, что задумал Трейси, двинулся к нему.
Трейси спокойно взвел курок и приставил дуло к шее девушки.
– Назад, кусок дерьма, вшивое порождение шлюхи! – завопил Мицо. – Ты что, не понимаешь, еще шаг, и он убьет ее!
Молодой китаец немедленно сделал несколько шагов назад и расслабил плечевые мышцы. – Трейси с удовлетворением отметил, что пока его теория работает идеально: держа под прицелом Маленького Дракона, с Мицо можно делать все что угодно.
Трейси медленно потянул ее на себя, и Мицо поспешно замахал руками:
– Я прикажу им уйти из комнаты!
– Зачем? – удивился Трейси. – Не надо. Пусть себе торчат здесь, а то, ведь, знаете, без вашего присмотра затеют какую-нибудь гадость. Потом не расхлебаете.
Мицо промолчал, Трейси понял, что японец не только проиграл этот раунд, но и потерял лицо.
– По-моему, все предельно ясно, – улыбнулся Трейси, – если вы или они сделают что-то, что мне покажется странным, мозги Маленького Дракона разлетятся по всей комнате.
Лицо Мицо побелело.
– Совсем не обязательно угрожать мне таким образом, – он потирал запястье, – у нас, как мне показалось, перемирие.
Трейси рывком поставил Маленького Дракона на ноги. На ней было сине-зеленое шелковое платье с двумя высокими разрезами на бедрах, через которое отчетливо просматривались длинные стройные ноги. Шею облегал мягкий стоячий воротник, под которым поблескивали тяжелые змейки бриллиантового и изумрудного ожерелий. Она стояла совершенно неподвижно, словно в ожидании приказа своего господина, но раскосые глаза ее потемнели от ненависти. Эта женщина привыкла к независимому образу жизни и с таким обращением явно сталкивалась впервые. Очень плохо, подумал Трейси.
Мицо поднял руку:
– Может, мы по крайней мере сядем и проведем нашу, э... встречу как цивилизованные люди?
Трейси подумал, что предложение звучит по меньшей мере смешно, особенно если учесть, через какой ад пропустил его Мицо за несколько последних дней. Но промолчал.
Справа от него словно плыл в воздухе изящный диван, обитый змеиной кожей, с подушечками из бирманского шелка. Рядом, на плетеном столике работы мастеров с острова Бали стояла дивной красоты фарфоровая лампа. На стене, по китайской традиции, разметался бронзовый чеканный дракон, раскрашенный эмалью всех цветов радуги: его длинный, изогнутый, как клинок, язык, пытался лизнуть потолок.
У противоположной стены стоял еще один диван, более массивный, и пара обитых кожей стульев – на фоне китайского интерьера европейская мебель производила странное впечатление. Над этим диваном висело что-то вроде триптиха: летящие над мертвенно-серой рекой цапли. Японский антиквариат, решил Трейси. И множество всевозможных безделушек, все очень древние и, безусловно, очень дорогие – бронзовые, деревянные, из камня и глины. Останки умерших цивилизаций. Или загнивающих.
– Сядьте там, – Трейси указал на один из кожаных стульев. Мицо покорно занял свое место, а Трейси усадил Маленького Дракона на бамбуковый диванчик с противоположной стороны, встав при этом так, чтобы держать под контролем обоих. Китайцы безучастно наблюдали за происходящим, словно их это не касалось; оба застыли как каменные статуи.
– Вы намного опаснее, чем меня старались убедить, – в голосе японца звучало сожаление. – Следовательно, мои информаторы не заслуживают доверия и понесут заслуженное наказание.
Трейси сразу же насторожился.
– Ничего удивительного, – непринужденно ответил он, – никто не может похвастаться, что знает меня досконально.
Мицо нахмурился:
– И все же, кто вы, черт возьми? И что вам от меня надо?
Чем больше он говорит, тем больше из него вылезает информации, подумал Трейси. Следовательно, надо поддерживать светскую беседу, пусть он задает вопросы, а главное – говорит сам. Только не перегибай палку, пригрозил себе Трейси, он может заподозрить подвох.
– Я уже объяснял вам, зачем приехал. Мой отец...
– Пожалуйста! Ну сколько же можно! Прекратите врать. Что ж, можно попробовать наугад.
– Я хотел бы участвовать в бизнесе, войти, так сказать, в дело.
Лицо Мицо оставалось непроницаемым:
– О каком бизнесе вы говорите?
– О вашем бизнесе, Сияющий Белый Порошок.
Маленький Дракон поежилась. Боковым зрением Трейси видел, что она с удивлением смотрит на него.
– Значит, вы знаете о моей, скажем, школе, – Мицо тщательно подбирал слова. – Вы знаете меня как Сияющий Белый Порошок. Скажите, пожалуйста, известен ли вам Луис Ричтер?