Ван Ластбадер Эрик. Шань

   И вот тогда Народная Освободительная Армия впервые перешла в серьезное контрнаступление, руководствуясь информацией, поставляемой Ханом. Длительное, неослабевающее на протяжении месяцев, оно стало постепенно приносить плоды. Через девять месяцев после его начала один из полевых командиров НОА одержал победу в битве с националистами при Сиане. Таким образом, возможный путь отхода Чана из Юньнаня оказался надежно перерезанным. Тогда коммунистические силы стали стягивать с двух сторон мешок, в который попала армия Чана, готовя смертельный удар.
   Помощь Соединенных Штатов националистической армии в виде военных советников и денежных вливаний возрастала с каждым днем. Чем хуже становилось положение Чана, тем в больший ужас приходили американцы и тем больше денег они тратили.
   Несколькими месяцами ранее генерал-майор Дэвид Барр упрашивал Чан Кайши покинуть позиции Манчжурии. Мао оставил там незначительные силы, но они, руководствуясь его указаниями, завербовали на свою сторону всех, кто остался (то есть около трехсот тысяч человек) из манчжурской "марионеточной" армии. Она была сформирована японцами из местного населения и брошена ими на произвол судьбы при поспешном бегстве. Оставшаяся не у дел после ухода русских, она представляла собой грозную силу. Таким образом, северная группировка НОА получила значительное подкрепление, при этом южная осталась нетронутой.
   Однако Чан по наущению своих советников - в том числе и Хана - отказался уступать противнику столь важную территорию. В конце концов, генерал Барр являлся всего лишь гвай-ло, и от него нельзя было ожидать понимания исторической необходимости удержания контроля над Манчжурией.
   В ноябре 1948 года коммунистические силы под общим командованием генерала Чен И развернули грандиозное наступление в центральных и восточных провинциях. В результате него всего за три месяца была полностью уничтожена полумиллионная группировка националистической армии.
   Теперь уже Чан Кайши стал изыскивать возможность заключить мир. Однако освободительный марш уже набрал ход, и ни воинственный генералиссимус, ни американские толстосумы, ни двурушнические советские лидеры не могли поставить преграды на пути могучего движения, порожденного гремучей смесью чужеземной интервенции, лютой ненависти и отчаяния народа.
   В апреле 1949 года части НОА вступили в Нанкин. К началу осени разгром националистических сил был завершен. Армия Мао Цзедуна одержала полную, безоговорочную победу Первого октября в Пекине была торжественно провозглашена Китайская Народная Республика.
   С каким ликованием в этот день жители древней столицы Китая приветствовали Мао! Великого вождя Мао! Что же касается невысокого человека, скромно шагавше го в конце цепочки новых китайских лидеров, то немногие знали его в лицо. И уж вовсе никому не было известно, как его зовут.
   КНИГА ВТОРАЯ
   ПУСТОТА
   САМВАТРАСИДХА
   ЗИМА-ВЕСНА
   НЬЮ-ЙОРК - ГОНКОНГ - ВАШИНГТОН - МОСКВА - ПЕКИН - ТОКИО
   Услышав треск автоматных очередей, а затем увидев Неон Чоу, бегущую назад с причала, Цунь Три Клятвы поспешил к ближайшему таксофону вызвать полицию. Он уже не сомневался, что стрельба доносится с его джонки, и мысленно приготовился к самому худшему.
   В ту ночь. за дежурным пультом местного полицейского управления сидел один из дальних родственников Цуня, и поэтому тай-пэню не пришлось долго ждать. Спустя считанные минуты после звонка он уже находился вместе с четырьмя полисменами на борту служебного катера, петлявшего среди хитросплетений плавучего города.
   Цунь стоял на самом носу катера, нервно переминаясь с ноги на ногу. За его спиной полицейские проверяли свое оружие столь же профессионально, как это делали менее чем за полчаса до того трое молодых японцев, членов дантай.
   Капли дождя чертили косые штрихи на темной воде, барабанили по бортам джонок и катеров. Цуню то и дело приходилось протирать глаза, чтобы лучше видеть. Он заметил Джейка, который сгорбившись сидел рядом с каким-то продолговатым предметом, в темноте походившим на длинный сверток.
   - Оставайтесь здесь, - прошипел один из полицейских, после того как Цунь вполголоса сообщил, что узнал Джейка.
   Он уже дал своим спутникам описание внешности членов семьи, которые должны были быть на джонке: Джейка, Блисс и Чжилиня.
   - Блисс! - воскликнул он и упал на колени, узнав девушку в темном предмете, который Джейк прижимал к себе. - О, моя боу-сек!
   Трясущимися пальцами он бережно убрал волосы с ее лба. Когда он отнял руки от ее лица, то обнаружил на ладони кровь.
   - Джейк, - еле прошептал он. - Джейк!
   - Ей нужен врач, дядя.
   Лицо Джейка было белым, как мел. Его полуприкрытые глаза, обычно полные внутреннего огня, казались бесцветными и потухшими.
   - С тобой все в порядке, племянник?
   - Да, - Джейк настолько обессилел, что мог говорить только шепотом.
   - А что с Цзяном?
   Джейк моргнул.
   - Моего отца, - начал было он, глядя в глаза Цуня, но запнулся и повторил, - моего отца больше нет в живых.
   - Злые духи предрекли сей день! - Цунь судорожным движением протянул руки к приемной дочери. То был инстинктивный, но от этого не менее значительный жест. Теперь, когда семья уменьшалась, каждый ее член становился еще более драгоценным для старика. - Ты видел убийц, Джейк? Ты видел их?
   Джейк кивнул.
   - Да, я наткнулся на них внизу. Их было трое, вооруженных автоматами. - Он покачал головой. - Они хорошо знали свое дело. Настоящие профессионалы. Я полагаю, что они из дантай.
   Он не стал вдаваться в подробности. Что он мог рассказать дяде об утрате ба-маака? Как объяснить необъяснимое? Откуда взять слова, чтобы выразить непосильное бремя вины, придавившее его к земле? Он верил, что ба-маак предупредил бы его заранее о готовящейся попытке покушения или, по меньшей мере, помог бы расправиться с убийцами, прежде чем они успели бы тронуть Блисс. Он еще крепче прижал ее к себе.
   - Ей нужен врач, дядя, - повторил он. - Мы должны доставить ее в больницу как можно скорее.
   - Я прибыл на катере вместе с полицией. Они отвезут ее на берег, как только управятся со всем здесь.
   Цунь поднял голову, вопросительно глядя на полицейских, поднявшихся на палубу из обоих люков.
   - Три трупа, - промолвил один из них. Другой деловито строчил что-то в блокноте. - Все в крови. Разрушения такие, точно они старались разнести автоматным огнем все судно.
   - Три человека? - переспросил Цунь. - Кто они?
   Поскольку полицейский молча и безучастно смотрел на него, он перевел взгляд на Джейка.
   - Кто они?
   - С ответом на этот вопрос придется обождать, - сказал тот же полисмен. Мы не обнаружили при них ничего, что помогло бы идентифицировать их личности.
   О, боги, боги, - подумал Цунь. - Зачем я трачу время на бесполезные разговоры с этими тупыми и продажными слизняками? Они не знают ровным счетом ничего, а если бы и знали, то все равно не сказали бы мне. Он поднялся с колен, изо всех сил стараясь овладеть своими чувствами.
   - Моя дочь нуждается в безотлагательной медицинской помощи, - заявил он деловым тоном. - Будьте так добры, отвезите ее в больницу.
   - Что вам известно о происшествии, сэр? - осведомился полицейский, державший в руках блокнот.
   - Ничего, - ответил Цунь. - Совершенно ничего. Откуда я могу что-либо знать? Зачем вы задаете мне бессмысленные вопросы?
   - Чистая формальность, сэр, - отозвался один из стражей закона. - Мы должны побеседовать с вашим племянником. И с дочерью.
   - Пожалуйста, очень прошу вас. Все это можно сделать утром. Сейчас моя дочь находится без сознания. Я не имею ни малейшего представления о том, насколько тяжелы ее раны. Что же касается племянника, то он испытал нервное потрясение и пребывает в шоке. Я ручаюсь, что они дадут вам полные и исчерпывающие показания... Но не сейчас.
   Старший группы посмотрел на Джейка, потом перевел взгляд на Блисс и кивнул.
   - Ладно, - он сделал жест своим подчиненным. - Поднимите ее, ребята, вот так. Только полегче, полегче.
   Проследив за тем, как Блисс перенесли на катер, он шагнул к Цуню.
   - Я должен предупредить вас, чтобы вы не прикасались ни к чему на судне до прибытия судебных экспертов из Специального подразделения. Люди коронера также уже выехали сюда. Вы обязаны беспрепятственно пропустить их на борт.
   - Да, разумеется.
   Полицейский отвернулся.
   - Примите мои соболезнования. Это настоящая трагедия. - Он вздохнул. Нуждается ли ваш племянник тоже в услугах врача?
   - Я позабочусь о нем, - ответил Цунь. - Главное, проследите, пожалуйста, чтобы все было в порядке с моей дочерью.
   Полицейский отдал честь. Затем он спрыгнул в катер. Двигатель, увеличив обороты, затарахтел еще громче, и они растворились в ночи.
   - Это напоминает мне о прошлом. Было время, когда я не мог позволить, себе подобной роскоши.
   Тони Симбал разглядывал картины в резных позолоченных рамах.
   - Вот она.
   Макс Треноди показал на полотно Сезанна. Симбал совершенно не понимал и не любил такую живопись.
   - В Сезанне меня больше всего привлекает то, - промолвил Макс, - что он ходит по грани, за которой начинается анархия.
   Треноди сделал какие-то пометки в буклете, полученном им при регистрации в здании аукциона на Висконсин-авеню, и заметил:
   - Я что-то никак не мог отыскать тебя на вечеринке у себя дома. Ты тогда словно сквозь землю провалился.
   - Мы с Моникой предавались воспоминаниям о старых добрых временах.
   Треноди захлопнул буклет и усмехнулся.
   - Не потому ли моя гардеробная в течение часа была закрыта для посетителей?
   - Вообще-то, да.
   - Давай займем места, не возражаешь?
   Они направились в заполненный на четверть торговый зал аукциона, уставленный рядами серых металлических кресел с откидными сиденьями.
   - Насколько я понял, дело закончилось не слишком весело.
   - Просто никак.
   Треноди оказался прав, предложив занять места: народу в зале прибывало с каждой минутой.
   - Полагаю, - добавил Симбал, - Моника рассказала тебе, что я интересовался Питером Карреном?
   Треноди снова открыл буклет и написал в нем что-то.
   - С чего ты взял, что Моника вообще рассказывала мне что-либо? - промолвил он. - Однако уж если ты затронул эту тему, то, так и быть, скажу тебе по секрету. Мне кажется, что здесь у нас возникли кое-какие проблемы.
   Начавшиеся торги прервали их разговор.
   Позже, так и не купив Сезанна, они вышли на улицу и побрели на запад, к реке. День выдался чересчур хмурым и унылым для конца зимы. Ветер с Потомака был таким же пронизывающим, как и в разгар холодов.
   Треноди, одетый в старую куртку, был похож на студента.
   - Итак, поговорим о деле. Откуда у тебя вдруг такой неожиданный интерес к Питеру Каррену? - осведомился он.
   - Ты сказал на аукционе, что у нас есть кое-какие проблемы. Какие? Они связаны с Карреном?
   - Я думаю, нам стоит поговорить начистоту, - заметил Треноди.
   - Я больше не работаю на тебя, Макс. Дисциплина УБРН не распространяется на меня.
   - И тем не менее мы снова вместе. Что ты можешь сказать по этому поводу? Симбал смягчился.
   - Мне нужна информация.
   Достигнув Вирджиния-авеню, они побрели на северо-запад.
   - Если ты не будешь говорить со мной откровенно, - ответил Треноди, - то я вряд ли сумею помочь тебе. Ты ведь знаешь, что не сумеешь выудить информацию у меня. А без доступа к компьютерам УБРН тебе не удастся... - внезапно он оборвал фразу, не закончив. - Ну да, Моника. Вечеринка. - Он сокрушенно кивнул. - Я дал тебе отличный шанс, не так ли? Наверное, я старею.
   - Я думал о том, чтобы через Монику снова получить доступ к компьютерной сети УБРН. Однако у меня ничего не вышло.
   - Должен отдать девочке должное. Она далеко не глупа. Однако она вся изводится при мысли о тебе, Тони. Бог знает почему, ты ведь такой негодяй. Дай срок, и ее сердце растает, вот увидишь. Правда, с другой стороны, она вряд ли знает тебя так же хорошо, как я.
   - Тебе не приходится спать со мной.
   При этих словах Треноди широко открыл глаза.
   - Господи, неужели отсюда следует, что она имеет лучшее представление о настоящем Тони Симбале, чем я? - в его голосе звучал неприкрытый сарказм.
   Они добрались до южной границы парка Рок Крик. С места, где они стояли, открывался прекрасный вид на дамбу. За их спинами высилась громадина шикарного, но с некоторых пор пользующегося скверной репутацией отеля "Уотергейт".
   Симбал молчал, собираясь с мыслями. Ленивое течение реки навевало скуку и сон. Он вглядывался в грязную, серую воду, словно надеясь отыскать там достойный ответ на выпад Треноди, но нужные слова не шли на ум.
   - Ты поможешь мне или нет, Макс? - вымолвил он наконец.
   - Ты сам ответил на свой вопрос, сказав, что больше не работаешь на меня.
   Симбал чувствовал, что что-то важное ускользает от его внимания. В словах бывшего шефа, в тоне, которым он их произносил, даже в его манере держаться проскальзывали намеки, суть которых Тони не мог расшифровать.
   - Может быть, - сказал он, - нам стоит попытаться стать друзьями?
   - Я доверял тебе. Потом ты, вернувшись из Бирмы, покинул УБРН, когда тебя позвал к себе бывший приятель по колледжу. Интересно, кто сказал, что этот британец владеет монополией на моих ребят?
   Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Каждый обдумывал слова, сказанные другим.
   Раздался громкий гудок баржи, невидимой за изгибом реки, и Симбал невольно поежился.
   - Черт побери, - пробормотал он. - Похоже, наш союз не удался.
   - Возможно.
   Симбал перевел дыхание.
   - Давай покончим с этой грызней, Макс, а? Мне бы очень того хотелось.
   Треноди перевел взгляд на реку, точно высматривая баржу. После некоторого раздумия он кивнул.
   - Ну что ж, это меня устраивает. - Он сцепил пальцы рук. - Я всегда восхищался тобой, Тони. Ты был моим лучшим агентом. Эта потеря оказалась болезненной для меня.
   - Просто я непоседа по натуре, Макс. - Симбал опять глубоко вздохнул. - В этом все дело.
   - Да, конечно. - Треноди кивнул даже несколько доброжелательно. - Мы все должны двигаться дальше.
   Такова жизнь. Некоторое время они шагали, погрузившись в молчание. Мимо протрусили два подтянутых клерка в тренировочных костюмах.
   - Господи, при виде этих молодцов я почувствовал себя безнадежно старым, заметил Треноди.
   - Питер Каррен - твой эксперт по дицуй, верно? - заговорил наконец Симбал. - На прошлой неделе в Нью-Йорке после рядовой встречи со своим агентом был убит Алан Тюн. Я полагаю, что Каррен больше моего знает о нынешней ситуации в дицуй.
   - Мне не вполне понятен твой интерес в данном случае. - Треноди вытер глаза носовым платком: они постоянно слезились у него на ветру. - Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве вы не должны предоставить нам и АНОГ? - он имел в виду Анти-Наркотическую Оперативную Группу в составе ЦРУ.
   - Дицуй только часть того, что поручил мне Донован. Моя задача Юго-Восточная Азия. И если наблюдается какое-то шевеление, то я должен все разузнать. Ну так как насчет того, чтобы организовать мне встречу с Карреном?
   - Теперь это вряд ли возможно. - Треноди не сводил тяжелого взгляда, с Симбала. - Питера Каррена больше нет в живых.
   В теплом свете лампы ее кожа имела рыжевато-коричневый оттенок. Если добавить к этому пышную копну белокурых волос и серые глаза, то станет понятно, почему она производила впечатление волшебницы или феи. Лорелеи или, скорее, Цирцеи, ибо Михаилу Карелину казалось, что в красоте Даниэлы присутствовало нечто от древнегреческой мифологии.
   Любивший историю до самозабвения, Карелин находил в ее внешности черты, присущие представительницам народов, населявших некогда Малую Азию: месапотамцев, ассирийцев, вавилонян. Во всяком случае, у нее был необычный тип лица. Карелин частенько в шутку утверждал, что в ней воплотилась какая-нибудь из цариц древности.
   - Я из русской семьи, - возражала она в таких случаях. - И не знаю и знать не хочу ни о каких ассирийцах и вавилонах.
   Однажды, в очередной раз услышав от нее подобное заявление, он сунул ей в руки книгу.
   - Это еще что такое? - спросила она. - У меня совсем нет времени читать.
   - Это жизнеописание Александра Македонского, - ответил он. - Я думаю, тебе стоит отложить в сторону какие-нибудь не слишком важные дела и прочитать ее.
   - Зачем?
   - Затем, что этот человек пытался завоевать весь цивилизованный мир. И он был чертовски близок к своей цели.
   Карелин верил в то, что Даниэла ставит перед собой ту же цель, что и великий македонский полководец.
   - В наши дни, - заметил он, - тот, кто собирается пойти по стопам Александра, больше нуждается в помощи, нежели он сам в свое время.
   Он находил, что Даниэла чрезмерно честолюбива, и считал, что эта особенность ее характера, придававшая ей, как она сама считала, сил и уверенности в мужском мире, является признаком высокомерия.
   - Высокомерие же, - объяснял он ей, - есть оборотная сторона излишней самоуверенности...
   - Ну и что тут такого?
   - ...за которую часто приходится расплачиваться.
   Она прикусила язык, подумав об Олеге Малюте. Впервые она повстречалась с Малютой в неофициальной обстановке благодаря своему дяде Вадиму. Дядя Вадим хотел, чтобы она приехала в Ленинград в начале января. Все члены семьи полагали, что он выбрал именно это время из-за ее загруженности делами. Казалось вполне естественным, что после новогодних праздников ей легче всего будет выкроить несколько свободных дней.
   И только они вдвоем - Даниэла и дядя Вадим - знали настоящую причину. Мать Даниэлы была верующей. Свои религиозные убеждения ей приходилось тщательно скрывать от отца Даниэлы. Дядя Вадим также был верующим человеком, и ему хотелось провести с племянницей Рождество.
   Там, в Ленинграде, Даниэла впервые встретила Олега Малюту. В то время ее только-только избрали в Политбюро, где Малюта являлся одним из его заправил. Дядя Вадим устроил обед в "Дельфине", плавучем ресторане напротив Адмиралтейства. Впрочем, в это время года Нева была скована льдом, и слово "плавучий" не очень-то подходило в данном случае.
   - Этот человек может оказать тебе помощь и поддержку, Данушка, - говорил тогда дядя Вадим племяннице.
   - Если ты ему понравишься, перед тобой откроются многие двери, и самый сложный для тебя период - следующие полгода - окажется несравненно легче. Олег Сергеевич знает все ходы и выходы в Кремле.
   Не знаю, как насчет Кремля, - думала Даниэла теперь, - но то, что ваш, дядя Вадим, Олег Сергеевич знает все ходы-выходы на кладбище, это точно. Знает все могилы наперечет, и кто где закопан.
   Ирония судьбы заключалась в том, что, заняв один из наиболее могущественных и влиятельных постов в Советском государстве, она попалась в ловушку, точно лиса в собственной норе, из-за злобного коварства всего лишь одного человека. Она не рисковала предпринимать какие-либо контрдействия против Малюты в открытую, ибо была еще слишком слаба для подобных шагов. Новичок в Политбюро, она не знала, как вести себя там, и учеба обещала быть долгой и трудной.
   Она даже не могла использовать в борьбе с Малютой свою собственную агентурную сеть и тайные методы борьбы, ибо знала, что находится под постоянной слежкой. А ведь она являлась не каким-нибудь обычным гражданином: организовать круглосуточное наблюдение за шефом Первого управления КГБ было делом непростым.
   Первое управление представляло Собой обширную организацию, и Даниэла даже не знала лично всех начальников отделов, коих насчитывалось там бесчисленное множество. Многие остались с тех времен, когда Управлением руководил Анатолий Карпов. Даниэла не сомневалась, что Малюта подкупил кого-то из них: единственный способ держать ее под надзором, не вызывая ни малейших подозрений, заключался в использовании ее собственных подчиненных.
   И вот теперь, ворочаясь под большим стеганым пуховым одеялом и чувствуя рядом теплое тело Карелина, она раздумывала, стоит ли говорить ему о вероломном поступке Малюты. Что бы сделал ее высокопоставленный любовник, узнай он о существовании этих фотографий и о том, в чьих руках они находятся?
   Жажда мщения с такой силой вспыхнула в ней, что Даниэла рывком села в постели.
   - В чем дело, котенок? - Карелину нравилось звать ее так.
   - Просто озноб, - ответила она.
   Слезы в снежную ночь. Малюта, упивающийся ее печалью и муками, подобно отвратительному вампиру, в то время, как кто-то щелкает фотоаппаратом, снимая крупным планом ее, Даниэлы, лицо в минуты постыдной слабости. Лицо, по которому катятся слезы.
   - Ничего страшного.
   Карелин сел рядом и обнял ее. Его внешность была такой, что лучше всего к ней подходило слово "неопределенная". Ни то ни се. Не будучи ни красавцем, ни уродом, он с легкостью затерялся бы в толпе. Кремлевские наблюдатели из Англии и Штатов не замечали его, то и дело уделяя все внимание Геначеву, Резцову, Кулагину и другим людям, обаятельным и в то же время властолюбивым. Как в их компанию мог затесаться человек типа Карелина?
   И тем не менее Даниэлу, воспитывавшую себя в соответствии с катехизисом власти, Карелин привлекал гораздо больше, чем другие знатные кремлевские властители. Не претендуя на внимание мировой общественности и международную известность, он обладал качеством, неизмеримо более ценным по сравнению со всей этой внешней мишурой: поразительной внутренней силой. Именно благодаря этому качеству он и стал советником Геначева.
   Карелин не стремился непрерывно расширять границы собственной власти. Его уверенность в себе вызывала восхищение у Даниэлы. Оставаясь в тени, он бродил по коридорам власти, шепча нужные вещи в нужные уши, и творил политику, умело избегая чисток, непременного атрибута идеологизированной системы. Малюта называл его "человеком без лица". Однако правда состояла в том, что Карелин подделывал свое политическое лицо под стратегию. Подобное качество - большая редкость для политика.
   У Даниэлы складывалось впечатление, что в душе Карелина всегда царит невыразимый покой. Чувствуя, как это ощущение безмятежности передается и ей, Даниэла испытывала удивительную радость.
   Радость эта не имела, однако, никакого отношения к физиологическому удовольствию. Даниэла искала и находила наслаждение в объятиях многих мужчин. Она обнаружила, что особей мужского пола можно выдрессировать так, чтобы они доставляли удовольствие. Иное дело - радость. Умение радовать является чисто внутренней чертой. Этому невозможно обучить: оно или есть, или его нет. И, насколько могла судить Даниэла, исходя из своего богатого опыта, второе имело место гораздо чаще первого. Поэтому-то она ценила Михаила Карелина, неизменно дарившего ей радость, гораздо больше, чем любого из прежних любовников.
   Сама она не переставала удивляться этой его способности. Она привыкла была приучена в силу обстоятельств - манипулировать мужчинами в качестве контрмеры против их манипуляций с ней. Стоило ей во взаимоотношениях с ними перейти от оборонительной тактики к наступательной, как в случаях с Карповым и Лантиным (в чьих постелях, к слову сказать, она побывала), как ее карьера получала невиданный по силе толчок.
   С Карелиным все обстояло по-другому. Впрочем, очень возможно, что начиналось все как обычно. Соблазнила ли она его? Память - при непосредственной поддержке чувства, разумеется, - стремилась скрыть в своих глубинах определенные воспоминания, касавшиеся истоков их романа, и теперь некоторые факты казались взятыми скорее из легенд и мифов Карелина, нежели из жизни Даниэлы. Мифов о Даниэле и Михаиле. Подобная мысль не раз вызывала у нее приступы безудержного веселья. И тогда она просто покрепче прижималась к худощавому, все еще достаточно подтянутому возлюбленному.
   В таких случаях Даниэла отчетливо ощущала свой страх перед тем, что в один прекрасный день Карелин возьмет и бросит ее. С другой стороны, она сознавала всю необоснованность этого страха. Она нисколько не сомневалась в искренности чувств Карелина, любившего ее страстно и самозабвенно, но без рабского поклонения, вызывавшего у нее непреодолимое отвращение.
   Всякий раз, заводя новую связь, Даниэле приходилось самой вызывать любовь в сердце мужчины. В результате этого всякий раз чувство, благодаря своему неестественному происхождению, улетучивалось, теряло свежесть. Любовь Карелина была иной. Она знаменовала целую эпоху в личной жизни Даниэлы.
   - Иди ко мне, котенок, - шепнул он игриво. - Приляг.
   Даниэла послушалась его. Расслабившись, она закрыла глаза и задышала ровно и глубоко, убаюканная теплом его тела.
   Во сне она произнесла вслух имя Малюты, не ускользнувшее от внимания Карелина, который, нежно обняв ее, лежал без сна, наблюдая за игрой бледных пятен уличного света на потолке.
   Значит, Малюта, - мысленно повторил он.
   Незадолго до рассвета Даниэла проснулась.
   - Расскажи мне, что связывает тебя с Олегом Малютой, - попросил он.
   - Не понимаю, о чем ты, - настороженно отозвалась она.
   - Не притворяйся, котенок. Я хочу знать, отчего ты боишься его.
   - Почему ты заговорил об этом?
   - Потому что он преследует тебя, даже когда ты спишь. - Карелин повернулся и внимательно посмотрел на нее. - Во сне ты произносишь его имя с ненавистью и страхом.
   Выпростав руку из-под одеяла, она провела ладонью по его щеке.
   - Почему ты не спишь, любимый? Карелин улыбнулся.