Страница:
Прибыв в Ситку, труппа должна была остановиться там на несколько дней, прежде всего, чтобы отдохнуть, а затем, чтобы приготовиться к дальнейшему путешествию в направлении Берингова пролива.
Согласно маршруту, надо было ехать по узкой береговой полосе, причудливо прорезанной горными цепями.
Но не успел Каскабель двинуться по русской земле, как перед ним встало непреодолимое препятствие.
Добродушная Россия, «сестра Франции», совсем не собиралась гостеприимно встретить французов-братьев в лице Каскабеля и его семьи.
Россия предстала в виде трех пограничных стражников. Коренастые, с большими бородами, одетые в мундиры с блестящими пуговицами и в плоские фуражки, стражники подошли к повозке. По знаку старшего из них, Жирофль, правивший лошадьми, остановил «Красотку» и позвал хозяина.
Каскабель вышел из своего отделения. Остальные члены семьи присоединились к нему.
Все с невольной тревогой ожидали, что скажут им эти люди в мундирах.
— Ваши паспорта? — спросил старший стражник по-русски.
Хотя Каскабель не знал русского языка, но это слово он отлично понял.
— Паспорта? — переспросил он.
— Да. Без паспортов не приказано пускать.
— Но, милейший, у нас их нет, — заявил вежливо Каскабель.
— В таком случае мы вас не пропустим.
Коротко и ясно.
Дверь в Россию захлопнули перед самым носом.
Каскабель не удержался от недовольной гримасы. Он слышал, насколько строги предписания русского правительства насчет паспортов. Было сомнительно, чтобы солдаты пошли на сделку.
Как обидно, что труппа перешла границу именно здесь и сразу встретилась с этими солдатами!
Корнелия и Жан с тревогой ожидали, чем окончится разговор, от которого зависело теперь все их дальнейшее путешествие.
— Господа, — обратился к солдатам Каскабель торжественным тоном, — я должен вам сказать, что мы — французы, путешествующие для собственного удовольствия, или, скорее, для удовольствия других, в особенности русских бояр, [38]если они вздумают почтить нас своим посещением. Мы не думали, что для того чтобы пройти по вашей земле, нужны какие-то бумаги.
— Где же это видано, чтобы пропускать через границу без паспорта?
— Нельзя ли сделать для нас исключение и пропустить нас? — уговаривал Каскабель стражников.
— Нет! — коротко и сухо ответил пограничник. — Поворачивайте назад, и нечего тут разговаривать.
— А где можно достать себе паспорт? — спросил Каскабель.
— Это ваше дело.
— Пропустите нас только до Ситки, а там мы через посредство французского консула…
— В Ситке нет французского консула. А впрочем, вы откуда едете?
— Из Сакраменто.
— Вот в Сакраменто и взяли бы себе паспорта! А теперь настаивать бесполезно.
— Наоборот, мы должны настаивать, потому что нам надо ехать в Европу.
— В Европу?.. Этой дорогой?..
Каскабель понял, что ответ его еще больше ухудшил дело, потому что ехать в Европу этой дорогой действительно странно.
— Некоторые обстоятельства заставили нас сделать этот объезд.
— Это меня не касается! — возразил пограничник. — Без паспорта все равно не пропущу.
— Послушайте, а может быть, надо за право проезда что-нибудь заплатить? — сказал Каскабель, многозначительно подмигивая.
Но и это предложение не подействовало.
— Послушайте! — воскликнул уже с полным отчаянием Каскабель. — Послушайте, да неужели же вы никогда и ничего не слыхали о семействе Каскабель?
Достойный акробат сказал это таким тоном, точно фамилия Каскабель была действительно известна всему миру. Но и это не помогло.
Надо было повернуть оглобли и вернуться вспять. Суровая стража потребовала, чтобы «Красотка» переехала границу обратно, и запретила переступать через нее.
И вот Каскабель, обескураженный, очутился вновь на английской земле.
Это было не только неприятно, но просто ужасно. Все планы рухнули. Приходилось отказаться от маршрута, принятого с таким восторгом. Путешествие по западу Америки, возвращение в Европу через Сибирь — все это теперь было невозможным за неимением паспортов. При обычных условиях, пожалуй, можно было достичь Нью-Йорка. Но как перебраться через Атлантический океан, когда нет возможности заплатить за места на пароходе?
Мало было надежды на то, что дорогою они соберут необходимую сумму. Да и сколько времени понадобится, чтобы собрать ее? По правде сказать, семейство Каскабель уже не было новинкой в Соединенных Штатах. В продолжение двадцати лет оно посетило все города, все местечки. Теперь оно не соберет, пожалуй, стольких центов, сколько раньше собирало долларов. Нет, вернуться на восток — это значит отложить поездку надолго, быть может, на многие годы, пока явится возможность отплыть в Европу. Во что бы то ни стало надо было придумать какую-нибудь комбинацию, которая позволила бы добраться до Ситки. Вот над чем задумалась теперь вся семья.
— Ну и положение! — проговорила Корнелия, покачивая головой.
— Это не положение, а черт знает что такое! — воскликнул раздраженно Каскабель.
Неужели ловкий акробат, с триумфом выходивший из разных передряг, не найдется теперь и не придумает какого-нибудь хитрого обхода этой глупой формальности? Неужели его умная голова не отыщет выхода?
— Цезарь, раз уж эти проклятые стражники попались нам как раз на границе, то нельзя ли обратиться к их начальнику? — спросила Корнелия.
— Их начальник — губернатор Аляски, — ответил Каскабель. — Вероятно, это какой-нибудь русский полковник, к которому не подступиться, как и к его солдатам, и который пошлет нас ко всем чертям.
— Впрочем, вероятно, он живет в Ситке, — заметил Жан, — а туда-то нас и не пускают.
— Быть может, пограничная стража согласится проводить к губернатору одного из нас? — сказал Гвоздик.
— Ты прав, Гвоздик, — ответил Каскабель. — Мысль твоя прекрасна.
— Если только она не плоха, — заметил Гвоздик.
— Надо попытаться попробовать это, прежде чем возвращаться назад, — сказал Жан. — Я отправлюсь к губернатору.
— Нет, уж лучше я пойду сам, — возразил Каскабель. — А далеко до Ситки?
— Около четырехсот километров.
— Стало быть, дней через десять я буду обратно. Подождем до завтра.
Рано утром Каскабель отправился отыскивать пограничников. Найти их было не трудно, потому что они следили за «Красоткой».
— Опять вы? — крикнул один из них довольно сурово.
— Опять я, — отвечал с очаровательной улыбкой Каскабель и принялся рассказывать, уснащая свою речь разными любезностями, что ему хотелось бы, чтобы его проводили к губернатору Аляски. Он предлагал оплатить дорожные расходы «господина чиновника», которому будет угодно сопровождать его, намекал на известную «благодарность» с его стороны за этот труд и т. п.
Но его постигла полная неудача. Даже перспектива получить «благодарность» не подействовала. Возможно, что настоятельные просьбы Каскабеля показались подозрительными, и старший стражник заявил Каскабелю самым решительным образом:
— Убирайтесь отсюда прочь! Если вы мне еще раз попадетесь на русской земле, то я вас отправлю не в Ситку, а в один из ближайших фортов, а там вас упрячут так, что уж назад вы не выберетесь.
Пришлось уйти, не солоно хлебавши. По расстроенному виду Каскабеля семья сразу увидела, что дело не выгорело.
Что же теперь делать? Неужели они застрянут здесь, и «Красотка», их передвижной дом, станет им постоянным домом? Складывалось впечатление, будто лодка, на которой они ехали по морю, была выброшена на скалы.
Печально прошел этот день, и многие последующие, потому что акробаты никак не могли прийти к определенному решению.
К счастью, провизии было достаточно: оставалось еще довольно много консервов, которые предполагалось пополнить в Ситке. Кроме того, вокруг было много дичи. Жан с Ваграмом остерегались только переходить колумбийскую границу. Молодой человек мог поплатиться за это своим ружьем да еще штрафом в пользу русской казны.
— Надо, однако же, на что-нибудь решиться! — говорил Каскабель время от времени.
Да, но на что?.. На что?.. В сущности, выбора не было. Приходилось возвращаться назад, раз нельзя было ехать вперед. Вернуться назад через эту проклятую Колумбию, оттуда через прерии к берегу Атлантического океана, в Нью-Йорк! А что делать в Нью-Йорке? Обратиться к общественной благотворительности? Авось найдутся добрые люди — устроют подписку для отправки семьи на родину?.. Какое унижение для людей, живущих собственным трудом и никогда не протягивающих руку за подачками! Что за подлецы были те разбойники, которые украли у них деньги в Сьерра-Неваде!
Было бы возмутительной несправедливостью, по словам Каскабеля, если бы этих мошенников не поджидала где-нибудь достойная казнь: виселица в Америке, гильотина во Франции, гаррота в Испании или кол в Турции.
Наконец он принял решение. Это было 4 июня.
— Мы возвратимся в Сакраменто, а пото…
Каскабель не окончил своей фразы. Там будет видно, что делать. Оставалось запрячь лошадей, повернуть повозку на юг и тронуться в путь.
Этот последний вечер на границе Аляски был самый печальный. Все молча сидели по своим местам. Была полная темнота. По небу беспорядочно плыли сплошные тучи, дул сильный ветер. Не было видно ни одной звездочки, а молодой месяц уже скрылся за горизонтом.
Было около девяти часов, когда Каскабель велел всем ложиться спать. Надо было встать рано; на заре «Красотке» предстояло ехать обратно в Сакраменто, на этот раз без проводника. Надо было лишь достичь истоков Фрейзера, а там уже путь был известен до самой территории Вашингтона.
Гвоздик пошел закрывать дверь из первого отделения, как вдруг невдалеке раздался выстрел.
— Выстрел! — закричал Каскабель.
— Да, кто-то стрелял, — ответил Жан.
— Вероятно, какой-нибудь охотник, — заметила Корнелия.
— Кто же станет охотиться в такую темную ночь? — сказал Жан. — Это невероятно.
В эту минуту раздался второй выстрел, затем послышался крик.
Глава десятая
Согласно маршруту, надо было ехать по узкой береговой полосе, причудливо прорезанной горными цепями.
Но не успел Каскабель двинуться по русской земле, как перед ним встало непреодолимое препятствие.
Добродушная Россия, «сестра Франции», совсем не собиралась гостеприимно встретить французов-братьев в лице Каскабеля и его семьи.
Россия предстала в виде трех пограничных стражников. Коренастые, с большими бородами, одетые в мундиры с блестящими пуговицами и в плоские фуражки, стражники подошли к повозке. По знаку старшего из них, Жирофль, правивший лошадьми, остановил «Красотку» и позвал хозяина.
Каскабель вышел из своего отделения. Остальные члены семьи присоединились к нему.
Все с невольной тревогой ожидали, что скажут им эти люди в мундирах.
— Ваши паспорта? — спросил старший стражник по-русски.
Хотя Каскабель не знал русского языка, но это слово он отлично понял.
— Паспорта? — переспросил он.
— Да. Без паспортов не приказано пускать.
— Но, милейший, у нас их нет, — заявил вежливо Каскабель.
— В таком случае мы вас не пропустим.
Коротко и ясно.
Дверь в Россию захлопнули перед самым носом.
Каскабель не удержался от недовольной гримасы. Он слышал, насколько строги предписания русского правительства насчет паспортов. Было сомнительно, чтобы солдаты пошли на сделку.
Как обидно, что труппа перешла границу именно здесь и сразу встретилась с этими солдатами!
Корнелия и Жан с тревогой ожидали, чем окончится разговор, от которого зависело теперь все их дальнейшее путешествие.
— Господа, — обратился к солдатам Каскабель торжественным тоном, — я должен вам сказать, что мы — французы, путешествующие для собственного удовольствия, или, скорее, для удовольствия других, в особенности русских бояр, [38]если они вздумают почтить нас своим посещением. Мы не думали, что для того чтобы пройти по вашей земле, нужны какие-то бумаги.
— Где же это видано, чтобы пропускать через границу без паспорта?
— Нельзя ли сделать для нас исключение и пропустить нас? — уговаривал Каскабель стражников.
— Нет! — коротко и сухо ответил пограничник. — Поворачивайте назад, и нечего тут разговаривать.
— А где можно достать себе паспорт? — спросил Каскабель.
— Это ваше дело.
— Пропустите нас только до Ситки, а там мы через посредство французского консула…
— В Ситке нет французского консула. А впрочем, вы откуда едете?
— Из Сакраменто.
— Вот в Сакраменто и взяли бы себе паспорта! А теперь настаивать бесполезно.
— Наоборот, мы должны настаивать, потому что нам надо ехать в Европу.
— В Европу?.. Этой дорогой?..
Каскабель понял, что ответ его еще больше ухудшил дело, потому что ехать в Европу этой дорогой действительно странно.
— Некоторые обстоятельства заставили нас сделать этот объезд.
— Это меня не касается! — возразил пограничник. — Без паспорта все равно не пропущу.
— Послушайте, а может быть, надо за право проезда что-нибудь заплатить? — сказал Каскабель, многозначительно подмигивая.
Но и это предложение не подействовало.
— Послушайте! — воскликнул уже с полным отчаянием Каскабель. — Послушайте, да неужели же вы никогда и ничего не слыхали о семействе Каскабель?
Достойный акробат сказал это таким тоном, точно фамилия Каскабель была действительно известна всему миру. Но и это не помогло.
Надо было повернуть оглобли и вернуться вспять. Суровая стража потребовала, чтобы «Красотка» переехала границу обратно, и запретила переступать через нее.
И вот Каскабель, обескураженный, очутился вновь на английской земле.
Это было не только неприятно, но просто ужасно. Все планы рухнули. Приходилось отказаться от маршрута, принятого с таким восторгом. Путешествие по западу Америки, возвращение в Европу через Сибирь — все это теперь было невозможным за неимением паспортов. При обычных условиях, пожалуй, можно было достичь Нью-Йорка. Но как перебраться через Атлантический океан, когда нет возможности заплатить за места на пароходе?
Мало было надежды на то, что дорогою они соберут необходимую сумму. Да и сколько времени понадобится, чтобы собрать ее? По правде сказать, семейство Каскабель уже не было новинкой в Соединенных Штатах. В продолжение двадцати лет оно посетило все города, все местечки. Теперь оно не соберет, пожалуй, стольких центов, сколько раньше собирало долларов. Нет, вернуться на восток — это значит отложить поездку надолго, быть может, на многие годы, пока явится возможность отплыть в Европу. Во что бы то ни стало надо было придумать какую-нибудь комбинацию, которая позволила бы добраться до Ситки. Вот над чем задумалась теперь вся семья.
— Ну и положение! — проговорила Корнелия, покачивая головой.
— Это не положение, а черт знает что такое! — воскликнул раздраженно Каскабель.
Неужели ловкий акробат, с триумфом выходивший из разных передряг, не найдется теперь и не придумает какого-нибудь хитрого обхода этой глупой формальности? Неужели его умная голова не отыщет выхода?
— Цезарь, раз уж эти проклятые стражники попались нам как раз на границе, то нельзя ли обратиться к их начальнику? — спросила Корнелия.
— Их начальник — губернатор Аляски, — ответил Каскабель. — Вероятно, это какой-нибудь русский полковник, к которому не подступиться, как и к его солдатам, и который пошлет нас ко всем чертям.
— Впрочем, вероятно, он живет в Ситке, — заметил Жан, — а туда-то нас и не пускают.
— Быть может, пограничная стража согласится проводить к губернатору одного из нас? — сказал Гвоздик.
— Ты прав, Гвоздик, — ответил Каскабель. — Мысль твоя прекрасна.
— Если только она не плоха, — заметил Гвоздик.
— Надо попытаться попробовать это, прежде чем возвращаться назад, — сказал Жан. — Я отправлюсь к губернатору.
— Нет, уж лучше я пойду сам, — возразил Каскабель. — А далеко до Ситки?
— Около четырехсот километров.
— Стало быть, дней через десять я буду обратно. Подождем до завтра.
Рано утром Каскабель отправился отыскивать пограничников. Найти их было не трудно, потому что они следили за «Красоткой».
— Опять вы? — крикнул один из них довольно сурово.
— Опять я, — отвечал с очаровательной улыбкой Каскабель и принялся рассказывать, уснащая свою речь разными любезностями, что ему хотелось бы, чтобы его проводили к губернатору Аляски. Он предлагал оплатить дорожные расходы «господина чиновника», которому будет угодно сопровождать его, намекал на известную «благодарность» с его стороны за этот труд и т. п.
Но его постигла полная неудача. Даже перспектива получить «благодарность» не подействовала. Возможно, что настоятельные просьбы Каскабеля показались подозрительными, и старший стражник заявил Каскабелю самым решительным образом:
— Убирайтесь отсюда прочь! Если вы мне еще раз попадетесь на русской земле, то я вас отправлю не в Ситку, а в один из ближайших фортов, а там вас упрячут так, что уж назад вы не выберетесь.
Пришлось уйти, не солоно хлебавши. По расстроенному виду Каскабеля семья сразу увидела, что дело не выгорело.
Что же теперь делать? Неужели они застрянут здесь, и «Красотка», их передвижной дом, станет им постоянным домом? Складывалось впечатление, будто лодка, на которой они ехали по морю, была выброшена на скалы.
Печально прошел этот день, и многие последующие, потому что акробаты никак не могли прийти к определенному решению.
К счастью, провизии было достаточно: оставалось еще довольно много консервов, которые предполагалось пополнить в Ситке. Кроме того, вокруг было много дичи. Жан с Ваграмом остерегались только переходить колумбийскую границу. Молодой человек мог поплатиться за это своим ружьем да еще штрафом в пользу русской казны.
— Надо, однако же, на что-нибудь решиться! — говорил Каскабель время от времени.
Да, но на что?.. На что?.. В сущности, выбора не было. Приходилось возвращаться назад, раз нельзя было ехать вперед. Вернуться назад через эту проклятую Колумбию, оттуда через прерии к берегу Атлантического океана, в Нью-Йорк! А что делать в Нью-Йорке? Обратиться к общественной благотворительности? Авось найдутся добрые люди — устроют подписку для отправки семьи на родину?.. Какое унижение для людей, живущих собственным трудом и никогда не протягивающих руку за подачками! Что за подлецы были те разбойники, которые украли у них деньги в Сьерра-Неваде!
Было бы возмутительной несправедливостью, по словам Каскабеля, если бы этих мошенников не поджидала где-нибудь достойная казнь: виселица в Америке, гильотина во Франции, гаррота в Испании или кол в Турции.
Наконец он принял решение. Это было 4 июня.
— Мы возвратимся в Сакраменто, а пото…
Каскабель не окончил своей фразы. Там будет видно, что делать. Оставалось запрячь лошадей, повернуть повозку на юг и тронуться в путь.
Этот последний вечер на границе Аляски был самый печальный. Все молча сидели по своим местам. Была полная темнота. По небу беспорядочно плыли сплошные тучи, дул сильный ветер. Не было видно ни одной звездочки, а молодой месяц уже скрылся за горизонтом.
Было около девяти часов, когда Каскабель велел всем ложиться спать. Надо было встать рано; на заре «Красотке» предстояло ехать обратно в Сакраменто, на этот раз без проводника. Надо было лишь достичь истоков Фрейзера, а там уже путь был известен до самой территории Вашингтона.
Гвоздик пошел закрывать дверь из первого отделения, как вдруг невдалеке раздался выстрел.
— Выстрел! — закричал Каскабель.
— Да, кто-то стрелял, — ответил Жан.
— Вероятно, какой-нибудь охотник, — заметила Корнелия.
— Кто же станет охотиться в такую темную ночь? — сказал Жан. — Это невероятно.
В эту минуту раздался второй выстрел, затем послышался крик.
Глава десятая
КАЙЕТА
Услышав крик, Каскабель, Жан, Сандр и Жирофль выбежали из повозки.
— Там, — сказал Жан, указывая на опушку леса, тянувшегося вдоль границы.
— Послушаем еще! — ответил Каскабель.
Слушать было бесполезно. Ни крика, ни выстрела больше не последовало.
— Что бы это такое было? — спросил Сандр.
— Так кричат, когда подвергаются большой опасности, — заметил Жан.
— Надо идти на помощь, — сказала Корнелия.
— Пойдемте, дети, но надо захватить с собою оружие, — распорядился Каскабель.
Возможно, что на какого-нибудь путешественника напали грабители; надо было остерегаться и быть наготове, на случай, если придется защищаться.
Каскабель и Жан взяли по ружью, Гвоздик и Сандр по револьверу и ушли, оставив «Красотку» под охраной Корнелии Каскабель и двух собак.
Минут пять-шесть они шли по опушке леса, постоянно останавливаясь и прислушиваясь, но ни малейший звук не нарушал лесной тишины. Это казалось странным, так как крик был слышен довольно близко.
— Быть может, это все нам почудилось? — заметил наконец Каскабель.
— Нет, отец, это невозможно, — ответил Жан. — Тсс!.. Слушайте!..
На этот раз ясно был слышен чей-то слабый крик, скорее женский или детский.
Ночь была очень темная, и в нескольких шагах уже нельзя было ничего видеть. Гвоздик, уходя, предлагал захватить с собой один из фонарей повозки, но Каскабель решил из предосторожности не брать с собой огня.
Крик повторился, и теперь уже можно было ясно понять, в какую сторону надо идти. Через несколько минут Каскабель с детьми и Гвоздиком вышли на лужайку, посреди которой лежали два тела. Около одного из них стояла на коленях женщина, поддерживая руками его голову.
Крики этой женщины и слышали акробаты.
— Ко мне!.. Ко мне!.. — кричала она на наречии шинук. — Помогите!.. Они убили их!..
Каскабель понимал немного наречие шинук и быстро подошел к испуганной женщине. Жан тоже поспешил вслед за ним, и они увидели, что она вся покрыта кровью из раны, зиявшей на груди человека, которого она всеми силами старалась привести в чувство.
— Этот еще дышит, — сказал Жан.
— А другой?.. — спросил Каскабель.
— Другой?.. Не знаю!.. — ответил Сандр.
Каскабель наклонился над другим, стараясь уловить малейший признак жизни.
— Он умер!.. — сказал наконец акробат.
Действительно, пуля, попавшая ему в висок, уложила его на месте.
Кто была эта женщина, судя по наречию, — индеанка? Была она молодой или старой — этого в темноте нельзя было видеть, тем более, что капюшон закрывал ее голову. В сущности, все это было безразлично. Сейчас надо было возможно скорее перенести раненого в лагерь и оказать ему посильную помощь. Что касается убитого, то завтра утром можно вернуться сюда и отдать телу последний долг, похоронив его здесь, в лесу.
С помощью Жана Каскабель поднял раненого за плечи, Сандр и Гвоздик — за ноги.
Приказав индеанке следовать за ними, печальный кортеж направился к лагерю.
Индеанка без малейшего колебания пошла с ними, отирая время от времени кровь, которая продолжала литься из груди раненого.
Быстро идти было нельзя. Раненый был тяжел, а главное — его надо было нести осторожно, избегая толчков, чтобы не вызвать еще большего кровотечения. Каскабель хотел доставить его в лагерь живым.
Минут через двадцать достигли лагеря, где их в страхе ожидали Корнелия и маленькая Наполеона.
— Скорее, Корнелия, воды и бинтов! — сказал Каскабель. — Надо немедленно остановить кровотечение. Обморок продолжается слишком долго.
— Хорошо, хорошо, Цезарь! Нечего много разговаривать. Предоставьте больного мне!..
Корнелия была опытна в перевязке ран. Не раз приходилось ей во время скитальческой жизни применять свои маленькие медицинские познания.
Гвоздик разостлал в первой комнате матрац, на котором уложили раненого.
При свете лампы, спускавшейся с потолка, можно было рассмотреть осунувшееся лицо страдальца, на котором уже видна была печать смерти. Теперь видно было и лицо индеанки, опустившейся возле раненого на колени.
Это была совсем молоденькая девушка — лет пятнадцати или шестнадцати.
— Кто эта девочка? — спросила Корнелия.
— Мы нашли ее возле раненого, — отвечал Жан. — Это она звала на помощь.
Раненый был человек лет сорока пяти, с сединой в волосах и бороде, высокого роста, с энергичным выражением лица, теперь смертельно бледного; глаза его были закрыты. Время от времени легкий вздох срывался с его губ, но до сих пор он не произнес ни одного слова, по которому можно было бы определить его национальность.
Когда грудь обнажили, Корнелия увидела глубокую рану от удара кинжалом между третьим и четвертым ребром. Была ли смертельна эта рана — мог решить только доктор. Но что она была очень опасна — это было вне сомнения.
Но так как доктора достать при таких условиях было невозможно, то приходилось всецело положиться на умение Корнелии и помощь маленькой походной аптечки.
Кровотечение удалось почти остановить. Это было самое главное. Дальше будет видно, можно ли довезти раненого до ближайшего местечка. Каскабель теперь не думал о том, будет ли это английское владение или чье-либо иное.
Промыв хорошенько рану, Корнелия наложила на нее компресс и забинтовала грудь. Пока этого было достаточно.
— Корнелия, что же мы будем теперь делать? — спросил Каскабель.
— Перенесем его на нашу кровать. Я буду следить за ним и менять компрессы.
— Мы все будем около него! — сказал Жан. — Разве можно теперь заснуть?.. Да и надо быть готовым ко всему!.. Возможно, что убийцы бродят вокруг.
Каскабель, Жан и Гвоздик осторожно перенесли раненого и положили на постель в последней комнате, а Корнелия села у изголовья, чтобы услышать его первое слово.
Каскабель начал расспрашивать индеанку, кто она и как сюда попала.
Девушка принадлежала к племени инджелетов, кочевавших у устья реки Юкон. Племя это вымирает мало-помалу, как и многие другие племена, населявшие прежде Аляску. Кайета, так звали индеанку, потеряв отца и мать, решила отправиться в Ситку, где она надеялась поступить в услужение к какому-нибудь русскому чиновнику. Ее взяли бы с удовольствием. Она была очень мила, несмотря на смуглую кожу. Симпатичное личико с опущенными длинными ресницами, добрыми черными глазами, обрамленное великолепными каштановыми волосами, невольно привлекало к себе.
Дети в Северной Америке развиваются рано. В десять лет мальчик уже свободно владеет ружьем и топором. А девочка в пятнадцать лет уже замужем и прекрасная мать.
Кайета была очень серьезна и решительна для своего возраста, и это путешествие доказывало силу ее характера. Уже с месяц она была в дороге. Она шла к юго-западу Аляски, достигла приморской полосы и уже была недалеко от Ситки, когда близко от нее раздались два выстрела, затем отчаянные крики.
Эти крики и были услышаны в лагере «Красотки».
Кайета храбро побежала к опушке леса. По всей вероятности, ее приближение испугало нападавших, так как она успела разглядеть двух мужчин, убегавших в глубину леса. Но, очевидно, негодяи скоро опомнились бы, увидав, что имеют дело чуть не с ребенком. Так оно и было на самом деле. Уже убийцы возвращались, чтобы ограбить своих жертв, как подошли акробаты и на этот раз напугали их серьезно.
При виде двоих людей, лежавших на земле, Кайета стала звать на помощь. Первые крики, которые слышали члены семьи Каскабель, были криками несчастных жертв, а второй крик был зов Кайеты на помощь.
Ночь прошла спокойно. Убийцы, очевидно, скрылись подальше от места преступления.
Наутро Корнелия не нашла перемены в состоянии больного. Кайета оказалась ей очень полезной. Она пошла и отыскала какие-то травы, вскипятила из них настой и прикладывала примочки из него на рану. Это очень помогло, так как кровь окончательно перестала течь.
Утром можно было заметить, что больной дышит свободней, но все-таки еще ни одно слово не слетело с его губ.
Пока что невозможно было узнать, кто он, откуда и куда направлялся, что делал на границе Аляски, при каких условиях он и его товарищ сделались жертвами нападения, и кто были убийцы.
Во всяком случае, если нападение было сделано с целью грабежа, то негодяи не успели ничем поживиться. Появление индеанки напугало их. Бежав от нее, они лишились чуть не целого состояния, так как, снимая одежду с раненого, Каскабель снял и кожаный пояс, в котором оказались золотые монеты, русские, американские — всего на сумму около пятнадцати тысяч франков. Деньги эти Каскабель спрятал с тем, чтобы потом возвратить их по принадлежности. Что касается бумаг, то их не было, не считая записной книжки, в которой было несколько заметок на русском и французском языках, но без малейшего указания на то, кто был этот неизвестный.
Около девяти часов утра Жан обратился к отцу со словами:
— Отец, надо похоронить тело убитого.
— Ты прав, Жан, идем! Быть может, мы на нем найдем какую-нибудь бумагу. Гвоздик, возьми кирку и лопату, ты пойдешь с нами.
Взяв инструменты и, на всякий случай, оружие, все трое отправились к месту преступления.
Все показывало, что оба, убитый и раненый, предполагали провести здесь ночь. Остатки костра еще тлели, под большим деревом лежала большая охапка травы, приготовленная для ночлега путников. Возможно, что они уже спали, когда на них напали.
Что касается трупа, то он уже успел закоченеть.
По одежде, лицу и грубым рукам видно было, что человек этот был слугою раненого. На вид было ему около тридцати лет.
Жан обыскал его карманы, но не нашел ни бумаг, ни денег.
За поясом был шестиствольный американский револьвер, которым несчастный не успел воспользоваться. Очевидно, нападение было слишком неожиданным.
В этот час на полянке и кругом в лесу было пустынно. По-видимому, убийцы не возвращались сюда, иначе они не оставили бы револьвера за поясом убитого.
Тем временем Гвоздик вырыл глубокую могилу, чтобы хищные звери не могли разрыть ее. Убитого опустили туда и засыпали землей.
Затем все трое вернулись в лагерь. Там, пока Кайета сидела у изголовья больного, Каскабель, Жан и Корнелия стали советоваться, как поступить дальше.
— Очевидно, — сказал Каскабель, — если мы вернемся в Калифорнию, наш больной не вынесет путешествия. Ведь по пути надо проехать многие сотни километров. Лучше всего было бы достигнуть Ситки, куда мы могли бы добраться через три-четыре дня, но проклятые пограничники не позволяют нам ступить на русскую почву.
— Все-таки нам надо ехать в Ситку, — сказала Корнелия, — и мы туда поедем.
— Но каким образом?.. Мы не успеем проехать и километра, как нас остановят и вернут.
— Все равно, Цезарь, ехать надо, нельзя терять ни минуты. Если мы встретим стражников, то, быть может, они разрешат для раненого то, чего не разрешили нам.
Каскабель с сомнением покачал головой.
— Матушка права, — сказал Жан, — постараемся добраться до Ситки, не спрашивая позволения у пограничной стражи. Это только потеря времени. Притом же, быть может, они решили, что мы поехали обратно в Сакраменто, и теперь их здесь вблизи нет. Вот уже почти сутки, как их совсем не видно. Они не пришли даже на выстрелы…
— Верно, — сказал Каскабель. — Они, вероятно, ушли отсюда.
— Если только… — вставил свое слово Гвоздик.
— Именно… если только… — пробормотал Каскабель.
Замечание Жана было справедливо. Пожалуй, лучше всего было ехать в Ситку.
Четверть часа спустя Вермут и Гладиатор были запряжены. Отлично отдохнув за время невольной стоянки, лошади могли сделать большой перегон в первый день пути. «Красотка» тронулась, и Каскабель с нескрываемым удовольствием покинул колумбийскую почву.
— Дети, смотрите в оба глаза, а ты, Жан, не стреляй! Не стоит выдавать наше присутствие.
— Кстати, запасы нашей кухни вполне достаточны, — сказала Корнелия.
Хотя страна к северу от Колумбии и холмиста, но дорога по ней довольно легка. Изредка попадались уединенные фермы, но семья акробатов остерегалась заглядывать туда. Изучив хорошо карту, Жан был уверен, что они доберутся до Ситки без помощи проводника.
Но самое главное было — избежать встречи со стражниками пограничной и внутренней охраны.
Как это ни странно, стража не появлялась, и Каскабель не знал, чему это приписать. Жан предполагал, что это какое-нибудь новое распоряжение русского правительства.
Прошло 6 и 7 июня. Наконец путники достигли района Ситки. Можно было бы ехать скорее, но Корнелия опасалась, что тряска повредит больному, за которым она с Кайетой ухаживали, как за родным. Все время опасались, что он не доедет живым. Положение его не ухудшилось, но и не улучшилось.
Что могли сделать эти две женщины без доктора, без необходимых лекарств? Преданность и желание помочь, к сожалению, не могут заменить науки. Вся семья могла оценить ум и старания молодой индеанки. Она стала как бы членом этой семьи.
7 июня после полудня «Красотка» переправилась через Стекин-ривер, маленькую речонку, впадающую в узкий пролив, который отделяет от материка остров Баранова, недалеко от Ситки.
Вечером раненый произнес несколько слов.
— Мой отец… там… его увидеть… — прошептал он.
Слова эти были сказаны по-русски, и Каскабель не понял их.
Потом раненый повторил несколько раз слово «Иван».
Очевидно, это было имя несчастного слуги, убитого возле своего хозяина. Возможно, что оба они были русские.
Во всяком случае, раз больной начал мало-помалу приходить в себя, то скоро можно будет узнать, кто он.
В этот день «Красотка» достигла берегов узкого пролива, отделяющего от материка остров Баранова. Здесь надо было обратиться к помощи перевозчиков.
Но как это сделать? Ведь нельзя же было скрыть от них свою национальность? Опять они начнут требовать эти проклятые паспорта.
— Ну что же делать, — заявил Каскабель. — Все-таки мы довезли нашего русского до Ситки и, если нам придется убраться отсюда, то его-то уж они должны принять, как своего соотечественника. Мы свое дело сделали, его спасли, а они уж пускай вылечат его.
Все это было вполне резонно. Но как было бы обидно — доехав до Ситки, повернуть назад и ехать в Нью-Йорк!
Повозка остановилась на берегу, и Жан пошел искать перевозчиков и паром, на котором можно было бы переправиться на остров. В эту минуту Кайета подошла к Каскабелю и сказала, что Корнелия зовет его.
— Кажется, наш раненый приходит в себя, — сказала Корнелия. — Он говорит. Цезарь, постарайся понять его.
Действительно, русский открыл глаза и с удивлением смотрел на склонившихся над ним людей, которых он видел первый раз в жизни. Губы его шевелились; очевидно, он пытался что-то сказать.
Наконец слабым, едва слышным голосом он позвал своего слугу Ивана.
— Сударь, — обратился к нему Каскабель, — вашего слуги здесь нет, вы у нас…
Услыхав эти слова, сказанные по-французски, раненый спросил на том же языке:
— Где я?
— У людей, которые о вас заботятся…
— Что это за страна?..
— Здесь вам нечего бояться, если вы русский…
— Там, — сказал Жан, указывая на опушку леса, тянувшегося вдоль границы.
— Послушаем еще! — ответил Каскабель.
Слушать было бесполезно. Ни крика, ни выстрела больше не последовало.
— Что бы это такое было? — спросил Сандр.
— Так кричат, когда подвергаются большой опасности, — заметил Жан.
— Надо идти на помощь, — сказала Корнелия.
— Пойдемте, дети, но надо захватить с собою оружие, — распорядился Каскабель.
Возможно, что на какого-нибудь путешественника напали грабители; надо было остерегаться и быть наготове, на случай, если придется защищаться.
Каскабель и Жан взяли по ружью, Гвоздик и Сандр по револьверу и ушли, оставив «Красотку» под охраной Корнелии Каскабель и двух собак.
Минут пять-шесть они шли по опушке леса, постоянно останавливаясь и прислушиваясь, но ни малейший звук не нарушал лесной тишины. Это казалось странным, так как крик был слышен довольно близко.
— Быть может, это все нам почудилось? — заметил наконец Каскабель.
— Нет, отец, это невозможно, — ответил Жан. — Тсс!.. Слушайте!..
На этот раз ясно был слышен чей-то слабый крик, скорее женский или детский.
Ночь была очень темная, и в нескольких шагах уже нельзя было ничего видеть. Гвоздик, уходя, предлагал захватить с собой один из фонарей повозки, но Каскабель решил из предосторожности не брать с собой огня.
Крик повторился, и теперь уже можно было ясно понять, в какую сторону надо идти. Через несколько минут Каскабель с детьми и Гвоздиком вышли на лужайку, посреди которой лежали два тела. Около одного из них стояла на коленях женщина, поддерживая руками его голову.
Крики этой женщины и слышали акробаты.
— Ко мне!.. Ко мне!.. — кричала она на наречии шинук. — Помогите!.. Они убили их!..
Каскабель понимал немного наречие шинук и быстро подошел к испуганной женщине. Жан тоже поспешил вслед за ним, и они увидели, что она вся покрыта кровью из раны, зиявшей на груди человека, которого она всеми силами старалась привести в чувство.
— Этот еще дышит, — сказал Жан.
— А другой?.. — спросил Каскабель.
— Другой?.. Не знаю!.. — ответил Сандр.
Каскабель наклонился над другим, стараясь уловить малейший признак жизни.
— Он умер!.. — сказал наконец акробат.
Действительно, пуля, попавшая ему в висок, уложила его на месте.
Кто была эта женщина, судя по наречию, — индеанка? Была она молодой или старой — этого в темноте нельзя было видеть, тем более, что капюшон закрывал ее голову. В сущности, все это было безразлично. Сейчас надо было возможно скорее перенести раненого в лагерь и оказать ему посильную помощь. Что касается убитого, то завтра утром можно вернуться сюда и отдать телу последний долг, похоронив его здесь, в лесу.
С помощью Жана Каскабель поднял раненого за плечи, Сандр и Гвоздик — за ноги.
Приказав индеанке следовать за ними, печальный кортеж направился к лагерю.
Индеанка без малейшего колебания пошла с ними, отирая время от времени кровь, которая продолжала литься из груди раненого.
Быстро идти было нельзя. Раненый был тяжел, а главное — его надо было нести осторожно, избегая толчков, чтобы не вызвать еще большего кровотечения. Каскабель хотел доставить его в лагерь живым.
Минут через двадцать достигли лагеря, где их в страхе ожидали Корнелия и маленькая Наполеона.
— Скорее, Корнелия, воды и бинтов! — сказал Каскабель. — Надо немедленно остановить кровотечение. Обморок продолжается слишком долго.
— Хорошо, хорошо, Цезарь! Нечего много разговаривать. Предоставьте больного мне!..
Корнелия была опытна в перевязке ран. Не раз приходилось ей во время скитальческой жизни применять свои маленькие медицинские познания.
Гвоздик разостлал в первой комнате матрац, на котором уложили раненого.
При свете лампы, спускавшейся с потолка, можно было рассмотреть осунувшееся лицо страдальца, на котором уже видна была печать смерти. Теперь видно было и лицо индеанки, опустившейся возле раненого на колени.
Это была совсем молоденькая девушка — лет пятнадцати или шестнадцати.
— Кто эта девочка? — спросила Корнелия.
— Мы нашли ее возле раненого, — отвечал Жан. — Это она звала на помощь.
Раненый был человек лет сорока пяти, с сединой в волосах и бороде, высокого роста, с энергичным выражением лица, теперь смертельно бледного; глаза его были закрыты. Время от времени легкий вздох срывался с его губ, но до сих пор он не произнес ни одного слова, по которому можно было бы определить его национальность.
Когда грудь обнажили, Корнелия увидела глубокую рану от удара кинжалом между третьим и четвертым ребром. Была ли смертельна эта рана — мог решить только доктор. Но что она была очень опасна — это было вне сомнения.
Но так как доктора достать при таких условиях было невозможно, то приходилось всецело положиться на умение Корнелии и помощь маленькой походной аптечки.
Кровотечение удалось почти остановить. Это было самое главное. Дальше будет видно, можно ли довезти раненого до ближайшего местечка. Каскабель теперь не думал о том, будет ли это английское владение или чье-либо иное.
Промыв хорошенько рану, Корнелия наложила на нее компресс и забинтовала грудь. Пока этого было достаточно.
— Корнелия, что же мы будем теперь делать? — спросил Каскабель.
— Перенесем его на нашу кровать. Я буду следить за ним и менять компрессы.
— Мы все будем около него! — сказал Жан. — Разве можно теперь заснуть?.. Да и надо быть готовым ко всему!.. Возможно, что убийцы бродят вокруг.
Каскабель, Жан и Гвоздик осторожно перенесли раненого и положили на постель в последней комнате, а Корнелия села у изголовья, чтобы услышать его первое слово.
Каскабель начал расспрашивать индеанку, кто она и как сюда попала.
Девушка принадлежала к племени инджелетов, кочевавших у устья реки Юкон. Племя это вымирает мало-помалу, как и многие другие племена, населявшие прежде Аляску. Кайета, так звали индеанку, потеряв отца и мать, решила отправиться в Ситку, где она надеялась поступить в услужение к какому-нибудь русскому чиновнику. Ее взяли бы с удовольствием. Она была очень мила, несмотря на смуглую кожу. Симпатичное личико с опущенными длинными ресницами, добрыми черными глазами, обрамленное великолепными каштановыми волосами, невольно привлекало к себе.
Кайета отправилась в Ситку.
Среднего роста, худощавая, она казалась грациозной, несмотря на меховой капюшон, закрывавший ее голову, и меховой же плащ.Дети в Северной Америке развиваются рано. В десять лет мальчик уже свободно владеет ружьем и топором. А девочка в пятнадцать лет уже замужем и прекрасная мать.
Кайета была очень серьезна и решительна для своего возраста, и это путешествие доказывало силу ее характера. Уже с месяц она была в дороге. Она шла к юго-западу Аляски, достигла приморской полосы и уже была недалеко от Ситки, когда близко от нее раздались два выстрела, затем отчаянные крики.
Эти крики и были услышаны в лагере «Красотки».
Кайета храбро побежала к опушке леса. По всей вероятности, ее приближение испугало нападавших, так как она успела разглядеть двух мужчин, убегавших в глубину леса. Но, очевидно, негодяи скоро опомнились бы, увидав, что имеют дело чуть не с ребенком. Так оно и было на самом деле. Уже убийцы возвращались, чтобы ограбить своих жертв, как подошли акробаты и на этот раз напугали их серьезно.
При виде двоих людей, лежавших на земле, Кайета стала звать на помощь. Первые крики, которые слышали члены семьи Каскабель, были криками несчастных жертв, а второй крик был зов Кайеты на помощь.
Ночь прошла спокойно. Убийцы, очевидно, скрылись подальше от места преступления.
Наутро Корнелия не нашла перемены в состоянии больного. Кайета оказалась ей очень полезной. Она пошла и отыскала какие-то травы, вскипятила из них настой и прикладывала примочки из него на рану. Это очень помогло, так как кровь окончательно перестала течь.
Утром можно было заметить, что больной дышит свободней, но все-таки еще ни одно слово не слетело с его губ.
Пока что невозможно было узнать, кто он, откуда и куда направлялся, что делал на границе Аляски, при каких условиях он и его товарищ сделались жертвами нападения, и кто были убийцы.
Во всяком случае, если нападение было сделано с целью грабежа, то негодяи не успели ничем поживиться. Появление индеанки напугало их. Бежав от нее, они лишились чуть не целого состояния, так как, снимая одежду с раненого, Каскабель снял и кожаный пояс, в котором оказались золотые монеты, русские, американские — всего на сумму около пятнадцати тысяч франков. Деньги эти Каскабель спрятал с тем, чтобы потом возвратить их по принадлежности. Что касается бумаг, то их не было, не считая записной книжки, в которой было несколько заметок на русском и французском языках, но без малейшего указания на то, кто был этот неизвестный.
Около девяти часов утра Жан обратился к отцу со словами:
— Отец, надо похоронить тело убитого.
— Ты прав, Жан, идем! Быть может, мы на нем найдем какую-нибудь бумагу. Гвоздик, возьми кирку и лопату, ты пойдешь с нами.
Взяв инструменты и, на всякий случай, оружие, все трое отправились к месту преступления.
Все показывало, что оба, убитый и раненый, предполагали провести здесь ночь. Остатки костра еще тлели, под большим деревом лежала большая охапка травы, приготовленная для ночлега путников. Возможно, что они уже спали, когда на них напали.
Что касается трупа, то он уже успел закоченеть.
По одежде, лицу и грубым рукам видно было, что человек этот был слугою раненого. На вид было ему около тридцати лет.
Жан обыскал его карманы, но не нашел ни бумаг, ни денег.
За поясом был шестиствольный американский револьвер, которым несчастный не успел воспользоваться. Очевидно, нападение было слишком неожиданным.
В этот час на полянке и кругом в лесу было пустынно. По-видимому, убийцы не возвращались сюда, иначе они не оставили бы револьвера за поясом убитого.
Тем временем Гвоздик вырыл глубокую могилу, чтобы хищные звери не могли разрыть ее. Убитого опустили туда и засыпали землей.
Затем все трое вернулись в лагерь. Там, пока Кайета сидела у изголовья больного, Каскабель, Жан и Корнелия стали советоваться, как поступить дальше.
— Очевидно, — сказал Каскабель, — если мы вернемся в Калифорнию, наш больной не вынесет путешествия. Ведь по пути надо проехать многие сотни километров. Лучше всего было бы достигнуть Ситки, куда мы могли бы добраться через три-четыре дня, но проклятые пограничники не позволяют нам ступить на русскую почву.
— Все-таки нам надо ехать в Ситку, — сказала Корнелия, — и мы туда поедем.
— Но каким образом?.. Мы не успеем проехать и километра, как нас остановят и вернут.
— Все равно, Цезарь, ехать надо, нельзя терять ни минуты. Если мы встретим стражников, то, быть может, они разрешат для раненого то, чего не разрешили нам.
Каскабель с сомнением покачал головой.
— Матушка права, — сказал Жан, — постараемся добраться до Ситки, не спрашивая позволения у пограничной стражи. Это только потеря времени. Притом же, быть может, они решили, что мы поехали обратно в Сакраменто, и теперь их здесь вблизи нет. Вот уже почти сутки, как их совсем не видно. Они не пришли даже на выстрелы…
— Верно, — сказал Каскабель. — Они, вероятно, ушли отсюда.
— Если только… — вставил свое слово Гвоздик.
— Именно… если только… — пробормотал Каскабель.
Замечание Жана было справедливо. Пожалуй, лучше всего было ехать в Ситку.
Четверть часа спустя Вермут и Гладиатор были запряжены. Отлично отдохнув за время невольной стоянки, лошади могли сделать большой перегон в первый день пути. «Красотка» тронулась, и Каскабель с нескрываемым удовольствием покинул колумбийскую почву.
— Дети, смотрите в оба глаза, а ты, Жан, не стреляй! Не стоит выдавать наше присутствие.
— Кстати, запасы нашей кухни вполне достаточны, — сказала Корнелия.
Хотя страна к северу от Колумбии и холмиста, но дорога по ней довольно легка. Изредка попадались уединенные фермы, но семья акробатов остерегалась заглядывать туда. Изучив хорошо карту, Жан был уверен, что они доберутся до Ситки без помощи проводника.
Но самое главное было — избежать встречи со стражниками пограничной и внутренней охраны.
Как это ни странно, стража не появлялась, и Каскабель не знал, чему это приписать. Жан предполагал, что это какое-нибудь новое распоряжение русского правительства.
Прошло 6 и 7 июня. Наконец путники достигли района Ситки. Можно было бы ехать скорее, но Корнелия опасалась, что тряска повредит больному, за которым она с Кайетой ухаживали, как за родным. Все время опасались, что он не доедет живым. Положение его не ухудшилось, но и не улучшилось.
Что могли сделать эти две женщины без доктора, без необходимых лекарств? Преданность и желание помочь, к сожалению, не могут заменить науки. Вся семья могла оценить ум и старания молодой индеанки. Она стала как бы членом этой семьи.
7 июня после полудня «Красотка» переправилась через Стекин-ривер, маленькую речонку, впадающую в узкий пролив, который отделяет от материка остров Баранова, недалеко от Ситки.
Вечером раненый произнес несколько слов.
— Мой отец… там… его увидеть… — прошептал он.
Слова эти были сказаны по-русски, и Каскабель не понял их.
Потом раненый повторил несколько раз слово «Иван».
Очевидно, это было имя несчастного слуги, убитого возле своего хозяина. Возможно, что оба они были русские.
Во всяком случае, раз больной начал мало-помалу приходить в себя, то скоро можно будет узнать, кто он.
В этот день «Красотка» достигла берегов узкого пролива, отделяющего от материка остров Баранова. Здесь надо было обратиться к помощи перевозчиков.
Но как это сделать? Ведь нельзя же было скрыть от них свою национальность? Опять они начнут требовать эти проклятые паспорта.
— Ну что же делать, — заявил Каскабель. — Все-таки мы довезли нашего русского до Ситки и, если нам придется убраться отсюда, то его-то уж они должны принять, как своего соотечественника. Мы свое дело сделали, его спасли, а они уж пускай вылечат его.
Все это было вполне резонно. Но как было бы обидно — доехав до Ситки, повернуть назад и ехать в Нью-Йорк!
Повозка остановилась на берегу, и Жан пошел искать перевозчиков и паром, на котором можно было бы переправиться на остров. В эту минуту Кайета подошла к Каскабелю и сказала, что Корнелия зовет его.
— Кажется, наш раненый приходит в себя, — сказала Корнелия. — Он говорит. Цезарь, постарайся понять его.
Действительно, русский открыл глаза и с удивлением смотрел на склонившихся над ним людей, которых он видел первый раз в жизни. Губы его шевелились; очевидно, он пытался что-то сказать.
Наконец слабым, едва слышным голосом он позвал своего слугу Ивана.
— Сударь, — обратился к нему Каскабель, — вашего слуги здесь нет, вы у нас…
Услыхав эти слова, сказанные по-французски, раненый спросил на том же языке:
— Где я?
— У людей, которые о вас заботятся…
— Что это за страна?..
— Здесь вам нечего бояться, если вы русский…