Страница:
24. Блефуйте на здоровье в Браунинге (англ.)
Глава 5.
Как в поле зрения Гарри фон Дуквица попадает Рита Нурани-Ким и как вскоре после этого у нее отваливается ноготь. Почему Гарри совершает сделку с ее папой и как посол в Яунде получает редкую возможность поиграть в сотрудника службы гражданских состояний. Как Гарри вопреки радостям брака возобновляет контакт со своей прежней подругой Хеленой и почему он не хочет вступаться за взятого под стражу фотографа. Про очень печальную встречу с коллегой Хеннерсдорффом и как Рита с Гарри наконец покидают Африку.
-- Поздравляю! -- Посол потряс руку сначала Рите, потом Гарри. -Надеюсь, я все правильно сделал, -- сказал он. Он проводил первую в своей посольской жизни регистрацию брака.
-- Быстро и безболезненно, -- добавил он.
-- What did he say? (1) -- спросила Рита. Она не знала ни единого слова по-немецки. Сегодня Рита опять выглядела восемнадцатилетней. Ей было 24. Мать из Кореи, отец из Индии. Она могла выглядеть очень по-разному. Гарри был с ней знаком полтора месяца. Он находил, что до полудня она выглядит как кореянка, в сумерках -- как индуска, а во второй половине дня, странное дело, как француженка. Иногда ее хихиканье превращалось в смех.
Она быстро взглянула в свидетельство о браке. "Доктор Гарри Фрайхерр фон Дуквиц, протестант, рожденный 18 октября 1945 года в Берлине, проживающий в данное время в Яунде, и Рита Нурани-Ким, католичка, рожденная 24 августа 1955 года в Бомбее, проживающая в Яунде, поженились 8 ноября 1979 года в посольстве Демократической Республики Германии в Яунде/Камерун". Напечатанное на бланке "Служащий загса" было исправлено на "исполняющий обязанности служащего загса посол".
-- Было мило с его стороны не произносить выспренных напутствий, -сказал Дуквиц. Жениться следует только в консульствах. Свидетелями были отец Риты и Хеннерсдорфф. Риту поцеловали. Отец -- безразлично, Хеннерсдорфф -смущенно. Еще одно рукопожатие новоиспеченному супругу. -- Не забудьте, сегодня вечером, -- сказал Дуквиц, -- праздничный ужин, в семь часов в отеле.
Отец Риты отвез новобрачных домой. Гарри и Рита устроились за задних сиденьях "ситроена". Они радовались. Гарри покусывал мочку ритиного уха.
Он переехал из холостяцкого бунгало в дом побольше в дипломатическом квартале. С маленькой верандой. По сравнению с обувной коробкой посольской резиденции это было сносно. Господин Нурани высадил их перед домом. Он держался официально и не выказывал желания зайти в дом вместе с ними. На Рите и сегодня были обычные синие джинсы и белая футболка без рисунка. Да, так можно жениться. Они тут же отправились в спальню и быстро и деловито разделись. Это было то, чего им не хватало. Обоим. Ей и ему. Рите и Гарри. Все время. Сегодня тоже. И прежде всего несколько месяцев до этого. Когда они еще не были знакомы, им этого не хватало. Сейчас ЭТО было здесь, и оно их связывало.
Все произошло очень быстро. Он заметил Риту полтора месяца назад. На приеме у французов. Здесь, в Яунде, нельзя было пропускать приемы. Ничего другого не происходило. Французское посольство было во много раз больше немецкого. В Камеруне жили десятки тысяч французов. Тысячи в Яунде. Yaoundе, говорили и писали они, конечно. Рита стояла перед зеркалом в прихожей и проверяла, как сидит на ней юбка. Шелковая юбка с разрезами по бокам. Желтого цвета. Она с кем говорила по-французски, и Гарри принял ее за француженку. Может быть, кто-то из ее родителей был из Вьетнама. Она улыбнулась своему отражению. У нее была милая улыбка. Если она не улыбалась, в ней не было ничего захватывающего. Эта манера не стесняясь рассматривать себя в зеркале была безусловно захватывающей.
Позднее Гарри с ней заговорил. Тогда она внезапно стала похожа на индуску. Ее отец был местным дельцом. Мать, разведясь с ним, жила в Сеуле. Потом Риту попросили поиграть на пианино. Она не стала медлить и секунды, и сыграла несколько коротких пьес Гайдна и Бетховена, и по желанию супруги французского посла -- жуткую фортепианную версию "My Lord" (2). Все зааплодировали, а Гарри был уверен, что потеряет ее среди 120 человек гостей, однако Рита вернулась к нему, и они продолжили общение.
Мысль о Рите не выходила у него из головы. Когда он, спустя два дня, по какому-то другому поводу встретил ее снова, он уже заранее надеялся на эту встречу. Весь вечер они провели вместе. Гарри был в восторге от ее индусского акцента. Он проводил ее домой, потом она проводила его, и поскольку ее нельзя было отпускать обратно одну в дикой Африке, она осталась в холостяцком жилище Гарри. Гарри ради проформы наполнил два бокала, чтобы хлебнуть для храбрости. После первого глотка они уже лежали в постели. Если это было высшим наслждением, то его вершиной оказался полный дрожи ритин оргазм. Такого элекризующего приступа чувственнности Гарри не переживал еще ни у одной женщины. Это не могло быть игрой, нет, невозможно, это было по-настоящему, только такой подлинный 150% оргазм мог привести тело к подобной вибрации.
На следующее утро его ждали два сюрприза. Пока Рита была в ванной, Гарри на глаза попалось жирное пятно крови на простыне. Он ужаснулся. Неужели здесь без его ведома произошла так называемая дефлорация? Именно то, к чему в Индии, судя по слухам, девушки готовятся годами, за что мужчины отдают целые состояния, этой ночью отнюдь не беззвучно, но все-таки нормальным образом пролилось кровавым пятном? Неприятное чувство. Этакого вторжения. Гарри не хотел вторгаться. Пятно было жутко жирным. Кровь индусской девственницы. Или у Риты просто была менструация, но тогда это выглядит иначе, насколько он мог припомнить свои бесчинства с Хеленой.
Но все-таки пятно было каким-то необычным, и когда он присмотрелся, то обнаружил, что это искусственный ноготь. Для наклеивания на обычные. Когда Рита вернулась из ванной, он заметил, что ногти у нее очень короткие. Наверно, раньше грызла или все еще грызет? Не похоже, чтобы Рита была с придурью. Или варварско-корейская активная мамаша так коротко обрезала ребенку ногти, чтобы он лучше играл на пианино? Такое можно ожидать от азиатов. И не только. Однако Гарри не стал заговаривать об этой штуке, и несколько минут спустя у Риты опять обнаружились красные кошачьи когти.
Во время завтрака, когда разговор медленно стал заходит с тупик, в доме неожиданно появился размахивающий руками мужчина. Что это еще за идиот? Оказалось, ритин папа. Он был вне себя оттого, что Рита здесь ночевала. Она должна немедленно вернуться домой! Гарри ничего не оставалось, как мужественно и по-мужски взять Риту под свою защиту. "She'll stay here!" (3) Требование вежливости. "Thank you," (4) -- сказала Рита.
Целую неделю Гарри и Рита жили от оргазма к оргазму. Когда выснилось, что у Риты есть мотоцикл, и не какой-то визжащий, а большой, блестящий, низко тарахтящий мотоцикл, дело приобрело другой оборот. Появилось чувство обоюдной принадлежности. Они немного поездили по окрестностям, Гарри вспоминал поездки с Хеленой на древней машине возлюбленного тетки Урзулы, которая, как его труба, осталась где-то во Франкфурте. Это был ритин мотоцикл, Гарри опробовал его, но водила Рита, а Гарри сидел сзади. Это было хорошо, потому что совсем иначе, чем с Хеленой, он возбуждался, прижимаясь к ритиному девичьему тельцу. Жизненно необходимое объятие.
Чувство это не было могучей страстью или слепой любовью. Слово "любовь" вообще не упоминалось в эти дни. Не было мучительных приступов тоски, не было гложущих мыслей о том, как дальше, которые придают часам любовных утех пикантный привкус. Никогда не было ощущения пустоты после их "партий" -наоборот, он словно ободрялся на какое-то время.
Друг с другом они говорили по-английски. В английском Гарри приходилось быть конкретным, у него не было соблазна растекаться мыслью по древу, на это его запасов английского не хватало. В постели они общались по-французски. Занятия любовью не комментировались. Но они получили свое название. Она называла их "unе partie". Как игроки в карты. Есть желание составить партию в скат или канасту, у них было желание составить партию в постели -- "faire unе partie". А поскольку partie имеет значение "часть тела", ритины маленькие грудки, плоский живот и попка тоже назывались "unе partie". Они делали "unе partie" и обладали "unе partie". И когда Рита однажды сказала туманную фразу "A woman should speak the language of her man" (5), Гарри смог ее успокоить тем, что она уже знает самое главное слово, да-да, потому что "partie" по-немецки более или менее означает то же самое и произносится похоже. "Faire unе partie" -- где-то поблизости парило "faire l'amour" (6), и здесь присутствовал невысказанный отзвук любви. "Listen, Rita," -- сказал Гарри, -- "first lesson: die Liebe ist mit von der Partie (7)". А "ma partie" и "ta partie" (8) (9)yжЕк#гггггъггггг%гггГвешеЯСгГвеdъ
Х!еЯС%гЯггггеггГвеl% Последнее было скорее абсурдным моментом.
Однако надо об этом хоть словом с Хеленой перемолвиться, подумал Гарри, и задержался в посольстве, а когда все ушли, позвонил ей во Франкфурт. Хелена совершенно не удивилась, что обеспокоило Гарри. Впервые за много лет этот звонок, а она совсем не обескуражена. "Минутку", -- сказала она и сделала потише звук телевизора.
-- Я звоню из Африки, -- воскликнул Гарри.
Это на Хелену тоже не подействовало.
-- Конечно, -- сказала она. Скорее всего она знала от Фрица, где он находится. Она ела яблоко.
-- Это международный разговор, -- сказал Гарри.
-- А который час у тебя? -- спросила Хелена.
-- У нас столько же, сколько у вас, -- сказал Гарри. При этом на душе у него потеплело.
Но, похоже, на Хелену известие о времени не произвело никакого впечатления. Где-то вдали был слышен восьмичасовой гонг, извещающий начало вечерних новостей "Tagesschau", и вот обозрение началось. "Ну, рассказывай!" Ее деловитость была грандиозной, считал Гарри. Ему не хотелось сейчас выяснять ее мнение о женитьбе, во-первых, вообще, а во-вторых, ее старого друга и любовника Гарри. По ее голосу не было похоже, что она сейчас будет рассужадать с ним на эту тему.
-- Ты одна? -- спросил Гарри.
-- Да, а почему?
-- Ну, могло же быть так, что ты не одна.
-- Да, могло бы, -- сказала Хелена. Она наверняка смотрела и слушала новости, пока разговор блуждал по руслу туда-сюда длиной в несколько тысяч километров. Потому что она внезапно проговорила: -- Визит папы римского в Турцию тебя не заинтересует, зато будет интересно, наверно, что "зеленые" сидят в городском совете Бремена. Впервые они куда-то попали.
-- Я скоро женюсь, -- сказал Гарри.
Но и это не вывело Хелену из равновесия.
-- На негритянской мамочке?
-- Нет, на индусской девственнице, -- сказал Гарри.
После этого разговора он принял окончательное решение жениться. Это было смешно, странно и имело преимущества. Это был пакт с жизнью. К чему болтовня с Хеленой, жеманный флирт с Элизабет Пич. Жизнь звалась Рита. У нее были свои a partie. Жизнь была облачена в шелковую юбку с разрезами. Жизнь ездила на мотоцикле, у нее были накладные искусственные ногти, она была музыкальна.
Рита хихикала долго и светло, когда он порывисто объявил о женитьбе. Они заказали бумаги, Гарри переехал в дом побольше и пребывал в отличнейшем настроении.
И вот Рита лежала рядом с ним и спала, и первая партия в качестве супружеской пары оказалась такой же как прежние партии в соответствии с ожиданиями.
Последние дни перед женитьбой были отмечены еще несколькими приятными осложнениями.
Поскольку Гарри ни в коем случае не хотел иметь детей, он настойчиво расспросил Риту еще перед самой первой партией, еще владея собой, как насчет предохранения. "No problem," (10) -- ответила Рита, она принимает пилюли. Однако выяснилось, что Рита их не принимала и принимать не будет. Она уже пережила один аборт, при котором ей удалили матку. Она никогда не сможет иметь детей. Гарри считал, что это замечательно и удобно, однако она сама могла бы сказать ему об этом. Могло же случиться, что его существом владело бы страстное желание иметь дюжину детишек. Получалось некорректно. Он выругался, Рита разрыдалась, и он стал ее утешать.
Он отправился к ритиному папе и пожаловался на нее. "И как мне теперь обзавестись детьми?"
Разумеется, можно было себе представить, что льстивый мистер Нурани ничего об этом не знал. Отцам вообще не обязательно заниматься проблемами матки их взрослых дочерей. Но ему это было известно. "That's why I warned you," (11) -- сказал он и при этом состроил бесстыдную гримасу. Гарри не исключал, что стал жертвой сговора отца с дочерью. Рита с точки зрения ее менталитета была, так сказать, вдвойне обесцененной, поскольку передавалась мужу без девственной плевы и матки. А Гарри был блестящей партией. Немецкий аристократ. Падшая Рита будет Freifrau von Duckwitz. Если это действительно был заговор, то он оказался чертовски хорош, думал Гарри. В ритиных качествах ничего не изменилось. Ее оргазм с дрожью, ее юбка с разрезом, ее мотоцикл, ее пианино. И ногти, кажется, с течением времени отрастут. Мы же не XIX веке живем. Слава господу. Честь была шуткой. К черту со всеми ценностями.
И все равно Гарри не мог расслабиться в присутствии ритиного папы. Раньше друг друга вызывали на дуэль, теперь требуют компенсации. Свадьба была заказана. Но еще не проведена. Поэтому Гарри можно было угрожать и торговаться. За полчаса он справился с этим грязным подлизой. Тот был готов к заключению договора. Он подписал обязательство поддерживать свою дочь материально и после замужества. Гарри вспомнил про ритин мотоцикл и вставил в выторгованную сумму месячной выплаты следующее дополнение: "Величина материальной помощи независимо от года не должна быть ниже соответствующей стоимости 1000 литров бензина." Похоже, мистер Нурани был одновременно в ужасе и восторге от деловитости своего будущего зятя.
Сезон дождей начался, сезон дождей закончился, однако это не могло заменить смены времен года у подножия Альп или хотя бы во франкфуртском Грюнебургском парке. Посол без устали бился за соответствующее место расквартирования. Все-таки посол носил титул "Превосходительство", и его превосходительство обитало в резиденции. Так официально называлась квартира посла. Но что делать, если резиденция эта выглядела как дрянная туристская база, где отсуствовали кондиционеры. Если на приеме оказывалось больше десяти человек, температура в жаркие месяцы была невообразимой. Частенько приходилось располагаться в помещениях канцелярии посольства. Постыдное состояние. В этом вопросе Дуквиц целиком и полностью был на стороне посла и его страдающей супруги. "Для их засранских маневров в НАТО у них деньги есть, а здесь не хватает даже на то, чтобы оплатить пригодный для жилья дом!" Полное согласие. Эти там, в Бонне! Всех их там! Всех!
А потом Дуквиц наконец занялся настоящим правовым нарушением. В конце концов, он был референтом по экономике и праву. Экономика ему уже осточертела. Только недавно он должен был воспрепятствовать тому, чтобы одна немецкая фирма навязывала камерунцам введение TUV (12), тогда как скрепленные колючей проволокой кузовы машин были самым обаятельным моментом в Африке.
На сей раз защиты у права искал не какой-нибудь обчищенный путешественник, а взятый под арест фотограф. Хеннерсдорфф положил бумаги Гарри на письменный стол с припиской на листке: "Удачи!"
Сначала Дуквиц прочел письмо от некоего майора полиции и добровольного директора тюрьмы из Мароуа, столицы провинции на самом севере страны. На великолепном французском языке тот излагал обстоятельства дела: в находящемся поблизости от Мароуа национальном парке Ваза был задержан злоумышленник. Он нарушил два распоряжения. Во-первых, отклонился от предписанного в национальном парке маршрута, и во-вторых, занимался запрещенной в этом районе фотосъемкой. Его пару раз предостерегли, при этом он нанес оскорбление находяшимся на государственной службе сторожам, но фотографировать не прекратил. Сторожа не стали заявлять на него из-за нанесенных оскорблений. Минимальное наказание за оба других нарушения равнялось 23 дням тюрьмы.
Дуквиц взглянул на календарь. 11 июня 1980 года. Надо спешить. Срок на подачу апелляции истекал через несколько дней. Странно, в то время как в Германии на каждый запрет реагируют с яростью, к тому же, если он исходит от человека в форме, здесь в Камеруне, подобное полицеское сообщение выглядело исключительно добродушно.С другой стороны, что касается запретов на фотосъемку, то у африканцев тут действительно был бзик.
В течение времени в посольство то и дело обращались фотографы и операторы природной съемки с просьбой поддержать какое либо разрешение. Дуквиц при случае просматривал эти отснятые материалы и был очарован, потому что они с их огромными телевиками могли показать, что в животном мире дела частенько творились отвратительные. В одном фильме юные львы приблизились к львице, играющей с двумя своими детенышами. Лев-отец был неизвестно где и не интересовался материнским счастьем. И тут произошло следующее. Хулиганистые львы подхватили детенышей, прихватив их за затылки, швырнули в воздух и мертвые малыши остались лежать в степи. Львица-мать не только в бездействии смотрела на происходящее, но и похотливо поворачивала к убийцам свой зад. И они действительно заполучили то, чего хотели.
Дуквиц был вне себя. Фашизм в зверином рейхе. Автор фильма смотрел на это иначе. Особый случай селекции.
Другой оператор снимал в Танзании фильм про жизнь каких-то подземных тварей. Он проник под землю с помощью специальных объективов. Это были не только самые неаппетитные существа на свете, у них была еще и полностью извращенная иерархия. Кожа у них была как у ощипанных кур, и лопали они действительно испражнения своей королевы, которую сами кормили вкусными корешками. Королева оказалась самым отвратительным созданием, она в течение всей своей жизни не сдвигалась с места и терпела вокруг себя лишь дворовую челядь в виде так называемых служек, которых она заблаговременно пометила своим урином и фекалиями, как сказал оператор. "И это называется творение божие!" -- возопил Гарри в подлинном отчаянии, но оператор сказал, что нельзя, мол, воспринимать все так буквально.
Людей, которые одаривали мир столь ценными документальными свидетельствами, не следовало тут же бросать в тюрьму только из-за того, что они нарушили некое фильмо- или фотографическое предписание, подумал Дуквиц и взялся за письмо, принадлежавшее перу арестованного фотографа. Даже если ты сидишь в темнице, иметь такой почерк непростительно. Еще хуже был тон письма: автор был возмущен, оскорблен тем, что негры отважились пойти на подобное, хватать его, великого художника. Он ожидал от немецкого посольства немедленных действий. А чтобы доказать свое фотографическое мастерство, он приложил к письму иллюстрации, в которых содержалась история, снятая им в Кении. Дуквиц принялся листать фотографии. Человек побывал в раю. В красивейших уголках Кении живописно распологались хищные кошки, мирно перевивались змеи, а между ними, не менее элегантно, облокотившись на деревья, коленопреклоненная, словно пантера, вытягивалась и потягивалась действительно великолепная голая женщина с бесконечными ногами и любимой Гарри маленькой грудью.
Майор полиции из Мароуа приложил в качестве доказательства совершенного преступления несколько пленок. Дуквиц отнес их в проявку и заказал большие снимки. Через два дня на его письменном столе лежало около 300 цветных фотографий. Одна французская спецлаборатория благодарила за заказ и выставляла счет в размере 556 000 африканских франков, что соответствовало 3600 немецким маркам. Это могло повлечь за собой неприятности. На сей раз местом проведения шоу был Ваза-парк. Голая фотомодель перед буйволами, уютно устроившись рядом с гепардом, которому должно быть ввели снотворное, перед бегемотами и жирафами -- эротический промах, с антилопами и газелями и потом еще переходя вброд озеро Чад, как Сильвана Магьяно на берегах По, только на той еще что-то было надето.
Гарри прихватил фотографии домой и пригласил Хеннерсдоффа. Увы, он пришел с женой. После еды Гарри продемонстрировал снимки. "God,-- сказала Рита, -- she is sexy, isn't she!" (13)
-- Отвратительно! -- сказал Хеннерсдорфф и передал фотографии дальше.
Теперь была очередь Хеннерсдорффши, она воскликнула:
-- Великолепно, как снято!
Три высказывания, но ни одного решения. Фотографии были сексапильны, отвратительны, и еще было интересно, как фотограф смог их отснять. Гарри попытался объяснить свою позицию: с одной стороны, он не мог не поддаться этой райской эротике, с другой стороны, он тоже считал фотографии отвратительными, и настолько, что хотел оставить фотографа гнить в той дыре. Однако, говоря точно, в тюрьме должны сидеть другие люди, канцлер, папы римские, нелегальные продавцы оружия, президенты, солдаты, промышленники, а не фотографы.
-- Облачение реальности в определенную форму не есть смертный грех, это всего лишь ложь, -- сказал Дуквиц.
-- Would you please speak English! (14) -- сказала Рита.
На следующий день Дуквиц позвонил в полицейское управление Мароуа. Только после полудня он дозвонился до майора. Тот был пьян и тут же дал понять Дуквицу, что закон есть закон, и каждый день досрочного освобождения немецкого фотографа будет стоить цифровых наручных часов, однако, он повторит по буквам, не системы LED, а системы LCD (15), это самые новые, они появились в этом году в Париже. Нет, обычные наручные часы он не возьмет. Когда Дуквиц намеревался закончить разговор, он стал сбивать цену на часы. Наконец Дуквиц согласился. Уже два дня спустя фотограф появился в посольстве. Не благодарный, а обиженный, потому что все продолжалось так долго и потому что никто из посольства лично не забрал его. Он хотел получить назад свои пленки. Когда он увидел толстую стопку снимков, он страшно удивился и тут же захотел спрятать добычу в свою бездонную фотосумку. "Стоп!" -- сказал Дуквиц и показал ему счет.
-- Только за наличные.
-- Да вы с ума сошли, -- заявил фотограф и обозвал Дуквица типичным немецким чиновником.
-- Лучше быть немецким чиновником чем сволочным фотографом типа вас! -ответил Дуквиц. Ему следовало дать майору из северного Камеруна цифровые часы только за то, чтобы тот подержал этого фотографа у себя в тюрьме подольше.
Через пару дней после этого происшествия Дуквиц очень рано пошел к себе в офис. Он хотел без помех созвониться с Хеленой во Франкфурте. Уборщица, уходя вечером из посольства, всегда оставляла двери во все офисы открытыми, чтобы хотя бы ночью помещение немного проветрилось. Дверь к Хеннерсдорфу была закрыта, что означало, что он уже здесь. В такую рань? Неужели у него действительно так много дел или он тоже хотел без стеснения дешево поговорить с Германией? Может, у него тоже есть старая подруга, которой он может пожаловаться на свою гремящую женушку шток-розу? Или он звонит своей матери в Люнебург или Уэльцен. Он ведь из тех мест. Стены посольского здания были тонкими, но Хеннерсдорффа не было слышно. Возможно, он действительно работал, рассматривая этот огромный счет из фотолаборатории и размышляя, на какую статью расходов его занести. Вообще-то он был слишком корректен, чтобы использовать служебный телефон в личных целях. Центральная станция уже пригрозила, что соединит все служебные аппараты с компьютером, который будет регистрировать каждый телефонный разговор и его продолжительность.
Но, может быть, Хеннерсдорффа здесь вовсе не было, и дверь была закрыта по другой причине. Дуквиц встал, прошел через прихожую к двери Хеннерсдорффа, быстро постучал и вошел. Быть не может! Хеннерсдорфф, прикорнувший прямо здесь! Пришел и задремал за письменным столом. Не очень-то поспишь вот так, приложившись головой к его поверхности. Дуквиц немного пощебетал и посвистал, и даже дошел до петушиного крика. Однако Хеннерсдорфф не двигался. Было что-то ужасное в том, как он лежал. Дуквиц подошел к нему, и прикоснувшись, хотел его слегка потрясти, однако тот не поддавался. Он окоченел. Он был мертв. Дуквиц хотел его обнять, разбудить, оживить, разговорить. Но Хеннерсдорфф был тяжелым, мертвым, чужим, никаким. Так и остался, пригнувшись на край стола. Стакан с водой, пустая стеклянная трубочка, классические реквизиты самоубийцы, на краю раковины. Было слишком поздно. Стало быть, торопиться некуда. Теперь можно спокойно прощаться.
Гарри толкнул дверь и сел. Как редко он видел мертвых. Ребенком Гарри видел мертвую тетку Урзулу. Она умерла в своей комнате. Последние недели она больше не поднималась с постели. У нее было плохо с печенью. "Пила как матрос," -- всегда повторяла тетка Хуберта. Она пила еще и перед самым концом. Потому что уже не было смысла не пить. Она сделала Гарри сообщником своей неразумности. Врач и другие тетки говорили о неразумности. Она указала на комод, в его верхнем ящике лежало портмоне. "Божоле" -- сказала она, сладко улыбнувшись, -- "и пачку "Нила"". Гарри сходил в магазин ЭДЕКА и принес довольствие. Он гордился тем, что может вытащить пробку из бутылки. Для этого тетка Урзула была уже слишком слаба. Она все больше худела и слабела. Она уже не могла держать бокан с вином. Однажды утром Гарри как обычно вошел к ней в комнату. Такой он ее никогда не видел. Она не подняла головы, но одна рука шевелилась.
-- Как ты себя чувствуешь? -- задал Гарри свой обычный утренний вопрос. -- Дурацкий вопрос, конечно, хорошо, -- еще несколько дней назад отвечала она и дарила Гарри пятимарковую банкноту. Сегодня она ничего не сказала. Ее рука двигалась, как у человека, слушающего музыку. "Вот дерьмо," -- сказал Гарри спустя какое-то время. Тогда тетка Урзула выпрямилась в своей постели и сказала:
Глава 5.
Как в поле зрения Гарри фон Дуквица попадает Рита Нурани-Ким и как вскоре после этого у нее отваливается ноготь. Почему Гарри совершает сделку с ее папой и как посол в Яунде получает редкую возможность поиграть в сотрудника службы гражданских состояний. Как Гарри вопреки радостям брака возобновляет контакт со своей прежней подругой Хеленой и почему он не хочет вступаться за взятого под стражу фотографа. Про очень печальную встречу с коллегой Хеннерсдорффом и как Рита с Гарри наконец покидают Африку.
-- Поздравляю! -- Посол потряс руку сначала Рите, потом Гарри. -Надеюсь, я все правильно сделал, -- сказал он. Он проводил первую в своей посольской жизни регистрацию брака.
-- Быстро и безболезненно, -- добавил он.
-- What did he say? (1) -- спросила Рита. Она не знала ни единого слова по-немецки. Сегодня Рита опять выглядела восемнадцатилетней. Ей было 24. Мать из Кореи, отец из Индии. Она могла выглядеть очень по-разному. Гарри был с ней знаком полтора месяца. Он находил, что до полудня она выглядит как кореянка, в сумерках -- как индуска, а во второй половине дня, странное дело, как француженка. Иногда ее хихиканье превращалось в смех.
Она быстро взглянула в свидетельство о браке. "Доктор Гарри Фрайхерр фон Дуквиц, протестант, рожденный 18 октября 1945 года в Берлине, проживающий в данное время в Яунде, и Рита Нурани-Ким, католичка, рожденная 24 августа 1955 года в Бомбее, проживающая в Яунде, поженились 8 ноября 1979 года в посольстве Демократической Республики Германии в Яунде/Камерун". Напечатанное на бланке "Служащий загса" было исправлено на "исполняющий обязанности служащего загса посол".
-- Было мило с его стороны не произносить выспренных напутствий, -сказал Дуквиц. Жениться следует только в консульствах. Свидетелями были отец Риты и Хеннерсдорфф. Риту поцеловали. Отец -- безразлично, Хеннерсдорфф -смущенно. Еще одно рукопожатие новоиспеченному супругу. -- Не забудьте, сегодня вечером, -- сказал Дуквиц, -- праздничный ужин, в семь часов в отеле.
Отец Риты отвез новобрачных домой. Гарри и Рита устроились за задних сиденьях "ситроена". Они радовались. Гарри покусывал мочку ритиного уха.
Он переехал из холостяцкого бунгало в дом побольше в дипломатическом квартале. С маленькой верандой. По сравнению с обувной коробкой посольской резиденции это было сносно. Господин Нурани высадил их перед домом. Он держался официально и не выказывал желания зайти в дом вместе с ними. На Рите и сегодня были обычные синие джинсы и белая футболка без рисунка. Да, так можно жениться. Они тут же отправились в спальню и быстро и деловито разделись. Это было то, чего им не хватало. Обоим. Ей и ему. Рите и Гарри. Все время. Сегодня тоже. И прежде всего несколько месяцев до этого. Когда они еще не были знакомы, им этого не хватало. Сейчас ЭТО было здесь, и оно их связывало.
Все произошло очень быстро. Он заметил Риту полтора месяца назад. На приеме у французов. Здесь, в Яунде, нельзя было пропускать приемы. Ничего другого не происходило. Французское посольство было во много раз больше немецкого. В Камеруне жили десятки тысяч французов. Тысячи в Яунде. Yaoundе, говорили и писали они, конечно. Рита стояла перед зеркалом в прихожей и проверяла, как сидит на ней юбка. Шелковая юбка с разрезами по бокам. Желтого цвета. Она с кем говорила по-французски, и Гарри принял ее за француженку. Может быть, кто-то из ее родителей был из Вьетнама. Она улыбнулась своему отражению. У нее была милая улыбка. Если она не улыбалась, в ней не было ничего захватывающего. Эта манера не стесняясь рассматривать себя в зеркале была безусловно захватывающей.
Позднее Гарри с ней заговорил. Тогда она внезапно стала похожа на индуску. Ее отец был местным дельцом. Мать, разведясь с ним, жила в Сеуле. Потом Риту попросили поиграть на пианино. Она не стала медлить и секунды, и сыграла несколько коротких пьес Гайдна и Бетховена, и по желанию супруги французского посла -- жуткую фортепианную версию "My Lord" (2). Все зааплодировали, а Гарри был уверен, что потеряет ее среди 120 человек гостей, однако Рита вернулась к нему, и они продолжили общение.
Мысль о Рите не выходила у него из головы. Когда он, спустя два дня, по какому-то другому поводу встретил ее снова, он уже заранее надеялся на эту встречу. Весь вечер они провели вместе. Гарри был в восторге от ее индусского акцента. Он проводил ее домой, потом она проводила его, и поскольку ее нельзя было отпускать обратно одну в дикой Африке, она осталась в холостяцком жилище Гарри. Гарри ради проформы наполнил два бокала, чтобы хлебнуть для храбрости. После первого глотка они уже лежали в постели. Если это было высшим наслждением, то его вершиной оказался полный дрожи ритин оргазм. Такого элекризующего приступа чувственнности Гарри не переживал еще ни у одной женщины. Это не могло быть игрой, нет, невозможно, это было по-настоящему, только такой подлинный 150% оргазм мог привести тело к подобной вибрации.
На следующее утро его ждали два сюрприза. Пока Рита была в ванной, Гарри на глаза попалось жирное пятно крови на простыне. Он ужаснулся. Неужели здесь без его ведома произошла так называемая дефлорация? Именно то, к чему в Индии, судя по слухам, девушки готовятся годами, за что мужчины отдают целые состояния, этой ночью отнюдь не беззвучно, но все-таки нормальным образом пролилось кровавым пятном? Неприятное чувство. Этакого вторжения. Гарри не хотел вторгаться. Пятно было жутко жирным. Кровь индусской девственницы. Или у Риты просто была менструация, но тогда это выглядит иначе, насколько он мог припомнить свои бесчинства с Хеленой.
Но все-таки пятно было каким-то необычным, и когда он присмотрелся, то обнаружил, что это искусственный ноготь. Для наклеивания на обычные. Когда Рита вернулась из ванной, он заметил, что ногти у нее очень короткие. Наверно, раньше грызла или все еще грызет? Не похоже, чтобы Рита была с придурью. Или варварско-корейская активная мамаша так коротко обрезала ребенку ногти, чтобы он лучше играл на пианино? Такое можно ожидать от азиатов. И не только. Однако Гарри не стал заговаривать об этой штуке, и несколько минут спустя у Риты опять обнаружились красные кошачьи когти.
Во время завтрака, когда разговор медленно стал заходит с тупик, в доме неожиданно появился размахивающий руками мужчина. Что это еще за идиот? Оказалось, ритин папа. Он был вне себя оттого, что Рита здесь ночевала. Она должна немедленно вернуться домой! Гарри ничего не оставалось, как мужественно и по-мужски взять Риту под свою защиту. "She'll stay here!" (3) Требование вежливости. "Thank you," (4) -- сказала Рита.
Целую неделю Гарри и Рита жили от оргазма к оргазму. Когда выснилось, что у Риты есть мотоцикл, и не какой-то визжащий, а большой, блестящий, низко тарахтящий мотоцикл, дело приобрело другой оборот. Появилось чувство обоюдной принадлежности. Они немного поездили по окрестностям, Гарри вспоминал поездки с Хеленой на древней машине возлюбленного тетки Урзулы, которая, как его труба, осталась где-то во Франкфурте. Это был ритин мотоцикл, Гарри опробовал его, но водила Рита, а Гарри сидел сзади. Это было хорошо, потому что совсем иначе, чем с Хеленой, он возбуждался, прижимаясь к ритиному девичьему тельцу. Жизненно необходимое объятие.
Чувство это не было могучей страстью или слепой любовью. Слово "любовь" вообще не упоминалось в эти дни. Не было мучительных приступов тоски, не было гложущих мыслей о том, как дальше, которые придают часам любовных утех пикантный привкус. Никогда не было ощущения пустоты после их "партий" -наоборот, он словно ободрялся на какое-то время.
Друг с другом они говорили по-английски. В английском Гарри приходилось быть конкретным, у него не было соблазна растекаться мыслью по древу, на это его запасов английского не хватало. В постели они общались по-французски. Занятия любовью не комментировались. Но они получили свое название. Она называла их "unе partie". Как игроки в карты. Есть желание составить партию в скат или канасту, у них было желание составить партию в постели -- "faire unе partie". А поскольку partie имеет значение "часть тела", ритины маленькие грудки, плоский живот и попка тоже назывались "unе partie". Они делали "unе partie" и обладали "unе partie". И когда Рита однажды сказала туманную фразу "A woman should speak the language of her man" (5), Гарри смог ее успокоить тем, что она уже знает самое главное слово, да-да, потому что "partie" по-немецки более или менее означает то же самое и произносится похоже. "Faire unе partie" -- где-то поблизости парило "faire l'amour" (6), и здесь присутствовал невысказанный отзвук любви. "Listen, Rita," -- сказал Гарри, -- "first lesson: die Liebe ist mit von der Partie (7)". А "ma partie" и "ta partie" (8) (9)yжЕк#гггггъггггг%гггГвешеЯСгГвеdъ
Х!еЯС%гЯггггеггГвеl% Последнее было скорее абсурдным моментом.
Однако надо об этом хоть словом с Хеленой перемолвиться, подумал Гарри, и задержался в посольстве, а когда все ушли, позвонил ей во Франкфурт. Хелена совершенно не удивилась, что обеспокоило Гарри. Впервые за много лет этот звонок, а она совсем не обескуражена. "Минутку", -- сказала она и сделала потише звук телевизора.
-- Я звоню из Африки, -- воскликнул Гарри.
Это на Хелену тоже не подействовало.
-- Конечно, -- сказала она. Скорее всего она знала от Фрица, где он находится. Она ела яблоко.
-- Это международный разговор, -- сказал Гарри.
-- А который час у тебя? -- спросила Хелена.
-- У нас столько же, сколько у вас, -- сказал Гарри. При этом на душе у него потеплело.
Но, похоже, на Хелену известие о времени не произвело никакого впечатления. Где-то вдали был слышен восьмичасовой гонг, извещающий начало вечерних новостей "Tagesschau", и вот обозрение началось. "Ну, рассказывай!" Ее деловитость была грандиозной, считал Гарри. Ему не хотелось сейчас выяснять ее мнение о женитьбе, во-первых, вообще, а во-вторых, ее старого друга и любовника Гарри. По ее голосу не было похоже, что она сейчас будет рассужадать с ним на эту тему.
-- Ты одна? -- спросил Гарри.
-- Да, а почему?
-- Ну, могло же быть так, что ты не одна.
-- Да, могло бы, -- сказала Хелена. Она наверняка смотрела и слушала новости, пока разговор блуждал по руслу туда-сюда длиной в несколько тысяч километров. Потому что она внезапно проговорила: -- Визит папы римского в Турцию тебя не заинтересует, зато будет интересно, наверно, что "зеленые" сидят в городском совете Бремена. Впервые они куда-то попали.
-- Я скоро женюсь, -- сказал Гарри.
Но и это не вывело Хелену из равновесия.
-- На негритянской мамочке?
-- Нет, на индусской девственнице, -- сказал Гарри.
После этого разговора он принял окончательное решение жениться. Это было смешно, странно и имело преимущества. Это был пакт с жизнью. К чему болтовня с Хеленой, жеманный флирт с Элизабет Пич. Жизнь звалась Рита. У нее были свои a partie. Жизнь была облачена в шелковую юбку с разрезами. Жизнь ездила на мотоцикле, у нее были накладные искусственные ногти, она была музыкальна.
Рита хихикала долго и светло, когда он порывисто объявил о женитьбе. Они заказали бумаги, Гарри переехал в дом побольше и пребывал в отличнейшем настроении.
И вот Рита лежала рядом с ним и спала, и первая партия в качестве супружеской пары оказалась такой же как прежние партии в соответствии с ожиданиями.
Последние дни перед женитьбой были отмечены еще несколькими приятными осложнениями.
Поскольку Гарри ни в коем случае не хотел иметь детей, он настойчиво расспросил Риту еще перед самой первой партией, еще владея собой, как насчет предохранения. "No problem," (10) -- ответила Рита, она принимает пилюли. Однако выяснилось, что Рита их не принимала и принимать не будет. Она уже пережила один аборт, при котором ей удалили матку. Она никогда не сможет иметь детей. Гарри считал, что это замечательно и удобно, однако она сама могла бы сказать ему об этом. Могло же случиться, что его существом владело бы страстное желание иметь дюжину детишек. Получалось некорректно. Он выругался, Рита разрыдалась, и он стал ее утешать.
Он отправился к ритиному папе и пожаловался на нее. "И как мне теперь обзавестись детьми?"
Разумеется, можно было себе представить, что льстивый мистер Нурани ничего об этом не знал. Отцам вообще не обязательно заниматься проблемами матки их взрослых дочерей. Но ему это было известно. "That's why I warned you," (11) -- сказал он и при этом состроил бесстыдную гримасу. Гарри не исключал, что стал жертвой сговора отца с дочерью. Рита с точки зрения ее менталитета была, так сказать, вдвойне обесцененной, поскольку передавалась мужу без девственной плевы и матки. А Гарри был блестящей партией. Немецкий аристократ. Падшая Рита будет Freifrau von Duckwitz. Если это действительно был заговор, то он оказался чертовски хорош, думал Гарри. В ритиных качествах ничего не изменилось. Ее оргазм с дрожью, ее юбка с разрезом, ее мотоцикл, ее пианино. И ногти, кажется, с течением времени отрастут. Мы же не XIX веке живем. Слава господу. Честь была шуткой. К черту со всеми ценностями.
И все равно Гарри не мог расслабиться в присутствии ритиного папы. Раньше друг друга вызывали на дуэль, теперь требуют компенсации. Свадьба была заказана. Но еще не проведена. Поэтому Гарри можно было угрожать и торговаться. За полчаса он справился с этим грязным подлизой. Тот был готов к заключению договора. Он подписал обязательство поддерживать свою дочь материально и после замужества. Гарри вспомнил про ритин мотоцикл и вставил в выторгованную сумму месячной выплаты следующее дополнение: "Величина материальной помощи независимо от года не должна быть ниже соответствующей стоимости 1000 литров бензина." Похоже, мистер Нурани был одновременно в ужасе и восторге от деловитости своего будущего зятя.
Сезон дождей начался, сезон дождей закончился, однако это не могло заменить смены времен года у подножия Альп или хотя бы во франкфуртском Грюнебургском парке. Посол без устали бился за соответствующее место расквартирования. Все-таки посол носил титул "Превосходительство", и его превосходительство обитало в резиденции. Так официально называлась квартира посла. Но что делать, если резиденция эта выглядела как дрянная туристская база, где отсуствовали кондиционеры. Если на приеме оказывалось больше десяти человек, температура в жаркие месяцы была невообразимой. Частенько приходилось располагаться в помещениях канцелярии посольства. Постыдное состояние. В этом вопросе Дуквиц целиком и полностью был на стороне посла и его страдающей супруги. "Для их засранских маневров в НАТО у них деньги есть, а здесь не хватает даже на то, чтобы оплатить пригодный для жилья дом!" Полное согласие. Эти там, в Бонне! Всех их там! Всех!
А потом Дуквиц наконец занялся настоящим правовым нарушением. В конце концов, он был референтом по экономике и праву. Экономика ему уже осточертела. Только недавно он должен был воспрепятствовать тому, чтобы одна немецкая фирма навязывала камерунцам введение TUV (12), тогда как скрепленные колючей проволокой кузовы машин были самым обаятельным моментом в Африке.
На сей раз защиты у права искал не какой-нибудь обчищенный путешественник, а взятый под арест фотограф. Хеннерсдорфф положил бумаги Гарри на письменный стол с припиской на листке: "Удачи!"
Сначала Дуквиц прочел письмо от некоего майора полиции и добровольного директора тюрьмы из Мароуа, столицы провинции на самом севере страны. На великолепном французском языке тот излагал обстоятельства дела: в находящемся поблизости от Мароуа национальном парке Ваза был задержан злоумышленник. Он нарушил два распоряжения. Во-первых, отклонился от предписанного в национальном парке маршрута, и во-вторых, занимался запрещенной в этом районе фотосъемкой. Его пару раз предостерегли, при этом он нанес оскорбление находяшимся на государственной службе сторожам, но фотографировать не прекратил. Сторожа не стали заявлять на него из-за нанесенных оскорблений. Минимальное наказание за оба других нарушения равнялось 23 дням тюрьмы.
Дуквиц взглянул на календарь. 11 июня 1980 года. Надо спешить. Срок на подачу апелляции истекал через несколько дней. Странно, в то время как в Германии на каждый запрет реагируют с яростью, к тому же, если он исходит от человека в форме, здесь в Камеруне, подобное полицеское сообщение выглядело исключительно добродушно.С другой стороны, что касается запретов на фотосъемку, то у африканцев тут действительно был бзик.
В течение времени в посольство то и дело обращались фотографы и операторы природной съемки с просьбой поддержать какое либо разрешение. Дуквиц при случае просматривал эти отснятые материалы и был очарован, потому что они с их огромными телевиками могли показать, что в животном мире дела частенько творились отвратительные. В одном фильме юные львы приблизились к львице, играющей с двумя своими детенышами. Лев-отец был неизвестно где и не интересовался материнским счастьем. И тут произошло следующее. Хулиганистые львы подхватили детенышей, прихватив их за затылки, швырнули в воздух и мертвые малыши остались лежать в степи. Львица-мать не только в бездействии смотрела на происходящее, но и похотливо поворачивала к убийцам свой зад. И они действительно заполучили то, чего хотели.
Дуквиц был вне себя. Фашизм в зверином рейхе. Автор фильма смотрел на это иначе. Особый случай селекции.
Другой оператор снимал в Танзании фильм про жизнь каких-то подземных тварей. Он проник под землю с помощью специальных объективов. Это были не только самые неаппетитные существа на свете, у них была еще и полностью извращенная иерархия. Кожа у них была как у ощипанных кур, и лопали они действительно испражнения своей королевы, которую сами кормили вкусными корешками. Королева оказалась самым отвратительным созданием, она в течение всей своей жизни не сдвигалась с места и терпела вокруг себя лишь дворовую челядь в виде так называемых служек, которых она заблаговременно пометила своим урином и фекалиями, как сказал оператор. "И это называется творение божие!" -- возопил Гарри в подлинном отчаянии, но оператор сказал, что нельзя, мол, воспринимать все так буквально.
Людей, которые одаривали мир столь ценными документальными свидетельствами, не следовало тут же бросать в тюрьму только из-за того, что они нарушили некое фильмо- или фотографическое предписание, подумал Дуквиц и взялся за письмо, принадлежавшее перу арестованного фотографа. Даже если ты сидишь в темнице, иметь такой почерк непростительно. Еще хуже был тон письма: автор был возмущен, оскорблен тем, что негры отважились пойти на подобное, хватать его, великого художника. Он ожидал от немецкого посольства немедленных действий. А чтобы доказать свое фотографическое мастерство, он приложил к письму иллюстрации, в которых содержалась история, снятая им в Кении. Дуквиц принялся листать фотографии. Человек побывал в раю. В красивейших уголках Кении живописно распологались хищные кошки, мирно перевивались змеи, а между ними, не менее элегантно, облокотившись на деревья, коленопреклоненная, словно пантера, вытягивалась и потягивалась действительно великолепная голая женщина с бесконечными ногами и любимой Гарри маленькой грудью.
Майор полиции из Мароуа приложил в качестве доказательства совершенного преступления несколько пленок. Дуквиц отнес их в проявку и заказал большие снимки. Через два дня на его письменном столе лежало около 300 цветных фотографий. Одна французская спецлаборатория благодарила за заказ и выставляла счет в размере 556 000 африканских франков, что соответствовало 3600 немецким маркам. Это могло повлечь за собой неприятности. На сей раз местом проведения шоу был Ваза-парк. Голая фотомодель перед буйволами, уютно устроившись рядом с гепардом, которому должно быть ввели снотворное, перед бегемотами и жирафами -- эротический промах, с антилопами и газелями и потом еще переходя вброд озеро Чад, как Сильвана Магьяно на берегах По, только на той еще что-то было надето.
Гарри прихватил фотографии домой и пригласил Хеннерсдоффа. Увы, он пришел с женой. После еды Гарри продемонстрировал снимки. "God,-- сказала Рита, -- she is sexy, isn't she!" (13)
-- Отвратительно! -- сказал Хеннерсдорфф и передал фотографии дальше.
Теперь была очередь Хеннерсдорффши, она воскликнула:
-- Великолепно, как снято!
Три высказывания, но ни одного решения. Фотографии были сексапильны, отвратительны, и еще было интересно, как фотограф смог их отснять. Гарри попытался объяснить свою позицию: с одной стороны, он не мог не поддаться этой райской эротике, с другой стороны, он тоже считал фотографии отвратительными, и настолько, что хотел оставить фотографа гнить в той дыре. Однако, говоря точно, в тюрьме должны сидеть другие люди, канцлер, папы римские, нелегальные продавцы оружия, президенты, солдаты, промышленники, а не фотографы.
-- Облачение реальности в определенную форму не есть смертный грех, это всего лишь ложь, -- сказал Дуквиц.
-- Would you please speak English! (14) -- сказала Рита.
На следующий день Дуквиц позвонил в полицейское управление Мароуа. Только после полудня он дозвонился до майора. Тот был пьян и тут же дал понять Дуквицу, что закон есть закон, и каждый день досрочного освобождения немецкого фотографа будет стоить цифровых наручных часов, однако, он повторит по буквам, не системы LED, а системы LCD (15), это самые новые, они появились в этом году в Париже. Нет, обычные наручные часы он не возьмет. Когда Дуквиц намеревался закончить разговор, он стал сбивать цену на часы. Наконец Дуквиц согласился. Уже два дня спустя фотограф появился в посольстве. Не благодарный, а обиженный, потому что все продолжалось так долго и потому что никто из посольства лично не забрал его. Он хотел получить назад свои пленки. Когда он увидел толстую стопку снимков, он страшно удивился и тут же захотел спрятать добычу в свою бездонную фотосумку. "Стоп!" -- сказал Дуквиц и показал ему счет.
-- Только за наличные.
-- Да вы с ума сошли, -- заявил фотограф и обозвал Дуквица типичным немецким чиновником.
-- Лучше быть немецким чиновником чем сволочным фотографом типа вас! -ответил Дуквиц. Ему следовало дать майору из северного Камеруна цифровые часы только за то, чтобы тот подержал этого фотографа у себя в тюрьме подольше.
Через пару дней после этого происшествия Дуквиц очень рано пошел к себе в офис. Он хотел без помех созвониться с Хеленой во Франкфурте. Уборщица, уходя вечером из посольства, всегда оставляла двери во все офисы открытыми, чтобы хотя бы ночью помещение немного проветрилось. Дверь к Хеннерсдорфу была закрыта, что означало, что он уже здесь. В такую рань? Неужели у него действительно так много дел или он тоже хотел без стеснения дешево поговорить с Германией? Может, у него тоже есть старая подруга, которой он может пожаловаться на свою гремящую женушку шток-розу? Или он звонит своей матери в Люнебург или Уэльцен. Он ведь из тех мест. Стены посольского здания были тонкими, но Хеннерсдорффа не было слышно. Возможно, он действительно работал, рассматривая этот огромный счет из фотолаборатории и размышляя, на какую статью расходов его занести. Вообще-то он был слишком корректен, чтобы использовать служебный телефон в личных целях. Центральная станция уже пригрозила, что соединит все служебные аппараты с компьютером, который будет регистрировать каждый телефонный разговор и его продолжительность.
Но, может быть, Хеннерсдорффа здесь вовсе не было, и дверь была закрыта по другой причине. Дуквиц встал, прошел через прихожую к двери Хеннерсдорффа, быстро постучал и вошел. Быть не может! Хеннерсдорфф, прикорнувший прямо здесь! Пришел и задремал за письменным столом. Не очень-то поспишь вот так, приложившись головой к его поверхности. Дуквиц немного пощебетал и посвистал, и даже дошел до петушиного крика. Однако Хеннерсдорфф не двигался. Было что-то ужасное в том, как он лежал. Дуквиц подошел к нему, и прикоснувшись, хотел его слегка потрясти, однако тот не поддавался. Он окоченел. Он был мертв. Дуквиц хотел его обнять, разбудить, оживить, разговорить. Но Хеннерсдорфф был тяжелым, мертвым, чужим, никаким. Так и остался, пригнувшись на край стола. Стакан с водой, пустая стеклянная трубочка, классические реквизиты самоубийцы, на краю раковины. Было слишком поздно. Стало быть, торопиться некуда. Теперь можно спокойно прощаться.
Гарри толкнул дверь и сел. Как редко он видел мертвых. Ребенком Гарри видел мертвую тетку Урзулу. Она умерла в своей комнате. Последние недели она больше не поднималась с постели. У нее было плохо с печенью. "Пила как матрос," -- всегда повторяла тетка Хуберта. Она пила еще и перед самым концом. Потому что уже не было смысла не пить. Она сделала Гарри сообщником своей неразумности. Врач и другие тетки говорили о неразумности. Она указала на комод, в его верхнем ящике лежало портмоне. "Божоле" -- сказала она, сладко улыбнувшись, -- "и пачку "Нила"". Гарри сходил в магазин ЭДЕКА и принес довольствие. Он гордился тем, что может вытащить пробку из бутылки. Для этого тетка Урзула была уже слишком слаба. Она все больше худела и слабела. Она уже не могла держать бокан с вином. Однажды утром Гарри как обычно вошел к ней в комнату. Такой он ее никогда не видел. Она не подняла головы, но одна рука шевелилась.
-- Как ты себя чувствуешь? -- задал Гарри свой обычный утренний вопрос. -- Дурацкий вопрос, конечно, хорошо, -- еще несколько дней назад отвечала она и дарила Гарри пятимарковую банкноту. Сегодня она ничего не сказала. Ее рука двигалась, как у человека, слушающего музыку. "Вот дерьмо," -- сказал Гарри спустя какое-то время. Тогда тетка Урзула выпрямилась в своей постели и сказала: