–– Да, как ты смеешь?!.Ты же ничего не знаешь! Так надо было, надо! Ты не понимаешь…
   –– Что не понимаю? –– ехидно прищурился Миша, поддавшись к ней. –– Зачем он это делает? А ты объясни. Может, я проникнусь и тоже во флэтонских богов верить начну, жертвы им приносить, убивать.. тебя изнасилую. И стану не хуже, чем тот скот…
   –– Он не скот! Он хороший человек, умный…
   –– В плане: он с умом убивает, а с хорошей улыбкой насилует?
   Алена зажмурилась, чтоб не видеть этой едкой ухмылки. В голове все перемешалось: тот день, когда она встретилась с Рэйсли, и сегодняшний. Каюта гоффита и эта комната, Флэт и Земля.
   –– Что ты хочешь? –– прошептала она.
   –– Понять! Я хочу понять, из-за кого, из-за чего ты переживаешь. Хочу понять, что за методику воздействия на тебе отработали. Понять, во имя кого ты ломаешь себе жизнь и плюешь на брата!! Во имя этого подонка, что совершает ритуалы? Насилует, награждает детьми…
   –– Миша! –– остановил парня Александр. Тот недовольно посмотрел на него и, психанув, вышел, хлопнув дверью: разбирайтесь сами!
   Алена вздрогнула от хлопка и виновато посмотрела на брата. Тот ответил мрачным взглядом и отвернулся к окну. Девушке стало неловко: а ведь парень прав на счет Саши. Она подошла, положила ему ладонь на плечо:
   –– Прости…
   –– Не за что, –– он даже не повернулся, и девушка совсем сникла, встала рядом, прислонившись к подоконнику, и несмело сказала:
   –– Я, правда, ничего не могу рассказать. Да, и зачем, Саш? Ну, сам подумай - разве что-то измениться, если ты будешь знать, как я жила эти годы? Ведь не это важно, правда?
   –– Наверное.
   Голос был глухим, отстраненным, обиженным.
   –– Ну, не обижайся…–– погладила его по руке, пытаясь поймать взгляд.
   Мужчина даже не шелохнулся, смотрел во двор и молчал. Тишина, повисшая в комнате, давила на Алену, как пресс. Она чувствовала себя потерянной и никчемной, куда ни глянь –– везде виновата. И везде –– тупик. Ни исправить, ни извиниться ни перед Рэйсли, ни перед детьми, ни перед братом, ни перед собой. Что же ей делать? Что?!
   Саша тяжело вздохнул и начал говорить тихо так, задумчиво, словно и не ей, а кому-то невидимому в окне. А может, и себе.
   –– Судьба меня баловала, жизнь радовала. Прекрасная семья, обычная, дружная. Родители –– мировые, сестра –– прелесть. Друзья –– опора, девушка –– умница. Жизнь размеренная, ясная. Я даже не задумывался, насколько защищен, насколько застрахованы мои близкие от несчастий и бед.. А почему я должен был об этом думать? Почему с нами должно было что-то случиться? Это там где-то, а здесь нет. У меня и не екнуло нигде, когда ты уехала. И вдруг…звонок. Я ненавижу телефонные звонки: столько их было за это время? И все лишь отбирали надежду. Звонки, приглашение на опознание, ожидание, …и трупы. Трупы, трупы! Я никогда не забуду запах морга, бесстрастные лица следователей. Им было все равно –– исчезла и исчезла. ‘Приходите годика через три, если не появится’. Пришлось давить, поднимать связи, тогда они зашевелились…да без толку. Я гнал плохие мысли, а мама…она как-то сразу в себя ушла, словно не верила, что увидит тебя…Знала. Но даже не плакала и все молчала, а лицо… –– Саша сглотнул образовавшийся ком, зажмурился на секунду. –– К зиме и у нас с отцом надежды почти не осталось. И звонков меньше стало. Снег. До весны в напряжении. Опер один сказал: ‘снег сойдет, тогда трупы вылезут’. Прав был. Весной опять лавина звонков и приглашений на опознание. Я и понятия не имел, что столько умирает… Мама первая не выдержала: всю зиму по экстрасенсам, гадалкам, церквям. Одни одно говорят, другие –– другое, а результаты …морг, трупы и неизвестность. Она …словно не умерла, а растаяла, как ты. Я тогда потерялся, затаился и …в сердце страх поселился. Отец. Он держался, но видно было, не с нами он уже, с ней, с тобой. Катя успокаивала, говорила: образуется,…а я не верил, понимал –– уходит он. Как его хоронили, помню смутно. Как маму –– да, а его…Катя помогла и родители ее. Мишка вон. Я сорвался, а она выхаживала, терпела и выходила. Вцепился я в нее, как в единственное, что у меня осталось. Пожениться решили. Платье в Париже заказали. Подруга у нее стюардесса, вторая визажист…Вот с ней она за платьем и поехала. Я не смог, работы –– завал. Денег хотел. Чтоб ни в чем она не нуждалась… Ноябрь, гололед. Машину занесло, не справилась девчонка, а навстречу КаМАЗ. Меня тут же вызвали, и я долго не мог понять –– о ком речь? Даже когда машину увидел…Два тела в крови. Катя моя в небо смотрит и, как живая, а все что ниже шеи –– в крови. Я …секунду на нее и смотрел. Коробка взгляд притягивала - яркая, радужная и совершенно целая. Это чертово платье! –– Саша смолк, поцарапал стекло пальцем, снимая прилипшую соринку, и на сестру покосился. Та смотрела на него, не мигая огромными, полными боли и сочувствия глазами. Слушает. Этого он и добивался.
   –– Я тогда тоже, долго разговаривать не мог. Да, и жить в принципе не хотел. Все ушли. Пусто. И в квартире и в сердце. Я, веришь, даже петлю приготовил…и не смог. Противно вдруг стало: что ж это я? Тебя-то ведь мертвой не видел. И мама…Не порадуется, в бога она верила. Вообщем, не смог. Дальше жил. Мама Катина помогала и Миша. Сюда переехал. Здесь тихо, а у них еще четверо, да и институт близко. Мне все равно было. Я пить начал. Только не берет организм Ворковских спиртное. Пью и не пьянею, только все противней на душе становится. Михаил не выдержал: вылил все, деньги отобрал и нравоучительную беседу провел. Стыдно мне стало –– пацан, а дядьку учит.. Жить я начал на уровне автомата. Встану –– на работу, приду –– спать. Задал программу –– сделал. И главное, не думать о том, что было. Втянулся. А потом ––звонок: ты нашлась, –– он внимательно посмотрел на нее. –– Думаешь, я поверил? Даже когда увидел тебя, и то –– не верил. А домой привел, ты заснула, и показалось, что все налаживается. Ты жива, я –– не один, и есть теперь ради кого. Только страшно мне, Аленка. Смотрю на тебя и словно ускользаешь ты от меня, как тогда. И боюсь, что уйдешь, а я один. Опять? Можешь считать меня трусом, слабаком, но еще одну смерть мне не пережить.
   Исповедь брата была страшной. Алена и сказать не знала что. В горле сухо было, сердце щемило и хотелось что-нибудь сделать, чтоб залечить его рану, чтоб успокоить. Но ему нужны были покой и стабильность, которые она могла дать, если б перестала жить прошлым, стремиться в закрытые двери. Рэй его не вернуть, ему –– не помочь. И все глупости, что она натворила, не исправить, и обиды, что причиняла ему –– не загладить.
   Но она могла помочь брату. Не повторять старых ошибок. Помочь ему, если не могла помочь мужу, детям, себе. Может, это ее соломинка? Шанс исправить, если не прошлые ошибки, то изменить свое отношение к себе, став умнее, став заботливей к близким, и за это простить себе хоть малую толику грехов.
   –– Я свинья, Саш, прости меня. Я очень благодарна, что ты нашел в себе силы рассказать все это я обещаю, что не исчезну. Обещаю! Не беспокойся за меня, я выплыву. Правда. Я не могу пока сделать ответный шаг и поделиться тем, что на душе, но это пока. Пока еще больно. Если тебя что-то интересует, я отвечу.
   В эту минуту Саша ей поверил, каждому слову и, облегченно вздохнув, погладил ее по голове:
   –– Я верю. И не буду расспрашивать. Найдешь нужным –– расскажешь. Но кое-что все же спрошу: ты из-за детей переживаешь? Они действительно существуют?
   –– Да.
   –– Хочешь, я привезу их сюда? Найму людей, и они все сделают. Есть такие. Сейчас это не проблема, лишь бы деньги были. А они есть, и связи есть.
   –– Если б это было так просто, Саш. Увы, нам их не достать. Да и, стыдно признаться, но я сильно тоскую по нему. Больше, чем по детям. Я плохая матерь, Рэй знал меня лучше, чем я себя. Он сразу сказал, что я сама еще ребенок, и не смогу дать детям то, что должна. Он занимался их воспитанием. Меня это раздражало.
   –– Он кто?
   –– Муж. Правда, я не сразу узнала, что мы поженились. Там все по-другому. Все. Есть, конечно, какие-то параллели, но незначительные. И меня буквально все выводило из себя. Особенно он. Я его ненавидела и боялась, презирала, оскорбляла. Я боролась с ним, с его миром и не понимала, что борюсь с собой. Представь, брак чукчи и украинки –– вот примерно так мы и жили. Он терпел, а я не хотела ни понимать, ни принимать их действительность. В итоге –– потеряла все. Он погиб. На моих глазах. Защищая меня, свой народ. Я не могу это забыть, не могу понять. И я устала, Саша, смертельно устала от осознания собственных ошибок, от мыслей, от воспоминаний. Устала ждать, тем более –– ждать нечего, но сердце оно не понимает.
   –– Тебе нужна помощь. Давай я приведу хорошего психотерапевта.
   –– Как Миша? Извини, он славный парень, но стандартный психотерапевт. Как все. Никакой. У нас психиатрия, как наука, находиться в противозачаточном состоянии и рождает соответственных специалистов. Они сами-то сплошь закомплексованные, запутавшиеся личности, если личности, а то ведь и так не назовешь. Какие-то неоплодотворенные яйцеклетки в ожидании сперматозоида, который оплодотворит их идеей, выметет весь хлам с души, расчистит пространство для светлого будущего. Им самим помощь нужна.
   –– Откуда такие знания о психотерапевтах? Миша еще не специалист, он пытается помочь…
   –– Да причем тут, Миша. Я о других.
   –– Алена, ты не знаешь…
   –– И не хочу, Саш. Пойми, я не хочу, чтоб кто-то копался в моей душе. Тем более такие же, как я. Мы все в принципе одинаковы, и тупики, в которые заходим, имеют сходную форму. Мир стандартов, и решения стандартные, спланированные, запрограммированные: красный свет –– стоять, зеленый –– идти. Нет, это уже не для меня. Я сама справлюсь со своей проблемой. Смогу. Я постараюсь не думать о том, что было, не вспоминать и не надеяться. Это пока тяжело, но ведь пока. Когда-нибудь все равно получится, правда?
   Саша покосился на нее и согласно кивнул - в ее глазах было слишком много надежды, чтоб разочаровывать.
   
    Г Л А В А 3 0
   
   Рэй пожалел, что отправил Алену домой фактически сразу, как пришел в себя. Прошла неделя, вторая, месяц, а он никак не мог найти себе место, не мог спокойно спать, есть, слушать, разговаривать –– все раздражало.
   Ему, как рыбе воды, не хватало ощущения присутствия жены. Ему хотелось видеть ее, ощущать под пальцами ее упругую кожу, вдыхать аромат и-цы, знать, что она рядом, и он в любой момент сможет прижать ее к себе, взять. Ему до внутреннего зуда не хватало той уверенности, что она ему давала, власти, которой одарила. И казалось, каждая клетка его души и тела вопила о возвращении привычного состояния гармонии, желая четких, тактильных ощущений, а не бередящих разум воспоминаний.
   Он все больше мрачнел, все чаще ворчал и кривился, раздражался по пустякам и злился по малейшему поводу. Кафир думал: раны сегюр нервируют. Иллан, неясность местоположения Монтррой. Один Дэйкс прекрасно осознавал причину пасмурного состояния Лоан, но молчал, наблюдая, но не вмешиваясь в ход событий.
   В одно утро Рэйсли проснулся, прижимая к груди подушку, как Алену, и понял, что дошел до точки. Он с яростью откинул подушку, словно та была виновна в этом, хмуро проследил траекторию ее падения и сел. Кулаки непроизвольно сжались, и ярость, которая нахлынула на него нежданным гостем, приготовилась вырваться наружу и затопить весь мир. И в этот миг он понял, что его сжигает банальная ревность и неудовлетворенность. С первой проблемой бороться бесполезно, а вторая должна быть разрешима немедленно.
   Лоан вызвал Стейпфила и приказал купить наложниц.
   Через час перед сегюр предстали десять девушек. Разноцветные хитоны, потупленные взоры, стройные фигуры, незащищенное, обильное и-цы. Чувствовалось, что к покупке товара приложили руку и кафир, и троуви.
   Стейпфил приподнял одну за подбородок, желая, чтоб господин в полной мере оценил ее достоинства, и выжидательно замер. Рэй хмурился: огромные испуганные глаза, бледное, треугольное личико и светлые локоны до плеч. Для кого как, а для него ужасный уродец. ’Вон’–– махнул он рукой. Девушку вывели. Вторую страж показывал уже с опаской: снял с головы чавраш, подтолкнул к мужчине. Лоан заинтересованно оглядел ее: эта смелей –– взгляд не прячет. И-цы слабое, но приятное,
   Он поманил ее пальцем, провел ладонью по лицу и, резко прижав к себе, впился в губы.
   Рэй не столько поправлял здоровье, сколько вымещал на девушке злость за то, что она не Алена и не может дать ему то, к чему он привык –– наслаждение, сытость и удовлетворение, одновременно.
   Рабыня безропотно отдала ему свою энергию и умерла. Рэй брезгливо посмотрел на безвольное тело и откинул его Стейпфилу:
   –– Все такие?
   Агнолик виновато потупился. Рэйсли обвел холодным взглядом поредевший строй, испуганных рабынь и скривился: что одна, что вторая… И ткнул пальцем наугад:
   –– Ты останься, остальные –– вон.
   Рабынь вывели, а девушка, словно к полу примерзла, так и стояла, боясь пошевелиться, только свисающий край накидки нервно теребила, низко склонив голову.
   –– Раздевайся, –– бросил он ей и сел на кровать, искоса поглядывая, как дрожащие руки снимают одежду. Девушка была молода и прекрасно сложена. Полные, яркие от переизбытка и-цы губы, темные, пышные волосы и затравленный взгляд раскосых, лиловых глаз. Она несмело присела перед ним на колени и начала осторожно расстегивать мокасины.
   –– Откуда ты? –– тихо спросил Рэй. –– С Той-три?
   Девушка кивнула, пряча глаза. Мужчина провел ладонью по ее волосам, приподнял за подбородок, вглядываясь и пытаясь найти в ее чертах, образе хоть что-то привлекательное для себя, вызывающее, если не благосклонность, так хоть малейший намек на симпатию. Пальцы ласкали ее лицо и шею, скользили по коже, как по атласному полотну, и чувствовали лишь тепло. В груди зарождалось что-то схожее с волнением, и он в надежде получить большее подтянул рабыню к себе, начал целовать. Минута, другая, и Рэйсли, застонав от бессильной ярости, оттолкнул девушку на постель –– ни приятного волнения, ни желания –– пусто. Даже энергия, сладковатая, обильная и доступная, вызывала лишь отвращение, а не желание насытиться.
   Рабыня сжалась в комок, не зная, что ее ждет, но предполагая самое худшее, и затравленно поглядывала в спину господина. А тот боролся с собой, с еще недавним прошлым, мешающим жить в настоящем. Борьба закончилась вничью.
   Победил организм, требующий свое.
   Сегюр разделся и повернулся к рабыне.
   
   Дэйкс ждал сегюр в столовой, надеясь увидеть его в благодушном состоянии. Стейпфил же его надежды не разделял и скептически поглядывал на троуви.
   –– Могу поспорить: еще пара недель, еще с десяток хороших наложниц –– и Рэй будет в прежней форме.
   –– Ты лучше Монтррой найди, –– буркнул агнолик.
   –– И причем тут Монтррой?
   –– Тогда господин и станет прежним –– госпожа вернуться сможет.
   Троуви тяжело вздохнул и с укором глянул на воина:
   –– Ушел Аваншэллу…
   –– Опять?! –– голос сегюр был зол. Рэй, казалось, пребывал в еще худшем настроении, чем утром. Троуви поспешно встал, приветствуя его, и склонился в поклоне не столько из почтения, сколько из нежелания смотреть тому в глаза.
   Сегюр подошел и навис над своим советником с грозным видом:
   –– Ты хочешь сказать, что какой-то отступник и предатель проворней и умней тебя? Тогда зачем тебе должность троуви?
   Вкрадчиво-тихий голос настораживал и будил неприятные ощущения.
   –– Мы делаем все, что можем, задействованы все войска, даже отряды спецназначения…
   –– Однако Аваншэллу до сих пор на свободе.
   –– Мы взяли Гулгэста, еще пару дней, от силы неделя и Монтррой в наших руках.
   –– Ты говорил это две недели назад.
   –– Рэй, это не моя вина. Горная местность и множество укрытий, еще оставшихся от инсургентов, вот что играет ему на руку. Собратья помогают нам, как могут. Мы загоняем его в ловушку, сжимаем кольцо, но нужно время и терпение.
   –– У меня сейчас нет ни первого, ни второго. Даю тебе ровно семь дней. Если к концу срока ты не приведешь ко мне этого –– Рэй скрипнул зубами, не находя адекватного определения, –– я уроню на Ливапию пару стромов [17]. Так и передай всем!!
   Дэйкс вскинул на сегюр удивленный и растерянный взгляд: в своем ли он уме? Ведь от населения Мольфорна никого не останется. Зачем же он тогда готовит программу развития на этом континенте?
   Видимо, Лоан окончательно вышел из себя, раз готов на подобные крайности.
   Монтррой его кровный враг, досадное препятствие для воссоединения семьи. А ради нее Рэй может пойти на этот шаг, тем более совет ему уже не помешает, фагосто потеряли свою власть. Рэйсли провозгласил монархию и уровнял права фэсто и окэсто. Теперь народ един и правитель один. Делай, что хочешь.
   А может, все-таки сегюр блефует?
   Троуви вздохнул:
   –– Не стану я ничего никому передавать. Глупо, Рэй…
   –– А задействовать войска для поимки одного, не глупо?
   –– Согласен, но разве есть другой способ его поймать?
   –– Да. Один я тебе уже объявил, а второй сделай официальное заявление от моего лица: все вольные канно, желающие вернуться на родину, будут обеспечены всем необходимым и отправлены на родину за наш счет, но Флэт смогут покинуть только после поимки заговорщиков во главе Аваншэллу. Также я обещаю помиловать и освободить всех инсургентов, находящихся под следствием, тэн и вольнонаемных канно, естественно, если они помогут в поимке преступника. Живым!
   Дэйкс кивнул и пошел выполнять приказ. На удачу он надеялся слабо, но через трое суток, когда сегюр прилетел к нему на Мольфорн, поступила информация о месте нахождении Монтррой.
   Рэй пошел брать его самолично и получил легкое ранение и полное удовлетворение.
   Через сутки бывшего троуви, отпрыска знатной ветви, лишили рук и языка и посадили на короткую цепь в кьете Модраш, напротив обезумевшей сестры. Так в сумраке и тишине каменной залы, под мрачным взглядом грозного безжалостного бога, лишенные всего, кроме маленького пространства голого пола, ограниченного цепью, в грязи и лохмотьях влачили свои дни последние представители некогда благородной и уважаемой фамилии.
   А сегюр отдал приказ готовить гоффит и, передав дела и бразды правления на время своего отсутствия Иллану, вылетел на Землю.
   
   Они искали гостиницу. Не номер, а целое здание.
   –– Ребята, вам квартиры мало? –– озадачился Сергей. Агнолики дружно развернулись и посмотрели на него, как на ненормального.
   Вообще-то он давно начал подозревать, что кто-то из них ненормален, вот только кто - они или он, так и не смог понять. Вторую неделю флэтонцы ходили на взводе. Анжела исчезла из жизни Тайклифа, как сливочное масло из рациона Арвидейф. Мужчины больше не отплясывали на снегу и не горланили мантры на ночь глядя. Сумка с драгоценностями Алены, закинутая в дальний угол, была извлечена на свет и срочно доставлена хозяйке, через Наталью, найденную и доставленную в город с не меньшей поспешностью. Парень, не раз, замеченный рядом с сегюр-мэно, сначала стал предметом пристального внимания, а вскоре и объектом для внушения, причем весьма грубого, в стиле, подходящем больше землянам, чем флэтонцам, агноликам. Они словно забыли о том, чем с успехом пользовались все это время –– о телепатии, гипнозе и прочим. Стиратели, парализаторы также исчезли со сцены, и Сергей заподозрил глобальную проверку ‘сверху’, которая, судя по всему, должна была нагрянуть еще вчера и раздать по заслугам. На поощрительные призы Агнолики явно не рассчитывали, а наказание предчувствовали и стали, как никогда здесь, деятельные и бдительные. Жизнь странным образом изменилась и стала похожа на ту, что они вели на Флэте.
   –– А можно узнать, что происходит? –– полюбопытствовал Сергей. Вэйнгрин вопросительно посмотрел на Арвидэйфа и, получив благоволение, снизошел до ответа:
   –– Господин прилетает.
   Сказать, что парень был обескуражен данным сообщением, все равно, что умирающего назвать почти здоровым.
   Минут 20 он пребывал в шоке, еще минут десять пытался высказаться без применения чисто русских слов, но тогда допустимыми остались бы только предлоги и его вряд ли поняли. Наконец, парень свел все эмоции к одной приемлемой фразе, слабо выражающей истинную суть полученного впечатления, но точную по смыслу образовавшихся мыслей:
   –– Я знал!
   Агнолики одарили его ехидным взглядом, одним на четырех, и дружно отвернулись.
   Беседа получилась душевной.
   Здание, приемлемое для сегюр, они нашли в лесопарковой зоне –– старенькое двухэтажное здание, обнесенное ржавым забором, бывший дом пионеров, а ныне полупустая контора ЖЭРУ. Выкупить его не составило труда, а нанять рабочих, чтоб привести в порядок обшарпанное строение –– тем более. Строители, увидев причитающиеся им премиальные, выказали прямо–таки героическую трудовую доблесть и за неделю превратили его во дворец падишаха. И вовремя.
   Через три дня император ступил на Землю.
   
   Первое, что сделал Рэйсли после размещения в новых апартаментах: вызвал агноликов и просмотрел их отчет. С минуту он сверлил уничтожающим взглядом ровный строй застывших пред ним истуканов и, наконец, тихо спросил, ткнув пальцем в носитель:
   –– Что это?
   –– Отчет, –– Арвидейф низко поклонился.
   –– Ага, –– согласно кивнул мужчина. И встал, не спеша подошел к троуви и в упор посмотрел на него:
   –– Ты того же мнения? –– спросил милейшим тоном взбешенного человека.
   –– А что, собственно…
   –– Это я и хочу выяснить!
   Дэйкс покосился на застывших воинов, старательно разглядывающих носки своих мокасин, и тяжело вздохнул.
   –– Прелестно, –– с сарказмом кивнул Рэй. –– А не подскажете ли, многоуважаемый господин троуви, чем утруждали себя святые воины Модраш вдали от Родины?
   –– Псалмы пели, –– фыркнул себе под нос Сергей и был удостоен заинтересованного взгляда сегюр:
   –– И только? Я думал у них более важное задание.
   Агнолики многообещающе покосились на парня, и тот, ругая себя за несдержанность, сжался, пытаясь стать невидимым. Рэй подошел к мужчинам вплотную и уставился на Арвидейф:
   –– У меня к вам пара незначительных вопросов, господин кэн, –– желчно сказал он. –– Если вас не затруднит ответить на них.
   –– Да, господин, –– виновато прогудел тот.
   –– Да - что?!
   –– Я отвечу, –– чуть не до пола согнулся агнолик. Он бы с радостью залез сейчас в любую щель и залег там до своей кончины.
   –– Хорошо, –– на полтона ниже сказал Рэй, и всем стало ясно, что хорошего ничего нет и уже не будет. –– Первое: отчего в отчете недельные, а то и месячные провалы?
   –– Госпожа редко выходила из дома…
   –– Ее держали?
   –– Думаю –– нет.
   –– Думают, когда есть чем. К твоему случаю это не относится.
   ––Да, господин. Истинная причина ее затворничества нам не известна, но есть две версии : первая –– ее нежелание выходить, вторая –– слабое состояние здоровья.
   –– Вот этот аспект, прошу осветить подробней.
   –– Э-э-э.
   –– Ясно. Достаточно. Второй вопрос: что за тряпка висит на плечах моей жены?
   –– Это пальто, господин…
   Лоан резко схватил агнолика за грудки и подтянул к себе:
   –– Я не спросил, как она называется, я потребовал объяснения плачевному внешнему виду своей жены и вашей госпожи, –– процедил в лицо.
   –– Господин, здесь все так одеваются…
   Рэй просто откинул мужчину и скрипнул зубами: болваны! Ничего нельзя доверить!
   Он с минуту обдумывал состояние дел и пришел к выводу, что расследование нужно начинать с брата Алены.
   Сегюр резко развернулся и вышел в коридор.
   Пожилая миловидная женщина, увидев мужчину, подумала, что тот желает уточнить время ужина, и не преминула сообщить:
   –– Ужин готов, господин Лоан. Через минуту он будет подан…
   –– Через минуту можете съесть его сами! –– не глядя на нее, бросил тот и стремительно прошел мимо. Следом буквально просвистел еще один, потом целая группа. Женщина проводила их растерянным взглядом и заподозрила, что ее обманули –– служба столь странным личностям обещала привнести в ее спокойную жизнь массу самых разнообразных впечатлений, с превалированием негативных. И сильно пожалела, что соблазнилась на оклад.
   
   Январь прошел тихо и незаметно. Февраль безмятежно. Да и март не обещал плачевных перемен. Все успокоилось и даже стабилизировалось, в какой-то степени. Алена перестала страдать аутизмом и больше не бродила по квартире с угрюмым видом, не запиралась в своей комнате. Бывшие друзья не вызывали оскомины, наоборот, она стала много времени проводить в обществе Олеси и ее дочери, то убегая к ней, то приводя девочку сюда, с мамой и без. Этот ребенок, похоже, помог ей больше, чем кто-либо. Она немного оттаяла, расслабилась и больше не впадала в депрессии, бегала по магазинам в поисках веселых игрушек для Машеньки и деликатесов уже для Сашеньки и Мишеньки. В доме стало уютно и тепло. По вечерам они все вместе пили чай и весело болтали, делились новостями, шутили и дурачились. И Саша бы радовался позитивным переменам, но боялся потерять бдительность, горько ошибиться в прогнозах.
   Алена, конечно, изменилась, поправилась, лицо уже не напоминало маску чахоточной, губы все чаще изгибала мягкая улыбка, речи стали откровеннее, но в глазах по-прежнему таилась печаль. Саша видел, что прошлое так и не отпустило ее, боль не притупилась, не ушла, а лишь отступала под взглядом Ворковского. Алена не научилась не вспоминать, она научилась прятать свои переживания от окружающих.