— Да вроде импортный, — ответил Захар. — Только, смотри у меня, держи рот на замке. Даже спьяну об этом не вякни.
— Положись на меня, кореш! Могила! — торжественно поднес палец к губам Колька.
Лелькин пересказ разговора со свояком окончательно убедил меня в том, что догадка об оружии оказалась верной.
— А ты не обратила внимание, было у Захара с собой что-либо, напоминающее автомат? — спросила я.
— Нет, — покачала головой Лелька. — В этом я точно уверена. У него и был-то один этот чемодан, да и тот он при мне распаковывал. Автомат все-таки не пуговица, его не так легко спрятать.
— Тогда скорее всего он продал документацию на автомат, — предположила я.
— А зачем тогда его убивать? — удивилась Лелька.
— По двум причинам, — сказала я. — Во-первых, чтобы забрать обратно деньги, выплаченные за чертежи, а во-вторых, чтобы быть уверенным в том, что Захар не продаст автомат еще кому-нибудь.
— Звучит правдоподобно, — согласилась Лелька. — И что ты теперь собираешься делать?
— Для начала я намерена поехать в ресторан «Харакири» и узнать, бывал ли там Захар, и если бывал, то с кем.
— А откуда ты знаешь про этот ресторан? — удивилась Лелька.
— Помнишь, у Захара из кармана торчал уголок карточки? — сказала я. — Это была карточка нового японского ресторана «Харакири».
Кстати, у тебя не найдется какой-нибудь фотографии Захара? Я бы показала ее официантам.
— Откуда? — удивилась Лелька. — Я его почти не знала.
— Слушай! А нарисовать его ты не сможешь? — сообразила я. — Ты ведь вроде неплохо рисовала портреты.
— Попробую, — сказала Лелька. — Жаль, что у меня лекции, а то бы я с тобой поехала.
— Ничего, я тебе все расскажу, — утешила я подругу.
Пока Лелька, покусывая карандаш, трудилась над портретом, я принялась размышлять о том, какие трудности поджидают меня в ресторане «Харакири». Имея некоторое представление о специфике характера японцев, я сильно сомневалась в том, что мне удастся получить у них нужную информацию. Следовало найти какой-нибудь особенный подход к работникам, а еще лучше — к хозяину ресторана.
Благодаря широкой известности моего третьего бывшего мужа и огромному количеству его учеников, среди которых можно было встретить как членов правительства или сотрудников военной разведки, так и скромных работников торговли, адвокатов, нотариусов и кинологов, я обладала довольно обширными возможностями для получения разного рода информации. Я знала, что у Саши были какие-то связи в редакции журнала «Япония сегодня», еще какие-то японские знакомства, но Саша в данный момент кого-то тренировал непонятно где, и добраться до него было невозможно.
Полистав записную книжку, я остановила свой выбор на Леше Фурунжеве, давнем Сашином ученике и фанате рукопашного боя Шоу-Дао. В свое время Лешу настолько увлекли философия и психотехники даосизма, что он по горячке решил стать китаеведом и даже окончил отделение китайского языка в Институте Азии и Африки. К моменту получения диплома Леша успел убедиться, что далеко не все китайцы даосы, а уж о философии Шоу-Дао они вообще не имеют понятия, но тем не менее, он был доволен, поскольку благодаря знанию китайского языка и общительному характеру ему удалось близко познакомиться с наглухо закрытой для посторонних бурной и таинственной жизнью китайской общины.
Решив, что Япония и Китай — это нечто достаточно близкое, по крайней мере в понимании русского человека, я набрала Лешин номер.
— У меня к тебе несколько специфический вопрос как к китаеведу, — поздоровавшись, сообщила я. — Тебе известно что-нибудь о недавно открывшемся японском ресторане «Харакири»?
Леша засмеялся.
— Вообще-то на твоем месте я не стал бы называть японским ресторан, в котором хозяин армянин, а официанты и повара — китайцы, — заметил он.
— А в рекламе он называется японским, — растерянно сказала я. — Да и название «Харакири» тоже вроде на китайское или армянское непохоже. Но раз там все китайцы, то почему они просто не открыли китайский ресторан?
— Назову тебе две причины, — усмехнулся Фурунжев. — Выгода и чувство юмора.
— Ты не мог бы сформулировать это менее расплывчато? — попросила я.
— Пожалуйста, — согласился Леша. — Начнем с выгоды. Китайских ресторанов в Москве как собак нерезаных, а японских пока немного. Следовательно, жаждущие щегольнуть баксами «новые русские» тут же толпой лома-нутся в новый японский ресторан и будут платить за блюдо в пять раз больше, чем в китайском.
Теперь о чувстве юмора. Тебе хорошо известно, что китайцы ненавидят японцев. Однажды в одном закрытом для русских посетителей китайском ресторане я видел, как в стельку упившийся китайский мафиози вдруг начал говорить по-японски.
Я спросил у приятеля, который провел меня в ресторан, почему он так себя ведет, и тот ответил, что это проявление китайского чувства юмора. Этот мафиози прекрасно отдавал себе отчет в том, что он нализался как сапожник, и, разговаривая по-японски, он показывал окружающим, что японцы — мерзкие и грязные пьяные свиньи.
— Странное чувство юмора, — заметила я.
— Нам этого не понять, — вздохнул Леша. — Но окружающие действительно развлекались. Так вот, открыв ресторан «Харакири», китайцы, во-первых, смеются таким образом над русскими, которые платят огромные деньги для того, чтобы попробовать блюда, которые ничего общего с японской кухней не имеют, а во-вторых, они смеются над японцами, потому что, используя традиционные названия их блюд, они готовят все в китайской манере. А хозяин ресторана армянин, потому что ему принадлежало помещение для ресторана, и китайская мафия с ним договорилась.
— С ума сойти, — восхитилась я. — Как интересно жить в этом мире.
— А ты что, решила попробовать японскую кухню? — спросил Фурунжев. — С чего это вдруг тебя заинтересовал ресторан «Харакири»?
— Да нет. Все гораздо сложнее. Мне необходимо получить информацию о человеке, который, как я подозреваю, бывал в этом ресторане.
— Китайцы ничего не скажут незнакомому человеку, а тем более женщине, — заметил Леша. — Надо искать какой-то подход.
— А ты не сможешь помочь? — с надеждой спросила я. — Мне действительно очень нужно.
— Попробую, — задумчиво произнес Фурунжев. — Кажется, Хуэй Цзин Гунь упоминал, что его приятель работает поваром в «Харакири». Или это был Юнь Фань? Попробуй перезвонить мне минут через пятнадцать. Может быть, я уже что-то узнаю.
Я перезвонила через восемнадцать минут.
— Тебе повезло, — обрадовал меня Леша. — Спросишь в «Харакири» повара Мао Шоу Пхая и скажешь ему, что ты от друга Хуэй Цзин Гуня. Он поможет тебе достать необходимую информацию.
— Подожди, я запишу, — попросила я. — С ходу мне эти китайские имена уж точно не запомнить.
Поблагодарив Лешу, я повесила трубку и, забрав у Лельки рисунок, направилась в ресторан «Харакири».
Ресторан располагался недалеко от метро «Смоленская». На его издалека бросающейся в глаза вывеске в стилизованной форме были изображены два японца. Один из них старательно вспарывал себе живот коротким, слегка изогнутым мечом. Другой японец сидел, поджав под себя ноги, у низенького деревянного столика и с наслаждением отправлял в рот при помощи двух деревянных палочек продолговатый белый кусок пищи неизвестного происхождения. Я решила, что это должно быть суши — сырая рыба.
Японец, вспарывающий себе живот, смотрел на своего насыщающегося соседа с тоскливой завистью, и из левого уголка его рта сбегала капелька слюны.
Понемногу я начинала входить во вкус китайского юмора. Действительно, истолковать подобные изображения можно было самыми разными способами, в зависимости от настроения и склада характера.
В крохотном вестибюле ресторана меня встретила очаровательная японка китайского происхождения, одетая в громко постукивающие при ходьбе деревянные тэта, белые носки и лазоревое кимоно, расшитое желтыми хризантемами.
— Коничи-ва, здлявствуйте, — тоненьким голоском прощебетала официантка. — Зелаете плинять писсю?
— Нет, спасибо, — ответила я. — Писсю я плиму в другой раз. Мне нужно срочно увидеть повара Мао Шоу Пхая.
— Тисе! — прошептала «японка». — Здеся нет селовека с таким плозвиссем.
— Как это нет? — удивилась я. — Я точно знаю, что он здесь работает. Меня направил к нему друг Хуэй Цзин Гуня.
— О-сё-сёй! — замахала руками официантка. — Это японьська ресторана! Здеся нету ки-тайса!
— Конечно, нет! — с готовностью согласилась я. — Действительно, откуда здеся взяться китайсам? Ну а какой-нибудь повар здеся есть? Я хочу узнать у него, как готовить фугу[8].
— Конесна, ессь, — радостно улыбнулась девушка. — Только его плозвисся ессь Хи-лосёку-сан. Я пловозу вас на кухня.
Дробно постукивая тэта, официантка отвела меня на кухню и указала на молодого китайца в высоком белом колпаке, бодро шинкующего какие-то овощи огромным, как меч средневекового рыцаря, ножом.
— Хилосёку-сан, к вам плисли! — оповестила его «японка» и, одарив нас обаятельной улыбкой, удалилась.
— Я от друга Хуэй Цзин Гуня, — оглянувшись по сторонам, как заправская шпионка, я прошептала на ухо повару. — Мне нужна ваша помощь.
— Не надо имен, — так же воровато оглянувшись, прошептал Хилосёку-сан. — Сто вы хотите?
Я достала из сумочки портрет Захара, выполненный Лелькой.
— Мне нужно узнать, приходил ли сюда этот человек, и если приходил, то с кем он встречался и не следил ли кто за ним, — сказала я.
Мао Шоу Пхай взял рисунок и уставился на него, задумчиво почесывая в затылке.
— Следиль, — наконец многозначительно произнес он. — Осень дазе следиль.
— А кто? — возбудилась я. — Вы можете его описать? Что вообще вы видели?
— Моя смена кончаль. Из лестоляна выхо-диль, — объяснил Хилосёку-сан. — У окна сналузи муссина стояль, за занавеська смотлель, стобы его изнутли не видель. Мне интересно сталь, я тозе за занавеська смотлель, этот селовек видель, — кивнул он на рисунок.
— Он был один? — взволнованно спросила я.
— Тот, кто следиль, биль один, — объяснил Мао Шоу Пхай, — а тот, кто на лисунке, биль с ессё один селовек. Тот селовек, что с ним, биль похоз на тот, сто следиль.
— Как они выглядели? — спросила я.
— Евлопейса, — с презрением сказал Хилосёку-сан. — Но не лусский. Лусский коза иметь белий, а этот темный, как китайса!
— У русского была белая коза? — с недоумением переспросила я.
— Коза, — сделав сильное ударение на первом слоге, поправил меня Мао Шоу Пхай. — У лусский коза белий, у тот, кто следиль и кто за столом сидель, коза биль темный.
В подтверждение своих слов китаец коснулся моего лица и сказал:
— Коза белий. Коза темный, — добавил он, прикасаясь к своему лицу.
— А, это были европейцы со смуглой кожей, — догадалась я. — А что еще ты можешь о них сказать?
— Оба биль высокий, молодой, сильный, не тольстый, не плесивий, волос сёльный, ко-лёткий, глаза сёльный, углозаюссий. Тот, кто биль внутли, коссюм — много деньга стоит, сёмно-синий, тот, кто следиль, коссюм — тоже много деньга стоит — сёмно-селий, сясы, много деньга стоит — золотой, и слам белий, мелький, — тут Хилосёку-сан коснулся внешнего края левой брови.
У меня потемнело в глазах. — Точно такой же шрам я страстно целовала прошлой ночью, а часы Луиса, которые «много деньга стоят», красовались в этот момент на моем туалетном столике. Похоже, меня угораздило влюбиться в убийцу. Редкостное везение. Впрочем, пока вина Луиса не доказана, нет смысла рвать на себе волосы от горя. Может, Захара прикончил другой латинос, тот, с которым он говорил. Но в любом случае то, чем занимался Луис около ресторана «Харакири», вряд ли было связано с импортно-экспортными операциями.
— Сто с вами? Вам плёхо? — испугался китаец.
— Да нет, все в порядке, — вымученно улыбнулась я. — Вы можете еще что-нибудь добавить?
— Всё, — развел руками повар. — Нисего больсе не помню. Я усёл.
Поблагодарив Мао Шоу Пхая, я добралась до своей машины и плюхнулась на сиденье. Настроение у меня было — хуже некуда. В голове неотвязно билась мысль, что колумбиец использовал меня с какими-то непонятными целями. Едва он знакомится со мной, как вокруг начинают громоздиться трупы — сначала Росарио Чавеса Хуареса, а потом злосчастного Захара. А ведь он пытался у меня разведать что-то о смерти Лелькиного гостя. Ничего не понимаю. Если Луис не был ясновидящим, то как он мог предугадать, что я узнаю что-то об оружии, которое собирался продать или продал Захар? В ясновиденье я не верила.
Да и с татуированным индейцем тоже было не все ясно. Согласно последним данным, полученным от Лены, труп ни с того ни с сего ухитрился ожить и криками «Убей мавров!» насмерть перепугал и без того нервного Севочку.
Я пожалела, что не курю. Любая нормальная героиня детективного романа на моем месте с мужественным видом закурила бы сигарету, предаваясь мрачным размышлениям о несправедливом устройстве мира и о том, что она никогда больше не позволит подлым и коварным мужчинам разбить ее нежное девичье сердце. Я попыталась вспомнить, курила ли Хмелевская, но ничего путного не приходило мне на ум. Пани Иоанна всегда ассоциировалась у меня с нескончаемым мытьем головы и накручиванием волос на бигуди. Если она и курила, то это не имело большого значения. Все равно в данный момент у меня под рукой не было сигарет, а покупать сигареты, чтобы обрести еще одну вредную привычку, у меня не было ни малейшего желания.
Я вздохнула, с отвращением надела очки и повернула ключ в замке зажигания. Я ехала домой. Прежде чем решить, что делать дальше, следовало как следует пообедать, отдохнуть и пообщаться с любимым черным терьером. Может быть, когда я успокоюсь, меня осенит какая-нибудь гениальная идея.
Готовить обед мне было лень, поэтому я разогрела в духовке пиццу. Потом мы с Мелей залезли в постель, и она мгновенно уснула, прижавшись ко мне теплым боком. Я попробовала последовать ее примеру, но не тут-то было. События последних дней не давали мне покоя. Помимо самого главного вопроса, был ли Луис убийцей, меня страшно интересовала судьба неожиданно воскресшего из мертвых Росарио. Следовало срочно позвонить Аделе и узнать у нее адрес и телефон индейца. Словно откликаясь на мои мысли, зазвонил телефон.
«Держу пари, что это Адела», — подумала я.
Так оно и оказалось.
— Я убила его! Ты не поверишь, но я его убила! — драматически подвывая, сообщила мне подруга.
— Ты права. Не поверю, — спокойно сказала я. — Он что, опять хотел на тебе жениться?
— Хуже! — простонала Адела. — Сначала он сказал, что, если я буду себя плохо вести, он отлупит меня свернутой в трубочку газетой, и я послала его куда подальше, а потом я прослушала автоответчик, и — ты представить себе не можешь — какая-то стерва называла его котиком и пупсиком, уверяла, что не может забыть о встрече с ним сегодня утром, и умоляла приехать к ней в любое время дня и ночи. Ну тут уж я не выдержала. Я-то считала его малахольным, а этот сукин сын за моей спиной связался с какой-то дешевой шлюхой, с какой-то драной кошкой и после этого еще смеет заговаривать со мной о свадьбе и детях!
— Это вовсе не обязательно дешевая шлюха, — заметила я.
Из спортивного интереса я решила подлить масла в огонь.
— Бобчик вполне может себе позволить даже очень дорогую шлюху, — продолжила я. — Да и вообще это не обязательно шлюха. Встречаются и порядочные женщины, а твой Бобчик достаточно привлекателен, к тому же богат, как Крез.
— Если я ее найду, я убью ее, — мрачно сказала Адела. — Я выцарапаю ей глаза, я выщиплю ей волосы, я покрою ее несмываемой черной краской…
— Не забудь еще облить ее дегтем и вывалять в перьях, — усмехнулась я. — А как отреагировал Бобчик на это послание?
— Он побледнел и сказал, что представить себе не может, кто бы это мог быть. Потом он клялся, что я для него единственная женщина в мире и что он никогда не изменял мне. Но я лишь рассмеялась ему в лицо, а потом убила его.
— Не говори глупостей, — сказала я. — Ты, конечно, сумасшедшая, но я никогда не поверю, что ты способна кого-то убить.
— Ты меня плохо знаешь, — заметила Адела. — Может, он, конечно, и выжил, только, когда я уходила из дома, он валялся на полу, как куль с мукой, без всяких признаков жизни.
— А что ты с ним такого сделала? — поинтересовалась я.
— Да ничего особенного. Просто шарахнула его в яйца электрошоком, да так, что паленым запахло, — объяснила подруга.
— Ты это серьезно? — ужаснулась я. Похоже, мой невинный розыгрыш вышел Бобчику боком. — Ты действительно шарахнула его по яйцам электрошоком? Да так же можно навек импотентом сделать!
— Этого я и добивалась, — мрачно сказала Адела: — Нечего по бабам шастать. Пусть радуется, что я ему вообще яйца не отрезала. А ведь была такая мысль! Но я просто плюнула на пол и поехала к матери, но ее не оказалось дома, вот я и звоню тебе. Как ты думаешь, он умер или нет?
— Вряд ли, — пожала плечами я. — Обычно от электрошока не умирают. Но тут ты, конечно, перестаралась. Нельзя так обращаться с людьми. У тебя нет никаких доказательств того, что Бобчик тебе изменял. Вполне возможно, что текст на автоответчик наговорила какая-либо влюбленная в Бобчика женщина, на которую он не обращает внимания. Таким образом она могла попытаться ему отомстить, а ты, как дура, попалась на удочку и окончательно испортила ваши отношения.
Адела задумалась.
— А ведь верно, — сказала она. — Если бы Бобчик переспал с другой, я бы сразу это заметила. У меня чутье на такие вещи. Как же это я так опростоволосилась? Он из любви ко мне Чайо прикончил, а я его электрошоком по яйцам? Просто ужас какой-то!
— Действительно, ужас, — согласилась я. — Кстати, я хотела поговорить с тобой о Чайо…
— Не сейчас, — взволнованно прервала меня Адела. — Я должна срочно поехать к Бобчику и убедиться, что он жив. Возможно, я даже попрошу у него прощения, хотя после того, как он сказал, что отлупит меня свернутой в трубочку газетой, я вообще не знаю, что мне думать. Интересно, кто бы мог подать ему такую идею?
— Подожди, — взмолилась я. — Мне нужно узнать…
В трубке раздались короткие гудки. Забыв попрощаться, подруга швырнула трубку на рычаг и помчалась реанимировать оглушенного электрошоком возлюбленного.
Я покачала головой.
— Вот до чего доводит любовь, — назидательно сказала я, обращаясь к терьеру. — Прямо хоть аскетом становись ради общественной безопасности.
Мелей облизнулась во сне и, слегка передернув лапами, продолжала ритмично посапывать. Любовные проблемы не волновали ее.
Я поднялась с кровати. После разговора с Аделой спать окончательно расхотелось. Я прикинула, что домой моя темпераментная подруга приедет еще минут через пятнадцать, и решила самостоятельно выяснить, выжил ли малахольный Бобчик после знакомства с электрошоком.
Телефон долго не отвечал, потом в трубке послышался мужской голос, звучащий как-то вяло и неуверенно.
— Бобчик, это вы? — спросила я. — С вами все в порядке?
— Голова болит, — пожаловался Дима. — Я как раз прикладывал к ней компресс со льдом, потому не сразу подошел.
— Бывает и такое, — посочувствовала я, подумав про себя, что лед он прикладывал совсем к другому месту. — Мне нужно с вами поговорить.
— Я догадался, — печально сказал Боб-чик. — Это ведь вы оставили послание на автоответчике?
— Каюсь, — сказала я. — Просто мне нужно было пообщаться с вами так, чтобы Адела об этом не узнала. Вы же сами хотели, чтобы мы встречались втайне от нее.
— Теперь это уже не имеет значения. Мы окончательно расстались с Аделой, — тяжело вздохнул Дима. — На этот раз окончательно.
— Я бы не была в этом так уверена, — заметила я. — С Аделой вообще ни в чем нельзя быть уверенным.
— Я это уже понял, — еще более печальным тоном сказал Бобчик. — Если хотите, я могу подъехать к вам прямо сейчас.
— Желательно побыстрее, — сказала я, памятуя о том, что Адела может вернуться домой с минуты на минуту.
— Уже еду, — сказал Дима и повесил трубку. Минут через десять позвонил Луис.
— Hola, mi amor! Puedo verte esta noche? [9] — сказал он.
— Только попозже. Ты можешь приехать часов в одиннадцать? — спросила я.
— Что-то не слышу особой радости в твоем голосе, — заметил колумбиец. — Я сделал что-то не так? Тебе что-то не понравилось?
— Да нет, все в порядке, — соврала я. — Просто у меня тут свои проблемы. Это никак не связано с тобой.
— Тогда я добавлю тебе проблем, — нежно сказал Луис. — Целую. Буду ровно в одиннадцать.
Бобчик был бледен и заметно прихрамывал.
— Вы хорошо себя чувствуете? — сердобольно поинтересовалась я. — Может быть, сварить вам кофе или дать таблетку анальгина?
— Только не надо таблеток, — болезненно скривился Бобчик. — Я продаю лекарства, а не пью их. А от кофе не отказался бы. Если можно, черный, покрепче и без сахара.
— Одну секунду, — ответила я.
Я заварила себе жасминовый чай, а Диме черный-пречерный кофе и вернулась в гостиную с дымящимися чашками и печеньем на подносе.
— Почему вы хотели видеть меня? — спросил Бобчик.
— Мне нужно снова поговорить с вами о Росарио Чавесе Хуаресе, — сказала я.
Дима тяжело вздохнул.
— Я клянусь вам, что не убивал его, — страдальчески морщась, сказал он. — Просто представить не могу, с чего это Адела вбила себе в голову, что я ревновал ее к Росарио да еще вдобавок и прикончил его. Я нормальный, весьма уравновешенный человек. Я вообще на это не способен.
— Не способны ревновать? — уточнила я. — Тем не менее я собственными глазами видела вас в «Кайпиринье». Вы следили, как Росарио танцует с Аделой. Надеюсь, этого вы не станете отрицать. Кроме того, недавно выяснилось, что Чайо жив. Так что вы можете спокойно во всем сознаться, не боясь уголовной ответственности.
— Росарио жив? — вытаращил глаза Бобчик. — Но вы же сами на пару с Аделой утверждали, что он убит, и, более того, обвиняли меня в этом убийстве!
Я пожала плечами.
— Сама не понимаю, что происходит. Я была готова поклясться, что, когда я обнаружила Чайо в багажнике, он был мертвее мумии Ленина. Он не дышал, у него был остекленевший неподвижный взгляд, и, самое главное, на левой груди у него была колотая рана со струйкой запекшейся крови. Любой на моем месте решил бы, что Чайо — покойник.
— А почему сейчас вы думаете, что он жив? — спросил Бобчик. — Вы что, видели его?
Я пересказала Диме историю про ожившего мертвеца, напугавшего Севочку.
— Без сомнения, это был Чайо, — закончила я. — Мальчик подробно описал его татуировку. Как бы то ни было, но мертвец ожил. И хотя единственное объяснение чудесного оживления, которое приходит мне в голову, выглядит совершенно бредовым, я все-таки скажу, что, по моему мнению, тут замешана магия вуду.
Бобчик вздрогнул.
— Магия вуду? — переспросил он.
Я подозрительно посмотрела на него.
— Только не говорите, что не имеете ко всему этому никакого отношения, — сказала ему. — У вас ладони потеют, и взгляд бегает. Лучше объясните, в чем дело, вам же самому легче станет.
Голова Димы поникла. Он с тоской посмотрел на кофейную гущу, оставшуюся на дне чашки, словно пытаясь прочесть в ней свою судьбу, и наконец решился.
— Боюсь, что я действительно имею к этому отношение, — тихо сказал он.
— Отлично, — обрадовалась я. — В таком случае я сварю вам еще чашечку кофе, и вы расскажете все как на духу.
Бобчик уже почти закончил свою исповедь, когда зазвонил телефон.
В голосе Аделы звучали истерические нотки. — Я задержалась! — кричала она. — Я захотела в знак примирения купить Бобчику его любимый коньяк «Наполеон» и золотую булавку для галстука, но коньяка нигде не было, да и булавки попадались какие-то паршивые, и я купила только французские духи, итальянскую комбинацию жемчужного цвета и шампанское, а потом меня остановил милиционер и оштрафовал за превышение скорости, хотя я ничего не превышала, затем меня оштрафовал другой милиционер за то, что повернула в неположенном месте, хотя на самом деле там был знак поворота, и наконец я приехала домой…
Голос Аделы сбился, и в трубке послышались рыдания, перемежающиеся громкими всхлипываниями.
— Но ведь Бобчик не умер, — сказала я и, спохватившись, что я не должна знать это наверняка, добавила: — От электрошока, пусть даже в яйца, так просто не умирают.
Бобчик поперхнулся кофе и закашлялся.
— Так вы это знаете? — залившись краской, спросил он.
— Бобчик не умер, — всхлипнула Адела, — но он убил Чайо!
— Ну, это старая история, — заметила я. — Не понимаю, с чего это вдруг сейчас ты так из-за этого завелась. Никто никого не убил. Твой драгоценный Бобчик жив, да и Росарио тоже целехонек.
— Ты что, совсем спятила? — возмутилась Адела. — Русского языка не понимаешь? Я же говорю тебе: Бобчик убил Чайо! На этот раз он действительно его убил!
— Похоже, у нее окончательно крыша поехала на почве ваших ссор, — прикрыв ладонью трубку, прошептала я, обращаясь к Бобчику. — Она рыдает и повторяет, как автомат, что вы убили Чайо. Сказать ей, что вы здесь?
— Нет, лучше не надо, — замахал руками Дима, — а то она снова устроит мне скандал.
— Положись на меня, кореш! Могила! — торжественно поднес палец к губам Колька.
Лелькин пересказ разговора со свояком окончательно убедил меня в том, что догадка об оружии оказалась верной.
— А ты не обратила внимание, было у Захара с собой что-либо, напоминающее автомат? — спросила я.
— Нет, — покачала головой Лелька. — В этом я точно уверена. У него и был-то один этот чемодан, да и тот он при мне распаковывал. Автомат все-таки не пуговица, его не так легко спрятать.
— Тогда скорее всего он продал документацию на автомат, — предположила я.
— А зачем тогда его убивать? — удивилась Лелька.
— По двум причинам, — сказала я. — Во-первых, чтобы забрать обратно деньги, выплаченные за чертежи, а во-вторых, чтобы быть уверенным в том, что Захар не продаст автомат еще кому-нибудь.
— Звучит правдоподобно, — согласилась Лелька. — И что ты теперь собираешься делать?
— Для начала я намерена поехать в ресторан «Харакири» и узнать, бывал ли там Захар, и если бывал, то с кем.
— А откуда ты знаешь про этот ресторан? — удивилась Лелька.
— Помнишь, у Захара из кармана торчал уголок карточки? — сказала я. — Это была карточка нового японского ресторана «Харакири».
Кстати, у тебя не найдется какой-нибудь фотографии Захара? Я бы показала ее официантам.
— Откуда? — удивилась Лелька. — Я его почти не знала.
— Слушай! А нарисовать его ты не сможешь? — сообразила я. — Ты ведь вроде неплохо рисовала портреты.
— Попробую, — сказала Лелька. — Жаль, что у меня лекции, а то бы я с тобой поехала.
— Ничего, я тебе все расскажу, — утешила я подругу.
Пока Лелька, покусывая карандаш, трудилась над портретом, я принялась размышлять о том, какие трудности поджидают меня в ресторане «Харакири». Имея некоторое представление о специфике характера японцев, я сильно сомневалась в том, что мне удастся получить у них нужную информацию. Следовало найти какой-нибудь особенный подход к работникам, а еще лучше — к хозяину ресторана.
Благодаря широкой известности моего третьего бывшего мужа и огромному количеству его учеников, среди которых можно было встретить как членов правительства или сотрудников военной разведки, так и скромных работников торговли, адвокатов, нотариусов и кинологов, я обладала довольно обширными возможностями для получения разного рода информации. Я знала, что у Саши были какие-то связи в редакции журнала «Япония сегодня», еще какие-то японские знакомства, но Саша в данный момент кого-то тренировал непонятно где, и добраться до него было невозможно.
Полистав записную книжку, я остановила свой выбор на Леше Фурунжеве, давнем Сашином ученике и фанате рукопашного боя Шоу-Дао. В свое время Лешу настолько увлекли философия и психотехники даосизма, что он по горячке решил стать китаеведом и даже окончил отделение китайского языка в Институте Азии и Африки. К моменту получения диплома Леша успел убедиться, что далеко не все китайцы даосы, а уж о философии Шоу-Дао они вообще не имеют понятия, но тем не менее, он был доволен, поскольку благодаря знанию китайского языка и общительному характеру ему удалось близко познакомиться с наглухо закрытой для посторонних бурной и таинственной жизнью китайской общины.
Решив, что Япония и Китай — это нечто достаточно близкое, по крайней мере в понимании русского человека, я набрала Лешин номер.
— У меня к тебе несколько специфический вопрос как к китаеведу, — поздоровавшись, сообщила я. — Тебе известно что-нибудь о недавно открывшемся японском ресторане «Харакири»?
Леша засмеялся.
— Вообще-то на твоем месте я не стал бы называть японским ресторан, в котором хозяин армянин, а официанты и повара — китайцы, — заметил он.
— А в рекламе он называется японским, — растерянно сказала я. — Да и название «Харакири» тоже вроде на китайское или армянское непохоже. Но раз там все китайцы, то почему они просто не открыли китайский ресторан?
— Назову тебе две причины, — усмехнулся Фурунжев. — Выгода и чувство юмора.
— Ты не мог бы сформулировать это менее расплывчато? — попросила я.
— Пожалуйста, — согласился Леша. — Начнем с выгоды. Китайских ресторанов в Москве как собак нерезаных, а японских пока немного. Следовательно, жаждущие щегольнуть баксами «новые русские» тут же толпой лома-нутся в новый японский ресторан и будут платить за блюдо в пять раз больше, чем в китайском.
Теперь о чувстве юмора. Тебе хорошо известно, что китайцы ненавидят японцев. Однажды в одном закрытом для русских посетителей китайском ресторане я видел, как в стельку упившийся китайский мафиози вдруг начал говорить по-японски.
Я спросил у приятеля, который провел меня в ресторан, почему он так себя ведет, и тот ответил, что это проявление китайского чувства юмора. Этот мафиози прекрасно отдавал себе отчет в том, что он нализался как сапожник, и, разговаривая по-японски, он показывал окружающим, что японцы — мерзкие и грязные пьяные свиньи.
— Странное чувство юмора, — заметила я.
— Нам этого не понять, — вздохнул Леша. — Но окружающие действительно развлекались. Так вот, открыв ресторан «Харакири», китайцы, во-первых, смеются таким образом над русскими, которые платят огромные деньги для того, чтобы попробовать блюда, которые ничего общего с японской кухней не имеют, а во-вторых, они смеются над японцами, потому что, используя традиционные названия их блюд, они готовят все в китайской манере. А хозяин ресторана армянин, потому что ему принадлежало помещение для ресторана, и китайская мафия с ним договорилась.
— С ума сойти, — восхитилась я. — Как интересно жить в этом мире.
— А ты что, решила попробовать японскую кухню? — спросил Фурунжев. — С чего это вдруг тебя заинтересовал ресторан «Харакири»?
— Да нет. Все гораздо сложнее. Мне необходимо получить информацию о человеке, который, как я подозреваю, бывал в этом ресторане.
— Китайцы ничего не скажут незнакомому человеку, а тем более женщине, — заметил Леша. — Надо искать какой-то подход.
— А ты не сможешь помочь? — с надеждой спросила я. — Мне действительно очень нужно.
— Попробую, — задумчиво произнес Фурунжев. — Кажется, Хуэй Цзин Гунь упоминал, что его приятель работает поваром в «Харакири». Или это был Юнь Фань? Попробуй перезвонить мне минут через пятнадцать. Может быть, я уже что-то узнаю.
Я перезвонила через восемнадцать минут.
— Тебе повезло, — обрадовал меня Леша. — Спросишь в «Харакири» повара Мао Шоу Пхая и скажешь ему, что ты от друга Хуэй Цзин Гуня. Он поможет тебе достать необходимую информацию.
— Подожди, я запишу, — попросила я. — С ходу мне эти китайские имена уж точно не запомнить.
Поблагодарив Лешу, я повесила трубку и, забрав у Лельки рисунок, направилась в ресторан «Харакири».
Ресторан располагался недалеко от метро «Смоленская». На его издалека бросающейся в глаза вывеске в стилизованной форме были изображены два японца. Один из них старательно вспарывал себе живот коротким, слегка изогнутым мечом. Другой японец сидел, поджав под себя ноги, у низенького деревянного столика и с наслаждением отправлял в рот при помощи двух деревянных палочек продолговатый белый кусок пищи неизвестного происхождения. Я решила, что это должно быть суши — сырая рыба.
Японец, вспарывающий себе живот, смотрел на своего насыщающегося соседа с тоскливой завистью, и из левого уголка его рта сбегала капелька слюны.
Понемногу я начинала входить во вкус китайского юмора. Действительно, истолковать подобные изображения можно было самыми разными способами, в зависимости от настроения и склада характера.
В крохотном вестибюле ресторана меня встретила очаровательная японка китайского происхождения, одетая в громко постукивающие при ходьбе деревянные тэта, белые носки и лазоревое кимоно, расшитое желтыми хризантемами.
— Коничи-ва, здлявствуйте, — тоненьким голоском прощебетала официантка. — Зелаете плинять писсю?
— Нет, спасибо, — ответила я. — Писсю я плиму в другой раз. Мне нужно срочно увидеть повара Мао Шоу Пхая.
— Тисе! — прошептала «японка». — Здеся нет селовека с таким плозвиссем.
— Как это нет? — удивилась я. — Я точно знаю, что он здесь работает. Меня направил к нему друг Хуэй Цзин Гуня.
— О-сё-сёй! — замахала руками официантка. — Это японьська ресторана! Здеся нету ки-тайса!
— Конечно, нет! — с готовностью согласилась я. — Действительно, откуда здеся взяться китайсам? Ну а какой-нибудь повар здеся есть? Я хочу узнать у него, как готовить фугу[8].
— Конесна, ессь, — радостно улыбнулась девушка. — Только его плозвисся ессь Хи-лосёку-сан. Я пловозу вас на кухня.
Дробно постукивая тэта, официантка отвела меня на кухню и указала на молодого китайца в высоком белом колпаке, бодро шинкующего какие-то овощи огромным, как меч средневекового рыцаря, ножом.
— Хилосёку-сан, к вам плисли! — оповестила его «японка» и, одарив нас обаятельной улыбкой, удалилась.
— Я от друга Хуэй Цзин Гуня, — оглянувшись по сторонам, как заправская шпионка, я прошептала на ухо повару. — Мне нужна ваша помощь.
— Не надо имен, — так же воровато оглянувшись, прошептал Хилосёку-сан. — Сто вы хотите?
Я достала из сумочки портрет Захара, выполненный Лелькой.
— Мне нужно узнать, приходил ли сюда этот человек, и если приходил, то с кем он встречался и не следил ли кто за ним, — сказала я.
Мао Шоу Пхай взял рисунок и уставился на него, задумчиво почесывая в затылке.
— Следиль, — наконец многозначительно произнес он. — Осень дазе следиль.
— А кто? — возбудилась я. — Вы можете его описать? Что вообще вы видели?
— Моя смена кончаль. Из лестоляна выхо-диль, — объяснил Хилосёку-сан. — У окна сналузи муссина стояль, за занавеська смотлель, стобы его изнутли не видель. Мне интересно сталь, я тозе за занавеська смотлель, этот селовек видель, — кивнул он на рисунок.
— Он был один? — взволнованно спросила я.
— Тот, кто следиль, биль один, — объяснил Мао Шоу Пхай, — а тот, кто на лисунке, биль с ессё один селовек. Тот селовек, что с ним, биль похоз на тот, сто следиль.
— Как они выглядели? — спросила я.
— Евлопейса, — с презрением сказал Хилосёку-сан. — Но не лусский. Лусский коза иметь белий, а этот темный, как китайса!
— У русского была белая коза? — с недоумением переспросила я.
— Коза, — сделав сильное ударение на первом слоге, поправил меня Мао Шоу Пхай. — У лусский коза белий, у тот, кто следиль и кто за столом сидель, коза биль темный.
В подтверждение своих слов китаец коснулся моего лица и сказал:
— Коза белий. Коза темный, — добавил он, прикасаясь к своему лицу.
— А, это были европейцы со смуглой кожей, — догадалась я. — А что еще ты можешь о них сказать?
— Оба биль высокий, молодой, сильный, не тольстый, не плесивий, волос сёльный, ко-лёткий, глаза сёльный, углозаюссий. Тот, кто биль внутли, коссюм — много деньга стоит, сёмно-синий, тот, кто следиль, коссюм — тоже много деньга стоит — сёмно-селий, сясы, много деньга стоит — золотой, и слам белий, мелький, — тут Хилосёку-сан коснулся внешнего края левой брови.
У меня потемнело в глазах. — Точно такой же шрам я страстно целовала прошлой ночью, а часы Луиса, которые «много деньга стоят», красовались в этот момент на моем туалетном столике. Похоже, меня угораздило влюбиться в убийцу. Редкостное везение. Впрочем, пока вина Луиса не доказана, нет смысла рвать на себе волосы от горя. Может, Захара прикончил другой латинос, тот, с которым он говорил. Но в любом случае то, чем занимался Луис около ресторана «Харакири», вряд ли было связано с импортно-экспортными операциями.
— Сто с вами? Вам плёхо? — испугался китаец.
— Да нет, все в порядке, — вымученно улыбнулась я. — Вы можете еще что-нибудь добавить?
— Всё, — развел руками повар. — Нисего больсе не помню. Я усёл.
Поблагодарив Мао Шоу Пхая, я добралась до своей машины и плюхнулась на сиденье. Настроение у меня было — хуже некуда. В голове неотвязно билась мысль, что колумбиец использовал меня с какими-то непонятными целями. Едва он знакомится со мной, как вокруг начинают громоздиться трупы — сначала Росарио Чавеса Хуареса, а потом злосчастного Захара. А ведь он пытался у меня разведать что-то о смерти Лелькиного гостя. Ничего не понимаю. Если Луис не был ясновидящим, то как он мог предугадать, что я узнаю что-то об оружии, которое собирался продать или продал Захар? В ясновиденье я не верила.
Да и с татуированным индейцем тоже было не все ясно. Согласно последним данным, полученным от Лены, труп ни с того ни с сего ухитрился ожить и криками «Убей мавров!» насмерть перепугал и без того нервного Севочку.
Я пожалела, что не курю. Любая нормальная героиня детективного романа на моем месте с мужественным видом закурила бы сигарету, предаваясь мрачным размышлениям о несправедливом устройстве мира и о том, что она никогда больше не позволит подлым и коварным мужчинам разбить ее нежное девичье сердце. Я попыталась вспомнить, курила ли Хмелевская, но ничего путного не приходило мне на ум. Пани Иоанна всегда ассоциировалась у меня с нескончаемым мытьем головы и накручиванием волос на бигуди. Если она и курила, то это не имело большого значения. Все равно в данный момент у меня под рукой не было сигарет, а покупать сигареты, чтобы обрести еще одну вредную привычку, у меня не было ни малейшего желания.
Я вздохнула, с отвращением надела очки и повернула ключ в замке зажигания. Я ехала домой. Прежде чем решить, что делать дальше, следовало как следует пообедать, отдохнуть и пообщаться с любимым черным терьером. Может быть, когда я успокоюсь, меня осенит какая-нибудь гениальная идея.
Готовить обед мне было лень, поэтому я разогрела в духовке пиццу. Потом мы с Мелей залезли в постель, и она мгновенно уснула, прижавшись ко мне теплым боком. Я попробовала последовать ее примеру, но не тут-то было. События последних дней не давали мне покоя. Помимо самого главного вопроса, был ли Луис убийцей, меня страшно интересовала судьба неожиданно воскресшего из мертвых Росарио. Следовало срочно позвонить Аделе и узнать у нее адрес и телефон индейца. Словно откликаясь на мои мысли, зазвонил телефон.
«Держу пари, что это Адела», — подумала я.
Так оно и оказалось.
— Я убила его! Ты не поверишь, но я его убила! — драматически подвывая, сообщила мне подруга.
— Ты права. Не поверю, — спокойно сказала я. — Он что, опять хотел на тебе жениться?
— Хуже! — простонала Адела. — Сначала он сказал, что, если я буду себя плохо вести, он отлупит меня свернутой в трубочку газетой, и я послала его куда подальше, а потом я прослушала автоответчик, и — ты представить себе не можешь — какая-то стерва называла его котиком и пупсиком, уверяла, что не может забыть о встрече с ним сегодня утром, и умоляла приехать к ней в любое время дня и ночи. Ну тут уж я не выдержала. Я-то считала его малахольным, а этот сукин сын за моей спиной связался с какой-то дешевой шлюхой, с какой-то драной кошкой и после этого еще смеет заговаривать со мной о свадьбе и детях!
— Это вовсе не обязательно дешевая шлюха, — заметила я.
Из спортивного интереса я решила подлить масла в огонь.
— Бобчик вполне может себе позволить даже очень дорогую шлюху, — продолжила я. — Да и вообще это не обязательно шлюха. Встречаются и порядочные женщины, а твой Бобчик достаточно привлекателен, к тому же богат, как Крез.
— Если я ее найду, я убью ее, — мрачно сказала Адела. — Я выцарапаю ей глаза, я выщиплю ей волосы, я покрою ее несмываемой черной краской…
— Не забудь еще облить ее дегтем и вывалять в перьях, — усмехнулась я. — А как отреагировал Бобчик на это послание?
— Он побледнел и сказал, что представить себе не может, кто бы это мог быть. Потом он клялся, что я для него единственная женщина в мире и что он никогда не изменял мне. Но я лишь рассмеялась ему в лицо, а потом убила его.
— Не говори глупостей, — сказала я. — Ты, конечно, сумасшедшая, но я никогда не поверю, что ты способна кого-то убить.
— Ты меня плохо знаешь, — заметила Адела. — Может, он, конечно, и выжил, только, когда я уходила из дома, он валялся на полу, как куль с мукой, без всяких признаков жизни.
— А что ты с ним такого сделала? — поинтересовалась я.
— Да ничего особенного. Просто шарахнула его в яйца электрошоком, да так, что паленым запахло, — объяснила подруга.
— Ты это серьезно? — ужаснулась я. Похоже, мой невинный розыгрыш вышел Бобчику боком. — Ты действительно шарахнула его по яйцам электрошоком? Да так же можно навек импотентом сделать!
— Этого я и добивалась, — мрачно сказала Адела: — Нечего по бабам шастать. Пусть радуется, что я ему вообще яйца не отрезала. А ведь была такая мысль! Но я просто плюнула на пол и поехала к матери, но ее не оказалось дома, вот я и звоню тебе. Как ты думаешь, он умер или нет?
— Вряд ли, — пожала плечами я. — Обычно от электрошока не умирают. Но тут ты, конечно, перестаралась. Нельзя так обращаться с людьми. У тебя нет никаких доказательств того, что Бобчик тебе изменял. Вполне возможно, что текст на автоответчик наговорила какая-либо влюбленная в Бобчика женщина, на которую он не обращает внимания. Таким образом она могла попытаться ему отомстить, а ты, как дура, попалась на удочку и окончательно испортила ваши отношения.
Адела задумалась.
— А ведь верно, — сказала она. — Если бы Бобчик переспал с другой, я бы сразу это заметила. У меня чутье на такие вещи. Как же это я так опростоволосилась? Он из любви ко мне Чайо прикончил, а я его электрошоком по яйцам? Просто ужас какой-то!
— Действительно, ужас, — согласилась я. — Кстати, я хотела поговорить с тобой о Чайо…
— Не сейчас, — взволнованно прервала меня Адела. — Я должна срочно поехать к Бобчику и убедиться, что он жив. Возможно, я даже попрошу у него прощения, хотя после того, как он сказал, что отлупит меня свернутой в трубочку газетой, я вообще не знаю, что мне думать. Интересно, кто бы мог подать ему такую идею?
— Подожди, — взмолилась я. — Мне нужно узнать…
В трубке раздались короткие гудки. Забыв попрощаться, подруга швырнула трубку на рычаг и помчалась реанимировать оглушенного электрошоком возлюбленного.
Я покачала головой.
— Вот до чего доводит любовь, — назидательно сказала я, обращаясь к терьеру. — Прямо хоть аскетом становись ради общественной безопасности.
Мелей облизнулась во сне и, слегка передернув лапами, продолжала ритмично посапывать. Любовные проблемы не волновали ее.
Я поднялась с кровати. После разговора с Аделой спать окончательно расхотелось. Я прикинула, что домой моя темпераментная подруга приедет еще минут через пятнадцать, и решила самостоятельно выяснить, выжил ли малахольный Бобчик после знакомства с электрошоком.
Телефон долго не отвечал, потом в трубке послышался мужской голос, звучащий как-то вяло и неуверенно.
— Бобчик, это вы? — спросила я. — С вами все в порядке?
— Голова болит, — пожаловался Дима. — Я как раз прикладывал к ней компресс со льдом, потому не сразу подошел.
— Бывает и такое, — посочувствовала я, подумав про себя, что лед он прикладывал совсем к другому месту. — Мне нужно с вами поговорить.
— Я догадался, — печально сказал Боб-чик. — Это ведь вы оставили послание на автоответчике?
— Каюсь, — сказала я. — Просто мне нужно было пообщаться с вами так, чтобы Адела об этом не узнала. Вы же сами хотели, чтобы мы встречались втайне от нее.
— Теперь это уже не имеет значения. Мы окончательно расстались с Аделой, — тяжело вздохнул Дима. — На этот раз окончательно.
— Я бы не была в этом так уверена, — заметила я. — С Аделой вообще ни в чем нельзя быть уверенным.
— Я это уже понял, — еще более печальным тоном сказал Бобчик. — Если хотите, я могу подъехать к вам прямо сейчас.
— Желательно побыстрее, — сказала я, памятуя о том, что Адела может вернуться домой с минуты на минуту.
— Уже еду, — сказал Дима и повесил трубку. Минут через десять позвонил Луис.
— Hola, mi amor! Puedo verte esta noche? [9] — сказал он.
— Только попозже. Ты можешь приехать часов в одиннадцать? — спросила я.
— Что-то не слышу особой радости в твоем голосе, — заметил колумбиец. — Я сделал что-то не так? Тебе что-то не понравилось?
— Да нет, все в порядке, — соврала я. — Просто у меня тут свои проблемы. Это никак не связано с тобой.
— Тогда я добавлю тебе проблем, — нежно сказал Луис. — Целую. Буду ровно в одиннадцать.
Бобчик был бледен и заметно прихрамывал.
— Вы хорошо себя чувствуете? — сердобольно поинтересовалась я. — Может быть, сварить вам кофе или дать таблетку анальгина?
— Только не надо таблеток, — болезненно скривился Бобчик. — Я продаю лекарства, а не пью их. А от кофе не отказался бы. Если можно, черный, покрепче и без сахара.
— Одну секунду, — ответила я.
Я заварила себе жасминовый чай, а Диме черный-пречерный кофе и вернулась в гостиную с дымящимися чашками и печеньем на подносе.
— Почему вы хотели видеть меня? — спросил Бобчик.
— Мне нужно снова поговорить с вами о Росарио Чавесе Хуаресе, — сказала я.
Дима тяжело вздохнул.
— Я клянусь вам, что не убивал его, — страдальчески морщась, сказал он. — Просто представить не могу, с чего это Адела вбила себе в голову, что я ревновал ее к Росарио да еще вдобавок и прикончил его. Я нормальный, весьма уравновешенный человек. Я вообще на это не способен.
— Не способны ревновать? — уточнила я. — Тем не менее я собственными глазами видела вас в «Кайпиринье». Вы следили, как Росарио танцует с Аделой. Надеюсь, этого вы не станете отрицать. Кроме того, недавно выяснилось, что Чайо жив. Так что вы можете спокойно во всем сознаться, не боясь уголовной ответственности.
— Росарио жив? — вытаращил глаза Бобчик. — Но вы же сами на пару с Аделой утверждали, что он убит, и, более того, обвиняли меня в этом убийстве!
Я пожала плечами.
— Сама не понимаю, что происходит. Я была готова поклясться, что, когда я обнаружила Чайо в багажнике, он был мертвее мумии Ленина. Он не дышал, у него был остекленевший неподвижный взгляд, и, самое главное, на левой груди у него была колотая рана со струйкой запекшейся крови. Любой на моем месте решил бы, что Чайо — покойник.
— А почему сейчас вы думаете, что он жив? — спросил Бобчик. — Вы что, видели его?
Я пересказала Диме историю про ожившего мертвеца, напугавшего Севочку.
— Без сомнения, это был Чайо, — закончила я. — Мальчик подробно описал его татуировку. Как бы то ни было, но мертвец ожил. И хотя единственное объяснение чудесного оживления, которое приходит мне в голову, выглядит совершенно бредовым, я все-таки скажу, что, по моему мнению, тут замешана магия вуду.
Бобчик вздрогнул.
— Магия вуду? — переспросил он.
Я подозрительно посмотрела на него.
— Только не говорите, что не имеете ко всему этому никакого отношения, — сказала ему. — У вас ладони потеют, и взгляд бегает. Лучше объясните, в чем дело, вам же самому легче станет.
Голова Димы поникла. Он с тоской посмотрел на кофейную гущу, оставшуюся на дне чашки, словно пытаясь прочесть в ней свою судьбу, и наконец решился.
— Боюсь, что я действительно имею к этому отношение, — тихо сказал он.
— Отлично, — обрадовалась я. — В таком случае я сварю вам еще чашечку кофе, и вы расскажете все как на духу.
Бобчик уже почти закончил свою исповедь, когда зазвонил телефон.
В голосе Аделы звучали истерические нотки. — Я задержалась! — кричала она. — Я захотела в знак примирения купить Бобчику его любимый коньяк «Наполеон» и золотую булавку для галстука, но коньяка нигде не было, да и булавки попадались какие-то паршивые, и я купила только французские духи, итальянскую комбинацию жемчужного цвета и шампанское, а потом меня остановил милиционер и оштрафовал за превышение скорости, хотя я ничего не превышала, затем меня оштрафовал другой милиционер за то, что повернула в неположенном месте, хотя на самом деле там был знак поворота, и наконец я приехала домой…
Голос Аделы сбился, и в трубке послышались рыдания, перемежающиеся громкими всхлипываниями.
— Но ведь Бобчик не умер, — сказала я и, спохватившись, что я не должна знать это наверняка, добавила: — От электрошока, пусть даже в яйца, так просто не умирают.
Бобчик поперхнулся кофе и закашлялся.
— Так вы это знаете? — залившись краской, спросил он.
— Бобчик не умер, — всхлипнула Адела, — но он убил Чайо!
— Ну, это старая история, — заметила я. — Не понимаю, с чего это вдруг сейчас ты так из-за этого завелась. Никто никого не убил. Твой драгоценный Бобчик жив, да и Росарио тоже целехонек.
— Ты что, совсем спятила? — возмутилась Адела. — Русского языка не понимаешь? Я же говорю тебе: Бобчик убил Чайо! На этот раз он действительно его убил!
— Похоже, у нее окончательно крыша поехала на почве ваших ссор, — прикрыв ладонью трубку, прошептала я, обращаясь к Бобчику. — Она рыдает и повторяет, как автомат, что вы убили Чайо. Сказать ей, что вы здесь?
— Нет, лучше не надо, — замахал руками Дима, — а то она снова устроит мне скандал.