Страница:
– Черт, камышей разрослось, воды совсем не видно!
– Кто же в камышах рыбу ловит, ее только с лодки среди такой растительности подцепишь, – сказал заядлый рыбак. – Не стоит светиться, оставляем машину.
"Уаз” вплотную подъехал к камышам и водитель, выбрав место посуше, заглушил двигатель. Его напарник уже собирал снайперскую винтовку Драгунова.
– Ты ее хоть в брезент заверни, – посоветовал ему напарник.
– Все равно здесь никого нет.
Но, тем не менее, оружие завернул в чехол, содранный с заднего сиденья. Издалека могло показаться, что двое мужчин идут вдоль камышей со снастями, завернутыми в тряпку. Мелочи, типа того, что у них на ногах не резиновые сапоги, а кроссовки, и что одеты они не так, как обычно одеваются рыбаки, мог заметить только наблюдательный человек.
– Я еще с шоссе присмотрел это место. Единственная прогалина во всех местных зарослях, – сказал охранник, раздвигая ветки кустов и пробираясь сквозь растительность.
Наконец, охранники оказались на песчаном берегу, успевшим с весны немного зарасти травой.
– Назад! – вдруг скомандовал идущий впереди. Тот, кто шел следом за ним, тут же выглянул через плечо напарника и увидел на рябящей от солнца поверхности озера надувную лодку с надписью “Kettler” и человека, сидящего к ним спиной в плащ-палатке, с наброшенным на голову капюшоном. Черная удочка четко выделялась на фоне воды. Солнце стояло с другой стороны озера и слепило глаза, так что читался, в основном, лишь силуэт. От лодки тянулась веревка, уходившая в воду.
Убийцы осмотрелись. Никого на озере больше не было, лишь полузатопленный плот подрагивал у самых камышей. Убийца, сидевший впереди, не оборачиваясь, требовательно протянул руку.
– Дай.
Второй охранник размотал чехол и достал винтовку. Недобрая улыбка появилась на лице снайпера. Он недовольно бросил:
– Отодвинься, еще толкнешь. Я должен попасть с первого выстрела.
Сухой щелчок затвора, патрон вошел в ствол. Встав на одно колено, стрелок вскинул винтовку, упер локоть в ногу и старательно прицелился. Солнце мешало, било в глаза, но силуэт человека, сидевшего в лодке, четко угадывался.
– Жаль, не сделаешь контрольный.
Перекрестие сетки скользило по широко разведенным полам плащ-палатки. Стрелять в нее – значило рисковать, потому что понять, куда угодишь, было сложно.
– В голову, только в голову, – пробормотал стрелок, – первый выстрел и будет контрольным.
Он чуть повыше приподнял ствол, на глаз прикинул, где именно должна находиться под капюшоном голова. Задержал дыхание и нежно тронул чувствительный спусковой крючок.
– Готово!
В том, что он не промахнулся, стрелок был уверен. Он даже успел увидеть разрыв в капюшоне плащ-палатки, прежде чем цель от отдачи ушла из поля зрения. Но человек в лодке оставался сидеть неподвижно, перед ним на зыби покачивался ярко-красный поплавок.
И тут неудавшийся убийца услышал за спиной негромкое покашливание, в котором ему почувствовалась издевка. Он еще не понял, что его провели в очередной раз, подумал, что это издевается напарник. Но когда обернулся, то увидел Забродова с нацеленным на него пистолетом в руках. Напарник лежал на песке в неестественной позе, шея у него была сломана, и он не издавал ни звука.
Охранник попытался использовать последний шанс, резко разворачиваясь вместе с винтовкой, но Забродов правой рукой перехватил ствол, вырвал винтовку и прикладом ударил его в лицо, размозжив нос. При этом он ни на секунду не отводил в сторону пистолет.
– Не знаю, кто тебя учил, – произнес Илларион, втыкая ствол винтовки в пах бандиту, – стрелять ты немного умеешь, а вот думать – нет. Для снайпера думать важнее, чем хорошо стрелять. Я бы на твоем месте стрелял дважды, и целился бы не в голову, а между лопаток, в позвоночник. А второй выстрел – в лодку. И тогда бы ты был уверен в себе, с простреленным позвоночником никто не выплывет.
Забродов понимал: вид мертвого напарника действует на снайпера убедительнее любых слов, но надо дать время осознать ситуацию, понять ее полную безвыходность. Левой рукой Забродов сунул пистолет в карман куртки, перехватил винтовку и чуть отвел ствол.
– Я тебе сначала выстрелю в левое яйцо, потом в правое. Буду стрелять не глядя, но можешь быть уверен, не промахнусь.
– Я скажу, кто меня послал.
– Я это и без тебя знаю. Что ты мне еще можешь предложить?
– Все что хочешь, все отдам!
– У тебя ни хрена нет, кроме жизни. Была еще винтовка, но она уже и так моя. А жизнь твоя, приятель, в моих руках и не стоит ровным счетом ничего, как и его жизнь, – он указал кивком головы на мертвеца. – Сколько тебе пообещали?
– Это работа. У меня такая работа…
– Хреновая у тебя работа. Если бы шла война, я бы твою работу понял, даже нашел бы оправдание. А здесь, на берегу озера, в Подмосковье, человек с ружьем и не охотник – это бандит. Бандитов надо уничтожать. Надеюсь, ты со мной согласен?
Ситуация у охранника была безвыходная: скажи “да” – пристрелит, скажи “нет” – тоже может нажать на курок.
– Я кое-что знаю, я тебе все расскажу, только отпусти! – охранник, наконец, осмелел, чтобы сесть и, приложив руку к разбитому носу, с ужасом посмотрел на собственную кровь. – Можно платок достать? – спросил он, понимая, что его движение может быть истолковано не правильно.
– Доставай.
Охранник от испуга даже не мог вспомнить, где лежит носовой платок, принялся выкладывать из карманов все, что имел. На песке оказались ключи от машины, документы, мобильный телефон.
Наконец, нашелся и носовой платок. Он скоро набряк кровью.
– Теперь скажи, только честно, когда тебя хватятся?
Вопрос был не из приятных, но и выбора не оставалось.
– Я должен смениться в восемь вечера.
– Где?
– В загородном доме, в семидесяти километрах от Москвы.
– Какого черта Галкин так далеко забросил свою охрану?
– Он сынка сторожит, чтобы тот глупостей не натворил, боится его без надзора оставить, держит взаперти, чтобы до него журналисты не добрались, пока скандал не уляжется. Тебя повсюду ищут, – принялся торопливо говорить охранник, – твой телефон прослушивается, друзей твоих знают, следят за тобой.
– Я это успел заметить. Где ты машину оставил? – спросил Забродов.
Охранник неуверенно показал рукой на кусты.
– Пошел! – Забродов ткнул его стволом винтовки. Охранник даже не пытался убегать, он покорно выполнял все, что говорил ему Забродов.
Охранник показал на карте точное место, где расположен дом, и как мог, описал его. Так же сказал, сколько человек его охраняет, как вооружены.
– Волоки сюда своего дружка, – с бесстрастным выражением лица Забродов обратился к охраннику. Тот боялся сдвинуться с места.
– Ты не понял, что я тебе сказал?
Вскоре охранник уже затащил мертвеца в машину. Когда заталкивал его в задний отсек, то и дело оборачивался, боясь, что ему выстрелят в спину.
– Я все сделал, что ты просил, – охранник с отчаянием смотрел на Забродова.
– Рука у меня не поднимается тебя убивать, – честно признался Забродов, – не могу стрелять в безоружного, тем более, в спину. Лицом встречать смерть ты не умеешь – сразу убегать бросишься.
Охранник молчал, опустив голову. Логику этого человека он постигал с трудом.
– Но и в живых тебя оставлять не резон. Зверь, если он уже попробовал человечины, жить не должен. Он не остановится и сожрет еще кого-нибудь. – Садись, – он толкнул неудавшегося убийцу в плечо, тот забрался на переднее сиденье “уазика”.
Илларион снял с пояса охранника наручники и приковал его к приборной панели за металлический поручень.
– По-моему, все сделано? – с широкой улыбкой обратился он к охраннику. Тот трясся от страха. – Ах, да, – Забродов хлопнул себя ладонью по лбу, – ты же забыл доложить, что задание выполнил и убил меня. Всякое дело нужно доводить до конца.
Он сунул в руки неудавшемуся снайперу телефон и смотрел, как тот набирает номер. Охранник согнулся в три погибели, чтобы приложить ухо к трубке.
– Антон Петрович, это я, все сделано в лучшем виде.
– Конечно, старались, – охранник, не отрываясь, смотрел на Забродова.
Тот беззвучно произнес:
– Конец связи.
– Все, едем.
Охранник еще немного подержал трубку, ожидая распоряжений начальства, но в трубке раздались короткие гудки.
– Это был твой последний шанс предупредить Антона Петровича, но ты его слабо любишь.
– Что ты собрался делать? – бледными губами спросил охранник.
Илларион не ответил, завел автомобиль и поставил на пониженную передачу.
– Машина у вас хоть и новая, но грязная, сполоснуть ее надо.
"Уазик” развернулся на топком берегу и покатил быстрее, когда выехал на песчаный берег. Когда до воды оставалось метров пять, Забродов соскочил на землю. Машина продолжала ехать. Охранник, наконец, поняв, что его надет, закричал. Это был истошный вопль человека, уже не верящего в спасение.
– Пока, – Забродов взмахнул рукой.
Машина, проехав метров двадцать по песчаной отмели, нырнула носом. Эти берега, на которых рыбачил не один раз, Илларион знал отлично. После отмели резко начиналась глубина. Машина исчезла почти мгновенно. Забродов подождал, пока успокоится вода и, закурив, не спеша пошел по берегу, держа на плече снайперскую винтовку.
Он вытащил лодку, простреленное чучело, сложил удочку. Ее он складывал так бережно, как снайпер винтовку.
Через десять минут темно-зеленый “лэндровер”, натужно ревя двигателем, взбирался на крутую насыпь шоссе. Илларион был спокоен, он уже знал, что будет делать дальше. Лицо его совсем не напоминало лицо человека, только что отправившего на тот свет двух убийц. Мобильный телефон тихо подпрыгивал на сиденье.
Глава 16
– Кто же в камышах рыбу ловит, ее только с лодки среди такой растительности подцепишь, – сказал заядлый рыбак. – Не стоит светиться, оставляем машину.
"Уаз” вплотную подъехал к камышам и водитель, выбрав место посуше, заглушил двигатель. Его напарник уже собирал снайперскую винтовку Драгунова.
– Ты ее хоть в брезент заверни, – посоветовал ему напарник.
– Все равно здесь никого нет.
Но, тем не менее, оружие завернул в чехол, содранный с заднего сиденья. Издалека могло показаться, что двое мужчин идут вдоль камышей со снастями, завернутыми в тряпку. Мелочи, типа того, что у них на ногах не резиновые сапоги, а кроссовки, и что одеты они не так, как обычно одеваются рыбаки, мог заметить только наблюдательный человек.
– Я еще с шоссе присмотрел это место. Единственная прогалина во всех местных зарослях, – сказал охранник, раздвигая ветки кустов и пробираясь сквозь растительность.
Наконец, охранники оказались на песчаном берегу, успевшим с весны немного зарасти травой.
– Назад! – вдруг скомандовал идущий впереди. Тот, кто шел следом за ним, тут же выглянул через плечо напарника и увидел на рябящей от солнца поверхности озера надувную лодку с надписью “Kettler” и человека, сидящего к ним спиной в плащ-палатке, с наброшенным на голову капюшоном. Черная удочка четко выделялась на фоне воды. Солнце стояло с другой стороны озера и слепило глаза, так что читался, в основном, лишь силуэт. От лодки тянулась веревка, уходившая в воду.
Убийцы осмотрелись. Никого на озере больше не было, лишь полузатопленный плот подрагивал у самых камышей. Убийца, сидевший впереди, не оборачиваясь, требовательно протянул руку.
– Дай.
Второй охранник размотал чехол и достал винтовку. Недобрая улыбка появилась на лице снайпера. Он недовольно бросил:
– Отодвинься, еще толкнешь. Я должен попасть с первого выстрела.
Сухой щелчок затвора, патрон вошел в ствол. Встав на одно колено, стрелок вскинул винтовку, упер локоть в ногу и старательно прицелился. Солнце мешало, било в глаза, но силуэт человека, сидевшего в лодке, четко угадывался.
– Жаль, не сделаешь контрольный.
Перекрестие сетки скользило по широко разведенным полам плащ-палатки. Стрелять в нее – значило рисковать, потому что понять, куда угодишь, было сложно.
– В голову, только в голову, – пробормотал стрелок, – первый выстрел и будет контрольным.
Он чуть повыше приподнял ствол, на глаз прикинул, где именно должна находиться под капюшоном голова. Задержал дыхание и нежно тронул чувствительный спусковой крючок.
– Готово!
В том, что он не промахнулся, стрелок был уверен. Он даже успел увидеть разрыв в капюшоне плащ-палатки, прежде чем цель от отдачи ушла из поля зрения. Но человек в лодке оставался сидеть неподвижно, перед ним на зыби покачивался ярко-красный поплавок.
И тут неудавшийся убийца услышал за спиной негромкое покашливание, в котором ему почувствовалась издевка. Он еще не понял, что его провели в очередной раз, подумал, что это издевается напарник. Но когда обернулся, то увидел Забродова с нацеленным на него пистолетом в руках. Напарник лежал на песке в неестественной позе, шея у него была сломана, и он не издавал ни звука.
Охранник попытался использовать последний шанс, резко разворачиваясь вместе с винтовкой, но Забродов правой рукой перехватил ствол, вырвал винтовку и прикладом ударил его в лицо, размозжив нос. При этом он ни на секунду не отводил в сторону пистолет.
– Не знаю, кто тебя учил, – произнес Илларион, втыкая ствол винтовки в пах бандиту, – стрелять ты немного умеешь, а вот думать – нет. Для снайпера думать важнее, чем хорошо стрелять. Я бы на твоем месте стрелял дважды, и целился бы не в голову, а между лопаток, в позвоночник. А второй выстрел – в лодку. И тогда бы ты был уверен в себе, с простреленным позвоночником никто не выплывет.
Забродов понимал: вид мертвого напарника действует на снайпера убедительнее любых слов, но надо дать время осознать ситуацию, понять ее полную безвыходность. Левой рукой Забродов сунул пистолет в карман куртки, перехватил винтовку и чуть отвел ствол.
– Я тебе сначала выстрелю в левое яйцо, потом в правое. Буду стрелять не глядя, но можешь быть уверен, не промахнусь.
– Я скажу, кто меня послал.
– Я это и без тебя знаю. Что ты мне еще можешь предложить?
– Все что хочешь, все отдам!
– У тебя ни хрена нет, кроме жизни. Была еще винтовка, но она уже и так моя. А жизнь твоя, приятель, в моих руках и не стоит ровным счетом ничего, как и его жизнь, – он указал кивком головы на мертвеца. – Сколько тебе пообещали?
– Это работа. У меня такая работа…
– Хреновая у тебя работа. Если бы шла война, я бы твою работу понял, даже нашел бы оправдание. А здесь, на берегу озера, в Подмосковье, человек с ружьем и не охотник – это бандит. Бандитов надо уничтожать. Надеюсь, ты со мной согласен?
Ситуация у охранника была безвыходная: скажи “да” – пристрелит, скажи “нет” – тоже может нажать на курок.
– Я кое-что знаю, я тебе все расскажу, только отпусти! – охранник, наконец, осмелел, чтобы сесть и, приложив руку к разбитому носу, с ужасом посмотрел на собственную кровь. – Можно платок достать? – спросил он, понимая, что его движение может быть истолковано не правильно.
– Доставай.
Охранник от испуга даже не мог вспомнить, где лежит носовой платок, принялся выкладывать из карманов все, что имел. На песке оказались ключи от машины, документы, мобильный телефон.
Наконец, нашелся и носовой платок. Он скоро набряк кровью.
– Теперь скажи, только честно, когда тебя хватятся?
Вопрос был не из приятных, но и выбора не оставалось.
– Я должен смениться в восемь вечера.
– Где?
– В загородном доме, в семидесяти километрах от Москвы.
– Какого черта Галкин так далеко забросил свою охрану?
– Он сынка сторожит, чтобы тот глупостей не натворил, боится его без надзора оставить, держит взаперти, чтобы до него журналисты не добрались, пока скандал не уляжется. Тебя повсюду ищут, – принялся торопливо говорить охранник, – твой телефон прослушивается, друзей твоих знают, следят за тобой.
– Я это успел заметить. Где ты машину оставил? – спросил Забродов.
Охранник неуверенно показал рукой на кусты.
– Пошел! – Забродов ткнул его стволом винтовки. Охранник даже не пытался убегать, он покорно выполнял все, что говорил ему Забродов.
Охранник показал на карте точное место, где расположен дом, и как мог, описал его. Так же сказал, сколько человек его охраняет, как вооружены.
– Волоки сюда своего дружка, – с бесстрастным выражением лица Забродов обратился к охраннику. Тот боялся сдвинуться с места.
– Ты не понял, что я тебе сказал?
Вскоре охранник уже затащил мертвеца в машину. Когда заталкивал его в задний отсек, то и дело оборачивался, боясь, что ему выстрелят в спину.
– Я все сделал, что ты просил, – охранник с отчаянием смотрел на Забродова.
– Рука у меня не поднимается тебя убивать, – честно признался Забродов, – не могу стрелять в безоружного, тем более, в спину. Лицом встречать смерть ты не умеешь – сразу убегать бросишься.
Охранник молчал, опустив голову. Логику этого человека он постигал с трудом.
– Но и в живых тебя оставлять не резон. Зверь, если он уже попробовал человечины, жить не должен. Он не остановится и сожрет еще кого-нибудь. – Садись, – он толкнул неудавшегося убийцу в плечо, тот забрался на переднее сиденье “уазика”.
Илларион снял с пояса охранника наручники и приковал его к приборной панели за металлический поручень.
– По-моему, все сделано? – с широкой улыбкой обратился он к охраннику. Тот трясся от страха. – Ах, да, – Забродов хлопнул себя ладонью по лбу, – ты же забыл доложить, что задание выполнил и убил меня. Всякое дело нужно доводить до конца.
Он сунул в руки неудавшемуся снайперу телефон и смотрел, как тот набирает номер. Охранник согнулся в три погибели, чтобы приложить ухо к трубке.
– Антон Петрович, это я, все сделано в лучшем виде.
– Конечно, старались, – охранник, не отрываясь, смотрел на Забродова.
Тот беззвучно произнес:
– Конец связи.
– Все, едем.
Охранник еще немного подержал трубку, ожидая распоряжений начальства, но в трубке раздались короткие гудки.
– Это был твой последний шанс предупредить Антона Петровича, но ты его слабо любишь.
– Что ты собрался делать? – бледными губами спросил охранник.
Илларион не ответил, завел автомобиль и поставил на пониженную передачу.
– Машина у вас хоть и новая, но грязная, сполоснуть ее надо.
"Уазик” развернулся на топком берегу и покатил быстрее, когда выехал на песчаный берег. Когда до воды оставалось метров пять, Забродов соскочил на землю. Машина продолжала ехать. Охранник, наконец, поняв, что его надет, закричал. Это был истошный вопль человека, уже не верящего в спасение.
– Пока, – Забродов взмахнул рукой.
Машина, проехав метров двадцать по песчаной отмели, нырнула носом. Эти берега, на которых рыбачил не один раз, Илларион знал отлично. После отмели резко начиналась глубина. Машина исчезла почти мгновенно. Забродов подождал, пока успокоится вода и, закурив, не спеша пошел по берегу, держа на плече снайперскую винтовку.
Он вытащил лодку, простреленное чучело, сложил удочку. Ее он складывал так бережно, как снайпер винтовку.
Через десять минут темно-зеленый “лэндровер”, натужно ревя двигателем, взбирался на крутую насыпь шоссе. Илларион был спокоен, он уже знал, что будет делать дальше. Лицо его совсем не напоминало лицо человека, только что отправившего на тот свет двух убийц. Мобильный телефон тихо подпрыгивал на сиденье.
Глава 16
Странно устроена человеческая психика. Можно днями не выходить из квартиры то ли из-за лени, из-за болезни, нехватки денег, но ощущать себя при этом свободным человеком, даже не думать о том, что сутками напролет твое передвижение ограничено каменными стенами. Но стоит только понять, что из заточения ты не выберешься по собственной воле, тут же начинаются душевные терзания.
Аркадий Галкин, наконец, устал от скандалов с охраной. Ему уже не доставляло удовольствия мучить Антона и других охранников своими выходками. Счет получался не в его пользу, он тратил энергии больше, чем забирал у собственных тюремщиков, и достаточно быстро выдохся. Он понял, что напором, наглостью свободы ему не добиться. Единственный человек, который мог предоставить ему выход в мир, был его отец. Но, как говорится, Бог высоко, до него не докричишься.
– Хрен с вами! – нагло произнес Аркадий Галкин, когда в очередной раз охранник не пустил его даже на крыльцо.
Внутри дома царил сумрак, Антон распорядился опустить на окна металлические роллеты.
– Подонки! – вяло ругался Аркаша, бредя по коридору.
Передвигаться внутри дома ему не возбранялось. Зашел на кухню, распахнул холодильник. Деликатесов тут хватало, но душа Галкина-младшего жаждала чего-то большего. Просто есть для него было унизительно.
– Выпить что-нибудь есть? – обратился он к охраннику.
Тот, не желая вызывать бурю ненависти, спокойно ответил:
– Борис Аркадьевич распорядился все спиртное из дома убрать.
"Еще один удар!” – подумал Аркаша. Все его основные страсти – машины, деньги, женщины и спиртное – находились вне пределов досягаемости.
В гостиной Аркаша попытался включить телевизор, но сколько ни щелкал кнопками пульта, тот не оживал.
Наконец, он увидел, что силовой шнур нагло перерезан ножницами. Зачищать контакты, соединять их было ниже его достоинства.
"Сука! Все из-за этой суки!” – подумал он о Лиле.
– Трахалка ходячая! – выругался он, хотя вряд ли сумел бы объяснить, что обидного в этом определении, под которое можно подвести практически любую женщину и любого мужчину.
Этот дом Аркадию не был знаком, подолгу он в нем не жил. И спроси сейчас кто-нибудь Аркашу, сколько в нем комнат, он не сумел бы ответить даже после пятиминутного раздумья, как и не знал сейчас, сколько в доме охранников.
"Умом тронуться можно! – Галкин-младший как неприкаянный бродил из комнаты в комнату, с этажа на этаж, не зная, чем себя занять. – Впасть бы сейчас в зимнюю спячку, – мечтательно подумал он, – как медведь, и проснуться к самому освобождению”, – и вновь в памяти всплыло ненавистное лицо Лили.
– Все из-за нее, – пробормотал он, – поперся встречать в Шереметьево. Жива была бы, на такси приехала. Как же, летел дурак, боялся опоздать. И вот теперь благодарность. Мало ей было моих денег! С папашкой трахалась, из него тянула, – Аркаша даже не вспомнил, что с Лилей его познакомил отец. – Сука, мало того, что за деньги трахалась, так и потом меня продала. Ничего, отец с сыном всегда общий язык найдут, а чужой человек чужим и останется, пусть даже временно она сумела надо мной взять верх.
Аркаша обнаружил второй телевизор в комнате, которую решил облюбовать в качестве спальни. Но и тут шнур был аккуратно перерезан.
– Уроды!
Он вынул шнур из розетки и попытался вручную и с помощью зубов зачистить провода. Изоляция оказалась достаточно прочной, Аркаше даже показалось, что он выкрошил низ одного из резцов. Покопался в недрах кроватной тумбочки, но ничего подходящего не обнаружил, лишь прошлогоднюю газету и небольшое карманное издание “Библии”. Со злостью запустил святым писанием в погасший экран телевизора. Странички вывалились из обложки и рассыпались по полу.
– Галиматья все это! – Аркаша покопался в карманах, вытащил связку ключей.
Как и у каждого состоятельного человека их у него было много, целая дюжина – от нескольких квартир, от загородного дома, от машин, от гаражей. Если бы ему приходилось носить с собой ключи от всех замков, понадобился бы небольшой портфель, с собой же у Аркаши были сейчас самые необходимые.
"От Лилькиной квартиры, – он с ненавистью посмотрел на длинный, словно штопором закрученный ключ, и попытался им содрать изоляцию с провода. Металл лишь скользил по плотному пластику. – Должны же в этом доме быть инструменты!” – и Аркаша отправился на поиски.
В квартире найти место, где держат инструменты, несложно. Мест таких немного – антресоли, пространство под ванной, кухонный шкафчик. В частном же доме сам черт ногу сломает. В своих поисках Аркаша, особо не подгоняемый временем, добрался до чердака.
Лестница в торце мансарды почти вертикально уходила вверх, и, чтобы не свалиться с нее, приходилось держаться за прибитую к деревянной стене толстую веревку. Чердак был небольшой, почти все пространство под крышей занимали комнаты. Пробираться приходилось, пригнув голову. Два слуховых окна, давно не мытые и заросшие паутиной, освещали помещение.
Аркаша отыскал старый велосипед, разобранную кровать, пару жестяных леек. Единственной надеждой оставался грубо сколоченный из мохнатых на ощупь досок шкаф, зажатый между стропилами. Дверца его никак не хотела открываться, пока Галкин-младший не обнаружил незамысловатую защелку – толстый загнутый гвоздь.
Когда дверца открылась, Галкин ахнул. На нижней полке стоял пластмассовый ящик, а в нем стройными рядами выстроились, двадцать бутылок водки с винтовыми пробками. Еще три бутылки лежали наверху. Обычно разборчивый в выпивке, Галкин даже не стал задумываться, какого завода и какого качества водка.
«Да с таким багажом, – подумал он, – можно от Москвы до Владивостока на поезде проехать, и время пролетит, как один день!»
Охранники сидели на первом этаже в специальной комнатке, сообщавшейся с холлом, чтобы держать под контролем дверь, выходившую на крыльцо.
Добычу вполне могли отобрать, и Аркаша принялся рассовывать бутылки по чердаку и по мансарде. Для этого он использовал все обнаруженные им тайники. Привязывал бутылки под матрасами кроватей, засовывал их между решеткой и черепицей. Три бутылки засунул под куртку и подошел к слуховому окну. Отсюда участок был как на ладони. Старые деревья тут не росли, только кусты, цветочные клумбы.
Неподалеку от крыльца стоял джип с открытой дверкой. В замке зажигания торчали ключи, и брелок мерно покачивался под порывами ветра. Проезд вел к воротам, сколоченным из досок и обитых снаружи жестью. Вид машины вызвал у Аркадия Галкина такую же бурю эмоций, какую мог вызвать вид голой женщины у человека, несколько лет отсидевшего в тюрьме и недавно ступившего в обычную жизнь.
Увиденное моментально изменило планы Аркаши. Если до этого он хотел просто напиться, то теперь почувствовал, что и часа не пробудет в заточении. В ситуации, когда человеку чего-то позарез захотелось, мозг работает очень быстро. Человек даже не думает, интуиция сама подбрасывает ему решения.
Слуховое окно, в отличие от роллет, приводимых в движение с центрального пульта, открывалось легко. Раму держали лишь четыре гвоздя. Аркаша аккуратно отогнул их топором, найденным на чердаке, и поставил ее возле стены. Свежий воздух ударил ему в лицо.
Галкин-младший высунул голову и осмотрелся. Весь фасад дома покрывали шпалеры для дикого винограда или хмеля – в ботанических тонкостях сын олигарха не разбирался. По ним вполне можно было спуститься вниз. Но пока еще он чувствовал, что охрана бдительна. Пока он слоняется по дому, охранники спокойны, но если хоть на секунду в доме прекратится шевеление, они сразу же насторожатся и придут с проверкой.
"Сюда они не станут ходить, особенно, если я буду внизу”.
Спрятав три бутылки под куртку, Аркаша спустился в спальню. Охранник лишь выглянул на лестницу и, убедившись, что Аркаша на месте, вновь исчез.
Галкин, злорадно ухмыляясь, спрятал бутылки под кровать и громко крикнул:
– Эй, тюремщики, пайку несите!
– Дождись обеда, – крикнул охранник снизу.
– Ты что, козел, не знаешь, у меня язва? Если откроется, папашка тебе голову открутит!
Внизу воцарилось молчание, потом послышалось шушуканье.
"Советуются, что делать”, – подумал Галкин, у которого никакой язвы отродясь не было.
Через пять минут недовольный, но молчаливый, к счастью для Галкина, охранник появился с тарелкой в руках. На ней лежали три сорта бутербродов. В свободной руке охранник нес бутылку минеральной воды.
– “Боржоми” или “Ессентуки”? – поинтересовался Галкин.
– Хрен его знает, – разглядывая итальянскую бутылку, сказал охранник, – горы со снегом нарисованы, наверное, “Боржоми”.
– Ты что, не знаешь, где Кавказ, а где Альпы?
– Не бывал, – сухо ответил охранник и спрятал в карман татуированную руку.
– Я там каждый год бываю, на лыжах катаюсь, баб трахаю, денежки трачу, – при слове “бабы” у охранника появилась глупая ухмылка, которую Аркаша тут же расценил по-своему. – Слушай, у тебя, случайно, выпить нету? – заговорщическим шепотом принялся говорить он, подбираясь к охраннику.
– У тебя ж язва!
– Самое дело “беленькой” полечиться. От всего помогает, дезинфицирует.
– Нет, строго-настрого запрещено.
– Неужели вы такие мужики, что выпить с собой не взяли?
Охранник вздохнул. По его глазам было видно, что водка у него припасена, но, зная характер Аркаши, он не рискнул предложить ему водку.
«Выберется на свободу, – подумал парень, – обязательно папаше заложит. Такой уж сучонок!»
– Что ж, на “нет” и суда нет, – весело блеснул глазами Аркаша и выпроводил охранника из спальни.
Затем откупорил бутылку водки и, как святой водой, принялся кропить ею помещение. Облил себе грудь, подкладку куртки. Пустую бутылку поставил на ночном столике. Кропить из второй бутылки было уже практически нечего, и так удушливый спиртовой запах стоял в небольшой спальне.
"Черт, и умывальника тут нет! Хреновый дом”, – подумал Аркаша и, наконец, нашел, куда пристроить содержимое второй бутылки.
– Даже если не удастся, у меня в запасе еще водка есть, – бормотал он, выливая водку в вазон с цветами.
На дне бутылки осталось граммов сто, не больше. Аркаша взглянул на часы. С момента ухода охранника прошло десять минут.
– Подожду еще пяток, а тогда устрою им представление! – Аркаша принялся жевать бутерброды.
Жуя, Галкин-младший рассуждал о своей жизни и о цене свободы. И тут его осенило, он нашел корень зла.
"Ах ты, сучара, это же все из-за тебя! Я здесь вообще ни при чем. Ты-то, падла, может, сейчас пьешь, трахаешься с кем-нибудь, ходишь где хочешь. Может, по подиумам маршируешь, деньги у тебя в сумочке хрустят. Ничего, будет и на моей улице праздник, а ты, Лилька, свое получишь!” – Аркаша еще раз взглянул на часы.
Отведенные им самим пять минут прошли. Он приблизился к зеркалу и принялся на выбор корчить гнусные рожи. Выходило замечательно. Он пустил слюну, измазал бутербродом с икрой рубашку на груди, смочил минералкой и взъерошил волосы. Впечатление было такое, будто он вспотел до мокрого состояния.
Аркаша отступил на шаг, чтобы увидеть себя в полный рост.
"Ни дать, ни взять в стельку пьяный. Недопитая бутылка в руке, пустая бутылка на столике, искореженные, погрызенные бутерброды. Картина очень убедительная. Еще бы обмочиться. Но это уже другой жанр. Во всем нужна мера”.
Аркаша ногой распахнул дверь и принялся горланить песни на английском языке. С бутылкой в руках он спускался по лестнице. Увидев выбежавшего охранника, скроил рожу, поднял бутылку, пустил жидкую слюну и сказал:
– Мужик, выпить хочешь? Не хочешь? И не надо. И не успел охранник опомниться, как Галкин-младший засадил из горла остатки водки, а затем, пьяно размахнувшись, запустил бутылку в стену. Оступился и сполз по лестнице. Скатиться, конечно, было бы эффектнее, но на крутой лестнице можно и шею сломать.
– Эй, эй, – закричал охранник, – сюда! Этот козел нажрался!
"За козла ты мне ответишь”, – подумал Аркаша, продолжая пускать слюну и хрюкать как свинья.
Подошли еще два охранника. С завистью и с пониманием они рассматривали хозяйского сыночка. Тот якобы пытался подняться на ноги, но сумел встать только на четвереньки. Он отрывал то одну руку от земли, то другую, но никак не мог поднять сразу две.
– Ну и нажрался! Где только водку взял, откуда у него водка? Ты же к нему заходил?
– Мужики, наша водка на месте, ни хрена я ему не давал.
– У, ублюдок! Давай заволочем наверх, а то еще обмочится прямо здесь.
– Он что, облевался, что ли? – глядя на размазанную икру, спросил один из охранников.
С Аркашей особо не церемонились, полагая, что он пьян, ничего не чувствует и, тем более, ничего не понимает. Его заволокли на второй этаж и прямо в одежде бросили на разобранную кровать. Охранник заглянул под кровать, там стояла еще одна бутылка.
– Вот сука!
Бутылку с водкой охранники конфисковали. Все равно хрен вспомнит, сколько у него было, да и запретил Антон давать ему алкоголь. Охранники спустились вниз и принялись совещаться, что делать, стоит ли звонить Антону. Решили, что не надо, как-никак, это они сами не доглядели. К тому же есть повод слегка расслабиться. Аркаша по их разумению будет спать часов пять-шесть, по их расчетам он выжрал две бутылки водки. Пусть даже половину разлил, но это все равно изрядно даже для таких здоровяков, как они. Он не то что убежать, а вряд ли в унитаз струей попасть сможет.
– Часа через два зайдем, глянем, как он. Чтобы блевотиной не захлебнулся.
– Я его на бок положил.
– Вот это ты правильно сделал. А то я однажды на Новый год чуть не погиб. Если бы бабы рядом со мной не оказалось, так точно копыта откинул бы. Так “чачи” нажрался, что когда уснул, она через рот полезла, а я на спине лежал. Баба меня спасла.
– Бывает, – ответили ему.
Охранники дверь на второй этаж не закрывали, чтобы слышать, когда проснется Аркаша. Сами устроились в гостиной возле огромного довоенного бильярда. Единственная дорога к входной двери просматривалась. Они решили поиграть в бильярд на высадку.
Аркаша слышал, как стучат шары, как постепенно заводятся игроки. Уже делались ставки в деньгах: вначале по пять, десять долларов, потом в ход пошли двадцатки и полтинники.
«Ну вот, самое время!»
Аркаша вытащил чистую рубашку, старую вельветовую куртку, осторожно переоделся. Засунул в карман связку ключей, чтобы она не звенела, и осторожно выскользнул в коридор.
Через пять минут, держа в руках ботинки, он уже вылезал сквозь слуховое окно на крышу. Спускаться по деревянным шпалерам было не так удобно, как казалось сверху, и если бы Аркаша весил килограммов на десять больше, то деревянные решетки наверняка бы хрустнули. Осыпались, шурша, прошлогодние листья, ломались стебли. Но никто из охранников, увлеченных игрой, даже не услышал этого, у них в ушах стоял лишь стук шаров да шелестение купюр.
Наконец, Аркаша ступил на твердую землю. Голова кружилась после высоты, чувствовал он себя отвратительно. Даже те несчастные сто граммов водки, которые ему пришлось проглотить, ударили в голову, как всегда бывает в минуты волнения, тем более, что водка была мерзкая, такой Аркаше не приходилось пробовать уже лет десять, со школьных лет.
Он повернулся к дому и сделал непристойный жест, обращенный ко всем охранникам. Пригибаясь, подобрался к джипу и вновь почувствовал себя человеком, которому все дозволено, словно мощь двигателя влилась в его мышцы. Аркаша не мог себе позволить просто так, ничего не сказав напоследок, покинуть этот дом.
Аркадий Галкин, наконец, устал от скандалов с охраной. Ему уже не доставляло удовольствия мучить Антона и других охранников своими выходками. Счет получался не в его пользу, он тратил энергии больше, чем забирал у собственных тюремщиков, и достаточно быстро выдохся. Он понял, что напором, наглостью свободы ему не добиться. Единственный человек, который мог предоставить ему выход в мир, был его отец. Но, как говорится, Бог высоко, до него не докричишься.
– Хрен с вами! – нагло произнес Аркадий Галкин, когда в очередной раз охранник не пустил его даже на крыльцо.
Внутри дома царил сумрак, Антон распорядился опустить на окна металлические роллеты.
– Подонки! – вяло ругался Аркаша, бредя по коридору.
Передвигаться внутри дома ему не возбранялось. Зашел на кухню, распахнул холодильник. Деликатесов тут хватало, но душа Галкина-младшего жаждала чего-то большего. Просто есть для него было унизительно.
– Выпить что-нибудь есть? – обратился он к охраннику.
Тот, не желая вызывать бурю ненависти, спокойно ответил:
– Борис Аркадьевич распорядился все спиртное из дома убрать.
"Еще один удар!” – подумал Аркаша. Все его основные страсти – машины, деньги, женщины и спиртное – находились вне пределов досягаемости.
В гостиной Аркаша попытался включить телевизор, но сколько ни щелкал кнопками пульта, тот не оживал.
Наконец, он увидел, что силовой шнур нагло перерезан ножницами. Зачищать контакты, соединять их было ниже его достоинства.
"Сука! Все из-за этой суки!” – подумал он о Лиле.
– Трахалка ходячая! – выругался он, хотя вряд ли сумел бы объяснить, что обидного в этом определении, под которое можно подвести практически любую женщину и любого мужчину.
Этот дом Аркадию не был знаком, подолгу он в нем не жил. И спроси сейчас кто-нибудь Аркашу, сколько в нем комнат, он не сумел бы ответить даже после пятиминутного раздумья, как и не знал сейчас, сколько в доме охранников.
"Умом тронуться можно! – Галкин-младший как неприкаянный бродил из комнаты в комнату, с этажа на этаж, не зная, чем себя занять. – Впасть бы сейчас в зимнюю спячку, – мечтательно подумал он, – как медведь, и проснуться к самому освобождению”, – и вновь в памяти всплыло ненавистное лицо Лили.
– Все из-за нее, – пробормотал он, – поперся встречать в Шереметьево. Жива была бы, на такси приехала. Как же, летел дурак, боялся опоздать. И вот теперь благодарность. Мало ей было моих денег! С папашкой трахалась, из него тянула, – Аркаша даже не вспомнил, что с Лилей его познакомил отец. – Сука, мало того, что за деньги трахалась, так и потом меня продала. Ничего, отец с сыном всегда общий язык найдут, а чужой человек чужим и останется, пусть даже временно она сумела надо мной взять верх.
Аркаша обнаружил второй телевизор в комнате, которую решил облюбовать в качестве спальни. Но и тут шнур был аккуратно перерезан.
– Уроды!
Он вынул шнур из розетки и попытался вручную и с помощью зубов зачистить провода. Изоляция оказалась достаточно прочной, Аркаше даже показалось, что он выкрошил низ одного из резцов. Покопался в недрах кроватной тумбочки, но ничего подходящего не обнаружил, лишь прошлогоднюю газету и небольшое карманное издание “Библии”. Со злостью запустил святым писанием в погасший экран телевизора. Странички вывалились из обложки и рассыпались по полу.
– Галиматья все это! – Аркаша покопался в карманах, вытащил связку ключей.
Как и у каждого состоятельного человека их у него было много, целая дюжина – от нескольких квартир, от загородного дома, от машин, от гаражей. Если бы ему приходилось носить с собой ключи от всех замков, понадобился бы небольшой портфель, с собой же у Аркаши были сейчас самые необходимые.
"От Лилькиной квартиры, – он с ненавистью посмотрел на длинный, словно штопором закрученный ключ, и попытался им содрать изоляцию с провода. Металл лишь скользил по плотному пластику. – Должны же в этом доме быть инструменты!” – и Аркаша отправился на поиски.
В квартире найти место, где держат инструменты, несложно. Мест таких немного – антресоли, пространство под ванной, кухонный шкафчик. В частном же доме сам черт ногу сломает. В своих поисках Аркаша, особо не подгоняемый временем, добрался до чердака.
Лестница в торце мансарды почти вертикально уходила вверх, и, чтобы не свалиться с нее, приходилось держаться за прибитую к деревянной стене толстую веревку. Чердак был небольшой, почти все пространство под крышей занимали комнаты. Пробираться приходилось, пригнув голову. Два слуховых окна, давно не мытые и заросшие паутиной, освещали помещение.
Аркаша отыскал старый велосипед, разобранную кровать, пару жестяных леек. Единственной надеждой оставался грубо сколоченный из мохнатых на ощупь досок шкаф, зажатый между стропилами. Дверца его никак не хотела открываться, пока Галкин-младший не обнаружил незамысловатую защелку – толстый загнутый гвоздь.
Когда дверца открылась, Галкин ахнул. На нижней полке стоял пластмассовый ящик, а в нем стройными рядами выстроились, двадцать бутылок водки с винтовыми пробками. Еще три бутылки лежали наверху. Обычно разборчивый в выпивке, Галкин даже не стал задумываться, какого завода и какого качества водка.
«Да с таким багажом, – подумал он, – можно от Москвы до Владивостока на поезде проехать, и время пролетит, как один день!»
Охранники сидели на первом этаже в специальной комнатке, сообщавшейся с холлом, чтобы держать под контролем дверь, выходившую на крыльцо.
Добычу вполне могли отобрать, и Аркаша принялся рассовывать бутылки по чердаку и по мансарде. Для этого он использовал все обнаруженные им тайники. Привязывал бутылки под матрасами кроватей, засовывал их между решеткой и черепицей. Три бутылки засунул под куртку и подошел к слуховому окну. Отсюда участок был как на ладони. Старые деревья тут не росли, только кусты, цветочные клумбы.
Неподалеку от крыльца стоял джип с открытой дверкой. В замке зажигания торчали ключи, и брелок мерно покачивался под порывами ветра. Проезд вел к воротам, сколоченным из досок и обитых снаружи жестью. Вид машины вызвал у Аркадия Галкина такую же бурю эмоций, какую мог вызвать вид голой женщины у человека, несколько лет отсидевшего в тюрьме и недавно ступившего в обычную жизнь.
Увиденное моментально изменило планы Аркаши. Если до этого он хотел просто напиться, то теперь почувствовал, что и часа не пробудет в заточении. В ситуации, когда человеку чего-то позарез захотелось, мозг работает очень быстро. Человек даже не думает, интуиция сама подбрасывает ему решения.
Слуховое окно, в отличие от роллет, приводимых в движение с центрального пульта, открывалось легко. Раму держали лишь четыре гвоздя. Аркаша аккуратно отогнул их топором, найденным на чердаке, и поставил ее возле стены. Свежий воздух ударил ему в лицо.
Галкин-младший высунул голову и осмотрелся. Весь фасад дома покрывали шпалеры для дикого винограда или хмеля – в ботанических тонкостях сын олигарха не разбирался. По ним вполне можно было спуститься вниз. Но пока еще он чувствовал, что охрана бдительна. Пока он слоняется по дому, охранники спокойны, но если хоть на секунду в доме прекратится шевеление, они сразу же насторожатся и придут с проверкой.
"Сюда они не станут ходить, особенно, если я буду внизу”.
Спрятав три бутылки под куртку, Аркаша спустился в спальню. Охранник лишь выглянул на лестницу и, убедившись, что Аркаша на месте, вновь исчез.
Галкин, злорадно ухмыляясь, спрятал бутылки под кровать и громко крикнул:
– Эй, тюремщики, пайку несите!
– Дождись обеда, – крикнул охранник снизу.
– Ты что, козел, не знаешь, у меня язва? Если откроется, папашка тебе голову открутит!
Внизу воцарилось молчание, потом послышалось шушуканье.
"Советуются, что делать”, – подумал Галкин, у которого никакой язвы отродясь не было.
Через пять минут недовольный, но молчаливый, к счастью для Галкина, охранник появился с тарелкой в руках. На ней лежали три сорта бутербродов. В свободной руке охранник нес бутылку минеральной воды.
– “Боржоми” или “Ессентуки”? – поинтересовался Галкин.
– Хрен его знает, – разглядывая итальянскую бутылку, сказал охранник, – горы со снегом нарисованы, наверное, “Боржоми”.
– Ты что, не знаешь, где Кавказ, а где Альпы?
– Не бывал, – сухо ответил охранник и спрятал в карман татуированную руку.
– Я там каждый год бываю, на лыжах катаюсь, баб трахаю, денежки трачу, – при слове “бабы” у охранника появилась глупая ухмылка, которую Аркаша тут же расценил по-своему. – Слушай, у тебя, случайно, выпить нету? – заговорщическим шепотом принялся говорить он, подбираясь к охраннику.
– У тебя ж язва!
– Самое дело “беленькой” полечиться. От всего помогает, дезинфицирует.
– Нет, строго-настрого запрещено.
– Неужели вы такие мужики, что выпить с собой не взяли?
Охранник вздохнул. По его глазам было видно, что водка у него припасена, но, зная характер Аркаши, он не рискнул предложить ему водку.
«Выберется на свободу, – подумал парень, – обязательно папаше заложит. Такой уж сучонок!»
– Что ж, на “нет” и суда нет, – весело блеснул глазами Аркаша и выпроводил охранника из спальни.
Затем откупорил бутылку водки и, как святой водой, принялся кропить ею помещение. Облил себе грудь, подкладку куртки. Пустую бутылку поставил на ночном столике. Кропить из второй бутылки было уже практически нечего, и так удушливый спиртовой запах стоял в небольшой спальне.
"Черт, и умывальника тут нет! Хреновый дом”, – подумал Аркаша и, наконец, нашел, куда пристроить содержимое второй бутылки.
– Даже если не удастся, у меня в запасе еще водка есть, – бормотал он, выливая водку в вазон с цветами.
На дне бутылки осталось граммов сто, не больше. Аркаша взглянул на часы. С момента ухода охранника прошло десять минут.
– Подожду еще пяток, а тогда устрою им представление! – Аркаша принялся жевать бутерброды.
Жуя, Галкин-младший рассуждал о своей жизни и о цене свободы. И тут его осенило, он нашел корень зла.
"Ах ты, сучара, это же все из-за тебя! Я здесь вообще ни при чем. Ты-то, падла, может, сейчас пьешь, трахаешься с кем-нибудь, ходишь где хочешь. Может, по подиумам маршируешь, деньги у тебя в сумочке хрустят. Ничего, будет и на моей улице праздник, а ты, Лилька, свое получишь!” – Аркаша еще раз взглянул на часы.
Отведенные им самим пять минут прошли. Он приблизился к зеркалу и принялся на выбор корчить гнусные рожи. Выходило замечательно. Он пустил слюну, измазал бутербродом с икрой рубашку на груди, смочил минералкой и взъерошил волосы. Впечатление было такое, будто он вспотел до мокрого состояния.
Аркаша отступил на шаг, чтобы увидеть себя в полный рост.
"Ни дать, ни взять в стельку пьяный. Недопитая бутылка в руке, пустая бутылка на столике, искореженные, погрызенные бутерброды. Картина очень убедительная. Еще бы обмочиться. Но это уже другой жанр. Во всем нужна мера”.
Аркаша ногой распахнул дверь и принялся горланить песни на английском языке. С бутылкой в руках он спускался по лестнице. Увидев выбежавшего охранника, скроил рожу, поднял бутылку, пустил жидкую слюну и сказал:
– Мужик, выпить хочешь? Не хочешь? И не надо. И не успел охранник опомниться, как Галкин-младший засадил из горла остатки водки, а затем, пьяно размахнувшись, запустил бутылку в стену. Оступился и сполз по лестнице. Скатиться, конечно, было бы эффектнее, но на крутой лестнице можно и шею сломать.
– Эй, эй, – закричал охранник, – сюда! Этот козел нажрался!
"За козла ты мне ответишь”, – подумал Аркаша, продолжая пускать слюну и хрюкать как свинья.
Подошли еще два охранника. С завистью и с пониманием они рассматривали хозяйского сыночка. Тот якобы пытался подняться на ноги, но сумел встать только на четвереньки. Он отрывал то одну руку от земли, то другую, но никак не мог поднять сразу две.
– Ну и нажрался! Где только водку взял, откуда у него водка? Ты же к нему заходил?
– Мужики, наша водка на месте, ни хрена я ему не давал.
– У, ублюдок! Давай заволочем наверх, а то еще обмочится прямо здесь.
– Он что, облевался, что ли? – глядя на размазанную икру, спросил один из охранников.
С Аркашей особо не церемонились, полагая, что он пьян, ничего не чувствует и, тем более, ничего не понимает. Его заволокли на второй этаж и прямо в одежде бросили на разобранную кровать. Охранник заглянул под кровать, там стояла еще одна бутылка.
– Вот сука!
Бутылку с водкой охранники конфисковали. Все равно хрен вспомнит, сколько у него было, да и запретил Антон давать ему алкоголь. Охранники спустились вниз и принялись совещаться, что делать, стоит ли звонить Антону. Решили, что не надо, как-никак, это они сами не доглядели. К тому же есть повод слегка расслабиться. Аркаша по их разумению будет спать часов пять-шесть, по их расчетам он выжрал две бутылки водки. Пусть даже половину разлил, но это все равно изрядно даже для таких здоровяков, как они. Он не то что убежать, а вряд ли в унитаз струей попасть сможет.
– Часа через два зайдем, глянем, как он. Чтобы блевотиной не захлебнулся.
– Я его на бок положил.
– Вот это ты правильно сделал. А то я однажды на Новый год чуть не погиб. Если бы бабы рядом со мной не оказалось, так точно копыта откинул бы. Так “чачи” нажрался, что когда уснул, она через рот полезла, а я на спине лежал. Баба меня спасла.
– Бывает, – ответили ему.
Охранники дверь на второй этаж не закрывали, чтобы слышать, когда проснется Аркаша. Сами устроились в гостиной возле огромного довоенного бильярда. Единственная дорога к входной двери просматривалась. Они решили поиграть в бильярд на высадку.
Аркаша слышал, как стучат шары, как постепенно заводятся игроки. Уже делались ставки в деньгах: вначале по пять, десять долларов, потом в ход пошли двадцатки и полтинники.
«Ну вот, самое время!»
Аркаша вытащил чистую рубашку, старую вельветовую куртку, осторожно переоделся. Засунул в карман связку ключей, чтобы она не звенела, и осторожно выскользнул в коридор.
Через пять минут, держа в руках ботинки, он уже вылезал сквозь слуховое окно на крышу. Спускаться по деревянным шпалерам было не так удобно, как казалось сверху, и если бы Аркаша весил килограммов на десять больше, то деревянные решетки наверняка бы хрустнули. Осыпались, шурша, прошлогодние листья, ломались стебли. Но никто из охранников, увлеченных игрой, даже не услышал этого, у них в ушах стоял лишь стук шаров да шелестение купюр.
Наконец, Аркаша ступил на твердую землю. Голова кружилась после высоты, чувствовал он себя отвратительно. Даже те несчастные сто граммов водки, которые ему пришлось проглотить, ударили в голову, как всегда бывает в минуты волнения, тем более, что водка была мерзкая, такой Аркаше не приходилось пробовать уже лет десять, со школьных лет.
Он повернулся к дому и сделал непристойный жест, обращенный ко всем охранникам. Пригибаясь, подобрался к джипу и вновь почувствовал себя человеком, которому все дозволено, словно мощь двигателя влилась в его мышцы. Аркаша не мог себе позволить просто так, ничего не сказав напоследок, покинуть этот дом.