Страница:
– Какое там замужество! Вы же сами знаете, дома жрать нечего. Вот и приходится выбирать – или сытая, или замужем. Лучше чай сходи поставь. В холодильнике еще сало осталось, перекусим немного…
– ..ананасов, – пошутила третья подруга, нарезая черствый хлеб.
Квартира, в которой жили девчонки, была убогая. Вся мебель – добитая. Вместо ножки у дивана, на котором Галя писала письмо, виднелись два кирпича. Краны в ванной и на кухне текли, занавески на окнах не стирались, наверное, год. Одежда была разбросана по всей квартире.
– Надо порядок навести, – в который раз за последнюю неделю произнесла Жанна, брезгливо, двумя пальцами взяла лифчик, переложила его со стула на комод.
– Да, надо. Давайте уберем?
– Давайте.
Но никто так и не бросился заниматься уборкой. Все трое собрались на кухне и принялись есть черствый хлеб с салом, запивая его круто посахаренным чаем. При этом начинающие проститутки курили, стряхивая пепел в расколотое блюдце. Девчонки хоть и были молоды, но выглядели уже довольно потрепанными. Под глазами темнели круги, сигареты в тонких пальцах дрожали.
– Пойду помоюсь.
– И зубы почистить не забудь.
– А ты пасту купила? – спросила Жанна. В ванной зашумела вода. Галя посмотрела на старшую подругу сквозь голубоватый сигаретный дым.
– Тоска. Не хожу никуда… Думала, Москва – это такое место, такое место! Жизнь здесь, казалось, кипит, все здесь хорошо.
– Хорошо, да не про нас. Ты в Большой театр сходи на “Лебединое озеро”.
– У меня от него “Риголетто” случится, – рассмеялась Галя. – Но ведь устраиваются же некоторые? Ты же сама мне говорила.
– Да, бывает такое, но редко.
– Ты почему не устроилась? Девушка пожала плечами:
– Не везет мне. Я неудачница. Заявление уже в ЗАГС подали, а он меня бросил. Я беременна была… Потом и со вторым парнем не получилось. Теперь я даже надежду потеряла. Хорошо еще, что мама ребенка смотрит. Без этого – хоть в петлю. Представляешь, с дочкой вдвоем остаться? Я безработная, без профессии, только со школьным аттестатом.
– Неужели у нас ничего не получится? – уже в который раз задала сакраментальный вопрос Галя. – Неужели нам не повезет?
– Не повезет.
– Всю жизнь по машинам шоргаться?
– Думаю, лет через пять тебя и в легковую машину уже никто не пустит.
– Хватит панику сеять!
– Я не панику сею, я правду говорю. Поверь, знаю.
– А я все равно надеюсь. Я везучая по жизни, я даже под лед однажды провалилась и то выплыла, – сказала Галя, нервно давя окурок. – Хоть бы телевизор был, что ли, фильм какой-нибудь посмотреть.
– Хорошие фильмы вечером идут или утром. Вечером работаем, а утром спим. Днем только новости посмотреть можно. Я за последний месяц сто баксов заработала. Представляешь, целый месяц ишачила, не разгибаясь, а всего сто долларов на руках осталось?
– А сколько ты отложить сумела за все время?
– Сто и собрала. Раньше, говорят, в Москве было здорово, до кризиса. Тогда мужики денег не считали, можно было сотню за один раз срубить.
– Да, было такое. А сегодня за сотку корячиться всю ночь надо, да и то обмануть норовят, – грустно произнесла Маша.
Темно-синий “Форд сиерра” въехал во двор и резко остановился возле подъезда. Мужчина постучал татуированным кулаком по баранке, затем взглянул на золотые часы.
"Семь вечера”, – подумал Яша Клещ, поправляя немного засаленный манжет рубашки.
Два окна квартиры на третьем этаже были приоткрыты. Яша лениво кулаком вдавил кнопку клаксона. Автомобиль просигналил. Штора в мелкие цветочки качнулось, появилось лицо девушки, глаза выражали испуг. На отлете в руке дымилась сигарета.
Яков Клещев открыл двери машины и, бормоча под нос стандартную фразу: “пора прошмандовок на работу выгонять”, принялся взбираться на лестницу. Лифта в этом пятиэтажном доме не было. Яша тяжело поднимался в квартиру, остановился у двери, обитой дерматином.
– Вот же, сучки, сами открыть не могут! – Яша вытащил свой ключ, хрустнул им в замке, толкнул плечом дверь, немного провисшую, а потому туго открывавшуюся, и переступил порог.
В квартире пахло табаком, дешевой парфюмерией и женщинами легкого поведения. Этот запах Яшу не возбуждал, у него имелось особое отношение к проституткам. Они для него были инструментом зарабатывания денег, а инструмент надо держать в исправности, он хорош только тогда, когда приносит пользу.
– Ну, что, курицы? Как вы тут?
В ванной шумела вода. Квартира не блистала чистотой. Яша брезгливо поморщился. Две девицы сидели в кухне, одна мылась в ванной.
– Семь часов уже, – сказал Яша и постучал указательным пальцем по циферблату часов. – Вы что, еще не собрались?
– Никого толкового в такую рань не снимешь, мужик пойдет, когда стемнеет. Слышишь, Яша? – сказала одна из девиц, ставя на стол еще одну чашку. Вторая девица сидела в углу, прикрыв лицо руками.
– Ты чего, плачешь? – спросил Яша, взял проститутку за руку и резко отвел ладонь от лица. На губах Гали плавала глупая улыбка, а под правым глазом темнел лиловый синяк, небольшой, но достаточно заметный. – Это тебя кто?
– Кто-кто, дед Пихто.
– В кожаном пальто? – парировал Яша.
– Я же не знаю, есть у него пальто или нет, заехал по роже, когда я деньги попросила.
– Ну, и? Адрес хоть запомнила?
– Какой там адрес, заехал по роже и из машины вытолкнул!
– А я где был? – спросил Яша Клещ.
– Ты уже уехал.
– Ты куда смотрела? – спросил Яша у Жанны. – Ты – старшая.
– Куда, куда, я в другой машине была, “Экспресс обслуживание. Мак Драйв”.
– Понятно, сосала, значит, – усмехнулся Яша. – А что эта дура делает? – он кивнул в сторону ванной.
– Подмывается, что же она еще делает! Яша подошел к ванной, открыл дверь, крючков и задвижек не было ни тут, ни в туалете.
– Ты еще долго собираешься плескаться?
– Все, все.., иду, – восемнадцатилетняя Лариса, говорившая с заметным украинским акцентом, даже не стала прикрываться.
Яша осмотрел ее так, как мясник осматривает тушку молодой свиньи, уже осмоленную и вымытую.
– Нравлюсь, Яша?
– Мне “бабки” нравятся. Главное, чтобы ты не мне, а другим нравилась. Давайте быстрее, у меня еще есть важное дело.
Яша проституткам нравился, работать с ним было даже приятно. Своих подопечных, в отличие от большинства сутенеров, он бил лишь по делу, не заставлял работать бесплатно, относился к ним как старший брат. И девицы отвечали ему взаимностью, понимая, что работа на обочине шоссе – не самая плохая в этой жизни из той, которую они могли получить в Москве, не имея ни прописки, ни даже российского гражданства. Украинские паспорта Яша у них забрал сразу, как только взял девушек в оборот, и хранил у себя.
Даже в худшие дни эта троица приносила Яше сто пятьдесят долларов дохода в день. Деньги не ахти какие по московским меркам, но выжить можно. Яше их хватало.
Для сутенера у Яши была нетипичная биография. Он имел высшее образование, вдобавок прошел тюремные университеты. Отсидел три года и вышел по амнистии. Но поскольку впаяли ему пять, Яша любил при случае подчеркнуть, что имеет полное академическое образование, но экзамен сдал экстерном.
Оказаться на тюремных нарах вновь и получить еще одно “высшее образование” Яков не собирался. Поэтому в отличие от большинства московских сутенеров с несовершеннолетними девицами дел не имел, паспорта проверял сразу. И если даже девица выглядела на все двадцать, а имела лишь семнадцать с половиной, он, как строгий начальник отдела кадров, полистав паспорт, возвращал его владелице и показывал на дверь.
– Иди, погуляй, малышка, ты еще годами не вышла. Я с таким контингентом не работаю. Зачем мне срок мотать? Могу дать телефончик, если хочешь, там тебя с распростертыми объятиями примут. А я – извини, работаю только с совершеннолетними.
У Яши, как и положено, имелся знакомый гинеколог, которому он платил сто пятьдесят-двести баксов в месяц, и тот пользовал его подопечных, устраняя венерические заболевания, ненужную беременность. Так же Яша Клещ имел знакомых ментов, которых он в душе презирал и ненавидел, но без которых кашу не сваришь.
Ментам тоже приходилось отстегивать за то, что они выделили ему для работы участок на оживленном шоссе длиной в сто метров – от одной мусорки до другой. На чужую территорию своим подопечным Яша выходить запретил. Даже сходить в кусты можно было только на своей территории. Девицы работали исключительно по машинам.
Каждый вечер, лишь только смеркалось, и автомобили включали фары, Яша вывозил девушек своим транспортом на шоссе, ведущее к Шереметьевскому аэропорту. Девицы занимали свои места, принимали подобающие позы, замирали, как суслики, провожая глазами со свистом проносящиеся автомобили, следовавшие из аэропорта в город. Сам Яша располагался неподалеку. Поднимал капот, включал аварийную сигнализацию и выставлял знак аварийной остановки.
Милиция и сотрудники московской ГИБДД Яшу знали. Иногда стреляли у него сигареты, преимущественно пачками. Дешевых сигарет гаишники никогда не брали, словно брезговали, да Яша никогда и не предлагал. В машине у него всегда лежали начатые блоки “LM”, “Мальборо” и “Кента”. Сигареты он давал в зависимости от должности и звания просившего угостить. Иерархия здесь существовала четкая.
– Ну, курицы, поторапливайтесь!
Девушки начали суетиться и уже через четверть часа они, как индейцы перед выходом на тропу войны, заканчивали боевую раскраску. Косметику накладывали густо, чтобы хорошо читалась при плохом освещении. У каждой из девиц в сумочке лежали презервативы, это Яша проверял лично, на слово не верил.
– Быстрее, а то клиент уйдет!
– Никуда они не денутся, – сказала Галя, поправляя челку, – мы на этом отрезки самые…
– Были бы вы самые, клиенты были бы постоянные. А так только с таксистов и частников пробавляетесь.
– Тоже хорошие люди.
– Хорошие – те, кто хорошо платят, а все остальное – сброд.
Одна из девиц подумала, но не сказала:
"Значит, ты тоже, Яша, сброд, платишь негусто, забираешь все до копейки”.
Но тут же в мыслях одернула себя. В отличие от других сутенеров, а она имела горький опыт, Яша лишнего не забирал, лишь то, о чем было договорено, верх девчонки оставляли себе. Сумела выторговать больше, значит, твои, а не сумела – сиди на мели.
– Пошли, – Яша поднялся. Девчонки двинулись за ним. – Вы бы хоть в квартире убирали.
– Зачем? Мы же здесь только спим да едим, никого сюда не водим.
За этим Яша Клещ тоже следил неукоснительно. Запрет был строжайший, даже родственники не могли проведать девчонок. Яша боялся соседей, которые могли настучать, куда следует, и он мог лишиться площадей. И снова возникли бы проблемы поиска квартиры неподалеку от шоссе, договаривайся, встречайся, трать время, а работа будет стоять.
Девчонки собрались внизу, возле машины, немного похожие на экзотических птичек, так ярко они были накрашены и разодеты – дешево и сердито, – как говаривали они сами. Все трое забрались на заднее сиденье, Яша сел за руль и выехал со двора.
– Квартиру закрыли?
– Закрыли, закрыли, – в один голос залепетали девицы.
Через двадцать минут Яша уже был на рабочем месте. Дул холодный ветер, девицы морщились, ворчали проклятия, поглядывая на небо, на быстро летящие облака. Яша припарковал машину на том же месте, где и всегда.
Не успели девушки занять исходные позиции, как остановилась милицейская машина.
– Здорово живешь, Клещ! Везешь прошмандовок на работу?
– Да, вот, привез, – ответил Яша, посмотрел на погоны, оценил звание, вытащил из блока пачку ”Мальборо”. Но тут же подумал и вытащил еще одну. Подошел к машине гаишников. – Вы что, сегодня здесь дежурите?
– Нет, – сказал гаишник, – но закурить у тебя не найдется?
– Как же, всегда найдется.
Яша дал каждому из гаишников по пачке. Те даже не стали их распечатывать, попрятали в карманы. Посмотрели на девиц:
– Что-то новеньких телок у тебя, Яша, давно не появляется.
– Где же их взять? Если кого найдете, приводите, я трудоустрою.
– В оба смотреть будем, – пошутил лейтенант, – как бесхозную на дороге найдем, обязательно привезем прямо к тебе, Яша. Только ты нам приготовь сотку.
– Нет, мы так не договаривались.
– А если товар стоящий?
– Если вы мне стоящую добудете, я вам по двести каждому кину.
Гаишники принялись нагло ржать, глядя прямо на сутенера.
– Кстати, мужики, – Яша приблизился к открытой дверце гаишной машины, – отгадайте загадку?
– Валяй.
– Чем х., от жизни отличается?
Гаишники переглянулись, затем один потер висок:
– Ну, и чем же? – спросил он у сутенера.
– Жизнь жестче, чем х… Гаишники опять заржали.
– Тебе, наверное, прошмандовки анекдот рассказали, а, Яша?
– Нет, не они, приятель рассказал.
– Он голубой, что ли?
– Нет, не голубой, он самый что ни на есть нормальный – майор ГИБДД.
– Панкратов, что ли?
– Ага, – сказал Яша.
– Этот может. Еще тот фрукт. – Гаишники завели машину. – Успехов тебе, Яша.
Девчонки помахали гаишникам так, словно те были им, по меньшей мере, близкими друзьями.
– Я вон" ту, Галю, как-то пользовал, – сказал сержант лейтенанту.
– Ну, и как?
– Да никак, полегчало, давление снял, и все. Я вообще, честно говоря, тех мужиков, которые за это еще бабки платят, абсолютно не понимаю.
– Ты не понимаешь? Знаешь почему? Потому что сам бабой бесплатно пользуешься, а когда бесплатно, тогда и кайфа никакого.
Гаишники смеялись, поглядывая на машины, мчащиеся к Москве. Они выбирали объект. И вскоре заметили, серебристая “тойота” пронеслась рядом с их машиной.
– Сто двадцать прет, – сказал лейтенант сержанту. Сержант хмыкнул, осклабился. Лейтенант взял в руку рацию и, нажав кнопку, забурчал:
– Эй, Петров, слышишь? Серебристая “тойота”, тормозни ее, мы сейчас подъедем. Ты меня понял?
– Так точно, понял, торможу!
– Вот и все, двадцать баксов в кармане, – откладывая рацию в сторону. – Быстрые и легкие деньги. Дорога – как река, – философски заметил лейтенант, – забросил удочку и вытаскивай рыбину.
– Всю ночь нам мотаться туда-сюда по этой реке, как рыбнадзору.
– Это ты другим рассказывай про рыбнадзор, мы с тобой – браконьеры, – усмехнулся лейтенант и тут же увидал черный джип “мерседес”, мчащийся по встречной полосе. Даже с большого расстояния было понятно, что водитель нещадно превышает скорость.
– В аэропорт спешит, – на губах сержанта появилась хищная улыбка. – С тех, кто в аэропорт едет, можно и стольник срубить. Главное – тормознуть и время потянуть. На самолет люди опаздывают, готовы откупиться любой ценой. Ну что! Стопорнем?
– Не успеем. Пока остановимся, разделительную перебежим, махнем, а он уже вон где будет. Курочка – она по зернышку клюет и сыта бывает. Наша верная двадцатка нас ждет, поедем, срубим ее. Дураков на шоссе хватает, всех не переловишь.
Сержант с тоской во взгляде проводил глазами уносящийся к аэропорту джип.
– Этот под сто пятьдесят валит.
– Такую машину и тормозить опасно, может, депутат какой, наглости у него не меряно. А может, министра какого встречать едет. Опасно тормозить, нарваться можно. Номер не рассмотрел?
– Где ж рассмотришь! Увидел, что два нуля впереди, и то, что частник.
– Сортир на колесах: не тронь, не завоняет. Лейтенант, умудренный службой, умел переключать внимание. Если не тормознул машину, забудь о ней, жди другую.
– Упустили.
Молодой же сержант все еще жалел об упущенной возможности. Он еще не накушался. Квартира у него была обычная, обставлена без лишней роскоши. Но вкус к жизни он уже начал чувствовать, ребенок его учился в платной школе, постигая сразу два иностранных языка. Сам-то сержант и по-русски изъяснялся с трудом, умудрялся слово “заявление” писать через апостроф – “заявление”. У лейтенанта уже имелась довольно свежая иномарка, и полгода как в окнах его “хрущевки” стояли немецкие стеклопакеты.
Джип мчался в Шереметьево. На время судьба развела водителя черного джипа “мерседес” и сотрудников ГИБДД. За рулем сидел молодой человек, длинноволосый, с хищным взглядом. Он мерно жевал резинку и смотрел на дорогу так, словно на дороге никто не мог причинить ему ни малейшего вреда, словно не существовало гаишников, осветительных мачт ограждения, не было машин, мчащихся в двух направлениях.
Галкин-младший прекрасно понимал, что творится у него за спиной, поэтому и не оборачивался. Ему было наплевать на то, что он причиняет кому-то неудобства.
– Захочешь жить – увернешься, – приговаривал он, подрезая очередную машину и слыша за собой визг тормозов.
Впереди показался подержанный “лэндровер”, выкрашенный в защитный цвет.
Галкин хмыкнул:
– Ну, что, браток, я тебя сейчас подрежу, ты увидишь, как красиво я это сделаю.
Он вдавил педаль газа. Обычно в таких случаях, когда сзади нагло наседают на крутой тачке, водитель впереди идущей машины считает за лучшее уступить дорогу.
«Немного покочевряжится, но потом уступит!»
Но “лэндровер” шел ровно, ни сбавляя, ни прибавляя скорости, словно не мчался на него сзади другой автомобиль.
"Может, он глухой”, – подумал Галкин-младший и трижды мигнул фарами.
Водитель “лэндровера” даже не обернулся. Аркаша Галкин выплюнул жвачку под ноги и сказал:
– Ты у меня сейчас запоешь по-другому! Он попытался объехать “лэндровер”, но водитель перекрыл ему дорогу. Тогда Аркаша попробовал опередить справа, но и тут “лэндровер” плавно принял к обочине. Аркаше пришлось сбавить скорость, а это он уже рассматривал как прямое оскорбление. Теперь он сигналил непрестанно. Машины разделяла пара метров. Аркаша рассмотрел за рулем мужчину, а на заднем сиденье – женщину с ребенком.
– Ну, я тебя, суку, сейчас сделаю! – и Галкин, немного поотстав, вновь разогнал свой джип, давая себе твердое обещание, что тормозить не станет.
Габаритные огни “лэндровера” стремительно приближались. Аркаше стало не по себе, он почувствовал, что теряет контроль над ситуацией и сейчас врежется в автомобиль. Он вдавил сигнал и втянул голову в плечи. Когда ему показалось, что столкновение неизбежно, “лэндровер” внезапно увеличил скорость и ушел вправо. На спидометре у Аркаши было сто пятьдесят.
– Ни хрена себе, развалюха валит! – проговорил он, вытирая рукавом вспотевший лоб.
– Вот так, – сказал Илларион, поворачивая голову к своей спутнице.
Быстрой езде радовалась лишь ее трехлетняя дочка.
– Вы бы не ехали так быстро, – попросила женщина. – Сейчас мы уже успеваем, – она взглянула на часы.
– Знаю, – ответил Илларион Забродов, – но очень хотелось мерзавца проучить. Надеюсь, вы не испугались?
– Нет, что вы, с вами не страшно, абсолютно не страшно! – губы женщины все еще были бледными.
Илларион сбросил скорость, и его “лэндровер” пошел восемьдесят. Женщине показалось, что машина замерла на месте.
– Что-то случилось? – спросила она, глянув в боковое стекло на промчавшийся рядом черный джип с тонированными стеклами.
– Гаишники впереди, сейчас они этого лихача остановят.
И действительно, так оно и случилось. Через два километра Забродов увидел черный джип, криво стоявший на обочине, и машину гаишников.
– Как вы думаете, что они с ним сделают? – спросила женщина.
– Ровным счетом ничего, – холодно произнес Забродов. – Получат деньги и отпустят.
Так оно и случилось. Гаишники получили с Аркаши Галкина сто баксов и вежливо попросили не превышать скорость.
Глава 5
– ..ананасов, – пошутила третья подруга, нарезая черствый хлеб.
Квартира, в которой жили девчонки, была убогая. Вся мебель – добитая. Вместо ножки у дивана, на котором Галя писала письмо, виднелись два кирпича. Краны в ванной и на кухне текли, занавески на окнах не стирались, наверное, год. Одежда была разбросана по всей квартире.
– Надо порядок навести, – в который раз за последнюю неделю произнесла Жанна, брезгливо, двумя пальцами взяла лифчик, переложила его со стула на комод.
– Да, надо. Давайте уберем?
– Давайте.
Но никто так и не бросился заниматься уборкой. Все трое собрались на кухне и принялись есть черствый хлеб с салом, запивая его круто посахаренным чаем. При этом начинающие проститутки курили, стряхивая пепел в расколотое блюдце. Девчонки хоть и были молоды, но выглядели уже довольно потрепанными. Под глазами темнели круги, сигареты в тонких пальцах дрожали.
– Пойду помоюсь.
– И зубы почистить не забудь.
– А ты пасту купила? – спросила Жанна. В ванной зашумела вода. Галя посмотрела на старшую подругу сквозь голубоватый сигаретный дым.
– Тоска. Не хожу никуда… Думала, Москва – это такое место, такое место! Жизнь здесь, казалось, кипит, все здесь хорошо.
– Хорошо, да не про нас. Ты в Большой театр сходи на “Лебединое озеро”.
– У меня от него “Риголетто” случится, – рассмеялась Галя. – Но ведь устраиваются же некоторые? Ты же сама мне говорила.
– Да, бывает такое, но редко.
– Ты почему не устроилась? Девушка пожала плечами:
– Не везет мне. Я неудачница. Заявление уже в ЗАГС подали, а он меня бросил. Я беременна была… Потом и со вторым парнем не получилось. Теперь я даже надежду потеряла. Хорошо еще, что мама ребенка смотрит. Без этого – хоть в петлю. Представляешь, с дочкой вдвоем остаться? Я безработная, без профессии, только со школьным аттестатом.
– Неужели у нас ничего не получится? – уже в который раз задала сакраментальный вопрос Галя. – Неужели нам не повезет?
– Не повезет.
– Всю жизнь по машинам шоргаться?
– Думаю, лет через пять тебя и в легковую машину уже никто не пустит.
– Хватит панику сеять!
– Я не панику сею, я правду говорю. Поверь, знаю.
– А я все равно надеюсь. Я везучая по жизни, я даже под лед однажды провалилась и то выплыла, – сказала Галя, нервно давя окурок. – Хоть бы телевизор был, что ли, фильм какой-нибудь посмотреть.
– Хорошие фильмы вечером идут или утром. Вечером работаем, а утром спим. Днем только новости посмотреть можно. Я за последний месяц сто баксов заработала. Представляешь, целый месяц ишачила, не разгибаясь, а всего сто долларов на руках осталось?
– А сколько ты отложить сумела за все время?
– Сто и собрала. Раньше, говорят, в Москве было здорово, до кризиса. Тогда мужики денег не считали, можно было сотню за один раз срубить.
– Да, было такое. А сегодня за сотку корячиться всю ночь надо, да и то обмануть норовят, – грустно произнесла Маша.
Темно-синий “Форд сиерра” въехал во двор и резко остановился возле подъезда. Мужчина постучал татуированным кулаком по баранке, затем взглянул на золотые часы.
"Семь вечера”, – подумал Яша Клещ, поправляя немного засаленный манжет рубашки.
Два окна квартиры на третьем этаже были приоткрыты. Яша лениво кулаком вдавил кнопку клаксона. Автомобиль просигналил. Штора в мелкие цветочки качнулось, появилось лицо девушки, глаза выражали испуг. На отлете в руке дымилась сигарета.
Яков Клещев открыл двери машины и, бормоча под нос стандартную фразу: “пора прошмандовок на работу выгонять”, принялся взбираться на лестницу. Лифта в этом пятиэтажном доме не было. Яша тяжело поднимался в квартиру, остановился у двери, обитой дерматином.
– Вот же, сучки, сами открыть не могут! – Яша вытащил свой ключ, хрустнул им в замке, толкнул плечом дверь, немного провисшую, а потому туго открывавшуюся, и переступил порог.
В квартире пахло табаком, дешевой парфюмерией и женщинами легкого поведения. Этот запах Яшу не возбуждал, у него имелось особое отношение к проституткам. Они для него были инструментом зарабатывания денег, а инструмент надо держать в исправности, он хорош только тогда, когда приносит пользу.
– Ну, что, курицы? Как вы тут?
В ванной шумела вода. Квартира не блистала чистотой. Яша брезгливо поморщился. Две девицы сидели в кухне, одна мылась в ванной.
– Семь часов уже, – сказал Яша и постучал указательным пальцем по циферблату часов. – Вы что, еще не собрались?
– Никого толкового в такую рань не снимешь, мужик пойдет, когда стемнеет. Слышишь, Яша? – сказала одна из девиц, ставя на стол еще одну чашку. Вторая девица сидела в углу, прикрыв лицо руками.
– Ты чего, плачешь? – спросил Яша, взял проститутку за руку и резко отвел ладонь от лица. На губах Гали плавала глупая улыбка, а под правым глазом темнел лиловый синяк, небольшой, но достаточно заметный. – Это тебя кто?
– Кто-кто, дед Пихто.
– В кожаном пальто? – парировал Яша.
– Я же не знаю, есть у него пальто или нет, заехал по роже, когда я деньги попросила.
– Ну, и? Адрес хоть запомнила?
– Какой там адрес, заехал по роже и из машины вытолкнул!
– А я где был? – спросил Яша Клещ.
– Ты уже уехал.
– Ты куда смотрела? – спросил Яша у Жанны. – Ты – старшая.
– Куда, куда, я в другой машине была, “Экспресс обслуживание. Мак Драйв”.
– Понятно, сосала, значит, – усмехнулся Яша. – А что эта дура делает? – он кивнул в сторону ванной.
– Подмывается, что же она еще делает! Яша подошел к ванной, открыл дверь, крючков и задвижек не было ни тут, ни в туалете.
– Ты еще долго собираешься плескаться?
– Все, все.., иду, – восемнадцатилетняя Лариса, говорившая с заметным украинским акцентом, даже не стала прикрываться.
Яша осмотрел ее так, как мясник осматривает тушку молодой свиньи, уже осмоленную и вымытую.
– Нравлюсь, Яша?
– Мне “бабки” нравятся. Главное, чтобы ты не мне, а другим нравилась. Давайте быстрее, у меня еще есть важное дело.
Яша проституткам нравился, работать с ним было даже приятно. Своих подопечных, в отличие от большинства сутенеров, он бил лишь по делу, не заставлял работать бесплатно, относился к ним как старший брат. И девицы отвечали ему взаимностью, понимая, что работа на обочине шоссе – не самая плохая в этой жизни из той, которую они могли получить в Москве, не имея ни прописки, ни даже российского гражданства. Украинские паспорта Яша у них забрал сразу, как только взял девушек в оборот, и хранил у себя.
Даже в худшие дни эта троица приносила Яше сто пятьдесят долларов дохода в день. Деньги не ахти какие по московским меркам, но выжить можно. Яше их хватало.
Для сутенера у Яши была нетипичная биография. Он имел высшее образование, вдобавок прошел тюремные университеты. Отсидел три года и вышел по амнистии. Но поскольку впаяли ему пять, Яша любил при случае подчеркнуть, что имеет полное академическое образование, но экзамен сдал экстерном.
Оказаться на тюремных нарах вновь и получить еще одно “высшее образование” Яков не собирался. Поэтому в отличие от большинства московских сутенеров с несовершеннолетними девицами дел не имел, паспорта проверял сразу. И если даже девица выглядела на все двадцать, а имела лишь семнадцать с половиной, он, как строгий начальник отдела кадров, полистав паспорт, возвращал его владелице и показывал на дверь.
– Иди, погуляй, малышка, ты еще годами не вышла. Я с таким контингентом не работаю. Зачем мне срок мотать? Могу дать телефончик, если хочешь, там тебя с распростертыми объятиями примут. А я – извини, работаю только с совершеннолетними.
У Яши, как и положено, имелся знакомый гинеколог, которому он платил сто пятьдесят-двести баксов в месяц, и тот пользовал его подопечных, устраняя венерические заболевания, ненужную беременность. Так же Яша Клещ имел знакомых ментов, которых он в душе презирал и ненавидел, но без которых кашу не сваришь.
Ментам тоже приходилось отстегивать за то, что они выделили ему для работы участок на оживленном шоссе длиной в сто метров – от одной мусорки до другой. На чужую территорию своим подопечным Яша выходить запретил. Даже сходить в кусты можно было только на своей территории. Девицы работали исключительно по машинам.
Каждый вечер, лишь только смеркалось, и автомобили включали фары, Яша вывозил девушек своим транспортом на шоссе, ведущее к Шереметьевскому аэропорту. Девицы занимали свои места, принимали подобающие позы, замирали, как суслики, провожая глазами со свистом проносящиеся автомобили, следовавшие из аэропорта в город. Сам Яша располагался неподалеку. Поднимал капот, включал аварийную сигнализацию и выставлял знак аварийной остановки.
Милиция и сотрудники московской ГИБДД Яшу знали. Иногда стреляли у него сигареты, преимущественно пачками. Дешевых сигарет гаишники никогда не брали, словно брезговали, да Яша никогда и не предлагал. В машине у него всегда лежали начатые блоки “LM”, “Мальборо” и “Кента”. Сигареты он давал в зависимости от должности и звания просившего угостить. Иерархия здесь существовала четкая.
– Ну, курицы, поторапливайтесь!
Девушки начали суетиться и уже через четверть часа они, как индейцы перед выходом на тропу войны, заканчивали боевую раскраску. Косметику накладывали густо, чтобы хорошо читалась при плохом освещении. У каждой из девиц в сумочке лежали презервативы, это Яша проверял лично, на слово не верил.
– Быстрее, а то клиент уйдет!
– Никуда они не денутся, – сказала Галя, поправляя челку, – мы на этом отрезки самые…
– Были бы вы самые, клиенты были бы постоянные. А так только с таксистов и частников пробавляетесь.
– Тоже хорошие люди.
– Хорошие – те, кто хорошо платят, а все остальное – сброд.
Одна из девиц подумала, но не сказала:
"Значит, ты тоже, Яша, сброд, платишь негусто, забираешь все до копейки”.
Но тут же в мыслях одернула себя. В отличие от других сутенеров, а она имела горький опыт, Яша лишнего не забирал, лишь то, о чем было договорено, верх девчонки оставляли себе. Сумела выторговать больше, значит, твои, а не сумела – сиди на мели.
– Пошли, – Яша поднялся. Девчонки двинулись за ним. – Вы бы хоть в квартире убирали.
– Зачем? Мы же здесь только спим да едим, никого сюда не водим.
За этим Яша Клещ тоже следил неукоснительно. Запрет был строжайший, даже родственники не могли проведать девчонок. Яша боялся соседей, которые могли настучать, куда следует, и он мог лишиться площадей. И снова возникли бы проблемы поиска квартиры неподалеку от шоссе, договаривайся, встречайся, трать время, а работа будет стоять.
Девчонки собрались внизу, возле машины, немного похожие на экзотических птичек, так ярко они были накрашены и разодеты – дешево и сердито, – как говаривали они сами. Все трое забрались на заднее сиденье, Яша сел за руль и выехал со двора.
– Квартиру закрыли?
– Закрыли, закрыли, – в один голос залепетали девицы.
Через двадцать минут Яша уже был на рабочем месте. Дул холодный ветер, девицы морщились, ворчали проклятия, поглядывая на небо, на быстро летящие облака. Яша припарковал машину на том же месте, где и всегда.
Не успели девушки занять исходные позиции, как остановилась милицейская машина.
– Здорово живешь, Клещ! Везешь прошмандовок на работу?
– Да, вот, привез, – ответил Яша, посмотрел на погоны, оценил звание, вытащил из блока пачку ”Мальборо”. Но тут же подумал и вытащил еще одну. Подошел к машине гаишников. – Вы что, сегодня здесь дежурите?
– Нет, – сказал гаишник, – но закурить у тебя не найдется?
– Как же, всегда найдется.
Яша дал каждому из гаишников по пачке. Те даже не стали их распечатывать, попрятали в карманы. Посмотрели на девиц:
– Что-то новеньких телок у тебя, Яша, давно не появляется.
– Где же их взять? Если кого найдете, приводите, я трудоустрою.
– В оба смотреть будем, – пошутил лейтенант, – как бесхозную на дороге найдем, обязательно привезем прямо к тебе, Яша. Только ты нам приготовь сотку.
– Нет, мы так не договаривались.
– А если товар стоящий?
– Если вы мне стоящую добудете, я вам по двести каждому кину.
Гаишники принялись нагло ржать, глядя прямо на сутенера.
– Кстати, мужики, – Яша приблизился к открытой дверце гаишной машины, – отгадайте загадку?
– Валяй.
– Чем х., от жизни отличается?
Гаишники переглянулись, затем один потер висок:
– Ну, и чем же? – спросил он у сутенера.
– Жизнь жестче, чем х… Гаишники опять заржали.
– Тебе, наверное, прошмандовки анекдот рассказали, а, Яша?
– Нет, не они, приятель рассказал.
– Он голубой, что ли?
– Нет, не голубой, он самый что ни на есть нормальный – майор ГИБДД.
– Панкратов, что ли?
– Ага, – сказал Яша.
– Этот может. Еще тот фрукт. – Гаишники завели машину. – Успехов тебе, Яша.
Девчонки помахали гаишникам так, словно те были им, по меньшей мере, близкими друзьями.
– Я вон" ту, Галю, как-то пользовал, – сказал сержант лейтенанту.
– Ну, и как?
– Да никак, полегчало, давление снял, и все. Я вообще, честно говоря, тех мужиков, которые за это еще бабки платят, абсолютно не понимаю.
– Ты не понимаешь? Знаешь почему? Потому что сам бабой бесплатно пользуешься, а когда бесплатно, тогда и кайфа никакого.
Гаишники смеялись, поглядывая на машины, мчащиеся к Москве. Они выбирали объект. И вскоре заметили, серебристая “тойота” пронеслась рядом с их машиной.
– Сто двадцать прет, – сказал лейтенант сержанту. Сержант хмыкнул, осклабился. Лейтенант взял в руку рацию и, нажав кнопку, забурчал:
– Эй, Петров, слышишь? Серебристая “тойота”, тормозни ее, мы сейчас подъедем. Ты меня понял?
– Так точно, понял, торможу!
– Вот и все, двадцать баксов в кармане, – откладывая рацию в сторону. – Быстрые и легкие деньги. Дорога – как река, – философски заметил лейтенант, – забросил удочку и вытаскивай рыбину.
– Всю ночь нам мотаться туда-сюда по этой реке, как рыбнадзору.
– Это ты другим рассказывай про рыбнадзор, мы с тобой – браконьеры, – усмехнулся лейтенант и тут же увидал черный джип “мерседес”, мчащийся по встречной полосе. Даже с большого расстояния было понятно, что водитель нещадно превышает скорость.
– В аэропорт спешит, – на губах сержанта появилась хищная улыбка. – С тех, кто в аэропорт едет, можно и стольник срубить. Главное – тормознуть и время потянуть. На самолет люди опаздывают, готовы откупиться любой ценой. Ну что! Стопорнем?
– Не успеем. Пока остановимся, разделительную перебежим, махнем, а он уже вон где будет. Курочка – она по зернышку клюет и сыта бывает. Наша верная двадцатка нас ждет, поедем, срубим ее. Дураков на шоссе хватает, всех не переловишь.
Сержант с тоской во взгляде проводил глазами уносящийся к аэропорту джип.
– Этот под сто пятьдесят валит.
– Такую машину и тормозить опасно, может, депутат какой, наглости у него не меряно. А может, министра какого встречать едет. Опасно тормозить, нарваться можно. Номер не рассмотрел?
– Где ж рассмотришь! Увидел, что два нуля впереди, и то, что частник.
– Сортир на колесах: не тронь, не завоняет. Лейтенант, умудренный службой, умел переключать внимание. Если не тормознул машину, забудь о ней, жди другую.
– Упустили.
Молодой же сержант все еще жалел об упущенной возможности. Он еще не накушался. Квартира у него была обычная, обставлена без лишней роскоши. Но вкус к жизни он уже начал чувствовать, ребенок его учился в платной школе, постигая сразу два иностранных языка. Сам-то сержант и по-русски изъяснялся с трудом, умудрялся слово “заявление” писать через апостроф – “заявление”. У лейтенанта уже имелась довольно свежая иномарка, и полгода как в окнах его “хрущевки” стояли немецкие стеклопакеты.
Джип мчался в Шереметьево. На время судьба развела водителя черного джипа “мерседес” и сотрудников ГИБДД. За рулем сидел молодой человек, длинноволосый, с хищным взглядом. Он мерно жевал резинку и смотрел на дорогу так, словно на дороге никто не мог причинить ему ни малейшего вреда, словно не существовало гаишников, осветительных мачт ограждения, не было машин, мчащихся в двух направлениях.
Галкин-младший прекрасно понимал, что творится у него за спиной, поэтому и не оборачивался. Ему было наплевать на то, что он причиняет кому-то неудобства.
– Захочешь жить – увернешься, – приговаривал он, подрезая очередную машину и слыша за собой визг тормозов.
Впереди показался подержанный “лэндровер”, выкрашенный в защитный цвет.
Галкин хмыкнул:
– Ну, что, браток, я тебя сейчас подрежу, ты увидишь, как красиво я это сделаю.
Он вдавил педаль газа. Обычно в таких случаях, когда сзади нагло наседают на крутой тачке, водитель впереди идущей машины считает за лучшее уступить дорогу.
«Немного покочевряжится, но потом уступит!»
Но “лэндровер” шел ровно, ни сбавляя, ни прибавляя скорости, словно не мчался на него сзади другой автомобиль.
"Может, он глухой”, – подумал Галкин-младший и трижды мигнул фарами.
Водитель “лэндровера” даже не обернулся. Аркаша Галкин выплюнул жвачку под ноги и сказал:
– Ты у меня сейчас запоешь по-другому! Он попытался объехать “лэндровер”, но водитель перекрыл ему дорогу. Тогда Аркаша попробовал опередить справа, но и тут “лэндровер” плавно принял к обочине. Аркаше пришлось сбавить скорость, а это он уже рассматривал как прямое оскорбление. Теперь он сигналил непрестанно. Машины разделяла пара метров. Аркаша рассмотрел за рулем мужчину, а на заднем сиденье – женщину с ребенком.
– Ну, я тебя, суку, сейчас сделаю! – и Галкин, немного поотстав, вновь разогнал свой джип, давая себе твердое обещание, что тормозить не станет.
Габаритные огни “лэндровера” стремительно приближались. Аркаше стало не по себе, он почувствовал, что теряет контроль над ситуацией и сейчас врежется в автомобиль. Он вдавил сигнал и втянул голову в плечи. Когда ему показалось, что столкновение неизбежно, “лэндровер” внезапно увеличил скорость и ушел вправо. На спидометре у Аркаши было сто пятьдесят.
– Ни хрена себе, развалюха валит! – проговорил он, вытирая рукавом вспотевший лоб.
– Вот так, – сказал Илларион, поворачивая голову к своей спутнице.
Быстрой езде радовалась лишь ее трехлетняя дочка.
– Вы бы не ехали так быстро, – попросила женщина. – Сейчас мы уже успеваем, – она взглянула на часы.
– Знаю, – ответил Илларион Забродов, – но очень хотелось мерзавца проучить. Надеюсь, вы не испугались?
– Нет, что вы, с вами не страшно, абсолютно не страшно! – губы женщины все еще были бледными.
Илларион сбросил скорость, и его “лэндровер” пошел восемьдесят. Женщине показалось, что машина замерла на месте.
– Что-то случилось? – спросила она, глянув в боковое стекло на промчавшийся рядом черный джип с тонированными стеклами.
– Гаишники впереди, сейчас они этого лихача остановят.
И действительно, так оно и случилось. Через два километра Забродов увидел черный джип, криво стоявший на обочине, и машину гаишников.
– Как вы думаете, что они с ним сделают? – спросила женщина.
– Ровным счетом ничего, – холодно произнес Забродов. – Получат деньги и отпустят.
Так оно и случилось. Гаишники получили с Аркаши Галкина сто баксов и вежливо попросили не превышать скорость.
Глава 5
Забродов и черный джип прибыли в аэропорт Шереметьево одновременно. Аркаша Галкин выбрался из джипа гордый собой. Ни одна машина за всю дорогу от Москвы до Шереметьево его не обошла. А то, что ему пришлось заплатить за удовольствие сто долларов, так это мелочи. Один телефонный звонок, сделанный из машины, мог поставить гаишников на место. Но было жалко терять на это время, он мчался на встречу с женщиной, которая одновременно умудрялась быть и его любовницей, и любовницей отца. Подобная ситуация младшего Галкина веселила несказанно.
"Палашка-то не знает, что Лиля в Москву прилетела. То-то удивится! Но я успею ею попользоваться”.
Лиля возвращалась из Европы. Ей было двадцать пять. Деньги приходили к ней легко, от поклонников не было отбоя. Но далеко не на каждое предложение она откликалась. С мужчинами обращаться умела, разводила их и сводила с такой же легкостью, с какой вор в законе разводит поссорившихся и обиженных друг на друга коммерсантов. При этом она никогда не забывала своих интересов.
Лиля знала, кто ее встретит, и специально прилетела на день раньше, чтобы эту ночь провести в объятиях Галкина-младшего. Старший же, снабжавший ее и собственного сына деньгами, пребывал в уверенности, что его пассия прилетит завтра, и поэтому сегодняшний вечер проводил в одиночестве. Уже два года Галкину-старшему приклеили ярлык – Олигарх Галкин. Сам же Галкин-старший этого слова не любил, оно напоминало ему изощренное ругательство. Он просто считал себя удачливым бизнесменом и талантливым политиком, который вхож в верхний эшелон власти, причем, не в вагоны, где сидят важные пассажиры, а в локомотив, где собрались многочисленные машинисты. Иногда Галкину позволяли ухватиться за властный штурвал, хотя, как известно, поездом рулить невозможно, он мчится по проложенным предыдущими поколениями рельсам.
Лиля выглядела, как всегда, прекрасно, словно вышла не из самолета после трехчасового перелета, а из самого дорогого косметического салона. Галкин-младший, увидев Лилю, даже облизнул пересохшие губы. В его руках был букет цветов.
Женщина приняла цветы, чмокнула Аркашу в небритую щеку:
– Чего запыхался?
– Мчался, как угорелый, боялся, что разминемся, – сказал Аркаша.
– Как папаша поживает? – с иронией поинтересовалась Лиля.
Аркаша не выдержал, сплюнул под ноги. Вести разговоры об отце он не любил, особенно с Лилей.
– Век бы его не видать, совсем сбрендил, крыша поехала. Ты же его знаешь, хлебом не корми, дай поучить, как жить. Строить свое окружение пытается, хочет, чтобы все были такими же, как он. Но так не бывает. Не могу я в офисе с утра до ночи сидеть, у меня от костюмов с галстуками аллергия, я от них весь красными пятнами покрываюсь.
Лиля улыбнулась немного снисходительно:
– А денежки у отца брать не стесняешься?
– Ты тоже не стесняешься, – парировал мужчина. – И еще неизвестно, кто из нас больше берет.
– Брала бы больше, с тобой не гуляла бы.
– Я думаю, ты со мной не из-за денег…
– Нет, не только из-за денег, – утихомирила мужчину Лиля, – у нас с тобой отношения другие, правда? – она опять чмокнула его в щеку, и Аркадий немного отошел.
– Представляешь, с самого утра меня начал строить! Говорит, что я много денег трачу на ерунду.
– Ты действительно много тратишь?
– Всего чуть-чуть.
– Ты их хоть считаешь?
– Что я, бухгалтер? – самодовольно и напыщенно произнес Аркадий. – Пойдем, на нас и так все уже пялятся, только фотографов со вспышками нет.
– Мне все равно, – вяло ответила Лиля, поглядывая по сторонам.
Она столкнулась взглядом с мужчиной. Он был, наверное, единственным, кто смотрел на нее не так, как другие. Мужчины обычно смотрели с вожделением, женщины – с завистью, некоторые даже с ненавистью, а он смотрел странно – без эмоций, так гоголевские мужики смотрели на бричку, при этом рассуждали, сможет ли та доехать до Москвы или нет. Затем на лице мужчины появилась улыбка, которая Лиле не предназначалась.
Лиля оглянулась и заметила женщину с ребенком, спешивших к регистрационной стойке. Лиля, как женщина, мгновенно поняла, эта женщина с ребенком ему не жена, и не любовница. Ни жену, ни любовницу так не провожают.
«Почему же он на меня смотрит, словно я стеклянная, словно его взгляд проходит насквозь, словно рассматривает не меня, а то, что за моей спиной?»
Ответ был прост: Лиля для Иллариона Забродова стала понятной через пять секунд не очень пристального изучения.
"Не дура, но и не умная. Скорее, хитрая. Да-да, – подумал Илларион, – именно хитрая от природы. Воспитанием это не достигается. Красота у нее тоже от природы, но умело подчеркнутая стилистами и советчиками. Сама же она, пусти ее в свободное плавание, намазала бы себе губы черт знает какой помадой. Ее тянет к вульгарности. Умело живет, пользуясь хитростью и красотой. Она умудряется продавать себя, не отдавая взамен ничего, лишь обещая. Вот и сейчас она стоит и демонстрирует себя, просто так, на всякий случай, по привычке. А вдруг кто-то предложит больше, чем любитель быстрой езды, явно сынок какого-нибудь нувориша? По его роже сразу понятно, сам заработать деньги на дорогую машину не в состоянии, а потратить отцовские для него плевое дело”.
Забродов махнул рукой соседке. Трехлетняя девчонка, продолжая держать мать за руку, обернулась и помахала ему ладошкой в ответ. В терминале стоял шум, и не было слышно, что кричит девчонка. Но по движению губ Забродов легко прочел:
– Пока, пока!
"Палашка-то не знает, что Лиля в Москву прилетела. То-то удивится! Но я успею ею попользоваться”.
Лиля возвращалась из Европы. Ей было двадцать пять. Деньги приходили к ней легко, от поклонников не было отбоя. Но далеко не на каждое предложение она откликалась. С мужчинами обращаться умела, разводила их и сводила с такой же легкостью, с какой вор в законе разводит поссорившихся и обиженных друг на друга коммерсантов. При этом она никогда не забывала своих интересов.
Лиля знала, кто ее встретит, и специально прилетела на день раньше, чтобы эту ночь провести в объятиях Галкина-младшего. Старший же, снабжавший ее и собственного сына деньгами, пребывал в уверенности, что его пассия прилетит завтра, и поэтому сегодняшний вечер проводил в одиночестве. Уже два года Галкину-старшему приклеили ярлык – Олигарх Галкин. Сам же Галкин-старший этого слова не любил, оно напоминало ему изощренное ругательство. Он просто считал себя удачливым бизнесменом и талантливым политиком, который вхож в верхний эшелон власти, причем, не в вагоны, где сидят важные пассажиры, а в локомотив, где собрались многочисленные машинисты. Иногда Галкину позволяли ухватиться за властный штурвал, хотя, как известно, поездом рулить невозможно, он мчится по проложенным предыдущими поколениями рельсам.
Лиля выглядела, как всегда, прекрасно, словно вышла не из самолета после трехчасового перелета, а из самого дорогого косметического салона. Галкин-младший, увидев Лилю, даже облизнул пересохшие губы. В его руках был букет цветов.
Женщина приняла цветы, чмокнула Аркашу в небритую щеку:
– Чего запыхался?
– Мчался, как угорелый, боялся, что разминемся, – сказал Аркаша.
– Как папаша поживает? – с иронией поинтересовалась Лиля.
Аркаша не выдержал, сплюнул под ноги. Вести разговоры об отце он не любил, особенно с Лилей.
– Век бы его не видать, совсем сбрендил, крыша поехала. Ты же его знаешь, хлебом не корми, дай поучить, как жить. Строить свое окружение пытается, хочет, чтобы все были такими же, как он. Но так не бывает. Не могу я в офисе с утра до ночи сидеть, у меня от костюмов с галстуками аллергия, я от них весь красными пятнами покрываюсь.
Лиля улыбнулась немного снисходительно:
– А денежки у отца брать не стесняешься?
– Ты тоже не стесняешься, – парировал мужчина. – И еще неизвестно, кто из нас больше берет.
– Брала бы больше, с тобой не гуляла бы.
– Я думаю, ты со мной не из-за денег…
– Нет, не только из-за денег, – утихомирила мужчину Лиля, – у нас с тобой отношения другие, правда? – она опять чмокнула его в щеку, и Аркадий немного отошел.
– Представляешь, с самого утра меня начал строить! Говорит, что я много денег трачу на ерунду.
– Ты действительно много тратишь?
– Всего чуть-чуть.
– Ты их хоть считаешь?
– Что я, бухгалтер? – самодовольно и напыщенно произнес Аркадий. – Пойдем, на нас и так все уже пялятся, только фотографов со вспышками нет.
– Мне все равно, – вяло ответила Лиля, поглядывая по сторонам.
Она столкнулась взглядом с мужчиной. Он был, наверное, единственным, кто смотрел на нее не так, как другие. Мужчины обычно смотрели с вожделением, женщины – с завистью, некоторые даже с ненавистью, а он смотрел странно – без эмоций, так гоголевские мужики смотрели на бричку, при этом рассуждали, сможет ли та доехать до Москвы или нет. Затем на лице мужчины появилась улыбка, которая Лиле не предназначалась.
Лиля оглянулась и заметила женщину с ребенком, спешивших к регистрационной стойке. Лиля, как женщина, мгновенно поняла, эта женщина с ребенком ему не жена, и не любовница. Ни жену, ни любовницу так не провожают.
«Почему же он на меня смотрит, словно я стеклянная, словно его взгляд проходит насквозь, словно рассматривает не меня, а то, что за моей спиной?»
Ответ был прост: Лиля для Иллариона Забродова стала понятной через пять секунд не очень пристального изучения.
"Не дура, но и не умная. Скорее, хитрая. Да-да, – подумал Илларион, – именно хитрая от природы. Воспитанием это не достигается. Красота у нее тоже от природы, но умело подчеркнутая стилистами и советчиками. Сама же она, пусти ее в свободное плавание, намазала бы себе губы черт знает какой помадой. Ее тянет к вульгарности. Умело живет, пользуясь хитростью и красотой. Она умудряется продавать себя, не отдавая взамен ничего, лишь обещая. Вот и сейчас она стоит и демонстрирует себя, просто так, на всякий случай, по привычке. А вдруг кто-то предложит больше, чем любитель быстрой езды, явно сынок какого-нибудь нувориша? По его роже сразу понятно, сам заработать деньги на дорогую машину не в состоянии, а потратить отцовские для него плевое дело”.
Забродов махнул рукой соседке. Трехлетняя девчонка, продолжая держать мать за руку, обернулась и помахала ему ладошкой в ответ. В терминале стоял шум, и не было слышно, что кричит девчонка. Но по движению губ Забродов легко прочел:
– Пока, пока!